Шаламов Варлам Тихонович (1907-82)

ШАЛАМОВ Варлам Тихонович (1907-82), русский писатель. Был репрессирован. В документально-философской прозе («Колымские рассказы», 1979; в СССР в основном опубликованы в 1988-90) и стихах (сборник «Огниво», 1961, «Дорога и судьба», 1967, «Московские облака», 1972) выразил многострадальный опыт сверхчеловеческих испытаний в сталинских лагерях строгого режима.

Воспоминания. * * * ШАЛАМОВ Варлам Тихонович [18 июня (1 июля) 1907, Вологда — 17 января 1982, Москва], прозаик, поэт, автор знаменитых «Колымских рассказов», одного из самых поразительных художественных документов 20 века, ставших обвинительным актом советскому тоталитарному режиму, один из первооткрывателей лагерной темы. Уникальный голос Шаламова прозвучал как свидетельство трагического опыта послереволюционной советской истории и краха

гуманистических идей прошлого столетия, завещанных классической русской литературой. Истоки. Первые испытания Шаламов родился в семье священника, известного в Вологде церковного и общественного деятеля Тихона Николаевича Шаламова, также происходившего из потомственной священнической семьи. Учился в Вологодской гимназии. В юности увлекался идеями народовольцев.

О том, чем обернулась революция для их семьи, неоднократно подвергавшейся гонениям, писатель вспоминает в «Четвертой Вологде». В 1924 Шаламов уехал из родного города. Два года работал дубильщиком на кожевенном заводе в Сетуни, а в 1926 поступил на факультет советского права Московского государственного университета, принимал активное участие в политической и литературной жизни

столицы. 19 февраля 1929 арестован и заключен в Бутырскую тюрьму за распространение знаменитого «Письма к съезду» Ленина. Был приговорен к трем годам заключения в Вишерском отделении Соловецких лагерей особого назначения. В 1932 вернулся в Москву, где снова продолжил литературную работу, занимался журналистикой, сотрудничал в ряде небольших профсоюзных журналов («За овладение техникой» и др.).

В №1 журнала «Октябрь» опубликован один из первых рассказов Шаламова «Три смерти доктора Аугустино». В январе 1937 снова арестован и приговорен к пяти годам Колымских лагерей, а в 1943 еще к десяти — за антисоветскую агитацию (назвал писателя И. Бунина русским классиком). Освобождение. Путь в литературу В 1951 Шаламов был освобожден, но выехать с Колымы не мог, работал фельдшером близ

Оймякона. В 1953 поселился в Калининской области, работал два с половиной года агентом по техническому снабжению на торфопредприятии, а в 1956 после реабилитации вернулся в Москву. Некоторое время сотрудничал в журнале «Москва», писал статьи и заметки по вопросам истории культуры, науки, искусства, публиковал стихи в журналах. В 1961 выпустил в издательстве «Советский писатель» первый поэтический сборник «Огниво», затем вышли еще несколько.

Главные же произведения Шаламова — «Колымские рассказы» — распространялись в самиздате. 23 февраля 1972 года в «Литературной газете» было напечатано письмо Шаламова, где он протестовал против публикации за рубежом его рассказов, многими воспринятое как его отречение. В 1978 в Лондоне впервые вышел на русском языке большой том «Колымских рассказов». В мае 1979 Шаламов переехал в дом инвалидов и престарелых, откуда в январе 1982 был насильно отправлен

в интернат для психохроников, простудился по дороге и вскоре скончался. Преображенный документ «Колымские рассказы» писались Шаламовым с 1954 по 1973. Он сам разделил их на шесть книг: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы» и «Перчатка или КР-2». Страшный лагерный опыт, состоявший из многократных смертей и воскресений, из безмерных мук от

голода и холода, унижений, превращающих человека в животное, — вот что легло в основу шаламовской прозы, которую он, много размышлявший о ее своеобразии, называл «новой». Главный ее принцип — связь с судьбой писателя, который должен сам пройти через все муки, чтобы потом выступить со свидетельскими показаниями. Отсюда — очерковое, документальное начало, первопроходческий этнографизм и натурализм, пристрастие к точной цифре.

Образ лагеря в рассказах Шаламова — образ абсолютного зла. Рассказ «Надгробное слово» начинается так: «Все умерли » Писатель вспоминает всех, с кем ему пришлось встретиться и сблизиться в лагерях. Далее следуют имена и некоторые подробности. Кто и как умер. Сценки и эпизоды, подобные мозаикам, складываются в страшный замысловатый узор — узор смерти.

Шаламов не стремится поразить читателя, не форсирует интонации. Напротив, его описания подчеркнуто будничны, замедленно-подробны, но почти каждая вполне реалистическая деталь в своей безжалостной выразительности — как знак ирреальности происходящего. Писатель показывает, что смерть перестала в лагерном мире быть событием, экзистенциальным актом, финальным аккордом человеческой жизни. Отношение к ней заключенных столь же безразлично, как и ко всему прочему,

за исключением разве что утоления вечного мучительного голода. Больше того — из нее стремятся извлечь хоть какую-то выгоду. Происходит катастрофическое обесценение человеческого существования, личности, меняющее все понятия о добре и зле. Школа зла Растление — одно из самых грозных слов в шаламовском приговоре лагерю. На собственном опыте писатель имел возможность убедиться, что нравственные и тем более физические силы

человека не безграничны. Во многих его рассказах появляется образ доходяги — заключенного, который достиг предельной степени истощения. Доходяга живет лишь элементарными животными инстинктами, сознание его мутно, воля атрофирована. Шаламов жестко увязывает экстремальность условий с душой, физической природой человека, уязвимого для голода, холода, болезней, побоев и т.п. Расчеловечение начинается именно с физических мук.

Никто, пожалуй, не описал с такой достоверностью мук голода, как Шаламов. Во многих его рассказах подробнейшим образом изображается феноменология этой естественной потребности человека, превратившейся в хищную страсть, в болезнь, в жестокую пытку. Не просто голод или холод, непосильный рабский труд или побои, но и разлагающие последствия этих экстремальных состояний — сквозной сюжет шаламовских рассказов. Физиология медленного умирания или столь же медленного

восстановления замученного и униженного человека — в любом случае она его боль и мука; в своем истерзанном теле человек — как в тюрьме, из которой не выбраться. Пощечина режиму Шаламов в своей прозе (в отличие, к примеру, от А.И. Солженицына) избегает прямых политических обобщений и инвектив. Но каждый его рассказ тем не менее «пощечина», пользуясь его же словом, режиму, системе, породившей

лагеря. Писатель нащупывает общие болевые точки, звенья одной цепи — процесса расчеловечения. То, что «в миру» могло быть не очень заметно, в лагере — в силу безнаказанности власть имущих и объявленных «социально близкими» блатарей — проявлялось особенно резко. Унижения, издевательства, избиения, насилие — общее место лагерной действительности, многократно описанное Шаламовым. Даже поощрения в лагере писатель считает растлением, поскольку вся система взаимодействия

между начальниками и подчиненными основана на лжи, на пробуждении в человеке самого низменного и подлого. Из рассказа в рассказ Шаламов поминает, что над воротами почти каждого лагеря был вывешен знаменитый сталинский лозунг «Труд есть дело чести, дело славы, доблести и геройства». Писатель ярко показал, что это был на самом деле за труд — подневольный, унизительный, р а б с к и й по сути, формировавший такую же рабскую психологию.

Такой труд просто не мог быть честным. Судьба и случай «Удача», «случай» — ключевые понятия в прозе Шаламова. Случай властвует над судьбой заключенного, вторгается в его жизнь благоприятной или, чаще, злой волей. Это может быть случай-спаситель или случай-убийца. Судьба для Шаламова также часто равнозначна счастливому или несчастливому стечению обстоятельств. И слова «высшие силы» применительно к судьбе заключенного употребляются им с иронией: за ними лагерное

и не лагерное начальство, чья-то тупая исполнительность, равнодушие или, напротив, мстительность, за ними — козни, интриги, страстишки, способные влиять на судьбу узника, для которого главная цель — выжить, уцелеть. Тем выше ценил он таких людей, кто был способен вмешаться в ход обстоятельств, постоять за себя, пусть даже рискуя жизнью. Таких, «кто не шнур динамитный, а взрыв», как сказано в одном из его стихотворений. Об этом, в частности, один из лучших его рассказов — «Последний бой майора

Пугачева»: о безвинно заключенном, собравшем товарищей с таким же, как у него, инстинктом свободы и погибшем при попытке вырваться. «Стихи — это боль, и защита от боли » Стихи Шаламов писал на протяжении всей жизни. К 1953 году относится его личное знакомство с Б. Пастернаком, которого как поэта Шаламов чрезвычайно чтил и который, в свою очередь, высоко оценил шаламовские стихи, присланные ему с Колымы. Осталась также их замечательная переписка, в которой ярко

выражены эстетические и нравственные взгляды писателя. Один из ключевых мотивов его поэзии — столкновение двух стихий: льда, холода, небытия и, с другой стороны, тепла, огня, жизни. Образ льда появляется не только в стихах Шаламова о природе. Отголоски другого — холодного, ветреного, подземного мира — слышны в обжитом, теплом, но тревожно-хрупком мире культуры, так высоко ценимом писателем.

В его стихах нет прочной, нетленной красоты. Даже там, где она готова восторжествовать, что-то мешает ей. В поэзии Шаламова чувство единой судьбы, единой участи — природы и человека — во многом определяет отношение автора к миру. В природе вдруг обозначается то, что, казалось бы, свойственно только человеку, — порыв, нерв, судорога, напряжение всех сил. Природа в стихах Шаламова, как и в рассказах, часто предстает «ландшафтами грозными», где «тучи пепельные вяжут и опоясывают

лес», где «скелеты чудищ допотопных, шестисотлетних тополей, стоят толпой скалоподобной, костей обветренных белей» и где «горный кряж, что под ногами, могильной кажется плитой». Она может быть прекрасна, но в ее красоте нет благодати, напротив — скорее тягота и угроза. Обживание мира Поэзия для Шаламова — не только устремленность ввысь, но и обретение миром плоти, наращивание мускулов, поиск совершенства. В ней отчетливо ощутимо усилие воссоединения, воля к цельности жизни.

Воссоединение «обрезков и осколков» жизни для Шаламова — обживание мира, его одомашнивание, к чему сходится большинство мотивов его поэзии. В его стихах живет острейшая потребность в тепле очага, в крыше, в доме. Но обживание для него — это также и творчество в самом широком смысле, будь то стихи, строительство дома или выпечка хлеба. В творчестве человек обретает не только радость преодоления и чувство собственной силы, но и чувство единства с природой. Он ощущает себя сотворцом, чье мастерство — лепта в почти чудесное

преображение мира. Многие свои эссе Шаламов посвятил именно размышлениям о поэзии, о ее природе и законах, о психологии творчества и произведениях близких ему поэтов. Стихотворения ВАРЛАМ ШАЛАМОВ * * * Как Архимед, ловящий на песке Стремительную тень воображенья, На смятом, на изорванном листке Последнее черчу стихотворенье. Я знаю сам, что это не игра,

Что это смерть Но я и жизни ради, Как Архимед, не выроню пера, Не скомкаю развернутой тетради. * * * Я разорву кустов кольцо, Уйду с поляны, Слепые ветки бьют в лицо, Наносят раны. Роса холодная течет По жаркой коже, Но остудить горячий рот Она не может. Всю жизнь шагал я без тропы, Почти без света.

В лесу пути мои слепы И неприметны. Заплакать? Но такой вопрос Решать не надо. Текут потоком горьких слез Все реки ада. * * * Потухнут свечи восковые В еще не сломанных церквах, Когда я в них войду впервые Со смертной пеной на губах. Меня несут, как плащаницу, Как легкий шелковый ковер.

И от врачей, и от больницы Я отвращу свой мутный взор. И тихо я дышу на ладан, Едва колебля дым кадил. И больше думать мне не надо О всемогуществе могил. * * * Я видел все: песок и снег, Пургу и зной. Что может вынесть человек — Все пережито мной. И кости мне ломал приклад, Чужой сапог. И я побился об заклад,

Что не поможет Бог. Ведь Богу, Богу-то зачем Галерный раб? И не помочь ему ничем, Он истощен и слаб. Я проиграл свое пари, Рискуя головой. Сегодня — что ни говори, Я с вами — и живой. ИНСТРУМЕНТ До чего же примитивен Инструмент нехитрый наш: Десть бумаги в десять гривен, Торопливый карандаш —

Вот и все, что людям нужно, Чтобы выстроить любой Замок, истинно воздушный, Над житейскою судьбой. Все, что Данту было надо Для постройки тех ворот, Что ведут к воронке ада, Упирающейся в лед. * * * Я жив не единым хлебом, А утром, на холодке, Кусочек сухого неба Размачиваю в реке