Кудрявцев А.В.
«Мнеговорят, что я своими утверждениями хочу перевернуть мир вверх дном. Но развебыло бы плохо перевернуть перевернутый мир?»
ДжорданоБруно.
Общийпринцип методологии — методы поиска нового возникают там, где нестандартностьработы сочетается с массовостью реализаций. Этой нестандартной, но массовойработой в первой половине двадцатого века стало техническое изобретательство. Вдругие времена методологические разработки совершались в связи с инымиобъектами приложения человеческого разума.
Всамом начале 16 века в Италии после долгого забвения вновь открыли«Поэтику» Аристотеля. Открытие вызвало большой интерес — оказывается,существует полная теория того, что и как должен делать поэт! Это было важно — ведь умение сочинять стихи входило в обязательный набор талантов просвещенногомолодого человека. Люди в то время упивались стихосложением, в Италиипроцветали многочисленные школы поэтического искусства. И теперь, когдапоявилась столь полная теория вопроса — крепость творчества должна былапокориться раз и навсегда. Поэтические бессонницы отходили в прошлое и любойграмотный человек, достаточно упорный, чтобы освоить всю систему Аристотеля ипоследовательно применить ее в конкретной разработке, мог рассчитывать на успехв деле создания столь востребованного обществом продукта. Надо отметить, чтоАристотель стал кумиром не только учителей поэтической молодежи, егомногочисленные произведения лежали в основе университетской и монастырскоймудрости. Аристотель был непререкаемым авторитетом всего католического мира.
Правда,наряду с восторженным почитанием постепенно оформилось и критическоенаправление. Одним из наиболее ярких его представителей был Джордано Бруно,скитавшийся по Европе беглый монах со вздорным характером, зарабатывающий себена жизнь обучением стихосложению, мнемотехнике и изобретательности. (Брунообладал феноменальной памятью, приводившей в изумление окружающих, юного Джорданодаже возили в Рим, чтобы он смог продемонстрировать свою память перед папой — Пием — V. Еще он был выдумщиком и замечательным поэтом, чем сильно отличался отмногих учителей поэтического искусства своего времени).
Чтов сердце раскрываю иль таю,
Льнетк красоте, но скромность отдаляет;
Ятверд, но вдруг чужое увлекает
Ик ложной цели душу мчит мою.
Стремлюськ добру — встречаю преткновенье;
Уходитсолнце, чуть лишь сближусь с ним;
Когдаж я с ним, то не с собой самим;
Порвуль с собой — вкушаю с ним сближенье;
Замиг покоя — долгое мученье;
Чутьвстречу радость — уж тоской томим;
Взглянуль на небо — становлюсь слепым;
Ищуль богатство — чую оскуденье.
Мнегорько счастье, боль сладка — и вот,
Идяко дну, ум в небеса взлетает,
Необходимостьдержит, цель ведет,
Судьбагнетет, стремленье ввысь бросает,
Желаньешпорит, страх уздой берет,
Тревогамчит, опасность замедляет.
Цель,случай ли — кто знает? —
Дастмир и принесет конец борьбе,
Разгонят здесь, а там зовут к себе?
(Этоодно из прелестных стихотворений Джордано Бруно. Все — таки согласитесь — творчество, это не просто строчки, зарифмованные «по правилам». Болеетого, как мы увидим ниже, настоящие поэты — еще и великие прорицатели.)
Чемже не устраивал критиков Аристотель? Великий учитель древности, ученик Платона,воспитатель Александра Великого. Основатель Ликея, человек, написавший обширныеи систематизированные сочинения практически по всем областям знания, известнымгрекам. За что его критиковали? Говоря коротко — за жесткость построеннойсистемы, в которой все было заранее расписано и предопределено, за то, чтосистема эта была во многом искусственной, не соответствовала реальности,возводила в абсолют отдельные факты. За то, что он, как говорил Ф. Бэкон,погубил своих братьев — философов, дабы уверенно господствовать подобноКонстантинопольскому султану…
Брунопишет об Аристотеле:
«Онсделал свою мысль бодрствующей для того, чтобы стать не созерцателем, носудьей, выносящим суждения о вещах, которые он никогда не изучал и не хорошопонял. Так в наши времена в то немногое хорошее, что он принес, — а именно: вучение об уме изобретательском, судящем и метафизическом, — деятельность другихпедантов, … внесла новые диалектические приемы и модусы для составлениясуждений, и эти приемы настолько же ниже аристотелевых, насколько, быть может,философия Аристотеля неизмеримо ниже античной. Впрочем, это произошло оттого,что некоторые грамматики, одряхлевшие на кухнях школьников и занимавшиесяанатомированием фраз и слов, захотели взбодрить мысль, создавая новыелогические и метафизические приемы, вынося приговоры и мнения о том, чегоникогда не изучали и чего по сей день не понимают. Таким образом, как этоследует из сказанного, с помощью невежественной массы (к уму которой они болееприспособлены) они могут так же погубить гуманитарные взгляды и логическиеприемы Аристотеля, как этот последний сделался мясником иных божественныхфилософских учений».
Ужеупоминавшийся Ф. Бэкон, человек несомненно более светский и выдержанный, чемБруно, публично объяснял свое отношение к теориям Аристотеля следующим образом:- «испытал разочарование в философии Аристотеля; и не из — за никчемностиавтора, к которому… всегда относился с величайшим уважением, а из — забесполезности метода; аристотелевская философия хороша только для научныхдиспутов, но она бесплодна в том, что касается конкретной пользы для жизнилюдей». Бруно не столь выдержан, он все стремится назвать «своимисловами».
Этакритика, очень жесткая по форме, основана на прекрасном знании материала. Бруноначинал свой путь к вершинам науки в доминиканском монастыре, где провел 15летименно за изучением трудов Аристотеля, и его последователя — Фомы Аквинского.Первоначальный юношеский энтузиазм постепенно сменяется глубоким и горькимразочарованием, авторитарная система вступает в противоречие с творческойнатурой и в 28 лет Бруно уходит из монастыря. Впоследствии он постоянновозвращался к Аристотелю в своих работах, не упуская ни одного случая для егокритики. И уж конечно, отцу наук доставалось за его поэтические изыскания.
Вотдиалог, которым начинается одно из программных произведений Джордано Бруно«О героическом энтузиазме». Беседуют два героя — Чикада и Тансилло.
Чикада.Существуют некоторые сторонники правил поэзии, которые с большим трудомпризнают поэтом Гомера, а Вергилия, Марциала, Овидия, Гесиода, Лукреция имногих других относят всего только к числу стихотворцев, применяя к их изучениюправила «Поэтики» Аристотеля.
Тансилло.Знай же, братец, что это сущие животные, ведь они рассматривают те правила некак то, что главным образом обслуживает образность гомеровской поэзии или инойподобной, а обычно применяют эти правила для того, чтобы обрисоватьгероического поэта таким, каким был Гомер…
Чикада.Ведь и Гомер, в его собственном роде, не был поэтом, зависевшим от правил, носам был причиной правил, которыми пользуются лица, способные скорее подражать,чем творить; и они заимствуют эти правила у того, кто вовсе не был поэтом, аумел лишь выбирать правила одного рода, а именно — гомеровской поэзии, чтобыобслужить того, кто желал бы стать не каким-либо иным поэтом, а только Гомером,и не с собственной музой, а с обезьяной чужой музы.
Тансилло.Ты сделал хорошее умозаключение, а именно то, что поэзия меньше всего рождаетсяиз правил, но, наоборот, правила происходят из поэзии; поэтому существуетстолько родов и видов истинных правил, сколько имеется родов и видов настоящихпоэтов.
Чикада.А как можно узнать настоящего поэта?
Тансилло.Распевая стихи, — потому что когда их распевают, то либо развлекаются, либоизвлекают пользу, либо же одновременно и получают пользу и развлекаются.
Чикада.В таком случае кому же нужны правила Аристотеля?
Тансилло.Тем, кто не умеет, как это умели Гомер, Гесиод, Орфей и другие, сочинять стихибез правил Аристотеля и кто, не имея своей музы, хотел бы иметь любовные дела смузой Гомера.
Чикада.Значит, неправы кое-какие педанты нашего времени, исключающие из числа поэтовтех, которые не употребляют общепринятых фабул и метафор, или не применяют вкнигах и в песнях правил, соответствующих гомеровским или вергилиевским, или несоблюдают обычая делать призыв к музам, или связывают одну историю либо басню сдругой, или кончают песни эпилогом, подытоживающим уже сказанное, и начинаютвведением, говорящим о том, что будет сказано далее; всех таких они исключаютиз числа поэтов, применяя еще тысячи иных способов исследования, порицания иправила, основанные на таком-то тексте.
Оттогопеданты эти как бы навязывают заключение, что сами они могли бы (если бы импришла фантазия) стать истинными поэтами и достичь таких успехов, каких другиетолько силятся достичь; однако в действительности они — всего лишь черви, непригодные ни для чего хорошего и рожденные только для того, чтобы грызть,пачкать и загаживать труды и усилия других; они не в силах стать знаменитымиблагодаря своим собственным заслугам и уму, и поэтому всеми правдами инеправдами они пытаются выдвинуться вперед на чужих ошибках и пороках".
Буквальноиз одной страницы мы узнаем, что поэзия не рождается из правил, но правиларождаются из поэзии; что хороший поэт познается только на практике (его должны«распевать»); что преподаватель творческих дисциплин долженподтверждать свой уровень собственными работами, а не пересказом авторитетов.Людей, нарушавших эти нормы, Бруно называет педантами и как видно из текста, неособенно с ними церемонится.
«Чтоони успели, какие обычаи сами вводят и внушают другим в делах справедливости,милосердия, сохранения и увеличения общественных благ? Воздвиглись ли благодаряих доктрине и учительству академии, университеты, храмы, больницы, коллегии,школы и заведения для искусства и науки, или же где все это раньше было, так иосталось по прежнему со столькими же факультетами, как до их прихода ипоявления меж людьми?»
Естественно,«педанты» отвечали ему взаимностью. Современник отмечал, что напротяжении долгих лет Бруно вел с ними «жесткую и внешне несчастливуюборьбу». Были, конечно, и победы. Так, Бруно возродил художественную формуфилософии. Господствовавшая схоластическая традиция делала философовнечитаемыми, непонятными. Тексты Бруно почти всегда предельно художественны.Его борьба за высокую поэзию, не обремененную жесткими правилами, самавоспринимается как поэтическое произведение. Вот, например, возражение протившироко распространенной схемы «двух венков» — делению поэтов налирических (их полагалось украшать венками из мирта) и героических (импредназначались венки из лавра)
"…существуети может существовать столько родов поэтов, сколько может быть и сколько имеетсяспособов человеческого чувствования и изобретательности, которые могут бытьукрашены гирляндами не только из всевозможных родов и видов растений, но такжеи из других родов и видов материи. Поэтому венки для поэтов делаются не толькоиз миртов и лавров, но также из виноградных листьев за стихи для празднеств, изплюща — за стихи для вакханалий, из масличных листьев — за стихи дляжертвоприношений и законов, из тополя, вяза и лаванды — за стихи навозделывание земли, из кипариса — за стихи погребальные и еще из несчетногомножества иных материалов по многим другим обстоятельствам…"
Итак,Бруно — борец против закостенелых схем, подменяющих собой творчество. Но в чемже он видит выход, что предлагает своим ученикам и последователям? Инымисловами — что отличает Бруно — методолога? Еще раз определим предметы, накоторые направлено его внимание: это поэзия, искусство памяти,изобретательность. (Именно эти дисциплины приехал он преподавать знатномувенецианцу Джованни Мочениго, который очень скоро и «сдал» его священнойинквизиции).
Первоеи основное — искусство памяти — мнемотехника. Память — это важный ресурсученого человека в условиях крайнего дефицита и дороговизны книг. Традицияпроведения многочасовых диспутов требовала от участников обильного цитирования,указания по памяти точных ссылок на параграфы канонических текстов. Брунопредлагает улучшить память с помощью формирования внутри человека «книгимира». Главный инструмент здесь — таблицы и система Раймунда Луллия, инымисловами — классификационный подход к внешнему миру. Вслед за своим учителем,Бруно повторяет, что человек, выходящий из дома, должен нести с собой полнуюмодель окружающего, с тем, чтобы все случающееся накапливать на уже созданныхполочках. Такая комплексная модель описывается им в ряде работ посвященныхмнемотехнике. Наиболее полно она описана в книге «О тенях идей».(Работа настолько хороша, что французский король разрешает посвятить ее себе.Но, как часто это бывает, расцвет системы означает и начало ее заката. Всеболее широкое распространение книгопечатания делает в 17 веке искусство памятиуже не столь нужным, а впоследствии сводит его к служебному, вспомогательному).
Однаков 16 веке мнемотехника еще в фаворе. О Луллии и его системах разговор предстоитособый, а пока зафиксируем, что Бруно учил систематическому описанию мира,тренировал людей видеть в происходящем некие общие, типические черты, училнаходить в сиюминутно происходящих событиях элементы и характеристики общего.И, конечно, он активно использует для запоминания такой ресурс как образность.
«То,что можно почувствовать, всегда сильнее возбуждает память и скореезапечатлевается, нежели интеллектуальное».
Отметимеще, что доступ в крупнейшие университеты и научные сообщества Бруно имелименно как полномочный представитель Луллиева искусства, интерес к которому вшестнадцатом веке был повсеместным. Но что важного было в мнемотехнике для негосамого? Бруно как приверженец Платона следовал его высказыванию «Знаниеесть не что иное, как припоминание». Человек вспоминает, даже если онпридумывает, ибо по настоящему все уже существует в великой системе Вселенной.Вот это и было самым важным для Бруно — он считал, что понимание роли и меставещи в мире, требуемое в его мнемотехнике, ведет к управлению этой вещью — кмагии.
Важнойхарактеристикой Бруно — методолога является приверженность к выявлениюразличий, противоречий, их обострению, доведению до катастроф.
«Начало,середина и конец, рождение и завершение всего, что мы видим, движется отпротивоположностей через противоположности в противоположностях кпротивоположностям, и там, где есть противоположность, там также действие ипротиводействие, там движение, различие, многообразие, порядок, ступенчатость ипрогресс».
«Вотколесо времени, движущееся вокруг собственного центра, и подпись: Движусь,оставаясь на месте. … Это значит, что движение происходит в круге, где движениесовпадает с покоем, имея в виду, что вращение вокруг своей оси и своего центравключает покой и неподвижность прямолинейного движения или же покой целого и движениечастей, а в частях, движущихся по окружности, воспринимаются два различия вдвижении, поскольку одни части последовательно поднимаются к вершине, другиеспускаются с вершины книзу, одни доходят до средних дистанций, другие жедостигают крайностей высоты и спуска».
Приэтом он указывает на существование различных вариантов реализации противоречий.
«например,когда в двух местах и местопребываниях противоположности поднимаются иопускаются и, наоборот, когда в целостном составе из-за различия склонностейразличных частей и разницы их расположений одновременно идет подъем и снижение,продвижение и отступление, уход от себя и замыкание в себе».
Всвоих сочинениях Бруно классифицирует противоречия, делит их на три рода:
«первое- страсть и действие в сопоставлении с другой страстью и другим действием, как,например, холодные надежды и горячие желания; второе — те же самые страсти идействия в самих себе не только в разное, но в одно и то же время, например,когда каждая не довольствуется собой, но ждет еще другой и одновременно любит иненавидит; третье противоречие — между силой, которая преследует и стремится ксвоей цели, и объектом, который убегает и ускользает».
Брунопостоянно демонстрирует прекрасное, глубокое знание диалектики. Он указывает:
«противоположноене тождественно с положительным и частичным, противоречивым, разнообразным,различным, другим, разделенным, различенным и разным».
«Вот,значит, каковы приправы, при помощи которых ученье и искусство природы делаюттак, что человек мучается ради наслаждения тем, что его уничтожает, бываетдоволен в мучениях и страдает среди всяких удовольствий. Это значит, чтоабсолютно ничто не делается из мирного начала, но все возникает изпротивоположных начал через победу и господство одной из противоположныхсторон; и нет радости зарождения одной стороны без горести разложения другой, итам, где рождающие и разлагающие стороны соединены, как бы обретаясь в одном итом же сложном субъекте, там находится вместе и ощущение удовольствия иощущение печали»
Можемотметить и ясное понимание механизмов снятия противоречий, и формированиеперечней предназначенных для этого приемов.
«всякоепротиворечие разрешается дружбой противоположностей либо в итоге победы однойиз них, либо в итоге гармонии и взаимных уступок, либо же в итоге какого-нибудьиного превращения; всякий спор сводится к согласию, всякое многообразие — кединству».
«Ктохочет познать величайшие тайны природы, тот пусть наблюдает и разбирается всамых малых и самых больших величинах крайностей и противоположностей. Глубокаямагия состоит в том, чтобы уметь, найдя точку соприкосновения, вывести однукрайность из другой».
Иснова речь идет о магии, однако уже о магии внутреннего умения, возможностейразума, рассуждения, вывода знаний.
Наиболееподробно противоположности и возможности их совпадения были исследованы в книге«О причине, начале и едином». Но воспринимая и учитывая движение,изменение, Бруно не считает его идеалом, к которому надо стремиться.
«Движениеесть изменение; то, что движется, делается все иным и иным; то, что становитсятаким, всегда иначе существует и иначе действует; поэтому уразумение исклонности обусловлены причиной и условиями субъекта. И тот, кто рассматриваетэто иное и иное и все иначе и иначе, тот должен быть неминуемо слеп к красоте,которая всегда одна и единственна и является одним и тем же единством исущностью, тождеством».
Идеалпо Бруно это завершенность, а следовательно неподвижность, покой. Конечно, этосовершенно естественно для вечного скитальца. Но понятие идеала этим неисчерпывается.
«Вместоэтой Короны Вещественной да будет Корона идеальная, передаваемая добесконечности, так что от нее могло бы возникнуть бесконечное множество других,в то время как сама она ни на йоту не уменьшается и не умаляется…».
Итак,идеал — это еще и факел, от которого можно зажечь тысячи других — это идеалпередаваемого знания, нерастрачиваемый ресурс.
Брунопостоянно возвращается к проблеме, вытекающей из его понимания идеала. Ведь дляактивного поиска истины нужны страсти.
«Подъемпроисходит в душе от способности и толчка крыльев, то есть от интеллекта иинтеллектуальной воли, посредством которых она, естественно, настраивается истремится к богу как высочайшему благу и первой истине, абсолютной доброте икрасоте, так же как каждое дело, естественно, имеет порыв, с одной стороны,назад, к своему началу, с другой — вперед, к своей цели и совершенству».
Нострасти мешают найти истину, увидеть ее. Истина требует неподвижности, так каксама олицетворяет законченность, совершенство.
«Поэтомунадо сказать, что страсти в сильней шей степени могут мешать восприятию истины,хотя те кто охвачен ими, не замечают их, как это случилось с глупым больным,который не сказал, что у него горько во рту, но сказал, что горька пища».
«Таковыте, которые любят, прежде чем понимают; в итоге — у них получается так, что всепредставляется им окрашенным цветом их привязанности; а ведь у того, кто хочетпознать истину путем созерцания, мысль должна быть совершенно чиста».
«Каквы хотите, чтобы неподвижность, устойчивость, сущность, истина были включены вто, что всегда становится все иным и иным и делает всегда все иначе и иначе?Какая истина, какой портрет может быть написанным и запечатленным там, гдезрачки очей растекаются водой, вода — паром, пар — пламенем, пламя — воздухом,а воздух претерпевает одно изменение за другим, без конца проходя через субъектчувства и познания в кругу изменений в бесконечности».
Этопротиворечие Бруно разрешает также в собственной системе координат. Начинающийисследователь проявляет внешнюю активность. Переходя на все более высокиеступени познания мира, он начинает приближаться к Истине с помощью все болееидеальных инструментов. Но что же такое сама Истина?
«Обумственной пище надо сказать, что ею может быть лишь то, чего ум сильно желает,ищет, принимает и вкушает охотнее, чем что-либо иное, в силу чего оннаполняется, удовлетворяется, получает пользу и становится лучше,- а это и естьистина, о которой в любое время, во всяком возрасте и во всяком состоянии, вкаком находится человек, он всегда мечтает и при помощи которой презираетвсякую усталость, выносит всякое усилие, не обращает внимание на тело иненавидит эту жизнь. Так как истина есть дело бестелесное, и так как никакойистины, ни физической, ни метафизической, ни математической, нет в теле, тоотсюда вы видите, что вечная человеческая субстанция не находится в индивидах,которые рождаются и умирают. Специфическое единое, говорит Платон, а нечисленное множество составляет субстанцию вещей. Вот почему я называю идеюединым и многим, устойчивым и подвижным, потому что как вид нетленный она естьвещь умопостигаемая и единая, а как сообщающаяся с материей и подверженнаядвижению и зарождению — есть вещь чувственная и множественная».
Вэтом определении очень интересно и важно вычленение двух систем, к которымодновременно относится идея. Подставьте на место «идеи» понятиеприема, стандарта и получите совершенно сегодняшнюю формулировку. Прием един,но реализации его, зависящие от материального исполнения, могут отличаться.
Задаетсятакже определенный идеал творчества. Истинный творец формирует требуемыйпорядок «не в какой нибудь последовательности, но вместе и сразу.
»онне создает… каждую вещь отдельным творческим актом, бесконечным количествомусилий творя бесконечное количество дел, но все прошедшее, настоящее и будущеетворит простым и единичным актом".
«ПриходитБлагоразумие и бросает в урну не более двух — трех имен, приходит София икладет туда четыре — пять, приходит Истина и оставляет там одно».
Техникапоиска Истины занимает огромное место в работах Бруно. В частности он активноработает над классификацией способов поиска Истины, рассматривая подходыразличных школ и течений.
«Вдействительности же мы видим, что существует многообразие созерцателей иисследователей, в силу того что одни (согласно навыкам их первых и основныхдисциплин) действуют при помощи чисел, другие — при помощи фигур, третьи — системой порядков и ее нарушениями, четвертые — сочленением и расчленением,пятые — отделением и сочетанием, шестые — исследованиями и сомнениями, седьмые- дискуссиями и определениями, восьмые — толкованиями и разъяснениями мнений,терминов и речений. Так возникает многообразие созерцателей, которые с разнымистрастями отдаются изучению написанных мнений и применению их в действии; а витоге получается, что один и тот же свет истины, выраженный в одной и той жекниге одними и теми же словами, используется многочисленными различными ипротивоположными сектами».
Иеще:
«Следовательно,мы согласны в том, что человеческая душа имеет свет, изобретательский ум иинструменты, годные ей для охоты.
Здесьпомогает созерцание, тут приходит на помощь логика, самый подходящий орган дляпостижения истины, чтобы различать, искать и судить.
Затемпуть идет, бросая свет на лес вещей природы, где столько объектов находятся втени и под покровом и где, как в густом, глубоком и пустынном уединении, истинаобычно пребывает в ямах и пещерных убежищах, заросших колючками, скрытыхлесистыми, шершавыми и густолиственными растениями, куда с полным основаниемто, что более достойно и превосходно, чаще всего укрывается, завуалируется иочень тщательно прячется, наподобие того как обыкновенно мы скрываем главнейшиесокровища, особенно старательно и заботливо, чтобы их не могли без особоготруда открыть толпы разных охотников (из которых одни более, а другие менееискусны и опытны).
Тугприближается Пифагор, отыскивая истину при помощи отпечатлевающихся в вещахприроды следов и признаков, чисел, показывающих ее шествие, причины, модусы идействия в некоторых способах, потому что в исчислении единиц, размеров,времени или веса истина и бытие находятся во всех вещах.
Здесьподходят Анаксагор и Эмпедокл, которые, принимая во внимание, что всемогущее ивсеродящее божество наполняет все, не находили ничего настолько малым, чтобы несчитать, что под ним не была скрыта истина со всеми основаниями, хотя онивыдвигали всегда истину там, где она была преобладающей и выраженной в болеевеликолепных и высоких основаниях.
Тутхалдеи искали её при помощи отрицания, не зная, что дело её — утверждать, ипроизводили они это без когтей демонстраций и силлогизмов, но лишь силясьуглубить, снова передвигая, разбивая мотыгой, извлекая истину из чащи силоюотрицания всех видов и предикатов, как доступных пониманию, так и тайных.
Здесьшел Платон, то переворачивая, то выкорчевывая, то воздвигая преграды; потомучто виды преходящие и убегающие оставались точно в сетях и удерживалисьпреградой определений, поскольку высшие вещи рассматривались в их участии иотраженное в вещах низших, а эти — в тех, но в большем достоинстве ипревосходстве; тогда как истина считалась находящейся в тех и в других вещах,соответственно известной аналогии, порядку и ступенчатости, с какими низшеевысшего порядка всегда сочетается с высшим низшего порядка. Таким-то образомсуществует прогресс от низшего в природе к высшему, как от зла к благу, от тьмык свету, от чистой возможности к чистому действию через посредствующие.
Тамхвалится Аристотель тем, что по отпечатлевшимся признакам и следам он можетдобраться до желанной добычи, когда от следствий хочет довести себя до причин;тогда как в действительности он гораздо больше, много больше, чем все другие,занимавшиеся изучением такой охоты, ошибался на этом пути, почти не умея различатьследы».
Итак,Бруно считает, что от следствий не всегда можно добраться до причин. Но какойже путь из перечисленных верный? Собственная его теория формируется какмагическое искусство понимания и изменения всего мира с помощью моделей (ведьчто такое, например, веполь — как не магическое вопрошание о решении?). Надосказать, что Бруно определял магов как людей, пытающихся поставить себе наслужбу силы внешнего мира с помощью знания неких закономерностей этого мира.
Описаниемиспользуемых им моделей мы займемся при рассмотрении доктрины Раймунда Луллия.
Впопытках приблизиться к идеалу, Бруно находит принципиально новый образчеловека ищущего истину. Он считает, что собирать знания, укладывая собранное вхранилища можно только в том случае, когда они незначительны, непринципиальны,соответствуют ранее созданным моделям. Если же новое знание велико ипринципиально отличается от ранее известного, оно вбирает в себя охотника,делает его частью себя. (Так, в наше время многие из тех, кто нашел новое длясебя знание о методах решения задач, остались внутри найденного).
«Итак,из числа тех многих, которые ходят как названными, так и иными путями по этомупустынному лесу, лишь очень немногие добираются до источника Дианы. Многиеостаются довольными охотой на лесного и прочего малоценного зверя, большая жечасть вовсе не умеет вести лов, обладая сетями, раздуваемыми ветром, и потомуостается с руками, полными мух. А самые редкие, скажу я, это — Актеоны, которымдана судьбой возможность созерцать Диану нагой и стать настолько очарованнымипрекрасным телосложением природы и настолько руководимыми теми двумясветочами-близнецами — сиянием божественного блага и красоты, — что онипревращаются в оленя, так как становятся уже не охотниками, но преследуемойдичью. Поэтому в самом конце и в заключение этой охоты они приходят к обладаниютой ускользающей и дикой добычей, из-за которой добытчик становится добычей, аохотник должен стать объектом охоты; поэтому во всех других видах охоты,которая ведется за частными объектами, охотнику удается поймать себе разныевещи, поглощая их устами собственного ума; но в охоте божественной иуниверсальной он развертывает такой охват, что и сам, по необходимости,становится охваченным, поглощенным, присоединенным.
»…онболее не видит свою Диану как бы через отверстия и окна, но видит стеныповаленными на землю, а перед своими глазами — весь горизонт. Отсюда выходит,что на все он смотрит как на единое и перестает видеть при помощи различий ичисел, которые, соответственно разнообразию чувств, точно через разные щели,позволяли смутно видеть и воспринимать".
Итак,растворившись в предмете своих поисков, человек сможет находить новое непостепенно, не «через отверстия и окна», но видя сразу «весьгоризонт». Человек должен перестать видеть окружающее «при помощиразличий».
Зачемчеловеку нужна изобретательность? Только ли о поэтическом искусстве идет здесьречь? Нет, Бруно удивительно точно для своего времени понимает, в чем таитсяосновное преимущество мыслящего существа.
«Богиодарили человека умом и руками, сотворив его по своему образу и подобию иодарив способностями свыше всех животных; способности эти состоят не только втом, чтобы действовать сообразно природе и ее порядкам, но, кроме того, внезаконов природы; то есть образовывать или быть в состоянии образовывать инуюприроду, иное направление, иные порядки своим умом, той самой свободой, безкоторой нечего было бы и говорить о подобии и тем самым сохранять себя земнымбогом».
Любопытно,правда? Человек предназначен образовывать иную природу… иные порядки. Основнойресурс при этом — свобода. (Собственно говоря, все методы решения проблем — своеобразные технологии использования этого ресурса).
«Когдамежду людьми вследствие соревнования к божественным делам и увлечения духовнымичувствами родились трудности, возникла нужда: тогда обострились умы, былиоткрыты ремесла, изобретены искусства; и все время со дня на день вследствиенужды из глубины человеческого ума восходили все новые и чудесныеоткрытия».
«Умственнаясила никогда не успокоится, никогда не остановится на познанной истине, но всевремя будет идти вперед и дальше, к непознанной истине. Так, воля, котораяустремляется к познанию, никогда, как видим, не удовлетворяется оконченнымделом. Отсюда следует, что сущность души связуется только с одним пределом: систочником своей субстанции и целостности. Затем при помощи сил природы,которые ее отдают на милость и в управление материи, она идет к тому, чтобысвязаться с нею и получить толчок к использованию и передаче кое-чего от своегосовершенства низшим вещам, в силу того подобия, которое у нее есть сбожеством».
Этасхема нам уже встречалась. Душа, связанная с Абсолютом, неуклонно стремится кнему, открывая все новые и новые истины. Но так как душа связана через человекаеще и с материей, открытые истины удается реализовать, использовать в реальноммире. Здесь виден подход, основанный на моделях, как на идеальностях, вносимыхв мир.
Стандартноприменяемые процедуры освоения нового не устраивают, их список надо дополнить:
«Ведьдля созерцания божественного необходимо открыть себе глаза при помощи фигур,уподоблений и прочих оснований, которые называются у перипатетиков фантазмами,или же посредством созерцания сущности, идя от следствия к познанию причин; ноэти средства настолько же неудовлетворительны и бесполезны для достиженияозначенной цели, что скорее надо видеть в них препятствия… Эти два способа,хотя они и различны в познании умственном и в видении глазами, все же всегдасоревнуются в одном: в познании рациональном, или интеллектуальном».
Итак,стандартные пути: Фантазмы — видение «при помощи аналогий и загадок, таккак мы видим не истинные следствия и истинные виды вещей, или субстанцию идей,но тени, следы и подобия их», и логика — движение от следствия к причинам.Бруно считает оба пути бесперспективными в той большой охоте, которую онразворачивает. Им найден третий путь, через «открытое видение» — ужеописанное ранее познание «всего и сразу» в рамках единого акта.
«Однакопри посредстве открытого видения, которое проникает и сознает, что проникает,дух, подобный тому или лучший, чем тот, о котором плачет Платон, желая выйти изпещеры не через отражение, а через непосредственное обращение, может сноваувидеть свой свет».
Естественно,что технология подобного открытого видения не нашла отражения в дошедших до насматериалах… Однако вызывает уважение то упорство, с которым великие мистикивсех времен говорят о подобном пути постижения мира.
Большоевнимание уделял Бруно формированию перечня качеств, которыми должен обладатьчеловек, поставивший себе задачу найти Истину. Первоначально эпизодическая, этатема постепенно становится доминирующей в его произведениях. Ей целикомпосвящены две наиболее значительных книги его Английского цикла: «Изгнаниеторжествующего зверя» и «О героическом энтузиазме».
«ОГероическом энтузиазме» — книга, посвященная описанию того, как двигатьсяк высокой Истине. И естественно, что в здесь показываются и качества,необходимые для такого рода поиска.
«Здесьпоказывается, как воля пробуждается, направляется, движется и руководитсясознанием, и взаимно: как сознание возбуждается, формируется и оживляетсяволею; так что идет впереди то одно, то другое. Здесь рождается сомнение насчеттого, что имеет большую значимость: интеллект, или вообще познавательнаяспособность, или акт познания, или же воля, или вообще способность желать, илидаже страсть; и можно ли любить сильнее, нежели понимать; а также означает ли,что все то, что в известной мере желаемо, вместе с тем в той же мере и познаваемоили же наоборот, в силу чего принято звать желание познанием, как мы это видиму перипатетиков, учение которых нас воспитывало и питало в юности и котороеназывают познанием; все это, начиная с желания возможного и естественногодействия, откуда все следствия, цели и средства, начало, причины и элементыделят на начально, средне и окончательно известные по их природе, в которыхучаствуют, в конце концов, совместно и желание и познание. Здесь предполагаетсябесконечное могущество материи и помощь действия, которое не дает оставатьсяэтому лишь пустой возможностью».
Интересенобраз «бесконечного могущества материи» как «пустойвозможности», которая реализуется на практике через «помощьдействия». Это ли не практический манифест использования сил природы человеческимразумом?
Качества,необходимые человеку, делающему высокое дело («героическомуэнтузиасту»):
«Итак,мы делаем заключение, что если кто ищет истинное, тот должен подняться вышемыслей о телесных вещах. Кроме того, надо иметь в виду, что все питающеесяимеет некоторую мысль и природную память о своей пище и всегда (в особенности,когда в этом существует необходимость) имеет в наличии подобие и вид её, темболее возвышенные, чем более высоким и славным является тот, кто стремится, ито, что ищется. Оттого что каждый ведь имеет врожденное понимание тех вещей,которые связаны с сохранением индивида и вида и, кроме того, с целевымсовершенствованием, от этого и зависит мастерство в отыскании своей пищи припомощи того или иного вида охоты».
Контрольза временем. Начинать нужно, конечно, с самого простого.
«Оченьважно, конечно, что время, которого может не хватить нам на необходимое дело,как бы внимательно мы это время не берегли, большею частью затрачивается навещи поверхностные, то есть низкие и постыдные».
Нодля высоких дел, естественно, требуется полная концентрация и уединение.
«Еслиты стремишься к высокому сиянию, то замкнись, насколько можешь, в одиночестве,соберись, насколько можешь, в себе самом так, чтобы не быть подобным многим, посколькуони — многие; и не будь врагом многих из — за того, что они не подобнытебе…».
«Благородныеумы… на низкие и постыдные дела не должны терять времени, быстрота которогобесконечна; ведь поражающе стремительно протекает настоящее и с той же скоростьюприближается будущее. То, что прожито — уже ничто, то, что переживаем сейчас,мгновение; то, что будет пережито, еще не мгновение, но может статьмгновением…».
Воистину,«есть только миг между прошлым и будущим» и истина эта зановоосознается каждым поколением!
Врамках заданного идеала творца, Бруно проповедует идею неизменности, сохранениясебя.
«Ведьмудрый не меняется каждый месяц, тогда как глупый меняется как луна»
Этоможно обеспечить, если человек «остается столь же твердым и устойчивымпротив северных бурь и зимних непогод в силу собственной устойчивости на своейпланете, на которой он коренится как … дерево с его обильными корнями,переплетающимися с венами земли».
Отсюдаи путь к обеспечению «совершенства стойкости»
«Ононе в том, что дерево не рушится, не ломается или не гнется, но в том, что оноизбегает движения; подобно дереву и Энтузиаст устремляет дух, чувство иинтеллект туда, где нет буйных ударов».
Ив то же время человек должен постоянно меняться, бороться с собственнымнезнанием, с собственной слепотой.
«Тотвдвойне слеп, кто не видит своей слепоты; в том и состоит отличие прозорливо — прилежных людей от невежественных ленивцев; такие лентяи погружены в летаргиюиз — за отсутствия суждения о своем невидении, а изучающие предусмотрительны,бодрствуют и благоразумно судят о совей слепоте, и потому они пребывают впроцессе исследования и стоят у дверей приобретения света…».
Бруноподробно разбирает возможные типы интеллектуальной слепоты.
Важноекачество человека, ищущего новое — бесстрашие.
«Посмотрина результаты боязни зла, — они хуже самого зла!.. Страх смерти хуже, чем самасмерть… Что может быть глупее, чем мучиться из — за отсутствующего будущего,присутствие которого еще и не чувствуется?»
Бруноразвивает тему преодоления страха.
«То,что вы называете переносить, есть часть твердости, а не вся добродетель,которую я называю переносить с силою. А Эпикур называл не чувствовать. Этанечувствительность имеет причиной то, что все охвачено заботой о добродетели,об истинном благе и о счастье».
Поглощенностьделом не оставляет места для забот об ином. Это позволяет не бороться сострахом, а не ощущать его. Эта же «техника» может использоваться идля преодоления иных слабостей — например зависти, усталости.
Иеще — обязательно доводить дело до результата.
«Почемукрепость, которая не может выдержать испытания, падает и великодушие, котороене может победить, ничтожно, равно как и тщетно усилие без плода?»
Основнойинструмент для этого — воля. Это капитан, управляющий при помощи разумастрастями.
«Звукомтрубы он созывает всех воинов, вызывает все силы или проявления этих сил… истарается организовать их под единым знаменем определенной цели».
В«Изгнании торжествующего зверя» ставится глобальная задача изменениявсей природы человека. И это уже не отдельный исследователь, а вообще все люди.Человек в книге сравнивается с Юпитером -центральным божеством греков. Юпитерзанимается своеобразной перестройкой — себя и всего небесного свода — техзвезд, под которыми протекает жизнь. Бруно смещает практически все созвездия,возвещая новые ценности.
«Сбросимпрочь с нашей души Медведицу безобразия, Стрелу развлечения, Конькалегкомыслия, Большого Пса ворчания… Если мы, о боги, очистим наше обиталище,если так мы обновим наше небо, то обновятся созвездия и влияния, обновятсявнушения, обновятся судьбы, ибо от сего горнего мира зависит все, апротивоположные причины производят противоположные действия».
Рассмотримнекоторые, наиболее любопытные предложения:
«Тамгде изгибается и извивается Дракон, там в соседстве с Истиной располагаютсяБлагоразумие со своими подругами — Диалектикой и Метафизикой… А прогоняют сэтого места Случайность, Непредусмотрительность, Случай, Нерадивость…»
Любопытно,правда? Введением Диалектики изгоняется Непредусмотрительность и Случайность.
Еще:
«УПерсея крылатые сандалии плодотворной Мысли и Презрения к обыденному благу;помощниками у него Упорство, Ум, Прилежание, Искусство, Исследование иСтарательность; сыновьями он признает Изобретение и Приобретение…»
Ещеинтересный момент — Юпитер, одаривая муз, вручает четвертой из них, Логике, дар«для упорядочения способности изобретения и суждения».
Всегомодифицируются, расставляются сорок восемь элементов астрологической карты и наосновании этих изменений строится новое понимание целей и задач человека, новаяэтика. Это уже не просто перечень качеств, требуемых для достижения конкретнойцели, но комплексная программа по совершенствованию человеческой природы. УБруно астрология, магическое искусство смыкаются с этим «моральнымкодексом». (Подобно героям Стругацких, размышляющим над тем, как заставитьцелый народ мгновенно стать лучше и обсуждающим в этой связи идею спутниковыхгипноизлучателей, Бруно решил изменить звезды, предопределяющие жизнь и поведениечеловека).
«Дозволь,о Юпитер, познать им собственные силы и направить свои стремления на высшиедела, тогда они будут уже не людьми, а богами».
Новерил ли сам автор в эти планы? С помощью каких ресурсов он планировал достичьпоставленных целей? Неужели Бруно изменяет своему кредо — творчество должнобыть практически реализуемым? — и мы имеем здесь пример чистого творчества,предельного утопизма? Нет, здесь имеется план — грандиозный план, приведшийавтора на костер.
В«Изгнании торжествующего зверя» возникает тема апологетики того, чтостало главным, последним делом философа. Человек накапливает, синтезирует все,что проходит через него. Знания Востока, наследство античности, Луллий с егоклассификацией мира, переходящей в магию и предельный мистицизм — все этослилось у Бруно в единой идее интеллигибельного Солнца, излучающего не простосвет, но свет Истины. Приближение к Истине — это познание все более полныхмоделей мира. Бруно и раньше говорил о том, что человек, изучающий мнемотехникупо методу Луллия не просто совершенствует память, но совершенствуется целиком,так как весь становится ближе к тому предельному, что царит над всем. Идеаломмудреца для Бруно становится Гермес Трисмегист. Наконец наступил момент синтезаили озарения, он сам становится тем Актеоном, о котором писал и с этого моментапуть к трагическому финалу практически предопределен.
ДжорданоБруно поставил перед собой задачу, которую за всю свою историю человечествосмогло решить только несколько раз — создание и внедрение новой религии. Вернее,религию предполагалось ввести старую, настолько старую, что сами основы ее былипрактически забыты вместе с народом, который ее исповедовал. К такойнеожиданной идее священника Джордано Бруно подтолкнули размышления.Сопоставление духовных сокровищ античного мира, широким потоком вновь входящихв мир после тысячелетнего забвения, с успехами современных Бруно ученых,привело к появлению грандиозного вывода — необходимости вернуться назад, вантичность, а лучше бы еще глубже, в Древний Египет, то есть туда, где былисозданы все эти великолепные манускрипты, открыты и начертаны все эти скрижалидревней мудрости…
Вернуться- то есть восстановить принятые в древности обряды, античных богов, за которымив пределе выглядывает религия Египта и его магическое искусство — поклонениеСолнцу, в котором Бруно усматривал поклонение свету истинного Интеллекта,общего разума Вселенной. Бруно не знал о трагической судьбе Аменхотепа — фараона, пытавшегося ввести в Египте эту религию. Но конечно, и это знаниеничего бы не изменило…
Нопочему вообще возникла подобная идея?
Шестнадцатыйвек — это не только эпоха Возрождения, но и его закат. Это появление иукрепление ордена иезуитов, развитие святой инквизиции. Это жестокая и частокровавая борьба между многочисленными направления христианской церкви(достаточно вспомнить Варфоломеевскую ночь, но сколько их еще было, подобныхночей...). Скитаясь по странам Европы Бруно нигде не мог найти себе постоянногопристанища.
«Мудростьи справедливость впервые начали покидать землю, когда секты стали превращатьмнения в источник доходов. Тогда за мнения партий начали бороться словно засобственную жизнь или за жизнь своих детей, вплоть до окончательногоистребления противников».
Поэтомустремление добраться до истоков, до основ жизненно важно.
«Еслибы от природы было известно различие между светом и мраком, прекратилась быдревняя борьба мнений, в которой целый ряд поколений стремился истребить другдруга; причем люди, воздевая руки к небу, заявляли, что только они обладают истинойи веруют в Бога, который, будучи отцом и подателем вечной жизни для однихлюдей, выступает против их противников как неумолимый, мстительный, карающийвечной смертью судия. Поэтому — то и происходит, что различные расы и сектычеловечества имеют свои особые культы и учения и предъявляют свои претензии напервенство, проклиная культы и учения остальных».
«Какже недостойно, глупо, невежественно и кощунственно думать, что боги ищутуважения, страха, любви, служения, и почтения от людей ради другой какой цели ипользы, как не для самих же людей; ибо, будучи славнейшими в себе, так чтоизвне ничего нельзя прибавить к их славе, боги установили законы не для своейславы. Но для того, чтобы сообщить славу людям».
Ипотому нужна новая религия. Вселенная Бруно начинается с высшего«начала», в причины всего, с сверхразума.
«Разум,дающий жизнь всему… Это Тимей, дающий формы; Душа, как формальное начало,названная… источником форм; материя, из которой творится и формуется любая вещь- хранилище форм».
Идеяединого божества, Солнца, излучающего интеллект, мудрость, истинуобосновывалась Бруно с помощью разных средств. Большой поддержкой он считалоткрытие Коперника — то, что солнце становилось в центр системы, как нельзяболее соответствовало идеям самого Бруно.
Детальноеописание особенностей предлагаемой религии не входит в наши задачи. Интереспредставляет проследить особенности работы Бруно как методолога. Так, оченьинтересно, глубоко и изощренно построена у Бруно система обоснования магическихкультов египтян. Обоснование рассчитано именно на понимание, на внедрение черезлогику.
«мы,боги, желаем, чтобы люди слушали и понимали нас не в звуках тех наречий, какиеони, люди, измыслили, но в звуках явлений природы, так и египтяне хотелидостичь того, чтобы мы их понимали, посредством обрядовых действий над вещамиприроды… Эти мудрецы знали, что Бог находится в вещах, и что божественностьскрытая в природе, проявлялась и сверкая по разному в разных предметах ипосредством различных физических форм, приобщает их всех к себе в известномпорядке, приобщает, говорю, к своему бытию, разуму жизни. Поэтому — то,конечно, сообразно с тем, какого рода и сколько даров желали для себя, египтянеразличным образом подготовлялись к принятию их».
«Смотриже, как простое божество, которое находится во всех вещах, плодоносная природа,мать — хранительница вселенной сообразно различным своим проявлениямотображается в различных предметах и принимает различные имена… поэтому те, ктонаверняка хочет получить от Бога помощь, должны приближаться к нему сообразносвоей потребности установленным путем; все равно как тот, кто хочет хлеба, идетк пекарю; кто желает вина — к виноторговцу; кому нужны фрукты — к садовнику;кому учение — к учителю, и так далее во всем прочем».
Говоряо разнообразии этих имен, Бруно разворачивает краткий очерк той системы,которую построил Раймунд Луллий — системы частей, цветов, свойств, характеров,символов, изображений… И далее:
«Длявсего этого, конечно, необходимы та мудрость и суждение, то искусство, деятельностьи пользование духовным светом, каковые духовное солнце открывает миру в иныевремена больше, в иные — меньше. Вот этот обряд и называется Магией: ипоскольку занимается сверхъестественными началами, она божественна, а посколькунаблюдением природы, доискиваясь ее тайн — она естественна, срединной иматематической называется, поскольку исследует силы и способности души…».
Бруностроит и образ Вселенной.
«Итак,вселенная едина, бесконечна, неподвижна. Единая абсолютная возможность, единоедействие, единая форма, или душа, единая материя, или тело, единая вещь, единоесущество, единое максимальное и наилучшее; которое недоступно пониманию; она неможет иметь границ и конца и потому безгранична и бесконечна, и вследствиеэтого неподвижна. Она не перемещается в пространстве, ибо не имеет вне себяничего, к чему она могла бы переместиться, потому что она — все…Она недоступнапостижению, ибо она не больше себя…Это род термина, не являющегося термином,форма, которая не является формой, такая материя, которая уже не материя, итакая душа, которая, скорее, не душа: потому что это — неразличимое все, ивселенная есть единое».
Образлюбопытный и сегодня. Интерес, например представляет тезис о том, что вселенная«недоступна постижению, ибо она не больше себя». Так ярко и точносформулировать идею теоремы Геделя удается не каждому. Вообще, у Бруноповсеместно разбросаны элементы, интересные представителям различных наук. Тоон начинает сравнивать мифы различных народов, убедительно показывая, чтообилие совпадений говорит о том, что в их основе лежит один исторический факт,то развивает представление Бога в виде «сферы с центром повсюду и безпериферии». Это было очень важным следствием, так как Бог, находящийсявсюду, находится и в человеке.
«Итак,приступай и поймешь, где находятся Природа и Бог, ибо там же находятся причинывещей, сила начал, жребий элементов, семена возникающих вещей, формы — прообразы, активная возможность, все открывающая и прославленная под именемпервой субстанции. Она же есть материя, пассивная возможность, подлежащая,пребывающая и присутствующая, приходящая почти всегда к единому. Ибо несуществует как бы нисходящего свыше подателя форм, который бы извне образовывалвещи и давал им порядок».
Творитьформы — задача человека.
Асделанный им из представления о бесконечной вселенной вывод о существованиибесконечного количества миров со своими солнцами и планетами (конечно жезаселенными разумными жителями) становится визитной карточкой философа на всепоследующие времена.
Конечно,этот тезис, также как и иные, был отвергнут Католической Церковью. Но Бруно былготов к этому.
"…утех, кто является любимцем небес, самые большие горести превращаются в столь жевеликие блага; потому что нужда порождает утомления и усилия, а это чаще всегоприводит к славе бессмертного сияния.
…Исмерть в одном веке дает им жизнь во всех последующих веках".
Такчист костер, зажженный красотою,
Такнежны путы, вяжущие честь,
Чтоболь и рабство мне отрадно несть,
Иветер воли не манит мечтою.
Яцел в огне и плотью и душою,
Узлысилков готов я превознесть,
Нестрашен страх, в мученьях сладость есть,
Арканмне мил, и радуюсь я зною.
Такдорог мне костер, что жжет меня,
Такхороши силков моих плетенья,
Чтоэта мысль сильней, чем все стремленья.
Длясердца нет прелестнее огня,
Изящныхуз желанье рвать не смеет,
Такпрочь же, тень! И пусть мой пепел тлеет!
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.metodolog.ru/