Кюхельбекер В. К. - поэт-декабрист

Содержание. Введение 1. "О пращурах, о прадедах, о славе" 2. "Отечество нам Царское Село" 3. "Счастливый путь С лицейского порога" 4. "С младенчества дух песен в нас горел" 5. "О Шиллере, о славе, о любви" 6. "Поговорим о бурных днях

Кавказа" 7. "Поэт беспечный, я писал из вдохновенья, не из славы" 8. "Вдруг лоно волн измял с налёту вихрь шумный" 9. "Печален я: со мною друга нет с кем долгою запил бы я разлуку" 10. "Всё те же мы: нам целый мир чужбина" 11. "Из края в край преследуем грозой" Список использованной литературы

Введение. С тех пор, как я впервые услышала о декабристах, меня заинтересовала их судьба. Что побудило дворян, представителей русской аристократии, людей, вполне материально обеспеченных, восстать против существующей власти в стране? В прошлом году, на уроках истории, нам рассказали о руководителях и о ходе восстания. Я прочитала роман Юрия Николаевича Тынянова "Кюхля". Эта книга посвящена трагической судьбе одного из героев общественной и культурной

истории России - Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру. "Поэтическая судьба Кюхельбекера писал Тынянов это, быть может, наиболее яркий пример уничтожения поэта, которое произвело самодержавие". Поэту было 28 лет, когда он, волей самодержавия, был вычеркнут из литературной жизни России: после 1825 года имя Кюхельбекера совершенно исчезло со страниц журналов; безымянные или подписанные псевдонимами, его произведения появлялись редко.

Вильгельм Карлович умер в безвестности и нищете, после него осталось огромное количество тетрадей с неопубликованными стихотворениями, поэмами, драмами, повестями. Перед смертью, он отправил В. А. Жуковскому гордое и скорбное письмо: "Говорю с поэтом, и сверх того полуумирающий приобретает право говорить без больших церемоний: я чувствую, знаю, я убеждён совершенно, точно так же, как убеждён в своём существовании, что

Россия не десятками может противопоставить европейцам писателей, равных мне по воображению, по творческой силе, по учёности и разнообразии сочинений. Простите мне, добрейший мой наставник и первый руководитель на поприще поэзии, эту мою гордую выходку! Но, право, сердце кровью заливается, если подумаешь, что всё, всё, мною созданное, вместе со мной погибнет, как звук пустой, как ничтожный отголосок! " (I) . На протяжении почти столетия после его смерти крупнейшие произведения поэта не были опубликованы;

за эти годы многочисленные исследования литературоведов - пушкинистов вывели на свет огромное количество острот и пародий, карикатур и нелепых случаев, связанных с именем Кюхельбекера (2,3) . Поэт был заранее уничтожен в глазах своих возможных читателей, которые ещё не знали и не читали его произведений. Только в 1930-е годы нашего века, трудами русского писателя Ю. Н. Тынянова (1894-1943) , поэт был впервые воскрешён.

Его известный роман "Кюхля" увидел свет в 1925 году. Роман Тынянова мне очень понравился. Автор не только возродил к жизни многое, если не всё, что было написано Кюхельбекером, но и рассказал о нём так, что временная дистанция, отделяющая читателя от декабриста, соученика и друга Пушкина, становится легко преодолимой. Я заинтересовалась судьбой и творчеством главного героя романа.

Поэтому когда нам предложили подобрать тему будущей курсовой работы, я остановила свой выбор на изучении жизни и творчества В. К. Кюхельбекера. Сейчас Кюхельбекера уже никто не назовёт забытым поэтом; его стихи издаются и переиздаются; выявлены и опубликованы его письма; изучаются его взгляды в области философии, литературной критики, народного творчества и даже лингвистики (4,5,6) . Однако стихи его порой трудны для понимания, его торжественно - ораторский стиль, античные и библейские

образы кажутся архаичными. I. " О пращурах, о прадедах, о славе ". 1.1 Горька судьба поэтов всех времён: Тяжёле всех судьба казнит Россию Бог дал огонь их сердцу, свет уму, Да! чувства в них восторженны и пылки, Что ж? их бросают в чёрную тюрьму, Морят морозом безнадёжной ссылки В. Кюхельбекер Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,

Мой брат родной по музе, по судьбам. А. Пушкин "Когда меня не будет, а останутся эти отголоски чувств моих и дум - быть может, найдутся же люди, которые, прочитав их, скажут: "Он был человек не без дарований", счастлив буду, если промолвят: "и не без души " - так писал в дневнике 18 августа 1834 года, на девятом году одиночного тюремного заключения, узник Свеаборгской крепости Вильгельм Карлович

Кюхельбекер. Необычайно трагически сложилась жизнь этого человека. Вильгельм Кюхельбекер родился в Петербурге 10 июня 1797 года. Отец его, саксонский дворянин, Карл фон Кюхельбекер (1748-1809) , переселился в Россию в 70-х годах 18 века. Он был образованным человеком, учился праву в Лейпцигском университете одновременно с Гёте и Радищевым.

Карл Кюхельбекер был агрономом, специалистом по горному делу, в юности писал стихи. В Петербурге он управлял Каменным островом, принадлежавшим великому князю, а позже императору Павлу, был устроителем его имения-Павловска. С воцарением Павла, отца Кюхельбекера ждала карьера значительная. Но дворцовый переворот и убийство императора в 1801 году положили ей конец.

После отставки Карл Кюхельбекер жил главным образом в Эстляндии, в имении Авинорм, подаренном ему Павлом. Здесь и прошли детские годы будущего поэта-декабриста (4,6) . Жена Карла Кюхельбекера Юстина Яковлевна (урождённая фон Ломен) , родила ему четверых детей: сыновей Вильгельма и

Михаила, дочерей Юстину и Юлию. Вильгельм нежно любил мать, которая не понимала его литературных устремлений, поскольку так толком и не обучилась русскому языку. До конца её жизни (1841) письма к ней и стихи на дни её рождения Кюхельбекер, писал только по-немецки, затрагивая достаточно сложные вопросы литературы и культуры. Именно она с детских лет поощряла занятия сына поэзией.

Юстина Яковлевна заботилась о сыне всю жизнь. Была с ним очень дружна (4,6) . Кюхельбекер писал о ней из тюрьмы: 1.2 О лучший друг мой, о моя родная! Ты, коей имя на моих устах, Ты, коей память вечно мне драгая, В душе моей Сестра Юстина Карловна (1789-1871) была самой старшей в семье, её роль в судьбе братьев столь велика, что об этом сразу же нужно сказать несколько слов.

Выйдя замуж за Григория Андреевича Глинку (1776-1818) профессора русского и латинского языков в Дерптском университете, она оказалась в русскоязычной культурной среде, что, в конечном счёте, определило интересы её брата Вильгельма. По отзыву Карамзина, Г. А. Глинка был своего рода "феноменом", т.к. едва ли не первым из дворян не погнушался променять мундир гвардейского офицера на профессорское звание и роль просветителя юношества.

Старшая сестра и её муж обучали братьев русской грамоте. Первыми прочитанными книгами были сочинения Карамзина. Многому научила Вильгельм книга Глинки "Древняя религия славян" (1804) . В 1811 году Г. А. Глинка был одним из претендентов на должность директора Царскосельского лицея, но его назначение не состоялось (4) .

В стихах Кюхельбекер тоже рассказывал о семье своей сестры (своей "второй матери", как он её называл) : 1.3 Вижу дочерей пригожих, На неё во всём похожих, Вижу резвых сыновей; Правит мать толпой их шумной Или речию разумной. Воспитание Вильгельм получил чисто русское. Он вспоминал: "Я по отцу и по матери точно немец, но не по языку"; - до шести лет я не знал

ни слова по-немецки, природный мой язык - русский, первыми моими наставниками в русской словесности были моя кормилица Марина, да, няньки мои Корниловна и Татьяна". В 1807 году Вильгельм тяжело заболел - навсегда осталась после этого глухота на левое ухо; какие-то странные подёргивания всего тела, а главное нервические припадки и невероятная вспыльчивость, которая хоть и сопровождалась отходчивостью, но доставляла много горя самому

Кюхельбекеру и окружающим. В 1808 году Вильгельма отдают в частный пансион Бринкмана при уездном училище в городе Верро (ныне - Выру) , откуда летом он приезжал на каникулы в Авинорм и к Глинкам в Дерпт. II. " Отечество нам Царское Село ". В 1809 г. Карл фон Кюхельбекер умирает. Юстине Яковлевне пришлось думать о казённом образовании для

сыновей. Платить ей было не чем. Младший сын, Михаил, был определён в морской кадетский корпус. Мать Кюхельбекера узнаёт о создании Лицея (Лицей был задуман как привилегированное учебное заведение с ограниченным доступом) , куда, как первоначально предполагалось, будут принимать детей всех состояний. Однако планы изменились, когда на воспитание в Лицей Александр I вознамерился отдать великих князей, но это не осуществилось.

По рекомендации Барклая де Толли, родственника матери, и, имея достаточно хорошую домашнюю подготовку, Вильгельм без особого труда выдерживает вступительный экзамен в Лицей. Юстина Яковлевна радовалась от души, так как скудные её средства кончались. Мать и сестра Кюхельбекера очень надеялись на его неординарное будущее. В конечном итоге добрые женщины, обожавшие своего

Вильгельма, не ошиблись - его имя стало знаменитым в нашей истории но им обеим не суждено было об этом узнать. Вильгельм Кюхельбекер пришёл в Лицей с открытой душой, с ясным стремлением как можно больше узнать, с надеждой избрать своё поприще, которое позволит послужить отчизне, помочь своей семье, не поступаясь честью и достоинством, которые уже тогда он ценил превыше всего. Сердце его жаждало дружбы и товарищеского понимания.

Уже первые дни пребывания в Лицее коренным образом изменили жизнь его воспитанников, наполнив её радостной, приподнятой атмосферой. Не только новизна непривычной обстановки, по-своему роскошной и отличной от обстановки других закрытых учебных заведений, но и ощущение значимости их бытия, ставившего пред мальчиками, как перед взрослыми, задачи выработки к себе критического мышления, действенного творческого отношения к жизни, определяли их настроение. В Лицее сразу же создалась обстановка, способствовавшая развитию

политических и художественных наклонностей. Этому содействовало всё: прекрасные дворцы, парки, которые дышали поэзией античного мира, и триумфальные памятники, запечатлевшие отечественную героику. В Лицее Кюхельбекеру на первых порах пришлось нелегко. Неуклюжий; вечно занятый своими мыслями, а потому рассеянный; готовый взорваться как порох при малейшей обиде, ему нанесённой; к тому же глуховатый, Кюхля был поначалу предметом ежедневных насмешек товарищей,

подчас вовсе не беззлобных. Он даже с горя пытался утопиться в пруду, но ничего не получилось: его благополучно вытащили, а в лицейском журнале появилась смешная карикатура. Чего только не вытворяли с бедным Вильгельмом - дразнили, мучили, даже суп на голову выливали, а эпиграмм насочиняли - не счесть. Не надо забывать, что в Лицей пришли 12-13 летние мальчики, готовые до упаду хохотать над неловкостью, забавными чертами характера соучеников, даже над их внешностью.

Кюхля казался уморительно смешным: невероятно худой, с кривящимся ртом, странной вихляющей походкой, вечно погруженный в чтение или размышление. Издёвки, шуточки, злые и обидные эпиграммы так и сыпались: 1.4 Немчин наш гимнами лишь дышит, И гимнами душа полна. Да кто ж ему-то гимн напишет? А "Гимн глупцам" Карамзина. Или: 1.5 Куда мудреное старанье Достать пример дурных стихов:

Пиши ты Вильмушке посланье Он отвечать тебе готов. С первых лицейских дней Кюхельбекер был обуреваем поэтическим вдохновением - стихи его, поначалу неуклюжие, косноязычные, стали известны лицеистам сразу же - осенью 1811 года, ещё раньше Пушкинских. К 1814 году коллекция лицейской рукописной литературы обогатилась даже целым сборником "кюхельбекериады". У этой тетради называвшейся "

Жертва Мому" (греч. олицетворение злословия и насмешки) и объединявшей 21 эпиграмму, были авторитетный составитель и умелый "издатель" Александр Пушкин и Иван Пущин. Обиднее всего казались шутки и насмешки, даже самые доброжелательные, тех, кого он скоро полюбил и в ком увидел близких себе по духу людей Пушкина, Дельвига, Пущина. Кюхельбекер был прямодушен и непоколебим во внушённых с детства и укреплённых

чтением принципах добра, справедливости и дружбы. Он лучше других лицеистов знал литературу, историю, философию. В оценочном листе Кюхельбекера сплошные отличные оценки (1 балл) , только по математике, физике и фехтованию Вильгельм не блистал (его балл был 2-3) . Рисование же его не привлекало. Он был необычайно щедр в своей готовности делиться знаниями с друзьями. Первый отзыв о Кюхельбекере-лицеисте инспектора Пилецкого относится, по-видимому, к 1812 году: "

Кюхельбекер (Вильгельм) , лютеранского вероисповедания, пятнадцати лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого мало в вещах его порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден, склонен к всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях его приметны напряжение и высокопарность, часто без

приличия. Неуместное внимание происходит, может быть, от глухоты на одно ухо. Раздражённость нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением"(7) . Таким был Вильгельм-лицеист. Он приехал из провинциального немецкого пансиона и, по-видимому, недостаточно знал русский язык. Детская экзальтированность и романтическая мечтательность времён Авинорма превратились в необузданную пылкость чувств (в 1812 году он был полон решимости идти в армию,

в 1815 году - такой же решимости жениться) и высокопарную сентиментальность - черты, сделавшие его предметом злых насмешек. Впрочем, все лицейские карикатуры на "Вилю", "Кюхлю", "Клита" носят не столько личный, сколько литературный характер. Высмеиваются длинноты и тяжеловесность стихов, пристрастие Кюхельбекера к гекзаметру, самая гражданственность произведений поэта и даже учёность юноши.

Однако, несмотря на эти насмешки, Вильгельм Кюхельбекер был в числе признанных лицейских поэтов. Его произведения, хотя они и не соответствовали принятым в Лицее нормам, включались во все серьёзные литературные сборники - наряду со стихами Пушкина, Дельвига и Илличевского; с 1815 года Кюхельбекер начинает активно печататься в журналах"Амфион" и "Сын отечества"; барон Модест

Корф оставляет любопытное свидетельство об уважении лицеистов к поэтическому творчеству Кюхельбекера и его самобытности, называя его вторым лицейским поэтом после Пушкина, ставя выше Дельвига. Целая серия лицейских дружеских посланий Пушкина и Дельвига к Кюхельбекеру убедительно говорит о высокой оценке его поэзии (6) . В Лицее началось и формирование политических взглядов будущего декабриста.

На следствии по делу 14 декабря 1825 года Кюхельбекеру был задан вопрос: "С какого времени и откуда заимствовали Вы свободный образ мыслей ". "Не могу с точностью сказать, когда и как родился во мне свободный образ мыслей отвечал поэт. -Я развился очень поздно: до Лицея я был ребёнком и едва ли думал о предметах политических"(8) . Грозовой 1812 год нарушил ровное течение жизни Лицея.

Отечественная война, пробудившая дремлющие силы народа, как ни какое иное событие, повлияла на воспитанников Лицея, всколыхнув глубокие патриотические чувства. Охваченные желанием защищать Отечество, подростки мечтали быть в рядах ополчения. В этот период лицеисты особенно часто собирались в газетной комнате. Здесь "читались на перерыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях; всему

живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами, при малейшем проблеске к лучшему. Профессора приходили к нам, и научали нас следить за ходом дел". Возможно, что в этой комнате началось зарождение у лицеистов свободного образа мыслей (9) . В первые годы пребывания в Лицее гражданственность позиции Кюхельбекера не поднимался выше обличения "изверга", "тирана" и "честолюбца"

на троне Наполеона. Александр "Благословенный" традиционно идеализируется. Однако и острота преподавания ряда общественно-политических дисциплин, и общий вольнолюбивый дух, царивший в Лицее содействовали зарождению у Кюхельбекера республиканского образа мыслей. Там Кюхельбекер воспринял как реальность поэтические формулы вольнолюбия, характерные для передовой преддекабристской поэзии формулы "святого братства" или "дружества", "святых

мечтаний", "счастья отчизны" и т.д. Годы пребывания в Лицее(1811-1817) были для Кюхельбекера целой эпохой, сформировавшей его литературные и политические взгляды и давшей ему тот дружеский литературный круг, который сохранился у него на всю жизнь: 1.6 " Предстаньте мне, друзья, Пусть созерцает вас душа моя, Всех вас, Лицея нашего семья! Я с вами был когда-то счастлив, молод,

Вы с сердца свеете туман и холод! Чьи резче всех рисуются черты Пред взорами моими? Как перуны Сибирских гроз, его златые струны Рокочут Пушкин! Пушкин! Это ты! Твой образ - свет мне в море темноты". С лицейских лет и до конца своей жизни Кюхельбекер гордился дружбой Пушкина. 9 июня 1817 года в Лицее прошёл выпускной акт.

Вильгельм Кюхельбекер был удостоен серебряной медали. Блестящее будущее открывалось перед ним. III. " Счастливый путь С лицейского порога ". Сразу по выходе из Лицея он поступает в Главный архив Коллегии иностранных дел. Однако служба "по дипломатической части" не привлекала его.

Ещё в Лицее Кюхельбекер мечтал об учительстве в провинции. Мечта сбылась: с сентября 1817 года он стал преподавать русскую словесности, но не в провинции, а в самой столице - в средних классах Благородного пансиона при Главном педагогическом институте. Коллегами молодого учителя стали его бывшие лицейские наставники А. И. Галич и А. П. Куницын, а среди учеников оказались младший брат

Пушкина - Лев, будущий композитор Михаил Глинка, Сергей Соболевский. Благородный пансион находился на западной окраине города, почти в устье Фонтанки, у Старо-Калинкинского моста. Кюхельбекер поселился в мезонине главного корпуса пансиона с тремя воспитанниками, одним из которых был М. Глинка. Из окон его комнаты открывался прекрасный вид на Финский залив и

Кронштадт. Вечером он приглашал на чай своих учеников. Чаёвничая и любуясь заходящим в море солнцем, они беседовали, восхищаясь учёностью своего любимого наставника. Увлечённо, с жаром знакомил Кюхельбекер своих питомцев с русской литературой, раскрывая перед ними красоты поэзии Державина, Жуковского, Батюшкова. На уроках он читал новые стихи Пушкина, Дельвига и, конечно, свои произведения.

Помимо любви к литературе Вильгельм старался привить ученикам и передовые общественные взгляды. Он приносил в пансион не только вышедшие из печати произведения, но и ходившие по рукам в списках. Среди них были и гражданские стихи Пушкина. В те годы стихи самого Кюхельбекера печатались почти во всех крупных журналах. Но его литературная позиция ещё не сложилась окончательно - поэт словно находился на перепутье.

И в его творчестве, и в его критических выступлениях было немало подражания. По примеру Жуковского и Батюшкова Кюхельбекер писал элегии и послания. Однако, следуя за Катениным, он отказывался от лёгкости, элегической меланхоличности, вводя в лирический жанр высокий стиль устаревшую и просторечную лексику. Поэт не всё мог объяснить и отстоять в своих взглядах, но это не мешало ему горячо их защищать.

Когда его не понимали или, ещё хуже, подшучивали над ним, он обижался. Особенно болезненно воспринимал шутки друзей и в порыве вспыльчивости мог даже бросить обидчику вызов. Так произошла у него однажды ссора с Пушкиным. О причине её современники вспоминали следующее: Жуковский как-то рассказал Пушкину, что не смог пойти к кому-то на званный вечер, потому что у него болел живот, да к тому же зашёл Кюхельбекер и заговорил его.

Через некоторое время до Кюхельбекера дошла пушкинская эпиграмма: 1.7 За ужином объелся я, А Яков запер дверь оплошно Так было мне, мои друзья, И кюхельбекерно и тошно. Что стало с Кюхельбекером, когда он услышал эпиграмму! Успокоить его могла только месть. И не чернилами, а кровью!

В рассказы современников о поэте вкралось немало анекдотических вымыслов. Не лишена их, по-видимому, и история этой дуэли. Журналист и литератор Н. И. Греч писал, что во время поединка пистолеты, незаметно для Кюхельбекера, зарядили клюквой. Воспитанник Кюхельбекера Николай Маркевич сообщал иные, не менее анекдотические подробности.

По его версии, дуэль состоялась на Волковом поле в каком-то недостроенном фамильном склепе. Пушкина вся эта история забавляла, и он продолжал шутить над рассвирепевшим другом и во время поединка. Когда Кюхельбекер целился, Пушкин, подливая масла в огонь, небрежно бросил Дельвигу, секунданту противника: "Стань на моё место, здесь безопаснее. "Кюхельбекер выстрелил и попал в шляпу своего секунданта!

Мир был скреплён общим дружным смехом (10) . Кажется, это был единственный период в жизни Кюхельбекера, когда он был действительно счастлив. Энгельгардт писал: " Кюхельбекер живёт как сыр в масле присутствует очень прилежно в обществе любителей словесности, и в каждый почти номер "Сына Отечества" срабатывает целую кучу гекзаметров " (2) . IV. " С младенчества дух песен в нас горел ".

Кипучая жизнь столицы захватила молодого поэта. Его дружеский круг: Пушкин, Дельвиг, Баратынский, Плетнёв. В 1820 году, одновременно с высылкой Пушкина из Петербурга, сгустились тучи и над головой Кюхельбекера. Цепь этих событий восходит к заседанию Вольного общества любителей российской словесности, где в марте 1820 года

Дельвиг прочёл своё стихотворение "Поэт", в котором утверждал свободу и "в бурное ненастье", и "под звук цепей". Продолжением мысли Дельвига явилось прочитанное на заседании общества от 22 марта стихотворение Кюхельбекера "Поэты", которое прозвучало гневным протестом против гонений: 1.8 О, Дельвиг, Дельвиг! что награда И дел высоких, и стихов?

Таланту что и где отрада Среди злодеев и глупцов? Стадами смертных зависть правит; Посредственность при ней стоит И тяжкою пятою давит Младых избранников харит. Тема этого стихотворения - суровая участь поэтов, творчество которых подвержено осмеянию, гонениям, -стала со временем одной из главных в поэзии Кюхельбекера. Но в стихах, написанных им позднее, в заточении и ссылке, преобладают пессимистические

ноты, а "Поэты" завершаются утверждением радости жизни и творческого труда: 1.9 О Дельвиг! Дельвиг! что гоненья! Бессмертие равно удел И смелых, вдохновенных дел, И сладостного песнопенья! Так! Не умрёт и наш союз, Свободный, радостный и гордый, И в счастьи, и в несчастьи твёрдый, Союз любимцев вечных

Муз! О вы, мой Дельвиг, мой Евгений! С рассвета наших тихих дней Вас полюбил небесный Гений! И ты - наш юный Корифей, Певец любви, певец Руслана! Что для тебя шипенье змей, Что крики Филина и Врана? Лети и вырвись из тумана, Из тьмы завистливых времён. О други! песнь простого чувства

Дойдёт до будущих племён Весь век наш будет посвящён Труду и радостям искусства Это выступление, прозвучавшее как политическая демонстрация, повлекло за собою донос вице-президента Вольного общества любителей российской словесности Каразина министру внутренних дел графу Кочубею. В доносе прямо говорилось, что поскольку пьеса "Поэты" была читана в Обществе "непосредственно после того, как высылка

Пушкина сделалась гласною, то и очевидно, что она посему случаю написана". Далее он доносил, что "изливая превратно своё неудовольствие", Кюхельбекер называл царя именем тирана Тиберия. Хотя поэт и не знал о доносе, он чувствовал себя тревожно. Кюхельбекер писал Жуковскому: "До сих пор не знаю я, чем решится судьба моя. Вы можете себе представить, что беспрестанное волнение, неизвестность и беспокойство - это состояние

не слишком приятное". Жуковский, пытаясь ему помочь, предпринял хлопоты о преподавательском месте в Дерптском университете. "Надежда отправиться в Дерпт писал ему Кюхельбекер, удерживает меня искать других средств вырваться из несносного для меня Петербурга. Петербург для меня несноснее, чем когда-нибудь: я в нём не нахожу никаких наслаждений, а на каждом шагу встречаю неприятности и огорчения".

В это время содержание доносов Каразина стало известным, вице-президент был исключён из общества. Но положение Кюхельбекера сильно осложнилось. Он ожидает для себя высылки, подобно Пушкину. V. " О Шиллере, о славе, о любви ". Однако судьба благоволит поэту. По рекомендации Дельвига А. Л. Нарышкин приглашает Кюхельбекера в качестве "секретаря и собеседника" в длительное заграничное

путешествие по всем странам Европы. Кюхельбекер с радостью соглашается. Его ждёт: 1.10 Вооружённая свобода, Борьба народов и царей! Прощаясь с петербургскими друзьями, он писал: 1.11 Прости, отчизна дорогая! Простите, добрые друзья! Уже сижу в коляске я, Надеждой время упреждая Но верьте! и в странах чужбины,

И там вам верен буду я, О вы, души моей друзья! 8 сентября Нарышкин, его домашний врач Алиманн и Кюхельбекер выезжают за границу. Путешественники объехали Германию, Италию и Францию, и везде Кюхельбекер ощущал себя представителем передовой литературной мысли России. При отъезде из Петербурга он получил задание от

Вольного общества любителей российской словесности присылать корреспонденцию о своём путешествии; целый ряд его стихотворений, а так же дневник путешествия написаны в форме обращения к оставшимся в России друзьям и "братьям" - по литературе и по вольнолюбию. Кюхельбекер стремился установить связь с выдающимися людьми Запада, обратить внимание Европы на Россию, русскую народную поэзию, русский язык, молодую новейшую

русскую литературу. Этим целям подчинены его беседы с Гёте, однокашником его покойного отца, Новалисом и другими великими людьми Германии. Гёте, интересовался русской литературой, русскими народными преданиями. Вильгельм рассказал как умел, может быть, первым назвав великому немецкому писателю имя Пушкина. Он обещал, возвратившись на родину, систематизировать сведения о русской культуре в форму ряда

писем. Но не успел выполнить это обещание. Расставаясь, Гёте подарил сыну старого товарища своё последнее сочинение с надписью: " Господину Кюхельбекеру на добрую память ". Книга эта сохранилась. Пытаясь познакомить парижан с российской культурой, Кюхельбекер прочитал в обществе "Атеней", которым руководили французские либералы во главе

с Бенжамином Констаном, лекцию о русском языке. В настоящее время она расценивается российскими исследователями как "поистине выдающееся произведение раннего декабризма, одно из тех, которые навсегда останутся образцами идейного наследства первых русских революционеров" (11) . Лекция была обращена к передовым людям Франции от имени "мыслящих" людей России, потому что "мыслящие люди являются всегда и везде братьями и соотечественниками",

потому что во всех странах Европы они предпочитают "свободу рабству, просвещение мраку невежества, законы и гарантии - произволу и анархии" (12) . Лекция была прочитана для французов 1821 года, поэтому она должна была объяснить, что реакционная политика российского правительства, "совершенно деспотического", слишком хорошо известная французами по деятельности Священного союза ("политическими сделками") , ничего общего не имеет с историей

и чаяниями русского народа и русских "мыслящих" людей, ненавидящих деспотизм и варварство. В лекции говорилось о русском языке, богатство и мощь которого, являются выражением молодости, мощи и "великой восприимчивости к правде" русской нации в целом, и вся она была построена как доказательство готовности к свободе и права на свободу, "законы и гарантии" русского народа. Кюхельбекер утверждает здесь, что события 1820 года в

Европе "великий переворот в духовной и гражданской жизни человеческого рода и пророчат ещё более значительную и всеобщую перемену". Вместе с тем перемены для России ожидаются прежде всего от государя - Александра I Эта мысль не случайна. Сторонниками конституционной монархии были Ф. Н. Глинка и И. Г. Бурцов, избрание Михаила на царство было центральным моментом идеологии масонов,

членов ложи "Избранного Михаила". Но у Кюхельбекера опять-таки в соответствии с программой ряда петербургских декабристов начала 1820-х годов, имеется и скрытая угроза царю: сказав, что "Пётр I, которого по многим основаниям называли Великим, опозорил цепями рабства наших землепашцев" и что об этом несчастьи родины "никогда не заставит забыть никакая победа, никакое завоевание" Вильгельм Карлович выражает уверенность, что у русского языка будут ещё свои

Гомеры, Платоны и Демосфены, как у русского народа - свои Мильтиады и Тимолеоны. Тимолеон, коринфский полководец и будущий герой "Аргивян" Кюхельбекера, прославлен в веках как республиканец и убийца тирана Тимофана, свергнувшего республику в Коринфе. Таковы политические взгляды Кюхельбекера к середине 1821 года. Парижская полиция запретила лекции.

Кюхельбекер был вынужден расстаться с Нарышкиным и покинуть Париж. Он вернулся в Россию. VI. " Поговорим о бурных днях Кавказа ". Однако в Петербурге уже распространились слухи о его политической неблагонадёжности. После первых неудачных попыток найти службу или организовать курс публичных лекций Кюхельбекер и его друзья поняли, что поэту лучше на время покинуть столицу, не дожидаясь официальных

репрессий. 6 сентября 1821 года Кюхельбекер едет с Ермоловым на Кавказ. Пребывание поэта на Кавказе было кратким (с сентября или октября 1821 года по апрель или май 1822) , но этот период необыкновенно важен в формировании творческой индивидуальности Кюхельбекера. Здесь он подружился с А. С. Грибоедовым; здесь, занимаясь разбором бумаг в канцелярии наместника Кавказа А. П. Ермолова, он столкнулся с чудовищными фактами угнетения человека человеком,

что усугубило его неприятие существующего в России порядка. "Любезный друг пишет Кюхельбекер В. А. Туманскому 18 ноября 1821 года что сказать тебе о моём положении Мои занятия здесь ещё собственно не начались, однако же случилось мне уже переписать некоторые бумаги, от которых волос дыбом: тот продаёт людей, как скотов, поодиночке, отводит им жильё в погребах, заковывает в железа; та засечёт двенадцатилетнюю девочку спасибо

Алексею Петровичу, он приберёт их к рукам" (13) . Условия службы под начальством популярного среди будущих декабристов генерала и условия творчества были благоприятными; однако уже через полгода после определения к Ермолову, в апреле 1822 года, Кюхельбекер подаёт прошение об увольнении "по причине болезненных припадков". Истинная причина состояла в том, что как-то на встрече у

Ермолова Вильгельм повздорил с родственником генерала, Н. Н. Похвистневым, и вызвал его на дуэль. Тот отказался драться. Тогда, посоветовавшись с Грибоедовым, Кюхельбекер отвесил обидчику пощёчину. Оскорбление со стороны Похвистнева, видно, было серьёзным - иначе Грибоедов, сам пострадавший из-за дуэли, никогда подобного совета не дал бы.

В этот же вечер всё было решено: Кюхельбекер отправлен из Тифлиса. Друзьям довелось ещё встретиться в 1824-1825 годах в Москве и Петербурге. Весною 1825 года Кюхельбекер проводил Грибоедова в Грузию, и каждый из них пошёл своею дорогой, в конце которой их ожидали страдания и безвремен