Уроки 49 - Задание на дом. Прочитать фрагменты из «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева. Выполнить в тетради по литературе задания 29, 30.Урок 49. А.Радищев «Путешествие из Петербурга в Москву» 1. Тексты к уроку.А.Радищев.1790. Путешествие из Петербурга в Москву. Избранные главы. Любани. Зайцово. Крестьцы. Едрово. Хотилов, Выдропуск, Проект в будущем. Тверь Черная грязь (последняя глава). 1791. «Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?..». ^ АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ РАДИЩЕВ1749 - 1802 Александр Николаевич Радищев родился в семье богатого помещика, получил домашнее образование, а затем был определен в привелегированное учебное заведение Пажеский корпус. Один из лучших его учеников, он был отправлен в Лейпцигский университет, откуда вышел с энциклопедическими познаниями в разных науках. Разделяя взгляды французских просветителей, он горел нетерпением «жертвовать жизнью для пользы отечества», и, вернувшись в Россию, в 1771 г. поступил на царскую службу. В 1780-е годы Радищев создает свои главные произведения. Среди них — ода «Вольность», в которой он воспевает «вольность, дар бесценный», предрекает царям, видящим в народе лишь «подлую тварь», мщение народа и плаху; в 1790 г. в своей домашней типографии печатает анонимно «Путешествие из Петербурга в Москву», в котором обличает крепостное право как рабство, оправдывает право народа на бунт против угнетателей. В этом произведении он высказывает просветительские взгляды на свободу и равенство людей, выражает чувствительное сострадание к крестьянам, видит в них людей благородных, обладающих чувством собственного достоинства. По форме представляющая собой записки о путешествии, книга Радищева соотносится с жанровыми традициями русской литературы XVIII века: сентименталистской (переживания «чувствительного путешественника», сердце которого способно «уязвляться страданиями человечества»), просветительской (внешний композиционный стрежень – движение от Петербурга до Москвы, которое позволяет автору при встрече с разнообразными явлениями жизни выразить свою гражданскую позицию, свой взгляд на Россию и ее политическое устройство) и, наконец, жанром просветительского «романа-воспитания» (в котором герой осуществляет процесс самосовершенствования и самопознания). За издание «пагубной» книги по приказу Екатерины II, посчитавшей Радищева бунтовщиком «хуже Пугачева», он был арестован и приговорен к смертной казни, которая была заменила десятилетней ссылкой в Сибирь. После смерти императрицы Павел I разрешил Радищеву вернуться из ссылки и поселиться в имении отца под Москвой. После вступления на престол Александра I Радищев получает полную амнистию. Его даже привлекают к работе одной из комиссий по составлению новых законов. Но когда Радищев горячо принялся за дело, начальник комиссии строго сказал: «Э, Александр Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему! Или мало тебе было Сибири». В 1802 году Радищев покончил жизнь самоубийством.Радищев — мыслитель общеевропейского масштаба, последовательный демократ, гуманист, выразивший наиболее ярко лучшие достижения Века Разума.«...блажен писатель, если творением своим мог просветить хотя единого, блажен, если в едином хотя сердце посеял добродетель».А. Н. РадищевУ. Сегодняшнему читателю понять произведения Александра Николаевича Радищева, увидеть в них то, что акутуально и сейчас, трудно, но без знания и понимания его творчества литературный процесс в России в дальнейшем будет во многом непонятен.^ 1791. «Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?..» Начнем разговор о Радищеве с одного его стихотворения.Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду? — Я тот же, что и был и буду весь мой век: Не скот, не дерево, не раб, но человек! Дорогу проложить, где не бывало следу, Для борзых1 смельчаков и в прозе и в стихах, Чувствительным сердцам и истине я в страх В острог Илимский еду.Каков эмоциональный тон текста?^ Тата. Холодное спокойствие. Дима. Печаль. И ЛГ как бы немного учит кого-то — «дорогу проложить» для писателей и поэтов.У. ЛГ угнетен?Зара. Немножко сожалеет, опасается, что будет.Настя. Он горд тем, что он человек, а не раб.^ У. Выражает гордое утверждение...Наташа. Достоинства.У. И кто же наш герой? Он преступник, если едет в острог?Д. Может быть. Ясно, что он первый продолжил дорогу смельчакам-писателям.У. Да, без комментария понять трудно. Это стихотворение Александр Николаевич Радищев написал около 1790—1791 гг. В рукописном сборнике 1792 года оно помещено под названием: «Ответ г-на Радищева, во время проезда его через Тобольск, любопытствующему узнать о нем». Действительно, стихотворение было написано в очень тяжелое для Радищева время, когда он был арестован, осужден на смертную казнь, а затем Екатерина II заменила казнь десятилетней ссылкой. И судя по стихотворению, все это не сломило Радищева. А осужден он был за написанное им произведение «Путешествие из Петербурга в Москву». И вам надо понять, что за человек был Радищев, что и почему он написал, понять, что в его произведении так напугало власть. Радищев (1749—1802) родился в семье богатого помещика. Он получил домашнее образование, а затем был определен в Пажеский корпус и в качестве пажа бывал при дворе. Один из лучших учеников, он был рекомендован к учению за границей и отправился в Лейпцигский университет, где изучал произведения французских просветителей и откуда вышел с энциклопедическими познаниями в разных науках. Горя нетерпением «жертвовать жизнью для пользы отечества», Радищев в 1771 г. вернулся в Россию и поступил на царскую службу. В 1780-е годы Радищев создает свои главные произведения. Весной 1790 г. в маленькой домашней типографии писатель печатает «Путешествие из Петербурга в Москву». «Путешествие» было издано анонимно, но автора не трудно было узнать. По приказу Екатерины II Радищев был арестован и приговорен к смертной казни за издание «пагубной книги». Затем Екатерина II заменила смертную казнь десятилетней ссылкой в Сибирь. После смерти императрицы Павел I разрешил Радищеву вернуться из ссылки и поселиться в имении отца под Москвой. Когда на российский престол взошел Александр I Радищев получил полную амнистию. Его даже привлекают к работе одной из комиссий по составлению новых законов. Но когда он горячо принялся за дело, его начальник по комиссии строго сказал: «Эх, Александр Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему! Или мало тебе было Сибири». В 1802 году Радищев покончил с собой.«Путешествие из Петербурга в Москву». Что же представляло собой «Путешествие», и почему Екатерина II считала Радищева бунтовщиком хуже Пугачева, а запрет на публикацию книги был снят только революцией 1905 года? Как видно из названия, книга относится к жанру «путешествий». Тогда это был весьма распространенный жанр произведений: в путешествия отправляли своих героев и Дефо, и Свифт, и Стерн. Вот и Радищев отправляет своего рассказчика-героя в путешествие из Петербурга в Москву, что дает ему возможность встречаться с разными людьми, разговаривать с ними, видеть картины жизни России.Эпиграф. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»«Тилемахида», том II, кн. XVIII, стих 514.1У. Начинается книга с эпиграфа. Вы дома должны были прочитать фрагменты из этой книги и посмотреть комментарий к ним. Откуда же взят эпиграф и в чем его смысл?Д. Эпиграф — это неточная цитата из поэмы Василия Тредиаковского «Телемахиада». Герой этой поэмы Телемак (сын Одиссея) приходит в подземный мир, и там видит отвратительного царя-чудовище: «обло» — толстое, «озорно» — большое, «стозевно» — у него сто пастей, «лаяй» — лает.У. Следовательно, уже самим эпиграфом Радищев обозначает главную тему «Путешествия» —тему чудовищных- злодеяний в царской России.Посвящение.А. М. К.2 Любезнейшему другу.Что бы разум и сердце произвести не захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да будет. Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьет моему согласно — и ты мой друг. Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленная стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки? Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло. Я человеку нашел утешителя в нем самом. “Отыми завесу с очей природного чувствования — и блажен буду”. Сей глас природы раздавался громко в сложении моем. Воспрянул я от уныния моего, в которое повергли меня чувствительность и сострадание; я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и — веселие неизреченное! — я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных. Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь. Но если, говорил я сам себе, я найду кого-либо, кто намерение мое одобрит; кто ради благой цели не опорочит неудачное изображение мысли; кто состраждет со мною над бедствиями собратии своей; кто в шествии моем меня подкрепит, — не сугубый ли плод произойдет от подъятого мною труда?.. Почто, почто мне искать далеко кого-либо? Мой друг! ты близ моего сердца живешь — и имя твое да озарит сие начало.^ У. Следующий момент «Путешествия» — обычное для жанра «путешествий» посвящение. Кому же Радищев посвящает свою книгу?Д. Алексею Михайловичу Кутузову, своему другу.У. В чем же смысл посвящения?^ Аня. Он ужаснулся, видя, что творится, он хочет изменить жизнь, чтобы помочь страдающим.У. Почему же человечество страдает? Что является причиной бедствий? ^ Миша. «Бедствия человека происходят от человека».У. То есть не природа, а сами люди виноваты в страданиях, потому что они не видят истины. И он понял, что надо помочь людям ее увидеть. Какой идеологии придерживается человек с такой позицией?^ Д. Идеологии Просвещения.У. Но только ли к человеческому разуму обращается РГ?Д. Нет, не только разум, но и сердце важно; важны «чувствительность и сострадание».У. Разум и чувство сострадания — вот что побуждает РГ быть «соучастником во благодействии себе подобных». То есть черты каких литературных направлений мы можем обнаружить в «Путешествии»?Д. Классицизма и сентиментализма.И с этими мыслями Радищева отправляет своего героя в путешествие.«Любани».ЛЮБАНИ Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом. Нередко то бывает с путешественниками: поедут на санях, а возвращаются на телегах. — Летом. Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделяяся душевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. Первого сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию. — Бог в помощь, — сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. — Бог в помощь, — повторил я. — Спасибо, барин, — говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду. — Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям? — Нет, барин, я прямым крестом крещусь, — сказал он, показывая мне сложенные три перста. — А Бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья. — Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар? — В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим оставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай Бог, — крестяся, — чтобы под вечер сегодня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят. — У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья? — Три сына и три дочки. Перьвинькому-то десятый годок. — Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным? — Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро. — Так ли ты работаешь на господина своего? — Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому? — Друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают. — Мучить? Правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. — Между тем пахарь запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мною простился. Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. Те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другие должны быть готовы платить то, что господин хочет. Одни судятся своими равными; а другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мне воспалила. — Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение. Углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторону. Вдруг почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал. — Ты во гневе твоем, — говорил я сам себе, — устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному — сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!) — и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем, и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, как Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу! — А кто тебе дал власть над ним? — Закон.— Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный!.. — Слезы потекли из глаз моих; и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.^ У. Одна из первых встреч его описана в главе «Любани». С кем он там встретился?Д. С крестьянином.У. Какой вывод-призыв делает РГ после встречи с крестьянином?^ Д. «Страшись, помещик жестокосердный, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение.»У. А в конце главы о чем он размышляет??Д. В конце главы он понимает, то и сам не лучше обращается со своим слугой.^ У. И кто дает РГ такую власть?Д. Закон.У. Но может ли РГ позволить себе усомниться в законе?Д. Нет, закон священный: «И ты смеешь поносить сие священное имя?» Но эта мысль вызывает у него слезы.У. С одной стороны, Закон — это основа порядка, права, его надо чтить. И это РГ понимает разумом, но сердцем он с этим согласиться не может. Так встает проблема не просто закона, а его содержания.. Просветители считали «закон» ключевым понятием, но закон должен быть справедливым. И вот путешественнику снится сон, как будто он государь, которого все восхваляют: «Он милосерд, правдив, закон его для всех равен, он почитает себя первым его служителем. Он законодатель мудрый, судия правдивый, исполнитель ревностный, он проче всех царей велик, он вольность дарует всем». Не хвалит его лишь одна странница, называющая себя Прямовзорой (обратите внимание на говорящую фамилию героини). Она говорит ему: «Я — врач, присланный к тебе и тебе подобным, да очищу зрения твое... Я есмь Истина». Она снимает с глаз государя пелену, и тот «возревел» «яростию гнева», увидев весь ужас, который творился в его стране: тяжелое положение народа, роскошная жизнь начальников-казнокрадов и пр. Сон путешественника, по мнению императрицы Екатерины, «довольно доказывает намерение, для чего вся книга написана». И каково же это намерение?Д. ...У. Вспомните посвящение. В нем он собирался помочь людям раскрыть истину. И какова же она?Д. Истина ужасна. Царю кажется, что все в государстве хорошо, что он мудрый монарх, но на самом деле все иначе. Нет равных для всех законов, нет вольности, народ страдает.Зайцево».У. До чего может довести народ безвыходное положение, в чем состоит суть законов, наиболее ярко выражено в главе «Зайцево». Главу читает учитель (фрагменты на выбор).ЗАЙЦОВО В Зайцове на почтовом дворе нашел я давнышнего моего приятеля г. Крестьянкина. Я с ним знаком был с ребячества. Редко мы бывали в одном городе; но беседы наши, хотя не часты, были, однако же, откровенны. Г-н Крестьянкин долго находился в военной службе и, наскучив жестокостями оной, а особливо во время войны, где великие насилия именем права войны прикрываются, перешел в статскую. По несчастию его, и в статской службе не избегнул того, от чего, оставляя военную, удалиться хотел. Душу он имел очень чувствительную и сердце человеколюбивое. Дознанные его столь превосходные качества доставили ему место председателя уголовной палаты. Сперва не хотел он на себя принять сего звания, но, помыслив несколько, сказал он мне: — Мой друг, какое обширное поле отверзается мне на удовлетворение любезнейшей склонности моея души! какое упражнение для мягкосердия! Сокрушим скипетр жестокости, который столь часто тягчит рамена невинности; да опустеют темницы и да не узрит их оплошливая слабость, нерадивая неопытность, и случай во злодеяние да не вменится николи. О мой друг! исполнением моея должности источу слезы родителей о чадах, воздыхания супругов; но слезы сии будут слезы обновления во благо; но иссякнуть слезы страждущей невинности и простодушия. Колико мысль сия меня восхищает. Пойдем, ускорим отъезд мой. Может быть, скорое прибытие мое там нужно. Замедля, могу быть убийцею, не предупреждая заключения или обвинения прощением или разрешением от уз. С таковыми мыслями поехал приятель мой к своему месту. Сколь же много удивился я, узнав от него, что он оставил службу и намерен жить всегда в отставке. — Я думал, мой друг, — говорил мне г. Крестьянкин, — что услаждающую рассудок и обильную найду жатву в исполнении моея должности. Но вместо того нашел я в оной желчь и терние. Теперь, наскучив оною, не в силах будучи делать добро, оставил место истинному хищному зверю. В короткое время он заслужил похвалу скорым решением залежавшихся дел; а я прослыл копотким. Иные почитали меня иногда мздоимцем за то, что не спешил отягчить жребий несчастных, впадающих в преступление нередко поневоле. До вступления моего в статскую службу проибрел я лестное для меня название человеколюбивого начальника. Теперь самое то же качество, коим сердце мое толико гордилося, теперь почитаю послаблением или непозволительною поноровкою. Видел я решения мои осмеянными в том самом, что их изящными делало; видел их оставляемыми без действия. С презрением взирал, что для освобождения действительного злодея и вредного обществу члена или дабы наказать мнимые преступления лишением имения, чести, жизни начальник мой, будучи не в силах меня преклонить на беззаконное очищение злодейства или обвинение невинности, преклонял к тому моих сочленов, и нередко я видел благие мои расположения исчезавшими, яко дым в пространстве воздуха. Они же, во мзду своего гнусного послушания, получили почести, кои в глазах моих столь же были тусклы, сколь их прельщали своим блеском. Нередко в затруднительных случаях, когда уверение в невинности названного преступником меня побуждало на мягкосердие, я прибегал к закону, дабы искати в нем подпору моей нерешимости; но часто в нем находил вместо человеколюбия жестокость, которая начало свое имела не в самом законе, но в его обветшалости. Несоразмерность наказания преступлению часто извлекала у меня слезы. Я видел (да и может ли быть иначе), что закон судит о деяниях, не касаяся причин, оные производивших. И последний случай, к таковым деяниям относящийся, понудил меня оставить службу. Ибо, не возмогши спасти винных, мощною судьбы рукою в преступление вовлеченных, я не хотел быть участником в их казни. Не возмогли облегчить их жребия, омыл руки мои в моей невинности и удалился жестокосердия. В губернии нашей жил один дворянин, который за несколько уже лет оставил службу. Вот его послужной список. Начал службу свою при дворе истопником, произведен лакеем, камерлакеем, потом мундшенком; какие достоинства надобны для прехождения сих степеней придворныя службы, мне неизвестно. Но знаю то, что он вино любил до последнего издыхания. Пробыв в мундшенках лет 15, отослан был в герольдию1, для определения по его чину. Но он, чувствуя свою неспособность к делам, выпросился в отставку и награжден чином коллежского асессора, с которым он приехал в то место, где родился, то есть в нашу губернию, лет шесть тому назад. Отличная привязанность к своей отчизне нередко основание имеет в тщеславии. Человек низкого состояния, добившийся в знатность, или бедняк, приобретший богатство, сотрясши всю стыдливости застенчивость, последний и слабейший корень добродетели, предпочитает место своего рождения на распростертие своея пышности и гордыни. Там скоро асессор нашел случай купить деревню, в которой поселился с немалою своею семьею. Г. асессор, произошед из самого низкого состояния, зрел себя повелителем нескольких сотен себе подобных. Сие вскружило ему голову. Не один он жаловаться может, что употребление власти вскружает голову. Он себя почел высшего чина, крестьян почитал скотами, данными ему (едва не думал ли он, что власть его над ними от Бога проистекает), да употребляет их в работу по произволению. Он был корыстолюбив, копил деньги, жесток от природы, вспыльчив, подл, а потому над слабейшими его надменен. Из сего судить можешь, как он обходился с крестьянами. Они у прежнего помещика были на оброке, он их посадил на пашню; отнял у них всю землю, скотину всю у них купил по цене, какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на господском дворе, и то по одному разу в день, а иным давал из милости месячину1. Если который казался ему ленив, то сек розгами, плетьми, батожьем или кошками, смотря по мере лености; за действительные преступления, как-то кражу не у него, но у посторонних, не говорил ни слова. Казалося, будто хотел в деревне своей возобновить нравы древнего Лакедемона2 или Запорожской Сечи. Случилось, что мужики его для пропитания на дороге ограбили проезжего, другого потом убили. Он их в суд за то не отдал, но скрыл их у себя, объявя правительству, что они бежали; говоря, что ему прибыли не будет, если крестьянина его высекут кнутом и сошлют в работу за злодеяние. Если кто из крестьян что-нибудь украл у него, того он сек как за леность или за дерзкий или остроумный ответ, но сверх того надевал на ноги колодки, кандалы, а на шею рогатку. Много бы мог я тебе рассказать его мудрых распоряжений; но сего довольно для познания моего ироя. Сожительница его полную власть имела над бабами. Помощниками в исполнении ее велений были ее сыновья и дочери, как то и у ее мужа. Ибо сделали они себе правилом, чтобы ни для какой нужды крестьян от работы не отвлекать. Во дворе людей было один мальчик, купленный им в Москве, парикмахер дочернин да повариха-старуха. Кучера у них не было, ни лошадей; разъезжал всегда на пахотных лошадях. Плетьми или кошками секли крестьян сами сыновья. По щекам били или за волосы таскали баб и девок дочери. Сыновья в свободное время ходили по деревне или в поле играть и бесчинничать с девками и бабами, и никакая не избегала их насилия. Дочери, не имея женихов, вымещали свою скуку над прядильницами, из которых они многих изувечили. Суди сам, мой друг, какой конец мог быть таковым поступкам. Я приметил из многочисленных примеров, что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость. Сие самое и случилось с асессором. Случай к тому подал неистовый и беспутный или, лучше сказать, зверский поступок одного из его сыновей. В деревне его была крестьянская девка недурна собою, сговоренная за молодого крестьянина той же деревни. Она понравилась среднему сыну асессора, который употребил все возможное, чтобы ее привлечь к себе в любовь; но крестьянка верна пребывала в данном жениху ее обещании, что хотя редко в крестьянстве случается, но возможно. В воскресенье должно было быть свадьбе. Отец жениха, по введенному у многих помещиков обычаю, пошел с сыном на господский двор и понес повенечные3 два пуда меду к своему господину. Сию-то последнюю минуту дворянчик и хотел употребить на удовлетворение своея страсти. Взял с собой обоих своих братьев и, вызвав невесту чрез постороннего мальчика на двор, потащил ее в клеть, зажав ей рот. Не будучи в силах кричать, она сопротивлялася всеми силами зверскому намерению своего молодого господина. Наконец, превозможенная всеми тремя, принуждена была уступить силе; и уже сие скаредное чудовище начинал исполнением умышленное, как жених, возвратившись из господского дома, вошел на двор и, увидя одного из господчиков у клети, усумнился о их злом намерении. Кликнув отца своего к себе на помощь, он быстрее молнии полетел ко клети. Какое зрелище представилося ему. При его приближении затворилась клеть; но совокупные силы двух братьев немощны были удержать стремления разъяренного жениха. Он схватил близлежащий кол и, вскоча в клеть, ударил вдоль спины хищника своея невесты. Они было хотели его схватить, но, видя отца женихова, бегущего с колом же на помощь, оставили свою добычу, выскочили из клети и побежали. Но жених, догнав одного из них, ударил его колом по голове и ее проломил. Сии злодеи, желая отмстить свою обиду, пошли прямо к отцу и сказали ему, что, ходя по деревне, они встретились с невестою, с ней пошутили; что, увидя, жених ее начал их бить, будучи вспомогаем своим отцом. В доказательство показывали проломленную у одного из братьев голову. Раздраженный до внутренности сердца болезнию своего рождения, отец воскипел гневом ярости. Немедля велел привести пред себя всех трех злодеев — так он называл жениха, невесту и отца женихова. Представшим им пред него первый вопрос его был о том, кто проломил голову его сыну. Жених в сделанном не отперся, рассказав все происшествие. “Как ты дерзнул, — говорил старый асессор, — поднять руку на твоего господина? А хотя бы он с твоею невестою и ночь переспал накануне твоея свадьбы, то ты ему за то должен быть благодарен. Ты на ней не женишься; она у меня останется в доме, а вы будете наказаны”. По таковом решении жениха велел он сечь кошками немилосердо, отдав его в волю своих сыновей. Побои вытерпел он мужественно; неробким духом смотрел, как начали над отцом его то же производить истязание. Но не мог вытерпеть, как он увидел, что невесту господские дети хотели вести в дом. Наказание происходило на дворе. В одно мгновение выхватил он ее из рук, ее похищающих, и освобожденные побежали оба со двора. Сие видя, барские сыновья перестали сечь старика и побежали за ними в погоню. Жених, видя, что они его настигать начали, выхватил заборину и стал защищаться. Между тем шум привлек других крестьян ко двору господскому. Они, соболезнуя о участи молодого крестьянина и имея сердце озлобленное против своих господ, его заступили. Видя сие, асессор, подбежав сам, начал их бранить и первого, кто встретился, ударил своею тростию столь сильно, что упал бесчувствен на землю. Сие было сигналом к общему наступлению. Они окружили всех четверых господ и, коротко сказать, убили их до смерти на том же месте. Толико ненавидели они их, что ни один не хотел миновать, чтобы не быть участником в сем убийстве, как то они сами после призналися. В самое то время случилось ехать тут исправнику той округи с командою. Он был частию очевидным свидетелем сему происшествию. Взяв виновных под стражу, а виновных было половина деревни, произвел следствие, которое постепенно дошло до уголовной палаты. Дело было выведено очень ясно, и виновные во всем признавалися, в оправдание свое приводя только мучительские поступки своих господ, о которых уже вся губерния была известна. Таковому делу я обязан был по долгу моего звания положить окончательное решение, приговорить виновных к смерти и вместо оной к торговой казни1 и вечной работе. Рассматривая сие дело, я не находил достаточной и убедительной причины к обвинению преступников. Крестьяне, убившие господина своего, были смертоубийцы. Но смертоубийство сие не было ли принужденно? Не причиною ли оного сам убитый асессор? Если в арифметике из двух данных чисел третие следует непрекословно, то и в сем происшествии следствие было необходимо. Невинность убийц, для меня по крайней мере, была математическая ясность. Исполнен таковыми мыслями, можешь сам вообразить терзание души моей при рассмотрении сего дела. С обыкновенною откровенстию сообщил я мои мысли моим сочленам. Все возопили против меня единым гласом. Мягкосердие и человеколюбие почитали они виновными защищением злодеяний; называли меня поощрителем убийства; называли меня сообщником убийцов. По их мнению, при распространении моих вредных мнений исчезнет домашняя сохранность. Может ли дворянин, говорили они, отныне жить в деревне покоен? Может ли он видеть веления его исполняемы? Если ослушники воли господина своего, а паче его убийцы невинными признаваемы будут, то повиновение прервется, связь домашняя рушится, будет паки хаос, в начальных обществах обитающий. Земледелие умрет, орудия его сокрушатся, нива запустеет и бесплодным порастет злаком; поселяне, не имея над собою власти, скитаться будут в лености, тунеядстве и разъидутся. Города почувствуют властнодержавную десницу разрушения. Чуждо будет гражданам ремесло, рукоделие скончает свое прилежание и рачительность, торговля иссякнет в источнике своем, богатство уступит место скаредной нищете, великолепнейшие здания обветшают, законы затмятся и порастут недействительностию. Тогда огромное сложение общества начнет валиться на части и издыхати в отдаленности от целого; тогда престол царский, где ныне опора, крепость и сопряжение общества зиждутся, обветшает и сокрушится; тогда владыка народов почтется простым гражданином, и общество узрит свою кончину. Сию достойную адския кисти картину тщилися мои сотоварищи предлагать взорам всех, до кого слух о сем деле доходил. “Председателю нашему, — вещали они, — сродно защищать убийство крестьян. Спросите, какого он происхождения? Если не ошибаемся, он сам в молодости своей изволил ходить за сохою. Всегда новостатейные сии дворянчики странные имеют понятия о природном над крестьянами дворянском праве. Если бы от него зависело, он бы, думаем, всех нас поверстал в однодворцы1, дабы тем уравнять с нами свое происхождение”. Такими-то словами мнили сотоварищи мои оскорбить меня и ненавистным сделать всему обществу. Но сим не удовольствовались. Говорили, что я принял мзду от жены убитого асессора, да не лишится она крестьян своих отсылкою их в работу, и что сия-то истинная была причина странным и вредным моим мнениям, право всего дворянства вообще оскорбляющим. Немысленные думали, что посмеяние их меня уязвит, что клевета поругает, что лживое представление доброго намерения от оного меня отвлечет! Сердце мое им было неизвестно. Не знали они, что нетрепетен всегда предстою собственному моему суду, что ланиты мои не рдели багровым румянцем совести. Мздоимство мое основали они на том, что асессорша за мужнину смерть мстить не желала, а, сопровождаема своею корыстию и следуя правилам своего мужа, желала крестьян избавить от наказания, дабы не лишиться своего имения, как то она говорила. С таковою просьбою она приезжала и ко мне. На прощение за убиение ее мужа я с ней был согласен; но разнствовали мы в побуждениях. Она уверяла меня, что сама довольно их накажет; а я уверял ее, что, оправдывая убийцов ее мужа, не надлежало их подвергать более той же крайности, дабы паки не были злодеями, как то их называли несвойственно. Скоро наместник известен стал о моем по сему делу мнении, известен, что я старался преклонить сотоварищей моих на мои мысли и что они начинали колебаться в своих рассуждениях, к чему, однако же, не твердость и убедительность моих доводов способствовали, но деньги асессорши. Будучи сам воспитан в правилах неоспоримой над крестьянами власти, с моими рассуждениями он не мог быть согласен и вознегодовал, усмотрев, что они начинали в суждении сего дела преимуществовать, хотя ради различных причин. Посылает он за моими сочленами, увещевает их, представляет гнусность таких мнений, что они оскорбительны для дворянского общества, что оскорбительны для верховной власти, нарушая ее законоположения; обещает награждение исполняющим закон, претя мщением неповинующимся оному; и скоро сих слабых судей, не имеющих ни правил в размышлениях, ни крепости духа, преклоняет на прежние их мнения. Не удивился я, увидев в них перемену, ибо не дивился и прежде в них воспоследовавшей. Сродно хвилым, робким и подлым душам содрогаться от угрозы власти и радоваться ее приветствию. Наместник наш, превратив мнения моих сотоварищей, вознамерился и ласкал себя, может быть, превратить и мое. Для сего намерения позвал меня к себе поутру в случившийся тогда праздник. Он принужден был меня позвать, ибо я не хаживал никогда на сии безрассудные поклонения, которые гордость почитает в подчиненных должностию, лесть нужными, а мудрец мерзительными и человечеству поносными. Он избрал нарочно день торжественный, когда у него много людей было в собрании; избрал нарочно для слова своего публичное собрание, надеяся, что тем разительнее убедит меня. Он надеялся найти во мне или боязнь души, или слабость мыслей. Против того и другого устремил он свое слово. Но я за нужное не нахожу пересказывать тебе все то, чем надменность, ощущение власти и предубеждение к своему проницанию и учености одушевляло его витийство. Надмен