«University Library» Editorial Council

Fernand Braudelde VAcadémie française LA MÉDITERRANÉE et le monde méditerranéen à l'époque de Philippe IINeuvième édition ARMAND COLINФернан Броделъ СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ и средиземноморский мир в эпоху Филиппа IIЧасть 1 РОЛЬ СРЕДЫПеревод с французского М. А. Юсима ЯЗЫКИ СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ МОСКВА 2002 Б 88 Издание выпущено при поддержке Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) в рамках мегапроекта «Пушкинская библиотека» This edition is published with the support of the Open Society Institute within the framework of «Pushkin Library» megaproject^ Редакционный совет серии «Университетская библиотека»: H. С. Автономова, Т. А. Алексеева, М. Л. Андреев, В. И. Бахмин, М. А. Веденяпина, Е. Ю. Гениева, Ю. А. Кимелев, А. Я. Ливергант, Б. Г. Капустин, Ф. Пинтер, А. В. Полетаев, И. М. Савельева, Л. П. Репина, А. М. Руткевич, А. Ф. Филиппов«University Library» Editorial Council: Natalia Aytonomova, Tatiana Alekseeva, Mikhail Andreev, Vyacheslav Bakhmin, Maria Vedeniapina, Ekaterina Genieva, Yuri Kimelev, Alexander Livergant, Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletayev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Fihppov^ Брод ель Фернан Б 88 Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Фи- липпа II: В 3 ч. Ч. 1: Роль среды / Пер. с фр. М. А. Юсима. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 496 с. - (Studia historica). ISBN 5-7859-0223-0 Классический труд, составивший славу французского историка, впервые переведен на русский язык. Первое издание работы, посвященной истории Средиземноморья во вто­рой половине XVI века (но далеко выходящей за эти хронологические и гео­графические рамки), появилось в 1949 г. Оно обратило на себя внимание обобщением опыта нескольких поколений историков разных стран, включая новаторские исследования школы «Анналов», а также оригинальностью ис­торического метода Броделя. Он ввел в обиход понятия исторических отрез­ков большой длительности, структур и конъюнктур, на фоне которых рас­сматриваются конкретные события, «пыль повседневности». Пионерским был также комплексный подход к изучению целого региона, который являл­ся в то время для европейцев средоточием всего мира, в его совокупности, с выходом за пределы привычных политических рамок и исторических стерео­типов, и главное, во взаимодействии с природной средой. На переплете: ^ ЭтъенДюперак, Джованни Антонио да Варезеи помощники. Средиземноморский бассейн. Третья Лоджия,так называемая Лоджия Космографии. Ватикан. Outside Russia, apart from the Publishing House itself (fax: 095 246-20-20 c/o Ml53, E-mail: koshelev.ad@mtu-net.ru), the Danish bookseller G ·Ε «С GAD (fax: 45 86 20 9102, E-mail: slavic@gad.dk) has exclusive rights for sales on this book. Право на продажу этой книги за пределами России кроме издательства «Языки славянской культуры» имеет только датская книготорговая фирма G · Ε · С GAD. © Arman Colin Éditeur, 1990 © M. A. Юсим. Перевод на рус. яз., 2002 СОДЕРЖАНИЕПредисловие к первому изданию 15Предисловие ко второму изданию 23Предисловие к третьему изданию 26Предисловие к четвертому изданию 26^ ЧАСТЬ I. РОЛЬ СРЕДЫ 27I. ПОЛУОСТРОВА: ГОРЫ, РАВНИНЫ, ПЛОСКОГОРЬЯ 331. Прежде всего горы 33 Физические и человеческие характеристики 34 Определение гор 38 Горы, цивилизации и религии 41 Горная свобода 45 Ресурсы и бюджет гор 48 Горцы в городе 51 История гор — начало истории Средиземноморья? 58^ 2. Плоскогорья, предгорья и холмы 60 Возвышенные равнины 60 Страна, растущая на шпалере 63 Холмы 663. Равнины 68 Проблемы с водой: малярия 71 Мелиорация на равнинах 75 Пример Ломбардии 81 Крупные землевладельцы и бедные крестьяне 84 Краткосрочные изменения на равнинах: Венецианская Терра Ферма 88 В дальней перспективе: судьбы римской Кампании 91 Могущество равнин: Андалусия 92 Содержание^ 4. Отгонное животноводство или кочевой образ жизни:два Средиземноморья 96 Перегоны скота 97 Происхождение кочевничества более древнее, чем отгонного животноводства 99 Отгонное животноводство в Кастилии 104 Сопоставления и составление общей карты 108 Дромадеры и верблюды: нашествия арабов и турок ПО Кочевая жизнь Балкан, Анатолии и Северной Африки в освещении западных источников 113 Более чем столетние циклы 116^ II. СЕРДЦЕ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ. МОРЯ И ПОБЕРЕЖЬЯ 1411. Водные равнины 141 Прибрежная навигация 141 На заре португальских открытий 147 Малые моря, фундамент истории 148 Черное море — константинопольский заказник 150 Архипелаг, венецианский и генуэзский 154 Между Тунисом и Сицилией 155 Средиземноморский «Ла-Манш» 157 Тирренский бассейн 161 Адриатика 166 На восток и на запад от Сицилии 176 Два мира Средиземноморья 178 Урок турецкой и испанской империй 179 По ту сторону политики 182^ 2. Побережье континентов 183 Народы моря 183 Слабое развитие прибрежных районов 186 Метрополии 191 Подъемы и спады в жизни моря 1933. Острова 195 Изолированные миры? 197 Неуверенность в завтрашнем дне 199 На путях большой истории 201 Эмигранты с островов 206 Острова, окруженные сушей 208 Полуострова ". 210^ III. ГРАНИЦЫ, ИЛИ РАСШИРИТЕЛЬНОЕПОНИМАНИЕ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ 235 Средиземноморье по историческим меркам 2371. Сахара, второе лицо Средиземноморья 239 Сахара: ближние и дальние пределы 239 Бедность и нужд а 242 Содержание Переходы па далекие расстояния 245 Столкновения со степными народами и их приручение 247 Караваны золота и пряностей 251 Оазисы 256 Географическое пространство ислама 258^ 2. Европа и Средиземное море 260 Перемычки и меридиональные дороги 260 Русский перешеек: к Черному или Каспийскому морю 263 От Балкан к Данцигу: польский перешеек 267 Германский перешеек: общая схема 276 Альпы 280 Третий персонаж, многоликая Германия 283 Из Генуи в Антверпен, из Венеции в Гамбург: новые условия товарного обращения 286 Торговый баланс и эмиграция 289 Французский перешеек от Руана до Марселя 291 Европа и Средиземное море 298^ 3. Атлантический океан 300 Разные образы Атлантики 300 Средиземноморские уроки океана 301 Судьба Атлантики в XVI веке 304 Запоздалый упадок 308^ IV. ФИЗИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ЕДИНСТВО:КЛИМАТ И ИСТОРИЯ 3231. Климатическое единство 324 Атлантика и Сахара 325 Однородность климата 327 Засухи — бич Средиземноморья 332^ 2. Времена года 341 Упрямство зимы 341 Прекращение навигации 343 Мир и зимние слухи 349 Суровые зимы 352 Суета летней жизни 353 Летние эпидемии 355 Средиземноморский климат и Восток 356 Сезонные ритмы и статистика 357 Детерминизм и экономическая жизнь 3643. Изменился ли климат по сравнению с XVI веком? 365 Дополнительные замечайия 371^ V. СОЦИАЛЬНАЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ:ДОРОГИ И ГОРОДА, ГОРОДА И ДОРОГИ 3851. Морские пути и сухопутные дороги 386 Живительная сила дорог 389 10 Содержание Устаревшие транспортные средства 392 Преобладание сухопутных дорог около 1600 года? 395 Проблема сухопутных сообщений сама по себе 400 Двоякий урок Венеции 402 Статистика перевозок на примере Испании 405 Проблема транспортных путей в долгосрочной перспективе 407^ 2. Мореплавание: тоннаж судов и конъюнктура 408 Крупнотоннажные суда и небольшие парусники в XV веке ..414 Первые успехи малотоннажных судов ....416 Об Атлантике в XVI веке 417 На Средиземном море 423^ 3. Роль городов 430 Города и дороги 430 Перевалочные пункты 435 На пути к банку 437 Городской цикл и спады 442 Попытка создания примерной типологии 443^ 4. Города как свидетели своего времени 445 Демографический рост 445 Старые и новые беды: неурожаи и продовольственные проблемы 448 Старые и новые беды: эпидемии 453 Неизбежность иммиграции 456 Городские политические кризисы 461 Преимущество финансовых центров 465 Королевские и имперские города 469 В защиту столицы 476 Предвосхищая дальнейшее 477^ Список иллюстраций 495 Незабвенному Люсьену Февру, в знак признательности и сыновней привязанностиДо сегодняшнего дня в Новом Свете не обнаружено никакого Средиземного моря, в отличие от Европы, Азии и Африки.(^ X. Акоста.Естественная история Индий, 1558, с. 94^ Предисловие к первому изданию Я всегда страстно любил Средиземное море, подобно многим дру­гим выходцам с Севера. Я с удовольствием посвятил ему годы научных занятий, которые были для меня, наверное, чем-то большим, чем вся моя молодость. Надеюсь, что взамен частичка этого удовольствия и все очарование средиземноморского блеска отразятся на страницах моей книги. Лучше всего было бы, как это делают романисты, произвольно обращаться с ее персонажем, никогда не теряя его из виду, заставляя читателя на каждой странице ощущать его величественное присутст­вие. Но, к несчастью или к счастью, нашему ремеслу чужда восхититель­ная гибкость романа, так что тому, кто захочет воспользоваться этой книгой, придется обратиться к собственным воспоминаниям, к своему знанию о Внутреннем море и украсить ими, в свою очередь, мой текст, помогая мне воссоздать это властное присутствие, передать которое я всеми силами старался. Я полагаю, что само море, каким мы его видим и любим, лучше всего рассказывает о своем прошлом. И если это убеждение — единственное, что я вынес из наставлений профессоров географии в Сорбонне, мое упорство в следовании ему придает свой оттенок и смысл моему начинанию. Не без основания можно заметить, что проще было бы описать неразрывную связь истории и пространства на другом примере, неже­ли Средиземноморье, тем более что в человеческом измерении биогра­фия Внутреннего моря в XVI столетии выглядит еще более внушитель­но, чем сегодня. Ее герой сложен, громоздок, неординарен, он не уклады­вается в привычные рамки, Обычный стиль исгориописания — «такой-то 16 Предисловие родился тогда-то» — к нему не подходит; к этому герою неприменим добросовестный рассказ о событиях, как они происходили; Средиземное море — не просто море, а, как было сказано, «комплекс морей», к тому же морей, испещренных островами, рассеченных полуостровами, обри­сованных изрезанными побережьями. Его жизнь неотделима от земли, его поэзия пронизана сельскими мотивами, его мореплаватели — одно­временно крестьяне. Это в такой же степени море оливковых рощ и ви­ноградников, как и море узких гребных судов и круглых купеческих кораблей, и его историю нельзя отграничить от мира суши, как глину нельзя оторвать от рук мастера, придающего ей форму. Lauso la mare e tente'n terro («Восхвали море и оставайся на суше»), говорит прован­сальская поговорка. Итак, нам затруднительно в точности определить, что за историче­ский персонаж Средиземноморье, — для этого необходимы терпение, не одна попытка и неизбежные ошибки. Более чем отчетливым Среди­земное море представляется в океанографии, геологии, географии — в признанных и расклассифицированных областях. Но Средиземное море в истории? Сотни авторитетных мнений предостерегают нас: не пытайтесь отождествить его с тем-то или тем-то, его мир не замкнут в себе, его очертания размыты. Горе, признаемся мы, вооруженные соб­ственным опытом, горе историку, который думает, что этот болезнен­ный вопрос его не касается, что Средиземноморье как исторический персонаж не нуждается в определении, будучи давно определенным, отчетливым, легко узнаваемым и занимающим во всеобщей истории то место, которое обозначено пунктиром географических очертаний. Но что дают эти очертания для нашего исследования? Если уж писать историю моря, можно ли ограничиться менее чем пя­тидесятилетним отрезком, останавливаясь, с одной стороны, у Геркулесо­вых столпов, а с другой — у морского коридора, подступы к которому охранял уже седой Илион? Возникающие с самого начала проблемы определения рамок исследования тотчас же влекут за собой все остальные: ведь ограничить означает определить, воссоздать, проанализировать и, в данном случае, избрать и попытаться очертить, если угодно, некую философию истории. Это верно, что в нашем распоряжении — невообразимая масса статей, мемуаров, разных изданий, книг, исследований как собственно историков, так и других не менее интересных авторов из смежных областей: этногра­фов, географов, ботаников, геологов, инженеров. На свете не сыскать стольПредисловие 17 же разъясненного во всех отошениях, подробно описанного места, чем Внутреннее море и страны, освещаемые его бликами. Но невзирая на риск показаться неблагодарным по отношению к предшественни­кам, надо сказать, что эта печатная масса, как вулканический дождь из пепла, погребает под собой исследователя. Слишком многие из этих пу­бликаций говорят языком вчерашнего дня, во многих аспектах устаре­ли. Предмет их интереса — не безбрежность моря, а только маленький кусочек его мозаики, не ритм его великого дыхания, а поступки и дея­ния государей и толстосумов, пыль повседневности, слабо соприка­сающейся с величавой и медленной историей, занимающей нас. Слиш­ком многие из этих работ следовало бы перепроверить и соотнести с об­щей массой, глубоко переиначить, чтобы вдохнуть в них новую жизнь. Невозможна к тому же история моря без обращения непосредст­венно к ее обширнейшим архивным источникам. Но не превышает ли такая задача силы одного историка? В XVI в. не было средиземно­морского государства, которое не имело бы своего хранилища рукопи­сей, обычно богатого документами, уцелевшими от пожаров, осад и прочих катастроф, знакомых средиземноморскому миру. Но для учета и обозрения этих несметных сокровищ, таящихся в золотых рудниках истории, понадобилась бы не одна жизнь, а двадцать жизней или два­дцать исследователей, каждый из которых готов пожертвовать своей жизнью. Быть может, в один прекрасный день в мастерских истории станут непригодными наши приемы мелких ремесленников Тогда об­щую историю станут писать по оригинальным текстам, а не по книгам, как в данном случае, предлагающим сведения, взятые более или менее из первых рук. Надо ли говорить, что я не исчерпал всех возможностей доступных мне архивных документов, предельно большое число ко­торых я постарался просмотреть; что моя книга поневоле является ча­стным исследованием; что ее выводы, как мне заранее известно, будут оспорены, подвергнуты критике, преодолены и что к этому я и стрем­люсь? Так движется и должна двигаться историческая наука. В то же время в силу своего неблагоприятного хронологического по­ложения между последними вспышками Возрождения и Реформации и уже надвинувшейся суровой эпохой XVII века Средиземноморье во вто­рой половине XVI века представляет собой «обманчиво привлекатель­ный сюжет», как писал Люсьен Февр. Нужно ли подчеркивать, в чем его интерес? Знать, чем стало Средиземноморье в начале Нового времени, когда мир перестал жить ради него, вращаться вокруг него и в его ритме, 18Предисловие будет небесполезно. Тезис о его стремительном упадке, о котором всегда говорят, не кажется мне особенно основательным — скорее, наоборот, все свидетельствует о противном. Но, оставляя в стороне этот драматиче­ский момент, я полагаю, что все связанные со Средиземноморьем пробле­мы обладают чрезвычайной человеческой ценностью и, следовательно, ин­тересны как историкам, так и неисторикам. Думаю даже, что их отголоски доходят до нашего времени и что они не лишены той «полезности» в узком смысле слова, которой Ницше требовал от истории вообще. Я не стану далее распространяться о привлекательности и об иску­шениях, которые таит в себе этот сюжет. Его ловушки, то есть слож­ность и обманчивость его поворотов, уже перечислены. Я бы добавил еще следующее: среди наших исторических сочинений ни одно не мог­ло быть для меня предметом подражания. Посвященное текучему про­странству историческое исследование, помимо всех достоинств, несет в себе и все опасности, связанные с непривычным. Но, грубо уравнове­сив чаши весов, не был ли я прав, когда принял рискованное решение и, позабыв о благоразумии, счел, что игра стоит свеч? Мое оправдание заключается в самой истории написания этой кни­ги. Первоначально, в 1923 г. мои намерения были более благоразумны­ми: она была задумана в классической форме исследования, посвящен­ного средиземноморской политике Филиппа П. У моих тогдашних учи­телей эта идея встретила горячее одобрение. Ее воплощение виделось им в русле истории дипломатии, маловосприимчивой к выводам гео­графии, достаточно равнодушной (как слишком часто и сама диплома­тия) к экономике и социальным проблемам; относящейся свысока к до­стижениям цивилизации, литературы и искусства, великих свидетелей всякой достойной внимания истории; в русле той истории дипломатии, которая закостенела в собственных предрассудках и чурается всякого выхода за пределы канцелярских кабинетов, к подлинной бьющей ключом жизни. Объяснить политику Мудрого Монарха означало для них прежде всего распределить между государем и его советниками меру ответственности за выработку этой политики, за ее изменения в зависимости от обстоятельств; установить исполнителей главных и второстепенных ролей; составить подробнейший отчет о политике Предисловие 19 Испании в мире, где Средиземноморье занимало лишь один раздел, и притом не самый важный. Начиная с 80-х годов XVI века все силы Испании были одним махом повернуты к Атлантике, где грандиозная империя Филиппа II должна бы­ла, сознавая или нет грозящую ей опасность, выдержать упорную борьбу не на жизнь, а на смерть. Мощное движение маятника бросило Испанию навстречу ее атлантическому жребию. Прислушаться к этим подземным толчкам, к этой динамике испанской политики и предпочесть такое иссле­дование детальному расписыванию шагов Филиппа II или дона Хуана Ав­стрийского; полагать к тому же, что, несмотря на их иллюзии, эти персона­жи часто лишь действовали по заданному сценарию, означало уже выйти за традиционные рамки дипломатической истории. Однако задаваться во­просом, не имело ли Средиземноморье за пределами спорадической поли­тической игры далекой Испании (игры довольно бесцветной, если не счи­тать патетической вспышки Лепанто) своей собственной истории, своей судьбы и своей насыщенной жизни и не заслуживала ли эта жизнь чего-то большего, нежели роль полотна для живописной картины, было равно­сильно поддаться искушению огромным и рискованным сюжетом, ко­торый в конце концов захватил меня. Мог ли я не сознавать этого? Да и как было переходить от одного хранилища к другому в поисках ключевых документов, не замечая этой пестрой и интенсивной жизни? Как было не обратиться перед лицом столь разнообразной и плодотворной активности к тому революцион­ному пересмотру экономической и социальной истории, которому не­большая группа французских ученых пыталась придать значимость, не оспоренную ни в Германии, ни в Англии, ни в Соединенных Штатах, ни даже в соседней Бельгии или в Польше? Невозможно было подойти к истории Средиземноморья во всей ее неохватной сложности, не следуя их советам, не прибегая к их опыту, не оказывая им поддержки, не защи­щая новые формы исторической науки, обдуманные и разработанные у нас и заслуживающие распространения за нашими границами, спору нет, науки, склонной к экспансии, сознающей свои цели и свои способ­ности и вследствие необходимости разрыва со старыми стереотипами стремящейся покончить с ними — не всегда справедливо — но какая важность! Здесь представлялась прекрасная возможность, увлекшись незаурядным предметом, воспользоваться его масштабом, его запросами, его противодействием и его ловушками, наконец, его размахом ради по­пытки построения иной истории, чем та, которую нам преподавали. 20 Предисловие Всякий труд ощущает свою революционность и устремлен на поис­ки нового, пытается чего-то достичь. Если бы Средиземноморье потре­бовало от нас всего лишь выйти за рамки привычного, разве это уже не составило бы величайшей заслуги? Эта книга состоит из трех частей, каждая из которых представляет собой самостоятельный очерк. Первая часть посвящена почти неподвижной истории, истории че­ловека в его взаимоотношениях с окружающей средой; медленно теку­щей и мало подверженной изменениям истории, -зачастую сводящейся к непрерывным повторам, к беспрестанно воспроизводящимся цик­лам. Мне не хотелось обойти вниманием эту как будто вневременную историю, обращенную к неодушевленным предметам, и вместе с тем удовольствоваться в этом случае географическим введением традици­онного типа, которые украшают начало стольких книг беглым расска­зом о полезных ископаемых, почвах и растениях, в дальнейшем не упо­минающихся, как будто растения не оживают каждую весну, как будто стада застывают на своих пастбищах и корабли не бороздят настоящее море, не похожее на себя в разные времена года. Поверх этой неподвижной истории располагается история, проте­кающая в медленном ритме: это история структур Гастона Рупнеля, можно было бы сказать — социальная история, если бы это выражение не лишилось своего первозданного смысла; история групп и коллектив­ных образований. Как эти подводные течения приводят в движение жизнь Средиземноморья, этот вопрос занимал меня во второй части моей книги, где я последовательно останавливаюсь на истории хозяй­ства и государств, отдельных обществ и цивилизаций, а в заключение пытаюсь показать, для иллюстрации своего понимания истории, сложную работу этих глубинных сил на войну. Ибо война, как известно, вовсе не является стихией исключительно индивидуальных поступков. Наконец, третья часть посвящена традиционной истории, если угодно, истории не в общечеловеческом, а в индивидуальном измерении, событий­ной истории Франсуа Симиана: колебаниям поверхности, волнам, вызы­ваемым мощными приливами и отливами. Это история кратковремен­ных, резких, пульсирующих колебаний. Сверхчуткая по определению,Предисловие 2l она настроена на то, чтобы регистрировать малейшие перемены. Но именно эти качества делают ее самой притягательной, самой человечной и вместе с тем самой коварной. Станем остерегаться этой еще дымящейся истории, сохранившей черты ее восприятия, описания, переживания современника­ми, ощущавшими ее в ритме своих кратких, как и наши, жизней. Она несет отпечаток их страстей, их мечтаний и их иллюзий. В XVI веке подлинный Ренессанс сменился Ренессансом бедных, покорных, одержимых манией пи­сать, изливать душу и рассказывать о других. Эта забытая эпоха оставила слишком много ценной макулатуры, сбивающей с толку, занимающей не­правдоподобно много места. Историк, читающий бумаги Филиппа II, как бы сидя вместо него за его рабочим столом, оказывается перенесенным в причудливый мир, лишенный измерения; безусловно, мир живых страстей; слепой, как и всякий живой мир, в том числе и наш, невосприимчивый к глубинной истории, к ее быстрым водам, на которых наша лодка качается, как скорлупка. Опасный мир, сказали бы мы, но мы оградили себя от его коз­ней и коварства, предусмотрительно обозначив эти часто бесшумные глу­бинные токи, смысл которых раскрывается только при охвате больших вре­менных отрезков. Громкие события часто суть лишь моменты проявления этих общих предначертаний и объясняются только с их помощью. Таким образом, мы подошли к расчленению истории на несколько уровней. Или, если угодно, к различению в историческом времени време­ни географического, социального и индивидуального. Или, если угодно, к разделению человека на нескольких персонажей. Пожалуй, за это колле­ги обидятся на меня больше всего, даже если я стану утверждать, что тра­диционное деление тоже препарирует живую и по существу неделимую ис­торию; что, вопреки Ранке и Карлу Бранди, история-рассказ тоже являет собой философию истории, а вовсе не некий метод или объективный метод по преимуществу; что эти уровни, как я покажу в дальнейшем, представ­ляют собой не что иное, как только средство изложения, и что я не закры­ваю перед собой пути перехода с одного уровня на другой. Но к чему оправдываться? Если меня и упрекнут в том, что части этой книги плохо пригнаны друг к другу, то надеюсь, что отдельные ее куски изготовлены вполне сносно, в согласии с правилами нашего ремесла. Надеюсь также, что меня не упрекнут в чрезмерных амбициях из-за мо­ей потребности в панорамном взгляде и моего стремления к нему. Может быть, история не столь уж безоговорочно осуждена возделывать сады, проч­но огражденные высокими стенами. Ведь иначе она не сумеет приблизиться к достижению одной из своих нынешних целей, к решению сегодняшних 22 Предисловие насущных задач, к поддержанию контактов с такими молодыми, но столь бурно развивающимися науками о человеке. Возможен ли в 1946 году под­линный гуманизм без честолюбивой истории, сознающей свои обязанности и свои безграничные силы? «Страх перед большой историей убил большую ис­торию», — написал в 1942 году Эдмон Фараль. Так пусть же она возродится!1 Май 1946г. примечание1 Список моих долгов велик. Чтобы перечислить их, потребовался бы целый том. Назову только самые главные. Я должен выразить признательность своим учи­телям из Сорбонны, которые работали двадцать пять лет назад: Альберу Деманжо-ну, Эмилю Буржуа, Жоржу Пажесу, Морису Олло, Анри Озе*. Они направили мой интерес в сферу экономической и социальной истории и постоянно ободряли меня своим дружеским участием. В Алжире мне довелось воспользоваться любезным со­действием Жоржа Ивера, Габриэля Эске, Эмиля-Феликса Готье, Рене Леспеса; я имел удовольствие в 1931 году слушать там замечательные лекции Анри Пиренна. Особо я хочу поблагодарить испанских архивистов, которые помогали мне в моих разысканиях и были моими первыми наставниками в испанистике: это Мариано Алькосер, Анхель де ла Плаза, Мигель Бордоно, Рикардо Магдалена, Гон-сало Ортис. Я вспоминаю их с большим теплом, как и наши споры в Симанкасе, «ис­торической столице» Испании. В Мадриде меня принимал со своей поистине коро­левской интеллектуальной щедростью Франсиско Родригес Марин. Равным обра­зом благодарю архивистов Италии, Германии и Франции, которых я донимал во­просами в ходе своих поисков. Особое место в моей благодарной памяти занимает М. Трухелка, известный астроном, неподражаемый архивист из Дубровника, бес­ценный спутник в моих странствиях по библиотекам и архивохранилищам. Список коллег и студентов, оказывавших мне помощь в Алжире, в Сан-Паулу и в Париже, сам по себе очень длинен, и его продолжение теряется в перечне многих стран. Особо я благодарю Эрла Дж. Гамилтона, Марселя Батайона, Робера Рикара, Андре Эмара, в разных аспектах способствовавших моей работе. Двое моих сотовари­щей по плену также оказались связанными с моими занятиями: г-н Адде-Видаль, адво­кат апелляционного суда в Париже, и Морис Руж, урбанист и в свободное время ис­торик. Не могу обойти вниманием содействие, в котором мне ни разу не отказывал ма­ленький коллектив «Ревю Историк» — Морис Крузе и Шарль-Андре Жюльен, в те вре­мена когда Шарль Бемон и Луи Эзенман опекали там нашу юношескую агрессивность. На заключительной стадии работы над книгой я использовал замечания и советы Марселя Батайона, Эмиля Корнарта, Роже Диона и Эрнеста Лабрусса. Hauser — здесь и далее в сносках примечания переводчика. Предисловие 23 Самый большой долг составляет то, чем я обязан «Анналам», их урокам и их ду­ху. Богу известно, что я стараюсь отплатить за них по мере сил. Только перед войной я познакомился с Марком Блоком, но думаю, однако, что ни один уголок из сокро­вищницы его мысли не остался для меня закрытым. Могу ли я, наконец, добавить, что без энергичного и пристрастного участия Люсь-ена Февра этот труд, несомненно, не получил бы столь скорого завершения? Его советы и ободрительные высказывания вывели меня из череды сомнений по поводу обосно­ванности моей затеи. Не будь его, я наверняка в который раз занялся бы пересмотром своих записей и картотек. Неудобство великих предприятий заключается в том, что, погружаясь в них, теряешь чувство меры, хотя и в этом бывает своя прелесть.^ Предисловие ко второму изданию Я долго колебался, прежде чем приступить к переизданию «Среди­земного моря». Кое-кто из друзей советовал мне не менять в книге ни одной запятой и даже говорил, что не стоит исправлять текст, ставший классическим. Но, по совести, мог ли я к ним прислушаться? Сегодня под нарастающим грузом наших знаний, под напором бурно развивающихся смежных общественных наук книги по истории устаревают куда быстрее, чем вчера. Проходит миг, и их лексикон уже кажется достоя­нием прошлого; то, что придавало им новизну, становится всеобщим достоя­нием, и полученные объяснения сами собой подвергаются сомнению. Кроме того, «Средиземное море» написано не в 1949 году, когда оно было опубликовано, и не в 1947-м, когда работа была представлена в качестве диссертации для защиты в Сорбонне. Если она и не была еще написана, то ее основные контуры определились к 1939 году, на ис­ходе блестящей эпохи первой юности «Анналов» Марка Блока и Люсь-ена Февра, с которой непосредственно связано ее появление. Поэтому пусть читателя не обманывают некоторые тезисы Предисловия к пер­вому изданию, они направлены против устаревших взглядов, сегодня позабытых не только в научном мире, но отчасти и в сфере образова­ния. Наша вчерашняя полемика напоминает спор с призраками. Итак, я очень скоро убедился в том, что новое издание потребует серьезной, фактически полной переработки и что для его оправдания недостаточно дополнить книгу картами, схемами, графиками и ил­люстрациями, которых в 1949 году она была лишена вследствие тогдаш­них суровых условий. Исправления, добавления, переделки были иногда значительными, поскольку приходилось считаться не просто 24 Предисловие с накоплением новых знаний, но и с появлением новой проблематики, которая часто побуждает идти дальше. Всякий синтез, как любил повторять Анри Пиренн, дает стимул ча­стным исследованиям. И они не остались за бортом моей книги. Прежде они преследовали меня, теперь просто берут меня в плен. Потребовалось бы множество страниц, чтобы рассказать об огромной работе, выполнен­ной после 1949 года в областях, непосредственно затрагиваемых данным сочинением, благодаря опубликованным или неизданным статьям и кни­гам Емера Лютфи Баркана и его учеников, Хулио Каро Баррохи, Жан-Франсуа Бержье, Жака Берка, Рамона Каранде, Алваро Кастильо Пинта-до, Федерико Шабо, Югетты и Пьера Шоню, Карло М. Чиполлы, Гаетано Коцци, Жана Делюмо, Альфонса Дюпрона, Элены Фазано, Рене Гаскона, Хозе Хентиль да Сильвы, Жака Хеера , Эммануэля Леруа Ладюри, Ви-торино Магальяйнша** Годиньо, Германна Келленбенца, Анри Лапейра, Робера Мантрана, Фелипе Руиса Мартина, Фредерика Мауро, Руджеро Романо, Раймона де Рувера, Фрэнка Спунера, Йорьо Тадича, Альберто Тененти, Уго Туччи, Валентина Васкеса де Прады, Пьера Вилара и, на­конец, благодаря трудам группы, созданной ушедшим от нас Хосе Ви-сенсом Вивесом из своих замечательных учеников. Я принимал участие, и зачастую довольно тесное, в подготовке этих трудов. Наконец, я сам сделал значительные добавления к сведениям, сооб­щаемым в первом издании, в ходе занятий и поисков в архивах и биб­лиотеках Венеции, Пармы, Модены, Флоренции, Генуи, Неаполя, Парижа, Вены, Симанкаса, Лондона, Кракова и Варшавы. Необходимо было собрать весь этот урожай. Затем снова встал ко­варный вопрос о методе, неизбежно сопровождающий работу над кни­гой, которая охватывает средиземноморское пространство в его самом широком понимании и во всем многообразии его интенсивной жизни. Прибавление новых сведений заставляет одновременно пересмотреть отношение к старым проблемам, подойти к ним по-новому, столкнуться с неоднозначными и сложными решениями. С другой стороны, за пятна­дцать лет, отделивших новое издание от первоначальной редакции книги, изменился и сам автор. Возвращение к ней было бы невозможным, если бы не произошло самопроизвольного нарушения ее логического равновесия, включая саму проблематику, которая служит главным выражением этого Heers. или Магеллана. Предисловие 25 равновесия, диалектики пространства-времени (истории-географии), на которую опиралась первоначальная постановка вопросов. На сей раз я вы­делил и развил перспективы, едва намеченные в прежнем тексте. Меня по­буждали к этому проблемы экономики, политической науки, определенное понимание цивилизаций, усилившееся внимание к демографии. Я привел много разъяснений, которые по-новому освещают самые основные момен­ты моего рассказа, даже если и выглядят избыточными. Тем не менее, главная проблема все та же. Это проблема всякой ис­торической реконструкции: можно ли тем или иным способом сочетать воспроизведение быстро текущей истории, которая принимает во вни­мание и наличие самих изменений и их внешние формы, и иной — не­многословной глубинной — истории, безусловно, сдержанной, почти незаметной для собственных участников и свидетелей и противостоя­щей, что бы ни случилось, разрушительному воздействию времени? Это фундаментальное противостояние двух историй, всегда нуж­дающееся в пояснении, оказывается ценным средством познания и ис­следования. Оно проявляется во всех жизненных сферах, но принима­ет разные обличья в зависимости от условий сопоставления. Все более и более входит в привычку говорить без дальних слов о структурах и о конъюнктурах, имея в виду в первом случае длительные, а во втором — небольшие промежутки времени. Очевидно, бывают структуры разного рода, как по-разному складываются и конъюнктуры, или стечения обстоятельств. Периоды существования тех и других, в свою очередь, также имеют разную длительность. История занимается поиском и использованием многочисленных объяснений, отражающих движение по вертикали, от одного временного «уровня» к другому. Но на каждом уровне выстраиваются также горизонтальные связи и от­ношения. Более просто и отчетливо это уже было объяснено в Предисло­вии к первому изданию, в котором изложены мои первоначальные на­мерения и намеченЧасть первая^ РОЛЬ СРЕДЫПервая часть, как явствует из ее заглавия, подчинена своего рода географическим задачам и опирается прежде всего на данные демогра­фии. Но в то же время и даже в большей степени она является ис­торическим исследованием. Если бы должным образом датированные сведения дошли до нас в большем количестве, мы и тогда не могли бы удовлетвориться изуче­нием социальной географии только периода 1550—1600 годов, пред­принимаемым хотя бы и ради сомнительных поисков некоего детерми­низма. Но поскольку указанные свидетельства неполны, поскольку ис­торики собирали их недостаточно систематично и поскольку наш улов, несмотря на широту захода, остается скудным, следовало бы во всяком случае заняться интерполяцией и обратиться для освещения короткого промежутка средиземноморской жизни между 1550 и 1600 годами к об­разам, ландшафтам, реалиям других эпох, ему предшествовавших или следовавших за ним, и даже к нашему времени. Тогда все будет способ­ствовать воссозданию замедленной в пространстве и времени истории, оперирующей постоянными величинами. География в этой игре пере­стает быть самоцелью и становится средством. Она помогает обнару­жить медленнее всего меняющиеся структурные реалии и организо­вать обзор по самой бесконечно удаляющейся линии перспективы1. География, которой мы можем задавать любые вопросы, как истории, отдает, таким образом, предпочтение почти неподвижной истории, при условии, разумеется, что та усваивает ее уроки, принимает ее клас­сификацию и ее категории. Средиземноморью присуща, по меньшей мере, двойственность. Оно состоит, во-первых, из ряда компактных и гористых полуостровов, пе­ресекаемых обш