©Олжас Жанайдаров, 2004-2007 гг., 2010 г., www.olzhas.ru В середине дождяРоманЧасть перваяГлава 1 Это история об одном годе из моей жизни. О том времени, когда каждый из нас бывает очень беден и очень счастлив.*В том году мне исполнилось 19 лет. Кажется, именно в этом возрасте у людей заканчивается юность и начинается молодость. Хотя чем отличается одно от другого, я никогда не понимал.Как-то я спросил об этом своего знакомого. Себя он в шутку называл – «ходячая энциклопедия в глянцевой обложке». Оторвавшись от учебника, он изрек:– Юность – это когда любви в твоей жизни нет, но ты в нее веришь. А молодость – это когда любовь появляется, но не та, в которую ты верил. Понял?Я немного подумал.– А когда появляется именно та любовь, в которую ты верил, – это зрелость? – спросил я.– В зрелости и старости ничего не появляется. Лишь исчезает. Вера в любовь в том числе.И он снова уткнулся в учебник.*Еще в том году Санкт-Петербургу исполнилось 300 лет. Это не так уж важно, просто сама северная столица имеет непосредственное отношение к тому, о чем я хочу рассказать.Весной того года я познакомился с девушкой, жительницей Питера. Мы общались с ней на протяжении десяти месяцев: с марта по январь. Ездили друг к другу: три раза она была у меня, в Москве, два раза я был у нее, в Питере.В феврале она попала под машину и погибла.*Обычно в романах читатели любят интригу. И писатели этим пользуются. Если кто-то из героев должен по сюжету умереть, то автор никогда не напишет об этом сразу. Он сообщит об этом лишь в конце повествования, когда читатель уже полон тягостных и томительных предчувствий. Узнав о смерти героя или героини, тот немедленно испытывает катарсис.В жизни же все не так. Смерть не выводит на линии судьбы узоры-подсказки, по которым можно догадаться: «Ага, все к тому и шло». Она просто наступает и все. В книге смерть является закономерным итогом повествования, а в жизни – дает обухом по голове и ножом по сердцу. Никакого облегчения окружающим она и связанные с ней страдания не приносят. И ничему не учит. Очистительный катарсис возможен только в искусстве.Поэтому я сразу написал, чем все закончилось. Как в жизни: интриги не будет.*После смерти питерской подруги я две недели не ходил в институт, выбросил все диски с компьютерными играми и сжег на балконе сто пятьдесят этикеток из-под пива, которые до того собирал.Ее звали Аней.Глава 2 *Вся наша жизнь – это цепь случайностей, причем у каждого своя. Звенья собственных случайностей вплетены в звенья случайностей других людей. Так получается всеобщая цепная реакция. То, что случается с тобой, подчас влияет на жизнь совершенно незнакомого тебе человека.И невозможно предугадать, в какой момент времени это произойдет.*Всё началось, когда я перешел на второй курс. Той осенью родители купили мне компьютер. На нем я играл, а также печатал разные тексты. Зимой приобрел себе простенький модем и стал полноценным пользователем Интернета. Меня не интересовали ни игровые сервера, ни порносайты – с помощью Интернета я скачивал себе чужие рефераты.Тогда же я начал пользоваться электронной почтой, хотя писать мне было некому. Иногда я получал стандартные поздравительные открытки от почтового провайдера. Изредка доходил разный «спам» – реклама средств от импотенции, туристические предложения, услуги автошкол. Еще, находясь в поисках работы, я отправлял свое резюме отдельным организациям, правда, безуспешно. Вот собственно и все.Поэтому неудивительно, что вскоре я свой ящик забросил и проверил его содержимое лишь в начале весны.Открыв свою почту, я обнаружил несколько писем. Открытка с поздравлением на день рождения от провайдера, немного «спама», давным-давно заказанная детализация счета сотового телефона. Все как обычно. Но затем я наткнулся на письмо, которое привело меня в недоумение.Обратный адрес был неизвестен. Датировано письмо было серединой февраля, тема сообщения гласила: «Мои фотки». В самом письме не оказалось ничего, кроме короткой и непонятной фразы «Это в последний раз, больше ни о чем не проси» и двух приложенных файлов. Ни приветствия, ни подписи не было.Открыв файлы, на всякий случай проверенные мной на наличие «вирусов», я обнаружил там две фотографии очень хорошего качества. На обеих присутствовала неизвестная девушка лет двадцати на фоне городских пейзажей. Присмотревшись к пейзажу одной из фотографий, я узнал скульптуру Медного всадника. Пейзаж другой фотографии, состоявший из аллеи с деревьями призрачной красоты, мне ни о чем не говорил. Судя по одежде и состоянию окружающей природы, фотографии были сделаны в середине осени.Теперь о девушке.Симпатичная. Волосы каштановые, глаза не то серые, не то зеленые. На той фотографии, где снят Медный всадник, она чуть щурится, наверное, от солнца. Еще, видимо, тогда дул сильный ветер, так как волосы сильно развеваются. Несмотря на это обстоятельство, девушку это ничуть не смущает. Свободная, непринужденная поза, легкая улыбка. Одета она в бордовый плащ и черные брючки. Вторая фотография была снята, скорей всего, после дождя. Деревья с темной тяжелой листвой стоят вдоль покрытой гравием дорожки, сквозь них пробивается хмурое небо. В руках девушка держит сложенный зонтик. Бежевая ветровка, синие джинсы, вокруг шеи повязан клетчатый платок. Такая же легкая улыбка, но почему-то с оттенком грусти – так мне показалось.Минуты три, щелкая «мышкой», я смотрел то на одну, то на другую фотографию. Снимки вызывали странное ощущение – будто ты без спросу залез в чужую жизнь. Мне стало не по себе. В какой-то момент мне даже показалось, что девушка осуждающе покачала головой. Я еще раз перечитал единственную фразу письма, намереваясь найти в ней скрытый смысл. Может, кто-то из моих знакомых пошутил? Вряд ли.Анализируя происхождение письма, я пришел к единственно логичной версии. Письмо явно предназначалось не мне. Девушка с фотографии, видимо, неправильно набрала адрес, либо случился сбой в отправке. Так или иначе, но письмо попало ко мне, а не дошло до адресата. Эту ситуацию можно было счесть рядовой случайностью. По крайней мере, беспокоиться из-за того, что кому-то не дошло письмо, я должен был в последнюю очередь.Придя к такому выводу, я закрыл файлы и решил заняться более насущными делами.Как мне казалось, о письме и фотографиях я забыл.*Но через пару дней я снова залез в почтовый ящик и открыл фотографии. Мне все больше не давала покоя эта девушка. Сам адресат, к которому была обращена ее фраза «Это в последний раз, больше ни о чем не проси», меня совсем не интересовал. Просто непонятным образом взволновал сам образ этой девушки. Он почему-то не хотел выветриваться из памяти. Будто кто-то пришел в гости и не ушел в положенный час, а остался на неопределенное время.Вскоре я сохранил фотографии у себя на компьютере в отдельной папке. Время от времени открывал и глядел на них. Позже, купив фотобумагу, я распечатал на принтере оба снимка и положил к себе на стол под стекло. Теперь я глядел на девушку не время от времени, а почти постоянно – когда писал реферат, играл в компьютерные игры или слушал музыку. Через неделю после получения письма я был уверен, что знаю ее тысячу лет.Не понимаю, почему она привлекла меня. Каждый день кто-то кому-то отправляет свои фотографии, сотни девушек и покрасивей позируют на фоне Медного всадника. Но что-то в ее глазах, фигуре, легкой улыбке говорило о какой-то удивительной тайне. Казалось, она сейчас сойдет с фотографии и расскажет о чем-то очень-очень важном. И мне хотелось узнать, о чем.Недели через две я не выдержал и решил написать ей письмо.*Письмо я придумывал мучительно – писал несколько фраз, затем все удалял и начинал снова. Большую часть времени я просто сидел и смотрел на пустой документ – нужные слова никак не хотели приходить в голову. То и дело я бросал взгляды на фотографии под стеклом, будто необходимые слова могли проступить сквозь снимки, как водяные знаки.Одна из трудностей состояла в том, как мне следовало обращаться к незнакомке. Имени я не знал, приветствие «Уважаемая» казалось чересчур официальным, а просто «Привет!» – фамильярным. Также слишком официальным было бы обращение на «вы», но и «тыкать» незнакомому человеку я не желал.Самое же главное, я не мог внятно сформулировать, а что собственно я хочу у нее узнать. Имя, фамилию? Род занятий? Семейное положение? Нужен был какой-нибудь вопрос, но как раз конкретизировать свои желания я не хотел. Мне она была просто интересна. Вся, в целом.В конце концов, я написал следующим образом:«Здравствуйте!К сожалению, не знаю, как Вас зовут.16 февраля Вы отправили по электронной почте письмо (прилагается), которое необъяснимым образом пришло на мой адрес. Видимо, произошел сбой в отправке.Проверяя содержимое письма, я не мог не открыть фотографии, которые прилагались к нему. Простите мое любопытство.Я смотрел на Ваши фотографии каждый день, и с каждым днем мне все больше казалось, что Вы – необычная девушка. В Вас есть что-то особенное. Что именно – словами выразить трудно. Поймите меня правильно. Со мной такого не было ни разу.Я понимаю, что это выглядит странно и глупо. Поэтому я не написал сразу, а решился написать только сейчас. Но и не написать не мог.Мне хочется узнать о Вас чуть больше.А правда, что Санкт-Петербург хорош осенью?».В конце я подписался своим именем. Этот вариант письма мне не нравился, но другие были еще хуже. Поэтому, вздохнув («что я теряю?»), я отправил письмо по адресу девушки и стал ждать ответа. А точнее на этот ответ надеяться. В том, что он придет, я уверен не был.*Ответ пришел через два дня.В теме сообщения так и стояло «Ответ», и я, прежде чем открыть его, с минуту бессмысленно водил «мышкой» по экрану. Я до того свыкся с мыслью, что девушка живет лишь на фотографии и в моем воображении, что, получив настоящий ответ, растерялся – я убеждался в реальности ее существования. А, может, мне просто не хотелось разочаровываться.Наконец, открыв письмо, я прочитал:«Здравствуйте!Прочитала Ваше письмо. Честно признаюсь, сначала решила, что Вы сумасшедший. Но для сумасшедшего Вы поразительно грамотны – ни одной орфографической ошибки. Впрочем, в сумасшедших я разбираюсь мало.Да, это письмо отправляла я. Спасибо за Вашу внимательность, хотя это уже не важно.Ваше любопытство я прощаю. Насчет фотографий – тронута. Хотя мне казалось, что я не фотогенична.Меня зовут Аня.Учусь, работаю, живу.Санкт-Петербург хорош всегда.Вам нужны подробности?P.S. Не сочтите меня легкомысленной».Я перечитывал письмо снова и снова. Написано легко, изящно, не без доли юмора. Она не выказывала явного желания переписку продолжить, но и того, что ей мое внимание неприятно, из письма не следовало. Информация о себе была подчеркнуто краткой, но вопросом в конце письма она оставляла мне шанс.Самое главное, ни одно из ее слов не разрушало тот образ, который уже сложился в моей голове. Более того – именно такое письмо я и надеялся получить.Я сразу же написал ответное письмо. При этом уже не мучился поиском нужных слов – они сами просились на бумагу. Я писал про себя, про ее фотографии, про погоду в Москве. И почему-то был уверен – она снова ответит.Так и получилось. На следующий день от нее пришел ответ.В ту неделю мы отправили друг другу по три письма и перешли на «ты».Так я с Аней и познакомился.*Уже позже я спросил ее, почему она все-таки решила ответить. Мы сидели в небольшом кафе. Был вечер, но кроме нас в кафе находилось всего два посетителя. По радио негромко пела Земфира, у стойки официант и бармен о чем-то между собой переговаривались. Аня водила чайной ложечкой по блюдцу.– Представляешь, сначала подумала, шутка какая-то. Знакомые девчонки разыгрывают. Или просто кому-то стало скучно, и он решил с незнакомой девушкой потрепаться. В сети полно странных типов, сам знаешь. В общем, отвечать не было никакой охоты. Но приложенное письмо было действительно моим, да и твои слова были такими… трогательными, что ли. И искренними – так мне показалось. И потом я сто лет ни с кем не переписывалась, а тогда вообще хотелось выть от одиночества.– Так плохо?Она не ответила. Земфиру сменили U2 – с песней «With or Without You».– То письмо, которое к тебе попало, предназначалось моему бывшему парню. Расставались мы очень плохо. Никогда не думала, что кого-то могу так ненавидеть. А ведь мы с ним почти два года встречались.В кафе зашла шумная компания, и обстановка сразу оживилась. Послышался разговор, смех, официант отошел от барной стойки.– А фотографии? – спросил я.– Он попросил. Честно говоря, не знаю, зачем.Мы опять замолчали на некоторое время. Официант стоял у столика компании, принимая заказ. А потом Аня сказала:– Помнишь наш разговор о предопределенности? Знаешь, я не хочу считать наше знакомство случайным. Случайность – это то, что происходит с одним человеком. А когда двое сталкиваются с одной и той же случайностью, это уже не случайность.Невероятно, но в тот момент я подумал о том же самом.*Те первые два месяца были сплошь наполнены нашими письмами. Я посылал Ане письма, не зная, что уже влюблен. Я не знал, что влюбился в нее сразу же, как только увидел ее фотографии. Да и откуда мне было это знать? Ведь в сущности до этого я никогда и не любил.Глава 3 *Первая девушка появилась у меня в шестнадцать лет. Она училась классом младше, и как-то на одной из школьных дискотек я пригласил ее на танец. Не то чтобы я целенаправленно хотел пригласить именно ее. Просто включили медленную музыку, и я захотел пригласить какую-нибудь девушку. Она оказалась свободной, и мы сплелись в танце.Во время танца мы разговорились. Точнее разговорилась она – моя первая девушка любила потрепаться. Кажется, я лишь улыбался и поддакивал. Тем не менее, почему-то ей понравился. Она сказала, что я похож на молодого Аль Пачино. Потом я пригласил ее еще на пару танцев. А после дискотеки проводил домой. Так мы и стали с ней встречаться.Она не была красавицей, но, как говорится, не без обаяния. Ее отец был военным, и она часто вспоминала те места, в которых ей довелось пожить. География действительно была потрясающей: Оренбург, Казань, Дрезден, Берлин, Варшава. Я внимал ее рассказам, и в свою очередь немногословно поведывал о своем прошлом. Обычно мы встречались после уроков, я провожал ее до дома, а потом мы гуляли в парке или шли в кино. Иногда она брала с собой подружку. Не знаю, откуда у всех девчонок эта привычка брать на свидания своих подруг. Может быть, для уверенности. Но лично мне приглашать приятелей на свои встречи с девушкой никогда в голову не приходило.Она во всем любила порядок. Возвращались домой мы в строго назначенное ее родителями время, из алкоголя она предпочитала вино в умеренных количествах, праздники всегда отмечала в кругу семьи. Но у нее хватало ума, чтобы не быть занудой. Она была интересной рассказчицей, и с каждой встречей я проникался к ней симпатией. Я не курил, и как-то она сказала, что курильщиков терпеть не может. В этом плане я в своем окружении считался приятным исключением.Поцеловались мы лишь через месяц. До этого я не настаивал, а она, видимо, считала, что еще рано. До меня она, как и я, ни с кем еще не встречалась. Однажды вечером, проводив ее до дома, я дольше обычного задержался на лестничной площадке перед квартирой. Мы болтали о всякой ерунде, она как-то загадочно поглядывала на меня. Я вдруг почувствовал, что она чего-то ждет. Когда в разговоре возникла пауза, я обнял ее и ткнулся губами в раскрытые губы. Это был мой первый настоящий поцелуй. Тем вечером мы целовались допоздна.Теперь, гуляя по парку или сидя в кино, мы держались за руки. Моей подруге это доставляло огромное удовольствие, и она хватала мою руку при каждом удобном случае. Держаться за руки было действительно приятно. Будто целуешься ладонями.Секс, случившийся позже, сблизил нас еще больше. Отдавая друг другу свое тело, мы скрепляли наши отношения, словно печатью – древний манускрипт. Я не сразу понял, что манускрипт был написан на двух разных языках.Как-то мы сидели в кино. Смотрели фильм «Мулен Руж». Вообще, моя первая девушка обожала кино. При этом она стремилась не просто прийти посмотреть на спецэффекты, но и еще подумать над сюжетом или оценить работу актеров. Никто ведь никогда не обращает внимания на титры. Если спросить, кто поставил легендарный «Титаник», многие придут в замешательство. Моя подруга же разбиралась не только в режиссерах, но и в композиторах и даже операторах. На ее вкус можно было положиться. Именно она приучила меня смотреть качественное кино – до этого я ходил лишь на американские блокбастеры.Так вот в кинотеатре она сказала:– Я только что подумала... А ведь ты никогда не говорил мне, что любишь меня.Сеанс еще не закончился, на экране пели Николь Кидман и Эван МакГрегор. Я удивленно на нее посмотрел: не столько из-за самой фразы, сколько из-за ситуации – она терпеть не могла отвлекаться от просмотра.Я растерялся. Действительно, шел уже седьмой месяц наших отношений, а вслух я ей не признавался. Покупал романтические открытки, дарил цветы, но заветную фразу так и не произнес.Мне с ней было хорошо. Можно ли это назвать любовью? Не знаю.– Я люблю тебя, – сказал я.Она долго-долго на меня смотрела, затем повернулась к экрану. И сказала, словно подумала вслух:– Как бы я хотела, чтобы ты это говорил без подсказки.До конца фильма мы молчали.Тогда я и понял, что она любит меня больше, чем я ее. И этот дисбаланс в чувствах друг к другу был неизменен.И еще я понял – для нее я все равно останусь загадкой, шкатулкой с двойным дном. Человеком, погруженным только в самого себя.Может быть, то открытие и стало началом нашего постепенного отдаления друг от друга. Я вдруг осознал, что эта девушка может стать моей женой, что вполне вписывалось в ее рациональную систему взглядов.Возможно, это и стало причиной нашего расставания. Одному мне было гораздо легче существовать, чем с кем-нибудь вдвоем.*Тем не менее, на первом курсе института я познакомился со своей второй девушкой. Мы учились на одном потоке и на лекциях часто пересекались. Так получалось, что мы все время оказывались рядом. Мы переглядывались и улыбались, не говоря друг другу ни слова. Симпатия у нас возникла внезапная и взаимная. Через месяц переглядываний я попросил у нее конспект лекции, которую не успел записать. Она, улыбаясь, протянула мне свою тетрадь.В отличие от моей первой девушки она была такой же молчаливой, как и я сам. Иногда мы могли сидеть и за полчаса произнести от силы пару-тройку фраз. Тем не менее, вместе нам было хорошо. Нас связывала какая-то трансцендентальная сила. Как две половинки яблока, мы соединялись в единое гладкое целое. Без трещин и острых углов.Она жила в общежитии, и с местом встреч проблем не возникало. После занятий я приходил к ней в комнату, и мы ели купленные в магазине пельмени, слушали музыку и занимались любовью. Выходили редко, тем более что вскоре наступила зима. К кино она относилась прохладно, книги ее не интересовали, и мы ограничивались едой, музыкой и сексом.Лишних слов мы не произносили, в любви друг к другу не признавались. Это обязывало, а нам меньше всего хотелось иметь дело с обязанностями. Наш союз не признавал сентиментальной романтики. Тем более, я не был уверен, что испытываю к ней именно любовь. Однако мы и без нее чувствовали себя счастливыми.У моей второй девушки было несколько отличительных черт. Во-первых, она обожала группу Prodigy, которую в то время уже мало кто слушал. Приходя к себе в комнату, она первым делом включала альбом «Fat of the Land». Во-вторых, она увлекалась хиромантией и перечитала по этой теме кучу книг. Это когда по линиям на руке судьбу предсказывают.Ну, а в-третьих (и это было самым поразительным ее свойством), во время оргазма цвет ее глаз менялся с серого на зеленый. Обнаружил я это случайно – как-то она забыла выключить в комнате свет. Это был удивительный эффект – будто стон удовольствия, который вылетал из ее уст в момент наивысшего наслаждения, словно малярным валиком окрашивал ее очи в густой зеленый цвет. Но насколько свойство было поразительным, настолько бесполезным. Ну как шестой палец на ноге.– Видимо, Богу было невероятно скучно, когда он решил наградить меня этим даром, – однажды сказала она.Мы лежали на измятой постели в кромешной темноте. Магнитофон на пониженной громкости играл бессменных Prodigy. В окне плыли какие-то тени – шел снег.– Твой дар делает тебя единственной в своем роде.– Только о нем не станешь кричать на каждом углу.Она перевернулась на живот и заглянула мне в лицо. Не видать было ни черта. Но ее глаза, наверно, уже приняли привычный серый цвет. Она молчала, я слушал ее дыхание.– Когда мне плохо, я жалею, что Бог так обошелся со мной. Мне бы больше ума или ноги длинней. Сейчас без длинных ног никуда.Я спросил:– А ты веришь в Бога?– Наверно. Не должно же быть все вокруг просто так. К тому же – так мне спокойней.Она снова замолчала. Больше трех фраз за раз она не произносила. Что и говорить, сотрясать воздух словами мы не любили.– Как в хиромантии, – сказала она. – У каждого своя судьба.– И какая твоя судьба?Она призадумалась, и мы с минуту глядели в казавшийся черной бездонной дырой потолок. Я решил, что мой вопрос так и повиснет в воздухе. Но она, наконец, ответила:– Менять во время оргазма цвет глаз.Расстались мы так же спокойно и гладко, как и познакомились. Не было ни ссор, ни выяснения отношений. Просто мне внезапно стало скучно. Такая иссушающая, тоскливая скука. Скучать один я еще мог, но скучать с ней вдвоем было невыносимо. Об этом я своей девушке и сказал. В тот день мы позанимались любовью в последний раз, я в последний раз взглянул в ее зеленеющие глаза, и больше мы с ней никогда не встречались.Было это в начале весны. Я тогда как раз стал совершеннолетним. Пора настоящих чувств и полной за них ответственности.Но после расставания со своей второй девушкой я засомневался, способен ли я вообще на любовь.Глава 4 *В то время я любил искать друзей по литературным пристрастиям. Знакомясь с новым человеком, я будто бы невзначай спрашивал его: «А что ты сейчас читаешь?». Книги были важной частью моей жизни – и я проникался симпатией к тем людям, с которыми у меня был схожий вкус.В институте благодаря этому я познакомился с двумя интересными студентами.Вадим учился на старшем курсе. Встретился я с ним на международной конференции, которую проводил наш вуз. На одной из обязательных лекций мы, студенты, скучая и тоскуя, слушали профессора из Швейцарии. Все дело было в отвратительном переводе, который осуществлял аспирант первого года обучения. Он долго думал, запинался и без конца пил минеральную воду, предназначенную для профессора. Во время его потуг ученый, своим круглым лицом и пухлыми ручками больше напоминавший шеф-повара, улыбался и постоянно кивал, как китайский болванчик. Зрелище было ужасным.Вадим сидел рядом со мной, на соседнем кресле. Видел я его в первый раз. И сразу выделил среди всех присутствующих. В его облике не было ничего необычного, но, тем не менее, он обращал на себя внимание – от этого студента исходили флюиды сильной личности.В его руках я заметил две книги. Одну из них он положил на стол, в чтение другой углубился. Приглядевшись, я обнаружил, что одно из произведений мне знакомо. «Степной волк» Гессе – именно ее читал незнакомый мне студент. Присмотревшись к другому произведению, я увидел, что это «Золотой храм» Юкио Мисимы. Эту книгу я не читал. Периодически студент отвлекался от чтения, устремлял свой взор на профессора и аспиранта (в его взгляде чувствовалась ирония и снисходительность) – и вновь погружался в чтение.В перерыве лекции к студенту подошел пожилой преподаватель. Он был мне знаком – это был заместитель декана нашего факультета.– Вадим, выручишь? – обратился он к моему соседу. – Дали какого-то слабенького аспиранта, двух слов связать не может.Вадим кивнул:– Хорошо.Он оставил на столе книги и направился к кафедре. Вскоре началась вторая часть лекции, и слова профессора переводил уже он.Это был образцово-показательный перевод. Вадим вежливо выслушивал кусок речи профессора и затем на великолепном русском языке передавал смысл услышанного присутствующим в зале. Если что-либо было непонятно в выражении, он обращался к профессору и после уяснения нюансов продолжал перевод. Ему каким-то образом удалось передать вместе со смыслом и атмосферу речи профессора. Оказалось, что швейцарец не лишен чувства юмора. От былой скуки в зале не осталось и следа. Точный, выверенный и вместе с тем доходчивый перевод Вадима, сдобренный шуточными узорами, воспринимался с интересом. Слушать его было приятно – и на дородном лице швейцарца возникла благожелательная улыбка: не понимая русского языка, тем не менее, по реакции зала он чувствовал, что новый переводчик спас его репутацию.После окончания лекции профессор ответил на вопросы присутствующих. Вадим и здесь проявил себя уверенно – великолепной была не только его русская, но и английская речь.Вскоре вопросы закончились, профессор попрощался и ушел в сопровождении руководителей нашего факультета. Студенты потянулись на выход, и аудитория постепенно опустела. Проходя по ряду, я вдруг заметил, что книги моего соседа так и остались лежать на столе. Их владельца поблизости не наблюдалось.– Быстрее, я запираю зал, – крикнул мне стоящий у дверей преподаватель.Немного помедлив, я вернулся к столу, взял книги и двинулся в сторону выхода. Выйдя в коридор, я посмотрел по сторонам. Но и там забывчивого студента не было. Я подождал минуты три, а затем ушел.Я увидел его на следующий день у кабинета деканата. Он стоял в стороне от других и молча наблюдал за рекой студентов, спускающихся по лестнице. Держа в руках книги, я подошел к нему.– Твои?Он взял книги в руки.– Да, мои. Спасибо, что захватил вчера. – Он помолчал. – Когда я вчера пришел обратно, было уже закрыто. Подумал, что ты их мог захватить.– Я?– Да.Я растерялся. Уже позже Вадим сказал мне, что так же, как и я его, он выделил меня сразу. «В тебе я с самого начала почувствовал родственную душу. Поверь, я чувствую это очень редко», – сказал он мне.Он перебирал в руках книги.– Читал? – спросил он.– «Степной волк» читал. О второй книге не слышал.Он внимательно на меня посмотрел. У него был прямой и пронизывающий взгляд.– Можешь взять почитать. Книга не менее интересная, чем «Степной волк». Прочитаешь – вернешь.– Спасибо.Я взял одну книгу обратно.– Как тебя зовут? – спросил мой новый знакомый.– Костя.– А меня Вадим.Мы пожали друг другу руки и поговорили еще минут пять. Затем – разошлись по аудиториям. Так мы начали с ним общаться.Наши отношения не были дружбой в полном смысле этого слова. Обычно мы встречались после учебы в скверике института и отправлялись пешком в центр. Мы гуляли, пили пиво, сидели в кафе или шли в кино. Встречи носили спонтанный характер – ни я, ни Вадим заранее не договаривались, в каком месте и в какое время будем ждать друг друга. Мы, вообще, друг друга нигде и никогда не ждали. Порой нам доводилось встречаться ежедневно в течение недели, а иногда я и по месяцу Вадима не видел.Вадим не оставлял мне своих телефонных номеров. Ни домашнего, ни сотового. Меня он попросил о том же. Как-то он показал мне телефонную книжку своего мобильника. В нем не значилось ни одного номера. Я заподозрил Вадима в лукавстве. Предположил, что телефонная книжка все-таки существует, но в ином виде.– Так не бывает, – сказал я. – Должны же быть телефонные номера, которые тебе нужны.– Нет. Таких номеров нет. – Вадим сделал маленькую паузу. – Как и людей.Произнес он эти слова спокойно. Без всякой горечи. Чувство горечи вообще не было свойственно Вадиму.– Ты не представляешь, насколько свободным я себя чувствую, – сказал он. – Я в отличие от многих – хозяин своего мобильника, а не раб.Лишь позже я понял – Вадим не знает, что такое привязанность.Он, несомненно, вызывал уважение. Он в совершенстве знал не только английский, но и немецкий язык, отлично играл в большой теннис, музицировал на фортепьяно. Но об этом мало кто знал. Вадим игнорировал регулярно появлявшиеся в его жизни возможности заслужить восхищение и любовь окружающих. Он демонстрировал свои достоинства лишь тогда, когда считал это необходимым.Вадим не без оснований мог рассчитывать на место в престижном Научном Совете института, был способен принять участие в студенческом чемпионате по теннису и выиграть его, но он уклонялся от любых возможностей продвинуть себя. Вначале я заподозрил его в отсутствии честолюбия, но, узнав его ближе, понял: Вадим честолюбив, но при этом необычайно самодостаточен. Он знал себе цену. Его не устраивала роль первого парня на деревне – он заранее от нее отказывался. Так прыгун в высоту на соревнованиях пропускает текущую планку, давая прыгать другим, ожидая своей высоты.Удивляло его отношение к девушкам. Если бы Вадим захотел, он мог бы стать непревзойденным ловеласом. В нем было все то, что нравится женщинам, – ум, мужество, уверенность в себе, независимость. Но в отношениях с противоположным полом он напоминал удачливого картежника, родившегося неазартным человеком.Вместо этого Вадим пользовался услугами проституток. Я не понимал, зачем это ему нужно. С такими физическими и духовными данными у Вадима не было надобности платить за секс. Я спросил его об этом.– Я не хочу себя ограничивать, – ответил Вадим. – Для меня нет ничего важней свободы и, в частности, свободы выбора. Платя за секс, я тем самым не допускаю привязанностей.Несколько раз Вадим предлагал мне составить ему компанию в посещении проституток, но я отказывался.В Бога Вадим не верил.– Я верю в здравый смысл. К сожалению, между тем Богом, о котором все говорят, и здравым смыслом поставить знак равенства нельзя. Религиозной моралью мне служит мой ум. А в совесть я не верю. Чтобы следовать внутренним порывам души, мне не нужен опекун. Знаешь, почему люди нуждаются в Боге?– Почему?– Бог – это идеальный человек. Все хотят иметь такого друга.*Мой второй знакомый Сергей, на первый взгляд, был полной противоположностью Вадима. Их различало желание нравиться людям. Вадим умел, но совершенно не стремился нравиться людям. Сергей нравиться людям тоже умел и делал это с большим желанием.Он был умен, начитан и обаятелен. Поступив в институт, Сергей сразу же стал старостой группы и председателем студенческого совета. Он вел активную общественную жизнь: редактировал вузовскую газету, проводил дискотеки, возглавлял местную команду КВН. Читая информацию о жизни института на стендах, висевших в коридорах, я то и дело натыкался на его фамилию или фотографию.Познакомился я с Сергеем через студенческий совет. Это случилось зимой, после моей первой сессии, когда распределялись путевки в дом отдыха. Заявок от студентов, как обычно, было больше, чем мест, поэтому путевки доставались не всем. Я подал заявление на путевку скорее наудачу.Сдав последний экзамен, я подошел к студсовету, где вывешивались списки студентов, получивших путевки. Я долго высматривал свою фамилию, но так ее и не нашел. Я не был расстроен, как и не был удивлен: известно, что большая часть студенческих путевок обычно распределяется «среди своих». Но на всякий случай я заглянул в студсовет.Сергея я увидел сразу. Он сидел за главным столом и о чем-то разговаривал с двумя студентами. В комнате царило оживление – кто-то постоянно входил и выходил, секретарь носилась с большими папками из угла в угол, группка студентов столпилась у компьютера, где черноволосый парень в очках показывал фотографии. Там то и дело раздавался смех.Я стоял в непонятном ожидании, не зная, к кому обратиться. Меня окликнул Сергей.– Вы что-то хотели?Он был старше меня на три года, но на «вы» Сергей обращался ко всем незнакомым людям, независимо от возраста.Я подошел к столу.– Я подавал заявку, но в списках себя не нашел, – сказал я.Сергей понимающе кивнул.– Какой курс? – спросил он.– Первый.– Понятно. Еще никуда не ездили?Я отрицательно покачал головой. Сергей обратился к черноволосому парню в очках:– Леш, сегодня отказы были?– Нет, пока ни одного, – ответил Леша, не оборачиваясь.– А Епифанова? Она ведь отказалась?Леша ничего не ответил.– Леш, я же вчера всем говорил, чтоб больше двух путевок никто брать не смел. Не наглей.Леша наконец обернулся.– Серег, я просто обещал Тимохину.– Он ездил туда два года подряд! Обойдется.Леша промолчал. Сергей повернулся ко мне:– Как тебя зовут?Я назвал свое имя.– Оставь свой телефон. Вечером позвоню. Сколько ты заказывал путевок?– Одну.– Путевка у тебя будет.Я написал на листочке свой домашний телефон. Затем попрощался и вышел.Сергей позвонил, как и обещал, тем же вечером. На следующий день я приехал в институт, и мне оформили путевку в дом отдыха под Костромой. Так началось наше знакомство, которое продолжилось уже в доме отдыха, куда Сергей приехал вместе со своей девушкой Катей.Позже я не раз убеждался: Сергей не из тех людей, кто пользуется своим положением, берет лишнее или то, что ему не положено. В нем начисто отсутствовал снобизм, изворотливость и лень.Наоборот, он был удивительно деятелен. Ни одно вузовское мероприятие не обходилось без участия Сергея; казалось, он успевает везде. При этом он поразительно много читал, что сразу вызвало мою симпатию к нему. Я спросил, как ему при такой жизни еще удается нормально учиться.– Преподаватели делают поблажки, да и на старших курсах учиться уже легче, – объяснил мне Сергей. – Знаешь, я нисколько не устаю. Наоборот, организация любого дела приносит мне радость. Меня заводит сам процесс. Я по натуре трудоголик – весь в отца. Возможно, это недостаток – мне всегда хочется сделать сто дел сразу.Сергей любил выступать на всяческих межвузовских конференциях. Неудивительно – он обладал даром красноречия. Он никогда не готовил свою речь, а выступал экспромтом. И каждый раз у него это получалось блестяще. Сергей говорил, что ораторские способности ему передались вместе с генами отца-дипломата.– На самом деле, я многим обязан своим родителям, – сказал он как-то мне. – Я прекрасно осознаю, что мне во многом повезло. Я рос, не зная нужды. У меня всегда был выбор. И именно поэтому я требователен к себе. Я понимаю, что сам в этом мире толком еще ничего не добился. Просто судьба уже в самом начале выдала мне щедрый аванс.Сергей был верующим человеком. Он не любил распространяться на эту тему, но я знал – для него не стоит проблема веры или неверия. Он в Бога верил и Бога принимал.– Это очень просто, – сказал Сергей. – Я никогда не спорю о его существовании. Если кто-то требует доказательств – это его проблема. Скажу больше – никаких доказательств в полном смысле этого слова не существует.– И все-таки ты веришь?– Да. – Он на мгновение задумался. – Если бы все люди были слепыми, могли бы они доказать существование солнца?Я пожал плечами.*Думая над своими двумя знакомыми, я каждый раз находил в них что-то общ