Изображение Москвы в творчестве Марины Цветаевой

Содержание 1. Введение стр.3 2. «Мне имя - Марина…» стр.3. Любимый город стр.6 4. «Стихи о Москве» стр.5. Москва колокольная стр.12 6. «Домики старой Москвы» стр.7. Заключение стр.8. Приложение стр.9. Список литературы стр.21 Введение Русская поэзия - наше великое духовное достояние, наша национальная гордость. Но многих поэтов и писателей забыли, их не печатали, о них не говорили.

В связи с большими переменами в нашей стране в последнее время в нашем обществе многие несправедливо забытые имена стали к нам возвращаться, их стихи и произведения стали печатать. Это такие замечательные русские поэты, как Анна Ахматова, Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Марина Цветаева. Чтобы узнать этих людей и понять то, почему их имена были на время забыты, надо вместе с ними прожить

жизнь, посмотреть на нее их глазами, понять ее их сердцем. Из всех этих поэтов мне ближе и дороже М.И. Цветаева, замечательная русская поэтесса. Цветаева оставила значительное творческое наследие: книги лирических стихов, семнадцать поэм, восемь стихотворных драм, а, кроме того письма, дневники. Однако, среди многообразия произведений Цветаевой мне больше всего нравятся стихи о

Москве. Поэтому темой своего реферата, я выбрала тему Москвы в жизни и творчестве Цветаевой. «Мне имя – Марина…» Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в Москве в высококультурной семье. Отец, Иван Владимирович, профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед, стал в дальнейшем директором

Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств (ныне Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина). Мать происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была талантливой пианисткой. Умерла в 1906 году, оставив двух дочерей на попечение отца. Детские годы Цветаевой прошли в Москве и на даче в

Тарусе. Начав образование в Москве, она продолжила его в пансионах Лозанны и Фрейбурга. В шестнадцать лет совершила самостоятельную поездку в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне краткий курс истории старофранцузской литературы. Стихи начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски и по-немецки), печататься с шестнадцати, а два года спустя тайком от семьи выпустила сборник «Вечерний альбом», который заметили

и одобрили такие взыскательные критики, как Брюсов, Гумилев и Волошин. С первой встречи с Волошиным и беседы о поэзии началась их дружба, несмотря на значительную разницу в возрасте. Она много раз была в гостях у Волошина в Коктебеле. Сборники ее стихов следовали один за другим, неизменно привлекая внимание своей творческой самобытностью и оригинальностью. Она не примкнула ни к одному из литературных течений.

В 1912 году Цветаева вышла замуж за Сергея Эфрона, который стал не только ее мужем, но и самым близким другом. Годы Первой мировой войны, революции и гражданской войны были временем стремительного творческого роста Цветаевой. Она жила в Москве, много писала, но почти не публиковалась. Октябрьскую революцию она не приняла, видя в ней восстание «сатанинских сил». В литературном мире М. Цветаева по-прежнему держалась особняком.

В мае 1922 года ей с дочерью Ариадной разрешили уехать за границу — к мужу, который, пережив разгром Деникина, будучи белым офицером, теперь стал студентом Пражского университета. Сначала Цветаева с дочерью недолго жили в Берлине, затем три года в предместьях Праги, а в ноябре 1925 года после рождения сына семья перебралась в Париж. Жизнь была эмигрантская, трудная, нищая. Жить в столицах было не по средствам, приходилось

селиться в пригородах или ближайших деревнях. Творческая энергия Цветаевой, невзирая ни на что, не ослабевала: в 1923 году в Берлине, в издательстве «Геликон», вышла книга «Ремесло», получившая высокую оценку критики. В 1924 году, в пражский период — поэмы «Поэма Горы», «Поэма Конца». В 1926 году закончила поэму «Крысолов», начатую еще в

Чехии, работала над поэмами «С моря», «Поэма Лестницы», «Поэма Воздуха» и др. Большинство из созданного осталось неопубликованным: если поначалу русская эмиграция приняла Цветаеву как свою, то очень скоро ее независимость, ее бескомпромиссность, ее одержимость поэзией определяют ее полное одиночество. Она не принимала участия ни в каких поэтических или политических направлениях. Ей «некому прочесть, некого спросить, не с кем порадоваться», «одна всю жизнь, без книг, без читателей,

без друзей ». Последний прижизненный сборник вышел в Париже в 1928 году – «После России», включивший стихотворения, написанные в 1922 – 1925 годах. К 1930-м годам Цветаевой казался ясным рубеж, отделивший ее от белой эмиграции: «Моя неудача в эмиграции — в том, что я не эмигрант, что я по духу, т.е. по воздуху и по размаху — там, туда, оттуда ». В 1939 году она восстановила свое советское гражданство и вслед за мужем и дочерью возвратилась на

родину. Она мечтала, что вернется в Россию «желанным и жданным гостем». Но этого не случилось: муж и дочь были арестованы, сестра Анастасия была в лагере. Цветаева жила в Москве по-прежнему в одиночестве, кое-как перебиваясь переводами. Начавшаяся война, эвакуация забросили ее с сыном в Елабугу. Измученная, безработная и одинокая поэтесса 31 августа 1941 года покончила с собой.

Она повесилась, оставив три записки: товарищам, поэту Асееву и его семье с просьбами позаботится о сыне и Муру (так она называла своего сына Георгия): «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить.

Передай папе и Але – если увидишь – что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик». Борис Пастернак сказал о ее кончине: «Марина Цветаева всю жизнь заслонялась от повседневности работой, и когда ей показалось, что это непозволительная роскошь и ради сына она должна временно пожертвовать увлекательную страстью и взглянуть кругом трезво, она увидела хаос, не пропущенный сквозь творчество, неподвижный, непривычный, косный, и в испуге отшатнулась, и, не зная, куда деться от ужаса, впопыхах

спряталась в смерть, сунула голову в петлю, как под подушку». Могила ее неизвестна. Однажды, будучи в эмиграции, она написала: И к имени моему Марина – прибавьте: мученица Любимый город Родной дом Марины Цветаевой находился почти в самом центре города. Свой дом в Трёхпрудном переулке она любила, словно родное существо.

В колокольный я, во червонный день Иоанна родилась Богослова. Дом – пряник, а вокруг плетень И церковки златоглавые. И любила же, любила же я первый звон – Как монашки потекут к обедне, Вой в печке, и жаркий сон, И знахарку со двора соседнего. - Провожай же меня, весь московский сброд, Юродивый, воровской, хлыстовский!

Поп, крепче позаткни мне рот Колокольной землей московскою! Родившись и проведя детство в Москве и тихой подмосковной Тарусе, Марина Ивановна Цветаева на всю жизнь сохранила признательность и теплоту к родным местам. Как бы ни было тяжело и горько в отдельные годы жизни, она с теплотой вспоминала уютную профессорскую квартиру, бурные пассажи матери на рояле, безмятежное и счастливое детство, и в памяти всплывал родной

город:      Облака - вокруг, Купола - вокруг.      Надо всей Москвой – Сколько хватит рук       Возношу тебя, бремя лучшее,      Деревцо мое Невесомое! Где бы ни жила Цветаева впоследствии, она не могла забыть Россию, свой родной город, ставший для нее путеводной звездой, в который, в конце концов, она надеялась вернуться.      Из рук моих — нерукотворный град     

Прими, мой странный, мой прекрасный брат.      По церковке - все сорок сороков      И реющих над ними голубков Московская тема появляется уже в ранних стихах поэтессы. Марина Цветаева обращается этой теме не случайно. Москва – часть её души, души истинно русского поэта. Русь у неё прежде всего «московская». Ей всегда была по-особому дорога

Москва, с её домиками, церквами, колоколами! Поэтому московская тема проходит сквозь её творчество: Кремль, его башни, гробницы, музыка Москвы – звон колоколов – постоянные образы поэзии Цветаевой: Семь холмов – как семь колоколов, На семи колоколах – колокольни. Всех счётом: сорок сороков Колокольное семихолмие! Надо было обладать мужеством и огромной волей, чтобы, оказавшись в эмиграции, заброшенной и позабытой,

сохранять в душе теплое чувство к родине, не озлобиться, не проклясть всех. У Цветаевой хватило сил остаться самой собой, не переносить обиды, несправедливо нанесенные людьми, на родной город. Стихи о России и Москве поддерживали дух автора, заставляли сохранять ту линию, которую Марина Ивановна выбрала изначально: никакой злобы против страны. Всяческие перемены и кровавые распри были чужды ей.

Но шли годы, и пристальнее она вглядывалась в далекую и желанную родину, радовалась ее успехам. Никакие красоты мира не могли заменить Марине Ивановне Россию, она была и осталась истинной патриоткой. «Стихи о Москве» В творчестве Цветаевой тема дома оказалась символически связана с темой России. Судьба России осмысливалась поэтессой в историческом, философском, религиозном плане.

В ранних стихах образ Родины был связан с дорогими по детским впечатлениям местам. Для взрослеющей Цветаевой Москва из места детских игр, отроческих прогулок, из свидетельницы романтической любви превращается в сокровищницу «преданий старины глубокой». Москва осознаётся Мариной Цветаевой как «сердце родины», место схождения всех путей. В своих стихотворениях о Москве Марина Цветаева обращается к родному городу не просто как к отчему

дому, где находит себе приют любой «бездомный», живущий на Руси, но и, как мне кажется, к кому-то реально существующему, живому, и в то же время невидимому и далёкому. Москва! Какой огромный Странноприимный дом! Всяк на Руси – бездомный. Мы все к тебе придём. Любуясь и восхищаясь «нерукотворным градом» поэтесса стремится постичь его высокое предназначение. Ощутив себя в полной мере именно московским поэтом,

Цветаева, в 1916 году, пишет циклы «Стихи о Москве». Эти циклы можно назвать величальной песней Москве. Первое стихотворение «Облака – вокруг » дневное, светлое, обращённое к дочери. Откуда-то с высоты – с Воробьёвых гор или с Кремлёвского холма – она показывает маленькой Але Москву и завещает этот «дивный» и «мирный град» дочери и её будущим детям.

Облака – вокруг, Купола – вокруг. Надо всей Москвой – Сколько хватит рук! – Возношу тебя, бремя лучшее, Деревце моё Невесомое! Здесь нужно отметить неразрывную связь личности лирической героини и города. Это чувство кровного родства с Москвой даёт ей право передать столицу «по наследству», подарить её достойнейшим, тем, кто душой близок Москве, и наделить их таким же правом. …Будет твой черёд:

Тоже – дочери Передашь Москву С нежной горечью Для Цветаевой Москва – это также огромный храм, который исцеляет любой душевный недуг. Так в стихотворении «Над синевою подмосковных рощ » Марина Цветаева описывает слепцов, «во тьме пасших бога» и ступающих по Калужской дороге по направлению, откуда доносится звон московских колоколов.

Эти люди – слепцы, хотя вполне возможно, что глаза их видят, а слепота выражает себя в жизненных бесплодных поисках, в отчаянии, в унынии. Однако в то же время эта слепота уже настолько задушила, высушила этих людей, что как в предсмертный час умирающему внезапно становится легче, так и их в самый критический момент жизни вдруг озаряет звон московских колоколов, который пророчит спасение и утешение. Этот звон доносится, откуда–то с небес. Мне кажется, что именно это и показывает отношение

Марины Цветаевой к Москве, как к святыне. В другом стихотворении Цветаева так говорит об этом: И не знаешь ты, что зарёй в Кремле Легче дышится – чем на всей земле! И не знаешь ты, что зарёй в Кремле Я молюсь тебе – до зари. Отчего Цветаева заостряет своё внимание на Кремле, ведь Москва – большой город, где существует много мест, которые

Марина Ивановна могла бы назвать также самыми чистыми в духовном смысле этого слова. Ведь Кремль действительно является духовным центром Москвы. Даже история его построения носит мистический оттенок. Все башенки Кремля расположены строго под небесными созвездиями и это не простое совпадение. Возможно, что молитву рядом с Кремлём Цветаева обращает не только к

Москве, России, но и непосредственно к небесам. Москва для неё – нечто святое, неразрывно связанное с Богом и церковью, звоном колоколов, куполами. Из рук моих – нерукотворный град Прими, мой странный, мой прекрасный брат. По церковке – все сорок сороков И реющих над ними голубков; И Спасские – с цветами – ворота, Где шапка православного снята; Часовню звёздную – приют от зол –

Где вытертый – от поцелуев – пол; Пятисоборный несравненный круг Прими, мой древний, вдохновенный друг. К Нечаянныя Радости в саду Я гостя чужеземного сведу. Червонные возблещут купола, Бессонные взгремят колокола, И на тебя с багряных облаков Уронит Богородица покров, И встанешь ты, исполнен дивных сил -

Ты не раскаешься, что ты меня любил. Среди цветаевских произведений, в которых присутствует образ Москвы, можно выделить два типа текстов. Первый тип - стихотворения, которые сама Цветаева «заявила» московскими и с помощью которых формировала определенный поэтический образ города. Второй - тексты, в которых образ города присутствует, но которые не были предназначены поэтом к тому, чтобы войти в тот круг стихотворений, благодаря которому она хотела создать «свою Москву».

Помимо страстной любви поэта к родному городу, толчком к написанию и формированию цикла «Стихи о Москве» явились два следующих друг другу события. Первое - поездка в Петроград и встреча с петербургскими поэтами. На литературном вечере, где присутствовали Есенин, Кузьмин и Мандельштам, она «от лица Москвы» читала свои юношеские стихи. Вторым событием стал приезд Мандельштама в Москву (зима 1915 - весна 1916 г.).

Цикл из девяти стихотворений был создан в 1916 году, однако Цветаева не сразу определилась со стихотворениями, вошедшими в окончательную редакцию. Первая публикация «Стихов о Москве» состоялась в петроградском журнале «Северные записки» № 1 за 1917 год. В этом журнале Цветаева публиковалась регулярно, начиная с января 1915 года, когда она познакомилась с С. И. Чацкиной. У нее Цветаева и Парнок остановились во время знаменитой поездки в

Петроград в декабре 1915-го года. Эта поездка, по признанию самой Цветаевой, стала для нее толчком к написанию «Стихов о Москве». Ею руководило желание ответить петербургским поэтам явлением нового образа именно Москвы, новым языком и новым слогом сказать старую истину: «Москва - всем городам мать». «Читаю весь свой стихотворный 1915 год - а все мало, а все - еще хотят.

Ясно чувствую, что читаю от лица Москвы и что этим лицом в грязь - не ударяю, что возношу его на уровень лица - ахматовского. Ахматова! - Слово сказано. Всем своим существом чую напряженное - неизбежное - при каждой моей строке - сравнивание нас (а в ком и - стравливание): не только Ахматовой и меня, а петербургской поэзии и московской, Петербурга и Москвы. Но, если некоторые ахматовские ревнители меня против меня слушают, то я-то читаю

не против Ахматовой, а - к Ахматовой. Читаю, - как если бы в комнате была Ахматова, одна Ахматова. Читаю для отсутствующей Ахматовой. И если я в данную минуту хочу явить собой Москву - лучше нельзя, то не для того, чтобы Петербург - победить, а для того, чтобы эту Москву - Петербургу - подарить, Ахматовой эту Москву в себе, в своей любви, подарить, перед

Ахматовой - преклонить. Поклониться ей самой Поклонной Горой с самой непоклонной из голов на вершине <…>. Чтобы все сказать: последовавшими за моим петербургским приездом стихами о Москве я обязана Ахматовой, своей любви к ней, своему желанию ей подарить что-то вечнее любви, то подарить - что вечнее любви. Если бы я могла просто подарить ей - Кремль, я бы наверное этих стихов не написала.»1 Но нельзя отвергать и другой (хоть самой

Цветаевой и не заявленной здесь) - мандельштамовской составляющей цикла. По крайней мере два (2, 3) из девяти текстов цикла обращены к этому поэту, а три стихотворения – «На розвальнях, уложенных соломой», «В разноголосице девического хора» и «Не веря воскресенья чуду», написанные в ответ и посвященные Цветаевой (они вошли в книгу Tristia) открывают, в свою очередь, тему «московского текста» у

Мандельштама и очень явственно перекликаются с цветаевскими московскими стихами. Чувство, с которым Цветаева писала два мандельштамовских стихотворения, было близким тому, которое она уже описывала, говоря об Ахматовой - подарить, одарить, но здесь все было на виду, человек был рядом и Кремль был рядом - вся Москва была открыта для прогулок с ним и для его «посвящения» в нее. Мандельштам приезжает в Москву в конце января, если верить

Цветаевой - специально для общения с нею, «не договорив» в Петрограде, и пребывает в Москве с конца января до 5 февраля, затем уезжает и возвращается в конце месяца. В конце марта появляются первые стихи о Москве. 1916-й год представляется нам фундаментальным для Цветаевой в разработке ее московской темы. В первой публикации цикл «Стихи о Москве» был сформирован иначе, чем в последующих. Стихотворения располагались в хронологическом порядке

написания, причем первым шло «Канун Благовещенья», датированное 24-25 марта. Затем «Облака - вокруг, купола – вокруг», «Из рук моих нерукотворный град», «Мимо ночных башен», «Настанет день, печальный, говорят», «У меня в Москве купола горят», «Над синевою подмосковных рощ», «Семь холмов - как семь колоколов». Замыкалось же все стихотворением «Москва - какой огромный Странноприимный дом». Таким образом, стихотворений так же было девять, при этом не вошедшие «Над городом,

отвергнутым Петром» и «Красною кистью» тоже уже существовали, однако, оказались вне цикла. Следующая публикация «Стихов о Москве» состоится во втором издании «Версты I» в 1922 году, когда Цветаева изымет из цикла «Канун Благовещенья» и «У меня в Москве - купола горят», поместив первое вне циклов, а второе в «Стихи к Блоку» и заменит их на указанные уже «Над городом, отвергнутым

Петром» и «Красною кистью», также они будут появляться во всех дальнейших изданиях, не считая антологий позднесоветского времени, публикующих отдельные стихотворения вне циклов. Представляется, что такая замена произошла вследствие уже упомянутого нами желания Цветаевой противопоставить свою «московскость» «петербургости» встреченных ею недавно людей, в очередной раз противопоставить свой город городу, из которого она недавно вернулась.

Именно поэтому она публикует «Стихи о Москве» впервые в петербургском журнале и выбирает для публикации стихи, наиболее явно передающие образ Москвы, а в этом смысле «У меня в Москве - купола горят» несомненно более программный текст, чем «Красною кистью». И лишь когда петербургская публикация состоялась и Москва «явила» себя в лице Цветаевой, она может перегруппировать цикл и включить в него стихотворения,

имеющие несколько иную направленность. Таким образом, цикл «Стихи о Москве» проходит две стадии своего формирования - в петербургской и в московской версиях. Образ Москвы, возникающий в первой - петроградской - публикации 1917-го года создается Цветаевой, как образ сказочного прекрасного древнего православного града, в соответствие с древнерусской традицией изображения Москвы. Основной в петербургской редакции для

Цветаевой является задача представить свой город Петербургу и петербургским поэтам и представить саму себя как поэта московского. Она дает взгляд на Москву историческую сквозь ее легенды. Москва колокольная Эпитеты, которыми Цветаева наделяет Москву, восходят к традиции древнерусских текстов. Сравним: «прииде во славный градъ, зовомый Москва», «была

Москва град великъ, град чюденъ, градъ многочеловеченъ», «славный же град Москва честные твоя мощи, яко же некое сокровище честно соблюдает» и т.п.2 В цикле Цветаевой фигурирует та же лексика и те же персонажи, а Москва является богохранимым градом, поддерживающим православные традиции, передавая их из поколение в поколение. Москва дважды называется «семихолмием» -  «Привольное семихолмие» и «колокольное семихолмие»,

что дает нам понять, что здесь поэт находится в контексте идей, соотносящих Москву с Римом. Внутри самого города Цветаева выделяет самые древние и наиболее чтимые места: - Благовещенский собор - Спасские ворота - Иверская часовня (она же «Часовня Звездная», «золотой ларчик») - Кремль (он же «Пятисоборный несравненный круг») - Церковь Благовещения (Нечаянная Радости) Не названный прямо

Успенский собор и Москва-река появляются в стихотворении «У меня в Москве  - купола горят!». Таким образом, создается круг постоянно повторяющихся мест и он почти не выходит за рамки Кремля - древнейшего сердца Москвы. Не слишком многообразен и круг персонажей, упоминаемых в цикле: в основном это Богородица, издревле почитаемая как покровительница Москвы, Младенец Пантелеймон, Иоанн Богослов. Цветаева включает в свой цикл множество православных праздников,

как в текстах, так и в подписях дней создания текста, сознательно акцентируя дату церковного календаря: - Святая Пасха - День Иоанна Богослова, она выделяет отдельно - Первый день Пасхи - Троицын день - День празднования Казанской иконы Божьей матери. В этом контексте разрабатываются основные мотивы и сюжеты цикла. Представляя Москву миром традиционного православного уклада,

Цветаева во многом находится под влиянием той литературы о Москве, которая во множестве выходила в начале века. Появлялись сборники, включающие прозаические и поэтические произведения московских поэтов и писателей, воспроизводящие облик и быт города, серии исследований и очерков, пытающиеся осмыслить роль Москвы в русской культуре. И действительно, во всех упоминаемых изданиях акцентируется именно древность

города, его принадлежность православной культуре и подчеркивается его роль как сердца России. Так и Цветаеву привлекает прежде всего почти сказочное происхождение Москвы, ее история, присутствие в ней прошлого и возможность следы этого прошлого распознать в непосредственном общении с городом, читая на языке его улиц и домов. «Домики старой Москвы» Марина подробно описывает московские дома и фрагменты их бывших обитателей.

Москва в её первых сборниках – воплощение гармонии. В стихотворении «Домики старой Москвы» город предстаёт как символ минувшего. В нём – слова и понятия, передающие «аромат» старины: «вековые ворота», «деревянный забор», «расписные потолки». В каждом четверостишии «Домиков старой Москвы» перед нами всплывают почти забытые образы и реликвии. Слава прабабушек томных, Домики старой Москвы,

Из переулочков скромных Всё исчезаете вы, Точно дворцы ледяные По мановенью жезла. Где потолки расписные, До потолков зеркала. Где клавесина аккорды, Тёмные шторы в цветах, Великолепные морды На вековых воротах… Стихотворение Цветаевой «Москва - огромный Странноприимный дом», приют и пристанище для всех бездомных на

Руси, в котором она чувствует себя хозяйкой. Москва! Какой огромный Странноприимный дом! Всяк на Руси - бездомный Мы все к тебе придем. В этом стихотворении три героя: ты («Москва») – мы («все к тебе придем») – я («в грудь тебя целую»). Москва предстает и как благословенная земля («и льется аллилуйя на смуглые поля»), и как женщина. Москва – место, где исцеляются все раны, сердце

Руси. Стихотворение проникнуто любовью к городу, и поэт – неотделимая его часть. Поэтесса не зря так подробно описывает московские дома и фрагменты жизни их бывших обитателей. В каждом четверостишии «Домиков старой Москвы» перед нами всплывают почти забытые образы и реликвии. Кудри, склоненные к пяльцам, Взгляды портретов в упор… Странно постукивать пальцем О деревянный забор! Для

Цветаевой Москва - это также огромный храм, который исцеляет любой душевный недуг. Так в стихотворении «Над синевою подмосковных рощ…» Марина Ивановна описывает слепцов, «во тьме пасших Бога» и ступающих по Калужской дороге по направлению, откуда доносится звон московских колоколов. Эти люди-слепцы, хотя вполне возможно, что глаза их видят, а слепота выражает себя в бесплодных жизненных

поисках, в отчаянии, в унынии. Однако, в то же время эта слепота настолько уже задушила, высушила этих людей, что как в предсмертный час умирающему внезапно становится легче, так и их в самый критический момент жизни вдруг озаряет звон московских колоколов, который пророчит спасение и утешение. Этот звон доносится откуда-то с небес. И мне кажется, что как раз именно это и показывает отношение Марины Цветаевой к Москве, как к святыне. Заключение

Поэтессу Марину Цветаеву не спутаешь ни с кем другим. Её стихи можно безошибочно узнать – по особому распеву, неповоротным ритмам, не общей интонации. Марина Ивановна оставила великое наследство после себя – свои стихотворения, в которых отразилась её глубокая натура. Всё написанное ею объединено пронизывающей каждое слово могучей силой духа. И стихи о России и Москве поддерживали дух автора.

Когда я читаю ее стихотворения, я чувствую, что все образы, все пейзажи и все мысли, содержащиеся в них, Цветаева брала из глубины своей души, буквально черпала из себя, донося до нас свою великую мудрость. Приложение СТИХИ О МОСКВЕ 1 Облака - вокруг, Купола – вокруг. Надо всей Москвой – Сколько хватит рук! – Возношу тебя, бремя лучшее, Деревцо мое Невесомое! В дивном граде сем, В мирном граде сем,

Где и мертвой мне Будет радостно, - Царевать тебе, горевать тебе, Принимать венец, О мой первенец! Ты постом – говей, Не сурьми бровей, И все сорок – чти – Сороков церквей. Исходи пешком – молодым шажком! – Все привольное Семихолмие. Будет твой черед: Тоже – дочери Передашь Москву С нежной горечью.

Мне же – вольный сон, колокольный звон, Зори ранние На Ваганькове. 31 марта 1916 2 Из рук моих – нерукотворный град Прими, мой странный, мой прекрасный брат. По церковке – все сорок сороков И реющих над ними голубков; И Спасские – с цветами – ворота, Где шапка православного снята; Часовню звездную – приют от зол –

Где вытертый – от поцелуев – пол; Пятисоборный несравненный круг Прими, мой древний, вдохновенный друг. К Нечаянныя Радости в саду Я гостя чужеземного сведу. Червонные возблещут купола, Бессонные взгремят колокола, И на тебя с багряных облаков Уронит Богородица покров, И встанешь ты, исполнен дивных сил… -

Ты не раскаешься, что ты меня любил. 31 марта 1916 3 Мимо ночных башен Площади нас мчат. Ох, как в ночи страшен Рев молодых солдат! Греми, громкое сердце! Жарко целуй, любовь! Ох, этот рев зверский! Дерзкая – ох! – кровь. Мой – рот – разгарчив, Даром что свят – вид. Как золотой ларчик, Иверская горит.

Ты озорство прикончи Да засвети свечу, Чтобы с тобой нонче Не было – как хочу. 31 марта 1916 4 Настанет день печальный, говорят! – Отцарствуют, отплачут, отгорят Остужены чужими пятаками Мои глаза, подвижные, как пламя. И – двойника нащупавший двойник – Сквозь легкое лицо проступит – лик. О, наконец тебя я удостоюсь,

Благообразия прекрасный пояс! А издали – завижу ли и вас? – Потянется, растерянно крестясь, Паломничество по дорожке черной К моей руке, которой не отдерну. К моей руке, с которой снят запрет, К моей руке, которой больше нет. На ваши поцелуи, о живые, Я ничего не возражу – впервые. Меня окутал с головы до пят

Благообразия прекрасный плат. Ничто меня уже не вгонит в краску, Святая у меня сегодня Пасха. По улицам оставленной Москвы Поеду – я, и побредете – вы. И не один дорогою отстанет, И первый ком о крышку гроба грянет И наконец-то будет разрешен Себялюбивый, одинокий сон. И ничего не надобно отныне

Новопреставленной болярыне Марине. 11 апреля 1916 5 Над городом, отвергнутым Петром, Перекатился колокольный гром. Гремучий опрокинулся прибой Над женщиной, отвергнутой тобой. Царю Петру и Вам, о царь, хвала! Но выше вас, цари: колокола. Пока они гремят из синевы – Неоспоримо первенство

Москвы. - И целых сорок сороков церквей Смеются над гордынею царей! 28 мая 1916 6 Над синевою подмосковных рощ Накрапывает колокольный дождь. Бредут слепцы Калужскою дорогой Калужской – песенной – привычной, и она Смывает и смывает имена Смиренных странников, во тьме поющих бога. И думаю: когда-нибудь и я, Устав от вас, враги, от вас, друзья

И от уступчивости речи русской, Надену крест серебряный на грудь, Перекрещусь – и тихо тронусь в путь По старой по дороге по Калужской. Троицын день, 1916 7 Семь холмов – как семь колоколов, На семи колоколах – колокольни. Всех счетом: сорок сороков, - Колокольное семихолмие! В колокольный я, во червонный день

Иоанна родилась Богослова. Дом – пряник, а вокруг плетень И церковки златоголовые. И любила же, любила же я первый звон – Как монашки потекут к обедне, Вой в печке, и жаркий сон, И знахарку с двора соседнего. - Провожай же меня, весь московский сброд, Юродивый, воровской, хлыстовский! Поп, крепче позаткни мне рот

Колокольной землей московскою! 8 июля 1916 8 Москва! Какой огромный Странноприимный дом! Всяк на Руси – бездомный. Мы все к тебе придем. Клеймо позорит плечи, За голенищем – нож. Издалека-далече – Ты все же позовешь. На каторжные клейма, На всякую болесть – Младенец Пантелеймон У нас, целитель, есть.

А вон за тою дверцей, Куда народ валит Там Иверское сердце, Червонное, горит. И льется аллилуйя На смуглые поля. - Я в грудь тебя целую, Московская земля! 8 июля 1916 Александров 9 Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась. Спорили сотни Колоколов. День был субботний:

Иоанн Богослов. Мне и доныне Хочется грызть Жаркой рябины Горькую кисть. 16 августа 1916 Список литературы 1. Цветаева М. И. Стихотворения, Москва, 1990г. 2. Цветаева М. И. Собрание сочинений в 7 томах, Москва, 1994-1995гг. (4 том) 3. Памятники литературы Древней Руси. Конец 14 - сер. 15 в.

Москва, 1981г. 4. «И сердце рвется от любви на части…» Сборник, Москва, 2003г. 5. Мандельштам Александр «Серебряный век: русские судьбы», Москва, 1981г. 6. «Серебряный век» - книга-энциклопедия, Харьков, 1987 г. 7. Лосская В. «Марина Цветаева в жизни», Москва, 1999г. 8. Маевская В. «Стрела с неба» в трагедии

Марины Цветаевой, Москва, 2003 г. 9. Геворкян Т. «Несколько холодных великолепий о Москве: Марина Цветаева и Осип Мандельштам», Москва, 2003г. 8. www.sch265.spb.ru