«Чингисхан и проблемыроссийской истории и государственности»Ю.В.Кузьмин (Россия, Байкальский государственныйуниверситет Экономики и права, г. Иркутск)Обсуждение “монгольского вопроса”в Государственной Думе (1912 г.)Государственная Дума России обсуждала “монгольский вопрос” в напряженный период развития русско-монголо-китайских отношений, после объявления Монголией национальной независимости в 1911 г. и попытки добиться реального отделения от Китая. Обращение к России за помощью ставило ее в сложное положение. Поиск Россией, ее различными социальными слоями оптимального выхода из сложившегося положения вызвал настоящую дискуссию в Государственной Думе, определяемую рядом факторов: принадлежностью к тому или иному слою общества, политической организации, уровнем понимания проблемы, уровнем образования и культуры. Восстановление монгольской государственности рассматривалось в России как прогрессивное явление, имеющее благоприятные для нее последствия. Поэтому защита и сохранение независимости Монголии признавались общественным мнением России как одна из важнейших задач российской дипломатии. Полярные точки зрения по проблеме перспектив развития русско-монгольских отношений высказаны в Государственной Думе на заседаниях 13, 14, 18, 27 апреля 1912 г.: с одной стороны, позиция министра иностранных дел С.Д.Сазонова и лидера кадетов П.Н.Милюкова, выступавших за посредническую роль между Монголией и Китаем и против активного вмешательства в монгольские дела, а с другой стороны, точка зрения депутата от Орловской губернии Володимерова, считавшего необходимым присоединение Монголии к России.В своей речи на заседании Государственной Думы С.Д.Сазонов выступал против полного отделения Монголии от Китая, считая ее не готовой к самостоятельному политическому развитию. По его мнению, “оторвать их от Китая, значит взять на себя задачу тяжелую, требующую крупных денежных затрат и огромного труда”(1). Полный разрыв между Халхой и Китаем представлялся бы нежелательным, так как поставил бы Россию “перед дилеммой или оккупировать ее, или уйти оттуда и вновь допустить туда китайцев на правах завоевателей”(2). Выход из сложившегося положения он видит в том, чтобы Россия исполняла роль посредника между Китаем и Монголией “для заключения между ними такого компромисса, который удовлетворял бы, в пределах возможного, желанию халхасцев сохранить свой самобытный строй и желанию Китая восстановить свой суверенитет в Монголии”(3). Россия, связанная секретными пунктами русско-японских соглашений о разграничении сфер влияния 1907 и 1910 гг., не могла поддержать требование полной независимости Внешней Монголии с присоединением к ней Внутренней Монголии и Барги. Все свои усилия Россия направляла на создание автономной Монголии и признание особых прав России во Внешней Монголии и отказа Китая проводить какие-либо действия там без согласования с ней, особенно ввод китайских войск, администрации или колонизации земель. Россия также выступала в роли посредника в монголо-китайских отношениях, отстаивая интересы Монголии и выступая в роли ее покровительницы. Она находилась в сложной ситуации, так как ей, с одной стороны, необходимо было ограничить притязания монголов на создание “Великой Монголии”, а с другой стороны, уговорить Китай пойти на уступки, проявить гибкость и признать автономию Монголии. Таким образом, Россия выступала за компромиссный вариант решения проблемы. С.Д.Сазонов назвал три условия России, указанные китайскому лидеру Юань Шикаю в отношении Китая к Внешней Монголии: отказ китайского правительства от введения во Внешней Монголии китайской администрации, от расквартирования там китайских войск и от колонизации земель Внешней Монголии китайцами. Министр иностранных дел России не считал присоединение Монголии к России ценным приобретением, которое может привести “к нежелательной сдвижке центра тяжести в государстве и соответственно к ослаблению нашего положения в Европе и на Ближнем Востоке”. Он категорически заявил: ”Нельзя присоединять пограничные земли только потому, что это можно сделать без большого для себя риска”(4). Интересы России, по его мнению, требуют, чтобы в пограничной с нами Монголии утвердилось сильное в военном отношении государство. Добрососедские отношения с Китаем выгодны и для России, хорошие отношения с Россией нужны и Китаю. В заключение своей речи он отмечает, что “соглашение между Китаем и Халхой не должно осуществляться без нашего участия, а тем временем не отказать Халхе в поддержке и помощи к созданию начал автономного управления, т.е. прежде всего финансов и какой-либо вооруженной силы, способной поддерживать порядок в стране”(5). Таким образом, отделение Монголии от Китая и обращение ее за помощью к русскому правительству не вызвало у него большого энтузиазма. Чтобы не быть втянутой в “монгольские дела” слишком глубоко, Россия должна была взять на себя роль посредника. Налицо сдержанная и взвешенная политика в решении “монгольского вопроса”. Близкую, но не совпадающую полностью с ней позицию занимал лидер кадетов, историк и будущий министр иностранных дел Временного правительства П.Н.Милюков (1859-1943). Выступая в Государственной Думе 14 апреля 1912 г., П.Н.Милюков осудил захватнические настроения, открыто высказываемые в печати. Такая, по его характеристике, “безответственная дипломатия” поддерживается националистами и правой печатью. Он призывал к осторожности в связи с китайским возрождением. Аргументируя свою позицию, он сказал: “В настоящее время предлагают воспользоваться временным ослаблением Китая. Вы, господа, помните, как неудачно мы воспользовались временным ослаблением Японии после 1895 г. Я должен отдать полную справедливость ведомству (МИД). Оно не поддалось на искушение, на угрозы и на требования правой печати и проявило ту степень осторожности, которая необходима”(6). Известно, что общий подход П.Н.Милюкова к внешней политике России по многим вопросам совпадал с позициями С.Д.Сазонова. Так, несколько позднее, в конце октября 1912 г., состоялась их встреча, во время которой обсуждалась политика царского правительства на Балканах. Как сообщали газеты, “министр иностранных дел остался отменно доволен всеми взглядами, высказанными собеседником”(7). Считая необходимым поддержать политическую независимость Монголии, П.Н.Милюков выступал против участия и вмешательства в ее дела, был против превышения роли посредника: ”Мне кажется несколько неосторожным говорить о нашем участии, как непременном условии соглашения, мне кажется это слишком связывающим нас в будущем”(8). Вместе с тем П.Н.Милюков полностью согласен с мнением С.Д.Сазонова относительно готовности Монголии к самостоятельному развитию. “Кого мы хотим поддерживать? Поддерживать можно то, что имеет внутреннюю силу, что может стоять на собственных ногах”(9). Он выражает сомнение в возможности внутреннего государственного развития Халхи, указывает на трудности экономического порядка, не уверен в лидере национального Монгольского государства: ”Мы не знаем, превратится ли Хутухта, в прошлом большой гуляка и расточитель, в серьезного государственного человека”(10). П.Н.Милюкова пугала перспектива, что в результате значительной и серьезной поддержки России Монголия может фактически оказаться в положении “неотличимого от протектората”. Это не было единственным выступлением Милюкова по вопросам дальневосточной политики в Государственной Думе. Ранее, в марте 1911 г. он выразил свое отношение к политике по отношению к Китаю. П.Н.Милюков был одним из немногих политических деятелей России, кто выступил против давления на Китай. В своей речи в Государственной Думе 15 марта 1911 г. он заявил: пробудившийся Китай выдвинул лозунг “Китай для китайцев”, поэтому политикам России “надо думать не о сохранении буквы договора 1881 г., а о приспособлении к новым реальным условиям”, не надо смотреть на Китай “как на нашего вассала”, а “благожелательно” относиться к его национальным интересам, поддерживать Китай (11).Военное давление на Китай, угрозу военного вмешательства во внутренние дела Китая П.Н.Милюков назвал “началом авантюры” со стороны царизма (12). Правое крыло Государственной Думы определило выступление Милюкова «вредным» и обвинило его в непатриотичности. Газета “Новое время” назвала его “китайским представителем” в Государственной Думе, обвинила в клевете на царское правительство. С совершенно других позиций, отличных от взглядов С.Д.Сазонова и П.Н.Милюкова, выступил в Думе депутат от Орловской губернии Володимеров, который оценивал речь министра иностранных дел как “своего рода акафист невмешательству, акафист собственному бессилию”, а министерство - чуждым “сознанию национального достоинства”(13). Выступление депутата Володимерова 14 апреля 1912 г. было откровенно захватническим. ”Возьмем Ургу, никогда я не мог себе представить более благоприятных условий для того, чтобы выпрямить ту длинную границу, которая искусственно и неправильно создалась благодаря упущениям нашего Министерства иностранных дел. Уничтожение этого вдавливающего в наши владения треугольника, выпрямление этой линии необходимо, и более благоприятных условий для этого я не могу себе представить”(14). Володимеров упрекает правительство и МИД в том, что они своей медлительностью наносят вред престижу России, отстраняясь от монголов, которые” слезно просятся” под ее протекторат. Монголия должна стать “буфером”, который прикроет границы России. Он повторяет мнение российских военных о “желтой опасности”, которая грозит захлестнуть не только Монголию, но и русский Дальний Восток. Созданию “буфера”, его наилучшему устройству и управлению, по мнению депутата, Россия должна учиться у Англии. Он выступает против установления протектората Китая над Монголией:” навязывая монголам несуществующий теперь в действительности протекторат Китая, мы этим создадим очаг для возможных в будущем недоразумений”(15). 27 апреля 1912 г. Государственная Дума продолжила обсуждение монгольских проблем. По вопросу русско-монгольской торговли, ее характеристике выступил депутат от Енисейской губернии Востротин. На другом заседании Думы решались вопросы, связанные с расширением дипломатического корпуса и утверждением новых консульств в Монголии. Так, 18 апреля 1912 г. обсуждался проект закона об учреждении российских консульств в Кобдо и Шара-Суме. Таким образом, обсуждение “монгольского вопроса” в Государственной Думе выявило несколько подходов в его разрешении, свидетельствовало о формировании общественного мнения в России.Литература Государственная Дума, Ш созыв. Стенографический отчет. 1912. Сессия 5, ч.3, заседание 104. - Спб., 1912.- С.2168-2169. Там же. - С.2169 Там же. Там же. - С.2170. Там же. - С.2171. Там же.- С.2237. Там же. – С.2238 Там же.- С.2239. Там же. Цит. по: Ленин В.И. Полн.собр.соч., Т.22.- С.452. Государственная Дума. Стенографический отчет. 1911.- СПб.,1911.-Серия 4. ч.2.-С.3314 Там же.- С.3322. Там же.- С.2252 Там же.- С.2253. Там же.- С.2254. Д.филос.н. Е.Г.Хилтухина (Россия, БГУ, г. Улан-Удэ)Повлиял ли Чингисханна формирование России-Евразии?Вопрос о влиянии Чингисхана на формирование Российского государства наиболее остро был поставлен в начале 20 века, когда стало формироваться новое обществено-философское направление – евразийство и происходило становление нового Российского государства – Советская Россия. Поэтому все взоры были устремлены на Россию. Ее абсолютно новое положение в мировой истории было неоднозначно воспринято мировой общественностью. Исторически Советская Россия еще не вышла на мировую сцену, т.к. была довольно юной, но по географическому положению уже являлась мощной, богатой и многонациональной страной. Будучи рубежом Европы и Азии, Россия “в своём народно-государственном сложении и бытии … не вмещается в г е о г р а ф и ч е с к у ю Европу, и “азиатская (зауральская) Россия” не есть колониальный придаток, но живой член единого тела” [1; C.206]. Как социально-философское течение и идеологическое движение - евразийство – это новый выход России в мировое историческое пространство, оно берет свое начало у славянофилов, которые считали, что национальные особенности Российского государства толкают его на путь единения и являются ведущими в формировании нового общества. Потому идея соборности славянофилов предстает основополагающей и продолжает раскрывать суть русской идеи. Опираясь на идеологию Н.Я.Данилевского и поздних славянофилов, евразийцы стремились создать собственную самобытную философию истории России, где Восток и Запад имеют на неё влияние, но она не принадлежит ни тому, ни другому миру. Россия может быть более независимой и самостоятельной, прежде всего, при активном участии Востока, поскольку “…в общественном сознании на протяжении ХIХ века постепенно изжива-лись крайности вестернизаторства, Россия все более осознавала не только свою “русскую” или “славянскую” идентичность, но и свою ци-вилизационную принадлежность к евразийскому региону” [2; C.25]. Россия-Евразия включала в себя все народы, которые населяли ее с дохристианских времен, и на это ее своеобразие обращали особое внимание евразийцы. Евразийское мировоззрение в результате и определило представление о России как о православно-мусульманско-буддийской стране. В этом – главное отличие евразийцев от славянофилов, которые идеализировали славянство. Как писал Л.П.Карсавин, “возрождается Евразийская Россия, раскрывая себя как великую мировую культуру и как новое миросозерцание. Уже не годятся старые формы и старые термины: в новых обнаруживается вечное существо всякой культуры” [3; C.179].По мнению евразийцев, государственность России берет начало с монголо-татарского нашествия, определившего последующий ход ее прогрессивного исторического развития. Господство на Руси Золотой Орды исследовалось с разных точек зрения и оценивалось неоднозначно. Большинство ученых придерживалось того мнения, что татаро-монгольское иго нанесло урон русской культуре, ничего не дав ей взамен. Евразийцы же полагали, что империя Чингис-хана преподала Руси и миру в целом пример новой сильной государственности, объединившей народы и создавшей новое государство как основу будущей империи. Н.С.Трубецкой так писал по этому поводу: “Монгольское иго длилось более двух веков. Россия попала под него, еще будучи агломератом удельных княжеств, самостийнических, разрозненных, почти лишенных понятий национальной солидарности и государственности. Пришли татары, стали Россию угнетать, а попутно и учить. А через двести с лишком лет Россия вышла из-под ига в виде может быть и “неладно скроенного”, но очень “крепко сшитого” православного государства, спаянного внутренней духовной дисциплиной и единством “бытового исповедничества”, проявляющего силу экспансий и вовне. Это был результат татарского ига, тот плод, по которому можно судить о вредоносности или благоприятности самого ига в судьбах русского народа” [4; C.75]. Такое понимание роли монголо-татар вызывает недоумение ряда мыслителей, которые видят в этом умаление российского харак-тера и в целом Российского государства. Точка зрения евразийцев, таким образом, в корне отличается от общепринятого в то время взгляда на историю монголо-татарского нашествия. Конечно, нельзя полностью отрицать позитивность влияния Золотой орды на русских, ведь ее культура уже представляла достаточно высокий уровень развития восточной цивилизации, который выразился в конкретной художественной деятельности - художественных росписях, скульптуре, декоративно-прикладном искусстве и т.д. Воинская организация Чингис-хана – это результат духовно-государственного развития кочевых племен. В то же время неизбежным оказалось и обратное влияние русских на монголо-татар, ибо их вначале насильственное, а затем вынужденное мирное совместное проживание в течение двух столетий имело определенные результаты как для одних, так и для других.Как полагали евразийцы, характер и особенности исторического развития общества, в данном случае Российской империи, находятся в прямой зависимости от размеров занимаемого им пространства. Этот тезис Г.В.Вернадского явился основополагающим для евразийского движения и для идеи о синкретичности русской нации, т.е. о формировании этнического состава страны в процессе ее исторического развития. В результате евразийцы рассматривали Евразию как “особую симфонически-личную индивидуацию православной церкви и культуры” [5; С.28], т.е. российский народ предстает особой региональной общностью, которая характеризуется пространственно-временным аспектом в синтезе с религиозно-историческим. Таким образом, Россия-Евразия исторически выражает единство Востока и Запада. Но “в западном направлении исследовательская мысль евразийства развивалась односторонне, не увлекаясь возможностью вслушаться в позитивную информацию об общехристианском силовом поле европейской цивилизации. В восточном направлении исследовательская мысль евразийства развивалась, напротив, двусторонне: занимаясь языческими культами народов, расположенных на территории Евразии, а также буддизмом и магометанством (”иноверием”), она увлекалась стремлением найти не только их своеобразные характеристики, но и черты подобия или примирения с русским православием, черты некоего евразийского мирочувствования” [5; C.35-36]. С этим, однако, трудно согласиться, поскольку евразийцы, наоборот, говорили о равенстве восточных и западных основ Российского государства, что отражала идея о синтетической природе русских. По Н.С.Трубецкому, “самое объединение почти всей территории современной России под властью одного государства было впервые осуществлено не русскими славянами, а туранцами-монголами”. Распространение русских на Восток было связано с обрусением целого ряда туранских племен, “сожительство русских с туранцами проходит красной нитью через всю русскую историю” [4; C.59]. Россия - страна, которая последовательно, независимо от времени, осуществляет синтез духовно-нравственной сущности и самопознания, имеющего характер национальный, независимый и, одновременно, отличного от восточных и западных его форм. Характер России - сплав многообразных “национальных образов мира”, микрокосм, определяемый в масштабах Вселенной. Вселенная есть макрокосм, и его многообразие, которое раскрывает единство сущего. В России же процесс взаимодействия и взаимного обогащения, выражен настолько ярко, что мир как бы спрессовывается в своеобразии национального бытия. Здесь можно проследить становление новой культуры и цивилизации, о чем говорили еще русские философы дореволюционного периода. Россия нуждается в преобразовании, полагают евразийцы, которое воздействовало бы в первую очередь на духовную сторону жизни. Сила духа есть источник жизни, благодаря ей происходит развитие общества. Корни такого общественного развития лежат в далекой древности, когда происходило становление Российского государства, начиная с крещения Руси в 988 году и нашествия монголо-татарских племён. Многие русские мыслители считают, что именно эти два события резко изменили направленность Российского государства. С одной стороны, восточное православие, с другой – восточно-азиатское владычество, продлившееся два с лишним века. Такое сочетание явилось решающим моментом в становлении государства, тем более, что Россия с XVI-XVII в. начала вести активную миссионерскую политику, нацеленную на Восток.Взаимодействие населяющих Россию народов меняло психологию и характер всех без исключения, так что можно говорить о российском народе с новым характером. Самобытность российского народа определяется тем, что в своем развитии и становлении страна находилась под сильным влиянием не только монголо-татар, но и, прежде всего, православной религии, которая удержала ее дух от полного восточного закабаления. Именно религиозность русского народа давала духовное начало развитию России, западные корни которой лежат в Византии, с ее “великой евразийской культурой”. П.Н. Савицкий полагал, что “русская культурная среда получила основы и как бы крепящий скелет исторической культуры от другой “евразийской” культуры. Происшедшим же вслед за тем последовательным напластованьем на русской почве культурных слоев азиатско-азийского (влияние Востока!) и европейского (влияние Запада!) “евразийское” качество русской культуры было усилено и утверждено” [6; C.102]. Византия являлась синтезом древнейших цивилизаций и молодых, нарождающихся “варварских” обществ. Предшественник евразийцев К.Н.Леонтьев писал: “Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь. Византизм дал нам силу перенести татарский погром и долгое данничество” [7; C.104]. Россия смогла устоять и развиваться дальше благодаря своим туранско-византийским истокам. Взгляды К.Н.Леонтьева оказались созвучны доктрине евразийцев, поскольку он тоже видел в России “туранскую примесь” и полагал, что положительное развитие государства возможно будет только при сближении с патриархальным Востоком. Тем более, что “Россия – не просто государство; Россия, взятая во всецелости со всеми своими азиатскими владениями, это - целый мир особой жизни, особый государственный мир, не нашедший еще себе своеобразного стиля культурной государственности (говоря проще – такой, которая на других не похожа)” [7; C.353]. Как пишет Н.С.Трубецкой синтез русских и татаро-монгол “облагородил” татарскую государственность. Нельзя забывать при этом, что “монголы XII-XIII вв. были молодым этносом и вели себя так же, как и все другие этносы в фазе подъема” [8; C.76]. Иначе говоря,”православное содержание старой русской идеи сохранялось, но ему грозила опасность материализации в географических (”материковых”, “континентальных”) понятиях Евразии” [9; C.35]. Здесь можно заметить некоторое противоречие, обусловленное собственной православной принадлежностью евразийцев. Тем не менее, именно они настаивали на большем весе в российской культуре восточно-азиатского начала, что свидетельствует об их внутренней заинтересованности в гармонии мира.Нельзя отрицать принадлежность и Востока, и Запада к единому мировому культурному процессу. Но как соединяются такие культуры, зависит от степени их взаимопонимания, широты непосредственного общения и глубины взаимодействия, несущего обеим культурам жизненно важную силу и энергию. “Культура рождается и развивается как органическое целое. Она сразу (конвергентно) проявляется в фор-мах политических и социально-хозяйственных, и в бытовом укладе, и в этническом типе, и в географических особенностях её территории” [10; C.250]. Так возникала новая культура, культура единой России, “совершенно особая, специфическая культура, обладающая не меньшей самоценностью и не меньшим историческим значением, чем европейская и азиатские. Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную, евразийскую культуру” [10; C.256]. Евразийская культура есть особое явление не только в культурологическом плане, но и в про-странственно-географическом. Л.П.Карсавин утверждает, что российский “народ является творением и фактом истории. Он опирается на общность происхождения, общность населяемого им края, общность языка и в первую очередь – на свою творимую культуру и историю” [11; C.184].Россия стала великим государством благодаря влиянию, на нее Юга, Востока и Запада. П.Н.Савицкий полагает, что в лице Юга можно видеть Византию и ее культуру, в первые века становления Руси изменившая сознание русского народа. Господство Золотой Орды также оказало влияние на Россию и становление ее государственности. Впоследствии пришел Запад, скорее - Западная Европа, которая укрепляла её в последние два века.Исследуя развитие России, можно прийти к выводу, что российская государственность есть новое образование, опирающееся на потребность ее народов в объединении. Взаимодействие культур народов России всегда имело место и выражало их необходимость для единой культуры страны. В России соединяются интересы всех живущих в ней народов для достижения главной цели – создания - “империи Руси - Евразии как, если не осуществленной, то “заданной” культуро-личнос-ти” [12; C.287]. Идея Руси – “идея единства, политического и культурного, православного евразийского мира – континента”, - писал П.М.Би-цилли [12; C.287]. Любой народ стремится к миру, объединению с другими народами, и потому его желание жить в гармонии со своим внутренним миром закономерно. Представители евразийского направления русской философской мысли видели естественную необходимость объединения именно в России как евразийской стране - едином, сильном, гармоничном государстве, которое несет на себе печать дуалистического развития, хотя и собиралось не только мирным, но и насильственным путем. Евразийцы далеки от евроцентризма, свойственного большинству ученых: культурный “релятивизм” евразийцев помогает им преодолеть и внести некоторые коррективы “в чрезмерные претензии европейского самосознания”.Евразийское движение свидетельствует о борьбе русских мыслителей в изгнании за сохранение России и русской культуры. Они стремились познать новую, Советскую Россию с ее большевистской идеологией, с которой их примиряла ее объединительная направленность, но, подобно славянофилам, подчеркивали, что Россия “не отсталая часть Европы” или “развивающаяся часть Азии”, она - особый район, особое “месторазвитие”. Евразия – это уникальное явление, “пространство, особый мир, “несхватываемый” в нормальных категориях, уникальные земли, избранные Божественным провидением для какой-то невероятно важной всечеловеческой миссии…” [13; C.59] . Так,Россия у евразийцев предстала совершенно иной, нежели у представителей русской идеалистической мысли и у сторонников марксистской теории. К составляющим единство русской культуры они добавили, как было уже отмечено, один немаловажный момент – пространственный, таким образом, роль пространственно-географического фактора в развитии истории, ибо считали местожительство, месторазвитие народов первоосновой культурного развития: “Поселившиеся в Америке эмигранты – англичане, скандинавы, немцы, выходцы из других стран – соединились друг с другом и даже с природой Америки и стали совершенно новым народом совершенно нового этнологического типа” [1; C.104]. То же произошло и в России.Для евразийцев понятия “Евразия” и “месторазвитие” наиболее точны, поскольку они полагали, что “сохранение названий России “Европейской” и “Азиатской” не согласуется с пониманием России (вместе с прилегающими к ней странами) как особого исторического мира, как мира целостной евразийской культуры, во всем разнообразии ее отраслей” [14; C.220]. Значит, понятие “Евразия” стало исторической парадигмой, обозначающей особую цивилизацию. Причем, это особое цивилизационное образование рассматривалось евразийцами, в частности П.Н.Савицким, через главный его признак – срединность и одновременно центр. “В сочетании “центрального” мира с определенной частью “окраин” Россия-Евразия охватывает собою “ядро”, “сердцевину” Старого Света. Вовне остаются “окраины”, прижатые, выдвинутые в море. Тем самым “окраины” эти обращены преимущественно к соучастию в хозяйстве океаническом. Хозяйство же России-Евразии образует в перспективе развития особый внутриконтинентный мир” [13; C.129]. Евразийцы показали закономерность взаимодействия народов, их обществ, их культур, которые были разнообразны и определялись индивидуальным подходом к эволюционному процессу. Ведь национально-индивидуальное понимание объективных условий жизни свидетельствовало о синтетической природе русских, об этом еще попытались сказать религиозные философы, но не смогли более или менее точно охарактеризовать их. Этнический состав Российского государства у евразийцев принял совершенно иное обоснование: русские - это и не славяне, и не тюрки, не арийцы, и не азиаты. Из двух этнических компонентов - арийско-славянского и туранского (тюркского) – появился уникальный синтез, который, по мнению евразийцев, привел к формированию нового культурно-исторического типа. Так, Г.В.Вернадский подчеркивал, что по мере продвижения на восток постепенно менялся не только расово-антропологический облик русской нации, но и культурный, хотя “русская народность”, как и русская культура, сохраняла свои основные черты. В результате, евразийцы стали считать, что основу русской, российской нации составляет “евразийское славянство”, что заставило по-новому посмотреть на киевские корни русской истории, этнографии и фольклора. “Именно история, язык, институты и обычаи связывают прошлое народа с его настоящим и будущим, актуализируют многоединство народа. Общность слов и выражений, общие обычаи и формы взаимоотношений между людьми реально связывают человека с его предками, и в этих взаимоотношениях живут снова и снова (в этом и состоит смысл институтов)” [1; C.190].Российская государственность должна рассматриваться как евразийское образование, где пространство является одной из главных основ объединения народов. Двуединство России обусловлено ее территориальным статусом. “Неоднородность населения Евразии по этническому составу и языковому признаку усугубилась, - как полагал Г.В.Вернадский, - в ходе исторического процесса еще многообразностью культур различных народов или групп народов Евразии” [15; C.11].Россия превратилась в страну совершенно новых возможностей, которые могут раскрыться только в ней, так как “русские люди и народы “Российского мира” не есть ни европейцы, ни азиаты. Специфика евразийской культуры и ее будущее связывались лишь с заложенной в ней возможностью реализации на разных исторических этапах альтернативных ориентаций - западной и восточной” [16; C.103]. Такое понимание России закономерно, по мнению евразийцев, ибо русский народ рассматривался как народ срединный в ““евразийском мире” в силу внутренней связи их культур и жизни” [17; C.5]. Как сама Россия, так и ее народ являются связующим звеном, благодаря которому можно говорить о развитии мира и населяющих земной шар народов, и зависимых от исторического процесса и друг от друга. Каждый народ несет то индивидуальное начало, заложенное в нем божественной силой и географическим положением его местожительства. Ведущую роль русской культуры в становлении евразийской обусловило то, что славянский элемент благоприятно сочетался с восточным, делая закономерным взаимопроникновение, казалось бы, непохожих чужих культур. Евразийская Россия представляет собой модель мировой цивилизации нового уровня, где наблюдаются процессы заимствования и развития тех черт, которыми потенциально богато человечество. Евразийцы стремились к созданию общечеловеческой культуры, которая учитывала бы своеобразие национальных черт, т.е. представляла бы гармоничную совокупность целого. Такого мнения придерживался калмыцкий эмигрант-евразиец Э.Хара-Даван, признававший исключительное значение каждой национально-этнической культуры. Такое понимание культуры и общества может вывести к национально-культурной самоидентификации евразийских народов. т.к. развитие каждой культуры происходит индивидуально, в соответствии с ее самобытными традиционными чертами. Но, вместе с тем, каждая культура влияет на другую и создает условия для прогресса единой культуры. Правда, некоторые евразийцы считали, что единой мировой культуры не существует, развитие же ее должно происходить благодаря соединению разных индивидуальных, этнически обособленных культур, несущих в мир самобытное “Я”, ибо “культура - органическое и специфическое единство, живой организм. Она всегда предполагает симфоническую личность” [10; C.257].Таким образом, евразийцы отдавали предпочтение национально-ориентированной культуре. Ведь культура, как симфоническая личность, полифонична – отдельные звуки в единстве создают гармоничное звучание и самопознание целого. Евразийцы ввели даже понятие “радужной сети” национальных культур, поскольку понимали важность и необходимость специального изучения различных социокультурных явлений, определение механизмов взаимодействия народов и культур. При этом они утверждали духовно-культурное единство евразийских народов, обусловленное общими ценностными ориентациями, мироощущением и способом мышления.Территориальное влияние на духовно-нравственную сущность человека осуществляется непосредственно окружающим миром. “Евразия как географический мир, как бы “предсоздана” для образования единого государства, - писал П.Н.Савицкий. - Но только в конкретном историческом процессе реализуется это единство” [19; C.259]. Значит, человеческая суть проявляется через утверждение “местоположения” и взаимовлияния народов, которые, взаимодействуя, не только познают себя и других, но и приобретают совершенно новые навыки человеческого общежития. Так обстояло дело с Россией - до завоевания Золотой Ордой разрозненной, не связанной, не являвшейся системой единого государства. Только с приходом “туранского элемента”, о котором говорят евразийцы, Россия начала оформляться как государственная система. Этому, в частности, послужили торгово-экономические караванные связи, появившиеся со времени Чингис-хана, а расцвет экономик^ С.С. Лукиных (Россия, г. Иркутск) Проблема этногенеза в Евразии (XI-XXI вв.)Утверждение этнологов евразийской школы о том, что легендарного Тэмуджина из рода Борджигинов следует почитать не только как исторического деятеля, имеющего непосредственное отношение к процессу зарождения Великого монгольского народа, но имеющего такое же непосредственное отношение и к процессу возникновения великорусского суперэтноса, наравне с такими легендарными историческими личностями, как Александр Невский, Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, до сих пор крайне активно отрицается по-европейски образованной частью отечественной науки. Причем все аргументы «за» с порога отметаются, а все аргументы «против» по существу сводятся к знаменитому «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Впрочем, и почти противополо