--PAGE_BREAK--Однако взрыв американской атомной бомбы в японских городах Хиросима и
Нагасаки стал сигналом к новой, третьей технической революции на Западе ( 5
).
Строительство экономической и идеологической машин было целиком основано на использовании импортного западного материала: индустриализация копировала западную технологию, идеология — западную теорию классовой борьбы, при том, что классов на момент революции в России, как таковых, почти и не было (численность промышленных рабочих едва достигала 1,5-2 млн. человек).
Однако общий план строительства диктовался совсем не западной логикой
(логикой эффективности), а логикой власти силы (задачей создания сверхгосударства), поэтому с социогеометрической точки зрения Советская власть являла собой наступление бесчеловечного Востока, «азиатского способа производства» на размягченный демократией и договорными (классовыми) отношениями Запад с его внутренними ограничителями со стороны власти капитала и власти культуры по отношению к власти силы.
Это почувствовала прежде всего Европа, которая сначала смертельно испугалась нового соседства варварской империи, а затем (как это и повелось от века) начала торговать с «дикарями», извлекая немалый доход.
Европа в первой половине века была больше озабочена своим внутренним варварством: рожденные из атмосферы всеобщего беспорядка и насилия начала века, фашистские режимы Италии, Германии, Испании начали втягивать в свою орбиту не готовые к противостоянию соседние страны. Это была тотальная агрессия: от распространения идей фашизма до прямого захвата территорий. На
Востоке, как считали европейские лидеры (например, Черчилль), спал не менее ушение России как державы, без которой до сих пор ни одна пушка в Европе не стреляла. Замаскированное под прощание с тоталитаризмом происходило крушение всей русской истории — Ясского и Кючук-Кайнарджийского договоров,
Ништатского мира, Полтавы и Вечного мира с Польшей. То же происходит с сербами и Сербией. Они как форпост православного мира, граница которого проходит по реке Дрине, стали объектом геополитических проектов
«Mitteleuropa» в начале века и грубых военных акций в его конце ( 9 ).
Для того чтобы понять цели и задачи американской геополитики необходимо заглянуть глубже и вспомнить о меморандуме Совета международных отношений от 1939 года, который широко обсуждался в политических кругах Вашингтона и был встречен одобрением со стороны Франклина Делано Рузвельта и его администрации.
Вкратце его суть сводится к следующему: война в Европе неминуема. Как следствие грядущей войны США должны взять на себя прежнюю роль Британской империи как мирового властелина. В ряду встреч между представителями госдепартамента США и Совета международных отношений (Council on Foreign
Relations) в 1939 году были детально выработаны планы принятия США бывшей роли Британской империи в качестве мирового властелина. Эти планы, подчеркивают американские профессора Мишио Каку и Даниель Ахелдьрод в своей книге «Выиграть ядерную войну» в последствии воплотились в основных документах «холодной войны», NSC 20/1 и NSC 68. В протоколах заседаний
Совета по послевоенной международной политики Комитета безопасности при
Совете международных отношений подчеркивается, что «Британская империя так как она существовала в прошлом перестанет существовать.
США предназначено перенять её роль… США должны создать идеологию и глобальный стратегический план которые позволят им навязать свои односторонние условия мира. Послевоенное устройство мира должно превратиться в всеохватный, мирового масштаба Pax Americana», а геополитические силовые регионы предвоенного мира должны консолидироваться в единое гемогенное геополитическое пространство под американским господством.
1941 года директор Совета международных отношений Исиах Бауман написал:
«единственным и неоспоримым критерием нашей победы будет распространение нашей доминации в мире после победы… США должны установить контроль над ключевыми регионами мира, которые стратегически необходимы для мирового господства». Является совершенно очевидным, что эти цели мало в чем отличались от аналогичных целей мирового господства
Гитлера. То, что Гитлер называл политикой «жизненного пространства» -
Lebensraum -, СЩА назвали политикой «открытых дверей». Геополитик Исиах
Бауман, влияние которого на президента Ф. Рузвельта было такое же как влияние адмирала Мэхэна на президента Теодора Рузвельта в прошлом, заявил в 1941 году, что ответа на политику Lebensraum Германии должна быть аналогичная политика американского Lebensraum. Тут необходимо подчеркнуть, что уже в своей в 1921 году опубликованной книге «Новый мир» Исиах Бауман обрисовал картину грядущего американского экспансионизма: американскую доктрину Монро распространённую на весь мир.
В отличии от Великобритании и старого Pax Britanica, аксиома которого была сравнительный перевес силы Великобритании в контексте международной системе баланса сил, грядущей мировой Pax Americana должен был основываться на решающем перевесе силы США в мире. Этот принцип был не только несовместим, но и в корне отрешал старую концепцию баланса сил. Позже в
1940-41 годах и, в особенности после подписания Атлантической хартии в 1941 году и конференции глав стран-союзников в Касабланке в 1943 году,
Великобритании и США, была выработана основная стратегическая концепция
США, которая известна как «установление решающего перевеса силы США» в послевоенном мире — доктрина Рузвельта.
Концепция «сдерживания» начала таким образом оформляться уже 1939 году в сугубо военных терминах. «NSC 68 является документом в котором принципы эскалации и доминации внешней политики США основанной на угрозе применения силы наиболее ярко выражены… Без подавляющего военного преимущества, политика «сдерживания» — которая в своей сущности является политикой планированного и осуществляемого постепенного давления и принуждения — невозможно».
Американская доктрина установления «решающего перевеса силы США в мире» и связанное с этой доктриной геополитический императив политического и экономического контроля над ключевыми регионами мира, и прежде всего
Евразии, являлись первопричиной «холодной войны». Т. е. Можно сказать что фундамент, первопричина и цели «холодной войны» были заложены еще в период второй мировой войны. Основным препятствием для установления мирового господства США было существование Советского Союза. Или как это сказано в документе NSC 20/1 «Роль Советского Союза как основной силы Евразии стратегически и политически совершенно неприемлема для США». Императивы имперского мышления США, вскормленного на тех же амбициях мирового господства как и гитлеровская Германия, повелевали никогда не мириться с существованием второй супердержавы могущей поддерживать баланс сил в мире и ограничивать наступательный американский империализм.
Американские амбиции требовали положить конец геополитическому сосуществованию Советского Союза и низвести своего геополитического соперника до уровня вассального государства и сырьевой базы. Необходимо подчеркнуть, что в период после окончания второй мировой войны США выступили не только как приемник Великобритании, но и как приемник нацисткой Германии в качестве злейшего врага Советского Союза, уничтожение которого отныне становилось категорическим императивом «политики как продолжение войны иными средствами» Соединённых Штатов. США — Левиафан,
Атлантическая морская сила — готовились к решающей схватке с Советским
Союзом — Бегемотом, ведущей Евразийской континентальной силой.
С геополитической точки зрения стратегия установления американского мирового господства базируется на геополитических концепциях и работах Х.
Маккиндера и Н. Спайкмена, и заключается в том, что геополитические цели
США требуют установления американского господства на Евразийском континенте. Как Маккиндер писал «тат кто контролирует Евразию, тат господствует над Мировым островом. Кто правит над Мировым островом, тот господствует над миром». Эти геополитические цели императивно требовали не только утверждения американской гегемонии над Западной Европой, но и завоевание Восточной Европы, — одного из ключевых регионов для Маккиндера — а также, что самое главное, разрушение СССР в качестве государственного и геополитического образования, являющегося не только «осевым регионом»
Евразии — Heartland — но и основной континентальной силой препятствующей американским планам мирового господства.
Известный американский историк «холодной войны» профессор Дж. Галдис замечает, что стратегический план сдерживания заключался в указанном документе не только в установлении «решающего перевеса силы США в мире», но и в разрушении всех геополитических регионов, где могли бы образоваться и консолидироваться геополитическая, экономическая и военная мощь, которая могла бы представлять потенциал угрозы или конкуренции США. Джордж Кеннеди, духовный отец понятия «сдерживания», подчеркивал, что после окончания второй мировой войны таких регионов было четыре: Великобритания, Германия,
Япония и СССР. Стратегическая цель США — взять под свой контроль эти регионы. Выдающийся французский политический деятель де Голь заметил со скорбью, что страны Западной Европы перестали существовать как независимые политические государства — их внешняя политика оказалась всецело в руках
Вашингтона. СССР руководимый Сталиным, противостоял американской агрессии и взял под свою защиту страны Восточной Европы. Т.о. из четырёх геополитических пространств, могущих стать геополитическим соперником США, только одно, — большое пространство СССР, осталось вне сферы гегемонии США.
Внешняя политика США—война иными средствами, причем не только внешняя политика но и экономический империализм под лозунгом «открытых дверей».
Поскольку для Америки нет принципиального различия между войной и миром, то установившееся положение вещей после второй мировой войны — военный мир, иными словами т отальная война или, как сказано в NSC 20/1, « тотальная политическая война, конечной целью которой являлась безоговорочная капитуляция Советского Союза». Промежуточными целями США в отношении СССР были следующие: геополитическое ограничение силы и влияния СССР. Любые сферы влияния в Восточной Европе должны быть ликвидированы, что требует перехода Восточной Европы в сферу американского влияния. Но это недостаточно: в первую очередь балтийские союзные республики и Украина должны отделится от СССР. компрометация идеологии геополитического противника, включая, с одной стороны, теологизацию американской идеологии в качестве универсального мировоззрения, возведенного в статус, если не воли всевышнеего, как президент Вудро Вильсон утверждал в прошлом, то по крайней мере естественного права, а с другой —демонизация всякой идеологии, представляющей потенциальную угрозу для гегемонии США. Репрессивная диалектика процесса теологизации — демонизации приводит к тому, что правительства, не признающие абсолютного политического авторитета
Вашингтона являются тоталитарными режимами, представляющими собой идеологических противников и должны быть уничтожены подобно еретикам, сжигавшимся на кострах папской инквизиции. Не случайно выдающийся немецкий юрист Карл Шмитт заметил, что американская политическая теология более ортодоксальна, чем католическая ортодоксия в прошлом и содержит в себе такой же заряд доктринарной нетерпимости как и инквизиция в далеком прошлом. В идеологическим отношении документ 20/1 базируется на следующих установках. Авторитет Вашингтона беспрекословен и не может быть поставлен под сомнение. Не может быть национальных интересов, идущих вразрез с национальными интересами Вашингтона. Они являются противоестественными и по отношению к ним не может быть никакой терпимости. Вывод: «Наши цели в отношении Советского Союза, если они не могут быть осуществлены средствами граничащими с войной, должны быть достигнуты с помощью самой настоящей войны, ибо наша задача свергнуть советскую власть и разрушить СССР». Далее в документе говорится, что геополитические цели США, по существу, — военные цели. Каковы же они? Во-первых, уничтожить сферу советского влияния в Восточной Европе. Это достигается с помощью экономического проникновения, т.е. экономика также входит в арсенал продолжения войны иными средствами. Именно поэтому государственный секретарь Маршалл, выступая в Гарварде в 1947 году, заявил, что его план «военные действия, осуществляемые при помощи экономики, цель которых, с одной стороны—сделать
Западную Европу полностью зависимой от Америки, с другой—подорвать влияние
СССР в Восточной Европе и подготовить почву для установления американской гегемонии в этом регионе. » Помимо того, в NSC 20/1 утверждается: «Наша первая цель в отношении России—поощрять и активно содействовать путем применения средств граничащих с войной уничтожению советского влияния в
Восточной Европе и превращение этого региона в сферу нашего влияния.
Вторая цель—изменение границ Советского Союза и отделение от него, в первую очередь, Балтийских стран и Украины. Для этой цели надлежит поощрять и инициировать любые сепаратистские движения в Советском Союзе, ибо сепаратистские движения, правильно организованные, являются самым лучшим средством для уничтожения советской мощи и расчленения СССР ». Конечная цель США —полное расчленение Советского Союза. Эта цель включает в себя следующие компоненты: На территории распавшегося СССР не может сохраняться военно-экономический потенциал, который в будущем, вне зависимости от социального строя этой территории, мог бы возродиться, консолидироваться и стать потенциальной угрозой американской гегемонии. Геополитическое пространство бывшего Советского Союза должно быть перманентно расчленено.
Бжезинский теперь называет это сохранением геополитического плюрализма, который необходим для предотвращения консолидации этого геополитического пространства в будущем. Соединенные Штаты должны на останках бывшего
Советского Союза установить правительство, которое полностью признало бы авторитет Вашингтона и беспрекословно ему подчинялось. США должны создавать перманентные каналы влияния чтобы не допустить политического возрождения того, что называлось некогда Советским Союзом. Квази-правительственная квинслинговская структура, которую документ рассматривал как единственно приемливую для побежденной России, можно было бы назвать своего рода русским эквивалентом Виши режима маршала Пэтена в побежденной Франции в прошлом ( 10 ).
1.3.Трагедия 1991 года
Обозревая трагические события последних лет, приходишь к выводу, что события в Советском Союзе развивались в точности по американскому сценарию.
Неоспоримым фактом является, что замыслы Вашингтонских стратегов превратились в действительность именно в той последовательности в какой и намечались. В 1989 году тайная война против социалистического лагеря привела к свержению законных правительств в Восточной Европе, а в следующем году и к расторжению Варшавского договора. На этой первой стадии США удалось полностью вытеснить СССР из восточноевропейского региона, что привело к резкому ухудшения не только внутреннего положения в СССР, но и к решающему ослаблению геополитической позиции страны. С помощью контрреволюционного переворота в 1991 году и последующего Беловежского преступного сговора завершился второй этап по разгрому и уничтожению советской супердержавы, переставшей существовать в своих исторических границах как интегрированное и защищенное геополитическое пространство.
Начиная с 1991 года, и в особенности после совещания в верхах НАТО в Риме в том же году, США уверенно пошли к выполнению следующей цели— захвату
Восточной Европы под лозунгом расширения НАТО, следуя геополитическому императиву Макиндера: «тот кто господствует над Восточной Европой, тот господствует над Еврзией». Американский сенатор Конноли совершенно недвусмысленно заявил в 1949 году что «Атлантический Пакт и НАТО являются логическим расширением сферы применения доктрины Монро». И вот теперь США осуществляют очередное расширение сферы применения своей доктрины Монро, по своей геополитической значимости вполне сравнимое с доктриной Трумэна в прошлом. Очевидно, что план расширения НАТО—это план для захвата и удержания власти на государствами. Эта рабочая формула порабощения народов, наука подрыва и уничтожения суверенитета государств, опирающиеся сперва на квислинговские структуры и криминальные элементы, а потом на «партии подчинения». Что же касается Балканского полуострова, то для его порабощения США не сочли нужным прибегать к какой — либо маскировке. В данном случае американской аргументацией были откровенные средства разбоя и насилия, акты агрессии и геноцида в Югославии. Основной целью НАТО в настоящее время является, с одной стороны, сдерживание Западной Европы, с другой, захват Восточной Европы. Наконец, явно наметилась тенденция расчленения уже самой России. Ее наглядным прототипом служит война в Чечне, которая планировалась в Вашингтоне сразу же после распада СССР. Что же касается экономического пространства России, то его разрушение проводится под девизами приватизации, разоружения, конверсии. Насколько эффективен этот план видно хотя бы из того неоспоримого факта, что в течение считанных лет после распада Советского Союза урон нанесенный промышленности превышает потери СССР во время второй мировой войны. Комментарии, как говорится, излишни. После захвата Восточной Европы Соединенными Штатами под маской расширения НАТО и упрочнения американской доминации над Балканским полуостровом, в чем и заключается суть агрессивной войны против Югославии, можно ожидать, что локальные конфликты подобные войне в Чечне вспыхнут и в других регионах России и настанет час последнего, заключающего этапа американского геополитического сценария— расчленение уже не Советского
Союза, а России, и превращение осколков российской государственности в колониальное экономическое пространство ( 10 ).
2. Задачи современной российской геополитики
1. Геополитика и современные проблемы этногенеза
Осознание Россией своей новой роли в изменяющемся мире требует определения ее долгосрочных стратегических интересов, выбора ближайших и отдаленных приоритетов, формирования систем «обратной связи», регистрирующих вектор движения страны и меру его расхождения с намеченной траекторией. Необходима доктрина национальной безопасности, рассчитанная на длительную перспективу —на 15—20—25 лет, на первую четверть наступающего
XXI века. Попытки формирования такой доктрины в последние годы предпринимались неоднократно.
В основе предлагаемой в материалах Совета безопасности РФ [1] доктрины национальной геополитической безопасности лежит известная концепция
«стабильного развития» (2). Однако при этом не предлагается каких-либо конкретньх технологий оценки эффективности защиты национальной безопасности при использовании тех или иных стратегий. Не содержат подобных рекомендаций и исходные документы бразильской конференции, оставаясь скорее протоколом о намерениях, а не программой действий.
Аналогичную недосказанность обнаруживаем и в докладе «Национальная доктрина России: Проблемы и приоритеты» (3). Декларируя в качестве национальной цели «выживание нации», авторы этого добротного (с позиций приводимого фактического материала) документа остаются в ограниченных рамках «гуманитарного пространства», гуманитарной геополитики, привлекая к анализу и прогнозу весьма узкий круг явлений и процессов, тогда как большая часть глобальных феноменов и глобальных опасностей — экологического, технологического, эпидемиологического, демографического, культурно- образовательного характера —- остается вне поля зрения. Даже если признать
«выживание» цепью национально-государственного развития, по видимому, следует указать и основные факторы. обеспечивающие это выживание, дать оценку их вклада в конечный результат. прогнозы применения тех или иных стратегий, оценить затраты необходимые для реализации соответствующих альтернативных вариантов общественной динамики.
На необходимости уточнения содержания самого понятия «национальная безопасность» применительно к стабильному существованию социальных объектов справедливо настаивает И.А.Лазарев ( 6 ), но, к сожалению, не подкрепляет этот тезис ни концептуальными, ни методическими предложениями.
Таким образом, все более осознаваемая российским обществом необходимость разработки долгосрочной стратегии развития страны, ее государственно- административных, политических, экономических, ресурсообеспечивающих, научно-образовательных, социокультурных, жизнеобеспечивающих целеобразующих, Демографических структур на перспективу жизни одного двух поколений не получила пока адекватной реализации, что не может сказываться на текущей деятельности «ветвей власти», приобретающий все больше хаотический, ситуационный, часто и конъюнктурный характер .
Кризис современной цивилизации, носящий явственные черты глобального и геокосмического социотехногенного феномена (кризис в России и странах бывшего социалистического лагеря составляет органическую часть этих процессов) пока совершенно недостаточно осознан мировым сообществом, о чем, в частности, говорит отсутствие крупномасштабных международных программ, направленных на изучение, прогнозирование, профилактику и коррекцию кризисных явлений («катастрофизмов», по современной терминологии).
Остается открытым вопрос — Не содержит ли этот распад, этот глобальный геокосмический кризис ядра кристаллизации новой прогрессивной фазы человеческой эволюции, где, как неоднократно бывало, России предстоит играть роль экспериментальной, стартовой площадки? Не содержит ли сегодняшняя действитепьность неких новых инструментариев, новых механизмов организации славянского суперэтноса совместно с другими этническими, государственными и геополитическими структурами планеты? Ответ на эти вопросы определит точку приложения социальной энергии современной российской популяции.
Определив геополитику как новое междисциплинарное поле науки, имеющее гуманитарно-исторические и естественно-природные аспекты, мы должны поставить вопрос о том. что является ее основным предметом (объектом), о новой грани естественно-научной картины мира. Ответ «человечество. человеческая популяция» был бы правильным, но слишком общим. Известно, что популяция не является однородной, она подразделяется на крупные и мелкие единицы (таксоны) — расы, этносы, социальные группы, профессиональные и образовательные группы, классы, национально-государственные образования и т.д. Вопросам естественной стратификации социума уделяли большое внимание в своих работах Питирим Сорокин и Л.Н.Гумилев [9], интерпретируя исторический процесс в терминах социальной динамики, т.е. вертикального и горизонтального перемещения. В предложенной нами модели «горизонтальная» стратификация прадставпяет собой подразделение популяции по функциональной дееспособности (ядро, группа риска и маргиналы), «вертикальная» — подразделение на группы, занятые преимущественно биологическим, экономическим и социальным воспроизводством
Большинство исторически сложившихся и описанных в литературе способов классификации социальных групп сформировались в условиях практически неограниченных ресурсов планеты. Хотя, как хорошо известно, и в древние времена происходили жестокие военные столкновения, сражения за локальные ресурсы, но большую часть исторического времени человечество проводило в созидании (миграции, хозяйственное освоение новых территорий, мелиорация, отгонное скотоводство, выведение новых разновидностей растений и животных, охота). Но по мере заселения обширных пространств планеты, оскудения или исчерпания легкодоступных ресурсов, по мере роста антропогенного давления на биосферу конкуренция становилась все более жесткой, часто приводя к разрушительным войнам с неисчислимыми человеческими и материальными жертвами. Не будем забывать, что в XXI век планета вступает разделенной на фрагменты (называемые национальными государствами). практически никак не соотнесенные с. природными таксонами, в условиях беспрецедентного техногенного давления на природные комплексы, вынужденные защищаться специфическими для себя способами. Ресурсы иссякают, разведка и освоение новых требуют все больших затрат, объем ресурсопотребления растет и недоступен никакому регулированию. Реформируемая Россия становится источником глобальной эпидемиологической опасности, криминального загрязнения планеты. В этих условиях обострения конкуренции неизбежна деструктуризация социума, интенсификация «вертикальных» и «горизонтальных» переносов, снижение предсказуемости всех форм социального поведения В совокупности эти процессы образуют предпосылки для развития катастроф самой различной природы.
продолжение
--PAGE_BREAK--Используя методологию Л.Н.Гумилева (10) о оценке фаз этногенеза, можно констатировать, что российский, славянский суперэтнос вступил в период устойчивой депопуляции, что убедительно демонстрирует государственный доклад «О состоянии здоровья населения Российской Федерации» (11). Как следует из его материалов следующее поколение окажется трудоспособным не более чем на 30%. К этому следует добавить разрушение новых технологий, снижение до минимального уровня потребности в работниках высокой и высшей квалификации, массовую деинтеллектуализацию.
Очевидно, что одна из задач, стоящих перед разработкой доктрины национальной безопасности, — научный анализ причин такой динамики, определение мер, способных хотя бы частично блокировать по крайней мере наиболее опасные тенденции.
Таким образом, современный глобальный кризис и сопутствующие ему региональные и локальные кризисы-сателлиты протекают в условиях, на фоне и как следствие глобального дефицита, дефицитов региональных и локальных — дефицита жизненного пространства, энергоносителей, минерального сырья, мощности транспортных средств, высокопроизводительных технологий, дефицита урожайности сельскохозяйственных культур и продуктивности домашних животных, лугов и пастбищ, охотничьих угодий, больших и малых биоценозов, дефицит репродуктивного потенциала человеческой популяции, продолжительности жизни, здоровья, дефицита информации, интеллекта, благоразумия и милосердия. По-видимому, можно констатировать формирование на современной планете своеобразной сети дефицитов, системы обмена дефицитами, если угодно, рынка дефицитов, карикатурный образ которого воплощен в сегодняшней России, в частности, в виде системы государственного долга, взаимных неплатежей, «пирамид», банковского криминалитета ( 4 ).
2. Разработка военной политики России
Разработка концепции новой военной политики и уточнение военной доктрины
Российской Федерации — актуальнейшая задача отечественной науки и практики.
Решение этой задачи предполагает более глубокое понимание того, что собой представляют современная военная политика и военная доктрина, как они соотносятся и, главное, на чем основываются.
В самом общем виде эти вопросы достаточно изучены военной и политической наукой. Так, военная политика обычно определяется как деятельность специальных общественных институтов, основанная на системе взглядов и социальных отношений и связанная с созданием и использованием средств вооруженного насилия для достижения основополагающих государственных интересов или интересов различных социальных сил в их борьбе за завоевание и упрочение государственной власти (1).
В содержательном плане эта политика представляет единство двух сторон — внутренней и внешней. Последняя охватывает круг проблем, непосредственно связанных с использованием (или угрозой использования) военной силы в политических целях во взаимоотношениях с другими государствами, а также для содействия или противодействия некоторым социальным силам внутри других государств. Внутренняя сторона военной политики включает круг проблем, обусловленных необходимостью подготовки средств вооруженного насилия для развязки международных конфликтов и ведения вооруженной борьбы в интересах разрешения межклассовых, межнациональных и других противоречий внутри страны.
«Война, — отмечал Макиавелли, — такого рода ремесло, которым частные люди честно жить не могут, и она должна быть делом только республики» (2).
Представляя собой относительно самостоятельное социально-политическое образование, военная политика государства призвана выполнять вполне определенные функции, прежде всего научно-прогностическую и организационно- практическую. Научно-прогностическая функция связана с разработкой теоретических положений самой военной политики, с формированием ее концепций, основополагающих взглядов на обеспечение безопасности страны с использованием вооруженных сил для реализации национальных интересов. В наиболее целостном виде эта функция воплощается в военной доктрине государства. В России она представляет собой «систему официально принятых в государстве взглядов на предотвращение войн, вооруженных конфликтов, на военное строительство, подготовку страны к обороне, организацию противодействия угрозам военной безопасности государства, использование
Вооруженных Сил и других войск РФ для защиты жизненно важных интересов РФ»
(3).
Ключевой вопрос доктрины — о типах войн, которые могут возникнуть в современном мире и угрожать стране. Без их классификации трудно ориентироваться в характере потенциальных угроз и военных столкновений.
Дело в том, что не может быть простых и универсальных «рецептов» для несхожих между собой цивилизаций. Для каждой из них характерны не только различное соотношение коллективизма и индивидуализма в сознании человека и в общественном устройстве, но и специфика политической системы, способы производства и распределения материальных благ (основанных на различном сочетании форм собственности), отношение личности и государства, а также многие другие параметры. Они могут обусловливать, в конечном счете, существенное несовпадение векторов цивилизационного развития и вызывать определенные трения и противоречия между его носителями (4). Вполне понятно, что межцивилизационные различия должны быть осмыслены и самым тщательным образом учтены в процессе формирования военной политики РФ, поскольку они могут послужить источником возникновения войн и вооруженных конфликтов (5).
Анализ особенностей современного этапа цивилизационного развития, а также качественных преобразований в военной сфере позволяет предположить вероятность возникновения типов войн, которые можно классифицировать: по социальным источникам (межцивилизационные и внутрицивилизационные); по характеру (внешние — межгосударственные, внутренние — гражданские); по масштабам (региональные и локальные); по разрушительности (с массированным применением современных вооружений и с ограниченным применением этих вооружений); по политически-правовому и этическому признаку (агрессивные и оборонительные, призванные защитить Отечество от посягательств извне) (6).
Бесспорно (и это признали практически все страны — члены ООН), что Россия является правопреемником СССР и принимает на себя значительную часть ответственности за формирование грядущего миропорядка. Являясь по-: постоянным членом Совета Безопасности ООН, она вместе с другими великими державами отвечает за мирное будущее во всех регионах мира. Однако в современном мире «звание» великой державы не только почетно и ответственно, но и весьма обременительно. Многие международные вопросы стране с таким статусом приходится решать за счет или в ущерб ее национальному благосостоянию. И это в первую очередь В касается военной сферы. Если в период холодной войны стремление СССР любой ценой удержать паритет с США в области вооружений еще можно было объяснить идеологическими догмами, то в настоящее время (даже если вектор международной политики направлен на
«холодный мир»), гонка вооружений не имеет под собой никаких объективных оснований.
Представляется, что в обозримом будущем главные проблемы РФ будут находиться не вне, а внутри нее. Возрождение экономики, политическая стабилизация, качественное улучшение социального положения граждан еще длительное время будут занимать приоритетное место в системе национально- государственных интересов. Что же касается активности в межгосударственных отношениях, в том числе и военно-политических, то она, на наш взгляд, носит вспомогательный характер. Внешнеполитические усилия России как «транс региональной державы» (7) должны быть нацелены на то, чтобы обеспечить благоприятные внешние условия для «самососредоточения», решения всего комплекса внутренних проблем, накопившихся за многие десятилетия.
Другим перспективным направлением военной политики РФ является наращивание усилий по расширению и углублению военно-политического сотрудничества в рамках СНГ. Национальные вооруженные силы во всех без исключения государствах Содружества выросли на базе Советской Армии, имеют с ней достаточно широкие связи, обладают одинаковым вооружением, базируются на однотипной военно-политической стратегии и тактике, сохраняют общую или во многом сходную систему боевой подготовки. Технически организовать взаимодействие между ними не представляет труда, поскольку инфраструктура бывшей Советской Армии еще в значительной мере сохранилась. Думается, в военно-политическом плане в таком сотрудничестве должны быть заинтересованы все государства СНГ, поскольку кроме России ни одно из них не в состоянии в одиночку эффективно решать вопросы собственной обороны, ибо не имеет
«ядерного щита», подобного отечественному. К этому следует добавить, что военно-политическое сотрудничество в рамках СНГ будет в определенной степени способствовать оживлению экономик его участников, так как позволит более эффективно задействовать интеграционные связи, которые были прерваны или ослаблены вследствие развала СССР. Очевидно, что в этом случае более продуктивно могут быть решены и вопросы, связанные с использованием вооруженных сил за пределами национальных территорий, с эксплуатацией военных баз, с совместным применением имеющейся военно-технической инфраструктуры (станции радиолокационного слежения и предупреждения, коммуникации, связь и т.п.).
Подобный подход (или его отдельные элементы) применимы и к тем регионам мира, с которыми были налажены достаточно стабильные военно-политические и военно-экономические связи. В первую очередь речь идет об Индии и Китае, которые на протяжении десятилетий являлись достаточно устойчивым и емким рынком отечественного вооружения и боевой техники. Деидеологизация межгосударственных отношений позволит России коммерциализировать свои внешние военно-экономические-, связи, расширить рынок за счет государств, которые ранее не рисковали закупать оружие в СССР (страны Персидского залива, АТР и др.), избавиться от обременительной экономически и опасной в политическом плане военной помощи целому ряду экстремистских режимов.
Реальным может быть вовлечение России в войну, имеющую локальный характер. Причин для этого немало. Во-первых, события последних лет показывают высокую вероятность возникновения вооруженных конфликтов как государств-членов СНГ с сопредельными странами, так и внутри СНГ. И Россия рискует быть втянутой в них— хорошо, если в роли миротворца, а не в качестве активно действующей стороны. Годы, прошедшие после развала СССР, предоставили слишком много фактического материала на эту тему: Нагорный
Карабах, Приднестровье, Абхазия, Таджикистан...
Во-вторых, сама Россия больна теми же болезнями, что и другие бывшие союзные республики СССР. В условиях продолжающегося экономического кризиса, острой борьбы за власть и собственность на различных уровнях, не приодолённости политического экстремизма трудно предположить, что в ближайшие годы удастся полностью ликвидировать вероятность возникновения новых военных столкновений.
Все это в значительной мере должно определить и основные направления военной политики РФ. Здесь в первую очередь речь идет о военном строительстве, а именно: какие вооруженные силы нужно иметь, сколько и для чего.
Вероятные сценарии участия РФ в военных действиях должны для начала определить приоритеты в развитии отдельных видов и родов Вооруженных Сил.
Статус ядерной державы обязывает обеспечивать постоянную боевую готовность
Стратегических ядерных сил (СЯС). При этом, определяя их качественный и количественный состав.
Специфические требования к российским ВС соответствующим образом трансформируются и в сферу военно-технического обеспечения. Видимо, суворовское «не числом, а уменьем» должно быть дополнено лучшей боевой техникой и оружием. Вообще, давно канули в Лету те времена, когда военная мощь государства оценивалась по числу его батальонов (Наполеон) или даже по количеству танков и самолетов. И хотя воюет не оружие, а человек, качество вооружения и оснащения в немалой степени определяет вероятность победы
(вспомним операцию «Буря в пустыне»). Исходя из этого, усилия по обеспечению вооруженных сил современным оружием и боевой техникой, предназначенными для решения сложнейших задач, а также разработка тактики и методов их боевого применения входят в число приоритетных в военной политике России ( 12 ).
Казалось бы, взаимодействия вооруженных сил и ВПК стран СНГ, имеющих на вооружении однотипную военную технику «советских» разработок, единую систему обслуживания, обеспечения запчастями, возможности кооперации в процессе разработки и производства вооружений. Однако на практике ситуация не столь благоприятная. Так, уже неоднократно отмечалось, что, например, вооружения и запчасти, поставленные Россией в Грузию и Азербайджан в рамках соответствующих соглашений, оказывались в Чечне на вооружении сепаратистов.
Украина без российских санкций осуществляла поставки вооружений совместных разработок, укомплектованных компонентами и запчастями российского производства, в третьи страны. Так, танки украинского производства через
Туркмению поставлялись силам движения «талибан» в Афганистане. Молдавия использовала вооружения из российских арсеналов в ходе гражданской войны с
«мятежным» Приднестровьем. Белоруссия продала США «контрольный экземпляр» новейшей системы ПВО/ПРО С-300, в которой сама Белоруссия имеет отношение лишь к производству лафета и тягачей. Этим же грешат и другие страны СНГ, имеется много других примеров. А неурегулированность отношений России и стран СНГ делает такие поставки вооружений из России в эти страны и с участием России в третьи страны проблематичными и в плане обеспечения собственных интересов безопасности России. В этих условиях подписание
Россией соглашений с Казахстаном, Украиной, Узбекистаном, Белоруссией о сотрудничестве в военно-технической сфере имеет много трудностей, связанных прежде всего с политическими ограничителями. И это не считая
«несговорчивости» стран СНГ, их нежелания идти на тесную кооперацию.
Там же, где подобные соглашения в принципе могут работать, зачастую все базируется на односторонней заинтересованности России, как, например, в деле создания (воссоздания) системы ПВО СНГ, где Россия берет на себя почти полностью вопросы финансирования, оснащения, развертывания, а страны СНГ предоставляют лишь свою территорию. Из ряда подобных примеров -создание системы охраны внешней границы СНГ, в котором Россия играет не меньшую роль. Для России, ее военно-экономической деятельности, обеспечения безопасности существенным является именно проблема использования инфраструктуры, военных баз, полигонов на территории стран СНГ, однако во многих случаях это связано с требованиями серьезных экономических и политических компенсаций. Примерами этого являются условия размещения российских вооруженных сил и испытательных центров в Крыму, Грузии,
Казахстане.
Распад СССР привел к потерям геополитической идентичности составляющих его регионов, республик, имевших ранее общую систему угроз, вне зависимости от того, с какого направления она исходила. В силу этого попытки России создания системы коллективной безопасности наталкиваются на формальное отношение со стороны других стран СНГ или на явное нежелание связывать себе руки, лишать себя возможностей политического маневра на международной арене.
Сегодня многие просто не дают себе отчета, что внешние, подчас весьма агрессивные силы уже готовы участвовать в переделе постсоветского пространства.
Боязнь реанимирования СССР, стремление заблокировать Россию в ее реинтеграционных устремлениях, желание получить «все и сразу» могут привести только к одному: к разрушению хрупких структур безопасности, формирующихся на территории бывшего СССР, без каких-либо надежд на воссоздание в обозримой перспективе чего-то иного, имеющего под собой прочную базу и вписывающегося в концепцию подлинного нового мирового порядка.
Следствием демарша Федерального Собрания России (дезавуированного позднее представителями Правительства и Президента России) явилось заявление всех ветвей власти Украины, а также Совбеза Украины, о стремлении последней к более полному сотрудничеству с НАТО и требовании предоставления надежных гарантий безопасности со стороны Запада. Было заявлено и о более благоприятном отношении Украины к проблеме расширения НАТО на Восток и укреплению сотрудничества в рамках программы «Партнерство во имя мира».
Укажем, что Конгресс США в связи с этим всплеском российско-украинских противоречий принял решение об оказании Украине всесторонней поддержки «в борьбе за ее национальную независимость и целостность».
Белоруссия имеет особое значение в плане осознания новых реалий военной политики и геополитики России. Подходы у аналитиков к перспективе развития российско-белорусских отношений, в том числе и в военной сфере, диаметрально противоположны. Для одних «уния» России и Белоруссии — первый росток и прообраз реинтеграционных процессов на территории СНГ, своего рода модель, пусть на первых порах и не очень совершенная. Для других белорусский случай — это тупиковая попытка российской внешней политики решения конъюнктурных задач ( 1 ).
Последовательное продвижение по указанным направлениям, опирающееся на прочную нормативную базу, позволит не только иметь современные и боеспособные Вооруженные Силы, способные решать все поставленные пред ними задачи, но и достичь гармоничного сочетания национальной обороноспособности с социально-экономическими возможностями страны, сформировать благоприятные военно-политические условия для возрождения России ( 12 ).
3. Вооружённые конфликты
1. Исторические предпосылки национальных конфликтов
За многие десятилетия межнационального сожительства народы России в значительной мере перемешались, рассеялись, расселились по разным ее регионам. Наряду с компактно проживающими в том или ином регионе национальным большинством появились и национальные меньшинства. Их социальное положение, их права, доступ к материальным и культурным благам существенно отличались от положения национального большинства.
По существу после установления советской власти Россия перестала быть колониальной империей в классическом смысле этого понятия. Центр по отношению к окраинам проводил политику, которую нельзя определить однозначно: оказание им посильной помощи, в первую очередь экономической и культурной, с одной стороны, и унификация общественной жизни, игнорирование этнической и культурной специфики, с другой. Нельзя обойти молчанием и факты этнического геноцида и массовых репрессий по отношению к целым народам.
В Советском Союзе не было господствующей нации, ибо им правила номенклатура, воплощавшая в своей деятельности тоталитарную систему, как таковую. Путем насаждения «механического интернационализма» последняя глушила национальную жизнь. Национальный вопрос был объявлен решенным, что означало на практике сворачивание национальной культуры, для которой осталась только форма при идентичности для всех «национального содержания».
За годы советской власти у русских сформировалось ощущение, что их родина — это вся страна, все социалистическое отечество — СССР. И именно это ощущение, подкрепленное сознанием своего истинного превосходства и роли
«старшего брата» в семье советских народов, пришло сегодня в противоречие с реальным статусом русских в ряде республик, где они ощутили себя не только меньшинством, но и меньшинством дискриминируемым. «Мигранты», «оккупанты» и другие не менее крепкие ярлыки не могли не задеть национального самосознания русских, не вызвать протеста с их стороны.
До 1986 г. о межнациональных конфликтах в СССР публично ничего не говорилось. Считалось, что в нем национальный вопрос был окончательно решен. И надо признать, что крупных открытых межнациональных конфликтов не было.
Вместе с тем шел интенсивный процесс русификации нерусских народов.
Нежелание изучать русский язык не влекло каких-либо санкций, как это пытаются сделать в Эстонии или Молдове, но само его изучение было поставлено в ранг естественно необходимого. В то же время знание русского языка, как федерального, открывало перед нерусскими народами большие возможности для обучения, профессионализации и самореализации. Русский язык позволял приобщиться к культуре всех народов СССР, а также к мировой культуре. Исходя из принципа «разделяй и властвуй», большевики дали формальную самостоятельность в виде национального наименования территории лишь «опорным» нациям. Поэтому из более чем 130 национальностей, населяющих
СССР, около 80 не получили никаких национальных образований. Причем
«выдача» государственности осуществлялась странным образом. Эстонцы, например, общее число которых в целом по стране, согласно переписи населения 1989 г., составляло 1027 тыс., имели союзную государственность; татары, численность которых более чем в 6 раз превосходит число эстонцев
(6649 тыс.) — автономию, а поляки (1126 тыс.) или немцы (2 039 тыс.) не имели никаких национальных образований.
Основная проблема состоит в том, что титульные нации при любой своей численности претендуют на исключительный контроль государственных институтов и собственности, нередко созданной руками «пришлых» народов и за счет общесоюзного бюджета, как это было в Эстонии, Литве, Казахстане. В ряде случаев русскоязычное население остается заложником националистических преступных авантюр, как это произошло с 250-тысячным русскоязычным населением в Чечне.
Таким образом, национальная политика, проводимая в многонациональном СССР и продолжаемая ныне в России (путем создания неравноправных субъектов федерации) и других странах постсоветского пространства, сформулированная еще Лениным с помощью формального принципа «право наций на самоопределение», разрушила старороссийскую национально — территориальную систему и поставила во главу угла не человека с его неотъемлемыми правами и законными, в том числе национальными интересами, а отдельные нации с их особыми правами и особыми национально — властно — территориальными притязаниями, реализуемыми в ущерб другим народам, нередко веками проживающим на той же территории, в ущерб общепризнанным правам человека.
Силой удержать межнациональные конфликты было уже невозможно, а опыта самостоятельных цивилизованных решений без участия сильного центра у народов не было. Не без помощи националистических экстремистов многим из них, мгновенно позабывшим реальную интернациональную помощь, стало казаться, что их скудная жизнь обусловлена тем, что именно они в ущерб себе
«кормят» Центр и другие народы. Постепенный распад СССР спустил курок обвальным межнациональным конфликтам во многих союзных и автономных республиках. После легального распада СССР его территория стала зоной этнического бедствия.
В последние годы в близэкваториальном пространстве различных частей света полыхало пламя более 40 вооруженных конфликтов: в Югославии, Анголе,
Сомали, Грузии, Азербайджане, Армении, Афганистане, Таджикистане,
Узбекистане, Кыргызстане, Северо-Кавказском регионе России и других.
Абсолютное большинство конфликтов носит межнациональный, межплеменной характер. Они развертывались на территории одной или нескольких стран, переходя нередко полномасштабные современные войны. Многие из них осложнялись религиозными и клановыми противоречиями ( 7 ).
В наши дни появилась реальная угроза распада России на отдельные самостоятельные государства, в качестве которых не прочь провозгласить себя не только некоторые национально —, но и административно — территориальные образования.
Прежде всего обращает на себя внимание тревожное в целом восприятие массовым сознание в регионах сложившейся здесь обстановки. Считает, что ее характеризует определенная напряженность в межнациональных отношениях: в
Черкесске — 54% опрошенных, в Ставрополе — 42%, Улан-Удэ — 37%, Москве -
34%, Уфе — 30%, Оренбурге — 19%, Петрозаводске — 14%. При этом в
Ставрополе, Москве и Черкесске отметили реальную возможность конфликтов соответственно 20%, 17% и 14%.
продолжение
--PAGE_BREAK--В связи с большой весомостью социально экономического фактора как детерминанты межнациональной напряженности вызывают несомненный интерес суждения охваченных опросами об экономике своего региона и вкладе последнего в общероссийское достояние. Преобладающим тут был вывод:
«Состояние кризисное, с тенденцией к ухудшению». Но вместе с тем приблизительно 50% полагают, что отдают гораздо больше, чем получают
(исключение составили жители Черкесска и Улан — Удэ). Дальнейший экономический спад может укрепить подобного рода убеждения и послужить толчком к обособлению регионов, усилению стремления выйти из кризиса
«поодиночке», что в конечном счете усугубит положение.
Глубоко укоренилось представление о неравенстве в материальном положении между этническими группами. Оно отразилось в ответах респондентов на вопрос
«Можно ли выделить национальные группы чей жизненный уровень выше?». В
Ставрополе и Черкесске утвердительно ответили соответственно 55% и 49%. В остальных городах доля разделяющих эту позицию составила: 20 — 27% — Улан-
Удэ, Оренбург, Якутск и 14 — 16% — Уфа, Петрозаводск. По преимуществу к ним относили выходцев с Кавказа, евреев, русских. Зачастую на характер ответов влияло деление населения на коренное и некоренное. Представители того и другого высказывали прямо противоположные точки зрения. К примеру, в
Петрозаводске карелы считают, что лучше живут русские, последним же кажется, что наоборот — карелы; в Оренбурге, на взгляд русских, наиболее зажиточны татары, а те, в свою очередь, указывают на русских. Здесь, вероятно, дает знать о себе и то обстоятельство, что в некоторых регионах люди коренной национальности как бы монополизируют определенную «социальную нишу» (торговля, управление, высшая школа и проч.), а это, понятно, создает предпосылки для отрицательной реакции.
Под влиянием постоянного неудовлетворения собственным национальным статусом у значительной части общества сформировалась установка на активные действия в конфликтной ситуации на стороне своей национальной группы.
Столь высокая готовность горожан участвовать в подобного рода разборках не может не вызвать озабоченности хотя бы потому, что ставка на силу как метод решения назревших проблем становится все заметнее.
Это ярко проявилось на Северном Кавказе, особенно в осетино-ингушском конфликте, когда в результате действий национал — экстремистских элементов пролилась кровь, с обеих сторон имеются жертвы и разрушения, появились беженцы и заложники. В сложном положении российские власти вынуждены были пойти на применение силовых методов для создания необходимых условий с целью локализации конфликта и его преодоления. Но этот вынужденный шаг усилил негативное отношение к Центру, рост антирусских настроений.
Разгорающиеся и тлеющие очаги межнациональной конфронтации в южных оконечностях нашего Отечества создают серьезную опасность ее расширения и распространения вглубь. Ощущение нестабильности социального климата повышает тревожность массового сознания, делает население восприимчивым к разного вида 'фобиям', страху за завтрашний день, порождает стремление избавиться от 'чужих' или во всяком случае ограничить их права в надежде обеспечить себе безопасность и благополучие.
В ряду причин, ведущих к этническим распрям, стоят пространственные притязания и разворачивающаяся борьба за передел территории, инспирируемые национальными движениями, подчас становящимися по мере своей радикализации явно националистическими.
Сегодня этнические конфликты вполне реальны.
— Общий рост недовольства существующим положением(социально-экономическим в первую очередь) выступает как мощный ускоритель форм ' протестного реагирования' в различных областях общественной практике, в том числе и национальных взаимосвязях. Неудачи и провалы экономического реформирования усиливают неприятие проводимой Центром политики и обуславливают низкий рейтинг принимаемых правительством решений. Это стимулирует в конечном счете центробежные процессы, национальный и региональный сепаратизм, создающий угрозу единству и целостности российского национального федеративного государства ( 16 ).
При возникновении межнационального конфликта внутри одного государства, судя по горькому опыту стран, образованных на территории бывшего СССР, есть два варианта поведения официальных властей. Первый: власти, сохраняя равновесие, остаются над конфликтом, пытаясь допустимыми силами и средствами потушить возникший конфликт, как это, например, делалось, хотя и не без ошибок, российскими властями в конфликте между североосетинами и ингушами. Второй: власти сами втягиваются в конфликт, выступая за сохранение территориальной целостности страны или на стороне титульного народа, как это наблюдалось в Азербайджане в конфликте между азербайджанцами и армянами, в Грузии — в конфликте между грузинами и югоосетинами, между грузинами и абхазами, или в Молдове в конфликте молдаван с русскоязычным населением (Молдовы с Приднестровьем). В аналогичные ситуации в конечном счете втягивались и российские власти в
Чечне ( 2 ).
2. Исламский парадокс
Проблема Исламского Мира весьма запутанна, что заставляет весьма часто делать ложные выводы. Прежде всего следует отметить, что ислам характеризуется тем, что это религия, которая стремится максимально закрепиться в социальных структурах (шариат, шариатское государство).
Поэтому, хотя основной закон геополитики: не религия определяет цивилизацию, а цивилизация закрепляет религию для освящения определенного образа жизни — остается в силе, в случае ислама он уже действует достаточно условно; закрепляясь в каком-либо обществе, ислам начинает воздействовать на его структуру как самостоятельная сила и деформирует его в сторону самостоятельной исламской цивилизации (но определяющейся именно религией).
Национально-образующий момент в исламе достаточно ясно виден из того, что, если часть какого-либо народа принимает ислам, то она быстро становится самостоятельным этносом: аджарцы (грузины-мусульмане), дунгане
(китайцы-мусульмане) и просто «мусульмане» в Боснии (сербохорваты, принявшие ислам). Классическую структуру мусульманского общества принято ложно представлять по Османской империи или Египту, которые в государственном смысле были всего лишь продолжениями соответственно
Византийской империи и государства фараонов и лишь старались представлять мусульманский мир для европейцев. Наиболее же характерным для мусульманского мира, так сказать, самым мусульманским из всех государств является Афганистан. Структура Афганистана показывает, что классическое мусульманское общество — своего рода демократия (федерация), держащаяся на религиозном, а не социальном авторитете.
Одновременно исламские ценности разнятся с европейскими в том плане, что если европеец рожден завоевать мир высокой организацией труда, то мусульманин — газаватом. Тем не менее все сказанное приводит к довольно неожиданному результату: европейский и исламский миры находятся в отношениях притяжения-отталкивания, что на некоторых исторических этапах может их делать союзниками (впервые на это обратил внимание Н. Федоров, который вообще определил Ислам как потенциального союзника Европы в борьбе против России) ( 17 ).
Кавказ и Средняя Азия — " Евразийские Балканы" по терминологии
Бжезинского — стали после чеченской войны объектом повышенного внимания со стороны Запада. Вплоть до того, что Соединенные Штаты объявили Кавказ зоной своих жизненно важных интересов. Причина — каспийская нефть, потенциально способная составить 7-10% ее мировых поставок и обеспечить ожидаемый прирост потребления нефти в Европе. Поскольку, к тому же, она находится значительно ближе к последней, чем любые другие месторождения такого масштаба — включая даже более богатые месторождения Сибири — то отсюда становится ясной как заинтересованность западных нефтяных компаний в разработке Каспия, так и «не заинтересованность» в этом Москвы ( 3 ).
В последнее время некоторые российские политики, СМИ подвергают жесткой критике попытки Кремля по достижению мира в Чечне посредством переговоров с сепаратистами и заключения с ними ряда соглашений и договоренностей.
Выдвигается, в частности, обвинение в том, что это не только поощрение сепаратистов на отделение Чечни от России, но и серьезный удар по территориальной целостности России, начало процесса ее развала.
Ситуация в Чечне находится в «подвешенном» состоянии, стабилизировать ее силовыми средствами явно не удаётся.
Сегодня для многих в Чечне, в России, за ее пределами как сам собой разумеющим, проистекающим из логики событий является вариант вычленения
Чечни из состава России, обретения ей государственной независимости.
В связи с распадом СССР само понятие «сепаратизм» в отношении бывшего
СССР, в том числе для России, стало весьма размытым. Поэтому сегодня многим не только в Чечне, но и в России правомерной видится постановка вопроса, является ли Чечня безусловной частью России. И эта ситуация сохранится по крайней мере до тех пор, пока не будет, наконец, выработана концепция национальной безопасности России, не будет сформулирована «национальная идея», в том числе в ее геостратегическом приложении (с определением
«естественных» национально- государственных рубежей).
Чеченцы — это вовсе не только романтизированные прессой смертники с повязками. В тех странах, где имеется сильная чеченская диаспора, в том числе в России, в развитых странах Запада, это зачастую весьма преуспевающая, обращенная в будущее часть населения.
Крайне трудно решаемой проблемой для сепаратистов безусловно будет проблема экономического обеспечения независимости Чечни, даже на фоне Чечни образца 1991 года. У сепаратистов просто отсутствует для этого минимально необходимая экономическая база. Та, дудаевская Чечня в условиях развала
СССР, всеобщей анархии и хаоса имела очень серьезную подпитку со всего
«советского» экономического пространства, и этой подпитки Чечне по сути хватило на несколько лет. Сегодня ситуация кардинально иная.
Дело в том, что в случае обретения Чечней независимости под руководством практически тех же сил, при которых в Чечне творился правовой и экономический беспредел в 1991-94 гг., просто неизбежна «мягкая блокада»
Чечни, в первую очередь в экономическом отношении.
Надежды на собственную нефть как на локомотив развития — иллюзорны. Ее запасы в Чечне составляют лишь 0,3% общероссийских. Практически все нефть и нефтепродукты, перерабатываемые в Чечне в последние годы и поставленные
Чечней на экспорт — сибирского и поволжского происхождения (18).
[pic] Политика Москвы по вопросу разработки Каспия была крайне неуступчива, блокируя все попытки раздела морского шельфа и даже поддержав переворот Сурета Гусейнова в Азербайджане. Однако в феврале 1994 года
Гейдару Алиеву удалось заключить межправительственное соглашение с Лондоном и, предоставив «Бритиш Петролеум» приоритетные права на добычу нефти, получить гарантии правительства Великобритании для этих проектов. А 20 сентября был заключен и первый договор о разработке азербайджанского шельфа, где 34% долю получил консорциум «Бритиш Петролеум» и «Амоко» и 10% получила Россия в лице ЛУКойла. Другими словами Москва, похоже, начала осознавать, что Россия стала слишком слаба политически на Кавказе, чтобы продолжать блокировать складывающийся союз местных элит с Западом и решила поучаствовать в процессе. Начав со стабилизации ситуации в регионе. Однако при этом сделала грубую «имперскую» ошибку и решила «проучить» самую мятежную из них — чеченскую — вооруженной силой. Война серьезно подорвала авторитет Кремля на Кавказе и наглядно показала — осторожно поддержавшим эту кампанию — лидерам Запада, что слабость Москвы как геополитической
«фигуры» превосходит все ожидания и что она просто не в состоянии стабилизировать ситуацию в регионе. В конечном счете, возможно, что именно эта слабость и подтолкнула Клинтона сделать свой шаг навстречу доктрине геополитического плюрализма Бжезинского и объявить Кавказ зоной жизненно важных интересов США.
В своей последней книге «Великая шахматная доска» Збигнев Бжезинский достаточно подробно описал позицию США в кавказском регионе. По его словам
«первоочередным объектом противоборства является получение доступа в регион. До распада Советского Союза доступ в него был монополией
Москвы… Тот, кто будет доминировать в вопросе доступа к данному региону, скорее всего и окажется в выигрыше… Если основные трубопроводы в регион будут по-прежнему проходить по территории России..., то регион останется в политической зависимости, а Москва при этом будет занимать сильные позиции, решая, как делить новые богатства региона. Из-за непризнания Россией независимости Республики Ичкерия, чеченская позиция расщепилась. С самого начала Салман Радуев, а затем и Шамиль Басаев, обладая собственными военно- политическими структурами, стали проводить собственную антироссийскую ( и антизападную) политику вразрез с официальной политикой Грозного. Создав после 20 сентября ситуацию двоевластия в Чечне. По классификации
Бжезинского, „активными геостратегическими действующими лицами являются государства, которые обладают способностью и национальной волей осуществлять власть или оказывать влияние за пределами собственных границ с тем, чтобы изменить существующее геополитическое положение… По какой бы то ни было причине — стремления к национальному величию, идеологической реализованности, религиозному мессианству или экономическому возвышению — некоторые государства действительно стремятся заполучить региональное господство“. В то время как геополитическими центрами являются
»государства, чье значение вытекает… из их важного местоположения… которое в ряде случаев придает им особую роль в плане либо контроля доступа к важным ресурсам, либо возможности отказа важным геополитическим действующим лицам в получении ресурсов".
Однако, если учесть борьбу Чечни с Россией за собственную независимость, ее активную поддержку мятежной Абхазии и участие ее боевиков в нагорно- карабахском конфликте, а также сегодняшнее активное стремление чеченской
«военной оппозиции» к военно-политической интеграции Дагестана, то вполне очевидно, что, наряду с США и Россией, Республика Ичкерия, этот «субъект
Аллаха», также принадлежит к категории активных и независимых игроков регионального масштаба.
Другими словами началось открытое соперничество России и США за доступ к азербайджанской нефти. Которое тут же вызвало вспышку напряженности на
Кавказе — 15 ноября Борис Березовский вернулся из своего блицвояжа в
Москву, в ночь на 16 ноября в дагестанском городе Каспийск прогремел взрыв, уничтоживший отряд российских пограничников вместе с их семьями, 17 ноября была провозглашена Балкарская республика, а 19 ноября ВМС Грузии решили самостоятельно начать блокаду Абхазии с моря.
Подобный «конфликт низкой интенсивности» — вплоть до безоговорочного признания независимости Республики Ичкерия — объявил России генерал Салман
Радуев по окончании чеченского «конфликта средней интенсивности». Создав перед окончанием войны, в июле 1996 года, специально для этой цели
Кавказскую Освободительную «Армию генерала Дудаева».
Другими словами Радуев отказался распускать свою «коминтерновскую» структуру и Масхадов был вынужден с этим смириться. После чего Радуев несколько раз брал на себя ответственность за совершенные и даже не совершенные терракты, в том числе покушение на Шеварнадзе и взрыв на пятигорском вокзале.
Другими словами, это скорее почерк чеченских боевиков, чем дагестанских криминальных элементов. Хотя это, конечно, не исключает участие и помощь последних в его реализации. Однако при такой идентификации терракт должен был служить скорее политической, чем криминальной цели. «Вычислить» ее несложно: как раз после возвращения Березовского в столицу, Москве предстояло сделать выбор между его планом «мягкой интеграции» Чечни и предложенным Шахраем «санитарным кордоном». Причем последний план предполагал использовать две остававшиеся тогда в Чечне бригады МВД для контроля над аэропортом Ханкала. Что совершенно не устраивало чеченскую сторону. И вполне возможно, что взрыв в Каспийске должен был «ненавязчиво» продемонстрировать Москве, какая судьба ждет наших «пограничников» в
Грозном. Во всяком случае через несколько дней Виктор Черномырдин подписал решение правительства об их выводе в одностороннем порядке и выразил надежду, что чеченское правительство само озаботится разоружением боевиков.
Июльская вспышка осетино-ингушского конфликта застала российский Совбез врасплох. Исходя из плана поэтапного урегулирования Иван Рыбкин 17 июля ушел в отпуск, ответив на вопрос «Интерфакса» о возможности подписания политического соглашения, что поспешность в решении экономических и политических вопросов недопустима и необходимо, чтобы заработали межведомственные связи, прошел некоторый поствоенный период и «мы подошли к этапу заключения важнейших документов с холодной головой». Однако уже через день Масхадов выступил с резкими заявлениями в адрес Владикавказа и Москвы и секретарю Совета Безопасности пришлось срочно прервать отпуск. Фактически весь план поэтапного урегулирования политических отношений между Москвой и
Грозным оказался сорванным. Однако на самом деле это была всего лишь дипломатическая формула, которая позволила сторонам обойти политическую суть вопроса и продолжить сильно захромавший на одну ногу переговорный процесс по восстановлению трубопровода. Суть же в том, что некие чеченские радикалы (в первую очередь, конечно, Салман Радуев, поскольку как захвативший англичан Арби Бараев, так и Хасавюртовский район РД, где погибли омоновцы, контролируются именно им) — с помощью серии террактов добились весьма существенного успеха: во-первых, еще до подписания нефтяного соглашения ушел из правительства и занял нейтральную позицию
Шамиль Басаев, во-вторых, хотя и после подписания соглашения, Масхадов все же был вынужден поставить перед Москвой вопрос о немедленном признании суверенитета Чечни.
Между июльским кризисом 1997 года и апрельским 1998 года существует удивительная схожесть. Если в 1997 году «неизвестные террористы» срывали проект Березовского по экономической интеграции Чечни в экономическое пространство России, то в апреле они сделали то же самое с западным проектом интеграции Чечни в общекавказское экономическое пространство. Если в июле основным действующим лицом оппозиции был Радуев при нейтральном
Басаеве, то в апреле не меньшую роль начали играть ваххабиты во главе с
Хаттабом, которые сумели привлечь Басаева на свою сторону. Кроме того у нее появилась альтернативная официальному Грозному стратегия — воссоздание имамата Чечни и Дагестана, а также обозначилась альтернативная идеология — ваххабизм.
Обычно считается, что чеченские боевики самофинансируются за счет захвата заложников. Однако хорошо известно, что как раз основные чеченские
«экспортеры революции»: Шамиль Басаев, Салман Радуев, Хункар Исрапилов и
Хаттаб никогда «работорговлей» не занимались. То же самое произошло и с английскими заложниками — их захватили и удерживали в плену по политическим причинам, за них никогда не просили денег и, в конце концов, Радуев освободил их тоже без всякого выкупа. Другими словами невольно возникает подозрение, что у них есть другой источник финансирования, значительно более серьезный. И здесь интересно отметить, что начавшееся падение цен на нефть совпало не только с активизацией «British Petroleum» и американских нефтяных компаний. Первыми, как ни странно, активизировались ваххабиты
Хаттаба: уже в декабре 1997 они совершили рейд на Буйнакск и запустили тем самым процесс «экспорта» исламской революции в Дагестане. Успех которого почти наверняка повлек бы за собой новый вооруженный конфликт на Кавказе и, соответственно, прекращение транзита каспийской нефти по «северному» маршруту. Что очень быстро окупило бы все затраты на финансирование ваххабисткого движения в Чечне и Дагестане ( 3 ).
4. Россия как новая Европа
Отношения «Россия и Европа» вот уже несколько столетий являются одной из фундаментальных тем российской мысли. Пытаясь их обрисовать, часто ударяются в две крайности. Одни совсем выносят Россию за пределы Европы, как неевропейскую цивилизацию, и чуть ли не призывают с гиканьем и свистом промчаться по Европе веселой скифской ордой. Другие считают Россию просто частью Европы, обычной европейской страной, только недостаточно развитой, и требуют от нас тотального рабского подражания Западу. И те и другие не способны выйти за пределы устоявшихся дихотомий и понять, что Россия — это отдельная самобытная цивилизация, но это именно европейская цивилизация, одна из цивилизаций Европы, — так же, как античная, византийская, западноевропейская. Цивилизационная самостоятельность России, ее радикальная инаковость по отношению к Западной и Центральной Европе, сочетается с включенностью в Большую Европу, в преемство четырех европейских цивилизаций, которые, каждая по-своему, последовательно развивают общеевропейскую идею.
Отношения России с нынешней Европой не географические («Россия как часть нынешней Европы»), а хронологические («Россия как Европа будущего, как
Новая Европа»). Три европейские цивилизации прошлого уже закончили свое развитие: или совсем исчезли (как античная и византийская), или духовно деградировали (как современная западная), и теперь нам, в России, нужно создавать Новую Европу, опираясь на достижения трех предыдущих и стараясь не повторять их ошибки.
Несмотря на свою несомненную значимость, тему места народов Сибири в современной геополитике большинство исследователей в своих работах фактически не затрагивают.
Между тем, тема эта требует пристального внимания. Как бы то ни было, в трудах российских ученых, работающих над проблемами современной геополитики в рамках создающейся концепции устойчивого развития, особенно ученых Сибирского Отделения Российской Академии Наук, всё же можно встретить анализ сложившейся геополитической ситуации, в которой сибирский макрорегион занимает одно из важнейших мест. Таким образом, полезными в этом отношении могут оказаться работы К.Э. Сорокина, В.А. Коптюга, В.М.
Матросова, В.К. Левашова, Ю.Г. Демьяненко, А.П. Дубнова, и других.
Концепции устойчивого развития свойственно выделение основных
«противотенденций», балансирование которых и способно обеспечить выживание человечества на качественно приемлемом уровне. Выделение соответствующих требований позволяет сформулировать основополагающие принципы устойчивого развития — баланс между природой и обществом (непосредственно — экономикой), баланс внутри общества на современном этапе его развития
(между отдельными странами и их регионами, между цивилизациями и крупными мировыми агломерациями типа Север — Юг), а также баланс между современным и будущим состоянием человечества как некоторой «целевой функцией» развития
(требование сохранить жизненные ресурсы природы для будущих поколений).
Концепция устойчивого развития является предпочтительной уже потому, что в ней речь идет о смене конкурентного типа поведения на согласительный.
Это дает возможность приобрести на Западе мощных союзников в лице подлинно демократических сил, в том числе — левых демократов, «центристов» и разумных представителей «правого центра», которые в состоянии увидеть за корпоративными и иными частными интересами безотлагательную необходимость решения глобальных, общечеловеческих проблем.
Необходимость использования концепции устойчивого развития определяется следующим: принципы устойчивого развития, во-первых, дают возможность осмыслить проблемы современной России в общемировом контексте, во-вторых, дают возможность системно осмыслить собственные закономерности развития российского общества и, в-третьих, дают возможность решать местные, региональные проблемы с учетом общемирового и общероссийского контекста. продолжение
--PAGE_BREAK--