Идеи традиционализма и модернизма работах русских консерваторов конца XIX–начала ХХ века

Содержание Введение 1. История и эволюция консерватизма в России 2. Идеи традиций и модернизации в консервативной идеологии 2.1 От традиций к "консервативному творчеству" 2.2 "Консервативная модернизация" Заключение Библиографический список Введение В последнее время в российском обществе часто поднимается проблема

"традиции и модернизации". В 90 е годы прошлого XX века с их крайним и не всегда последовательным модернизмом и либерализмом эти понятия порядком набили оскомину у народа и оставили весьма негативное впечатление. В этом же духе воспринималось и понятие "государственная идеология", которое в 90 е годы ассоциировалось, прежде всего, с тоталитарным обществом.

Одной из реалий наших дней становится необходимость возврата и адаптации старых государственных традиций к новым требованиям времени. Вопрос сохранения вневременных традиций обострен в сегодняшней России поляризацией мнений, когда понятия "традиция" и "модернизация" воспринимаются рядом политических партий как антагонистические. Причем "модернизация" воспринимается, как исключительно заимствование зарубежного опыта, а "традиции", как выработка собственного пути

развития. Такое понимание осталось еще со времен философских и политических дискуссий "западников" и "славянофилов". Как уже ясно проблема "традиций и модернизации" невольно сводиться к проблеме "Россия - Запад". Как развиваться России? Следовать своим, "самобытным" путем или есть некий универсальный западный путь развития подходящий для всех стран? Надо ли в процессе модернизации учитывать государственные традиции?

Сегодня, это крайне актуальный вопрос. В поиски ответов на поставленные вопросы все чаще и чаще исследователи обращаются к исторически-философскому наследию русской консервативной мысли конца XIX - начала XX века, пытаясь найти приемлемое сочетание традиций и модернизации для сегодняшнего дня. Декларирование приверженности консервативным принципам постепенно становится в современном российском обществе одним из признаков хорошего тона. При этом далеко не все, называющие себя сегодня модным словом

"консерватор" реально осознают то глубокое содержание, которое скрывается за данным понятием. Долгие годы понятию консерватизма придавалась заведомо негативная, чуть ли не ругательная окраска. Это слово являлось синонимом таких определений, как: "реакционер", "ретроград", "мракобес" и т.п. Считалось, что "консервативного творчества", как такового быть не может, поскольку основной идеей консерватизма является "приверженность к старому, отжившему

и вражда ко всему новому, передовому" . Долгие годы в отечественной историографии бытовал стереотип, согласно которому консерваторы изображались убежденными противниками прогресса, стремившимися повернуть "колесо истории" вспять. Подобная точка зрения грешит заведомой односторонностью, поскольку русские консерваторы были не только "охранителями" в прямом смысле этого слова, но так же пытались найти компромисс с происходившими в стране переменами.

Обращение к консервативной идеологии в настоящий момент актуально по ряду причин: · Повышенный интерес к идеям русских консерваторов в научных и политических кругах; · Возможность в современных условиях дать разностороннюю оценку идей традиционализма, что было проблематично в советские годы, когда все сводилось к огульной критики консерватизма; · Отсутствие глубокого анализа работ выдающихся представителей русской консервативной мысли, прежде всего:

Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова. · Прослеживание в политическом курсе современной России процесса усиления политической власти, что связывается с возвращением к некоторым консервативным идеям; Предметом данной работы является анализ идей традиционализма и модернизма в работах отечественных консерваторов конца XIX - начала XX века. Объектом исследования является русский консерватизм второй

половины XIX - начала XX веков. Работа построена, прежде всего на трудах Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева, Л.А. Тихомирова. Выбор именно этих персоналий обусловлен наличием в их концепциях философско-политической преемственности, что позволило объединить данных мыслителей в группу консерваторов - государственников, "которые противостояли как "славянофильской", так и "западнической" оппозиции

самодержавию, развивая собственные оригинальные взгляды". Хронологические рамки исследования охватывают период 1870-х гг. XIX в начало 1920-х гг. ХХ в. Выбор подобных хронологических рамок обусловлен выходом в 1871 г. отдельного издания книги Н.Я. Данилевского "Россия и Европа", положения которой были отличны от традиционного славянофильства и повлекли за собой дальнейшую разработку проблем российской государственности в новом

ключе. В 1875 г. вышла в свет работа К.Н. Леонтьева "Византизм и славянство", содержащая систематизацию его философского миросозерцания. Несмотря на то, что труд Данилевского в то время еще не был известен Леонтьеву, обе книги имели много общего в оценках природы общественных изменений. Россия после 1861 г. была уже иной страной, что требовало от мыслителей понимания стремительно меняющейся

общественно - политической ситуации. Единство консерваторов, аналогичность их мировоззренческих позиций - все это нашло отражение в книгах и статьях Победоносцева и Тихомирова. В целях решения задач, поставленных в данной работе, хронологические рамки были расширены, поскольку две фундаментальные работы Л.А. Тихомирова "Религиозно - философские основы истории" и "

В последние дни" были созданы уже после 1917 г. Цель работы: Проанализировать сочетание идей традиционализма и модернизации в работах отечественных консерваторов конца XIX - начало XX века. Задачи работы: · рассмотреть историю формирования и эволюции русского консерватизма; · выявить основные идеи традиций в работах русских консерваторов; · рассмотреть сущность "консервативной модернизации". Признание взаимной интеллектуальной толерантности

различных точек зрения позволило применить сравнительный анализ при анализе основных работ консервативных мыслителей и исследователей. Анализ отечественной консервативной мысли в данной работе проводится в историческом аспекте, в контексте той исторической реальности, в которой жили и работали отечественные мыслители, но с учетом философско-политологического контекста, поскольку он не может быть отброшен при изучении столь сложного явления, каким являлся русский консерватизм на стыке

XIX и ХХ вв. Научная новизна работы состоит в анализе проблемы сочетания традиционализма и модернизма в работах русских консерваторов конца XIX - начала XX века. В работе опровергается тезис об исключительно "реакционно-охранительном" характере отечественного консерватизма, показывается оригинальность консервативного творчества, актуальность этих разработок, их востребованность и общемировая значимость.

Методологическую основу исследования составляют материалистическая диалектика как универсальный метод познания, предполагающий рассмотрение явлений и процессов в их диалектической взаимосвязи и развитии, а также ряд общенаучных и частнонаучных (специальных) методов познания. Теоретическая и эмпирическая база исследования. При проведении исследования диссертант опирался на теоретико-методологические положения и установки Н.

Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева, Л.А. Тихомирова, а так же дореволюционных, советских и современных исследователей, посвятивших свои работы истории российского консерватизма. Историографию, посвященную консерваторам-государственникам, можно условно разделить на пять этапов: 1-й этап - с 1870-х гг. XIX в. по 1917 г 2-й этап - с 1917 г. до середины 1930-х гг.

3-й этап - с середины 1930-х гг. до конца 1960-х гг. 4-й этап - с конца 1960-х до конца 1980-х гг. 5-й этап - с конца 1980-х до конца 1990-х гг. Такая периодизация определена проблемами подхода к оценки философских и политических взглядов русских консерваторов. На первом этапе выход работ Данилевского, Леонтьева, Победоносцева и Тихомирова сопровождался многочисленными откликами на них в среде отечественной

интеллигенции. Не смотря на то, что современники оставили огромное количество работ, посвященных как лично указанным философам, так и их идеям, назвать их научными все же сложно. Очень сильны в работах личные симпатии и антипатии, порой отсутствует беспристрастный анализ. Эта тенденция прослеживается в работах А.П. Козырева, Вл. С. Соловьева, Н.Н. Страхова и т.д. Суть полемики сводилась к проблемам развития

России по западному или "самобытному" пути развития, к проблеме культурно-исторических типов. Особо острые дискуссии развернулись вокруг работы Н.Я. Данилевского "Россия и Европа". Полемика выходила за рамки конкретной работы Данилевского, поднимая "вечные" вопросы о соотношении общечеловеческих и национально - русских принципов. Современники и авторы позже отмечали, что книга

Данилевского завершает славянофильское учение, являясь кульминационной точкой развития славянофильской идеи. С другой стороны, например, Страхов, всячески подчеркивал оригинальность работы Данилевского, который "нигде не опирается на славянофильские учения как на что-нибудь уже добытое " . Детальной критики представители консерватизма подверглись со стороны Вл. Соловьева. Он резко высказывался о книге Данилевского, отвергал научную ценность его теории.

В частности считал, что предпочтение культурно - исторического типа всему человечеству (т. е условно говоря, национального - общечеловеческому) способствует "всякому дальнейшему понижению нравственных требований". Резкое критическое отношение к консерватизму привело к разрыву между Вл. Соловьевым и К.Н. Леонтьевым, хотя Леонтьев долгое время находился под обаянием личности Соловьева, не смотря на противоположность взглядов.

Что касается Победоносцева, то в его оценке Соловьев был более однозначен, обратив к нему много злых слов. Сам Победоносцев, используя данную ему власть, всячески препятствовал изданию работ мыслителя и крайне грубо отзывался о нем. Полемизировал Соловьев и с Тихомировым. Последний попытался перенести проблему свободы личности в религиозную область из политической области. Соловьев же связал проблему свободы и реальную религиозную политику государства, защищая религиозные

традиции всех народов России. По его мнению, все рассуждения о свободе совести можно свести "к следующему умозаключению: общечеловеческий принцип справедливости есть вместе с тем необходимое требование христианства", иными словами христианские и общечеловеческие принципы взаимосвязаны и нерасторжимы. Постепенно полемика угасла, оставив каждого при своем мнении. Почему так уделено времени критики Вл. Соловьевым идей консерваторов?

В лице Соловьева, полемизировавшего с идейными концепциями всех четырех консерваторов - государственников, проявилось яркое противостояние "западничества" и "славянофильства". При этом данное противостояние, хотя и походило внешне на полемику "западников" и "славянофилов", в корне отличалось от нее, поскольку происходило на новом витке исторического развития, в период активных модернизационных изменений. Значительный интерес представляет оценка

Леонтьева его современниками-традиционалистами, с которыми он, казалось, должен был быть близок во взглядах. Леонтьевский культ государственности в сочетании с органической теорией был отторгнут славянофилами. "Западники отталкивают его с отвращением, славянофилы страшатся принять его в свои ряды " писал В.В. Розанов . Н.А. Бердяев писал: "Леонтьева я решаюсь назвать сатанистом". Для него это "страшный писатель", ищущий в христианстве черты "мрачного сатанизма"

, родственные его "больному" духу. Под влиянием революционных событий начала ХХ века российская интеллигенция постепенно приходила к осознанию того, что созданные ею модели развития России могут оказаться разрушены жестокой реальностью и нужно не столько стремиться подогнать мир под идеальные концепции, сколько менять свои взгляды, сообразуясь с реалиями времени. Несмотря на острый полемический характер дореволюционных стаей, посвященных отечественным консерваторам,

в них очень четко выявлен элемент личного отношения к анализируемым концепциям. Авторы не стремились к беспристрастности и в этом определенная ценность их работ, которые позволяют четко проследить реакцию интеллектуальных представителей различных мировоззренческих групп на идеи государственников. В то же время нельзя не замечать и спорные моменты в этих работах. Для второго этапа историографии характерно закрепление в работах советских исследователей резко негативной

оценки консерваторов как "мракобесов" и "ретроградов". Каждому из них была отведена определенная "роль". Вполне конкретный человек превращался в некий абстрактный символ эпохи, утрачивая свою индивидуальность. Так, Данилевский стал защитником политики великодержавного шовинизма, Леонтьев - апологетом деспотизма и крепостничества,

Победоносцев - крайним реакционером, Тихомиров - ренегатом и изменником делу революции. Неоднократные высказывания консерваторов о пользе для Российской государственности именно монархической формы правления казались политическим противникам настолько ясными, что их даже не пытались анализировать. Общепринятым в исторической науке стал взгляд на консерваторов, как на фанатичных сторонников самодержавия,

сильной государственной власти и православия. После крушения самодержавия и начала претворения в жизнь антирелигиозной политики теоретические разработки сторонников самодержавия становились "не актуальными" даже как "исторический материал". Поэтому Данилевский и Леонтьев были практически забыты. Тихомиров интересовал советских исследователей больше как "ренегат", чем как серьезный теоретик монархизма.

Для третьего этапа характерно постепенное свертывание в СССР исследований, затрагивавших проблематику русского консерватизма. Имена Данилевского и Леонтьева становятся теперь достоянием узкого круга специалистов. Победоносцев и Тихомиров получают определенные "ярлыки" и дальнейшее изучение их наследия признается нецелесообразным. В то же время на Западе в послевоенный период наблюдается всплеск интереса

к российским религиозно-философским мыслителям конца XIX - начала ХХ вв. Правда, их трактовка была в значительной степени связана с внешнеполитической ситуацией сложившегося противостояния двух систем - капиталистической и социалистической. Эту тенденцию можно проследить в работах В.В. Зеньковского, Ганса Кона, Эдварда Тадена и т.д. Четвертый этап характеризовался возвращением в советскую историографию

имен русских консервативных мыслителей. Это обращение к однозначно "заклейменному" консерватизму представляло собой вынужденное явление и было в значительной мере связано с необходимостью как-то отреагировать на зарубежные исследования, в которых проводилось сравнение между имперской политикой царской и советской России, между консерватизмом и большевизмом. С другой стороны, обращение к теме консерватизма было обусловлено необходимостью дальнейшего развития отечественной исторической и философской науки.

В силу ряда причин в СССР было весьма затруднительно проводить комплексное изучение консервативного наследия. Однако возвращение забытых имен отечественных консерваторов на страницы исторических и философских работ уже само по себе было позитивным явлением. В качестве примера можно привести работы А.Л. Янова "Славянофилы и Константин Леонтьев", Н.В. Мордовского "К критике "философии истории"

Н.Я. Данилевского", статьи И.А. Голосенко. Для пятого этапа историографии характерно значительное увеличение доступной исследователям источниковой базы. Достаточно сказать, что к настоящему времени переизданы основные работы Данилевского, Леонтьева, Победоносцева и Тихомирова. Многие из этих работ были опубликованы впервые по архивным материалам.

Но гораздо более важно, что произошли кардинальные сдвиги в самом осмыслении места консерватизма в истории России. Постепенно преодолевались ограничения идеологического характера. В результате чего стало возможным свободно затрагивать оценку консерваторами социализма и либерализма. Идеями отечественных консерваторов оперируют теперь и "правые" и "левые". Это свидетельствует о преодолении предубежденности в отношении консерватизма, но в то же время вызывает

и определенную озабоченность излишне осовремененным подходом к данному вопросу. Появление интереса к русским консервативным мыслителям можно заметить в самых различных кругах. При этом традиционалистские концепции часто пытаются трактовать в духе современной политической ситуации с целью обоснования своих собственных взглядов. С началом переоценки взглядов на отечественную историю стало возможным более непредвзято рассматривать взгляды консерваторов на либерализм и социализм.

И так, как можно убедиться, идеи русских консерваторов, на протяжении истории России с конца XIX века до наших дней не потеряли своей актуальности и до сих пор не имею однозначной оценки. Теперь коротко поговорим о характеристики источников. Основой данного исследования послужила следующая источниковая база: - политические, философские и религиозно-богословские работы Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева,

К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова; - мемуары. Почему выделена только эта группа источников? Потому что, они оказались более доступны для исследования. Характеристика источников дается по персоналиям в хронологическом порядке. Ключевым источником в разработке проблемы являются труды отечественных консерваторов - государственников, в которых нашли отражение их социально-политические и религиозно - философские взгляды на проблему

властных отношений в России. К наиболее значимым работам относятся: "Россия и Европа" Н.Я. Данилевского, его политические статьи; "Византизм и славянство" К.Н. Леонтьева; "Московский сборник" К.П. Победоносцева; "Единоличная власть как принцип государственного строения" и "

Монархическая государственность" Л.А. Тихомирова. Все эти произведения к настоящему времени переизданы, большинство из этих переизданий снабжено научными комментариями. Относительно основного труда Данилевского отметим, что в 1991 г. после почти столетнего забвения "Россия и Европа" была переиздана в сокращенном варианте, а в 1995 г. вышла полностью, включая приложение статей его современников и сегодняшних исследователей с анализом книги .

В 1998 г. Были переизданы его политические статьи, снабженные научными комментариями. Философские и публицистические статьи Леонтьева долгое время не переиздавались. Возвращение его трудов началось в начале 1990-х годов, когда вышли сборники: "Записки отшельника", "Цветущая сложность", "Избранное". В 1996 г. вышло обширное издание "

Восток, Россия и Славянство", в которое вошел ряд не публиковавшихся ранее статей. Изданию присущ высокий научный уровень: статьи снабжены комментариями, ряд из них дается с приложением черновых вариантов из рукописей Леонтьева. Литературно-издательская деятельность К.П. Победоносцева была достаточно широкой и разнообразной, при этом значительное число опубликованных им работ не являлось его собственными сочинениями, а было воспроизведением книг и статей других авторов,

в том числе и иностранных. Работы других авторов были включены и в "Московский сборник", неоднократно переиздаваемый Победоносцевым. Тем не менее "Московский сборник" в наибольшей степени представляет взгляды Победоносцева на государство, религию, парламентаризм, социализм. В 1996 г. "Московский сборник" был переиздан вместе с другими работами

Победоносцева, включая его дневниковые записи "Праздники Господни", педагогические заметки и ряд статей, публиковавшихся анонимно в периодических изданиях. Заслуживают внимание опубликованные в 1998 г. "Записки по законоведению" К.П. Победоносцева, представляющие из себя курс лекций по праву, которые были прочитаны наследнику Николаю Александровичу. Записки показывают, отношение

К.П. Победоносцева к проблемам государственной власти, формам государственного устройства, социально-политическим движениям. Из многочисленных публикаций Л.А. Тихомирова наиболее важным источником по изучаемой проблеме является его фундаментальное исследование "Монархическая государственность". Вышедшее в 1905 г оно было слишком сложным для того, чтобы пользоваться им в целях широкой монархической пропаганды, и не пользовалось спросом.

В связи с этим оно было обработано И.И. Восторговым в доступной для широких масс форме. Сам Тихомиров еще раньше написал апробированный вариант "Монархической государственности" - книгу "Единоличная власть как принцип государственного строения". Обе работы Тихомирова были переизданы в начале 1990-х .

Радикальные современники критически воспринимали работы Тихомирова, посвященные социализму, видя в них отступление от былых принципов и "заискивание" перед властью. Менее пристрастный подход позволяет увидеть, что Тихомиров, используя свой прошлый революционный опыт, попытался бороться с радикалами с помощью контрпропаганды. Особое значение для изучения взглядов консерваторов имеют их дневники и воспоминания.

Они важны для уточнения многих фактов общественно-политической жизни отечественных традиционалистов, понимания их взглядов, анализа их полемики. Правда, как и во всяких других мемуарах, их авторы пишут главным образом о своих личных ощущениях, но подобный взгляд только помогает лучше почувствовать их внутренний мир. При этом можно достаточно четко выявить симпатии и антипатии писавших. Так, для понимания отношения К.Н. Леонтьева к славянофилам и их идеям важное значение имеет его автобиография

"Моя литературная судьба", опубликованная в "Литературном наследстве" в 1935 г. и снабженная научными комментариями. В ней Леонтьев рассказывает о своих встречах с М.Н. Катковым, Ф.Н. Бергом, М.Н. Погодиным, И.С. Аксаковым. Большой интерес представляет леонтьевская оценка славянофилов: " я убедился и узрел очами своими,

что если снять с них пестрый бархат и парчу бытовых идеалов, то окажется под этим приросшее к телу их обыкновенное серое, буржуазное либеральничание, ничем существенным от западного эгалитарного свободопоклонства не разнящееся". Обращение к этим воспоминаниям показывает, что испытывавший симпатии к славянофилам Леонтьев во многом пересмотрел свою позицию после личного общения с ними. Определенный исследовательский интерес представляет публикация

О.Е. Майоровой в 1995 г. двух мемуарных очерков К.Н. Леонтьева, посвященных генералу Н.П. Игнатьеву и литератору А.Н. Цертелеву. Оба этих очерка были написаны в 1883 г. Описывая Н.П. Игнатьева, Леонтьев раскрывал и свои собственные переживания начала 1860-х гг когда он, утрачивая либеральные симпатии, начал склоняться в сторону жесткого охранения самодержавных устоев.

Для исследователя важно проследить "род мыслей" Леонтьева, тем более, что мы знаем сравнительно мало о его внутренней борьбе, происходившей в этот период пересмотра жизненных ценностей. Данилевский и Победоносцев не оставили о себе воспоминаний. Определенной попыткой изложения своей биографии и взглядов стало письмо Победоносцева к Николаю II от 21 марта 1901 г недавно полностью опубликованное в работе

А.А. Искандерова "Российская монархия, реформы и революция". Изложив биографию и свои взгляды, Победоносцев давал Николаю II советы по поводу назначений на государственные посты. Характерно признание самого Победоносцева: "По природе нисколько не честолюбивый, я ничего не искал, никуда не просился, довольный тем, что у меня было, и своей работой не искал никакой карьеры

но не отказывался, когда был в силах, ни от какой работы и, ни от какого служебного поручения". Эти слова в дополнении с анализом личных писем Победоносцева показывают справедливость мнения Р. Бирнса об отсутствии у Победоносцева "вкуса к власти" и опровергают тех, кто видел в нем карьериста и честолюбца, упивавшегося своей властью над людьми. В 1930 г. "Красный архив" поместил к 25-ти летнему юбилею революции 1905 г. подборку из дневников

Тихомирова начиная с января 1904 по апрель 1906 гг. Опубликованные с незначительными сокращениями дневники показывают те размышления Тихомирова, которые он старался не допускать на страницы своих официальных статей. Значительное количество записей посвящено оценке русско-японской войны. При этом кадровые и военные вопросы тесно переплетены с внутренней политикой, проводимой самодержавием.

Тихомировские оценки полны противоречий. Надежды на победу русских войск соседствуют с категоричными заявлениями о неготовности России к войне. Радуясь началу формирования "консервативной партии", Тихомиров тут же замечает, что сторонники традиционализма бессильны против "мириад либералов и недовольных". Надежда на В.К. Плеве через несколько месяцев сменяется критикой в адрес уже убитого министра, который "только душил, и больше ничего".

Если, переходя в лагерь монархистов, Тихомиров надеялся принести пользу в обновлении монархической идеи, то теперь эта надежда рухнула. Одной из наиболее ценных записей является оценка внутреннего положения России, сделанная 20 мая 1905 г. после Цусимского сражения: "Дело не в гибели флота но ведь и вообще все гибнет. Уж какая ни есть дрянь Россия, а все-таки надо ей жить на свете.

Ах, как мне жаль этого несчастного царя! Какая-то искупительная жертва за грехи поколений. Но Россия не может не желать жить, а ей грозит гибель и царь бессилен ее спасти, бессилен делать то, что могло бы спасти его и Россию! Что ни сделает, губит и ее и его самого. И что мы, простые русские, как я, например, можем сделать? Ничего ровно. Сиди и жди, пока погибнешь!" Эти дневники представляют значительную исследовательскую

ценность для постижения внутреннего мира Тихомирова и способствуют пониманию причин его отхода от политической деятельности и обращения к религиозно-философским аспектам истории. Из мемуарных источников, относящихся к биографии и взглядам Тихомирова, следует отметить его воспоминания, изданные в СССР в 1927 г. Вступительная статья к воспоминаниям была написана

В.Н. Фигнер, которая попыталась осмыслить непростой и противоречивый жизненный путь Тихомирова. При этом она пыталась объяснить выбор Тихомирова в пользу монархической системы внешними факторами. Сами же воспоминания говорят о том, что помимо внешних причин на отказ Тихомирова от революционной борьбы повлиял внутренний душевный переворот. К сожалению, и в то же время к определенной радости, многие работы консерваторов стали доступны только

в наши дни и достаточно глубоко еще не исследованы. 1. История и эволюция консерватизма Термин "консерватизм" в его современном значении был введен французским роялистом и классиком европейской литературы Франсуа Рене де Шатобрианом, который в конце 1810-х гг. издавал во Франции периода Реставрации еженедельник "Conservateur".

В широкий политический оборот данный термин вводится уже в середине 30-х годов XIX века для обозначения политической позиции британских консерваторов - тори. Первые попытки определения сущностных границ явления были предприняты фактически в то же время. Так, у истоков научного изучения консерватизма в нашей стране стояли идеологи данного направления. В частности, в работах "старших славянофилов" были поставлены методологические вопросы, связанные

с определением сущностных границ консерватизма. Планомерное научное изучение консерватизма началось несколько позднее, в начале XX века и, особенно, в межвоенный период, что связано с выходом в свет классического труда немецкого социолога Карла Манхейма "Консервативная мысль". Очередная активизация научного изучения явления приходится на конец 70-х - начало 80-х гг что связано, как отмечалось в научной литературе, с возникновением "консервативного феномена" или "

консервативной волны" - приходом к власти в Западной Европе и США политиков неоконсервативной направленности. В нашей стране повышенный исследовательский интерес к консерватизму возник в конце 80-х - начале 90-х гг. прошлого века и не ослабевает по настоящее время. Чем больше научных, публицистических, а иногда и откровенно мифологизированных публикаций выходит о

русском консерватизме, тем больше хочется разобраться в вопросе, когда и почему появились в России первые консерваторы и кого вообще можно считать таковыми. Проблема определения хронологических рамок и типологизация русского консерватизма до сих пор остаются предметом дискуссий. В монографии политолога В.А. Гусева, "Русский консерватизм: основные направления и этапы развития" выделен ряд этапов в развитии отечественного

консерватизма. Первый - дореволюционный, являлся реакцией на Великую французскую революцию и на то влияние, которое оказал на Россию процесс обуржуазивания Запада. Как и большинство исследователей, Гусев считает, что русский консерватизм начал принимать форму политической идеологии на рубеже XVIII - XIX вв. По мнению автора, основополагающими консервативными принципами являются идея православия

и идеал мощного централизованного государства, а "предконсерватизм" берет свое начало от митрополита Киевского Илариона и знаменитой концепции инока Филофея о Москве как "третьем Риме". Далее автор называет "непосредственных предшественников политической доктрины Н.М. Карамзина", к которым он относит Д.И. Фонвизина, М.М. Щербатова, В.Н. Татищева, и выделяет государственно-охранительную форму русского

консерватизма, представителями которой, по его мнению, были Н. М. Карамзин, М. Н. Катков, К.П. Победоносцев, М.О. Меньшиков и которая усматривала главный элемент российской государственности в самодержавии. Выделен также особый православно-русский (славянофильский) консерватизм А.С. Хомякова, братьев Киреевских и Аксаковых, Ю. Ф.

Самарина и Ф. И. Тютчева. Во главу угла православно-русский консерватизм ставил православие и вытекающую из него народность, считая самодержавие лишь обслуживающей, инструментальной ценностью. К последнему течению консерватизма Гусев причисляет и взгляды Д.А. Хомякова, который, по мнению автора, смог обобщить выводы славянофилов по вопросу государственно-политических проявлений русского культурного типа.

Отдельное место в дореволюционном русском консерватизме отводится Н. Я.Данилевскому, К. Н.Леонтьеву, К.П. Победоносцеву, Л.А. Тихомирову. Второй этап - эмигрантский, представляющий реакцию на революцию 1917 года и ее социально-политические последствия. Здесь автор подробно рассматривает взгляды П. Н. Новгородцева, И. А. Ильина, И. Л. Солоневича.

Третий этап - современный, представляющий собой реакцию на политические процессы в России, начало которых относится ко второй половине 1980-х годов. По мнению В.А. Гусева, представителей нового этапа объединяют три родовых принципа русского консерватизма: · антизападничество; · отстаивание идеалов православия; · идеал мощного централизованного государства. Ныне все более определенно и даже настойчиво консервативная тема (как ранее либеральная) приобретает

не только теоретическую, но и практическую актуальность. Споры о консерватизме тесно переплетаются с дискуссиями о конкретных путях государственного строительства. Более того, в последние годы наметился подлинный ренессанс в осмыслении русского консерватизма, обусловленный, с одной стороны, усилившимся интересом россиян к своему историческому прошлому, и, с другой стороны, открывшимися возможностями всестороннего изучения наследия отечественной социально-философской мысли.

Российская консервативная мысль далеко не во всех аспектах обнаруживает соответствие как англосаксонской, так и континентальной европейской консервативной традиции. В частности, на отечественной почве зачастую оказывается весьма проблематичным четко и последовательно разграничить консервативные и либеральные воззрения. В самом деле, в данную систему координат довольно сложно вписать таких русских мыслителей, как

П.Я.Чаадаев. Думается, однако, что объяснение этому явлению лежит не в специфической "широте русских натур", а в конкретных обстоятельствах истории России, оказавших влияние на эволюцию ее общественно-политической мысли. К числу подобного рода обстоятельств относится прежде всего действующий на протяжении по меньшей мере трех последних столетий фактор т.н. догоняющего развития.

При всей относительной популярности идеи "догоняющего развития" в отечественной литературе существует не слишком много работ, рассматривающих в контексте этой проблемы эволюцию различных течений общественно-политической мысли в России. И как раз применительно к анализу консерватизма эта идея оказалась совершенно невостребованной. Между тем ряд особенностей русской консервативной мысли (в частности, знаменитая антитеза Запад-Россия) труднообъяснимы без учета данного фактора.

Понятие "догоняющего развития", как правило, прочно ассоциируется с положениями теории модернизации, является не вполне корректным. Дело в том, что в России гонка за лидерами экономического и цивилизационного развития началась задолго до развертывания процесса модернизации. Ведь "модернизация" в общественной науке понимается в основном как создание предпосылок для развития "современной" или, используя терминологию формационного подхода, буржуазно-капиталистической

цивилизации Нового времени, характеризующееся возникновением соответствующих социально-экономических и политических институтов . В континентальной Европе, и особенно в Англии, именно традиционализм был основой консервативного мировоззрения. В частности, воззрения одного из отцов-основателей западного консерватизма Э. Бёрка (при всех либеральных составляющих его политического кредо) буквально пронизаны поклонением

святости традиции. Следовать традиции - значит действовать в соответствии с естественным ходом вещей, сообразовывать свои индивидуальные действия с вековой мудростью, аккумулированной в традиционных нормах и установлениях. У представителей же отечественной политической и интеллектуальной элиты отношения с культурно-исторической традицией складывались куда менее гармонично. Процесс размывания традиционных ценностей в среде русской политической элиты начался задолго до петровских

преобразований. Серьезный удар по идее "традиционализма", отличающейся в России, прежде всего определенным религиозным содержанием (пусть зачастую и сводимым к его ритуальной стороне), был нанесен церковной реформой Никона. Тогда новое было объявлено хорошо забытым старым, а традиция - в политических целях - принесена в жертву каноническим новациям. С той поры, отделенной лишь исторически небольшим временным интервалом от начала реформ

Петра, само отрицание старого могло уже возводиться в ранг традиции. Способствуя разрушению устоявшихся представлений и ценностных ориентаций, эти процессы увеличили и без того довольно высокую "культурную мобильность" России, расширили для ее правящей элиты возможности заимствования моделей поведения, мышления, целых комплексов сформировавшихся идей и ценностей из стран с опережающим типом развития.

Правда, объектом заимствования в XVIII в. в основном выступала дворянская культура, которая уже утрачивала свои позиции на Западе, будучи обреченной на маргинальный статус уже с начала следующего, XIX столетия. Впрочем, подобного рода культурные процессы в принципе обессмысливали понятие "традиционности" в российском контексте, для вестернизировавшейся элиты "традиция" (дворянский кодекс чести, стиль мышления, правила поведения и т.д.) заимствовалась как бы "наряду" с табаком, картошкой

и армейскими артикулами. В результате на протяжении всего XVI в. консервативно окрашенный традиционализм оставался уделом представителей дворянско-чиновной аристократии, образовавшейся в значительной мере благодаря вестернизации российского общества. Такой "традиционализм" имел довольно опосредованное отношение к действительной русской национально-культурной традиции, а его особенностью был эклектизм, т.е. соединение несоединимого.

Поддержка в целом курса военно-административных преобразований, определенный, более или менее значительный уровень образованности сочетались у "новых русских" аристократов с явной архаикой в области идеологии. В воззрениях отечественных "традиционалистов" второй половины XVIII в. были причудливо переметаны средневековые представления, характерные для крепостников, с идеями европейского Просвещения. Например, типичный представитель послепетровской плеяды мыслителей и государственных

деятелей М.М.Щербатов активно использовал в своих политических сочинениях просветительские идеи, однако под пером русского "традиционалиста" они приобретали весьма экзотическую форму. Так, во взглядах Щербатова на происхождение государства явно просматривается влияние теорий естественного права и общественного договора, но эти естественные права распространялись только на дворянство, а общественный договор трактовался как соглашение верхушки аристократии по поводу выбора правителя и прерогатив государя.

Тезис физиократов о решающем значении земледелия в экономической жизни народов использовался русским консерватором для доказательства исключительной роли дворянства как основного "земледельческого" класса в России и обоснования требований земельной аристократии к правительству и т.д. Смешанная позиция Щербатова весьма показательна для русской аристократии конца XVIII в. Ее интеллектуальная всеядность, на первый взгляд, несколько озадачивает.

Однако для страны, вставшей на путь "догоняющего" развития, она вполне натуральна - в истории тот, кто хочет "догнать" другого, вынужден, перескакивая через ступени исторической эволюции, осваивать все представляющееся на данный момент самым передовым, прогрессивным. Поэтому именно просвещенный XVIII в. предопределил как постановку вопроса о "беспочвенности" русской культурной элиты, так и последующие чисто умозрительные и произвольные попытки воссоздать в

ретроспективе отечественную традицию. Таким образом, рубеж XVIII и XIX вв. явился своеобразной точкой отсчета для последующего становлении консервативного мировоззрения в России: в обществе отсутствовало четкое представление о смысловых границах понятия "традиция" как такового, а в сознании высшего сословия, в т.ч. политической элиты, причудливо смешивались идеи европейского феодально-аристократического "традиционализма", просветительства и их вольные

интерпретации в "русском духе". Поворотным событием для эволюции отечественной общественно-политической мысли оказалась Великая Французская революция, под влиянием которой в России формируется относительно самостоятельная консервативная идеология, постепенно подменившая европеизированный традиционализм XVIII в. Этот социальный катаклизм в корне изменил облик той цивилизации (или во всяком случае ее центра, каковым тогда была Франция), частью которой притязала быть

Россия. Русское дворянство пережило настоящую духовную драму, цена вестернизации - революция - не могла не показаться ей чрезмерной. На рубеже столетий появляются первые признаки отказа значительной части правящей элиты от духовного сродства с Европой, что влекло за собой поворот общественного сознания. Если ранее своеобразным культурным эталоном было стремление к полному отождествлению российских институтов и самой русской истории с европейской ("Антидот"

Екатерины II на книгу аббата Шаппа) вкупе с поиском природно-климатических, географических и естественноисторических причин отсталости России (Болтин), то отныне в "моду" входило утверждению субстанциальных, коренных отличий России от Европы. Перелом в мировоззрении русского дворянства прекрасно прослеживается на примере идейной эволюции Н.М.Карамзина, проделавшего путь от созерцательной сентиментальности "Бедной Лизы" до проникнутых духом монархизма и почти мистического государственничества "

Истории государства Российского" и "Записки о древней и новой России". На первый взгляд, консерватизм Карамзина хронологически и концептуально смыкается с европейским "легитимизмом" периода наполеоновских войн и Реставрации. Однако некоторые особенности мировоззрения не позволяют включить его в этот общеевропейский ряд. Из трех основных тем европейского консерватизма первой половины

XIX в противостояния революции, рационализму и индивидуализму, социальной атомизации нарождающейся буржуазной цивилизации - Карамзин выбрал для себя, пожалуй, лишь одну. Ею стала проблема социальной революции, которую Карамзин рассматривал как страшную катастрофу, способствовать предотвращению которой - долг чести каждого дворянина. "Французская революция относится к таким явлениям, которые определяют судьбы человечества на долгий ряд

веков" писал он, убежденный в общности и универсальности исторического процесса, и добавлял, что этим событием "начинается новая эпоха". Противостоянию этой "новой эпохе" Карамзин посвятил всю вторую половину своей жизни. Поиски ответов на самые болезненные вопросы современности облекались Карамзиным в форму исторического исследования, потому в полемике с

М.М. Сперанским и другими сторонниками реформаторского курса он опирался на исторический опыт России, в знании которого Карамзин бесспорно превосходил своих оппонентов. Карамзин определил, в широкой исторической перспективе, основную тему "охранительного" течения нашей консервативной мысли - противостояние российской самодержавной государственности революционной буре и интеллектуальному натиску, идущим из Европы.

По сути дела до него в течение всего XVIII века никому и в голову не приходило ее оспаривать принадлежность России к сообществу европейских государств. Проведенные по западным лекалам реформы повысили эффективность государственного управления, увеличили боеспособность армии, дали России выход к морю, ввели ее в число великих держав Запада. Однако общественно-политическая мысль начала

ХIХ в. уже не могла отвлечься от того факта, что, "прорубив окно в Европу", русские впустили в свой дом вместе с духом Просвещения также и джинна революции. Поэтому европейски образованный Карамзин решился во всеуслышание объявить - мы не Европа, у нас есть собственная история и традиции. Но такое заявление требовало реальных доказательств, иначе говоря, выявления некой самобытной традиции,

которая бы действительно пронизывала и определяла всю историю России. В качестве таковой Карамзин выделил российскую самодержавную государственность. "Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменой Государственного Устава ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои собственные гражданские пользы". "

Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием". "Самодержавие есть палладиум России" - эта тема звучит лейтмотивом "Записки" и других произведений Карамзина. Карамзин времен "Записки о древней и новой России" талантливо выразил мнение тех кругов российского дворянства, которые под влиянием Французской революции от малокритического заимствования европейского опыта перешли

к напряженным размышлениям об исторических судьбах родной страны. Эта рефлексия фактически вынудила отечественное консервативное сознание сменить знаки - плюсы на минусы: то, что ранее выглядело привлекательным и разумным, стало казаться уродливым и неорганичным. Каждый новый шаг по пути реформ и европеизации страны, любое движение в сторону секуляризма и конституционализма воспринимались отныне чуть ли не как уступки новой "пугачевщине" и революции, посягавшие на

устои государственности. В связи с этим у Карамзина впервые двойственную оценку получило и царствование Петра I. С одной стороны, по мнению историка, Петр "сквозь бурю и волны устремился к своей цели: достиг - и все переменилось!". Но, с другой стороны, к чему привели эти перемены? Петр преобразовал лишь дворянство, уничтожил самостоятельность церкви, а "страсть к новым для нас обычаям переступила в нем границы благоразумия" - все это историк занес в пассив царя-реформатора,

полагая, что в результате Россия встала на тот пагубный путь интеллектуальных эволюций, которым прошла Франция накануне революционного коллапса. Отсюда и вывод Карамзина: настало время остановиться, оценить пройденное и на этом основании "требовать более мудрости охранительной, нежели творческой". Эта фраза впоследствии станет лозунгом гак называемого охранительного направления отечественной консервативной мысли, хотя

Карамзина едва ли можно назвать её основоположником. Дело в том, что хотя автору "Истории государства российского" и удалось обозначить комплекс идей, составивших подоснову "охранительного" движения, просветительство и известный романтический утопизм, отличавшие мыслителя, не позволяют этого сделать. Тем более, что идеология сословной исключительности, которой служил

Карамзин, выглядела анахронизмом уже при его жизни, что скорее отъединяет историка от творцов теории "официальной народности", дополнившей окончательно сформировавшееся к середине 40-х годов XIX в. "охранительное" направление. Дворянство, скомпрометировавшее себя, по мнению идеологов данного течения, декабристским движением, уже не могло рассматриваться в качестве столпа и опоры самодержавия. Дворянский консерватизм ни в его просветительском варианте -

Карамзина, ни в мистическом - А.Н. Голицына, к 30-40-м годам уже не соответствовал интересам "охранительности". Идейные контуры этого направления консервативной мысли по существу были заложены министром народного просвещения графом С.С. Уваровым, сформулировавшим знаменитую триаду "православие, самодержавие, народность". Чтобы дать этой формуле жизненный смысл, понадобились новые люди, и они появились. Историк, писатель и публицист, редактор и издатель знаменитого "

Москвитянина" М.П. Погодин происходил из семьи крепостного крестьянина. Именно он, восславивший самодержавный строй, при котором "простолюдину открыт путь к высшим государственным должностям", а "университетский диплом заменяет собою все привилегии", был идеальной фигурой для роли теоретика "официальной народности с ее заметным антидворянским оттенком. Если Карамзин обосновывал право на духовное лидерство одного из сословий, принимая как бесспорную идею

о своеобразном "посредничестве" дворянства между монархом и народом и осмеливаясь при этом судить самодержцев за истинные или мнимые ошибки и просчеты, то Погодин отстаивал безусловную "верноподданность" русского народа, с которой диссонировала оппозиционность определенной части дворянства. Основой русского "охранительства" стали, как известно, три основные идеи - самодержавной монархии как надклассовой силы, защищающей интересы каждого

из сословий и общества в целом, православия и народности. Каждая из них особым образом выражала неприятие политической элитой тенденций, возобладавших на раздираемом классовыми противоречиями и "пораженном изнутри" рационализмом Западе. Но стержнем подобного мировоззрения явилось утверждение об особом пути России и уникальности ее культурно-исторического опыта, бывшее одинаково чуждым как раннему

Карамзину, так и его предшественникам, верившим в общность исторических судеб России и Европы. Как отмечал позже Погодин, Карамзину удалось продемонстрировать всему миру величие российской истории, но он не смог или не захотел сделать главного - показать ее принципиальное отличие от истории стран Запада. Органицистские представления о происхождении и развитии государства (отметим - не народа, а именно государства), разделяемые Погодиным, закономерно привели его к поиску исторических

корней России или, точнее, того "зерна", в котором "заключаются зародыши будущих видоизменений". "История всякого государства отмечал он в письме А.С. Хомякову есть не что иное, как развитие его начала; настоящая и будущая его история так происходит из начала, как из крошечного семени вырастает то или другое огромное дерево, как в человеческих поколениях правнуки сохраняют тончайшие оттенки голоса или легчайшие черты телодвижения своих предков.

Начало государства есть самая важная, самая существенная часть, краеугольный камень его Истории, и решает судьбу его на веки веков". Особое внимание Погодин уделял реконструкции неповторимых "начал" истории русского государства, отличающих ее от истории Запада, сводя их, в результате сопоставления, к ряду бинарных оппозиций: Западная Европа - завоевана немецкими племенами, Россия - занята исконно населявшими ее славянами;

жители я Европы делятся на пришельцев и туземцев, а в России сохранилось гомогенное аборигенное население; в Европе - феодализм, в России - удельная система; корни европейского христианства - в Риме, российского - в Византии и т.д. При этом несходство России и Европы Погодин дал объяснение в логике предложенной им социогенетической схемы: если в

Европе вехой, отметившей начало ее исторического пути, было завоевание одного народа другим, то в России - мирное подчинение русского народа власти варяжских князей. Раз Россия не знала завоевания, то в ней не существовало ни своевольной феодальной аристократии, ни третьего сословия, следовательно, отсутствовал фактор сословной, или классовой, борьбы. Православная церковь, в отличие от соблазнившегося мирской властью католичества, не вступала в конфликт

с государством, а добровольно подчинила свои интересы светской власти. История России, таким образом, была определена как поистине "бесконфликтная": в ней не было "ни рабства, ни ненависти, ни гордости, ни борьбы", потому она представляет собой совершенно иной тип цивилизации - преемницы Византии, чем страны Запада, наследовавшие Риму и позаимствовавшие у последнего индивидуализм, формальное право и т.д.

В конечном счете, Погодин сводит всю совокупность разысканных им отличий к одной посылке: в России согласие, любовь и единение, в Европе - жесткая властная иерархия, вражда и рознь. А раз установлен ценностный смысл исторических начал в государстве, то тем самым доказывается необходимость его сохранения, более того - становится очевидной потребность в мудром охранении и бережной консервации сложившихся социальных отношений и политических институтов, венцом которых является, разумеется, самодержавие.

Вместе с тем, идеолога официальной народности отличало, как ни парадоксально, глубокое неверие в творческие потенции не только отдельной личности, но и народа как политического организма в целом. Русский народ, в его интерпретации, на всем протяжении истории оставался чрезвычайно пассивным, а определяющей чертой его национального характера является смирение. "Удивителен русский народ, но удивителен только еще в возможности.

В действительности же он низок, ужасен и скотен". Немудрено, что такой "диагноз" народу предопределил тезис историка о государстве как главной и единственной движущей силе в истории России, причем ядром отечественной государственности, залогом ее сохранения и развития признано ничем не ограниченное самодержавие. Именно на мудрость самодержавия, твердой рукой направляющего корабль российской государственности,

Погодин возлагал все свои надежды. Таким образом, не отрицая реформаторского потенциала самодержавия (один из самых восторженных панегириков, посвященных деятельности Петра I, принадлежит перу Погодина), ведущего за собой народ, который не в состоянии осознать собственное благо, будучи наделенным одним лишь достоинством - смирением, идеология официальной народности объективно делала ставку на силы исторической инерции. Несколько особняком в истории отечественной общественно-

политической мысли стоит фигура П.Я.Чаадаева. Он, как никто другой, внятно проартикулировал антитезу России и Запада, рассматривая в ее ракурсе проблемы российской судьбы. Если Карамзин осознанно или нет, "подложил западные идеалы под события русской истории, то Чаадаев хладнокровно констатировал невозможность реализации этих идеалов на российской почве, чем можно объяснить парадокс его мировоззрения, совмещающего в себе, казалось бы, несовместимое: консерватизм

без консервации (в России нечего консервировать, сакрализируя, не только в институциональном, но и духовном плане), органицизм без органичности (постулирование неорганического характера русской истории и одновременно ориентация на вроде бы более органичный западный тип исторического развития) и даже романтизм без романтики (романтическое восприятие преданий европейской старины при пренебрежении отечественной историей). Отсюда же и свойственный творчеству Чаадаева глубокий пессимизм.

Западническая ориентация Чаадаева совершенно очевидна. Однако едва ли разумно причислять его на этом основании к либералам. Чаадаев отстаивал необходимость приобщения к самодостаточной западнохристианской ойкумене, апеллируя к ценностям католической духовной культуры, что, вообще говоря, имело мало общего с европейским либерализмом. Автору "Философических писем" просто не пришло бы в голову звать читателей в возникающую

на его глазах Европу чугуна и угля, в мир рантье и расчетливых дельцов. Его мысленный взор был прикован к другой Европе - Европе строгой церковной иерархии, просвещенной аристократии, разума и добродетели. Именно это обстоятельство позволило А. Валицкому назвать систему его социально-философских и историософских воззрений "консервативной утопией", полагая ее непосредственно предшествовавшей и отчасти

инспирировавшей "консервативную утопию" славянофильства. Несходство этих утопий польский исследователь усматривал в том, что для Чаадаева воплощением идеала была старая, т.е. еще не обуржуазившаяся Европа, для славянофилов - старая допетровская Русь. Разводить эти два сложных мировоззрения только исходя из объектов идеализации, по-видимому, нет строгих

оснований (это выглядит полемической крайностью по отношению к присущему российской историографии их резкому противопоставлению) , однако трудно отрицать факт воздействия исторического пессимизма Чаадаева на ранних славянофилов. Чаадаев в каком-то смысле "разбудил" их, заставив в течение полутора-двух десятилетий сформировать тот комплекс идей, споры о содержании и направленности которых не утихают и по сей день. И по объему, и по качеству вышедшей у нас в стране и за рубежом литературы

славянофильство следует отнести к наиболее популярным и исследованным течениям общественно-политической мысли России. Однако существующие оценки составляющих его воззрений едва ли можно признать исчерпывающими, тем более что разброс мнений относительно идейного наследия славянофильства необычайно широк: от акцентирования внимания на аспектах "национализма" и особого рода утопического "традиционализма" до характеристики раннего славянофильства как "одного из направлений русского либерализма"

. Думается, подобная разноголосица неслучайна. Славянофильский мировоззренческий комплекс действительно отличало довольно сложное, подчас парадоксальное переплетение элементов консервативного романтизма и умеренного либерализма, ориентаций на поддержание ряда архаичных социальных институтов и своеобразной идеологии "консервативного прогрессизма". Поэтому соотнести идеи ранних славянофилов с тем или иным течением общественно-политической мысли довольно

сложно. Наличие в системе славянофильского мировоззрения элементов европейского либерализма отнюдь не подрывало его консервативных основ, а существенные отличия от идеологии официальной народности вовсе не свидетельствовали о преобладании в ней либеральной компоненты. Немаловажно и то, что основные разногласия между ранними славянофилами и откровенными "охранителями" касались, прежде всего, проблем роли и места церкви и общины в жизни

России, т.е. дискуссия между ними не выходила за пределы консервативного идейного поля. В построениях идеологов официальной народности православию отводилась сугубо подчиненная по отношению к самодержавию роль. Церковь рассматривалась в основном как институт идеологического воздействия на население. В представлениях славянофилов же православие, в отличие от католичества, было свободно от примесей римского язычества, не отягощено злом рационализма, одним словом, было воплощением "чистого"

христианства, духовное богатство которого стало залогом и признаком избранничества, высокой миссии русского народа. Как указывал А.И, Кошелев: "Без православия наша народность - дрянь. С православием она имеет мировое значение". Нельзя не принимать во внимание, что идеологи славянофильства вполне отдавали себе отчет в реальных проблемах и недостатках русской православной Церкви. Не случайно А.С. Хомяков писал в 1861 г.: "

Конечно, все истины, всякое начало добра, жизни и любви находилось в церкви, но в церкви возможной, в церкви просвещенной и торжествующей над земными началами". Думается, есть все основания утверждать, что, несмотря на довольно ясно обозначившееся стремление славянофилов сделать православное христианство основой универсальной духовной культуры, они не видели у современной им русской Церкви способности объединить и преобразить окружающий мир (слишком очевидными были ее недостатки).

Но подобная надежда, как бы интуитивно "угаданная", все-таки высказывалась славянофилами, что, разумеется, придавало их построениям ощутимый утопизм. Однако самые серьезные разногласия между славянофилами и такими идеологами, как Погодин и Шевырев, наметились по вопросам о роли народа и о значении общинного начала в истории России. Если теоретики "официальной народности" предпочитали процесс исторического развития

представить как итог целенаправленной деятельности государства и политики самодержавия, то в славянофильской концепции истории более активная роль придавалась общине. Именно в общине протекала подлинная жизнь народа в соответствии с нравственным законом и авторитетом освященной веками традиции, там формировались его нравственный и религиозный уклады. Община выступала для славянофилов не только традиционным институтом, обеспечивающим связь времен и

преемственность поколений, регулятором социальных конфликтов и средством интеграции отдельных индивидов в систему общественных отношений, но и квазисакральной ценностью. При этом, с точки зрения славянофилов, отношения помещика с крестьянами строились по патерналистской схеме. Община, тем самым, была для них не просто абстрактно-идеалистической конструкцией, а основой всей структуры общества, амортизатором общественных противоречий, позволяющих предотвратить массовую

пролетаризацию крестьянства. Община выступала в их политической теории не идеалом нового справедливого строя "без труда и капитала", а элементом консервации существующих социальных отношений и традиционного мировоззрения крестьянства. Для ее укрепления следовало лишь избежать как чрезмерной концентрации земельной собственности, так и ее дробления. В сущности, славянофилы исходили из вполне здравой идеи о том, что крупную земельную собственность может спасти только обеспечение крестьян минимально необходимыми

земельными наделами, что позволит избежать обнищания сельского населения и одновременно обеспечить помещичье хозяйство рабочими руками. Община, помимо всего прочего, существенно повышала управляемость крестьянства. Таким образом, хотя у А.И. Герцена и имелись основания для утверждения об "открытии" славянофилами русской сельской общины как института, на который следует ориентироваться в дальнейшем развитии страны, представления последних о перспективах такого развития весьма отличались от идеалов "крестьянского

социализма". Консервативный характер славянофильского мировоззрения определил свойственный ему антизападнический комплекс. Славянофильство формировалось в эпоху, когда в европейском обществе развернулся процесс капиталистической модернизации. Для Хомякова и Киреевского - в отличие от их современника Чаадаева - Запад отождествлялся с современной (в узком смысле этого слова) цивилизацией со всеми присущими ей

"пороками" - от рационализма и индивидуализма до индустриализма. "Западная Европа, охваченная индивидуализмом это эквивалент архаического Хаоса: мир разъятый, раздробленный, разъединенный; не стройная система, а "скопление личностей, ищущих, не находящих и не могущих найти связи органической" (А.С.Хомяков)". Вспомним, что примерно в то же времена в ходу был библейский миф об "утраченном

рае" и Сатане - первом приверженце индивидуализма, познания и свободы ("Фауст" Гете, "Каин" Байрона). Россия в данном философско-художественном контексте становилась воплощением космоса, "органического", "единого" и т.п. мира, которому, как верили славянофилы, принадлежит будущее. Запад, не без прямого влияния консервативных немецких романтиков А. Мюллера, Ф. Шлегеля и особенно Ф. Баадера, представлялся сообществом наций, уже прошедших высшую

точку своего развития. И хотя никому из славянофилов нс пришло бы в голову сравнивать Европу с еще живым, но уже тронутым тлением организмом, как это сделал С.П. Шевырев, введший в оборот метафору о "гниении Европы", тема гибельности европейского пути была обозначена ими достаточно определенно. Настолько определенно, что дала ряду отечественных исследователей повод по рассуждать о том, что "

славянофильское понимание "особого характера" русского исторического развития - и объективно, и субъективно - заключало в себе признание превосходства России над Западом". На самом деле у славянофилов речь шла не о превосходстве, а скорее о преимуществах, присущих России из-за ее отсталости (неразвитости капиталистических отношений), которые дают ей возможность двигаться по особому пути исторического развития. Антизападничество славянофилов не сводилось к стремлению

дистанцироваться от Запада (игнорировать Европу в эпоху расширения, в терминологии И. Валлерстайна, мир-системы и развития машинной индустрии было просто невозможно), но предполагало готовность к сопротивлению "внутреннему Западу", т.е. разрушительным, с точки зрения консервативного сознания, проявлениям современной цивилизации. Впрочем, отношение ранних славянофилов к западной цивилизации в целом было неоднозначным. Некоторые ее страны, отличичавшиеся эпигснетичностью развития, рассматривались

представителями этого течения в качестве образцов для подражания. Любопытно, что сама возможность поступательного, более того, опережающего исторического развития на основе консервации определенных традиционных институтов и норм во многом выводилась из опыта Великобритании, возглавившей модернизационную гонку, но прошедшую путь капиталистической модернизации, по выражению Хомякова, совершенно особым историческим путем.

В отечественной и зарубежной литературе англофильство Хомякова, как правило, приводится в качестве своего рода курьеза (чего стоят хотя бы его проекты объединения англиканской и православной церквей или исследование этимологии слова "англичане", возводимой мыслителем к названию древнеславянского племени - "угличане"). Однако, если пренебречь курьезностью, можно разглядеть за англофильством

Хомякова нечто большее, нежели субъективные пристрастия. Дело в том, что Англия, по мнению автора "Записок о всеобщей истории", осталась "более цельной и разумной, чем вся Западная Европа" из-за присущей ей органичности исторического развития. Категория органичности вообще занимает исключительное, если не сказать ключевое, место в теоретических построениях славянофильства. Органицизмом проникнут их консервативный утопизм (собственно, представления

об органичности развития во многом и определяют его консервативную окраску). Смысл консервативной утопии, однако, вовсе не сводился для славянофилов к возвращению в допетровскую Русь, как это пытались представить многочисленные их критики. "Всякая форма жизни, однажды прошедшая, уже более невозвратима, как та особенность времени, которая участвовала в ее создании" писал И.В. Киреевский. "Восстановить эти формы - то же, что воскресить мертвеца"

. Ему вторил К.С. Аксаков, утверждавший, что славянофилы призывают "не к состоянию древней России, а к пути древней России". Действительно, искренняя любовь славянофилов к прошлому России не мешала им принимать активное участие даже во вполне "либеральных" начинаниях (таких как губернские комитеты по крестьянской реформе). Не случайно Хомяков пытался доказать нетождественность консерватизма и апологии застоя. "

Консерваторство… писал он есть постоянное усовершенствование, всегда опирающееся на очищающуюся старину. Совершенная остановка невозможна, а разрыв гибелен". Теоретики славянофильства не были склонны игнорировать проблемы модернизации общества, и в этом смысле весь комплекс их идей выходит далеко за рамки дефиниции "ретроспективная утопия", предложенной, как известно. Чаадаевым. Консервативный утопизм славянофилов отличало осознание потребности трансформации

социально-политических отношений в стране, но в равной степени и стремление осуществить эту трансформацию в наименее болезненных и травмирующих сложившуюся социальную структуру общества и элементы национальной культурной традиции формах. Эти представления об органичности и эволюционном характере исторического процесса в сочетании с очевидным неприятием западного опыта капиталистической модернизации и отрицанием полезности революционных трансформаций привели к активному поиску специфически российского пути общественной

эволюции. Собственно, консервативную окраску и оттенок утопизма придало этому мировоззренческому комплексу утверждение в качестве непреходящих ценностей определенных форм религии (православие) и социальных связей (община). Требование сохранения национальной специфики в ходе модернизации позволяет характеризовать славянофильскую консервативную утопию не просто как разновидность автохтонной "почвеннической" идеологии, но как одну из первых в истории мировой социальною-политической мысли попыток теоретического

обоснования "третьего пути" общественного развития, т.е. модернизации общества без индустриализации западного типа, предполагающей массовую пролетаризацию населения, разрушение традиционных связей в обществе и его атомизацию. Можно сказать, что в поиске альтернативного индустриально-капиталистическому типа развития славянофилы предвосхитили народников, у которых, правда, сходная идея приобрела революционные и популистские черты. Таким образом, отечественный консерватизм уже на первых этапах своего развития

обладал рядом особенностей, которые не позволяют соотнести его ни с "континентальной", ни тем более с англосаксонской традициями. Во-первых, в нем отсутствовало единое понимание "традиции", когда закладывались основы консервативного идейного комплекса. Из-за ценностных противоречий в среде политической элиты со второй половины XVII в. вплоть до конца XVIII в. представления о "традиционных", "исконных" элементах

культуры носили весьма умозрительный характер. Строго говоря, старомосковская политическая и культурная традиция к началу XIX в. во многом была безвозвратно утрачена. Все попытки ее реконструкции неизбежно приобретали характер искусственных построений. Причем неопределенность понятия "русская традиция" и, соответственно, аморфность традиционализма как мировоззрения позволяли трактовать "традицию" очень произвольно, отнеся ее генезис в допетровские

времена (ранние славянофилы), указав на ее истоки в своеобразно трактуемом "византизме" (Погодин и ряд теоретиков "охранительного" направления), единой христианской (католической) церкви (Чаадаев), или же находить ее в некоем самобытно российском характере политического и государственного устройства (Карамзин и охранительное направление в целом). Другим специфическим признаком российского консерватизма, во многом обусловленным "догоняющим"

типом развития страны, стали попытки совмещения взаимоисключающих нередко положений в рамках единого мировоззренческого комплекса при колоссальном воздействии на процесс его формирования общественно-политической и философской мысли Запада (прежде всего Германии). Стремление завершить трансформацию наиболее архаичных общественных институтов соседствовало с негативным восприятием западного опыта капиталистической модернизации.

Желание сохранить реальные или мнимые достоинства национальной культуры, наряду с теми или иными особенностями социальной структуры, входило в противоречие с процессом даже сильно ограниченных военно-административных преобразований. В результате некоторые из отечественных консерваторов (как, например, Чаадаев) открыто декларировали, что в России отсутствует традиция, подлежащая охранению и защите. Третьей особенностью отечественного консерватизма, также являющейся прямым следствием "догоняющего"

типа развития страны, стала постановка проблемы не просто взаимоотношений России и Запада (геополитических, культурных и т.д.), а, в современной терминологии, корреляционного анализа путей их исторического развития. При этом Европа выступала одновременно и объектом неприятия в рамках бинарных оппозиций, прочно закрепившихся в структуре консервативного мышления (рационализм-органицизм, революция-эволюция, хаос-космос и т.д.), и полюсом притяжения, и антитезой спроецированной

на будущее "консервативной утопии". В результате в отечественном консерватизме проявились три возможные реакции на этот своеобразный "европейский комплекс" - европейски ориентированный романтизм Чаадаева, традиционалистское, во многом антимодернизационное "самобытничество" теоретиков официальной народности и поиски славянофилами особого, "третьего" пути исторического развития. Таким образом, вопреки устоявшимся представлениям, отечественный консерватор, пожалуй, не в меньшей

степени, чем либерал, являлся по преимуществу кабинетным мыслителем, взращенным на идеях западной философии, но предлагавшим весьма избирательное восприятие западного исторического опыта. Этого оказалось достаточно для укоренения мифа о его глубокой "традиционности", косности и даже ретроградства. Русский консерватизм XIX в как и консерватизм европейский, стремился к смягчению болезненных сторон модернизационного процесса. Однако опираясь не столько на реально сохранившуюся традицию,

воплощенную в соответствующих институтах и обычаях, сколько на довольно абстрактное и спекулятивное представление о ней, отечественные консерваторы объективно оказались в ситуации выбора между косным охранитсльством или оторванным от жизни утопизмом. Драма русского консерватора в конечном счете была драмой "догоняющего" общества, где органичность и эволюционизм зачастую выступали синонимами стагнации и регресса.

2. Идеи традиций и модернизации в консервативной идеологии 2.1 От традиций к "консервативному творчеству" Прежде чем говорить, в чем выражались идей традиций и модернизации в работах русских консерваторов конца XIX - начала XX века, давайте определимся с наполнением этих терминов. Большая советская энциклопедия дает такое определение термину "традиция" - (от лат. traditio

передача; предание), элементы социального и культурного наследия, передающиеся от поколения к поколению и сохраняющиеся в определённых обществах, классах и социальных группах в течение длительного времени; охватывает объекты социального наследия (материальные и духовные ценности); процесс социального наследования; его способы. В качестве традиций выступают определённые общественные установления, нормы поведения, ценности, идеи, обычаи, обряды и т.д. В рамках данной работе, речь пойдет, прежде всего, о политических

и духовно-культурных традициях, присущих русскому консерватизму. Термин "модернизация" та же Большая советская энциклопедия определяет следующим образом - (франц. modernisation, от moderne новейший, современный), изменение в соответствии с новейшими, современными требованиями и нормами. Считается, что консерватизму чужды идеи модернизации, это явление более тесно связано с либерализмом, однако это всего один из привычных исторических шаблонов.

Теперь давай те посмотрим, как русские консерваторы в своих работах наполняли данные термины. Начнем с традиций, так как традиционно считается, именно консерватизму присуще это явление в большей и порой гипертрофированной степени. Как уже отмечалось, консерватизм, стремившийся защитить общество от потрясений, связанных с радикальным вариантом модернизационного процесса, возник как ответная реакция на Французскую революцию. Часть европейского общества повернулась от страстного увлечения эгалитарными

идеями к пропаганде сохранения традиционных социальных и нравственных ценностей. Для консерваторов, как в Европе, так и в России, было характерно обращение не столько к сугубо рационалистическим, сколько к глубинным духовно-нравственным оценкам происходящей модернизации. Это, разумеется, ни в коей мере не означает, что консерваторы изначально "витают в облаках", создавая отвлеченные утопии и нежизнеспособные модели развития.

Суть в том, что для них в значительной мере характерна опора на традиционные государственные институты, обращение к религиозной догматике и особое внимание к строгой общественной иерархии, к "идее ранга". В России эпоха реформ 1860 - 1870-х годов вызвала к жизни новый тип консерваторов - государственников. Их исходные теоретические установки отличались от идеологических и философских построений славянофилов, хотя и имели с ними некоторые общие черты. Для российских консерваторов (включая как видных философов-

теоретиков, так и политических вождей правомонархических партий) характерна сакрализация самодержавной власти. С этой сакрализацией связано и то специфическое обстоятельство, что вплоть до конца XIX века консервативные идеологи в России не стремились обеспечить оформление политико-правовой доктрины самодержавной власти. Религия (православие) - скрепа консервативной идеологии; убери или замени эту скрепу, и вся консервативная система деформируется.

Если мы оставим от консервативных разработок только идею сильного государства и сильной власти, то это будет профанацией консервативной мысли, и в этом случае подобрать соответствующие цитаты из Тихомирова или Леонтьева можно будет и для обоснования действий И.В. Сталина, и для обоснования действий В.В. Путина. И так религия и самодержавие, вот по сути две главные традиции, на которых удерживалось русское общество

по мнению консерваторов. Русские дореволюционные консерваторы, обосновывая неограниченность верховной власти, полагались не столько на правовые основы, сколько на традиционную, по их мнению, крепость монархических чувств в народе. Да и сами самодержцы порой, при определении своего отношения к деятельности того или иного государственного деятеля, исходили из "странных" для большинства сегодняшних политиков принципов. Так, Александр III выдвигал в качестве критерия "русскость" или "нерусскость"

того или иного человека из своего окружения, причем, подчеркну, речь не шла о принципе "крови". "Русским" считался тот, кто верно служил трону, самодержцу и православию. Апелляция к патриотизму, духу, чести - все это не могло не способствовать первостепенности религиозно-нравственных оценок по сравнению с юридическим подходом при обращении консерваторов к трактовке самодержавной власти. Наиболее четко эта позиция нашла свое отражение в мировоззрении

Победоносцева, который считал невозможным анализировать сущность самодержавия в отрыве от религиозных принципов. Будучи воспитателем Александра III и Николая II, он взял на себя задачу охранения существующей системы. Консерваторы были убеждены в нравственном несовершенстве человека и в том, что подлинное спасение возможно только путем возвращения к духовным истокам (то есть путем обращения человека к

Богу), а не благодаря переустройству общества на рациональных началах. Консерваторами отрицалась возможность преобразования человека посредством усовершенствования политической системы и перенесения естественнонаучных методов на социальные и общественные отношения. Это отрицание основывалось на консервативной трактовке "христианского мышления". Подчинение государству, склонность к смирению и покорности превозносились российскими консерваторами

как лучшие качества, присущие русскому народу. "Искание над собой власти", по замечанию Победоносцева, представляет естественную психологическую черту людей. Государство и власть защищают народ, монарх подобен "отцу", а его подданные - "детям". В период модернизации, когда происходившие изменения порождали в людях неуверенность, именно власть должна была помочь им, подобно "детям", преодолеть все "идеологические

соблазны". Детское состояние народной души - данность для консерваторов. Как ребенок доверяет родителям, так и народ должен довериться власти во всем. В этом контексте Россия представляла, по мнению консерваторов, "семью" с абсолютным отеческим авторитетом власти, отеческой заботой с ее стороны и повиновением со стороны общества. Власть императора, полагали консерваторы, является богоданной и поэтому не может ограничиваться ничем

кроме сознания своего высокого предназначения. Западная идея о приоритете прав личности, о том, что человек может "сам себя сделать", подменялась ими идеей о существовании сил, способных выдвинуть индивида. Если в западной трактовке отношений власти и общества индивид, как правило, опирается на собственные силы, то русскому национальному характеру, по теории консерваторов, в большей степени свойствен высокий уровень ожиданий от государства. Образ же государства персонифицируется в лице его главы, от которого

ждут не столько создания условий для развития каждой отдельной личности, сколько вполне конкретных действий, которого воспринимают как высший авторитет, способный "возвысить" в соответствии с заслугами ("царская милость"). Самодержавный режим, обладавший монополией на власть, должен был, согласно консервативной трактовке, контролировать не только общественную, но в определенной степени и частную жизнь подданных. И здесь ничего шокирующего ни в наличии цензуры, ни в ограничениях и принуждении со

стороны власти никто из консерваторов, кроме славянофилов и их последователей (Шарапов, Д.Н. Хомяков и др.), не видел. Для консерваторов проблема соотнесения свободы личности и государственного принуждения снималась за счет религиозного фактора. Государство "обязано всегда быть грозным, иногда жестоким и безжалостным, потому что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком страстно" писал

К.Н. Леонтьев. Выполнять подобные функции было возможно только при наличии мощного государственного аппарата принуждения. Одно из главных мест в системе контроля отводилось Русской православной церкви. Консерваторы ссылались на то, что только сильная власть способна контролировать и подавлять "темные" стороны человеческой природы, заставлять людей сдерживать свои страсти и желания. Наиболее ярко стремление к установлению опеки над обществом проявилось в мировоззрении и

деятельности Победоносцева. Семья для него была поистине священна. Развод, по его понятиям, был подрывом высших государственных интересов, изменой "большой семье" государству. Дело здесь в том, что "Семья… роднит человека и с окружающей жизнью, приучая дорожить ее связями и условиями, примиряя с тяжелыми сторонами быта. Родовой протест против общества или государства невозможен; наоборот, гражданские доблести почти всегда,

за самыми редкими и случайными исключениями, вырабатываются в целом ряде поколений, постепенно укрепляясь <…> Государство крепко только семьей это старая истина, до того старая, что люди не любят с нею считаться и очень легко ее забывают < > В семье - основа государства, в ней источник любви и верности старине, в ней школа преданности началам родовой жизни и благоговения к ее строю". В этом же ключе следует рассматривать активную деятельность русских консерваторов по ужесточению цензурных

ограничений и ограждению народа от "крамолы", их пристальное внимание к вопросам начального, среднего и высшего образования и т.п. В данном контексте власть в России стремилась выступать в роли морализатора, считая, что в большинстве случаев люди сами по себе не могут понять, что "хорошо", что "плохо". Даже если и понимают, то не всегда выбирают "хорошее", и здесь нужен надзор.

В итоге получалась вполне законченная религиозно-консервативная трактовка взаимоотношений власти, общества и индивида. К концу XIX в. в отечественном традиционалистском течении была предпринята попытка оформления и претворения в жизнь идеи сильной государственности с целью нейтрализации как буржуазно - капиталистической, так и революционно - социалистической альтернатив самодержавию. При этом взявшие на себя разработку новых теорий консерваторы-государственники стремились не только

к сохранению "внешней оболочки" традиционной России, но и к сохранению внутренних религиозно - нравственных принципов. Без сохранения этих принципов, как во властных структурах, так и в "простом" народе, модернизация грозила болезненными "осложнениями". Консерваторы обращались одновременно и к правительству, и к общественному мнению, стремясь предложить свои альтернативы развития.

В качестве ограничителя деспотизма власти выдвигался не парламент, а, прежде всего, религиозно-нравственные нормы. Власть "освящалась" высшей религиозной идеей, при этом религиозная подоплека должна была связать воедино реальную политику и мистическо-религиозную сущность истории России, в которую верили консерваторы. Сторонники укрепления самодержавного принципа не могли не сообразовываться с реальностью начала ХХ века, когда модернизация в

России породила сложную проблему адаптации старых государственных структур к новым требованиям времени. Лозунг "Православие. Самодержавие. Народность." уже не мог звучать в полной мере (с равным упором на всех трех составляющих этой триады), что, впрочем, не помешало правым партиям использовать его в программных документах и пропаганде, когда возникла необходимость оформления такого варианта консервативной идеологии, который был бы в достаточной мере мобилен, чтобы противостоять набиравшим вес в обществе

либеральным и социалистическим концепциям. При этом консерваторы стремились не только (и не столько!) к сохранению "внешней оболочки" традиционной России, но и к сохранению религиозно-нравственных принципов, предлагая свои варианты развития в традиционалистском ключе. Однако происходившие в России модернизационные изменения значительно опережали робкие построения теоретиков консервативной мысли, которые пытались на старом фундаменте выстроить новое здание консервативной

и националистической русской идеи. Требовались реальные доказательства того, что наиболее приемлемая, с точки зрения консерваторов, форма правления, монархия, действительно составляет идеал для России. "Времена изменились, и теперь стало необходимым выяснить себе наши начала, доказывать себе самим, что наши начала отличны от иноземных. Некоторые, не довольствуясь этим, хотят доказать, что они даже лучше иноземных…" отмечал Хомяков. В начале

ХХ века назрела необходимость разработать политико-правовую модель самодержавной власти. Конструирование неоконсервативной идеологии, облегчавшей переход к новым социально-экономическим отношениям, еще не было завершено, когда общество уже отвернулось от консерватизма в сторону более радикальных концепций. Консерваторы прекрасно осознавали, что модернизационный процесс невозможно остановить, но его можно и необходимо сделать контролируемым. Они также осознавали, что вслед за экономическими переменами

рано или поздно должны последовать политические. Весьма характерно, что консерваторы сравнивали модернизационные процессы с речным потоком, а свои действия с построением плотины, для придания этому "потоку" нужного направления. Ратуя за сохранение принципиально - сущностных основ традиционной системы отношений, консерваторы стремились разработать и предложить целостную систему мер, позволявших, по их мнению, осуществить плавный переход к новым социально-экономическим отношениям, без скачков и потрясений.

Для консерваторов очень важно было сохранить то, что способствует устойчивости традиционного общества, одновременно позволяя ему динамично и безболезненно развиваться. Поэтому в условиях быстро меняющегося мира они стремились сделать особый акцент именно на обосновании преимуществ традиции, что, по их мнению, позволяло избежать "прерыва постепенности", на котором настаивали не только социалисты, но и радикально настроенные либералы.

Что же представляла собой консервативная доктрина государства и власти? Как верно отмечает современный исследователь, "идею власти как служения, посвященного Богу, следует признать традиционной для политического мышления русского консерватизма". Власть самодержца это, прежде всего, огромная личная ответственность монарха перед Богом. "Власть не для себя существует, но ради

Бога, и есть служение, на которое обречен человек… Дело власти есть дело непрерывного служения, а потому, в сущности, дело самопожертвования". Власть - это жертва, приносимая во имя отечества. О людях, которые, участвуя в управлении государством, не понимают меру своей ответственности, Победоносцев писал: "Если б они понимали, что значит быть государственным человеком, они никогда

не приняли бы на себя страшного звания: везде оно страшно, а особенно у нас в России. Ведь это значит: не утешаться своим величием, не веселиться удобствами, а приносить себя в жертву тому делу, которому служишь, отдать себя работе, которая сжигает человека, отдавать каждый час свой и с утра до ночи быть в живом общении с живыми людьми, а не с бумагами только". Поскольку власть самодержца "не есть привилегия, не есть простое сосредоточение человеческой власти,

а есть тяжкий подвиг, великое служение, верх человеческого самоотвержения, крест, а не наслаждение", то, следовательно, она не может никем ограничиваться, "ибо всякое ограничение власти царя людьми освобождало бы его от ответа перед совестью и перед Богом. Окружаемый ограничениями, он уже подчинялся бы не правде, а тем или иным интересам, той или иной земной силе". Консерваторы считали самодержавие самодостаточным.

Идея замены абсолютистской модели на конституционно-монархическую или конституционно-парламентскую форму правления рассматривалась ими как покушение на основы российской государственности, разрушение национальной самобытности и "цветущей сложности". Леонтьев писал о том, что "либерализм в России есть система весьма легкая и незатейливая еще и потому, что охранение у каждой нации свое: у турка турецкое, у англичанина английское, у русского русское;

а либерализм у всех один…". И так, говоря об основных традициях, сформулированных в работах русских консерваторов, мы можем выделить три основных, которые служили несущими опорами в здании российской государственности: · духовно-культурная традиция - православная религия; · политическая традиция - монархическая власть; · социальная традиция - общественная иерархия. Эти три главные ценности консерваторы пронесли через всю свою историю, начиная с первых философских

работ, заканчивая революционной смутой и ярко выраженным национализмом начала XX века. За эти три главные традиции они подвергались жесточайшей критики со стороны либералов и социалистов. Эти три традиции сформировались не в XIX и да же не в XVIII веках, а на много раньше, и это позволяло консерваторам, приводя в качестве свидетеля историю государства Российского, доказывать правоту своих идей.

При этом консерваторы не были просто "охранителями", защищавшими эти постоянные константы от любых изменений. Они были еще и творцами. Термин "консервативное творчество" имеет полное право на существование. В рамки этого творчества вполне укладываются предложения Н.Я. Данилевского об объединении славян и разрешении восточного вопроса, попытки К.П. Победоносцева придать новый импульс религиозной жизни, проекты

Л.А. Тихомирова относительно придания монархической системе большей устойчивости. И даже К.Н. Леонтьев, советовавший "подморозить Россию", не хотел ограничиваться только сохранением существующего миропорядка. Его внешнеполитические прогнозы, размышления о консерватизме и "охранительном социализме" поражали своей новизной и не типичностью подхода.

Консерватизм, таким образом, ни в какой мере не является синонимом стагнации и противником любого развития социально - экономических отношений. Он играет роль "страховочного пояса" в общественно - политической жизни. Без этого "пояса" общество рискует потерять постоянные ориентиры и оказаться "по ту сторону добра и зла". 2.2 "Консервативная модернизация" Переломным во многом стали 60-е гг. XIX века. Разочарование в результатах реформ, неуверенность в завтрашнем

дне и упадок духовности в обществе - все это имело место после убийства Александра II. Начатая его реформами модернизационная ломка заставила многих людей изменить свои взгляды. Одни постоянно склонялись к крайнему, революционному радикализму, другие пытались найти идеал в допетровской Руси, третьи стремились совместить происходящие перемены с традиционными ценностями. Консерваторы постепенно осознавали, что нельзя не учитывать развитие капитализма в

России, а вслед за новыми экономическими изменениями приходят и новые политические программы. Все это порождает сложности во взаимоотношениях народа и власти. Даже такой "ортодокс", как Победоносцев, понимал, что "с водворением свободы для труда и для всякой деятельности, с умножением и усовершенствованием всех способов ее и орудий, открываются новые бесчисленные пути приобретения, для безграничного умножения богатств, новые бесчисленные виды

собственности с крепкими ее ограждениями, но вместе с тем открывается страшная непроходимая бездна между богатством, довольством, пресыщением немногих - и отчаянною нищетою массы страдающих и погибающих от бессилия, бедности и невежества создаются новые виды тяжкого экономического рабства, порождаемого самой свободой экономической деятельности, рабства безысходного, коему подвергаются массы из-за хлеба насущность" 101. Консерваторы считали, что именно самодержавие сможет в качестве "третейского судьи"

примирить между собою эксплуататоров и эксплуатируемых, разрешив противоречия труда и капитала. Об этом мечтал и Леонтьев, считавший, что России, для того чтобы выдержать в грядущем ХХ веке конкуренцию с Западом, нужно не только сохранить самодержавие, религиозность и сословность, но и "уменьшить донельзя подвижность экономического строя; укрепить законами недвижность двух основных своих сословий - высшего правящего и низшего рабочего улучшить вещественное экономическое положение

рабочего класса настолько, чтобы при неизбежном (к несчастию) дальнейшем практическом общении с Западном русский простолюдин видел бы ясно, что его государственные, сословные и общинные "цепи" гораздо удобнее для материальной жизни, чем свобода западного пролетариата" 102. Возможности достижения классового мира именно благодаря особенностям российской политической системы пытался продемонстрировать и Тихомиров. При этом сохранялась и религиозная идея, придававшая глубину

консервативной концепции. Даже став более приземленными, традиционалисты продолжали опираться на нематериальные, религиозно-нравственные принципы. В наличии этих принципов они видели еще одно существенное отличие их взглядов от взглядов либералов и социалистов. Без учета данной особенности консервативная идеология может показаться упрощенной и наивной, или же наоборот чересчур расчетливой, когда религия и патриотизм выступают, как "ширмы" для сохранения власти.

Результат, к которому в процессе своих разработок пришли консерваторы, был крайне неоднороден. В основном было заметно разочарование в существующем положении вещей и ожидание каких-то глобальных событий. Как уже не раз отмечалось выше, нельзя относить консерваторов к окостенелым сторонникам монархизма не воспринимавшим ни чего другого. Наоборот, в условиях модернизации, они предлагают свое видение трех основных консервативных традиций, как залог стабильности и защиты государства от революционных потрясений.

Сторонники укрепления самодержавно-государственных начал не могли не сообразовываться с реальностью. Изломы модернизационного процесса породили в России сложную проблему необходимости адаптации старых государственных структур к новым требованиям времени. Идеологическое оформление самодержавной власти требовало внесения изменений. Старый лозунг "Православие. Самодержавие. Народность", хотя и продолжал декларироваться,

уже не мог быть реконструирован в полной мере. Либерально - демократические и славянофильские проекты консерваторами отвергались. Государственники попытались сконструировать свою новую идеологию на базе охранительной традиции, но эта идеология должна была быть в достаточной мере мобильной, чтобы противостоять набиравшим вес в обществе либеральным и социалистическим концепциям. Для консерваторов - государственников было очевидно, что применение исключительно силовых мер может

принести только кратковременные успехи. Чтобы ослабить влияние либеральных и социалистических идей, они предлагали взять из этих теорий приемлемые элементы (наладить местное самоуправление, ослабить бюрократический гнет, не препятствовать построению правовых основ в государстве, учитывать рост пролетариата и капитализацию страны). С другой стороны, предлагалось использовать авторитет церкви для поддержки монархической системы, возродить, по возможности, общественную иерархию, учитывать и развивать традиционные нравственные ценности

русского народа. Под воздействием модернизационных процессов, происходивших в России на рубеже XIX-XX вв русский консерватизм не оставался стабильным. Он эволюционировал, подвергался трансформационным изменениям, ставил перед собой различные задачи, постепенно менял свое обличие. Вместе с тем, при всем своеобразии и различии консервативных концепций можно выделить ряд общих признаков, в целом присущих этой системе мировоззренческих ценностей:

Россия должна развиваться по собственному национальному пути, отличному от западного в политическом и духовно-нравственном аспектах. Из этого следует признание преобладающей роли государства и незыблемости самодержавной власти в России. При этом допускалась возможность проведения реформ в рамках существующей системы с целью укрепления монархической власти; наличие в консервативных концепциях религиозно-православной константы, обусловленной идеократическим взглядом на мир и сакрализацией явлений государственно-политической

жизни; стремление к сохранению общественной иерархии; настороженное отношение к начавшейся капитализации страны, требование учета специфики развития российской экономики; критика либерализма, парламентаризма и социализма. Модернизационные изменения порождали в людях неуверенность, и власть должна была помочь им преодолеть все идеологические соблазны. Культ "сверхчеловека", героя-одиночки, бросающего вызов государству и власти был изначально чужд коллективистскому сознанию русских консерваторов, которые

неоднократно подчеркивали "отеческую" роль государства. Народ должен доверять власти во всем, подобно тому как ребенок доверяет родителям. В таком контексте Россия представляет собой условную "семью" с абсолютным отеческим авторитетом со стороны власти, и полным повиновением со стороны народа. Выделение в русской общественно-политической мысли либерального и леворадикального направлений потребовало

от консерваторов поиска доказательств того, что монархия, действительно составляет идеал для России. Защитив идею сильного государства, консерваторы должны были обратить внимание на обоснование монархического принципа. Но здесь на протяжении XIX века консерватизм не смог предложить четкого юридически-правового обоснования существующего режима. Отсюда проистекала все более усиливающаяся апелляция к над юридическим основам самодержавной власти. В представлениях консерваторов монархия получает особое сакрально-

мистическое значение. На этом фоне более выигрышно смотрелись либералы, которые делали акцент не на иррациональной сущности монархической власти, а на переходной роли самодержавной формы правления, которая соответствует определенному этапу развития России и должна подвергнуться трансформации в новых общественно-социальных условиях. И так, действительно ли существовала "консервативная модернизация" или это очередной исторический миф? Во-первых, русский консерватизм не оставался чем-то неизменным.

В новых условиях даже старый николаевский девиз "Православие, самодержавие, народность" требовал известной модернизации, и консерваторы пытались сконструировать на базе охранительной политической традиции новую, достаточно мобильную идеологию, которая должна была противостоять набиравшим силу и вес в обществе либеральным и социалистическим концепциям. В таком контексте Россия рисовалась консерваторам своеобразной большой "семьей" с абсолютным

отеческим авторитетом власти и полным повиновением ей народа. Во-вторых, консерваторы пытались реагировать и на изменения в социальной структуре общества. В России конца XIX века невозможно было игнорировать и проблему возникновения пролетариата. Консерваторы пытались вписать рабочий класс в уже существующую иерархическую структуру общества. Монархические организации в своих программах писали о необходимости государственного страхования рабочих

на случай смерти, увечья, болезни или старости; затрагивали вопросы сокращения рабочего дня и упорядочения условий труда. Тихомиров выступал за осуществление государством патерналистской роли в регулировании отношений фабрикантов и пролетариев. Он считал, что "государственный надзор и вмешательство может обеспечить рабочих от эксплуатации, т.е. несправедливых притязаний хозяина, может создать надлежащее посредничество в спорных случаях Государство может систематическими мерами достигать обеспеченности

фабричного населения посредством развития в нем собственности, поддержания прочных семей, учреждения пенсиона старикам и т.д." В-третьих, консерваторы, видели огромную роль государства в условиях глубокой модернизации, как фактора примирения, как фактора, способного сдержать негативные проявления этого (модернизационного) процесса и не допустить скатывание России к революции. Огромную роль должна была сыграть и православная вера.

В-четвертых, консерваторы выступали с яростной критикой западного конституционализма, но по той причине, что общество не готово к принятию этих идей, в обществе нет предпосылок к этим процессам, а следовательно они могут погубить страну. Кстати, по мнению многих исследователей, консерваторы оценивали возможности модернизации страны гораздо реалистичнее, чем либералы. Следовательно, сущность "консервативной модернизации" отнюдь не в том, что бы слепо стоять

на пути прогресса, а наоборот, выступать против огульного прогресса, выступать за решение насущных проблем, оперяясь на традиции, исторически сложившиеся в России. Консерваторы не противопоставляли традиции и модернизацию, а наоборот, пытались сделать их своеобразный синтез. Трагизм консерватизма в том, что изменение идеологии не успевало за процессами модернизации и в начале XX века консерватизм стал ассоциироваться с тем, с чем мы привыкли традиционно ассоциировать

его, с чем-то отсталым, пережитым, гнилым. То, что идеи "консервативной модернизации" оказались не историческим мифом, свидетельствует и современная ситуация в России. Если мы обратимся к дню сегодняшнему, то заметим, что "полем битвы" между русскими консерваторами и их оппонентами стала уже не монархическая идеология, как в начале XX века, а проблема определения места России в мировой цивилизации.

В начале XXI века мы опять стоим перед "вечным" вопросом о соотношении общечеловеческих и национальных ценностей. Это напрямую связано с непреходящей значимостью для нашей страны проблемы "традиция и модернизация", которая к тому же резко обострена крайней поляризацией мнений, когда эти понятия порой воспринимаются как антагонистические. Для одних во главе угла все еще стоят "реформы во что бы то ни стало", а для других основной

идеей стало возвращение к исторической традиции и истокам национальной культуры. Противодействующие силы забывают, что ни традиция, ни модернизация не являются абсолютом. И реформы, и контрреформы проводятся реальными людьми, преследующими реальные интересы. Но если признать, что власть должна работать на благо страны и живущего в ней народа, то вопрос о противостоянии традиции и модернизации отпадает сам собой, поскольку умеренный консерватизм не исключает реформ, отвергая

только их радикальный вариант. В то же время реформы должны учитывать исторические традиции той страны, в которой они проводятся. Заключение Проблема поиска истоков русской консервативной мысли и сегодня остается дискуссионной. Консервативно-мыслящие политики и идеологи были в России всегда. Что касается конкретно политического консерватизма, то В.В. Леонтович прослеживает его истоки с 1762 г когда на русском престоле воцарилась

Екатерина II. Современные исследователи считают, что русский политический консерватизм зародился лишь в начале XIX в. с вступлением на престол Александра I. Консервативные тенденции обозначились и в мировоззрении славянофилов 40-х гг. XIX века (А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Ю.Ф. Самарин, И.С. и К.С. Аксаковы), чьи историософские построения имели романтическую направленность и были тесно

связаны с религиозной константой. В этот же период происходит оформление "теории официальной народности", связанное с именем С.С. Уварова, которая так же, как и славянофильские разработки, носила в значительной степени мифологизированную окраску. Эпоха реформ 1860 - 1870-х годов вызвала к жизни новый тип консерваторов - государственников. Их исходные теоретические установки отличались от идеологических и философских построений славянофилов,

хотя и имели с ними некоторые общие черты. Впоследствии консервативное мировоззрение приобрело более четкие очертания в концепциях Н.Я. Данилевского, которому принадлежала формулировка теории культурно-исторических типов, и К.Н. Леонтьева, для мировоззрения которого была характерна ярко выраженная эстетическая окраска. Попыткой дать консерватизму не только религиозно-философское, но и юридически-правовое обоснование могут служить разработки К.П. Победоносцева и Л.А.

Тихомирова. Хотя есть версии, что истоки консерватизма уходят еще глубже. Некоторым исследователям они (истоки) видятся аж в теории монаха Филофея "Москва - тритий Рим". Но все же, начало оформление консерватизма в России связывается с реакцией на Великую Французскую революцию. Основной идеологией консерватизма считается "

Теория официальной народности" графа Уварова. В ходе своего развития консерватизм прошел через несколько этапов. I этап. Славянофильский. Идея особенности, самобытности России, критика западных идей. Именно это стало той почвой, из которой вырастал русский консерватизм. II этап. Государственно-охранительный. На этом этапе консерваторы расходятся со славянофилами, пытаются

сформировать свою теорию синтеза традиций и модернизации. Они не сходятся со славянофилами, поскольку не отрицают возможность модернизации, и резко критикуют либералов и социалистов, поскольку не принимают идею крайней модернизации. Они пытаются обосновать идею модернизации с опорой на основные традиции. III этап. Кризисный. Начало XX века с его революционными вихрями привело консерваторов к кризису.

Их идеи оказались ненужными ни обществу, ни власти, которая цепляясь за те же идеи традиций, в корне отрицали идею модернизации, что дискредитировало консерватизм. IV этап. Новое рождение. Сегодня идее консерватизма вновь переживают второе рождение, правда, к сожалению, непоследовательное. Исследование общественно - политических взглядов русских консерваторов - государственников показывает, что их идеологические построения были тесно связаны с российской действительностью второй

половины XIX - начала ХХ века. Идеологи отечественного консерватизма были убеждены в том, что в период сложных модернизационных изменений необходимо поддержать монархическую власть, которая являлась в их глазах гарантом самобытного пути развития России. Исходя из необходимости единого руководства и сильной власти, они "стремились, во что бы то ни стало сохранить унитарное государственное устройство Российской империи, выступали решительными противниками любых попыток (откуда бы они ни исходили) развалить

единство тысячелетнего государства, неизменно подчеркивали первенствующую роль русской народности, русского государственного языка". Для консерваторов - государственников политическими оппонентами были не только либералы с их лозунгом культурно-национальной автономии, и социалисты, выдвигавшие лозунги предоставления народам права национального самоопределения, вплоть до отделения от Российской империи. Даже близкие по духу славянофилы становились объектом беспощадной критики, когда

заходила речь об ослаблении российской государственности. При этом консерваторы вовсе не были слепыми апологетами государства. В отличие от славянофилов, они вовсе не стремились выступить в роли защитников народа от государственного гнета, и, в отличие от западников, наполняли понятие государственности сакральным, религиозно - нравственным смыслом. В своих воззрениях консерваторы не были застывшими "мумиями" с лицом, повернутым

в прошлое, как отзывались о них критики. Стремление к сохранению традиционных ценностей сочеталось с попытками построения перспективных концепций. В период модернизации страна находилась на переломе, и жизнь ежедневно предлагала для решения неизвестные ранее проблемы. Творческий консерватизм ярко проявился в теории культурно - исторических типов и геополитических построениях Н.Я. Данилевского, в парадоксальном для современников "охранительном социализме"

К.Н. Леонтьева, в программе духовного обновления общества через православную церковь К.П. Победоносцева, в концепции монархической государственности Л.А. Тихомирова. Они реально оценивали Россию, как страну с преобладанием крестьянского населения, которое соответственно имело в своем большинстве традиционалистское сознание. По мнению Данилевского, основа социального и экономического здоровья

России - община. Замечания об особом общественно - экономическом устройстве, основанном на общинном землевладении и крестьянском наделе, имели много сходного с социально-экономическими воззрениями славянофилов. Община - "священная и неприкосновенная форма собственности" и, следовательно, "желание разрушить ее никак не может быть названо желанием консервативным!". Попытка синтеза традиции и модернизации, предпринятая видными представителями отечественной консервативной

мысли, заслуживает самого внимательного анализа. Вполне логично, что новая идеология может "впитывать" в себя и использовать еще жизненные элементы других идеологий. Ни одна доктрина не рождается из ничего, абсолютно не имея связи с прошлым. Точно так же и русский консерватизм имел определенные исторические корни. Вопреки устоявшимся предубеждениям общественно-политические взгляды отечественных консерваторов развивались

под воздействием происходящих в России модернизационных процессов. Но при всех обстоятельствах идеологи консерватизма отстаивали основные традиционалистские принципы: сильную государственную власть (обязательно монархическую), принцип иерархии и строгой дисциплины, необходимость противодействия либеральной и радикально-социалистической доктринам. Несмотря на тождественность по ряду вопросов официальной государственной идеологии самодержавной

России и консервативных концепций, выработанных Данилевским, Леонтьевым, Победоносцевым и Тихомировым, программы нравственного обновления общества не получили широкого распространения. Победоносцев мог влиять на реальную политику в силу своего положения, но его действия "пробуксовывали" в недрах бюрократического аппарата, да и сам он постепенно возлагал все больше надежды на насильственное перевоспитание, чем на словесную проповедь.

Аналогичной трансформации подверглись и взгляды Тихомирова, то призывавшего к убеждению и пропаганде, то обращавшемуся к властям с призывами самых активных действий против революционеров. Что же касается Данилевского и Леонтьева, то их идеи не смогли проникнуть в широкие слои населения, поскольку были слишком "элитарны", а "протолкнуть" их мыслители не могли, поскольку не входили в царское окружение, подобно Победоносцеву, и не могли столь активно печататься, подобно

Тихомирову. В феврале 1917 г. множество монархических газет, союзов и партий оказались бессильны перед антимонархическими лозунгами, которым поверил народ. Монарх пал жертвой всеобщего равнодушия. Идеи сильной власти, мощной империи, строгой иерархии и подчинения и т.п. столпы самодержавия оказались подточенными. При этом массы не устраивала уже и "либеральная середина", в чем идеологи отечественного либерализма

вскоре убедились на собственном опыте. В итоге после многолетних потрясений левые радикалы, пришедшие к власти опять, как и предрекал Леонтьев, вернулись к идеям государственности и стали воссоздавать империю. Впоследствии им пришлось искать опору в религиозных и национальных корнях. Сами же консерваторы были преданы забвению. Анализируя консервативные концепции, необходимо, с одной стороны, избегать применяемых в течение десятилетий "ярлыков" "реакционности традиционализма"

, а, с другой стороны, необходимо воздержаться от идеализации дореволюционной России, твердо помня, что в последние десятилетия перед крушением власть и народ жили, по сути, отдельной жизнью. Современная наука должна внести свои коррективы в оценку консервативных проектов. Нельзя "узурпировать" патриотизм, объявив его "белым" или "красным". Только внимательное и, по возможности, беспристрастное изучение всех "цветов" отечественной

истории поможет избежать "хождения по кругу". Необходим синтез того лучшего, что было в консервативной, либеральной и социалистической составляющих. Этот синтез должен базироваться на основе защиты российской государственности, на современном этапе, от тех "недугов", которые в прошлом подточили государственность как самодержавной, так и советской России. Библиографический список Монографии 1.

Данилевский, Н.Я. Россия и Европа. [Текст] / Н.Я. Данилевский М.: 2002 700 с. 2. Данилевский, Н.Я. Горе победителям. [Текст] / Н.Я. Данилевский М.: "Алир", ГУП "Облиздат", 2006 275 с. 3. Леонтьев, К.Н. Записки отшельника. [Текст] / К.Н. Леонтьев М.: АТС, 2004 240 с. 4. Леонтьев, К.Н.

Избранные письма (1854 - 1891). [Текст] / К.Н. Леонтьев СПб.: 2006 360 с. 5. Леонтьев, К.Н. Моя литературная судьба. Автобиография http://knleontiev.narod.ru/texts/autobio graphy.htm. 6. Победоносцев, К.П. Сочинения. [Текст] / К.П. Победоносцев СПб.: Ювента, 2006 602 с. 7. Соловьев, Вл.С. Сочинения.

В 2 т. т. 2 Философская публицистика. [Текст] / Вл. С. Соловьев - М.: Правда, 1989 545 с. 8. Тихомиров, Л.А. Монархическая государственность. [Текст] / Л.А. Тихомиров - М.: ГУП "Облиздат", 2007 672 с. 1. Авдеева, Л.Р. Проблема государства в русской религиозной общественной мысли последней трети

XIX - начале ХХ вв. [Текст] / Л.Р. Авдеева - М.: 2008 200 с. 2. Бажов, С.И. Философия истории Н.Я. Данилевского. [Текст] / С.И. Бажов - М.: 2007 340 с. 3. Бердяев, Н.А. К. Леонтьев - философ реакционной романтики. [Текст] / Н.А. Бердяев - М.: Директ-Медиа, 2008 60 с. 4. Глинский, Б.Б. Константин Петрович Победоносцев (Материалы к биографии). [Текст] /

Б.Б. Глинский - М.: 2008 75 с. 5. Гросул, В.Я. Заключение // В кн.: Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. [Текст] / В.Я. Гроссул - М.: 2009 345 с. 6. Гусев, В.А. Русский консерватизм: основные направления и этапы развития. [Текст] / В.А. Гусев - Тверь: 2007 297 с. 7. Иванников, И.А. Проблема государственного устройства в русской политико-правовой мысли. [Текст] /

И.А. Иванников - М.: 2003 187 с. 8. Костылев, В.Н. Лев Тихомиров на службе царизма (Из истории общественно идейной борьбы в России в конце XIX - начале ХХ вв.). [Текст] / В.Н Костылев - М.: 2007 132 с. 9. Корольков, А.А. Пророчества Константина Леонтьева. [Текст] / А.А. Корольков - СПб.:2006 89 с.

10. Леонтович, В.В. История либерализма в России. 1762-1914. [Текст] / В.В. Леонтович - М.: 2005 155 с. 11. Полунов, А.Ю. К.П. Победоносцев в начале 1880-х гг.: программа нравственного перевоспитания общества // В кн.: Россия и реформы: 1861-1881. [Текст] / А.Ю. Полунов - М.: 1991 345 с. 12. Попов, Э. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика.

[Текст] / Э. Попов - Ростов-на-Дону: 2005 247 с. 13. Репников, А.В. Консервативная концепция российской государственности. Монография. [Текст] / А.В. Репников - М.: 1999 278 с. 14. Репников, А.В. Будущее России в концепциях русских консерваторов начала XX века. [Текст] / А.В. Репников - М.: 1990 134 с. 15.

Репников, А.В. Русский консерватизм: вчера, сегодня, завтра. http://conservatism.narod.ru/repnikov/re pnikov.html 16. Розанов, В.В. Сочинения. [Текст] / В.В. Розанов - М.: 1990 423 с. 17. Тихомирова, Е. Русский консерватизм рубежа XIX - XX вв. http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/t gu-www.woa/wa/Main?textid=1062&level 1=main&level2=articles 18. Франк, С.Л. Духовные основы общества. [Текст] /

С.Л. Франк - М.: 1992 89 с. 19. Цимбаев, Н.И. Общественно-политические взгляды славянофилов. [Текст] / Н.И. Цимбаев - Спб.: 2001 290 с. 20. Ширинянц, А. А. Хранительство как основание консервативной политической культуры интеллигенции. [Текст] / А.А. Ширинянц - М.: 2001 103 с. 21. Янов, А.Л. Славянофилы и Константин Леонтьев. [Текст] / А.Л. Янов - М.: 1998 178 с.

Словари, энциклопедии 1. Советский энциклопедический словарь [Текст] М.: 1980 689 с. Периодическая печать 1. Искандеров, А.А. Российская монархия, реформы и революция[Текст] / А.А. Искандеров // Вопросы истории 2007 № 5 С. 19-26 2. Янов, А.Л. Трагедия великого мыслителя (По материалам дискуссии 1890-х годов) [Текст] /

А.Л. Янов // Вопросы философии 2006 № 1 С. 23-28 Ресурсы Интернет 1. Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящие. http://conservatism.narod.ru/ 2. Фонд "Идеология". http://www.ideologiya.ru/index.php 3. Центр консервативных исследований. http://konservatizm.org/