Революции XX века и марксистскаятеория революции
Оглавление
1. Неизбежность революций: теория
2. Реформы и революции в период между двумя мировымивойнами
3. Марксизм и современная российская революция
Источники и литература
1. Неизбежностьреволюций: теория
Среди российскихисследователей событий в современной России широко распространено мнение, чтоистоки приведшего к революции кризиса вполне адекватно описываются марксистскойтеорией. Причем эту позицию разделяют специалисты, придерживающиеся совершенноразличных взглядов на существо кризиса и траекторию развития России. Е.Т.Гайдар следующим образом характеризует эту проблему: «Постсоциалистическаяреволюция, пожалуй, лучше, чем любая другая, укладывается в Марксову схемуанализа революционных процессов: они происходят на этапе, когда возможностиразвития производительных сил в рамках данного (социалистического) способапроизводства исчерпаны. Дальнейший их прогресс предполагает использование иных(рыночных) производственных отношений. В предреволюционный период очевидноеисчерпание возможностей устойчивого экономического роста в рамках социализмапрокладывает дорогу идеологическому кризису, утрате привлекательностиофициальной идеологии, кризису легитимности, устойчивости политическихинститутов. Лишенные уверенности в своей состоятельности,позднесоциалистические власти оказываются в положении, близком к тому, вкотором оказывались традиционные монархии в раннеиндустриальный период: что быони ни делали — заигрывали с массами, пытались демократизироваться или применялисилу, — все это лишь дестабилизировало ситуацию». Ту же мысль подчеркивают икритики Гайдара и его представлений о сути российской трансформации. В.А.Красильщиков, используя характерный подзаголовок «Провал советского коммунизма— подтверждение правоты теории Карла Маркса», пишет: «Между тем сам факт крахасоветской системы как нельзя лучше подтверждает одно из основных положенийМарксовой теории: в основе исторического движения в конечном счете, как бы нибыли важны политические события, войны или деяния вождей, лежит развитиепроизводительных сил. Причем, в соответствии опять же с Марксом, развитиепроизводительных сил как развитие человека, его знаний, навыков, способностей иобщественных связей».
Подобноеединодушие может удивить западных исследователей революции, поскольку тампринято считать, что «марксизм как теория, как последовательная доктрина,оказался несостоятельным… История революций XX века… до сих порподтверждает несостоятельность марксизма». На самом деле, доводы противмарксизма можно даже усилить. Обычно в качестве примеров в пользу Марксовойтеории приводят большевистскую революцию в России и революцию в Китае. Однакоэти события произошли не в экономически развитых странах, а в государствах,страдающих от противоречий экономической отсталости. Формальное принятие навооружение лидерами революций марксистской доктрины еще не означало, что самиреволюции должны были вписываться в теоретические рамки марксистского подхода.Те противоречия, которые, по мнению К. Маркса, должны были привести креволюционной смене капиталистического общества новым общественным строем,являлись вовсе не противоречиями процесса индустриализации и преобразованияструктуры общества на пути от традиционного к современному, как это было вРоссии начала XX века и в Китае, но противоречиями зрелого индустриальногообщества.
Тем не менее,марксистский подход к анализу революции до сих пор считается в современнойРоссии перспективным даже среди тех, кто принимал непосредственное участие вниспровержении режима, формально опиравшегося на марксистскую идеологию. Стольстранное на первый взгляд противоречие вполне объяснимо. Дело в том, что саматеория революции К. Маркса рассматривается на Западе и в России несколькопо-разному. Несмотря на большое количество западных исследований по этойпроблеме, в них прослеживается достаточно схожий подход: марксистская теорияреволюции понимается в первую очередь и по преимуществу как теория социальногоконфликта, классовой борьбы и революционного насилия.
Гораздоменьшее внимание обращается на предпосылки революций, связанные с развитиемпроизводительных сил, которые, по Марксу, на определенном этапе вступают впротиворечие с существующими производственными отношениями, порождаянеобходимость революционной смены общественного строя. «Ни одна общественнаяформация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которыхона дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношенияникогда мс появляются раньше, чем созреют материальные условия их сущее:вования в недрах самого старого общества». И хотя это знаменитое изречение К.Маркса часто цитируется зарубежными исследователями, его связь с теориейклассовой борьбы остается невыявленной. Более того, некоторые специалистысчитают, что неразработанность данной проблемы в самом марксизме является однимиз основных его теоретических недостатков. «У Маркса не было четкогопредставления о том, когда могут происходить революции. Он действительноутверждал… что революция не может произойти в обществе раньше, чем«разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточнопростора». Такая стадия развития предполагает, что революция может произойтитолько тогда, когда созреют как субъективные (готовность пролетариата кдействию), так и объективные условия… Фактически Маркс говорит, что еслиреволюция побеждает, значит, необходимая стадия развития достигнута. Если жереволюция терпит поражение, это происходит потому, что нужная стадия развитияеще не достигнута… Подобная аргументация не основана на непоколебимойаналитической мощи».
Между темподобный упрек марксизму совершенно необоснован. Маркс не только сформулировалтезис о том, что развитие производительных сил на определенном этапе вступает впротиворечие со сложившимися в данном обществе производственными отношениями,он подробно проанализировал формы этих противоречий в капиталистическомобществе. Собственно, изрядная часть «Капитала» посвящена этому вопросу. Однакоименно главный труд Маркса в наименьшей мере привлекается к анализу марксистскогонаследия в области теории революции. Поэтому мы позволим себе привести обширнуюцитату из первого тома «Капитала», непосредственно посвященную данной проблеме.Анализируя процессы капиталистического накопления, Маркс следующим образомрассматривал эволюцию капиталистического способа производства: «… Превращениеиндивидуальных и раздробленных средств производства в общественноконцентрированные, следовательно, превращение карликовой собственности многих вгигантскую собственность немногих, экспроприация у широких народных масс земли,жизненных средств, орудий труда, — эта ужасная и тяжелая экспроприация народноймассы образует пролог истории капитала… Частная собственность, добытая трудомсобственника, основанная, так сказать, на срастании отдельного независимогоработника с его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистическойчастной собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формальносвободной рабочей силы.
Когда этотпроцесс превращения достаточно разложил старое общество вглубь и вширь, когдаработники уже превращены в пролетариев, а условия их труда — в капитал, когдакапиталистический способ производства становится на собственные ноги, тогдадальнейшее обобществление труда, дальнейшее превращение земли и других средствпроизводства в общественно эксплуатируемые и, следовательно, общие средствапроизводства и связанная с этим дальнейшая экспроприация частных собственниковприобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не работник, самведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многихрабочих.
Этаэкспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистическогопроизводства, путем централизации капиталов. Один капиталист побивает многихкапиталистов. Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией многихкапиталистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда впостоянно растущих размерах, развивается сознательное техническое применениенауки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такиесредства труда, которые допускают лишь коллективное употребление, экономия всехсредств производства путем применения их как средств производствакомбинированного общественного труда, втягивание всех народов в сеть мировогорынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима.Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют имонополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты,угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет ивозмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своейчисленности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самогопроцесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковамитого способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизациясредств производства и обобществление труда достигают того пункта, когда онистановятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается.Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторовэкспроприируют».
Очевидно, чтоМаркс выводил необходимость социалистической революции не просто из процессовотчуждения работника от результатов его труда, обнищания масс и повышенияклассовой сознательности пролетариата. Другой стороной той же самой тенденции,связанной с превращением работника в «частичного рабочего», разделением труда иповышением степени его кооперации, Маркс считал рост обобществленияпроизводства, выражающийся в повышении концентрации и централизации капитала.Иными словами, усиление монополизации, а значит, и потребности в общественномконтроле над экономикой, он рассматривал как естественное следствие процессакапиталистического накопления. Именно из этих процессов вырастала необходимостьобщественного строя, при котором возможна коллективная организация производстваи коллективное присвоение результатов труда. Усиление противоречийкапиталистического общества, связанных с индивидуальной организациейпроизводства и индивидуальным присвоением, в условиях, когда потребность вобщественном контроле все более возрастает, и есть, по Марксу, необходимоеусловие роста активности и классовой сознательности пролетариата, что вконечном счете приводит к социалистической революции. Тем самым объективныеобстоятельства, при которых возможности развития производительных сил в рамкахкапиталистического способа производства оказываются исчерпанными, напрямуюсвязаны у Маркса с формированием субъективных предпосылок пролетарскойреволюции.
Прежде чемобсудить применимость марксистского подхода для анализа текущих событий вРоссии, рассмотрим, в чем подтвердились и в чем не подтвердились представленияМаркса о перспективах капиталистического строя. Более полное знакомство сМарксовой теорией революции свидетельствует, что далеко не все в прогнозах еесоздателя оказалось неверным. Маркс был прав, когда утверждал, что ростмонополизации производства и вызванных ею экономических и социальных процессовприведет к обострению противоречий, связанных с механизмом свободной конкуренции,и вызовет необходимость усиления регулирования и контроля. Первая мироваявойна, а затем Великая депрессия 1929-1933 годов в полной мерепродемонстрировали нестабильность и неспособность к саморегуляциикапиталистического общества на его монополистической стадии. Существуютмногочисленные свидетельства, что кризис конца 20-х — начала 30-х годоввоспринимался многими как неизбежный конец капитализма.
В те годыпредставления о неспособности механизмов свободной конкуренции икапиталистического предпринимательства обеспечить выживание и нормальноеразвитие общества считались общепринятыми и отнюдь не были прерогативоймарксизма. Об опасностях, связанных с монополистическим регулированиемпроизводства, предупреждали известные ученые, в том числе и такой непримиримыйпротивник марксизма, как Ф.А. Хайек, который в своей знаменитой работе «Дорогак рабству» утверждал: «… Все наблюдаемые нами изменения ведут к всеобъемлющемуцентрализованному управлению экономикой: однако на первых порах всеобщая борьбапротив конкуренции приводит к появлению ситуации, во многих отношениях даже ещехудшей и не устраивающей ни сторонников планирования, ни либералов, а именно —к возникновению своего рода синдикалистской, или «корпоративной», формыорганизации производства, при которой конкуренция практически подавлена, апланирование сосредоточено в руках независимых монополий, представляющихотдельные отрасли промышленности… По достижении этой стадии единственнойальтернативой возврата к конкуренции окажется государственный контрольмонополий, который для усиления своей эффективности вынужден будет становитьсявсе более полным и абсолютным». Правда, в отличие от марксистов он считал, чтомонополизация не объективно вытекает из развития капиталистического общества,но искусственно навязывается ему по идеологическим соображениям. Но это непомешало Хайеку показать переходный характер, внутреннюю нестабильностьмонополистического регулирования и заложенную в нем тенденцию переносарегулирования на общегосударственный уровень. Тенденцию, которая активнопробивала себе дорогу фактически во всех развитых индустриальных государствах.
В США начала30-х годов огромной популярностью пользовались идеи экономическогопланирования, они отражали растущее разочарование в индивидуализме как господствующейидее американского общества. В Великобритании тех лет наблюдались«многочисленные признаки того, что британские лидеры все более и болеепривыкают описывать будущее развитие страны в терминах контролируемыхмонополий». Эта тенденция, затронувшая даже демократические страны, в полноймере проявилась, естественно, в условиях фашистских режимов, где антилиберализмстал одной из основных идеологических доктрин. «Необходимо ясно подчеркнутьфундаментальный принцип экономической программы моей партии — принцип власти, —заявлял Гитлер. — Третий рейх всегда будет сохранять за собой право контроля засобственниками».
Приведенныефакты и тенденции, характерные для развития капитализма в 20-30-е годы,общеизвестны. Здесь же важно подчеркнуть связь этих процессов с теми внутреннимиособенностями капиталистического развития, которые отмечены Марксом в«Капитале». Можно утверждать, что диагноз, поставленный марксизмом буржуазномуобществу, был во многом правильным. Однако Маркс принципиально ошибался ввопросе о том, как и м путем пойдет лечение болезни, причем его прогнозоказался неверным в двух отношениях. Во-первых, некоторые страны смоглиадаптироваться к новым условиям без политических потрясений, существенноизменив взаимоотношения между государством, бизнесом и наемным трудом с помощьюкомплексных и глубоких реформ. Во-вторых, в тех случаях, когда приспособление кновым условиям сопровождалось резкими сдвигами в политической и социальнойструктуре общества, эти сдвиги приводили не к социалистическим (пролетарским)революциям, а к установлению в ряде стран диктаторских, тоталитарных режимов,предпринимавших более или менее успешные попытки революций «сверху».
Итак, вобъяснении нуждаются три момента. Почему, дав достаточно точный прогнозразвития противоречий капиталистического общественного строя, Маркс выдвинулабсолютно ошибочную гипотезу о перспективах преодоления этих противоречий?Почему на практике в одних странах удалось адаптировать социальную систему кновым условиям эволюционным путем, тогда как в других произошли политическиепотрясения, результаты которых оказали катастрофическое воздействие не толькона эти страны, но и на весь остальной цивилизованный мир? И наконец, почемувместо пролетарских революций «снизу» мир стал свидетелем попыток фашистских идругих авторитарных революций «сверху»?
Причинынеадекватности Марксова прогноза достаточно подробно проанализированыисследователями. По нашему мнению, здесь следует обратить внимание на дваосновных момента.
Во-первых,Марксявно преувеличивал факторы нестабильности капиталистического общества и неучитывал те процессы, которые могли способствовать повышению его устойчивости.Тенденции к обнищанию рабочего класса, усилению неравенства и эксплуатации,характерные для ранних этапов капитализма, он распространял на всекапиталистическое развитие. Маркс не принимал во внимание, что массовоепромышленное производство остро нуждалось в массовом потребителе, а значит,было заинтересовано в росте доходов населения. «Капиталистический механизм, —отмечал Й. Шумпетер, — это прежде всего механизм массового производства, чтоозначает так же и производство для масс», и поэтому «капиталистический процессне случайно, а в силу самого своего механизма все более поднимает уровень жизнимасс».
То естьвнутри самой системы начинают действовать внутренние стабилизирующие факторы.
Во-вторых,глубокоошибочной оказалась марксистская концепция государства. Если в своих раннихработах классики марксизма в отдельных случаях не исключали некоторойнезависимости государства, говоря о нем как о частной собственности бюрократиии признавая его способность приобретать самостоятельную роль, маневрироватьмежду интересами различных социальных сил, то в более поздний период ониокончательно пришли к трактовке государства как «машины классового господства».Тем самым марксистский анализ обобществления неизбежно заключал в себевнутреннее противоречие. Порожденная монополизацией необходимость контроля заэкономической деятельностью, естественно, предполагала существование единогоцентра такого контроля. Этот центр должен был обладать правом изменять «правилаигры» и даже административно вмешиваться в деятельность экономических субъектови других общественных институтов, а также регулировать экономику в масштабахвсей страны. Очевидно, что единственным институтом, способным совмещать обе этифункции, в современном обществе является государство. Поэтому развитиепроцессов обобществления должно было приводить к повышению роли государства, впервую очередь в экономической сфере. Однако марксизм, рассматривая государстволишь как аппарат классового господства и насилия, лишил себя возможности бытьпоследовательным. Поэтому вывод об общественной собственности и общественномконтроле за производством (или, по Ленину, о превращении всей экономики вединую контору и единую фабрику), парадоксально сочетался в марксизме с тезисомоб отмирании государства при социализме.
Противоречивостьмарксистского понимания нового общественного строя — отнюдь не единственноеследствие ошибочной концепции государства. Эта же концепция не позволилаоценить самостоятельную роль государства в разрешении противоречийкапиталистического общества, преодолении негативных последствий его стихийногоразвития. Если государство является лишь «комитетом по делам буржуазии», «идеальнымсовокупным капиталистом», то при обострении противоречий капиталистическогостроя оно неизбежно должно принять сторону капитала против трудящихся и темсамым лишь обострить накал классовой борьбы. По логике Марксовой теорииизбавиться от этих противоречий невозможно, пока «машина подавления и насилия»не будет сломана или поставлена на службу трудящихся против капиталистов, чтоозначает переход от диктатуры буржуазии к диктатуре пролетариата. Такимобразом, упрощенное понимание роли и функций государства не позволило марксизмудаже теоретически допустить иную возможность разрешения противоречийкапитализма, связанных с обобществлением производства, кроме как в формепролетарской революции.
Между темреальные процессы действовали в противоположном направлении, все более усиливаяроль государства как арбитра в разрешении социальных конфликтов и гарантаэкономической и политической стабильности. С начала XX века эту тенденциюподдерживали два обстоятельства. С одной стороны, во многих развитых странах былоустановлено всеобщее избирательное право, которое усилило зависимостьполитической власти не только от привилегированных групп населения, но и отшироких общественных слоев. С другой стороны, становилась все более явнойнеспособность экономических и социальных отношений к саморегулированию инеобходимость государственного вмешательства в эти сферы — сначала в условияхвоенного времени, а потом и в период между двумя мировыми войнами. Тем самымпринципиально возрастала и зависимость государства от общества, и его роль вурегулировании общественных конфликтов. Эта новая роль государства, особенноявно проявившаяся в межвоенный период, наложила принципиальный отпечаток намеханизмы приспособления общества к изменению условий развития.
2. Реформыи революции в период между двумя мировыми войнами
Хотя Марксовыпрогнозы о неизбежности социалистической революции не оправдались, время междуПервой и Второй мировыми войнами ознаменовалось высокой политической исоциальной нестабильностью в большинстве стран цивилизованного мира. На этомэтапе — так же, как и раньше в условиях «кризиса ранней модернизации», и после,когда наступил «кризис ранней постмодернизации» — на первый план выдвинуласьспособность общества и государства адаптироваться к принципиально новымпотребностям развития. Тем самым обострялась и проблема встроенныхограничителей, препятствующих адекватной реакции на возникающие трудности. Взависимости от того, насколько полно эти ограничители были сняты ранее,зависела способность данного государства адаптироваться к новым реалиямэволюционным путем. Наиболее ярким примером эволюционной адаптации с помощьюмеханизмов радикальных реформ стал «Новый курс» Ф.Д. Рузвельта в США, анеспособность к эволюционному приспособлению в наибольшей степенипродемонстрировала Германия, где демократические механизмы Веймарскойреспублики были заменены тоталитарным фашистским режимом.
Существуетмножество точек зрения, объясняющих приход фашизма к власти. Некоторые из нихсводят проблему к особенностям культурного наследия, принципиально отличающимГерманию от остального западного мира. Наверное, специфические черты германскойфилософии и культуры способствовали победе нацизма. Однако необходимо заметить,что под воздействием Великой депрессии во многих странах активизировалисьидеологические направления, достаточно схожие с традиционными германскимивзглядами. Идеализация сельского хозяйства, столь характерная для Германии, небыла чужда и Соединенным Штатам. Американский фермер был не менее привлекательнымобъектом для сентиментальных национальных чувств, чем германский крестьянин.Более того, Рузвельт со своими соратниками, как и Гитлер, был склоненромантизировать сельскую жизнь и ее добродетели, надеялся остановить оттокнаселения в города и рассредоточить сконцентрированные в них отраслипромышленности. Движение дистрибутизма в США основывалось на убеждении, чтокрупное производство не имеет преимуществ перед мелким, и поэтомупромышленность должна быть децентрализована, в результате чего многие людивернутся к сельскому хозяйству. Как и в Германии, эти идеи были связаны состремлением к автаркии.
Ужеотмечалось, что на фоне Великой депрессии в США нарастало разочарование виндивидуализме, усиливались требования ввести экономическое планирование изначительно расширить правительственное вмешательство в экономику. США, вотличие от Германии, не имели глубоко укоренившейся традиции подчиненияиндивида государству и развитой философии служения государству как высшейдобродетели. Однако весьма схожие идеи и предложения вырастали здесь не изконсервативных традиций, а, напротив, под влиянием прогресса, из представленияо безграничных возможностях науки. В этот период в США получают распространениеэлитистские идеи — стремление к обществу, которым управляют инженеры всоответствии с требованиями технологии, причем руководство этим обществомдолжно было сосредоточиться в руках ответственного меньшинства.
Такимобразом, зачатки идей, аналогичных устройству Третьего рейха, можно было в тегоды обнаружить в интеллектуальном багаже других стран и народов. Однако в СШАони не получили массового распространения в экстремистских формах, а тем болеене становились в этих формах основой государственной политики. В Германии жеименно крайние проявления подобных взглядов стали политически господствующейидеологией. Сам этот феномен требует объяснения, которое выходит за рамкикультурных традиций обеих стран.
Другоеобъяснение прихода нацизма к власти связано с особенностями догоняющегоразвития Германии. Поздняя и неполная модернизация этой страны, сохранение в еесоциальной структуре и общественных отношениях многих элементов старого,патриархального общества привели к тому, что под воздействием военных иэкономических потрясений силам, которые отрицали общественный прогресс идостижения современного общества, удалось прийти к власти и начать варварскоеразрушение достижений современной цивилизации. Такой подход трактует нацизм каксвоеобразную контрреволюцию, как тотальное отрицание идеологии ВеликойФранцузской революции, связанной с идеями свободы, равенства, братства.
Однако болееподробный анализ нацистской политики и идеологии, проведенный в последние годы,поставил под сомнение такую интерпретацию фашизма. Было показано, что политиканационал-социалистов в первую очередь определялась потребностями зрелогоиндустриального общества и ориентировалась на решение его проблем. Гитлеротдавал приоритет развитию современных производств, выступал активнымсторонником внедрения новых технологий. Еще до захвата власти нацисты использовалив своей пропагандистской деятельности новейшие средства транспорта и связи, вчастности приложили немалые усилия, чтобы занять доминирующие позиции вЛюфтганзе. Большое внимание уделялось широкому распространению товаровдлительного пользования. Предпринимались меры для производства и продажимассовой дешевой модели радиоприемника, для популяризации использованиядомашнего холодильника, существовали проекты создания дешевого народногоавтомобиля. К 1939 году 70% немецких домохозяйств имели радиоприемники, чтобыло в то время высшим мировым показателем. Словом, к концу 30-х годов«появились явные признаки возникновения общества потребления». В идеологиинацистов традиционные, архаичные черты сочетались с обещаниями построениядинамичного нового общества, для которого будут характерны всеобщая занятость,промышленный и военный ренессанс.
Еслиобратиться к сравнению основных задач, которые стояли перед «Новым курсом»Рузвельта и нацистским режимом, и к методам решения этих задач, то и здесьобнаружится много общего. В экономической области оба правительства вынужденыбыли справляться с последствиями Великой депрессии и находить способыантициклического регулирования экономики при сохранении частной собственности.Обе страны шли во многом сходными путями, причем нацистов часто называют«кейнсианцами до Кейнса», поскольку они раньше других стали применять методыстимулирования производства через активизацию спроса. Хотя прямоеадминистративное вмешательство в экономику в гораздо большей степени было характернодля нацистской Германии, и здесь исследователи находят много общего междуамериканской и германской политикой. «Контроль за производством, ограничениеоткрытия новых частных предприятий и регулирование цен и заработной платы былиобщими характерными чертами правительственной политики в обеих странах».Несмотря на принципиальную опору на частную собственность, американские инацистские власти не останавливались перед организацией собственных,правительственных проектов, когда частный бизнес, по их мнению, не мог или нехотел осуществлять адекватную политику. Сходство прослеживается и в методахборьбы с безработицей: оба правительства сочетали прямую социальную помощьнуждающимся слоям населения с программами общественных работ. Причем, какотмечает Дж. Гаррати, между нацистскими трудовыми лагерями и американскимилагерями в рамках программы «Гражданского корпуса сохранения ресурсов» было нетак уж много организационных и социальных различий — в обоих случаях цельсостояла в том, чтобы убрать из городов горючий материал, который представляласобой молодежь, удержать ее за пределами переполненного рынка труда. Что жекасается трудовых отношений в целом, то, как теперь признается, подходынацистов были «не столько возвращением к феодализму, сколько национал-социалистическимвариантом американской концепции «человеческих отношений».
В сфересоциальных проблем, тесно переплетавшихся тогда с экономическими, перед обоимирежимами состоял глобальный вопрос: «как интегрировать рабочий класс в нацию» итем самым обеспечить основы классового мира? В поиске подходов к решению этойзадачи обе страны прошли через серию корпоративистских экспериментов, но вобоих рассматриваемых случаях корпоративизм, в отличие от фашистской Италии, нестал господствующей моделью. В США в середине 30-х годов акцент все болеепереносится на поддержку промышленных профсоюзов, которым удается существеннорасширить свое влияние. В результате складывается система, в которойконкуренция была заменена финансовым и организационным контролем со стороныгигантских корпораций, правительства и организованного рабочего движения почтиза всеми аспектами экономики.
Германия немогла пойти по такому пути, поскольку Гитлер полностью разрушил немецкиепрофсоюзы, занимавшие антинацистские позиции. Здесь эволюция корпоративистскихподходов вылилась в усиление прямого государственного вмешательства вэкономику. Представителям рабочих или их организациям было запрещеновмешиваться в вопросы установления заработной платы или определение условийтруда. Поэтому были использованы иные способы налаживания отношений междурабочими и другими слоями населения. И в области пропаганды, и в практическойполитике предпринимались меры по снятию статусных барьеров как внутри рабочегокласса, так и между рабочими и другими социальными группами. Идеологическимоформлением этих отношений стало использование лозунга «аристократия труда».Нацисты уделяли большое внимание организации досуга рабочих, в том числемассового туризма. Характеризуя положение рабочего при нацизме, Шоенбаумотмечает, что если его и можно назвать рабским, то это «рабское положение онразделял со своим бывшим хозяином, а потому это было и формой равенства илидаже освобождения». Многие исследователи отмечают широкую поддержку нацистоврабочим классом Германии, несмотря на ограничение его политических иэкономических прав и свобод, особенно в первые годы фашистского режима.
Еще однойсерьезной социальной проблемой для обоих режимов была политика по отношению ксреднему классу, положение которого находились под угрозой из-за усиленияконцентрации производства и воздействия экономического кризиса. И инициаторы«Нового курса», и нацисты были чувствительны к давлению со стороны этих слоев ипотому предпринимали определенные меры по улучшению их положения. Однако и в том,и в другом случае интересам экономического прогресса на практике придавалосьприоритетное значение.
Такимобразом, широко распространенное сегодня представление о нацизме в корнеотличается от более ранних трактовок этого феномена. «Нацистская социальнаяполитика часто несла в себе новаторские ответы на проблемы индустриальногообщества, порою совпадая с действиями развитых промышленных стран того времени,а порою и опережая их. Причем эта политика, как правило, вполне соответствовалазадаче устойчивого функционирования индустриального общества. Нацистскаясоциальная политика отнюдь не вела к дисфункциям».
Но даже еслине рассматривать нацизм исключительно как порождение особой немецкой идеологиии культуры или просто как приход к власти варваров в эпоху цивилизации, еслипризнать принципиальную общность задач, которые решались нацистами в Германии идемократическими правительствами в других странах в тот же период, и, болеетого, даже если признать сходство способов решения этих задач, все равно остаетсяоткрытым вопрос: почему используемые для этого политические механизмы стольразительно отличались?
Можносформулировать эту проблему и по-другому. Антидемократический потенциал,заложенный в государственном контроле за экономикой, прямом вмешательстве правительствав экономическую жизнь, в регулирование отношений между классами, осознавался вомногих странах. Критики «Нового курса» в США отмечали фашистские тенденции внекоторых мероприятиях администрации Рузвельта. Во время Второй мировой войны,когда усилилась регламентация национальной экономики, широкое распространениеполучили опасения, что централизованное планирование может стать факторомпоявления тоталитаризма. США нередко изображали в это время как общество, то лиидущее к фашизму, то ли возвращающееся к рабовладению. Однако все эти опасенияне оправдались, и после периода чрезвычайных полномочий, предоставленныхпрезиденту во время экономического кризиса и в ходе войны, США смогли вернутьсяк нормальным демократическим процедурам. В Германии же демократическиемеханизмы оказались неспособными сформировать адекватную преграду на путитоталитаризма, и антидемократический потенциал экономической централизации вполной мере проявился и в политической сфере.
Нампредставляется, что истоки различия между двумя странами все-таки следуетискать в особенностях модернизации Германии, хотя и не в том смысле, в какомэто делают сторонники представления о нацистах как об антимодернизационномдвижении, стремящемся повернуть назад часы истории. Германский путь модернизациипривел к тому, что в кризисный межвоенный период страна вошла, обремененнаямножеством встроенных ограничителей, которые препятствовали адекватномуприспособлению к новым условиям. Часть этих ограничителей сохранилась сдоиндустриальных времен, часть стала результатом догоняющего развития.Сложившаяся в результате система оказалась чрезмерно жесткой, не способной кизменениям, что проявлялось в самых различных формах и сферах общественныхотношений.
На германскуюэкономику наложил существенный отпечаток процесс догоняющей индустриализации.Изначально крупные размеры предприятий, а также широкое влияние банковскогокапитала, концентрация которого возрастала, создали условия для беспрецедентновысокого уровня картелизации и монополизации германской промышленности. Понекоторым оценкам, в начале XX века до 25% германской промышленности былоохвачено различными формами монопольного регулирования — в том числе 90%производства бумаги, 74% угольной и 50% сталелитейной промышленности, 48%производства цемента, 23% железнодорожных перевозок. Монополизация активнопоощрялась и поддерживалась государством. И если в США достаточно рано осозналисвязанные с монополизмом опасности и первые антитрестовские законы были принятыеще в конце XIX века, то в Германии примерно в то же время была подтвержденазаконность создания картелей.
В результатеподобной политики к межвоенному периоду сложилась система экономическихотношений, которую некоторые исследователи характеризовали как«заорганизованную и плохо организованную форму капитализма». «Эта формаорганизованного капитализма… усиливала жесткость германской экономики впослевоенный период, поддерживала бюрократические механизмы распределенияресурсов и способствовала укреплению власти картелей и корыстных интересов. Вобщем такая ситуация не была благоприятной для инноваций и плохо сочеталась сновыми реалиями послевоенного мирового рынка». Широко признано также, чтонеконтролируемое господство монополий и противоречия различныхмонополистических группировок сыграли важнейшую роль в обострении конфликтовмежду объединениями предпринимателей и профсоюзами, что, в свою очередь, внеслонемалый вклад в распад политических механизмов Веймарской республики.
Социальнаяструктура во многом сохраняла черты жесткого сословного деления, свойственногодоиндустриальной эпохе. И хотя это было не единственной причиной разделениягерманского общества, «региональные и религиозные различия в конечном счетеприводили к менее серьезным последствиям, чем жесткая горизонтальная сегментация,унаследованная от «старого режима» и выражавшаяся в разделении на сословия(Stande). Несмотря на индустриализацию и отмену в 1918 году последних законов,сохранявших социальные различия, разделение между сословиями во многомоставалось в силе, особенно в системе образования». Черты сословной замкнутостибыли особенно сильны среди армейского офицерства, однако они были присущи идругим социальным группам, например чиновничеству. Ноябрьская революция 1918года не решила проблему усиления социальной мобильности, а кризис 1929-1933годов еще более ограничил возможности к продвижению.
Между тем встране происходили существенные экономические и социальные сдвиги. Все болееважную роль в экономике начинали играть новые отрасли промышленности, такие какхимическая и электротехническая. Представлявший их монополистический капиталвсе в большей мере мог составить политическую конкуренцию традиционнымгосподствующим группам — монополистам тяжелой индустрии и прусскому юнкерству,компромисс между которыми в свое время сформировал базу режима Бисмарка. Приэтом экономические и политические позиции юнкерства в межвоенный периоднеуклонно ослаблялись, их положение было подорвано результатами Ноябрьскойреволюции и потерей экспортных рынков. Сдвиги в технологии производства,активно осуществлявшиеся, несмотря на относительный экономический застой, впериод Веймарской республики, изменяли структуру рабочей силы, а такжеположение и перспективы среднего класса16. Усилению дифференциацииспособствовала и высокая инфляция 1921-1923 годов, углубившая расслоение вобществе.
Как и впредреволюционных обществах, рассмотренных нами ранее, наложениетехнологических, экономических и социальных сдвигов на жесткую структуруобщественных отношений вело к фрагментации социальной структуры, распадуобщества на отдельные группы интересов, не способные устойчиво интегрироватьсяв достаточно большие социальные агломерации. Социальную фрагментацию,разъединенность внутри классов и групп некоторые исследователи считают одной изсамых характерных черт Веймарской республики, подчеркивая «поликратический»характер государства, который выражался в тенденции к фрагментации истеблишмента,в «социальной и региональной «геттотизации» (от слова «гетто».), характернойдля немецких политических партий», в растущей сегментации и тупиковом конфликтегрупп, обеспечивших в свое время установление республики», в «отчетливойсегментации рабочей силы», в «противоречиях и конфликтах внутри различныхмонополистических группировок капиталистов». В итоге все население Веймарскойреспублики «оставалось жестко разделенным на бесчисленное множество групп»,причем на старое разделение накладывались «новые социальные структуры, которые,в свою очередь, порождали новые общественно-политические группировки,откалывавшиеся от старых». Из-за глубокой фрагментации «невозможно было достичьсогласия ни по одной общей политической акции».
Подобнаяситуация, как и в других странах, вела к ослаблению государства иподготавливала падение «старого режима». В соответствии с выявленной нами логикойона должна провоцировать начало революционного процесса, который затем проходитвсе рассмотренные выше стадии, определяемые постоянной перегруппировкойсоциальных сил. И лишь когда новая, выросшая в процессе революции элита обрететсилу и единство, произойдет и усиление государственной власти, а революцияподойдет к своему завершению. Однако ситуация в Германии разворачивалась посовершенно иному сценарию. Можно выделить несколько причин, определивших этоотличие.
Приходфашистов к власти завершал политический цикл, начало которому было положеноНоябрьской революцией 1918 года. Правда, этот период не нес в себе всеххарактерных черт революционной траектории — революция 1918 года не пошла дальшеполитических изменений, а как революция социальная потерпела поражение. Однакосоциальные и политические процессы революционного периода существенно повлиялина композицию групп интересов и ожидания, связанные с фашизмом. Пройдя черезэтап «медового месяца» и достаточно далеко продвинувшись в дифференциациии поляризациисоциальных сил, Ноябрьская революция оставила общество готовым к радикализации,однако сама она эту радикализацию не осуществила. Поэтому режим, пришедший вэтих условиях к власти, не мог рассчитывать ни на потенциал всеобщего, хотя икратковременного единства и энтузиазма, ни на стремление общества к демократиии свободе. Те методы и средства, которые он должен был применять, типичны длялюбой радикальной фазы революции: терpop, «внешняя идеология», навязываемаяразличным социальным слоям и группам, активное маневрирование между различнымиинтересами. С этой точки зрения, абсолютно правомерно называть нацизмсовременной формой якобинства.
Рассмотрениенацизма под таким углом зрения позволяет понять многие его особенности, которыеиначе кажутся необъяснимыми или лишенными смысла. Так, обычно отмечаютнелогичность и внутреннюю противоречивость идеологии нацизма, сочетавшейсредневековые, варварские черты, идеализацию патриархальных отношений ссовременными, наиболее передовыми научными веяниями. Между тем, посколькупрактическим назначением нацистской идеологии было согласование и совмещениецелей различных групп, чьи интересы объективно различались вплоть до полнойпротивоположности, подобная двойственность и туманность как нельзя лучшесоответствовала той функции, которую «внешняя идеология» должна выполнять нарадикальном этапе. Особенно важно это было в условиях Германии, где сохранилисьзначительные слои населения, занятые в так называемых докапиталистическихпроизводствах и враждебно относящиеся к модернизации, — мелкие земельныесобственники, ремесленники и мелкие предприниматели. И в то же время странарасполагала мощным потенциалом современной индустрии, стремилась к промышленнойгегемонии. Весьма практически ориентированный характер нацистской идеологиичетко проявляется, например, в вопросе о роли женщины в обществе. Когда рыноктруда был переполнен, активно пропагандировалась и была возведена в ранггосударственной политики идея возвращения женщины в семью, ограничение еефункций рождением и воспитанием детей. Однако, как только экономика перешла навоенные рельсы, ситуация резко изменилась, «выросшая потребность в женскомтруде заставила отойти от прежних идеологических постулатов вплоть до измененияих к середине войны на противоположные».
То же можносказать и о конкретных мероприятиях нацистов, активно маневрировавших междуинтересами различных социальных групп. Все эти группы были вынуждены чем-топоступиться, но в то же время получали и существенные новые приобретения.Крупный бизнес во многом потерял свободу принятия решений, в том числе и поэкономическим вопросам, но приобрел возможность получать высокие прибыли нагосударственных военных заказах, поживиться на «аринизации» еврейскойсобственности и эксплуатировать труд военнопленных. Причем политика нацистов вконечном счете удовлетворила и старые, и новые отрасли промышленности,поскольку перевооружение способствовало развитию и тех, и других, аэкспансионистские планы Гитлера отвечали интересам обеих монополистическихгруппировок, одна из которых ориентировалась на экспансию в западномнаправлении, а другая — в восточном. Рабочие лишились защиты своихэкономических и политических интересов через профсоюзы, страдали отзамораживания заработной платы, однако получили практически гарантированноеправо на труд, поскольку проблема безработицы была быстро решена. Если кмоменту прихода фашистов к власти треть рабочей силы оставалась без работы, ток концу 1936 года в стране была достигнута полная занятость. Хотя нацисты иотбросили наиболее радикальные положения своей программы, касавшиеся интересовсреднего класса, а подготовка к войне отодвинула потребности этого слоя навторой план, тем не менее, на практике режим сохранил определенную ориентациюна средние слои. Были приняты меры по защите мелкой розничной торговли отконкуренции со стороны крупных торговых центров. Осуществлялась политикаснижения процентной ставки, что облегчало финансовое положение мелкихпроизводителей. В отраслях с особо острой конкуренцией проводилосьпринудительное картелирование, направленное в первую очередь на защиту мелких исредних производителей. Под особое покровительство попало сельское хозяйство:нацисты отдавали приоритет его интересам даже в ущерб другим секторамэкономики, а от потребителей Гитлер требовал «нести жертвы ради крестьянства».
Такимобразом, можно действительно найти немало общего в политике нацистов и режимоврадикальной стадии революции. Однако в одном отношении их отличие было оченьсущественным. Если, при всей своей склонности к радикализму и террору, власть,скажем, якобинцев по сути была достаточно слабой и неустойчивой, то нацистамудалось создать сильное государство, которое пользовалось массовой поддержкой.Судя по всему, тенденции, связанные с повышением роли государства, оказались принципиальноважными. Именно они позволили сделать государственное вмешательство в различныесферы жизни общества столь широким, возможность централизованного стягиваниявоедино противоречивых интересов — столь эффективной, а подчинение индивидагосударству — столь полным. Тоталитаризм как результат совокупности всех этихфакторов представляет собой продукт зрелого высокоорганизованного общества, онбыл просто недоступен радикальным режимам предшествующих революций.
Одна изпричин, позволивших нацистам создать сильное государство, состояла в том, чтофакторы, которые обеспечивали временное единство различных слоев населения идавали радикальным силам возможность какое-то время оставаться у власти, сталив Германии постоянно действующими. Два момента сыграли принципиальную роль:постоянное наличие общего врага и общей цели. В предшествующие историческиепериоды необходимость защиты завоеваний революции позволяла объединитьразличные силы против общего врага, хотя бы на время смягчая раскалывающиеобщество противоречия интересов. Но как только непосредственная угрозапропадала, фрагментация общества вновь выступала на первый план, что сразу жесказывалось на судьбе радикалов. В период прихода нацистов к властипротиворечия в обществе были чрезвычайно обострены, однако серьезной угрозывооруженного сопротивления внутри страны, и тем более опасности внешнейинтервенции, не существовало. Нацисты искусственно создавали образ врага итщательно поддерживали его на протяжении всего существования своего режима.Сначала в этой роли выступали левые силы, затем — евреи и другие неарийцы18.И хотя подобный подход апеллировал к самым низменным, шовинистическиминстинктам, нацистам удалось умело использовать его для поддержания иллюзорногоединства арийской расы, «вынужденной» добиваться господства во враждебном мире.
Нацистыиспользовали не только механизмы «единства против», столь характерные длядругих революций. Им удалось также в гораздо большей степени, чем ихпредшественникам, найти позитивную, объединяющую нацию цель. Борьба за«жизненное пространство» стала тем иллюзорным способом разрешения внутренних,раздирающих общество противоречий, который на какое-то время устроилпрактически все слои населения и позволил скоординировать их усилия длядостижения этой цели. Действительно, промышленники в результате завоеванийрассчитывали получить в изобилии источники сырьевых ресурсов, дешевую рабочуюсилу и неограниченные рынки сбыта. Мелкие производители надеялись, что в этихусловиях «всем хватит места под солнцем» и угроза конкуренции со стороныкрупного капитала будет не столь опасной. Крестьян, а также всех тех, кто хотелзаняться сельским хозяйством, привлекала перспектива получить новые плодородныеземли. Престиж и влияние армейских кругов повышались в результате войны как таковой.Немецким рабочим была обещана возможность заниматься квалифицированным,творческим трудом, тогда как тяжелую неквалифицированную работу оставляли длянеарийцев. Успех и процветание нации в целом предполагалось обеспечить за счетгосподства над другими народами и их нещадной эксплуатации. Таким образом,режим предлагал нации не только общий высокий идеал, но и весьма земные выгодыдля различных слоев элиты и населения в целом. Вот почему пропаганда оказаласьнастолько эффективной, что позволила объединить общество.
Сходствометодов воздействия на общество, которые использовали нацисты и радикальныереволюционеры предшествующих эпох, еще не дает ответа на вопрос, насколькоглубокими оказались реальные преобразования, проведенные режимом Гитлера. Или,другими словами, существует ли на самом деле феномен нацистской революции, аесли взять более широко — вообще феномен фашистских революций. По этому поводудо сих пор продолжаются активные дискуссии. Ряд специалистов выдвинули идею онацистской «революции разрушения», которая по сути своей являлась социальнойреволюцией, порывающей с остатками характерных для германского обществапатриархальных отношений, освобождающей из-под гнета этих отношенийиндустриальное капиталистическое общество и тем самым давшей независимо отнамерений политиков «мощный импульс модернизации». Другие авторы, напротив,подчеркивали консервативные и реакционные черты нацистской политики,рассматривая ее как реакционный способ стабилизации германского общества илидаже как контрреволюцию. Существуют и подходы к объяснению феномена нацистскоймодели, ставящие в центр внимания баланс сил между исходной революционнойдинамикой гитлеровского движения и консервативным воздействием существующегонемецкого истеблишмента: «Хотя подлинные стержневые идеи фашизма несли в себеподлинную революционную динамику, в большинстве случаев она была нейтрализованаили заторможена силой традиционного консерватизма либо в обществе в целом, либов самом движении… Везде пришлось идти на компромиссы, и только в Германии,Венгрии и Румынии фашизм действительно сохранил существенный компонент своегореволюционного порыва». Естественно, оценка нацистского режима во многомзависит от того, насколько глубокие изменения и насколько существенный разрыв спрошлым вкладывают различные исследователи в термин «революция». В целом же длясовременного понимания нехарактерно отнесение нацизма к социальным революциям,хотя и признается, что нацисты внесли в немецкое общество немало новыхэлементов как модернизационного, так и антимодернизационного типа.
Не вдаваясь втерминологические дискуссии, попытаемся проанализировать, как повлияла политиканацистского режима на внутренние ограничители, которые лимитировали возможностьгерманского общества адаптироваться к вызовам времени. Если говорить осоциальных барьерах, то общепризнанно, что нацисты сделали принципиальные шагипо их разрушению. Важнейшая социальная задача режима состояла в том, чтобы«преодолеть жесткость социальной структуры и отсутствие социальной мобильностив рамках старого общественного порядка, предложив возможности продвижения ивозвышения, основанные на собственных достоинствах и успехах, а не насоциальном положении и унаследованных правах». В результате влияние феодальных,доиндустриальных элит было подорвано. Они утратили прежние позиции в армии и надипломатической службе и потерпели окончательное поражение после провалазаговора против Гитлера в 1944 году. Прусское юнкерство как политическая силаперестало существовать. Произошла существенная демократизация механизмапродвижения в армии, причем к середине войны было окончательно признано, чтолишь личные качества и заслуги могут быть основанием для продвижения по службе.Неформализованный, незабюрократизированный механизм принятия решений в Третьемрейхе, создание и сталкивание друг с другом альтернативных структур,выполняющих схожие функции, подрывали роль и корпоративную замкнутостьтрадиционного чиновничества. Выше уже говорилось, что нацистский режимстремился уничтожить статусные перегородки внутри рабочего класса. Некоторыеисследователи утверждают, что и региональная замкнутость таких областейГермании, как Саар, Рур, Бавария, усилиями нацистского режима была существенноослаблена. Кроме того, сама по себе идеология тоталитаризма как бы уравнивалавсех, вне зависимости от статусов и званий, перед всеохватывающей силойтоталитарного государства. Таким образом, нацистам удалось осуществить«статусную революцию», изменившую механизмы вертикальной мобильности в обществеи устранившую существенные ограничители в этой области, что позволило режимууспешно решить задачу интеграции гетерогенных социальных групп в единуюнациональную общность.
Очевиднотакже, что нацизм оказал влияние на систему мифов и ценностей германскогообщества, в первую очередь через воздействие на немецкую молодежь. Именно вобласти социализации молодого поколения нацисты добились наиболее впечатляющихидеологических успехов. И хотя историки расходятся в оценках глубины ипродолжительности этого влияния, нельзя не признать, что в результате деятельностинацистов перенести старые немецкие традиции и ценности в послевоенную Германиюсделалось исключительно трудно.
В экономикеситуация была не столь однозначна. Противоречия высокомонополизированногохозяйства нацисты попытались разрешить путем активного государственногоинтервенционизма, резко ограничив право частных собственников приниматьрешения, но не изменив, во всяком случае формально, форму собственности.Масштабное ее перераспределение происходило лишь в процессе «ариизации»еврейского капитала и не привело к значительным социальным сдвигам. Создаетсявпечатление, что в этой сфере цели нацистов были сугубо консервативными. Тем неменее, возникает два принципиальных вопроса относительно экономической политикинацизма.
Во-первых,какоймасштаб ограничения прав принятия решений по использованию собственностипревращает ее из определенно частной в некую новую, переходную форму, прикоторой, по словам Гитлера, «каждый собственник должен считать себя назначеннымгосударством». По свидетельству современников, «германскийработодатель 1939 года был «свободен» только в отношении внутренней организациисвоего предприятия и подбора менеджеров. Вся прочая деятельность — установлениеуровня зарплаты и цен, присоединение к картелям, распределение прибылей,использование кредитов, выбор рынков, форма конкуренции и реклама, инвестиции ипереход на новую продукцию — все это предопределяло или, по меньшей мере,рекомендовало государство». Масштабы изменений характера собственности подчасоценивают как разрыв с капиталистическим обществом, утверждая, что фашистскиережимы «настолько изменили правила игры, что возникла новая система», несводимая ни к капитализму, ни к социализму, но представляющая собой «третийпуть».
Во-вторых,каковыбыли возможные направления дальнейшей эволюции экономической системы нацистов.Первоначально проводившаяся ими экономическая политика не привела кформированию жизнеспособного механизма, режим преследовали серьезныехозяйственные трудности — «хроническая нехватка иностранной валюты, сырья итрудовых ресурсов, деформации, ограничения, «перегрев» экономики, напряженностьплатежного баланса, инфляционные проблемы». Некоторые видят в этомподтверждение саморазрушающего характера нацистской системы, не способнойобеспечить собственное воспроизводство и страдающей глубокойдисфункциональностью. Другие же утверждают, что нацистская революция не былазавершена, и война представляла собой не только способ внешних завоеваний, но имеханизм радикализации внутренней политики.
Такимобразом, истинная «революционность» нацистского режима до сих пор остаетсяпредметом дискуссий. По нашему мнению, в этом случае можно говорить о революции«сверху», хотя, возможно, и о незавершенной революции. Однако ее воздействие нагерманское общество было во многом схожим с ролью «сталинской революции» дляРоссии. Преодолевая некоторые противоречия, лимитирующие развитие вкраткосрочной перспективе, и снимая некоторые ограничители, оставшиеся отпрошлого, нацисты стремились создать систему общественных отношений, котораянеизбежно накладывала серьезнейшие ограничения на долгосрочный прогресс. Однакоэти потенциальные ограничители были сняты в результате поражения Германии воВторой мировой войне. Насильственная перестройка механизмов функционированияобщества, проведенная в условиях оккупационного режима, позволила ЗападнойГермании осуществить переход на устойчиво эволюционную траекторию развития.
Особая рольгосударства в межвоенный период предопределила специфику адаптации общества ксоответствующим переменам не только в Германии. Она повлияла на механизмыпреобразований общественных отношений практически во всех странах, которые несмогли осуществить приспособление эволюционным путем. Можно выделить двепринципиальные особенности этого процесса. Во-первых, в большинствесвоем радикальные преобразования того времени, стояли где-то на грани реформ«сверху» и революций «сверху». Иными словами, власть сохраняла контроль заразвитием событий и играла ведущую роль в осуществляемых переменах.Характерными примерами являлись фашистский режим в Италии, диктатуры вПортугалии и Испании, а также некоторые военные режимы, проводившиезначительные преобразования в Латинской Америке.
Во-вторых,дажете революции, которые начинались как движения «снизу», не смогли разрешитьприсущие обществу противоречия и заканчивались революциями «сверху»,стягивающими общество в единое целое тоталитарными механизмами. Наряду снацистской революцией наиболее яркий пример такого развития событий —«сталинская революция» конца 20-х — начала 30-х годов. Сопоставление двухрежимов, их схожих и несхожих черт имеет долгую традицию и до сих пор порождаетразногласия. Остается дискуссионным вопрос, правомерно ли объединять их подобщим термином «тоталитаризм» или каждый из этих режимов представляет собой сугубоспецифическое явление.
С точкизрения теории революции подобное сопоставление также представляет большойинтерес, поскольку позволяет глубже понять особенности революционных процессов,характерных для межвоенного периода. Очевидно, что в обоих случаях государствобрало на себя разрешение противоречий в обществе, которое оказывалосьнеспособным выработать механизмы саморегулирования и адаптации. Это происходилов условиях, когда стоявшие и перед Германией, и перед СССР объективные проблемынамного превышали присущий этим странам потенциал внутренней интеграции иединства действий. В обоих случаях в центре конфликта находились не вопросыперераспределения собственности, а проблемы преодоления внутренних противоречийсистемы, обеспечения единства интересов. В обоих случаях механизмырегулирования конфликтов в рамках нормальных юридических процедур оказывалисьнеэффективными, и ситуация постепенно обострялась, становилась взрывоопасной.Задачи, решаемые в революциях «сверху», были во многом схожими, что предопределилои общие черты обоих режимов. Однако существовали и глубокие различия.
Средипротиворечий, которые привели к необходимости обоих революций «сверху», именнофрагментация общества играла принципиально важную роль. Однако Сталин имел делос очень специфическим типом экономической фрагментации, в основе которой былине столько противоречия зрелого индустриального общества, сколько подрывбольшевиками отношений частной собственности. Сложившаяся в результате действийбольшевиков экономическая структура не позволяла проводить целенаправленнуюполитику, базирующуюся на реальных экономических интересах и механизмах. В 20-егоды она состояла из двух основных элементов: из крестьянства,«осереднячивание» которого снижало товарность сельского хозяйства и егозависимость от внешних экономических стимулов, и из крупной промышленности, где«командные высоты» были в руках бюрократии.
Сложившаяся встране система интересов была крайне сложной и противоречивой. С одной стороны,для сохранения политической власти в своих руках бюрократической элите былонеобходимо подавить крестьянство и обеспечить высокие темпы индустриализации. Сдругой стороны, при отсутствии частной собственности этот общий политическийинтерес не мог трансформироваться в непосредственный экономический интерескаждого члена элиты, обеспечивая единство действий ради достижения общей цели. Каксправедливо отмечал М. Левин, бюрократия по своей природе «имеет тенденциюраспадаться на мощные, плохо поддающиеся координации бюрократические кланы,каждый из которых стремится к полному контролю в своей сфере, что может, приотсутствии противодействия, разорвать на части единую государственнуюсистему...». Таким образом, в советской системе действовали жесткиеограничители, которые препятствовали ее приспособлению к потребностяминдустриализации.
Тем самымсталинский режим, как и нацистский, должен был стягивать фрагментированноеобщество в единое целое тоталитарными механизмами, однако в совершенно иныхусловиях. Его действия были направлены на насильственное подавлениепротиворечий в самой элите и в других слоях населения — разумеется, с цельюукрепления положения этой элиты, а не ее ослабления или ущемления ее интересов.Это предопределило и методы, применяемые властью. Здесь также прослеживаетсяобщность с нацистским режимом, поскольку была использована вся совокупностьхарактерных для радикальной фазы революции инструментов, дополненная созданиемобщего врага («враги народа») и общей цели («догнать и перегнать») какстабилизаторов радикальной политики. В то же время маневрирование не игралоздесь столь уж существенной роли, так как на стадии термидора политикаориентировалась преимущественно и непосредственно на элиту. Поскольку жеисходное противоречие — отсутствие мотивации собственника у членов господствующейэлиты — в подобной системе не могло быть преодолено, негативные механизмыобъединения общества («единство против») оказывались гораздо эффективнеепозитивных («единство за»). Именно этим можно объяснить постоянноевозобновление и невиданные даже для нацистов масштабы внутреннего террорасталинского режима. Лозунги индустриализации, модернизации, наращивания военноймощи хотя и выполняли функции единой цели, носили скорее идеологическийхарактер и не были столь однозначно ориентированы на интересы отдельныхсоциальных слоев и групп, как идея «жизненного пространства» у нацистов.
Анализ общихчерт, присущих радикальным преобразованиям межвоенного времени, подводит нас квыделению особого класса революций, имеющих определенную специфику по сравнениюс революциями предшествующих периодов. Этот тип революций можноохарактеризовать следующими основными отличиями.
Во-первых,ихцентральный конфликт не связан с определением прав собственности илиперераспределением собственности как таковой, он разворачивается вокругмеханизмов регулирования противоречии между существующими социальными слоями игруппами — противоречий, которые не могут быть разрешены при помощи нормальных,традиционных, юридически установленных рамок и процедур.
Во-вторых,политическиеинституты выступают здесь не в качестве непосредственных выразителей интересовотдельных социальных слоев, но, напротив, как средства массовой мобилизации,позволяющие интегрировать местные, групповые, частные интересы в единуюсистему, направленную на достижение общей цели.
В-третьих,государствоберет на себя стягивание разрозненных интересов в единое целое насильственными,тоталитарными механизмами, применяя методы, присущие радикальной фазе любойреволюции, но используя при этом внутренние стабилизаторы, позволяющиепроводить такого рода политику в течение длительного периода времени.
В-четвертых,хотятакие революции способны обеспечить позитивный результат в краткосрочнойперспективе, их более отдаленные последствия обычно бывают разрушительны, апорождаемые ими ограничители долговременного развития оказываются чрезвычайноустойчивыми и не позволяют обществу выйти на эволюционную траекторию развития вбудущем.
Можно спорить о том, стоит ли называтьподобного рода феномены революциями, хотя их внутреннее родство с таковымидостаточно очевидно. Можно также обсуждать, какой термин в наибольшей меревыражает их внутреннюю сущность: тоталитарные революции, фашистские революции ит.п. В данном случае мы их будем называть «мобилизационными революциями» — вотличие от «либе-рализационных», характерных для начальных этапов развитиякапитализма и представлявших основной тип революций в XVII-XIX веках. Но ужевсе революции начала XX века несли в себе сильные мобилизационные черты, а вмежвоенный период этот тип революций стал господствующим.3. Марксизми современная российская революция
Анализреволюционных процессов первой половины XX века, и особенно в межвоенныйпериод, позволяет понять, что было правильного и что неправильного вмарксистском видении будущего. Тип противоречий, породивший подобного родареволюции, был достаточно адекватно предсказан К. Марксом. Его заслуга состоитв том, что он сумел показать связь технологического уклада, развившегося кэтому времени, и господствующего типа работника с обострением конфликтовиндустриального общества. Однако пути разрешения этих конфликтов былипредсказаны классиками марксизма совершенно ошибочно. Вместо утопии обесклассовом обществе всеобщего равенства и братства, где «свободное развитиекаждого является условием свободного развития всех», на практике осуществиласьанти-утопия24. Стандартизированный, до предела упрощенный в своихпотребностях человек, поставленный в жесткую систему правил и ограничений, неимеющий ни возможностей, ни желания проявлять собственную индивидуальность, инад этой безликой массой — государственный спрут, проникающий во все порыобщественной жизни… Эта картина, характерная для антиутопий первой половиныXX века, оказалась гораздо ближе к действительности тоталитарных режимов, чемобщества, порожденные фантазиями Фурье и Оуэна. Впрочем, это напрямую вытекалоиз самого характера породивших подобную систему противоречий. Сведение функцийработника к «частичному рабочему», выполняющему монотонные, однообразныефункции; массовое производство однотипной, стандартизированной продукции,осуществляющееся в гигантских, жестко централизованных объединениях, — все это,если использовать марксистские представления о механизмах взаимосвязипроизводительных сил и производственных отношений, а также об основополагающейроли экономических отношений в структуре общества26, оставляло малопростора для свободного, творческого труда. Скорее это должно было привести, ина практике привело, к появлению обществ, где «тюрьмы похожи на фабрики, школы,казармы и госпитали, которые, в свою очередь, очень напоминают тюрьмы», анаучные прогнозы невозможно отличить от самых мрачных фантазий авторовантиутопий. Так, известный советский специалист по организации труда А. Гастевписал в 20-е годы: «Чисто человеческое рабочее нормирование труда было смутнымпредчувствием твердого машинного нормирования труда, в котором тонет всякийсубъективизм и торжествует голый принцип технологии, превращающийся мало-помалуиз чисто технической проблемы в социальную… Постепенно расширяясь,нормировочные тенденции внедряются в… питание, квартиры и, наконец, даже винтимную жизнь вплоть до эстетических, умственных и интеллектуальных запросовпролетариата… Мы идем к невиданно-объективной демонстрации вещей, механизированныхтолп и потрясающей открытой грандиозности, не знающей ничего интимного илирического».
Подобногорода тенденции действительно проявлялись во всех сферах общественной жизни,затрагивая науку, искусство, политику, идеологию. Описывая особенности межвоенногопериода в Германии, Д. Пойкерт отмечал аналогичные процессы: «То было времягромадных марширующих колонн, грандиозных собраний, гигантских спортивныхсостязаний и масштабных театральных представлений, равно как и массовогопроизводства в промышленности и масштабных строительных форм в архитектуре.Организационным принципом, лежащим в основе в общем-то военизированнойобщественной жизни, была стандартизация отдельных элементов: регламентацияповедения вовлеченного в этот процесс населения и сведение базовых компонентовк крайне упрощенным, можно сказать кубическим, формам».
После Второймировой войны ситуация начала постепенно меняться. Изменяется тип используемыхтехнологий, под воздействием научно-технической революции возрастает значениетворческой, инновационной деятельности. Повышается роль работника впроизводственном процессе, конечные результаты все больше начинают зависеть отинициативы и ответственности на всех уровнях организации производства. Врезультате относительно снижается значение вертикальных связей, построенных попринципу «команда — исполнение», усиливается роль горизонтальной координации иучастия подчиненных в выработке решений. Совокупность этих процессов означает,что тот тип разделения труда, который превращал работника в «частичногорабочего», постепенно отмирает, а с ним уходит в прошлое описанная Марксомсистема обобществления со всеми свойственными ей противоречиями. Тем самымисчезает и угроза появления новых тоталитарных режимов как способа преодоленияэтих противоречий.
Однако этововсе не значит, что методологический принцип, на основе которого строилисьМарксовы прогнозы, окончательно устарел. Если технологический уклад,развивавшийся с конца XIX века, требовал все большей централизации, то новыесовременные технологии воздействуют на структуру общественных отношений вомногом в противоположном направлении. Причем некоторые исследователи прямопризнают плодотворность общего марксистского подхода для понимания этихизменений, которые могут быть объяснены «с классической марксистской точкизрения как пример противоречия между производительными силами ипроизводственными отношениями. Маркс и Энгельс в 1848 году утверждали, чтообщественная природа крупномасштабного промышленного производства приходит вконфликт с индивидуалистической природой капиталистических производственныхотношений. Сталинский успех в создании тяжелой промышленности при помощицентрализованного планирования связан как раз с этим моментом. Однакоиспользование информационных технологий является индивидуализированным исвободно развивающимся процессом. Унаследованные от социалистической плановойсистемы централизованные производственные отношения противоречат силамсвободного движения информационных потоков».
Вместе сосменой характера обобществления производства уходит в прошлое и мобилизационныйтип революций. События в СССР и Восточной Европе подтверждают, что длясовременного периода вновь характерны революции либерализационного типа,который обеспечивает снятие сковывающих развитие общества ограничений и предписаний.Именно поэтому сравнение российских событий с более ранними революциями — вАнглии, Франции и Германии XVII-XIX веков — во многих отношениях представляетсяболее плодотворным, чем сопоставление с процессами, характерными для болееблизкого в историческом отношении межвоенного периода.
Такимобразом, та часть марксистского наследия, применимость которой к анализуроссийской революции достаточно широко признается исследователями, не имеетотношения к процессу классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом либо кмарксистскому видению будущего общества. Она связана в первую очередь смарксистскими представлениями о механизмах общественного прогресса в широкомсмысле этого слова, роли различных элементов в этом процессе и типепротиворечий, характеризующих исчерпанность того или иного общественного строяс точки зрения перспектив развития технологии и производства в целом. И поэтомуна тех этапах развития, когда общество переживает период радикальных перемен вструктуре и организации производительных сил, «экономический материализмостается мощным аналитическим и прогностическим средством, причем это никак независит от краха светской религии и социалистического эксперимента, связанных сименем его основателя»(Гайдар).
Источники и литература
1 ГайдарЕ.Т. Дни поражений и побед. М.: Вагриус, 1996.
2 Гайдар Е.Т. Государствои эволюция // Гайдар Е.Т. Сочинения. Т. 2. М.: Евразия, 1976.
3 Гимпельсон Е.Г. Военныйкоммунизм: политика, практика, идеология. М.: Мысль, 1973.
4. ДалинС.А. Инфляция в эпохи социальных революций. М.: Наука, 1983.
5. КондратьевН.Д. Избранные сочинения. М.: Экономика, 1993.
6. ЛенинВ.И. Полное собрание сочинений. 5 изд.
7. ЛенинВ.И. Об оценке текущего момента. 1908. // Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 17.
8. ЛенинВ.И. План брошюры «О продовольственном налоге» // Ленин В.И. Поли. собр. соч.1921а. Т. 43.
9. МарксК. К критике политической экономии// Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т.13.
10. Маркс К. ВосемнадцатоеБрюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 8.
11. Маркс К. Капитал // МарксК., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 23.
12. Фукуяма Ф. Конец историии последний человек. М.: ACT, 2004.