--PAGE_BREAK--Соединенные Штаты действительно очень хотели аннексировать Кубу, но этот остров был слишком лакомым куском, чтобы великие державы позволили бы США получить его, а сами Штаты еще не столь сильны. Чтобы взять его силой. Осознавая это, а также то, что Испания совсем слаба, американские правящие круги опасались главным образом того, чтобы Куба не попала в руки ни к какому европейскому государству. Наиболее дальновидной и стратегически оправданной на тот момент являлась политика поддержки испанских интересов на острове, тем более, что Испания действительно могла потерять Кубу – постоянные повстанческие войны против колониальной власти Испании стали неотъемлемой частью жизни острова. Кроме того, испанцами было известно, что Англия тайно поддерживает инсургентов, поэтому политика поддержки испанских интересов на острове давала Соединенным штатам большие преимущества. В тот период, когда английское влияние на Кубе было даже сильнее американского (вторая четверть XIX века), поддержка интересов Испании американским правительством становится особенно ощутимой.
Когда в связи с восстанием негров на Кубе в 1843 распространились сообщения о том, что правительство Великобритании под предлогом защиты британских граждан на Кубе намереваются оккупировать остров и готовят для этой цели морскую экспедицию, государственный секретарь США Вебстрер, ссылаясь на доктрину Монро, заявил, что США не допустят занятия под тем или иным предлогом этого острова британскими агентами или войсками и что в случае попытки вырвать Кубу у Испании, последняя может спокойно положиться на все военно-морские силы США.
Официальные лица в Вашингтоне и дипломаты всячески выражали испанцам сочувствие и поддержку. В частности, один из влиятельных дипломатов США публично предложил испанскому генерал-губернатору Кубы повесить зачинщиков очередного восстания, а затем проследить, кто из европейских стран запротестует, и установить таким образом источник поддержки повстанцев.
Но это лишь одна сторона медали. На самом же деле все обстояло сложнее. Пока правительство распылялось в теплых словах Испании, между американскими и кубинскими берегами курсировала целая флотилия флибустьеров, поставлявших инсургентам все необходимое. При этом правительство Штатов неоднократно заявляло об ужесточении контроля за своей торговлей с Кубой, но на деле никаких реальных, способных изменить ситуацию, мер не предпринималось. В 1849 году американцы пытались разыграть на Кубе свой любимый сценарий, который уже был опробован против той же Испании в Мексике и будет неоднократно применяться для достижения присоединения новых территорий или получения прав протектората над ними: свержение старого правительства, организация восстания под проамериканскими лозунгами, жест доброй воли правительства США, милостиво соглашающегося на присоединение новой территории. При помощи американских правящих и финансовых кругов в 1849-50 годах были организовал две экспедиции генерала Лопеса — испанца, близкого к креольской знати с целью овладеть Кубой. Обе экспедиции Лопеса были разбиты, а когда в 1851 он собрал третью, испанцы поймали и повесили его.
К началу пятидесятых годов позиции США на острове заметно усилились, что обеспокоило Англию и Францию, всячески старавшихся противодействовать этому усилению, но сильно занятых подготовкой войны с Россией. Поэтому державы в 1854 совместно предложили США подписать конвенцию о взаимной гарантии сохранения испанского суверенитета над Кубой. Проект этой конвенции получил название Остендский манифест. США отказались, резонно сославшись на доктрину Монро и то, что интересы США на Кубе несравненно больше, нежели английские или французские хотя бы даже потому, что остров находится в ста километрах от США.
После 1856 года наблюдается некоторое успокоение в «кубинской проблеме», что связано, во-первых, с охлаждением Англии и Франции, переключивших свое внимание на события на Балканах и в Крыму. Во-вторых, Испания ясно показала, что не уступит Кубу, а США еще не осмеливались открыто вмешиваться в конфликт метрополии и колонии, который становился все ожесточеннее.
Первая попытка купить остров у Испании относится к 1849 году, когда американское правительство предложило Испании за него 100 млн долларов.[16] В 1854 году США попытались предпринять новую попытку покупки Кубы, теперь они были готовы заплатить за нее 130 млн долларов, однако, Испания опять отказалась.
На протяжение шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых Штаты постоянно пытаются отстранить Испанию от управления островом. Вопреки всем предписаниям Монро, дипломатия США готова была на величайшие усилия, чтобы заставить Испанию частью просьбами, частью угрозами дать согласие на независимость Кубы, «но если СШ и Испания в течение всего этого периода избежали перехода к военным действиям, то лишь благодаря терпению и сдержанности последней»[17] что, безусловно, объясняется не гуманностью и миролюбием Мадрида, а лишь осознанием собственной слабости. Кроме того, ни в шестидесятых, ни в семидесятых, ни даже в середине девяностых годов США не были готовы к войне. В шестидесятых годках флот США был практически полностью деревянным, а состояние экономики даже в первой половине 90-х не позволяло развязывать агрессивной войны.
Социально-экономическая и политическая ситуация на о. Куба и в США к концу 19 в. Предпосылки войны.
Гражданская война, окончившаяся в 1865 году, принесла не только громадные людские потери и ущерб хозяйству страны – «тяжелым жертвам противостояли богатейшие возможности, открывшиеся перед промышленным капиталом».[18] В частности, победа над плантаторами снесла внутренние территориальные преграды, что дало сильнейший импульс широкому железнодорожному строительству, способствовавшему промышленному подъему и открытию новых месторождений полезных ископаемых. В итоге, в течение тридцати лет протяженность железных дорог увеличилась в 6,5 раз и к 1890 составляла 286000 км, то есть протяженности всех железных дорог в мире вместе взятых.[19]
Можно выделить наиболее важные факторы, благодаря которым стал возможен тот феноменальный подъем американской экономики, который мы видим в 80-х, 90-х гг. Во-первых, это аграрная система – нерабовладельческая, основанная частном предпринимательстве, и связанные с ней общественные отношения – колонизация, раздача гомстедов. Во-вторых, высокий уровень развития европейской техники и финансов. Ну и наконец, немаловажным был и прилив рабочей силы (китайцы, японцы), увеличение городского населения, повышение таможенных тарифов на импортные товары в 1,5 раза. Все это привело к тому, что к концу 19 века США по национальному богатству и состоянию важнейших отраслей промышленности занимает первое место в мире.
Постепенно внутренние ресурсы страны исчерпываются, а потребности капиталистов становятся больше, в связи с чем они все чаще и чаще смотрят за пределы государственных территорий США. Внешняя торговля США значительно увеличивается, а к началу восьмидесятых внешнеторговый баланс становится активным, чему значительно способствовали покровительственные пошлины.
В поисках новых рынках, источников сырья и сферы выгодного приложения капитала американцы начинают проникать в Мексику, Венесуэлу, Гондурас, Кубу, Гаити, на Гавайские острова. Там появляются капиталисты из США, заводят свои плантации, фабрики и заводы, активно продвигаются торговцы.
В течение 19 века США все больше и шире проникают в Кубинскую экономику, постепенно вытесняя оттуда англичан. К 1895 году стоимость сахарных плантаций на Кубе, принадлежавших США составляет уже 20 млн песо, 75% всей продукции вывозится в США. Таким образом, США становятся главным покупателем и поставщиком для Кубы. К середине 90-х гг как бы Испания не пыталась бы изолировать свою колонию от иностранного влияния, это бы только обернулось потерями для самой Кубы и Испании, так как большая часть таможенных сборов Кубы – основного дохода метрополии – достигалась от торговли с США. Кроме того, сама Испания, все больше отстающая экономически не могла конкурировать с американскими товарами более дешевыми и более качественными и более близкими.
В 1896 году американские инвестиции в кубинскую экономику составляют 50 млн долл [20], торговый оборот стремительно возрос с 64 млн долларов в 1889 году до 96 млн в 1894 году. [21]
Как уже говорилось, ситуация на самом острове в течение всего столетия была тяжелой. По всей территории и в соседних странах, были разбросаны различные повстанческие организации, наиболее известными же были «Солнце Боливара» и «Легион черного орла». Повстанцы пользовались широкой поддержкой сторон, заинтересованных в отделении Кубы от Испании.
Тем временем отношения между Испанией и Кубой все ухудшались, власти уже понимали, что не смогут удержать остров на прежних условиях, повстанческое движение становилось все шире и шире, и после долгих переговоров испанское правительство в 1878 году подписало Цанхонский договор. По нему Куба получала самоуправление под суверенитетом Испании. Это решение не успокоило население, активно поддерживаемое американскими флибустьерами-контрабандистами, «настоящей флотилией, сновавшей между портами американского побережья и берегами Кубы.[22] Несмотря на все заверении правительства США о собственном нейтралитете, никто из историков, рассматривавших проблему предвоенных испано-американских отношений, не сомневается в причастности Штатов не только к контрабандистским рейдам на остров американских каботажных судов, но и в активном субсидировании кубинских повстанцев.
Ситуация на самом острове была катастрофической: «управление находится на последней стадии неразберихи и беспорядка, армия, истощенная и обескровленная, находящаяся в госпиталях, не имеет сил для борьбы и даже для того, чтобы держать оружие. Более 300000 концентрированных гибнущих от голода и нищеты, окружают города; разрушенная страна подавленная истинным ужасом, вынужденная бросать свою собственность, стонет от жесточайшей тирании, не имеет другого выхода из своего кошмарного положения, как увеличить ряды мятежников». [23]
Куба уже давно перестала быть доходной для испанцев, бюджет Кубы уже несколько десятилетий был убыточным, так как единственные ренальные денежные поступления либо уходили в Испанию, либо разворовывались чиновниками, дошедшими до последней стадии коррумпированности и продажности. Свое назначение на Кубу они воспринимали не как возможность выслужиться или сделать карьеру (на Кубе это было невозможно, так как любые попытки реформирования при старой колониальной системе были заранее обречены на провал), а как возможность обогатиться и выкачать из полудохлой экономики острова последнее. Политическими правами на Кубе не обладали даже прямые потомки испанцев, не говоря о метисах, лишь приехавшие из метрополии испанцы.
Испанские солдаты тоже как огня боялись отправки на Кубу, так как бушевавшие там восстания не затихали ни на день, климат острова был совершенно нездоровым, более половины приехавших из Испании тяжело заболевали желтой лихорадкой, а на каждого убитого в испанской армии было четверо раненых и одиннадцать (!) умерших от болезни.
Кубинское восстание 1895-98 гг.
К 1895 ситуация на острове стала совсем тяжелой. Революционные настроения достигли апогея, и 14 апреля 1895 года на остров высадились предводители освободительного движения Кубы – Хосе Марти и Максимо Гомес. С этого времени действия восставших приобретают активный характер. Повстанцы или инсургенты, как они часто называются в довоенной литературе, двигались по острову, всюду формировали новые шайки, забирали лошадей, сжигали и крушили все на своем пути.
Кубинским повстанцам противостоял испанский маршал Мартинос Кампос, стоявший во главе почти пятнадцатитысячного отряда регулярных войск и шестидесятитысячного корпуса волонтеров.[24] Первоначальная тактика маршала заключалась в занятии населенных пунктов восставших провинций и охране небольшими отрядами фабрик и сел. Но в связи с тем, что инсургенты прекрасно знали сельскую местность и поддерживались местными жителями, истребить их вне населенных пунктов было очень проблематично. Испанское правительство посчитало действия Кампоса недостаточно убедительными, и он был заменен генералом Вейлером. Последний начал проводить очень жесткую политику, ввел целый комплекс административных мер. Во-первых, населению поселков и ферм было предписано оставить свои жилища, прекратить обработку полей и собраться к городам или другим пунктам, где имелись испанские гарнизоны. Непереселившихся жителей причисляли к инсургентам и нещадно карали.
Политика Вейлера была так жестока, что многие очевидцы писали, что многие офицеры предпочитают военный трибунал исполнению его приказов: «Приказы Вейлера были до того бесчеловечны, что многие генералы предпочитали, теряя службу, чуть ли не бежать с острова, но не выполнять их».[25] Вейлер своей бесчеловечной политикой окончательно подорвал позиции Испании, последние поддерживающие метрополию жители начал присоединяться к восстанию. Внештатный консул Российской империи в Гаване крупный собственник и плантатор Ф. Трюфэн писал в Петербург: «в каждом жители кубинской деревни восставшие находят поддержку».[26]
Повстанцы действовали все успешнее. В 1895 они захватили практически всю восточную часть острова, постепенно начали двигаться на запад, где встречали горячую поддержку со стороны мирных жителей. Чрезвычайный посланник Российской империи в США Э.П. Коцебу писал, что «испанцы являются хозяевами только в морских портах и в важных крупных городах». [27] И это, несмотря на то, что по словам русского посла в Мадриде М. А. Горчакова в конце 1895 года количество испанских войск на Кубе превысило 100 000 и их содержание обходилось казне более чем в 1 млн франков в день.[28]
Повстанцы действительно действовали намного успешнее, чем испанцы. Связано это и с более высокой мотивации Освободительной армии, и с тем. что повстанцы лучше знали местность и легче переносили кубинский климат, и с поддержкой местных жителей. В итоге, безвозвратные потери испанской армии только за 1895 и 1896 года составили более 22000, в то время как у кубинцев за четыре года восстания лишь 8000. Генерал Вейлер принял у своего предшественника маршала Кампоса 192000 боеспособных человек, а передал Бланко лишь 84000.[29]
США, рассматривая вопрос о признании кубинцев воюющей стороной, о котором будет сказано ниже, отказывали повстанцам в какой бы то ни было организации и сознательности. Тем не менее, все исследователи кубинской революции и испано-американской войны вместе с очевидцами событий в один голос заявляют о том, что Освободительная армия представляла собой очень слаженное, боеспособное, а главное высокомотивированное соединение, а ее генералы – Максимо Гомес, Антонио Масео, Калисто Гарсиа – были действительно талантливыми полководцами. Американский генерал Сиклз, замечал, что переход армии кубинцев из восточной части острова в западную «с точки зрения военной является выдающейся операцией… и мы должны причислить Масео к способнейшим полководцам». Другое свидетельство принадлежит лейтенанту Похвисневу, который писал в Петербург, что «паника на острове была общая. Легенды, окружавшие личность Масео, распространились даже между испанцами и мне признались некоторые беспристрастные военачальники, что он мог бы тогда взять и Гавану». [30]
Не будем вдаваться в подробности боевых действий, которые прекрасно описаны и у русских военных, и у Р.В. Кондратенко, и у А.М. Зориной, скажем лишь, что к концу 1897 повстанцы практически завоевали весь остров. В руках испанцев оставались лишь крупные населенные пункты и города. Силы Испании еще до войны с США были на исходе. Война на Кубе была крайне непопулярна в народе, солдаты не хотели ехать через океан на верную гибель, а попытки реформирования политической системы на острове окончились полной неудачей, так как воодушевленные повстанцы не хотели ни о чем и слышать кроме полной и безоговорочной независимости.
3. Испано-американские отношения в предвоенные годы
Политика Кливленда.
США не могли остаться безучастными по отношению к происходящему на Кубе. Вопрос об отношение Белого дома к кубинскому восстанию один из ключевых в испано-американских отношениях того периода. Его оценка в отечественной и зарубежной историографии неоднозначна. При этом зачастую путается отношение официального американского правительства, президента и других официальных лиц к восстанию и представителей финансовых и промышленных кругов, заинтересованных в Кубе и действовавших независимо от Белого дома. Про позицию последних, можно говорить с полной уверенностью: заинтересованные американские граждане всячески поддерживали и разжигали восстание на Кубе. Многие авторы пишут. Что руководители кубинского восстания были связана с главными аннексионистами США – сенаторами Бевереджем и Г. Лоджем.[31] Они, несмотря на объявленный США нейтралитет в этом конфликте, организуют флибустьерские экспедиции на остров, помогая повстанцам и деньгами и оружием. Об этом пишут практически все очевидцы и исследователи событий 1895-98 гг. Но эти экспедиции отнюдь не были санкционированы американским правительством и в первый период восстания осуществлялись даже вопреки им. Представляется, что большинство авторов, рассматривающих этот вопрос не совсем точны в его оценке. Они пишут о том, что на официальном уровне США объявляли о нейтралитете, в то время как сами активно поддерживали контрабандистов, доставлявших оружие на Кубу. «Даже в том случае, когда судно с контрабандным грузом задерживалось береговыми властями, оно, как правило, отпускалось». [32]
продолжение
--PAGE_BREAK--Исходя из известных фактов более, аргументированной представляется точка зрения К.С. Шустова и Ф. Фонера, которые считают, что необходимо разделять отношение и политику официального руководства США по отношению к кубинскому восстанию в различные периоды. Когда президентом США был Кливленд, государство было еще достаточно слабо, чтобы вступать в открытый конфликт с Испанией. США еще не оправились от последствий тяжелейшего финансового кризиса 1893-95 гг, военная программа была еще не осуществлена, общественное мнение не подготовлено, да и международная обстановка еще не была ясна вашингтонскому кабинету. В таких условиях наиболее выгодным было придерживаться старой тактики: поддерживать Испанию на острове, надеясь получить за нее экономические, политические, а в хорошем случае даже территориальные уступки. Белый дом постоянно предлагает «добрые услуги» Испании по подавлению восстания, поддерживает жестокую карательную политику Вейлера, да и вообще ведет себя вполне дружелюбно, что дает основания испанским послам в Вашингтоне писать о том, что США активно поддерживают Испанию на острове.
Правительство США прилагало все усилия, стремясь помешать революции обеспечить свои потребности. Существует немало аргументов, которые дают основания оспорить мнение таких авторитетов в изучении испано-американской войны как Л.Ю. Слезкин и Л.С. Владимиров, которые безапелляционно заявляют, что правительство США всячески поощряло контрабандистов, и подогревало революцию на Кубе.[33] Можно с уверенностью утверждать в 1895 и 1896 американские и испанские власти тесно сотрудничали в пресечение революции на Кубе.
Во-первых, известно, что испанское правительство беспрепятственно закупало все вооружение и боеприпасы для войны на Кубе в США, о чем пишет исследователь, изучавший испано-американскую войну непосредственно в США и по оригинальным американским документам.[34] Этот факт дает основание говорить о том, что правительство Кливленда не только не желало победы повстанцам, но и не предполагало даже в долгосрочной перспективе войны с Испанией, как думают многие отечественные исследователи.
Во-вторых, испанское правительство направило во многие американские города и порты своих агентов, сообщавших государственному департаменту о всех погрузках оружия и военных материалов и передвижении судов, которые, как они подозревали, направлялись на Кубу. Испанские посланники в США, сначала Марагуа, а затем его преемник Депуи де Лом руководили работой детективов и шпионов, исключительно сложной, благодаря которым они имели возможность информировать государственный департамент США о планах кубинцев по организации экспедиции. С помощью испанских шпионов правительство США держало проживавших в США кубинцев под неусыпным контролем, арестовывая и предавая суду тех из них, в отношении которых испанцы представляли доказательства оказания ими помощи их сражавшимися братьям на Кубе.[35]
Это сотрудничество подтверждается и самим де Ломом, который в своем письме в Мадрид пишет, что «трудности испанцев объясняются скорее недостаточным сотрудничеством со стороны местных властей, чем недостаточным рвением государственного департамента». Де Лом выражает «глубокую благодарность» Кливленду за «принятые правительством меры с целью воспрепятствовать нарушениям закона и попыткам, направленным против мира и безопасности дружественной нации».[36]
Действительно, правительство Испании неоднократно обвиняло США в не пресечении флибустьерских рейдов, но недовольство Испании было направлено не столько против правительства, сколько против американских судов, так как несмотря на то что федеральное правительство полностью сотрудничало с Испанией, арестовывавшие флибустьеров суды занимали более снисходительную позицию. Судьи считали, что организация экспедиций не противоречит законам, если правительство не может доказать, что члены экспедиции проходили в США военную подготовку для войны с Испанией и что экспедиции укомплектованы командным составом и оснащена для участия сразу после высадки. Позже через Верховный Суд было постановлено, что такие экспедиции могут быть противозаконными, даже если они плохо организованы, а Кливленд включил это положение в свою декларацию о нейтралитете.
Однако, если правительство Кливленда пыталось сотрудничать с Испанией, то американская пресса и публицистика занимали противоположенную позицию. Газеты и журналы, принадлежавшие агрессивно настроенным сторонникам американской экспансии, прилагали все возможные и невозможные методы, печатая наряду с правдивой информацией откровенные фальшивки, подбирая из реальных фактов только те, которые могли очернить Испанию и настроить против нее американское общественное мнение.
Действительно, политику Вейлера на Кубе трудно назвать гуманной и человечной, но он действовал исходя из объективных обстоятельств, пытаясь максимально эффективно выполнить поставленную сверху задачу. Кроме того, положение на Кубе в те годы было тяжелейшим, но не столь удручающим, как об этом пишут издания газетных магнатов Херста и Пулитцера. «Кровь на дорогах, кровь на полях, кровь у дверей домов, кровь, кровь, кровь. Старые. Молодые, слабые и калеки – всех убивали без жалости… Разве не найдется ни одной нации, — вопрошает корреспондент, — достаточно мудрой, достаточно храброй и достаточно сильной для того, чтобы восстановить мир на этой залитой кровью земле».[37]
К американским журналистам подключились и публицисты, среди которых были и высокопоставленные лица, в частности сенаторы Беверидж и Т. Рузвельт, которые вместе со своим другом Г. Лоджем пропагандировали идея о необходимости немедленной аннексии Кубы США. В поддержку своих идеей они приводили самые разные аргументы, начиная от национал-шовинистических о верховенстве англо-саксонской расы и ее права на облагораживание остальных, историческом предопределении США владеть Кубой, до военно-стратегической и экономической необходимости обладания этим островом. Трем «друзьям-аннексионистам», как их часто называли, вторил главный военно-морской теоретик США – адмирал Т. Мехэн, который «фальсифицируя в своей книги историю Англии и Франции, пытается показать, будто морская мощь государства, под которой он понимал способность вести агрессивную войну на море, определяет его национальные судьбы». [38]
Официальная же позиция американского правительства, как уже говорилось, была иной. Оно поддерживало жесткую линию испанских властей в отношении восставших, проводимую генерал-губернатором Вейлером. Об этом свидетельствует беседа испанского посланника де Лома и государственного секретарю США Олни. Комментируя ситуацию, сложившуюся на Кубе в июне июле 1895 года Олни считает, что «Испания мудро решила сделать свою борьбу с теперешним восстанием короткой ожесточенной и решительной».[39]
Кубинский вопрос стал одним из самых острых и в конгрессе. 24 февраля 1896 состоялось выступление сенатора Моргана, который призвал правительство США немедленно начать войну против Испании. В конгрессе было много сторонников и признания кубинцев воюющей стороной. Но такое решение проблемы противоречило политике, проводимой Кливлендом, так как только кубинцы получили бы этот статус и смогли легально получать оружие и боеприпасы, они сразу же завоевали бы независимость. Признание кубинцев не было интересах и капиталистов США, так как в этом случае испанское правительство не будет больше защищать их плантации.
Несмотря на это конгресс все же принял резолюцию о признании кубинцев воюющей стороной. Однако по американскому законодательству ввести резолюцию конгресса в силу мог только президент. А Кливленд отказывался признавать повстанцев воюющей стороной, отзываясь о них самым нелестным образом: «…с кубинскими повстанцами – самыми бесчеловечными и варварскими головорезами во всем мире».[40]
Если Ф. Фонер в своей работе рассматривает принятие этой резолюции, как закономерное отражение настроений в конгрессе, считая, что многие сенаторы и депутаты действительно считали необходимым признать кубинскую армию воюющей стороной, то Л.С. Владимиров полностью отказывая американскому конгрессу в какой бы то ни было гуманности и сочувствии кубинским борцам за независимость, считая, что резолюция носила пропагандистский характер и ее принятие было прежде всего обусловлено приближающимися выборами.
Политика, проводимая правительством Кливленда во время дебатов в Конгрессе и непосредственно после них, имела целью укрепить позицию Испании. Во многом неподготовленность и неподготовка Испании к войне объясняется в том числе и действительно дружественной политикой Кливленда.
20 марта 1896 состоялась беседа государственного секретаря США Олни и Депюи де Лома, после которой последний написал в Испанию: «Олни уверен, что если Испания осуществит известные реформы, которые вызовут соответствующую реакцию в США, то восстание в таком случае лишится моральной поддержки».
В апреле 1896 испанскому правительству была отправлена нота с предложением «добрых услуг» по урегулированию кубинского вопроса. В ней говорилось, что США не имеют планов в отношении Кубы, что США за то, чтобы Куба осталась под суверенитетом Испании, поэтому не признает повстанцев воюющей стороной. Но беспорядки на Кубе наносят ущерб интересам США, поэтому последние предлагают свои «добрых услуг»
Тон этой ноты несколько встревожил испанское правительство, кроме того, опасения вызывали и настроения конгресса и о общественности, явно желавшей победы повстанцам. Поэтому испанское правительство во главе с Кановасом дель Кастильо приняло решение обратиться к великим державам – Англии, Германии, России, Франции, Австро-Венгрии и Италии с предложением направить править правительству США ноту с просьбой принять эффективные меры для предотвращения помощи восставшим кубинцам. Подробнее отношение Испании и европейских держав рассмотрены в пятой главе
4 июня 1896 Испания фактически отвергла условия Олни и прездиента Кливленда, считавшего, что необходимо дать автономию Кубе. Министр иностранных дел Испании герцог Тетуанский заявил, что «на этом острове существует, как существовала и до начала восстания, одна из самых либеральных политических систем в мире». Испания готова пойти на уступки, но только когда Куба будет усмирена. Кроме того герцог отказался от «добрых услуг», призвав США получше соблюдать объявленный нейтралитет, ликвидировать Кубинскую хунту и убедить население, что Испания права.[41]
7 декабря 1896 Кливленд зачитал ежегодное послание конгрессу, в котором отверг возможность интервенции, покупки острова, признания войны. Другими словами, президент отверг все предложения конгресса. Кливленд заявил, что наилучшее решение вопроса – предоставление Испании кубинцам автономии», но Испания, по его мнению, должна действовать незамедлительно, «так как, когда ход борьбы покажет, что испанский суверенитет уже не существует, возникнет ситуация… в которой наши обязательства в отношении суверенитета Испании будут заменены более высокими обязательствами, которые мы должны без всяких колебаний признать и выполнять».[42]
В испанской прессе начали бить тревогу, так это послание намекало возможное изменение позиции США в скором времени и возможность интервенции. Однако испанский посол, сохранял хорошее расположение духа: «Кубинский вопрос можно считать мертвым, так как он касается только конгресса и общественного мнения».[43] Это еще раз подтверждает предположение о том, что президент и правительство в тот момент всерьез не думали об агрессии ни против Кубы, ни против Испании, они лишь хотели использовать ситуацию с максимальной выгодой для себя. Ведь если де Лом писал так своему правительству, значит у него были основания для этого, значит он действительно был хорошо осведомлен о позиции президента и доподлинно знал о том, что тот собирается предпринять в отношении Кубы.
Мак-Кинли и курс на развязывание войны.
В 1897 обстановка в США изменилась. На выборах победил кандидат от республиканской партии, ставленник крупных финансовых монополий – У. Мак-Кинли, о котором еще Г. Адамс писал, что он был «некомпетентным третьесортным огайским политиком»[44], основные должности заняли близкие к нему сторонники агрессивной экспансионистской политики. Страна постепенно оправилась от экономического кризиса, стабильно показывая рост валового продукта; был создан современный и боеспособный флот – к 1898 году США по силе флота находились на третьем месте в мире после Англии и Франции. Наконец, в 1897 окончательно прояснилась ситуацию с европейскими державами: Англия стремилась к партнерству с Соединенными Штатами и поэтому готова была поддержать последних в возможной войне, а другие великие державы в силу различных причин, о которых будет сказано в пятой главе, не могли или не хотели поддерживать Испанию. Все это развязывало руки Мак-Кинли, и он больше не церемонится с Испанией, ведя открытый курс на войну.
В этих условиях США начинают все более активно поддерживать повстанцев. Тем не менее, в расчеты США не входила окончательная победа кубинского народа над Испанией. Цель департамента не в том, чтобы полностью открыть на остров оружия, закупаемого и транспортируемого кубинскими патриотами из портов США, а в том, чтобы сохранить такой баланс сил на острове, когда испанцы уже почти побеждены на острове, но повстанцам не хватает решительного усилия, чтобы окончательно захватить остров. Такой баланс, с одной стороны, поддерживал беспорядки на острове – необходимый повод для объявления Испании войны, а с другой делал предполагавшуюся победу США над Испанией чисто символической, так как основную работу по изгнанию испанцев с острова за три года проделали повстанцы.
На проходивших в ноябре 1896 года президентских выборах основное противоборство демократов и республиканцев развернулась по двум вопросам: о характере денежной системы и размере таможенных пошлин. В первом вопросе республиканцы, за которыми стояли крупные монополии, высказывались за единый золотой стандарт[i], в то время как демократы в своем большинстве[ii] выступали за биполярную денежную систему, так как это было в интересах поддерживавших их владельцев серебряных рудников. Не менее острая борьба развернулась и по вопросу о таможенных пошлинах. Демократы ратовали за сохранения их на прежнем уровне, а республиканцы высказывались за повышение. Вопросы внешней политики в ходе предвыборной кампании 1896 оказались на втором плане. Ни одна из партий не предлагала какой-то конкретной программы, вопрос о Кубе почти не затрагивался, но традиционно считалось, что республиканцы сторонники более агрессивной внешней политики. Наиболее дальновидные аналитики писали, что при победе кандидата от республиканцев – Мак-Кинли – очень вероятно ужесточение американских требований по отношению к Испании. Более жестко выражались печатные органы Херста, в частности шовинистическая газета «Нью-Йорк Сан» писала: «Он будет президентом, который сумеет настоять на независимости Кубы».[45]
Тем не менее, вступив в должность в марте 1897, Мак-Кинли заявил, что его правительство будет и впредь проводить политику своего предшественника, имеющую целью не допускать отправки флибустьерских экспедиций на Кубу.
Однако кадровая политика нового президента свидетельствовала об обратном: практически все ключевые посты в правительстве заняли люди демонстративно высказывавшиеся за войну с Испанией. Пост генерального секретаря был доверен Шерману. В своей работе Ф. Фонер приводит много свидетельств, утверждающих, что новый государственный секретарь был в силу своих преклонных лет практически недееспособным и фактически «впал в детство», поэтому реальными полномочиями обладал его заместитель – Дэй.[46] В то же время Владимиров Л.С. в своей монографии, посвященной испано-американским отношениям характеризует Шермана как дееспособного и самостоятельного политика.
Достаточно миролюбивого и интеллигентного Тейлора в Мадриде сменил генерал Вудфорд, назначенный новым послом США в Испании и отличавшейся аннексионистскими настроениями и любовью к методам скорее разведовательно-конспиративным, нежели дипломатическим. Шестнадцатого июля ему была вручена нота с инструкциями и изложением позиции президента и правительства. В целом их содержание было следующим: правительство не может и не собирается долго не вмешиваться в конфликт; если Испания сделает «приемлимые предложения», СШ готовы представить ей добрые услуги. Впоследствии, выяснилось, что наряду с официальной перепиской посланника и аппарата президента, существовала и конфиденциальная – Вудфорд – Мак-Кинли. Основной ее темой в 1897 были консультации президента и посланника по вопросу о возможности аннексии Кубы.[47] Уже в марте Вудфорд осведомился о европейских настроениях: как он выяснил, страны не слишком интересуются Кубой. Англичане даже прямо заявили, что не станут противиться аннексии Кубы Америкой, если это явиться естественным результатом событий.[48] Официальная же линия как американского правительства, так и и Вудфорда была совсем иной. Посланник чуть ли не ежедневно повторял министру иностранных дел Испании герцогу Тетуанскому свои заверения в миролюбии, лояльности и желании конструктивно сотрудничать. Судя по переписке русского посланника в Мадриде Шевича и Тетуана, последний был введен в заблуждение относительно истинных целей американского правительства: «как президент СШ, так и статс –секретарь Шерман прилагают все усилия к тому, чтобы всячески предотвращать малейшие поводы к каким-нибудь недоразумениям между обоими правительствами».[49] Шевич поделился своей тревогой относительно позиции испанского правительства с главой русского МИЛа Муравьевым: «Не могу скрыть опасения, что американское правительство, не переставая давать мадридскому кабинету заверения в своем полнейшем к нему благоволении едва ли действует чистосердечно… Мне сдается, скорее, что вашингтонский кабинет мягко стелет Испании…»[50]
продолжение
--PAGE_BREAK--Еще до назначения Вудфорда, 26 июня Шерман направил посланнику Испании в Вашингтоне де Лому ноту протеста СШ против жестоких методов подавления восстания, осуществляемых генерал-губернатором Вейлером. Через неделю Испания достаточно жестко парировала этот укол: «в аналогичных ситуациях все колониальные державы действовали так раньше и продолжают так же поступать и теперь».[51]
Восемнадцатого сентября состоялась первая встреча Вудфорда и Тетуана. Испанскому правительству вручена нота с предложениями «добрых услуг» по урегулированию конфликта. Вудфорд сообщил, что Испания должна дать такие заверения, которые убедили бы СШ, иначе они оставляют за собой право предпринять любые шаги. Таким образом, в сентябре 1897 года впервые официально прозвучало ультимативное предупреждение США Испании о возможной интервенции США.
В этой связи примечательно секретное совещание в Белом доме, также состоявшееся в сентябре 1897, о котором упоминает К.С. Шустов, ссылаясь на исследователя H.Vila и докладе Т. Рузвельта, зачитанном на нем. В докладе был обозначен план захвата испанских колоний, в котором Кубе отдавалось важнейшее значение.[52] Тем временем, в том же сентябре политическая обстановка в Испании значительно обостряется. Растет общественное недовольство в связи с тяжелыми войнами Испании на Кубе и Филиппинах, которые, обходясь Испании более 1 млн песо в день, сильно подорвали финансовое положение Иберийского королевства. В августе оппозиционер убил председателя кабинета министров Кановаса дель Кастильо, его место занял Аскодорага. Но ему не суждено было долго занимать этот пост. Уже в октябре либералы воспользовавшись общественным недовольством по поводу жесткого ультиматума СШ добились отставки консервативного кабинета министров. Создание нового кабинета было поручено Сагасте. 4 октября оно было сформировано. МИД возглавил Гуллон
Первым делом он отправил в отставку скандального Вейлера и заменили его более умеренным во взглядах маршала Бланко. 23 октября был со ставлен ответ США, в котором сообщалось, что испанское правительство решило провести реформы немедленно, бережно относиться к собственности СШ, но не прекращать боевые действия. Предложенные «добрые услуги» СШ были отклонены, так как их форма не конкретизировалась.
23 ноября правительство Испании объявило о проведении колониальной реформы. Во-первых, испанцы Кубы и Пуэрто-Рико получали равные права с гражданами самой Испании, на них стал распространяться избирательный закон метрополии. Кроме того, Куба получала самоуправления. Куба хоть и с запозданием, но все же получила автономию, это произошло 25 ноября 1897.
В меморандуме с извещением США об этом, Мадрид требует ввести более жесткие законы о нарушении закона о нейтралитета. В дальнейшем в ответ на все увеличивавшееся количество американских ультимативных нот с требованием урегулирования кубинского вопроса, правительство Испании, а особенно королева-регентша, в ответ требовали, прежде всего, две вещи – опубликование воззвания к американским гражданам с призывом поддержать испанскую программу на Кубе и закрытие Кубинской национальной хунты в Нью-Йорке.
Шестого декабря 1897 Мак-Кинли выступает перед конгрессом с ежегодным посланием. В нем он отвергает идею об аннексии и признании повстанцев воюющей стороной. Президент откровенно говорит, что интервенция из гуманных соображений – лучшее, что США могут сделать в данной ситуации. Ставится только вопрос о ее своевременности. Несмотря на недвусмысленно недружелюбную политику Соединенных Штатов, на откровенно агрессивный характер дипломатических нот и президентского послания, некоторые испанские политики и дипломаты все еще не верили в то, что США в спешном порядке готовятся к войне с Испанией. 7 декабря Вудфорд передает в США: «Сагаста весьма удовлетворен великодушным тоном послания президента и уполномочил меня сегодня выразить его удовлетворение моему правительству».[53] Другой пример: посланник Мадрида в Вашингтоне Депюи де Лом 2 декабря 1897. Писал в Испанию: «Политическая обстановка еще никогда не была более благоприятной, а моя миссия более легкой».[54] Однако уже в феврале 1898 в своем скандальном послании другу Коналехасу пишет, что все не так хорошо, (Ф. С. 262) «без военного успеха нам ничего не удастся добиться…». Более трезво состояние испано-американских отношений восприняла пресса Мадрида: «Газеты Мадрида с тревогой встретили декабрьское послание Мак-Кинли…тон, свидетельствующий о тенденции США низвести ее (Испанию – Пр. авт) на степень чуть ли не вассального государства, которому свысока делается внушение как можно скорее покончить с восстанием под угрозой военного вмешательства США, если настоящее положение продлится слишком долго».[55]
Взрыв «Мена» как пролог к войне.
Пока испанские газеты только начинали осознавать существующее положение вещей, США не теряли времени и все усиленнее готовились к войне, используя любой предлог для того, чтобы вмешаться в кубинские дела, усилить свое военное присутствие в этом регионе.
11 января морской министр Лонг приказывает – «быть наготове в европейских водах».[56] 27 января телеграмма Т. Рузвельта к адмиралу Дьюи – эскадра должна быть готова к объявлению войны. После восстания в Гаване в поддержку отставленного, которое произошло 12 января 1898 и было организовано младшими испанскими офицерами Мак-Кинли пытался ввести туда войска: «по имеющимся сведениям президент США принял решение высадить американские войска в Гаване под предлогом «защиты консульства»[57], однако, наткнулся на заявления военного командования о несвоевременности такого шага.
Президент на этом не успокоился и решил добиться военного присутствия более цивилизованным способом – отправить в Гавану боевой корабль с «дружественным визитом». Выбор пал на броненосец «Мен». Послать «Мен» в Гавану было идеей генерала Ли, мечтавшего об аннексии Кубы: «США, послав войска на Кубу для поддержания порядка, могли бы аннексировать ее без единого выстрела» Ф. С. 255. Письмо Ли Дею. [58]
«Мен» отнюдь не был единственным кораблем США, готовым отплыть на Кубу для «поддержания порядка», Т. Рузвельт ратовал за отправку сразу нескольких кораблей, а идея усиления военного присутствия США в Гаване высказывалась «друзьями-экспансионистами» (Лодж – Рузвельт) еще в 1896 году.
Надо сказать, что к началу 1898 г в американских правительственных кругах уже не особенно стеснялись в выражениях относительно событий на Кубе и дальнейших планов США. Тот же Рузвельт, будучи официальным высокопоставленным лицом – помощником морского министра, заявлял – «хотя члены правительства сами себе не признаются, что готовятся к войне, я, безусловно, считаю, что дело обстоит именно так».[59] Рузвельт был не единственным официальным лицом в американском правительстве, который позволял себе такие скандальные высказывания. В конце декабря отличился и заместитель военного министра Бриксона: «Прежде чем присоединить эту страну – говорил он - мы должны оздоровить ее хотя бы для этого нам пришлось поступить с нею также как Господь поступил с Содомом и Гоморрой».[60]
24 января американский броненосец «Мен» прибыл в Гавану. Капитан корабля адмирал Сигсби, с ведома властей США и при поддержке генерала Ли, которого уже неоднократно изобличали в торговле динамитом, контактов с повстанцах и других действиях, не соответствующих его дипломатическому статусу, приступил к военной разведке. Уже 1 февраля, как пишет Ф. Фонер, «в докладе Сигсби содержалось описание… каждого крупного орудия (порта Гаваны – А.С.) и его сектора обстрела».[61]
В принципе, к этому времени, ни в США, ни в Испании никто уже не питал никаких иллюзий относительно дальнейших перспектив испано-американских отношений. Все расценивали прибытие «Мена» в Гавану как наглую и откровенную провокацию со стороны США. Несмотря на то, что такая акция, не согласованная с испанскими властями, являлась грубым нарушением норм международного права и покушением на государственный суверенитет, испанцам пришлось стерпеть эту обидную пощечину. Испанцам, чтобы избежать позора и уйти от гнева происпански настроенных гаванцев пришлось направить в Нью-Йорк крейсер «Бискайя» с «ответным дружеским визитом».
Вскоре после посылки «Мена» в Гавану морской министр Сегисмундо Бермехо предупредил адмирала испанского флота Паскуаля Серверу о возможной войне с Соединенными Штатами и о том, что Испания готовится закупить все корабли, которые сможет получить, чтобы к апрелю быть готовой к ведению военных действий.[62]
Чрезвычайно большая роль в создании антииспанского общественного мнения, в пропаганде аннексионистских и шовинистических настроений принадлежит американской прессе, особенно изданиям принадлежавшим Херсту. Его редакторы и корреспонденты изощрялись в разыскивании скандальных новостей, придумывании ложных фактов и других нелицеприятных действиях. направленных на то, чтобы создать нужное настроение, подготовить общество войне. Для примера достаточно привести хрестоматийный обмен телеграммами Херста и его корреспондента Ремингтона: «Нью-Йорк. Херсту. Все спокойно. Здесь никаких волнений. Хочу возвращаться, так как войны не будет. Ремингтон». «Гавана. Ремингтону. Прошу оставаться на месте. Вы даете фото, я даю войну. Херст».[63] Следующей акцией американской прессы, направленной на дальнейшее ухудшение отношений с Испанией стала кража и последующее опубликование частного письма испанского посланника в США. 9 февраля «New-York Journal» опубликовал письмо Де Лома под заголовком «Самое ужасное оскорбление США за всю их историю». Письмо выкрали из ящика стола друга де Лома, в прошлом испанского министра Коналахеса членами Кубинской хунты, которые и продали его изданию Херста. В письме де Лом называет Мак-Кинли ничтожным и глупым политиком, пешкой в руках заинтересованных лиц. Кроме того, в письме испанский посол предлагает отправить в США какое-нибудь видное испанское официальное лицо якобы для переговоров о новом торговом договоре. Истинной же целью его визита должно являться затягивание переговоров по кубинскому вопросу. Значение письма де Лома состояло не столько в том, что он нелестно отозвался о Мак-Кинли, сколько в том, что оно явилось внешним доказательством неискренности обещаний Испании провести реформы на Кубе, и ее намерения использовать автономию как уловку, чтобы задобрить общественное мнение, выиграть время и обманывать американское правительство до тех пор, пока испанцы не подавят восстание на Кубе силой.
В тот же день, когда письмо было опубликовано, де Лом попросил отставки. Его ходатайство было удовлетворено даже раньше, чем требование американской стороны о его отзыве дошло до Мадрида. На место де Лома ьыл назначен новый дипломат – Паоло де Бернабе. На этом мадридский кабинет и ограничился, отказавшись извиняться, объясняя это частным характером письма посла. Мак-Кинли же попытался сделать вид, что не придает значение этому инциденту и демонстративно продолжал свою линию в испано-американских отношениях. Вскоре он встретился с адвокатом Кубинской хунты Рабенсом и потребовал от него согласия на требования Испании о перемирии.
С другой стороны, в Испании многие еще в 1897 году понимали, что восстание на Кубе уже перетекло в такую стадию, когда его подавить уже не было возможности. Куба стала для испанского правительства своеобразной бездонной бочкой, в которую сколько солдат не отправляй[64] все равно будет мало. Об писал и американский корреспондент, побывавший на Кубе еще в 1896 году — «кубинцы в состоянии сохранять существующее положение в течение ближайших 20 лет, если Испания сумеет изыскать ресурсы, чтобы со своей стороны вести войну столь продолжительное время. А ресурсы Испании изыскивать было все труднее: увеличивался военный долг, солдаты и офицеры наотрез не хотели отправляться на непопулярную войну на Кубе, где был нездоровый климат и большой шанс не вернуться оттуда. Таким образом, реально восстание могло быть подавлено лишь признанием независимости Кубы. Постепенно, от заявлений о том, что Куба – неотъемлемая часть Испании и что ради ее умиротворения будут использованы все возможные способы, мадридский кабинет отошел, в рядах министров начали закрадываться сомнения о целесообразности борьбы за Кубу. «По мнению большинства членов испанского правительства, опустошенный остров не стоит дальнейших жертв», писал в марте американский посол из Мадрида.[65]
Это прекрасно понимали и в Соединенных Штатах, которые вполне естественным образом собирались воспользоваться этой выгоднейшей возможностью сорвать «созревший плод» жемчужины Антильских островов, говоря словами Адамса. К этому толкали и сообщения с Кубы: «В течение двух с лишним месяцев испанская армия не добилась никаких успехов в действиях против повстанцев, кампания маршала Бланко против генерала Гомеса абсолютно не удалась,… кубинцы по-прежнему господствуют в восточной половине острова и их колонны действуют в западных провинциях, а испанцы не в состоянии помешать им в этом». «Автономия потерпела явную и полную неудачу, а социальное и экономическое положение в стране хуже, чем когда-либо». «В провинции Орьенте не ступала нога испанского солдата». «Почти всякая экономическая деятельность на острове приостановлена, и практически все ценности были уничтожены».[66]
Прекрасным предлогом для того, чтобы закон политического тяготения, провозглашенный еще Адамсом, наконец сработал, стала гибель «Мена» в Гаванской бухте. 15 февраля на корабле произошел взрыв. Погибли 264 матроса и 2 офицера.
Испания провела расследование по горячим следам. Американская комиссия из четырех офицеров во главе с адмиралом Сэмпсоном прибыла только 20 февраля. Вопреки всем протестам Испании США не допустили испанских представителей к работе комиссии, что «было одновременно нарушением суверенитета Испании и оскорблением ее лояльности, но ему (Мак-Кинли – пр. авт) не было до этого дела».[67] Несмотря на вызывающую позицию США, Испания держалась на высоте и «мужественно» не отвечала на провокации Штатов. Тем временем мнения арбитражной комиссии, назначенной для расследования взрыва на «Мэне», отличалось от предварительного заключения, сделанного испанцами. Если испанские представители считали, «катастрофа явилась следствием внутреннего взрыва» (что впоследствии признают и американские эксперты), то американцы настаивали на том, что катастрофа произошла вследствие взрыва подводной мины, который вызвал частичный взрыв двух или более артиллерийских складов в носовой части корабля. Мак-Кинли возложил ответственность за взрыв корабля на Испанию, но не утверждал, что он был организован ее агентами.
В 1911 году «Мэн» все же был поднят со дна, так как мешал судоходству. Кроме того. общественность желала предать земле тела матросов и окончательно разобраться с причинами взрыва. Однако прежде чем объективная комиссия осмотрела корабль он был отбуксирован в море и с почестями затоплен на большой глубине.
Чем и кем был вызван взрыв на «Мене» с полной уверенностью не может сказать никто. Американские историки традиционно либо обвиняли во взрыве испанцев, либо ссылались на божью волю: «Мен» погиб без всякого вмешательства извне, разве лишь по божьей воле», либо писали о том, что обстоятельства его гибели никогда доподлинно не будут выяснены.
С другой стороны, как и всякое крупное необъяснимое событие взрыв «Мена» породил и множество слухов, домыслов и версий, на первый взгляд хорошо аргументированных и взвешенных. В частности, во взрыве обвиняли младших испанских офицеров, поддерживаемых отставленным с Кубы Вейлером, якобы организовавших взрыв для того, чтобы добиться смещения генерал-губернатора Кубы Бланко и возвращения Вейлера. Однако никаких фактов в подтверждение этой версии впоследствии обнаружено не было, Вейлер никаким образом в своих воспоминаниях не упоминал о «Мене», а простому обывателю было просто трудно понять какая будет польза генералу Вейлеру и младшим офицерам, его поддерживающих от взрыва американского броненосца на рейде Гаваны.
Во взрыве «Мена» обвиняли и повстанцев, для которых, как писали, «борьба была бы проиграна, если бы в войну не ввязались США». Однако многочисленные свидетельства о реальном положении на Кубе, приведенные выше, в которых очевидцы вполне однозначно говорят о полном превосходстве повстанцев над испанцами, о том, что победа «инсургентов» лишь вопрос времени говорят об обратном. Лидер повстанцев генерал М. Гомес даже заявлял, что «у революционных сил на острове больше оснований опасаться американской интервенции на острове, чем стремиться к ней»[68]
Кроме того, Ф. Фонер в своей монографии приводит интересный факт, опровергающий спекуляции некоторых советских историков на тему революционной «непогрешимости» М. Гомеса и его непримиримости с абсолютистским режимом Испании. Кубинский генерал бы готов купить Кубу у Испании за 200 млн долларов при содействии нью-йоркских банкиров и упоминавшегося Мак-Кука, с единственной целью избежать американской интервенции. Все эти факты не только опровергают версию причастности к взрыву «Мена» повстанцев, но и наводят на мысль о том, что союз американцев и кубинских повстанцев во время боевых действий против Испании летом 1898 был отнюдь не добровольным и желанным для восставших, а элементарно навязанным. Ведь если бы повстанцы не согласились сотрудничать с США, последние могли бы пригрозить помощью Испании, что в конечном итоге привело бы к поражению революции на Кубе. Естественно, выбирая между ненавистным испанским господством или навязчивыми «добрыми услугами» США, повстанцам пришлось согласиться на последнее.
продолжение
--PAGE_BREAK--Возвращаясь к гибели «Мена», стоит отметить, что наиболее вероятным ее объяснением является причастность самих американцев к взрыву. И несмотря на то, что многие американские и некоторые отечественные исследователи пишут, что в пользу этой версии не существует никаких доказательств, многие аргументы все же склоняют в ее пользу.
Прежде всего, кому мог быть выгоден взрыв на «Мене»? Ясно, что не испанцам, которые совсем не желали обострять и без того напряженные отношения с Соединенными Штатами. Как было сказано выше, невыгодно это было и для повстанцев, отнюдь не мечтавших о «третьем игроке» в их волйне с Испанией. Вряд ли это было выгодно и офицерскому корпусу испанских вооруженных сил на Кубе, ведь офицеры прекрасно понимали, что, во-первых, взрыв на «Мене» приведет к войне с США, а, во-вторых, что в этой войне у Испании очень мало шансов на победу. Выгодной гибель «Мена» могла быть только для определенных групп американцев, лоббировавших интересы крупных финансовых структур, заинтересованных в аннексии Кубы или для Вашингтонского правительства, у которого после удовлетворения испанцами всех требований уже не оставалось поводов для развязывания открытого конфликта.
В пользу этой версии говорят многие факты. Например, странное поведение американского консула в Гаване – генерала Ли, известного своей продажностью и поведением, совсем не соответствующим дипломатическому статусу[69], который на следующий день после катастрофы «сообщил о мужественном поведении испанских офицеров и солдат и о той помощи, которые они оказали американцам, проводя спасательные работы». Кроме того, Ли сразу заявил «Я склонен думать, что она произошла случайно» и сообщил, что не видит злого умысла испанцев во взрыве «Мена».[70] Ему принадлежит и это высказывание: «Надеюсь наш народ будет подавлять возбуждение и спокойно выжидать решение экспертов». Уже неделю спустя генерал Ли забыл свои слова и, судя по его заявлениям, был полностью уверен, что виновники гибели – испанцы или кубинские повстанцы ( торпеда, выпущенная с испанского корабля или взрывчатка, которую подложили повстанцы). Такое поведение официального лица может свидетельствовать либо о том, что консулу не доложили о готовящемся взрыве, опасаясь огласки, либо о том, что взрыв не был санкционирован из Вашингтона, но его совершили близкие к нему люди, впоследствии, договорившись (или просто купив) о поддержке президента и правительства.
В первые дни после взрыва многие морские эксперты дали свой комментарий случившемуся. Большинство должностных лиц морского министерства считали, что взрыв был случайным, многие из них считали, что это самовозгорание в угольных бункерах, отделявшихся в некоторых местах от пороховых складов лишь тонкой переборкой. Многие вспоминали о подобных катастрофах на других американских судах.
Известно, что, давая комментарий официальной прессе 17-18 февраля, Лин Лонг официально объявил о том, что катастрофа на «Мене» была вызвана взрывом артиллерийских складов, а сам Мак-Кинли заявил, что, по его мнению, катастрофа произошла в результате внутреннего взрыва.[71] Все это вкупе с мнением авторитетных историков о том, что Маккинли и его правительство были лишь марионетками и прямыми ставленниками крупных финансовых структур[72] дает основания полагать, что взрыв либо действительно был вызван халатностью экипажа, позже подан прессой в нужном ключе и использован как один из предлогов для начала войны, либо был подготовлен американцами, но без ведома Мак-Кинли.
Существуют еще ряд аргументов, которые в совокупности могут трактоваться в пользу версии о причастности к взрыву американцев. Во-первых, 15 февраля вечером с корабля усланы почти все офицеры, на корабле остались один или два дежурных офицеры и солдаты. Во-вторых, испанская комиссия, несмотря на все просьбы испанского правительства, к кораблю и свидетелям допущена не была, а капитан корабля Сигсби настоятельно просит взорвать остатки корабля. В-третьих, из бортового журнала известно, что в 20 ч при дежурном обходе на корабле все было в порядке, имелись лишь отклонения в одном котле над пороховым погребом.[iii] При этом при докладе о результатах работы комиссии ни словом не упоминают об этой детали.
Таким образом, несмотря не то, что на сегодняшний день не существует ни одного прямого доказательства того. что американцы сами стали виновниками трагедии, по совокупности косвенных доказательств можно сделать определенные выводы о причинах трагедии. Во-первых, ни испанцы, ни повстанцы ни в каком случае не причастны к гибели броненосца, причем, прежде всего потому, что им это было невыгодно и практически невозможно. Во-вторых, на основании подробного анализа остова корабля и данных комиссии, многие эксперты, в том числе лейтенант Похвиснев, считают, что причиной трагедии стал взрыв парового котла, повлекший за собой взрыв расположенного под ним порохового погреба. Причиной взрыва могла стать как халатность экипажа, так и желание определенных лиц в США развязать войну с Испанией. В пользу последнего говорят многие факты, совпадения и состояние отношений между Соединенными Штатами и Испанией в тот момент.
Накануне войны. Пока общество было занято обсуждением причин гибели броненосца, морское министерство и особенно заместитель морского министра Т. Рузвельт не терял времени зря. В двадцатых числах февраля он, пользуясь отсутствием своего «шефа» Л. Лонга, издал большое количество указов для подготовки страны к войне (в частности – приведение орудий и ходовых узлов кораблей в боевое положение, создание как можно большего запаса угля).[73] Когда Лонг вернулся «он твердо решил, что его заместителю никогда больше нельзя доверять руководство работой министерства». Однако приказов Рузвельта не отменил, что наводит на мысли о том, что они были отданы если не по инициативе Лонга, то уж во всяком случае с его одобрительного согласия. Основным предлогом для предъявления требований Испании, попыток развязывания войны с ней было восстание на острове Куба. Куба была центром общественного, политического и дипломатического соприкосновения Испании и США. Восстания на Кубе в 1895-98 стала своеобразной «притчей во языцех» для политиков, военных, дипломатов, репортеров, издателей, публицистов и просто граждан обеих стран. Куба, казалось, была единственной объектом США в этой общественно-политической компании, однако. Как оказалось не единственной целью в неминуемо приближающейся войне. Второй не менее важной целью США должна была стать еще одна испанская колония – Филиппины (подробнее о том, что было важнее для США см. ниже). Ситуация на архипелаге была схожей с кубинской, там тоже неугасимо пылал пожар национально-освободительного восстания, однако. В силу различных причин правительство США старалось не акцентировать внимание Испании и европейских держав на своем интересе к этому лакомому кусочку увядающей испанской колониальной империи. Тем не менее определенные шаги на пути подготовки вторжения на Филиппины велись с конца 1897 года.
Американские эмиссары вели тайные переговоры с лидером освободительного движения Агинальдо с целью наладить сотрудничество, необходимое США в свете предстоящей войны. В марте 1898 состоялась встреча Агинальдо с американскими официальными лицами, где ему было обещано признания независимости Филиппин при условие продолжения революционной борьбы с Испанией и поддержки войск США. Это обещание было повторено и на второй встрече в Сингапуре 24 апреля 1898. Было согласовано, что Агинальдо и другие революционные вожди при содействии американской эскадры должны возвратиться на Филиппины для того, чтобы взяться за оружие против испанского управления, причем единственным и весьма похвальным желанием вашингтонского правительства является признание абсолютной независимости филиппинского народа как только будет одержана победа над испанским оружием. Соглашение, заключенное в Сингапуре предполагало: объявление независимости Филиппин; образование федеральной республики на основе выборов; временное участие европейско-американского комитета под управлением Дьюи в управление республикой; взаимоотношения между США и Филиппинами должны быть установлены в той же форме, что и между США и Кубой.[74]
В начале марта 1898 года подготовка США к войне с Испанией вступила в решающую стадию. Американское правительство уже совершенно не скрывало того, что готовиться к ней, все интенсивнее проводя подготовку в войсках и предъявляя все более наглые и хамские требования к Испании. К скорейшему началу войны американцев подталкивали успехи повстанцев, которые могли лишить СШ повода для вмешательства в кубинские дела.
Шестого марта состоялась совещание в Белом доме, на котором обсуждались стратегические планы США в отношение Кубы и Филиппин. Седьмого марта в конгрессе был принят билль Кэннона о чрезвычайном положении и выделение 50 млн долларов в распоряжение президента на урегулирование «кубинского вопроса». Девятого марта были сняты все таможенные пошлины с ввозимого военного имущества.[75]
В ответ на столь откровенно враждебные действия США Испания объявила американского консула на Кубе генерала Ли персоной non grata: «его сообщения вводят в заблуждение и неправдоподобны. Генерал Ли свободно допускает переписку с инсургентами и открыто признает, что он является смертельным противником автономии».[76] Конечно, испанское правительство зачастую действовало и антигуманно, и лицемерно, но оно не допускало таких откровенных и грубых нарушений международного права как США. При этом обвинения в адрес генерала Ли, безусловно, имели под собой основания, так как о его о провокационном характере его деятельности писали многие, в том числе и совершенно беспристрастные русские дипломаты, о которых говорилось выше.
Тем не менее американский посол в Мадриде Вудфорд в ответ на требование отозвать консула Ли с Кубы нагло заявил: «даже если все это правда, отозвание Вудфорда навредит делу мира больше. Чем его пребывание на Кубе… президент не будет рассматривать предложение об отозвании генерала Ли».[77]
Накануне оглашения резолюции следственной комиссии по Мэну, Мак-Кинли провел совещание с лидерами законодательных органов для обсуждения тех решений, которые должны будут быть принятыми конгрессом. Лидеры конгресса согласились с Мак-Кинли, что интервенция должна быть осуществлена на более на более широкой основе, чем ответственность за гибель «Мена», и что основным предлогом для оправдания войны должны быть злоупотребления испанских властей и соображения гуманности». Кроме того, президент заверил конгрессменов, что если Испания до 20 апреля не разрешит кубинский кризис к удовлетворению США, он передаст конгрессу консульскую корреспонденцию, в которой поставит вопрос о вооруженной интервенции.
Вопреки мнению многих советских историков, считавших, что Мак-Кинли любыми средствами пытался развязать войну с Испанией, существуют убедительные доказательства того, что президент готов был рассмотреть и другие предложения. В своей работе Ф. Фонер пишет, что «Мак-Кинли» не отказался полностью от мысли купить Кубу: его посланник в Испании Вудфорд продолжал вести переговоры о ее покупке». Вот отрывок из его письма красноречиво свидетельствующий о том, что в США тоже хотели избежать войны: «Лучше всего – купить, чтобы избежать ужасов войны». 18 марта Вудфорд предложил покупку острова королеве-регентше Испании, но она заявила, что хочет оставить наследство неприкосновенным для сына.[78] С другой стороны. американский исследователь К. Фиш, пишет, что накануне войны в начале апреля испанское правительство было готово продать американцам Кубу, о чем Вудфорд сообщил президенту в конфиденциальной телеграмме.[79] По какой-то причине Мак-Кинли отказался от мысли о покупке Кубы, несмотря на то, что с экономической точки зрения гораздо выгоднее было бы ее купить. Хотя этот факт вызывает сомнение, ведь американцы пытались купить Кубу на протяжение более чем пятидесяти лет, при том что Вудфорд по настоянию Мак-Кинли постоянно зондировал почву в Мадриде на эту тему. Возможно, это связано с тем, что к апрелю Мак-Кинли удалось договориться с Агинальдо о его выступлении против Испании, что свело бы усилия США по захвату Филиппин к минимуму. В такой ситуации одной Кубой США удовлетвориться уже не могли, в предстоящей войне они твердо решили добиться и Филиппин, но время объявить о своих претензиях на архипелаг еще не пришло.
20 марта Штаты потребовали от Испании заключения мира с кубинцами к 15 апреля. 23 марта США предложили свои услуги в качестве арбитра, а генерал Вудфорд заявил испанскому министру колоний Гуллону, что «если удовлетворительное соглашение по Кубе, которое обеспечит немедленный и почетный мир на острове не будет достигнуто в течение самых ближайших дней, президент передаст решение вопроса на рассмотрение конгресса.[80] 25 марта в миссию США в Мадриде пришел ответ правительства Испании. В нем мадридский кабинет вновь обращается к катастрофе «Мена», настаивая на том, что между ней и кубинским восстанием не существует никакой связи и предлагая совместное рассмотрение этого вопроса. Что касается «немедленного установления мира на острове», то этот вопрос Испания оставляет в ведении созванного кубинского парламента.
В то же время часть Конгресса принимает очередную резолюцию с требованием признать независимость Кубы. Мак-Кинли пытается заверить сенаторов, что он ведет переговоры о Кубе и ждет положительного результата к 31 марту: «его не удовлетворит ничто другое, кроме полной и абсолютной независимости кубинского народа, переговоры с Испанией основаны на условиях предоставлении Кубе независимости», «требование о независимости Кубы будет предусмотрено при любом решении вопроса»[81]
Необходимо заметить, что в данной ситуации, когда Мак-Кинли одним говорит одно, другим другое, когда его действия расходится и с первыми, и со вторыми обещаниями, очень трудно прокомментировать такое заявление. Однозначно можно сказать одно: определенная часть американского конгресса из гуманных или своекорыстных соображений пыталась противостоять агрессивной внешней политики правительства Мак-Кинли, так как неоднократно в конгрессе поднимались вопросы о признании кубинцев воюющей стороной или позже признания независимости Кубы и принимались соответствующие резолюции, которые, правда, зачастую просто игнорировались президентом.
Проигнорировал Мак-Кинли и ответ испанцев от 25 марта, направив Вудфорду в Мадрид очередные требования к испанцам. 28 марта Вудфорд требует встречи сразу с тремя испанскими министрами: председателем кабинета министров Сагастой, министром колоний Гуллоном и министром иностранных дел Моретом. Встретившись с ними, он передал очередную ноту с требованиями. Первым пункт был обусловлен все большими успехами повстанцев – в нем американцы требовали немедленно установить мир до 1 октября (по всей видимости, США планировали реализовать свою военную программа именно к тому моменту). Кроме того. США требовали собственного посредничества в переговорах о мире. Также Испании предписывалось немедленно ликвидировать концентрационные лагеря, а также принять помощь для нуждающихся от США.
В Испании были буквально взбешены тоном этого ультиматума и даже подготовили чрезвычайно резкий проект ответа американцам, но русский посол в Мадриде Шевич отсоветовал делать это, так как по его мнению подготовленный вариант был «равносилен объявлению войны». [82] В итоге был составлен более мягкий ответ. 31 марта он был вручен Вудфорду. Испанское правительство предлагало передать вопрос о взрыве «Мена» на арбитраж, было готово отменить режим концентрации в четырех провинциях, выделить помощь для «реконсентрадос»[iv], согласиться на перемирие, если повстанцы сами попросят об этом, а вопрос о статусе Кубы должен был рассмотреть автономный парламент. После этого правительством было заявлена, что это «крайняя мера уступок, на которые она (Испания) пойдет»[83]
Таким образом, Испания выполнила все требования: не согласилась заключить мир, но согласилась отменить концентрационный режим, выделило ассигнования для оказания помощи пострадавшим и, наконец, выразило готовность вести переговоры с кубинцами, что действительно значило очень многое в Испании, к тому времени растерявшей реальное могущество, но сохранившую великодержавные амбиции и гордость. Мак-Кинли же ничего не оставалось сделать, кроме как оставить это послание без ответа, усилить военные приготовления и продолжать выдумывать и предъявлять все новые и новые требования к Испании, всеми силами стремящейся избежать неминуемой войны и такого же неминуемого международного фиаско.
Но уже четвертого апреля судьба Кубы была решена: на состоявшемся заседании американского Кабинета было решено осуществить интервенцию из гуманных соображений, не признавая независимость, а Вудфорду была отправлена директива с предписанием содействовать отъезду американским консулам и гражданам из Испании. 5 апреля к этой директиве было добавлено предписание вверить миссию британскому посольству. Таким образом, можно говорить. что с конца марта Мак-Кинли под влиянием окружения, успехов повстанцев окончательно решил, что затягивать с объявлением войны больше не стоит. Поэтому уже в начале апреля американские дипломаты уже «сидели на чемоданах» в Мадриде, а военные доканчивали последние приготовления для переброски к берегам Кубы и Филппин, ожидая войну с недели на неделю.
продолжение
--PAGE_BREAK--Шестого апреля по просьбе Испания шесть европейских держав выступают с коллективной «ни к чему не обязывающей нотой» США с требованиями помнить о гуманности и сохранить мир (подробнее см. пятую главу ).
Девятого президент должен был выступить перед конгрессом с посланием, от которого ожидали окончательного приговора Испании но оно было отложено. В тот же день Испания, цепляясь за последнюю соломинку, соглашается на еще более унизительную уступку: генерал-губернатор обязывался сложить оружие и прекратить всякие боевые действия против повстанцев до разрешения кубинского вопроса (генерал Гомес, конечно же, не принял перемирие). Теперь все требования были удовлетворены полностью, у американцев не оставалось юридических поводов вмешиваться в испано-кубинские дела. Но выход был найден очень быстро.
Одиннадцатого апреля президент все же выступает с посланием перед Конгрессом. Мак-Кинли практически не говорит о сделанных Испанией уступках, упоминая о них лишь вскользь. Зато с удвоенным вниманием он подошел к состоянию дел на Кубе, подробно остановившись на том, что американское имущество на острове требует защиты, а торговля СШ сильно теряет от беспорядков на острове. Поэтому президент считает возможным «оградить находящиеся под угрозой американские интересы, которые дают нам право действовать»[84], «насильственное вмешательство Соединенных Штатов как нейтрального государства с целью остановить войну…справедливо».[85]
В течение следующей недели в Конгрессе шли бурные дебаты. Большинство высказывалось за интервенцию без признания независимости Кубы, но все же значительная часть палаты представителей настаивала на ее признании.[v] В конце концов, 19 апреля конгрессом был принят ряд резолюций: о требовании вывода Испанией ее войск из Кубы, о вручении президенту полномочий на использование вооруженных сил США для выполнения этих требований и третья, так называемая поправка Теллера. В соответствие с ней США отказывались от всякого намерения утвердить контроль над Кубой, обязываясь лишь провести мероприятия по умиротворению и предоставлению контроля над островом кубинскому народу.
20 апреля Мак-Кинли подписал совместную резолюцию двух палат конгресса. В ответ на это Испании ничего не оставалось делать, как немедленно порвать отношения с США. Американскому послу Вудфорду не удалось даже передать испанскому правительству ноту с изложением ультимативных резолюций конгресса, подписанных президентом.
Утром 21 апреля Гуллон разорвал дипломатические отношения с США, Вудфорд отъезжает из Мадрида в Париж, поручив защиту своей миссии Великобритании. Защита испанских интересов в США была поручена двум наиболее близким и сочувствующим державам – Австрии и Франции.
22 апреля Маккинли издает секретную прокламация о блокаде Кубы. В этот же день американцы начинают захватывать испанские торговые корабли.
23 апреля Испания объявляет войну США. Сагаста издает меморандум следующего содержания:. «Народ Северной Америки истощил наше терпение и спровоцировал войну своими вероломными интригами, своими предательскими действиями, своими нарушениями международного права и международных конвенций… Война будет короткой и решающей. Бог побед обеспечит нам такую блестящую и полную победу, какой требует наше правое и справедливое дело».[86]
В этот же день Мак-Кинли объявляет о призыве 25 тысяч добровольцев, а через день — 25 апреля – США объявляют войну Испании, в которой говорилось, что СШ не питают никакого умысла или намерения утвердить свое господство, свою юрисдикцию или свой контроль на этом острове; они подтверждают свое решение – немедленно после умиротворения страны предоставить управление и контроль над островом его народу. [87]
Таким образом, можно говорить о том, что испано-американские отношения накануне войны нельзя рассматривать как единое целое, как это делалось большинством отечественных исследователей. С 1895 до 1898 они серьезно видоизменяясь под влиянием внутренней ситуации в США, международной обстановки, позиций Испании на Кубе, наконец, отдельных личностей, находящихся у власти. Отношения Испании и США накануне войны можно условно разделить на два основных этапа: с начала кубинского восстания (февр 1895) до окончания президентского срока Кливленда (февр 1897) и со вступления в должность Мак-Кинли (март 1897) до начала испано-американской войны (апр 1898). На основании убедительных аргументов, такие как свидетельства испанских дипломатов, высказывания и реальные действия президента можно говорить, что для первого этапа характерна политика дружественная по отношению к Испании. Кливленд совершенно не пытался развязать военные действия, даже всерьез не задумывался об интервенции на Кубу, не говоря о Филиппинах. Несколько другая позиция была у конгрессменов, которые по разным причинам принимали враждебные Испании резолюции. К разжиганию испано-американской войны в этот период стремились лишь финансово-промышленные круги США во главе с Бевериджем, Рузвельтом и Лоджем и стоящие за ними издания, активно пропагандирующие необходимость аннексии Кубы и организовавшие контрабандные поставки оружия на Кубу.
На втором этапе, когда к власти пришел Мак-Кинли обстановка в стране и за ее приделами объективно благоприятствовала началу войну, а выдвинувшие его банкиры и промышленники еще сильнее ратовали за присоединение Кубы. Поэтому основой политики по отношению к Испании стало предъявление все более жестких требований, организация провокаций, поощрение антииспанской кампании в прессе и фактическое разрешение поддержки кубинцев. За год правительство сумело подготовить общественное мнение и вооруженное силы к войне за Кубы. Кроме того, в силу объективных внешнеполитических обстоятельств правительство Мак-Кинли посчитало возможным лишить Испанию и Филиппин, ситуация на которых была сходна с кубинской. Проигнорировав многие нормы международного права, закрыв глаза на то, что Испания выполнила все предъявленные требования, Белый дом договорился с повстанцами, которых он не хотел на протяжение трех лет признать воюющей стороной, и начал войну.
5. Европейские державы и испано-американский конфликт
Попытки создания коллективной ноты в защиту Испании и позиции держав по отношению к испано-американскому конфликту
Испано-американские отношения нельзя рассматривать отдельно от европейской международной обстановки. И Испании, и США в своих действиях приходилось руководствоваться как соображениями внутриполитическими, так и внешнеполитическими напрямую завязанными на позиции европейских держав.
После получения ноты Олни в апреле 1896 гоа испанское правительство во главе с Кановасом дель Кастильо серьезно обеспокоилось американскими попытками вмешаться в испано-кубинские дела. Осознавая серьезность намерений США, которые уже на протяжение почти ста лет пытались получить Кубу и рассчитывая по многим причинам на европейскую поддержку, правительство приняло решение обратиться к великим державам – Англии, Германии, России, Франции, Австро-Венгрии и Италии с предложением направить правительству США ноту с просьбой принять эффективные меры для предотвращения помощи восставшим кубинцам.
Министр ИД Испании Тетуан был уверен в благоприятном отношении европейских держав. Европа была разделена на Тройственный и франко-русский союзы и министру казалось неоспоримым тот факт, что европейские державы будут всеми силами добиваться поддержки Испании. Тетуан не мог и предположить, что государства предпочтут хорошие отношения с США, а не бесполезную поддержку слабой Испании. Кроме того, Тетуан рассчитывал на то, что агрессивная американская внешняя политика вызовет раздражения недовольство у стран Старого Света. Не меньшее значение в Испании придавалось династическим связям с другими монархическими государствами и монархической солидарности.
В своих расчетах Тетуан надеялся и на то, что европейские держатели долговых обязательств испанского правительства будут влиять на свои правительства. При этом важно, что эти долговые обязательства были гарантированы торговлей с Кубой.
«Правительство Испании было так уверено в поддержке со стороны великих держав, что в случае продолжения вмешательства США в кубинские дела, было готово пойти на открытый конфликт с США, твердо рассчитывая на то, что ему удастся американо-испанский конфликт превратить в конфликт между США и европейскими державами. Этим и объясняется те довольно воинственный настроения в правящих кругах Испании, которые имели место в то время».[88]
Шевич. АВПР, Канц 1896, д. 132, л. 451. Беседа с ТеТуаном. «Сохранение острова Куба представляется для Испании вопросом жизненной и, так сказать, роковой необходимости. Мы будем драться до последней капли крови и не уклонимся ни от какой ответственности, даже если бы обстоятельства принудили бы нас сразиться с великой американской республикой».
С помощью меморандума испанское правительство надеялось добиться прежде всего торжественного заявления сочувствия великих держав, которое дало бы правительству сознание того, что в случае каких-нибудь новых притеснений со стороны американцев, Испания может твердо рассчитывать на единодушную поддержку Европы.
Послы великих держав в Мадриде, к которым обратилась Испания в целом были готовы одобрить идею Мадрида об обращении и подписании меморандума, но их мнение разделилось относительно характера будущего обращения. Теперь в нескольких словах попытаемся охарактеризовать позиции европейских держав и их отношения к возможному конфликту.
России испано-американская война выгодна не была. Во-первых, в Петербурге боялись, что война может разрастись и придется помогать Франции. Во-вторых, неминуемое поражение Испании ударит по престижу монархии. В-третьих, слабая Испания в Тихом океане больше устраивала Россию нежели сильные и амбициозные США
У России с США был выгодные торговые отношения, и Петербург не желал их портить, не видя в США потенциального соперника. Поэтому Россия дала понять, что Куба входит в сферу интересов США, и она не намерена вмешиваться, чтобы спасти Испанию.
Витте в своих воспоминаниях писал, что когда к нему обратился император Вильгельм 2 и заявил, что «Америка представляет для Европы большую конкуренцию, конкуренцию всему европейскому земледелию»и что «Америка наживается за счет Европы», он ему ответил, что со времен освободительной войны Россия находится с США в самых дружественных отношениях».[89] Кроме того, Витте считал (и исходя из сегодняшней международной ситуации очень дальновидно), что через несколько столетий на Европу будут смотреть как на Римскую империю – восхищаться ее былым величием.
Больше всего испанских облигаций было размещено во Франции (ок 6 млрд франков), поэтому французское правительство опасалась возможного испано-американского конфликта, который мог привести к революции и банкротству старой династии. Во-вторых, за счет побежденной Испании Англия могла укрепить свои позиции на Средиземноморье (что в конце концов и произошло в 1898 году). Ну и наконец, война Испании с США может создать неуравновешенную обстановку в Европе, что чревато угрозой для безопасности Франции от Германии.
Таким образом, Франции, с одной стороны было выгодно сохранение status quo, но с другой, в условиях тяжелого международного положения Франция, зажатая между Англией и ГерманиейV, и не думала что-либо предпринимать в испано-американском конфликте в одиночку, так как это сулило большие осложнения на международной арене.
В Германии прекрасно ощущали неизбежность испано-американской войны и в частных разговорах сетовали лишь на то, что она начнется слишком рано, и Германия в силу недостатка флота не сумеет в него вмешаться. Для Германии было бы гораздо выгоднее, если бы конфликт возник после того, как в результате закона о флоте государство могло бы на равных конкурировать с флотом США и Испании, тогда немцы имели бы возможность вмешаться в его разрешение. Тем более в конце 19 века Германии, которой почти не досталось колоний, был свойственен зверский колониальный аппетит, немцы пытались прихватить все, что можно было урвать, а Филиппины были для них давно желанной добычей. Однако в 1898 году страна не имела возможности вмешаться, поэтому война не была ей выгодна.
В отношении воюющих сторон у Германии была двойственная позиция. С одной стороны, симпатии Вильгельма 2 были всецело на стороне Испании, частью из-за неприязни к республиканской форме правления в Америке, частью из личной дружбы к австрийским братьям испанской королевы-регентши. «Он был уверен, что Испания выйдет победительницей из этого поединка». [90] При этом он считал, что Испания сможет победить США, так как имеет более сильный флот. Бюлов же с коллегами были полностью уверены, что в результате войны Испании придется лишиться Кубы. О потери Филиппин они даже не предполагали. Более того, считали, что этот архипелаг должен стать добычей Германии. «Тирпиц непоколебимо убежден в том, что мы должны обладать Манилой и что это для нас чрезвычайно выгодно. Как только революция оторвет Манилу от Испании, мы должны ею завладеть». Тирпиц уверен, на основании сведений, доставленных ему немецкой эскадрой, что испанцам не справиться с революцией на Филиппинах, но, с другой, что испанский флот разобьет американский. [91]
С другой стороны, Германия не желала поддерживать Испанию, так как боялась потерять выгодную торговлю с США. Кроме того, в германских придворных кругах, как уже говорилось, вынашивали мысль добиться уступки от США при условии победы последних в виде Манилы.[92] Поэтому Германия, с одной стороны, убеждала Испанию в своем искреннем к ней расположении, а с другой в силу собственных амбиций боялась оказаться инициатором выступления против США.
Австрия в тот момент всецело ориентированная на немецкую внешнюю политику пыталась внушить испанской королеве, что она не кажется одна в этой войне, а возможные потери колоний в любой момент можно будет компенсировать за счет португальских территорий, забывая при этом, что любое посягательство на португальские земли было равносильно объявлению войны Англии. Тем не менее австрийский посол с энтузиазмом уверял королеву, что даже безуспешная война пойдет на пользу ее личного положения.
Пожалуй, единственной державой, которой испано-американская война могла принести конкретные выгоды, была Англия. К концу 90-х политика «блестящей изоляции», проводимая Англией потерпела крах, и Англия оказалась уже не в «блестящей», а элементарной политической изоляции. Колониальные противоречия с Францией в Африке и Египте с Германией на юге Африке, возрастающая торговая и промышленная конкуренция с Германией, традиционно плохие отношения с Россией в связи с противоречиями в Китае и Средней Азии, наконец, напряженные отношения с США из-за конфликта в Британской Гвиане, — все это делало международное положение Англии совсем не завидным.
Среди всех возможных партнеров Англия решила пойти на сотрудничество с США, к тому же обстановка позволяла сделать это за счет испанских, а не собственных интересов. США тоже были выгодны хорошие отношения с Англией, так как им в связи с агрессивными планами была необходима поддержка сильной европейской державы с мощным флотом.
В августе 1896, когда еще не улеглись страсти из-за Британской Гвианы Чемберлен посетил США и намекнул на возможное англо-американское сотрудничество. Осенью 1897 Англия дала США ясно понять, что она не будет вмешиваться в испано-американский конфликт, а также не будет возражать против возможных территориальных приобретений США за счет Испании. Кроме того, лорд Грея предложил американскому посланнику в Англии Дж. Хею военную помощь: «Почему бы СШ не воспользоваться нашим флотом, чтобы быстро расправиться с Кубой. В другой раз они окажут нем ту же любезность».[93] США, конечно, были рады сближению с Англией, но вариант с военным или политическим союзом не устраивал американские правительственные круги, так как США неизбежно играть роль второй скрипки в таком союзе и делиться плодами победы над Испанией, которую можно успешно разгромить и в одиночку. По этой же причине идея о союзе была отклонена и в марте 1898 года, когда Чемберлен заявил Д. Хею, что «плечом к плечу мы могли бы диктовать мир во всем мире».[94]
Англия от предстоящей войны имела бы непосредственные выгоды. Во-первых, война Испании с США – это шанс, ничего не теряя, не делая никаких уступок, с успехом выйти из международной изоляции. Во-вторых, это шанс в случае поражения Испании укрепиться за ее счет в Средиземноморье. Расширив границы Гибралтара. В-третьих, несмотря на то что, в Англии также как и во Франции было размещено достаточное количество испанских обязательств, англичане были недовольны испанскими запретительными тарифами на торговлю с Кубой и другими колониями. По этой причине английские торговцы желали поражения Испании, так как это открыло бы для них вест-индские колонии.
продолжение
--PAGE_BREAK--Англии была нужна война США с Испанией, поэтому они не скупились на средства, подкупая американские газеты, с тем, чтобы они вели активную антииспанскую и аннексионистскую пропаганду. По сообщениям русского дипломата Великобритания истратила более миллиона фунтов на создание в Америке нужных настроений.[95]
Благоразумное правительство не собиралась раскрывать свои карты и стратегические планы и поэтому поспешило заявили о своем нейтралитете в испано-американском конфликте, уверяя и США и Испанию в своей искренней поддержке. Поэтому, когда Испания в 1896 предложила подписать меморандум, о котором говорилось выше, английский посол был первым, кто заявил о своей деятельной поддержке этой идее, на самом деле участвуя лишь для того, чтобы меморандум не помешал СШ
К сер июля 1896 меморандум был готов. Наиболее деятельное участие в его создании принимал английский посол Д. Вульф. Меморандум предполагалось озаглавить как «торжественное заявление сочувствия великих держав». В первой его части содержалось описание испанской политики на острове, Л… Владимиров пишет, что эта политика «излагалась в очень неправдоподобном виде»[96] Во второй части рассматривалась политика США в отношении Кубы. Авторы меморандума подробно изложили попытки СШ овладеть островом в течение всего 19 века. Особенный акцент ставится на действиях американского правительства после начала восстания 1895 года. Этот параграф завершался почти сакраментальной фразой: «правительство Испании предостерегают другие державы от опасностей, исходящих от СШ»[97] и что самое главное – «восстание на острове угрожает священному монархическому строю».
Третья часть меморандума представляла из себя письмо с требованиями к США. Прежде всего. Американскому правительству предлагалось наказывать «недобросовестно отнесшихся к декларации о нейтралитете» чиновников. Во-вторых, Испания требовала ограничить прием кубинцев в гражданство США и свести к минимуму деятельность базирующейся на территории США Кубинской хунты. Кроме того, испанское правительство требовало от США заявлений только в духе дружбы к Испании. К этим утопическим, практически невыполнимым и спорным требованиям прилагалась трактовка существующих законов в интересах Испании. Трудно понять, в какой именно мере Испания надеялась на удовлетворении своих требований, но еще труднее представить себе как американские чиновники и судьи будут трактовать законы США в интересах Испании.
О существовании меморандума знали только послы держав в Мадриде, поэтому после составления первоначального варианта, в самом начале августа его текст был отправлен посланникам Испании в Петербург, Берлин. Париж, Рим, Вену, Лондон. Предполагалось, что они передадут его на подпись главам МИДа соответствующих государств.
Тем не менее, меморандум так и не был подписан. Неожиданно для испанского правительства наиболее активный и горячий разработчик обращения посол Великобритании Д. Вульф вдруг изменил свое отношение к нему и сообщил в частной беседе американскому послу Тейлору о его содержании. 9 августа Вульф рекомендовал Испании отказаться от подписания уже готового меморандума. На следующий день раздраженный Тейлор мотивированно убедил Тетуана в необходимости отказа от его меморандума, указывая на то, что его посылка лишь ухудшит испано-американские отношения. Кроме того, Тейлор неоднозначно намекнул на то, что положение СШ может ухудшиться после президентских выборов. «Испания должна использовать благоприятное время, которое остается для нее пока Кливленд и Олни находятся у власти для того, чтобы объединить действия с политическими усилиями для победы над кубинской революцией».[98] После недолгих раздумий правительство Испании решило отказаться от привидения в исполнения своих планов.
Таким образом, Лондон в своем фирменном и изящном стиле решил добиться улучшения отношений с США не за счет уступок, а за счет интересов Испании, фактически поучаствовав в создании манифеста лишь в той мере, в какой мере его можно было сделать неэффективным. О попытках Англии наладить партнерские отношения с США говорилось выше, добавим лишь, что и впоследствии Лондон будет самыми различными способами стремиться разорвать и без того слабые связи Испании с европейскими государствами, приближая тем самым испано-американскую войну.
В итоге меморандум не был подписан. «Ни одна из подписавших эту ноту стран не хотела портить свои отношения с США из-за слабой и отсталой Испании, тем более, что некоторые из них как, например, Англия и Германия, сами рассчитывали воспользоваться американо-испанской войной для реализации своих захватнических планов».[99]
Сложившуюся в 1896 ситуацию очень хорошо характеризует донесения русского посла в Риме Нелидова в Петербург: «Едва ли решится кто-нибудь открыто высказывать свой взгляд Вашингтонскому кабинету, добрыми отношениями с коим все дорожат более, чем дружбою отживающего Иберийского королевства».[100]
Посредничество Папы Римского, вторая коллективная нота
По мере ухудшения ситуации в конце 1897 испанская дипломатия предпринимает новые шаги с целью побудить европейские державы выступить с предупреждением по адресу США. В начале декабря 1897 министр колоний Испании Гуллон обратился к русскому посланнику Шевичу с вопросом, может ли он рассчитывать на поддержку великих держав во главе с Россией? Шевич вполне резонно и практично ответил, что «Россия при всем желании помочь Испании считает едва ли возможным вмешиваться в испано-американский конфликт, не касающийся непосредственно России».[101] Шевич предложил вынести этот вопрос на международный арбитраж. Гуллон отклонил это предложение, сославшись на то, что в данной ситуации ничего спорного «нет и не может быть», а Испания находится «единственно в положение законной защиты против агрессивной политики Америки».
Французский посланник заявил, что мысль о посредничестве кажется ему совершенно неосуществимой. С большим энтузиазмом к этой идее подошел Вильгельм 2, он даже хотел поддержать ее, но красноречивый Бюлов убедил его не делать это, опасаясь. Ято такая инициатива может быть использована основными противниками Германии – Англией и Францией, чтобы скомпрометировать Германию в глазах США и получить преимущества в торговле с ними за счет интересов Германии. [102] Кроме того, Бюлов опасался применения президентом нового закона, позволяющего дифференцировать таможенный тарифы по отношению к разным странам. Поэтому статс-секретарь предложил Испании обратиться к с просьбой к венскому двору, связанному с ней кровными узами, чтобы он выступил инициатором обращения к США.
Таким образом, в силу различных противоречий на международной арене ни одна из европейских держав, сочувствующих Испании и не желающих усиления США, не могла возглавить коллективное выступление на стороне Испании. Единственной нейтральной и в определенной степени влиятельной фигурой, выступление которой в качестве инициатора такой акции не привело бы к нежелательным изменениям в системе международных отношений, весной 1898 года оказался Папа Римский Лев 13. Именно к нему с просьбой организовать посредничество между Испанией и повстанцами и обратилась Германия.
Первого апреля слишком гордая Испания неосмотрительно ответила отказом на предложение Папы о посредничестве, мотивируя это тем, что Кубинское восстание – внутренне дело королевства, в котором ему не нужны посредники. Забегая вперед, скажем: уже через два дня, когда ситуация станет критической для Испании, последняя сама обратится к Папе за помощью, но в тот момент это уже окажется бесполезным. Как и следовало ожидать, неожиданный отказ Испании сильно удивил Германию. Комментируя этот шаг императору, статс-секретарь Германии фон Бюлов в типичной для него изящной и ироничной манере заявил: «Они изолированы, — ибо все хотят быть любезными по отношению СШ и уж во всяком случае, никто не хочет навлечь на себя их гнев. СШ – богатая страна, в войне с которой вы просто не сможете устоять. Я восхищаюсь мужеством. Проявленным Испанией, но еще больше я был бы восхищен проявлением практического здравого смысла с ее стороны».[103]
Третьего апреля испанское правительство заявило, что оно готово на посредничество Папы для достижения перемирия, но требует, чтобы американцы убрали свою эскадру из Ки-Уэста. На это требование заместитель госсекретаря Дэй нагло и по-хамски заявил: «местонахождение нашей эскадры – наше дело».[104] Мак-Кинли опять никак не реагирует на эти попытки Испании притушить все более разгоравшийся конфликт, а 4 апреля высказывается за американскую интервенцию на Кубу, без признания ее независимости.
Испанский же кабинет все не теряет надежды избежать или хотя бы отдалить войну с США. 6 апреля по просьбе Испании, дипломатический корпус Вашингтона в составе послов Германии, Австро-Венгрии, Великобритании, России, Италии и Франции посетил Мак-Кинли и вручил ему вторую коллективную ноту, в которой державы выступают «с настоятельным призывом к чувствам гуманности и умеренности президента и американского народа в их разногласиях с Испанией…и искренне надеются, что дальнейшие переговоры приведут к соглашению, которое, обеспечивая сохранение мира, дало бы все необходимые гарантии для восстановления порядка на Кубе».
Мак-Кинли уже через несколько часов собрал послов и зачитал им заранее заготовленный ответ: «правительство СШ оценивает гуманный и бескорыстный характер сообщения, сделанного от названных держав, и со своей стороны оно уверено в том, что одинаковое понимание будет проявлено в его собственных искренних и бескорыстных усилиях, направленных к тому, чтобы исполнить свой долг перед человечеством, положив конец ситуации, продолжение которой стало невыносимым».[105]
К обмену такими многозначительными и содержательными ни к чему не обязывающими нотами трудно было не отнестись с иронией. После этого нью-йоркский журнал “World” привел для своих читателей содержание нот в сокращенном варианте. Европейские державы заявили: «мы надеемся, что во имя гуманности вы не будете воевать», а Мак-Кинли ответил: «мы надеемся, что вы поймете, что это делается во имя гуманности».[106]
Фактически такая нота развязывала руки американцам. Мак-Кинли окончательно понял, что никто в Европе не будет препятствовать американским планам. Испании приходилось довольствоваться молчаливой поддержкой нескольких европейских государств и вступать в войну полностью изолированной, а США получали полную свободу в своих агрессивных действиях.
6. Дипломатия в период войны.
Планы и цели США Споры о причинах войны ушли в прошлое, каждому здравомыслящему человеку ясно, что ни одно государство не будет тратить миллионы долларов на защиты гуманных ценностей. Теперь более актуален вопрос об истинных целях СШ в войне с Испанией. Как уже говорилось, все логика дипломатии предвоенных лет, да и всего 19 века, наводила на мысли о том, что единственной целью США в предстоящей войне с Испанией является остров Куба, наиболее дальновидные говорили еще и острове Пуэрто-Рико, который расположен очень близко от Кубы и чрезвычайно удобен для военных баз. Но большинство и подумать не могли, что правительство США позарилось и на Филиппины и в конечном итоге аннексировали именно их, а не Кубу. Ведь вся американская дипломатическая, политическая и общественная кампания США была сфокусирована вокруг кубинских событий, в то время как об аналогичном восстании на Филиппинах практически не говорили.
Ни в одной ноте протеста, ни в одном ультиматуме США не обмолвились о «зверствах» и «антигуманном отношении со стороны испанских войск к повстанцам», об интересах американских граждан на архипелаге. Война раскрыла американские карты и уже потом многие исследователи, задним числом ссылаясь на обрывочные цитаты официальных лиц и близких к Белому дому публицистов и журналистов, пытались представить Кубу лишь как ширму, необходимую для достижения основной – захвата Филиппин.
Мнение отечественных исследователей также разделилось. Большинство в своих работах либо не останавливаются конкретно на этом вопросе, либо пишут в традиционном ключе о том, что именно Куба привлекала Соединенные Штаты еще с начала 19в, именно ради нее США развязали войну, именно ей отдавалось главное место в стратегических планах боевых действий. В то же время Филиппины появились в планах США совершенно неожиданно и если не в ходе войны, то не более чем за пару месяцев до нее: «Филиппины свалились на США как премия в войне с Испанией».[107]
Другие исследователи в частности Л.С. Владимиров считают, что именно Филиппины были главной целью США в испано-американской войне 1898 года. Соединенные Штаты умышленно сохранили в тайне планы захвата Филиппин, так как это вызвало бы отрицательное отношение как со стороны великих держав, ревностно относившихся ко всем планам изменения статус кво на Дальнем Востоке., что затруднило бы развязывание войны США против Испании. Сторонники этой точки зрения подкрепляют свое мнение существованием секретной карты с изображением колониальных претензий США, датированной серединой 90-х гг. На этой карте особо выделены Филиппины как основное направление американской экспансии.[108] Сенатор и публицист Беверидж также заявлял о том, что именно Филиппины имеют для США первостепенное значение: «Держава, господствующая на Тихом океане, — это держава, господствующая над миром. А с приобретением Филиппин этой державой станет и навсегда американская республика».
Трудно определить сейчас, спустя более ста лет, что больше интересовало руководителей США Филиппины и Куба, доподлинно мы знаем только то, что в результате войны США аннексировали Филиппины, а над Кубой установили протекторат, несмотря на то что у них была возможность в ходе мирных переговоров сделать и наоборот.
Наиболее вероятным представляется, что Кливленд вообще не думал о Филиппинах, он лишь рассчитывал добиться от Испании уступок на Кубе, а в хорошем случае купить Кубу и Пуэрто-Рико. Мак-Кинли пошел уже дальше. Он вероятно считал, что Куба в любом случае должна оказаться в руках американцев, но аппетит, как известно, приходит во время еду и видя, что на Филиппинах у испанцев дела не лучше, чем на Кубе, решил попробовать отхватить и этот кусок от испанского колониального пирога.
Но если Куба находилась непосредственно у берегов США и ее захват можно было как-то объяснить соображениями национальной безопасности и доктриной Монро, то к Филиппинам ее уже было никак не применить. Кроме того, если Карибский бассейн волновал только Испанию, то в тихоокеанский регионе переплетались интересы всех великих держав. Поэтому до поры до времени американское правительство посчитало целесообразным не акцентировать общественное внимание на Филиппинском вопросе, а полностью занять его Кубой. Этим и объясняется, что Испания была совершенно не готова к войне на Тихом океане
Когда именно американские ястребы нацелились на Филиппины точно н установить трудно. Однако нам известно, что стратегические переговоры, касающиеся этих вопросов начались не позднее чем сентябрь 1897 года. Кроме того, известно, что в то же время состоялось совещание в Белом доме, на котором главный экспансионист Т. Рузвельт делал свой доклад, в котором упоминал и о необходимости захвата Филиппин, после этого Мак-Кинли и его советник обсуждали обе эти операции.
Иными словами, задачам устранения Испании как с Кубы, так и с Филиппин придавалось одинаковое значение, только если захват ил по крайне мере получение протектората планировались еще задолго до 1898 года, то решение о нападении на Филиппины США приняли совсем незадолго до войны и в силу напряженной обстановки на Дальнем Востоке предпочли оставить в тайне.
Стратегия кампании и отношения с повстанцами Основной стратегией США в ходе войны 1898 года стало сотрудничество с повстанцами как на Кубе, так и на Филиппинах. На их плечи должна была лечь основная тяжесть боевых операций на суше. В конечном итоге именно повстанцам, которые боролись с Испанией на островах еще до прихода американцев более трех лет, США обязаны своей победой в войне с Испанией.
С филиппинскими повстанцами во главе с Агинальдо американцы договорились о сотрудничестве (в данном случае это значило, что филиппинцы будут сражаться, а США обеспечат поддержку с моря) еще загодя, а на встрече в Сингапуре лишь закрепили уже оговоренные соглашения.
Труднее оказалось договориться с кубинцами. М. Гомес, как говорилось выше, заявлял, что «у революционных сил на острове больше оснований опасаться американской интервенции на острове, чем стремиться к ней».[109] Чтобы склонить кубинцев к сотрудничеству американцам пришлось принять поправку Теллера к резолюции конгресса, в которой правительство СШ заявляло о том, что не имеет никаких видов и не собирается ее аннексировать. Кроме того, очень вероятно, что председатель кубинского правительственного совета Т. Эстрада Пальма получил определенный гонорар за то, что так легко пошел на сотрудничество с США, фактически передав опытную и обученную Революционную армию в руки командования США, несмотря на то, что несколько недель назад он сам заявлял в газете «Фри-пресс»: «мы будем возражать против американской интервенции. Мы будем сражаться даже с американцами».[110] Подозрения о том, что Т. Пальма тесно сотрудничал с американским правительством подкрепляются и тем фактом, что после окончания войны, когда США отказались предоставить Кубе безоговорочную независимость, Т. Пальма без колебаний приказал распустить армию, которая в тот момент могла легко разбить полумертвые американские части, оставшиеся на острове и завоевать наконец вожделенную независимость.
продолжение
--PAGE_BREAK--24 апреля 1898 после объявления Испанией войны США Правительственный совет заявил о военном союзе с американцами. Гомесу пришлось поддержать Кубинскую хунту и правительственный совет, заявивших о сотрудничестве с ВС США.
Решение о сотрудничестве кубинских повстанцев с американцами было совершенно непопулярным ни в кубинской. Ни в американской армии. В. Теплов писал, что «судя по доходящим из Сантьяго сведениям, отношения между американскими солдатами и кубинскими инсургентами, постепенно ухудшаясь, дошли до такой степени, что их можно принять за две враждебные друг другу, а не союзные армии, зато американские солдаты охотно братались с испанскими, заявляя: «по крайней мере, они такие же белые как мы». «Предвиделась даже возможность столкновения между инсургентами и американскими войсками ввиду сильного обострения отношений между ними».[111]
Накануне войны соотношение сил было явно не в пользу Испании. И если ее армия хоть и таящая на глазах, но вполне дисциплинированная и опытная, имеющая прекрасного солдата была способна оказать американцам достойное сопротивление, то флот, который был отправлен к Кубе под командованием адмирала Серверы совершенно неподготовленным и неукомплектованным представлял из себя совершенно жалкое зрелище
С другой стороны американская армия, как оказалась, также не отличалась особой подготовленностью. Как пишет Н. Ермолов, в американском командовании за исключением генерала Майлза не было ни одного толкового офицера. Как ни странно, но Ермолов отмечает, что объявление войны Испании застало американскую сухопутную армию врасплох. Численность регулярной армии не превышало 28 000 человек, остальные 250 000 предполагалось набрать волонтерами.[112] Вооружение американской армии оставляло желать лучшего. Еще хуже ситуация была с транспортом, снабжением и госпиталями. Единственной боеспособной и хорошо снаряженной частью американской армии был флот, который призван был стать главной силой США в этой войне. Все эти преимущества и недостатки в полной мере проявились в последующие четыре месяца.
Основные этапы войны.
Война началась еще 22 апреля, когда американцы, еще до объявления войны начали захватывать испанские торговые суда, забыв обо всех международных нормах. Надо сказать, что США как до войны, так и во время нее, красноречиво показали свое отношение к международному и праву и военным конвенциям, откровенно плевав на них. Грубыми нарушениями была и деятельность генерала Ли на Кубе, открыто занимавшегося деятельностью несоответствующей дипломатическому статусу, и отказ США отозвать дипломата, когда власти объявили его персоной нон грата, и прибытие в Гаванскую бухту броненосца «Мен», несмотря на протест испанских властей принять его. Во время войны США неоднократно допускали действия, мягко говоря, хамские и варварские. В частности, американцы неоднократно использовали испанский флаг в военных целях, бомбили мирные населенные пункты без предупреждения, демонстративно разрушили маяк на Кубе и испортили международную трансатлантическую телеграфную линию.
22 апреля американцы объявили о морской блокаде острова Куба, а 27 апреля осуществили первую бомбардировку Матанзаса. Кроме того, бомбардировке подверглись Гавана, Киенфэгос и еще несколько береговых населенных пунктов. Эти мелкие вылазки не принесли американцам никакой практической пользы, а испанцам реального ущерба Испанские гарнизоны, несмотря на устаревшие береговые батареи и полное отсутствие флота, за исключением нескольких канонерских лодок, прекрасно отбивались, нередко проявляя героизм. У американцев же проявилось отвратительное качество боеприпасов и пушек. Снаряды сплошь не попадали в цели и не разрывались, не нанося испанцам никакого ущерба.
К концу мая американское командование осознало, что без десанта они не смогут принудить испанцев сдать остров. Американцы добились первого и, пожалуй, единственного серьезного успеха на Кубе 3 июля, когда была полностью разгромлена единственная испанская надежда – эскадра адмирала Сервера. Вознося хвалу своему флоту, американцы забывали, что испанская эскадра заведомо выходила с островов Зеленого мыса неподготовленной, что она два месяца скиталась по Карибскому моря, весьма удачно скрываясь от американской, наконец, что все корабли Серверы были заведомо на порядок хуже американцев. Закономерным итогом такого соотношения сил и стало сокрушительное поражение Серверы, потерявшего все свои корабли и не сумевшего потопить ни одного американского.
20 июня американцы высаживают десант недалеко от Сантьяго. И князь А. Ливен, и Н. Ермолов своими глазами видевшие высадку американцев в один голос заявляют, что в жизни видывали такого беспорядка, отсутствия всякой слаженности и разумной мысли, как в Сибонее – основном лагере американской армии на Кубе: «Жалкое впечатление производил Сибоней. Дюжина госпиталь, большой сарай, превращенный американцами в промежуточный склад. Никакого начальства, никакого транспорта».[113]
В конце июня американцы проводят ряд операций, нацеленных на взятие Сан-Хуанских высот, господствовавших вокруг Сантьяго. Эти операции трудно назвать успешными, а безуспешными они не стали только потому, что в авангарде американской армии сражались опытные бойцы Освободительной армии Кубы. К концу первой декады июля американцы овладели подступами к городу, но дальше продвинуться не могли, так как и испанцы держались крепко, и американская армия уже была неспособна куда-либо идти: «все были более или менее больны и, как говорил генерал Самнер, каждый в период наступившего бездействия ожидал только своей очереди заболеть окончательно или умереть».[114] Поэтому командующий генерал Шафтер все настойчивее предлагает гарнизону Сантьяго сдаться, а в Вашингтоне всячески стараются скрыть состояние американской армии. 15 июля Сантьяго, несмотря не обьективную возможность защищаться, был сдан. Так закончилась кубинская операция, про которую Ермолов писал, что «американцы разве что не проиграли, чем выиграли ее».
Несколько более успешно проходила Филиппинская операция, где американские сухопутные силы практически не участвовали, а победа была достигнута за счет успешного морского боя в Манильской бухте, где американская эскадра адмирала Дьюи в упор расстреляла совершенно незащищенный испанский флот[115] и эффективных действий филиппинских повстанцев, воевавших на территории всего архипелага. США лишь в последний момент, когда повстанцы окружили Манилу, уже 13 августа после подписания перемирия захватили его.
Еще более гладко прошла Пуэрто-Риканская операция, получившаяся легкой прогулкой для американских солдат, так как губернатор острова, когда американский корабль зашел в гавань и открыл огонь по укреплениям, лишь посетовал на то, что у него весь порох отсырел, чтобы «ответить на приветствие», его даже не оповестили о том. что США находятся в состоянии войны с Испанией.
Таким образом, США достаточно безболезненно обеспечили себе победу, в течение трех с половиной месяцев добившись от Испании признания своего поражения. При этом надо учитывать, что вся войну за США выиграли местные повстанцы за три года окончательно измотавшие и без того слабую Испанию. В краткосрочной кампании США лишь подтвердили, что уже обладают хорошим и боеспособным флотом, способным оперативно решать поставленные и задачи и то, что еще не обладают хорошей сухопутной армией, совершенно не умеют организовать достойную организацию ее действий, ее снабжение транспортировку и лечение. По свидетельству многих очевидцев американская армия не продержалась на Кубе еще и месяца.
7. Парижский мирный договор.
Переговоры об условиях мира.
Еще в ходе войны Англия через своего посла в Мадриде Д. Вольфа начала решила взять роль посредника на себя. Испании были предложены возможные условия мира. Великобритания предлагала объявить Кубу независимой под управлением США на первое время, Пуэрто-Рико уступить США в виде вознаграждения за войну, Филиппинские же острова должны были остаться в руках Испании при условии предоставления США там и на Каролингских островах морских станций. За свои посреднические слуги Англия просила Испанию расширить нейтральную зону вокруг Гибралтара под предлогом опасности нападения США. Такие условия мира к концу войны устраивали Испанию, находившуюся на последнем издыхании, но посредничество Англии ни в коем случае не устраивало Россию и Францию. Первая боялась усиления Англии на Дальнем Востоке, вторая – в районе Гибралтара. Поэтому правительства России и Франции стали всеми силами добиваться несогласия Испании на посредничество Англии.
При давлении России и особенно Франции, имевшей свои финансовые рычаги в Мадриде, державы сумели добиться наделения посредническими функциями именно Францию, после чего ее посланник в Вашингтоне Ж. Камбон приступил к предварительным переговорам о мире.
26 июля Ж. Камбон вручил президент США ноту испанского правительства от 22 июля, в которой оно выражало желание восстановить мир между СМА и Испанией на основе урегулирования положения Кубы. При этом французский посол заявил от имени испанского правительства, что последнее готово уступить остров, так как его жители не готовы к независимости. Этот факт говорит о том, что испанцы уже давно смирились с необходимостью потерять Кубу, считая главным в сложившейся ситуации сохранить за собой Филиппины.
США к концу июля также находились не в самом выгодном положении. В стране усилились антивоенные настроения, вспыхивали скандалы, связанные с тем, что общественность узнала о том плачевном состоянии, котором находилась американская армия на Кубе. Для того, чтобы эта информация не дошла до Мадрида была установлена строгая цензура на все сообщения в Европу. В связи со сложившейся ситуацией США были готовы к заключению мира и с радостью приняли предложение о мирных переговорах.
Выдвигая свои контрпретензии США опасались заявлять об аннексии Филиппин, так как, во-первых, там было мало американских войск и повстанцы, узнав о вероломстве США могли запросто разгромить, а во-вторых, свои виды на Филиппины имела Германия, флот которой находился в Манилы и вел себя очень вызывающе. Поэтому вашингтонским кабинетом была предложена расплывчатая формулировка в отношении судьбы архипелага. Не могли себе позволить США аннексировать и Кубу. В этом случае им пришлось бы нарушать официально принятую резолюцию конгресса, а не частную договоренность лидера повстанцев (как это было в случае с Филиппинами). Кроме того, у американских военных были все основания бояться кубинской армии, настроенной против американцев.
Поэтому Мак-Кинли пришлось предложить некий компромиссный вариант, устраивающий и американских аннексионистов, и антивоенно настроенную общественность и часть конгресса, и кубинских повстанцев. О Испании в тот момент никто и не думал, так как положение на Пиренейском полуострове было хуже некуда: многомиллионные долги, французские банкиры, которые не хотели давать Испании больше ни франка, собственные революционеры, готовые в любой момент свергнуть династию, — Мадрид в конце концов принял бы любые условия лишь бы закончить войну.
Мак-Кинли в своем ответе на предложение Камбона выдвинул следующие требования: Испания отказывается от контроля над Кубой; Пуэрто-Рико и несколько испанских вест-индских островов должны отойти к США как компенсация за военные расходы; СШ уполномочиваются оккупировать и удерживать Манилы с прилегающим заливом до заключения мирного договора и определения статуса Филиппин.
Испания, конечно, возражала, но Мак-Кинли безапелляционно заявил, что пункты один и два не обсуждаются, обсуждение будет касаться лишь статуса Филиппин. 12 августа был подписан предварительный протокол о перемирии, в котором было оговорено, что делегации для обсуждения мирного договора должны будут собраться не позднее 1 октября в Париже.
В октябре, как и было оговорено в Париже начались переговоры. Испанская делегация во главе с М. Риосом получила инструкции отстаивать Филиппины и не допустить чьего-либо протектората над ними. Делегацию США возглавил бывший госсекретарь В. Дэй, которому было поручено не допускать требований о каких-либо компенсациях за территориальные потери Испании, а также требовать для себя по меньшей мере Лусона.
Основные споры вызвали условия передачи США Кубы и Пуэрто-Рико (вопрос о долгах) и статус Филиппин. Испания выдвинула три альтернативных предложения: за все территории в том числе и Филиппины США должны выплатить компенсацию в 100 млн долларов; за часть Филиппин, Кубу, Пуэрто-Рико и Каролингские острова Испания требовала 50 млн долларов; готова отдать все свои владения, но вопрос о долгах бывших испанских колоний метрополии будет рассматриваться на арбитражном суде.
США не приняли ни одного из этих предложений. Испания пыталась прибегнуть к помощи европейских держав, но и на этот раз они оставили теперь еще более слабую Испанию в одиночестве. В конечном итоге, прибегнув к шантажу, США заставили Испанию подписать самый тяжелый из всех возможных вариантов мира. 10 декабря Парижский мирный договор между США и Испанией был подписан.
Парижский мирный договор.
По условиям договора[116] Испания отказывалась от суверенитета над Кубой, а США получали право на оккупацию острова, возлагая на себя функции «жандарма», правителя и организатора мирной жизни на острове. Испания уступала США остров Пуэрто-Рико и другие острова, находившиеся под суверенитетом Испании в Вест-Индии, равно как остров Гуам в Марианских островах. Испания уступала и Филиппины, за которые США должны были уплатить лишь символическую плату в 20 млн долларов.
Однако так просто США не получили Филиппины, им пришлось еще сильно раскошелится, подавляя ожесточенное восстание, вспыхнувшее сразу после подписания мирного договора и продолжавшееся еще в течение почти четырех лет. Причем, чтобы подавить его, американцы переняли испанскую систему концентрационных лагерей и в жестокости не уступали «мяснику Вейлеру».
В 1900 году было подписано добавление к Парижскому договору — Вашингтонский договор о Филиппинах, по которому Испания отказывалась от всех прав и притязаний на острова, прилегающие к Филиппинскому архипелагу, но расположенные вне границ, указанных в третьей статье Парижского договора.
Филиппинское восстание 1902.
Таким образом, США навязали Испании, пользуясь критическим положением в стране, самые тяжелые условия. Испания теряла все свои колониальные владения, которые переходили в руки Соединенных Штатов. И если Куба формально и не являлась собственностью США, то это было лишь на бумаге. На острове был установлен оккупационный режим во главе с генералом Леонардом Вудом, а в 1901 была принята «поправка Платта»,. оформленная в виде договора в Гаване в 1903 г. В соответствие с ней Куба не должна была заключать никаких договоров с иностранными державами об уступке им своей территории, не должна была брать в долг, если процент по задолженности был больше бюджета. США сохраняли за собой право США на интервенцию. Кроме того, власти Кубы обязывались уступить ряд территорий США для угольных станций и морских баз, одна из которых – Гуантанамо, существует и сегодня.
Заключив такой договор с Испанией. США значительно укрепили свое военно – стратегическое положение как с запада, так и с Востока. Куба и Филиппины стали важными форпостами на пути к США. Кроме того, Филиппины открывали перед США прекрасные экономические перспективы. Во-первых, архипелаг богат полезными ископаемыми и природными ресурсами сам по себе, густонаселен и поэтому является хорошим рынком сбыта для американских товаров, кроме того, Филиппины оказались важнейшим перевалочным пунктом для американской экспансии в Китай и на Дальний Восток.
8. Заключение.
Испано-американские отношения накануне и во время испано-американской войны 1898 года многогранны и неоднозначны. Центром соприкосновения интересов государств в тот период, безусловно, был остров Куба, чрезвычайно ценный для США как стратегическая база и рынок сбыта, а для Испании, как одно из последних свидетельств былого могущества и богатства. Ситуация на Кубе и вокруг нее и обуславливали характер отношений между Испанией и США. Немаловажными факторами, также серьезно влиявшими на эти отношения была международная обстановка и внутриполитическая ситуация в США.
Еще с середины 19 века США начинают присматриваться к острову, воспринимая его «как наиболее ценное дополнение, которое можно сделать с федерации наших штатов». Но в середине 19 века позиция Испании на острове еще не была такой катастрофической, а Англия и Франция, также с интересом присматривающиеся к Кубе не оставляли США никаких шансов для открытой борьбы за остров. В силу этого США стараются поддерживать интересы Испании на острове, противопоставляя себя таким образом основным конкурентам, разжигавшим восстания на острове, надеясь получить за благожелательную позицию льготы от хозяйки Кубы.
продолжение
--PAGE_BREAK--