Оглавление
Оглавление
Введение
Наука как отвлеченное исследование жизни
Наука как альтернатива религиозной духовности.
Религия и наука. Преодоление противоречий.
Наука как основа сотворения мира.
Свободная теософия или синтез философии, богословия и положительной науки.
Высший синтез как система мировоззрения
Заключение
Литература
Введение
На протяжении всего периода существования православной церкви в России существовали и параллельно развивались две богословские ориентации – мистического аскетизма и православной схоластики.
Первая обращается к наследию отцов церкви и византийского аскетизма. Ее функции не выходят за пределы богослужебных проблем и решительно противостоят «светскому» знанию ради простоты души. Другая – стремится освоить достижения предшествующей культуры, «освятить» с христианских позиций социальные и государственные институты, соединить православие с рациональным знанием вообще и с философией в частности. Византийский аскетизм развертывает трактовку «философия внешних наук», то есть наука является внешним и мирским знанием. Православные схоласты, не приемля подобную интерпретацию и науки и философии, пытаются построить свое видение мира.
Противоборство науки и религии основано на якобы «обезбоживании», расколдовывании мира. Попытка науки объяснить при помощи своих средств причины и явления, была расценена как отрыв от теологии, от постулатов веры, на которых несомненно должно базироваться знание.
Теология сама нуждалась в развертывании логических аргументов, форм доказательства, способов обоснования.
Вместе со становлением православия как официальной религии философия науки развивалась в рамках комплекса наук. Христианская церковь дала право на существование таких научны дисциплин как филология, риторика, герменевтика. Они были признаны официальными и преподавались во всех учебных заведениях. Без них невозможно ни существование самой христианской теологии, ни передача ее последующим поколениям. Богословские науки формировали ядро знания, все остальное считалось вторичным и производным.
В начале двадцатого века в русской культуре было особенно заметно противопоставление мистической традиции и традиции социального христианства. Последняя была отвергнута официальной церковью, считавшей, что доказывать догматы веры и пользоваться при этом рационально-логическими аргументами для членов церкви, признающих ее божественный авторитет излишне. В общественном сознании России утвердилась мысль, что наука, рациональное знание, логика суть мирские явления и они должны развиваться вне религиозной мысли.
В своей работе автор не пытается разделить русских философов на два враждующих лагеря. Основная задача реферата – попытка объяснить их мировоззрение с точки зрения отношения к науке.
Каждая отдельная глава этой работы посвящена одному из философов.
- Наука как отвлеченное исследование жизни (Л.Н. Толстой).
- Наука как альтернатива религиозной духовности (Н. Бердяев).
- Религия и наука. Преодоление противоречий. (С.Л. Франк).
- Наука как основа сотворения мира (П.А. Флоренский).
- Свободная теософия или синтез философии, богословия и положительной науки. (В.С. Соловьев).
- Высший синтез как система мировоззрения (А. Лосев).
Наука как отвлеченное исследование жизни.
Для Л.Н. Толстого характерен взгляд на науку с точки зрения ее полезности. Что могут дать отвлеченные научные знания крестьянину, который вместо того, чтобы заниматься своим делом, вдруг начнет углубляться до первооснов? Он окажется в роли того мельника из притчи, который проследил всю цепочку: муку мелят жернова, жернова крутятся на валу и т.д. В конце концов мельник пришел к выводу, что река и есть сама мельница. Что же из всего этого вышло? Пока он думал, все механизмы развалились, муку молоть некому. «И таковы по моему мнению – говорит Толстой – рассуждения нашей современной науки о жизни».
Но ученые могут возразить, что наука не пытается исследовать всю совокупность жизни (включая в нее волю, желание блага и душевный мир). Функция науки в том, чтобы выделить те предметы и явления, которые являются объектом исследования данной научной дисциплины.
Но, считает Толстой, это совсем не так в представлении людей науки нашего времени. «Если бы было прежде всего признано понятие жизни в его центральном значении, было бы ясно определено, что наука, сделав от этого понятия отвлечение всех сторон его, кроме одной. И рассматривала все явления с одной этой стороны, для которой она имеет свойственные ей методы исследования, тогда было бы прекрасно; тогда и место, которое заняла бы наука, и результаты, к которым бы мы приходили на основании науки, были бы совсем другие».
Астрономия, механика, физика, химия и все другие науки вместе, и каждая в отдельности исследуют свою сторону жизни, не приходя ни к каким выводам о жизни вообще. «Только во времена своей дикости, то есть неясности, неопределенности, некоторые науки эти пытались с своей точки зрения охватить все явления жизни и путались сами, выдумывая новые понятия и слова. Так это было с астрономией, когда она была астрологией, так было и с химией, когда она была алхимией. То же происходит и теперь с той опытной эволюционной наукой, которая рассматривая одну сторону или некоторые стороны жизни заявляет притязания на изучение всей жизни».[1]
Наука не может изучить жизнь со всех сторон, потому что «у всякого предмета столько же сторон, сколько радиусов на шаре», то есть бесконечное множество. Последовательность изучения – есть правильное разумение жизни. Но, как стало очевидным Толстому, главная цель науки вовсе не достижение истины. Во всей деятельности науки он видел лишь желание доказать правильность того или иного догмата, «все то, что нужно для подтверждения столь удобного представления».
Наука должна выработать средства для того, чтобы люди могли удовлетворять своим потребностям. Чем же нужно руководствоваться в определении законности и незаконности потребностей? И наука смело отвечает – изучением потребностей.
«Но слово «потребность» имеет только два значения: или условие существования, а условий существования каждого предмета бесчисленное количество и потому все условия не могут быть изучены, или требования блага живым существом, познаваемое и определяемое только сознанием и потому еще менее могущее быть изученным опытной наукой».[2]
Значит по существу дела нельзя верить в то, что изучением потребностей наука решит главных и единственных вопрос о жизни.
Наука как альтернатива религиозной духовности.
Кризис науки в начале XX века приводит к расшатыванию ее основ, ее фундамента, требует переосмысливания. Если до XVIII века научное представление о мире основывалось на метафизических понятиях философии, если для Декарта Бог играет важную роль, как некая преграда развития бесконечности от следствия к причине, то, как считает Бердяев, в XIX - XX вв. наука и соответствующая ей критическая философия (наукоучение) не выходят за границы материального объективного мира. Для этого материального мира характерно отделение субъекта от объекта и полное «обезличивание» субъекта.
Модное в XIX в. понятие механицизма «обезбожило» мир явлений, превратив его в некую машину, которая управляется только законами математики. Материальный мир, утратив свою идею, стал искаженным. Следовательно и наука, и философия Нового времени основываются на заведомо неверных понятиях: научный эксперимент, объективность научного знания, истинность в науке как соответствие знания предмету изучения – природе и ряда других не менее важных (понятия пространства, времени, причинности, элементарности). Бердяев пишет: «Внутри самой науки происходит глубокий кризис. Механическое мировоззрение как идеал науки расшатано и надломлено. Сама наука отказывается видеть в природе лишь мертвый механизм. Силы технические перестают считать столь нейтральными и безопасными в их механистичности и безжизненности. Природа неприметно начинает оживать для современного человека».[3]
С отделением субъекта от объекта материальный мир теряет свою реальность. Объективная реальность для Бердяева – это всего лишь иллюзия сознания. «Существует только объективация реальности порожденная известной направленностью духа» – говорит он.
Наука создает рамки, которые не позволяют человечеству овладеть «природой». Так как объективный мир не есть подлинно реальный мир, то мы получаем искаженное представление о нем.
Философия для Бердяева это прежде всего философия духа, философия свободы. В материальном же мире человек не свободен, он действует по велению рассудка, но не разума. Наука, безусловно, обладает ценностью, она есть реакция человеческого духа на мир, реакция самосохранения человека в мире, где он должен ориентироваться в соответствии с окружающей его мировой необходимостью.
Философия Нового времени исходит из вторичного искаженного бытия. Поэтому она не в силах понять, полагает Бердяев, происхождения и значения времени и пространства, законов логики и вообще всех категорий, которые есть не состояние субъекта, а состояние самого бытия, хотя и болезненного. [4]
Как теоремы математики базируются на аксиомах, так и философские рассуждения должны основываться на вере. Если невозможно проверить существование субъективного мира, необходимо в него поверить. Для Бердяева вера религиозная отличается от научного знания тем, что «в таинственной глубине бытия, до времени мы сделали выбор, Мы избрали мир действительный, опытный, определили свое место в мире, взаимоотношение с окружающей действительностью. Мы поверили в возможность познания, и знание этого мира стало обязательным и твердым. От иного мира наша воля отвернулась, наша вера в иной мир или отсутствует полностью или слаба, поэтому мы не знаем иного мира, наше отношение к нему необязательно и непринудительно. Для мира иного, мира невидимых вещей мы вновь должны совершить акт избрания.[5]
Человек слеп в объективированном мире, вера его элементарна и неполна, это вера в низшую действительность. Малый разум или рассудок человека не выходят за рамки его представлений. Приняв на веру существование мира субъектов, человек получает идею большого разума или Логоса.
Если малый разум рационален и рассудочен, то большой разум мистичен и интуитивен. Логос постигает тождество субъекта и объекта. Логоса нет не только в науке, но и во всей новейшей философии. Идея Логоса есть идея священной религиозной философии.
Согласно концепции религиозной философии до разделения на субъект и объект было дано первичное интуитивное сознание, вера в существование бытия. именно потому, считает Бердяев, что наука и критическая философия базируются на разделении субъекта и объекта им чуждо творчество.
Творчество всегда в первичном. Это движение мысли ввысь и вглубь. Результатом этого движения становится произведение. В критической философии и науке человек может мыслить только в одной плоскости – реальности, подчиняясь закону-норме. Это одностороннее мышление не имеет никакого отношения к творчеству. Творческая интуиция возвышается над миром объективной реальности, над противопоставлением субъекта и объекта.
Бердяев пишет: «Сама идея творчества возможна лишь потому, что есть Творец, и что был совершен им оригинальный творческий акт, в котором стало сущим небывалое, не вытекающее ни из чего предшествующего, не отнимающее и не убавляющее абсолютной мощи Творца. Всякий творческий акт по существу своему есть творчество из ничего, то есть создание новой силы, а не изменение и перераспределение старой».[6]
Философия Бердяева – это философия духа. Дух является олицетворением свободы, творчества личности, общения любви. Поэтому свобода у него субъективна, находится вне объективированного мира.
Творчество заключено в сфере свободы. Рационализировать творчество – значит рационализировать свободу. «Свобода – это безосновная основа бытия, и она глубже всякого бытия. Нельзя дойти до рационально ощутимого дна свободы».[7]
Великое чудо Вселенной – человек представляется Бердяеву микрокосмом, в котором дана разгадка бытия макрокосма. Для такого человека возможны и свобода, и творчество.
«Человек–микрокосм есть столь же многосложное многосоставное бытие, как и макрокосм, в нем есть все, от камня до Божества». Человек отождествляется с Вселенной, в нем действуют те же стихии, тот же разум. Человек-микрокосм может постичь тайны Вселенной. Однако процесс постижения и слияния с Вселенной может произойти только в церкви. Лишь здесь совершается подлинное познание макрокосма. Познать истину, согласно Бердяеву, значит познать сущее, которое нельзя познать извне, а только изнутри. Как только мы стараемся сделать сущее внешним, объектированным, оно умерщвляется и не познается. Знать истину, значит быть истинным. Познать макрокосм можно лишь углубляясь в микрокосм. В человеке живет вселенский разум, надо его найти в нем.
Религия и наука. Преодоление противоречий.
По мнению С.Л. Франка, религия и наука – это два способа объяснения сущности и происхождения мира, жизни, человека. Конечно они резко расходятся между собой. Например, религиозное представление о мироздании, где земля находится в центре, наверху на небе живет Бог и находится «рай» или «царство небесное», а где-то внизу, под землей, находится ад – конечно, совершенно несогласимо с научным представлением о бесконечности мироздания, о вращении земли вокруг солнца и т.п. Религиозное учение о сотворении человека Богом несогласимо с выводами эволюционного учения о сродстве всего органического мира и о постепенном происхождении человека из низших организмов. Религиозное учение христианства о рождении Христа от девы Марии абсолютно несовместимо с самыми элементарными данными.[8]
Или, говоря вообще: религия на каждом шагу допускает чудеса, то есть нарушения законов природы, твердо установленных наукой. Словом приходится выбирать между религиозным и научным взглядом на жизнь. Научно образованный человек, говорит Франк, не колеблясь предпочтет точные доказательства слепой вере. И тем больше он имеет оснований отвергать религиозную веру как устарелое и опровергнутое заблуждение.
На первый взгляд, казалось бы, такое утверждение является абсолютно правильным, но оно основано на непонимании природы как науки, так и религии. И человек, научно продумывающий этот вопрос, то есть достигший не туманного и популярного, а подлинно научного знания о сущности как религии, так и науки, должен прийти к прямо противоположному выводу.[9]
Это мнение подтверждается тем фактом, что очень многие величайшие ученые до конца жизни оставались глубоко и искренне верующими людьми. Ньютон занимался богословием, Паскаль был одним из величайших религиозных мыслителей Европы, Пастер всю свою жизнь оставался глубоко религиозной натурой, Дарвин никогда не считал, что его учение о происхождении видов животных и человека противоречит религии.
Франк считает, что религия и наука не противоречат и не могут противоречить одна другой по той простой причине, что говорят о совершенно разных вещах. А противоречия могут возникать лишь там, где сталкиваются два мнения по одному и тому же предмету.
Говоря проще: Наука изучает мир, религия познает Бога.[10]
Но, казалось бы, религия своим учением о Боге меняет мировоззрение человека, в том числе о тех вещах, которые изучает наука.
Для религии главным остается отношения человека и Бога.
С точки зрения православной теологии «в сотворении человека примечательны:
1) время его сотворения в порядке прочих существ;
2) Божий о нем совет;
3) двойственный его состав из души и тела;
4) образ в нем Божий;
5) его назначение;
6) различие полов;
7) благословение, данное человеку».[11]
Поэтому, если глубже вникнуть в суть вопроса, можно сказать, что наука изучает мир и явления, в нем происходящие, без отношения их к чему-либо иному; религия же, познавая Бога, познает вместе с тем мир и жизнь в их отношении к Богу. Следовательно, наука и религия рассматривает данную реальность с двух разных сторон.
Разделение мироздания на видимый, т.е. доступный научному изучению, и невидимый, сакральный мир определяет границы компромисса между религией и наукой. В пределах того, что называется видимым, или тварным, миром религия идет по пути признания научного авторитета и приспособления к науке.[12]
В общей форме мы утверждаем следующее: наука берет мир, как замкнутую в себе систему явлений и изучает соотношения между этими явлениями, вне отношения мира, как целого (а следовательно, и каждой, даже малейшей его части), к его высшему сознанию, к его первопричине, к абсолютному началу из которого он произошел и на котором он покоится. Религия же познает именно отношение мира, а следовательно, и человека, к этой абсолютной первооснове бытия – к Богу, и из этого познания черпает уяснение общего смысла бытия, который остается вне поля зрения науки.
Наука как бы изучает середину, промежуточный слой или отрезок бытия в его внутренней структуре: религия познает эту середину в ее отношении к началу и концу, к целому бытия или к его целостной первооснове.[13]
Основное противоречие с точки зрения образованных людей усматривается в религиозной вере в чудеса, несовместимые с научной истиной о строгой закономерности всех явлений природы. Чудеса – это вмешательство Божества в естественный ход событий. Даже образованные люди, замечает Франк, часто обращаются к Богу с просьбой о чуде. Ведь в сущности, всякая молитва, - а какая же религиозность возможна без молитв, - есть просьба к Божеству о его вмешательстве в жизнь.
Под чудом понимается непосредственное вмешательство высших, божественных сил в ход явлений – вмешательство, приводящее к такому результату, который невозможен при действии только естественных, природных сил. Но наука, изучающая закономерности только естественных, внутренних сил природы, именно поэтому ничего не говорит о возможности или невозможности чуда. Но, возможность чуда не нарушает естественных ход законов природы, а только утверждает, что при вмешательстве Божества результат будет иной, чем при действии природных сил.
Дело, очевидно, в том, что наука познает природу, как некую замкнутую систему сил или явлений; она совсем не утверждает, что природа действительно есть абсолютно замкнутая система, что вне ее нет никаких иных сил, которые могли бы в нее вторгаться; она только ограничивается познанием внутренних взаимоотношений в природе, так как только такое познание есть ее собственное дело и потому она ровно ничего не говорит ни о возможности, ни о невозможности чудес.[14]
Скептик может возразить: «Да, наука допускает видоизменение природы какими-нибудь материальными силами, но не допускает вмешательства сверхъестественных сил».
Здесь заключается целых два недоразумения:
1. наука не «не допускает» вмешательства сверхприродных сил, она только не занимается их изучением и игнорирует их.
Вполне естественно, что наука, встречаясь с каким-нибудь новым неожиданным явлением прежде всего старается отыскать не есть ли оно действие каких-либо незамеченных ею раньше природных же причин, и потому не сразу верит в наличность чуда, и в этом смысле в пределах своей компетенции «не допускает» чуда. Но истинная наука всегда свободна от притязания на всемогущество, на неограниченное свое единодержавие и потому не содержит отрицания возможности действия сверхприродных сил, на входящих в ее компетенцию.
2. действительно отрицает возможность чудес не наука, а лишь особая вненаучная вера, особое мировоззрение, которое невежественные или полуобразованные люди приписывают самой науке – материализм или натурализм.
Материализм отрицает вообще существование духовных начал и сил; натурализм утверждает, что все силы, обнаруживающиеся в мире, действуют как слепые силы природы и не допускает разумных сверхприродных сил.[15]
Чаще всего, когда говорится о противоречиях между наукой и религией, под наукой подразумевается натурализм (включая в него и материализм).
Между наукой, исследующей порядок соотношений в явлениях природы, и религией, как отношением человека к сверхприродным высшим силам и началам жизни, противоречия не возникает. Но есть действительное и неустранимое противоречие между натурализмом (включая материализм) и религиозной верой, между миросозерцанием, утверждающим, что все бытие исчерпывается слепыми (или даже материальными) стихийными силами природы, и миросозерцанием, утверждающим за пределами «природы» силы иного, духовного или разумного порядка, и допускающим их действие в мире.[16]
Таким образом, заключает Франк, религия и наука не только не противоречат друг другу, но как раз наоборот: тот, кто отрицает влияние божества на действительность, тот последовательно должен отрицать и науку, как возможность рационального мирообъяснения и совершенствования. И обратно: кто признает науку и вдумывается в условия, при которых она возможна, тот логически вынужден прийти к признанию основного убеждения религиозного сознания о наличии высших духовных и разумных корней бытия.
Существует еще один момент, который объединяет научное и религиозное сознания: оба они сходятся в том, что признают некое сверхэмпирическое начало – разумный дух, постигающий бытие и воздействующий на него, а также признают глубинность, таинственность, непостижимую до конца беспредельность бытия.[17]
Многие считают, что наука все объясняет раскрывает, сводит к рациональным началам, а религия, наоборот, требует покорности авторитету.
Что касается «слепоты» религиозной веры, то, ознакомившись с литературой богословия, мы может с уверенностью сказать, что религия, при всем признании безмерности, таинственности, непостижимости до конца своего объекта, вместе с тем претендует быть таким же строго объективным знанием, как наука. Отличием этого знания является то, что источник знания – непосредственный опыт, и этот опыт не может быть получен с помощью микроскопа, а требует целостного развития и совершенствования человеческого духа.
Обратно, наука, подобно религии, полна того чувства тайны, непостижимости бытия до конца, ограниченности человеческого знания перед лицом его объекта.
Ученый хочет проникнуть глубже в реальность, чем это принято, чем это делает обычный человек; а это значит, что он всегда сознает скрытую, еще недоступную, ускользающую от обычного взора глубину бытия. Тот не ученый, не человек науки, для кого весь мир исчерпывается непосредственно видимым, кому кажется, что он обозревает всю реальность, что она лежит перед ним на ладони и что очень легко и просто все знать.[18]
В фундаменте, на котором основывается и религиозное чувство, и научное знание, лежит первичное отношение, отличающее творца от обывателя. Это отношение Франк называет метафизическим сознанием – «сознанием значительности, полновесности, глубинности и безмерности бытия.
В заключение мы можем сказать, что религия не только не противоречит науке, но и имеет с ней много общего. Этот общий дух не только не противоречит здравому смыслу, но и считается единственным условием здорового и плодотворного отношения к жизни, спасающим человека от ограниченности и слабости, от обывательского скудоумия и рабского бессилия. «Как бессмысленно противопоставление науке здравого смысла, потому что научное знание есть подлинно здравый смысл, а протест против него порожден именно большим и искалеченным «смыслом», так же и по тем же основаниям бессмысленно противопоставление здравого смысла и религии».[19]
Наука как основа сотворения мира.
Флоренского можно причислить какой-то стороной его многостороннего творчества к Московской философско-математической школе (Бугаев, Некрасов, Алексеев).[20]
Основатели этой школы полагали, что поискам миросозерцания может помочь наука, ориентированная на математику. Это направление совсем не пытается замкнуть действительность в круг теоретических проблем: «Глубоко проникающий человеческий логос всегда богат тонко развитыми математическими элементами. Поэтому глубоко проникающий логос является не диалектическим только (соответствующим лишь слову) и не диалектико-эмпирическим (соответствующим слову и делу), а математическо-диалектическо-эмпирическим".[21]
В идеале мы должны приблизиться к синтезу опыта, слова и математики. Только он может внести дух тщательного математического исследования в русскую науку.
Флоренский считает математику основой мировоззрения, но самодостаточность математики является причиной ее «культурного бесплодия». Дополнительные знания математика должна получать, с одной стороны, - от общего миропонимания, с другой – от опытного изучения мира и от техники.
Мировоззрение П.А. Флоренского сформировалось на почве математики. Математика – основа мироздания, образующее начало мира (То же, что в космосе зришь, есть только божественных отблеск, а над богами царит сущее вечно число).[22] В процессе познания математика является средством для символического описания действительности и создает на низших уровнях модели и схемы, на высших – символы. Языки символики есть одна из существенных проблем теории знания.
Правильное понимание феномена, по Флоренскому, - построение соответствующей ему математической конструкции (иерархия трансфинитов для понимания вопроса о небесной иерархии, теорема Т. Дюбуа-Реймона о типах возрастания функций для выяснения возможности бесконечного духовного совершенствования, интерпретация комплексных чисел для выявления конструкции соединения настоящего и потустороннего миров). Причем важно, как подчеркивал Флоренский, что предлагаемые конструкции «не аналогии или сравнения, а указания на сходство по существу – не что-либо, что можно принимать, в зависимости от вкусов, а нечто, правомерность чего определяется достаточно раздельными посылками, короче – необходимо-мыслимые схемы».[23]
Работы Флоренского связаны не только с математикой. Предметом техники в его трудах является электротехника (главным образом электрические поля и их материальные среды). Учение о полях связано с задачами геометрии и натурфилософии, а материаловедение – с гистологией материалов и учением о множествах и теории функций.
Нельзя забывать о работах, посвященных изучению языка. Слово является тем кодовым ключом, которым мы открывает чужую мысль. Отсюда: занятия – этимологией и семасиологией.
Аритмология. В сфере математики, аритмология – это теория прерывных функций.
Принцип непрерывности влечет за собой «изгнание понятия формы… невозможно от одного крайнего перейти к другому без промежуточного – таков принцип непрерывности. Нет раскрывающегося в явлении общего его плана, объединяющего собою его части и отдельные элементы – таков смысл отрицания формы».[24] Идея прерывности соотнесенная с основными постулатами научных знаний дает новое представление о геометрии, физике, понятии пространства и времени.
На смену аналитическому миросозерцанию (теория непрерывности) должно прийти аритмологическое миросозерцание. Основные принципы последнего:
1) прерывность явлений во времени и пространстве;
2) отрицание того факта, что все законы природы выражаются непрерывными функциями от пространственно-временных координат;
3) неправомерность использования методов индукции и дедукции;
4) невозможность, использовав только одно явление, обрисовать ход событий в прошлом и предсказать их для всех будующих моментов времени.
Если аналитическое миросозерцание противостоит всему случайному в науке, то аритмология органически вписывает в себя случайное, исследуемое в рамках теории вероятности.
Примеры аналитического развития – эволюционная теория Дарвина, биологические связи всего организма, периоды эволюционного развития общества. Аритмологическое развитие – прерывная картина оформленных и устойчивых биологических видов, индивидуализация частей человеческого тела, революции, социальные катастрофы.
Аритмология дает ощущение «надтреснутости мира». Флоренский связывает аритмологию с эсхатологическими (представлениями о конце света) настроениями своей эпохи: «Может быть новейшие исследования и течения в области идеи прерывности намекают именно на ту же близость конца».[25]
Антиномизм. «Ведение противоречия и любовь к противоречию, наряду с античным скепсисом, - кажется, высшее, что дала древность. Мы не должны, не смеем замазывать противоречие тестом своих философем! Пусть противоречие останется глубоким как есть. Если мир познаваемый надтреснут, и мы не можем на деле уничтожить трещин его, то не должны и прикрывать их. Если разум познающий раздроблен, если он – не монолитный кусок, если он самому себе противоречит – мы опять-таки не должны делать вида, что этого нет. Бессильное усилие человеческого рассудка примирить противоречия, вялую попытку напрячься давно пора отразить бодрым признанием противоречивости».[26]
Природа существования разума антиномична – «разум дву-законен, дву-центрен, дву-осен. Именно в разуме статика его и динамика исключают друг друга, хотя вместе с тем они не могут быть друг без друга».[27]
Разум допускает существование множества разнообразных схем и теорий, имеющих общие исходные точки. Такая двойственность – лучшее доказательство трещин мироздания.
Сама истина у Флоренского антиномична. Она заранее понимает и принимает свое отрицание, и на любое сомнение в своей правильности отвечает принятием возражения. Сама истина о себе может сказать больше, чем любое отрицание. Но это самоотрицание она сочетает с утверждением. Для рассудка истина есть противоречие, и это противоречие становится явным, когда истина высказана вслух. Тезис и антитезис вместе образуют выражение истины.
Постижение этой истины-антиномии есть подвиг веры (аритмологическое понятие): «…познание истины требует духовной жизни и, следовательно есть подвиг. А подвиг рассудка есть вера, т.е. самоотрешение. Акт самоотрешения рассудка и есть высказывание антиномии… только антиномии и можно верить: всякое же суждение не-антиномичное просто признается или просто отвергается рассудком, ибо не превышает рубежа эгоистической обособленности его».[28]
Монадология. Монада, в мировоззрении П.А. Флоренского, - некоторая реальная единица. В духовной сфере бытия она не теряет своей индивидуальности. Все воспринимается как внутреннее, органически связанное друг с другом. Происходит постоянный обмен тонкой энергией. Любовь вечно «истощает» каждую монаду и вечно «прославляет» ее же – выводит монаду из себя и устанавливает ее же себе и для себя. Любовь вечно отнимает, чтобы вечно давать; вечно умерщвляет, чтобы вечно оживлять. Единство в любви есть то, что выводит каждую монаду из состояния чистой потенциальности, то есть духовного сна, душевной пустоты и безвидной хаотичности и что, таким образом дает монаде действительность, актуальность, жизнь и бодрствование.
Из пустого самотождества Я монада становится множеством, связывающим Я и Я (Я=Я), то есть органом единого существа.
Монадология построена на принципе теории множеств. Этим она отличается от лейбницевой эгоистической монады – самотождества – «Я!»
Монада у Флоренского становится фрагментом «много-единого существа». Теория множеств позволила Флоренскому увереннее говорить о соединении «едино-сущия» и «разно-ипостасности».
Монадология Флоренского понимается как космизирующий принцип. Полагается, что монада-единица-точка-средоточие жизненных сил и сил душевных. С другой стороны монада – центр исходящих из нее космизирующих действий.
Основным законом мира П.А. Флоренский считает принцип термодинамики – закон энтропии, всеобщего уравнивания (Хаос). В упрощенном понимании это – закон, которому соответствует возрастание хаотичности, упрощения, деградации, раздробления на однотипные элементы. Мир, предоставленный сам себе, деградирует, упрощается, так как в нем самом нет сил, которые противостояли бы этому процессу.
Миру противостоит закон энтропии (Логос). В центре спасения мира находится человек.
«Культура есть борьба с мировым уравниванием – смертью». Культура (от «культ») определяется верой, она есть средство для раскрытия в мире духовных ценностей.
В человеке борются космические и хаотические силы. Хаос или грех – есть та причина «надтреснутости мира», распада в душе. Хаосу-лжи-смерти-беспорядку-анархии-греху противостоит вера-ценность-культ-миропонимание-культура.
Для Флоренского характерна связь естественно-научного и духовного. Иногда точные математические определения плавно переходят в образные символы. Духи-монады являются элементами мирового множества, а, вместе с тем, каждая воплощает в себе мировое множество, объемля мир своей любовью. Истина доказывается с помощью логических противоречий, с одной стороны. С другой – поверить в истину – значит совершить подвиг веры. Нужно понять и принять противоречия, для того чтобы утвердить истину.
И наконец, основа всего, - аритмология – метафизическое и научное мировоззрение. Подчинение мира нехарактерным для научных взглядов того времени законам теории вероятности и теории множеств дало бы возможность революционно изменить ситуацию в сфере знания. Но, к сожалению, эти идеи развиваются и нашли подтверждение только теперь, в конце XX в. Без сомнения, они изменят взгляды на устройство бытия не только с научной, но и с этической стороны.
Свободная теософия или синтез философии, богословия и положительной науки.
Дух человеческий, создавши отвлеченную философию и отвлеченное естествознание, под конец должен убедиться, что эти сложные и искусные постройки имеют один серьезный недостаток: в них нет места самому зодчему.[29]
Если искать смысл вселенной и сущность человечества в таких философских понятиях как «абсолютная идея», «бессознательное» и т.п., то душевные потребности и жизненные задачи отдельного человека будут потеряны. В механическом мире атомов человек сводится до уровня бездушной гайки.
Прежде всего, чтобы нам не говорили философия материализма и философия идеализма, мы должны помнить, что сама эта философия, все ее системы абсолютных идей и все ее системы атомов суть лишь продукты человеческого ума, не имеющие и не могущие иметь притязание ни на какое другое значение.[30]
Усиленное развитие идеальной философии и материальной науки, говорит Соловьев, в последние 3-4 века было скорее блестящим, чем плодотворным. Предполагаемый результат такого развития – крушение всех принципов, на которых они основаны.
Несомненно и наука, и новейшая философия имеют свои частные заслуги, но найти путь к решению основной задачи человеческого знания – смысл вселенной, они так и не смогли.
Вместе с В.С. Соловьевым попытаемся понять, что именно мешает достичь смысла и сущности вселенной философии, науке и теологии. Соловьев дал полный анализ каждого из этих частей знания.
Согласно его исследованию предметам всякой философии является действительный мир, как внешний, так и внутренний. Но предметом собственно философии этот мир может быть не в частных своих образах, явлениях и эмпирических законах (в таком смысле он есть предмет только положительной науки), а в своей общности. Если частные явления и законы суть, различные образы бытия, то общностью их всех оказывается бытие, ибо все существующее имеет между собою общим именно то, что оно есть, то есть бытие. Следовательно, считает Соловьев, можно предположить, что основным предметом философии является «бытие». Основным вопросом философии, таким образом, становится вопрос: что такое подлинное бытие в отличие от мнимого или призрачного? И действительно, различные философские системы и направления стараются прежде всего дать ответ на этот вопрос, так или иначе определяя то, что они считают подлинным, настоящим бытием.[31]
Положительная наука, считает Соловьев, есть познание данных в опыте явлений в их необходимости или их законах. Но эта закономерность чаще всего выводится не опытным путем, а является продуктом деятельности мышления. Следовательно наука основывается не только на данных опыта, но и включает в себя анализ и синтез этих данных. Данные являются тем –фактическим материалом, который обрабатывает наука, устанавливая закономерности. Но собственно закономерность явлений «нисколько не определяет самого существования явлений, ею не утверждается, что известное явление существовало там-то и тогда-то (или везде и всегда), а утверждается только, что если это явление существует, то, когда и где бы оно ни существовало, оно необходимо существует так, а не иначе, то есть в таком а не ином отношении к другим явлениям».[32] Таким образом закономерности частных наук показывают только отдельные стороны феноменального мира, а не его всеобщую истину. Чтобы достичь истины необходимо соединить эти частные закономерности в одну цельную систему знания.
Поэтому Соловьев предложил привести все частные науки в иерархическую систему, в основании которой лежит самая фундаментальная наука – математика, а вершиной является самая сложная – социология.
Таким образом, система наук сводится здесь к простой классификации частных наук по степени сложности или конкретности их предмета.[33]
«Из сказанного легко видеть, что в той внешней системе наук высшие, то есть более сложные науки, хотя и опираются на низшие, как на свой материальный базис, но по своему особенному предмету или по тому специфическому элементу, который образует их как особые науки, они состоят вне всякой внутренней зависимости от предыдущих, менее сложных наук, а для этих последних высшие науки с их особенным предметом или в их специфическом элементе являются чистою случайностью
(Математика) а
(Механика) а + b
(Астрономия) (а + b) + с
(Физика) (а + b + с) + d
(Химия) (а + b + с + d) + е
(Биология) (а + b + с + d + е) + f
(Социология) (а + b + с + d + е + f) +g »
Для достижения всей полноты знания, считает Соловьев, необходимо синтезировать частные науки, и, следовательно, должно допустить некоторую универсальную науку, которая содержала бы в себе формальные начала частных наук. Такой всеобщей наукой является рациональная философия или систематическое умозрение, несущее в себе истины «предполагаемые всяким частным опытом и всякой частной наукой». Принципы каждой отдельной науки связываются с этими всеобщими истинами философии, входят в установленный этою последней «план мыслимого бытия», где они соотносятся друг с другом, и, таким образом, сами становятся всеобщими истинами. Если, таким образом, каждая отдельная наука в своем опытном элементе получала материал, а в умозрении научную форму, то все частные науки в совокупности по отношению к национальной философии представляют материал, который получает форму безусловной необходимости и всеобщности (всеединства), то есть форму истинного знания.[34]
Теология издревле давала положительные ответы на все основные вопросы ищущего истины ума человеческого, но так как эти ответы основывались исключительно на религиозных данных, которые для природного сознания могли являться чуждым если не по содержанию, то по форме. Поэтому человеческий разум счел возможным отойти от религиозной истины и решать вопрос об отношениях всего сущего рациональным путем. Синтетические попытки разрешить этот вопрос образуют область рациональной философии или науки умозрительной. Слишком общий и отвлеченный характер получаемых этим путем результатов, невозможность вывести действительность только из рассуждений, привело к стремлению познать истину из действительного опыта, из наблюдений и обобщения фактов. Это стремление породило частные науки, изучающие те или иные стороны действительности. Но познание самой истины – т.е. познание сущего не только в его данной действительности, но и в целостности, универсальности и единстве – эта цель не достигается ни положительной наукой, ни отвлеченной философией.
При всех своих достоинствах теология лишена двух признаков, входящих в полное понятие истины:
- она исключает свободное отношение разума к религиозному содержанию, свободное усвоение и развитие разумом этого содержания;
- она не осуществляет своего содержания в эмпирическом материале знания.
Традиционная теология определяет истину как абсолютную или божественную, отвлеченный догматизм, отрицательно относящийся и к разуму, и к науке.
Таким образом отрицательное отношение разума и науки к религиозному знанию оправдывается отвлеченно-догматическим характером самой теологии, противоречащим абсолютному значению религиозной истины; и следовательно задача не в том, чтобы восстановить традиционную теологию в ее исключительном значении, а напротив, чтоб освободить ее от отвлеченного догматизма, ввести религиозную истину в форму свободно-разумного мышления и реализовать ее в данных опытной науки, поставить теологию во внутреннюю связь с философией и наукой и, таким образом организовать всю область истинного знания в полную систему свободной научной теософии.[35]
Круг знаний, в котором преобладает эмпирическое содержание и главный интерес принадлежит материальной истинности, образует так называемую положительную науку; знание, определяемое главным образом общими принципами и имеющие в виду преимущественно логическое совершенство или истинность формальную, образует отвлеченную философию; наконец, знание, имеющее своим первым предметом и исходной точкой абсолютную реальность, образует теологию. Синтез этих трех сфер образует цельное знание или теософию.
Достигнуть цельного знания можно, отправляясь от любой его сферы. Каждый из этих элементов, рассмотренный до своей глубины, получает синтетический характер и становится цельным знанием. Различие здесь только в исходной точке и способе изложения.[36]
Но было бы ошибкой считать свободную теософию одной из разновидностей философии. «Свободная теософия или цельное знание не есть одно из направлений или типов философии, а должна представлять высшее состояние всей философии как во внутреннем синтезе трех ее главных направлений – мистицизма, рационализма и эмпиризма, так равно и в более общей и широкой связи с теологией и положительной наукой.[37]
Соловьев разделяет философскую систему цельного знания на три органические части:
- первая рассматривает абсолютное начало a priori, конечное существование здесь заключается только потенциально – момент непосредственного единства
- вторая рассматривает абсолютное начало, как полагающее вне себя конечную действительность – момент распадения
- третья воссоединяет конечный мир в абсолютном начале, как актуальном синтетическом единстве.
Свободная теософия должна представлять высшее состояние всей философии в более общей и широкой связи с теологией и положительной наукой.
Высший синтез как система мировоззрения.
У Алексея Лосева наука, религия, искусство и философия объединяются в комплекс, который получил название «Высший синтез».
«Высший синтез – мировоззрение, которое охватывает весь мир, всю природу и человека, все явления, совершающиеся в ней и в нем, мировоззрение, которое не удовлетворяется одной какой-либо научной отраслью, но которое подчиняет все одной руководящей идее, которое заставляет все жить гармоничной, лишенной противоречий жизнью».[38]
Какова роль высшего синтеза?
Служение общечеловеческому идеалу, постигновение универсальной истины и красоты,
воспитание нравственных сил для достижения этого идеала.
Согласно философской концепции Лосева, каждая из четырех частей высшего синтеза (то есть наука, философия, религия, искусство) дополняет остальные в служении идеалам истины и красоты.
Что есть наука?
Систематическое изложение знаний, добытых на опыте (через посредство внешних чувств).
Что есть философия?
Миропонимание, составляющееся путем синтетического соединения научных сведений.
Что есть религия?
Сознание своей зависимости от Высшей субстанции, союз человека с Богом.
Что есть искусство?
Изображение и постижение человеческого при посредстве образов и лирического чувства.
Высший синтез, как основа нашего мировоззрения, есть также следствие законов, управляющих Вселенной. Так как человечество в общем и человек в отдельности являются неотъемлемой частью Вселенной, то, следовательно, по логике высшей синтез не есть следствие индивидуального выбора, он обязателен для всех.
Высший синтез необходим для развития человечества. Для успешного исследования в какой-нибудь области науки необходимо знать ее отношение к другим наукам, причем на всем историческом пути человечества. Отсюда следует соединение науки и философии. Философия же есть прежде всего синтез органически соединившихся начал знаний.
Высший синтез не диктует никому правил поведения, не навязывает идеалов. Это базис, на котором каждый строит свое мировоззрение.
Лосев считал, что человечество достигнет счастья только тогда, когда примирятся главные области психической жизни человека:
религия, философия, наука, искусство, нравственность
Они имеют общий источник – потребность совершенствования, жажда идеала, стремление к Творцу, любовь к нему.
Они имеют одинаковые цели:
а) постигновение трех абсолютов: Бога, мира и человека.
б) достижение известного идеала, нравственного и умственного (известного идеала, то есть установленного Высшей Мудростью для данного фазиса развития мира и человека).
В чем же заключается счастье обладания высшим синтезом и какое он дает ведение.
Во-первых, он открывает нам блестящие перспективы умственного и нравственного развития. У нас есть постоянный источник наших нравственных сил, а с другой стороны, существует бесконечный идеал. Следовательно совершенствоваться и можно, и обязательно.
Во-вторых, мы можем остаться цельными при всеобщем разъединении и противоречии.
В-третьих, дает возможность при всех аналогиях современности верить наступлению «неба с алмазами».
Заключение
В истории русской культуры и религии наука и философия были всегда разделены. Это противопоставление берет свое начало в Византийском православии. Мистики тяготели к религии аскетизма, не признавали доказательств, которыми их противника объясняли церковные догматы. Схоластики проповедовали мирское знание, тяготея к «светским» наукам.
В эпоху русского Просвещения молодежь «заразилась» идеями французских материалистов, несовместимыми с верой в человека. Возникло представление о мире, как некоем механизме, который управляется законами математики. Если до этого времени официальная церковь проповедовала Человек – образ и подобие Божие, то теперь человек становится биологической машиной, обезьяной, согласно Дарвину. Начиная с XVIII века в обществе стал господствовать естественно-научный принцип мировоззрения, а традиционные философские и теологические науки, хоть и продолжали развиваться, но были вытеснены на задний план.
Предреволюционная ситуация всегда радикально меняет общественные настроения. Если молодежь XVIII – начала XIX в. увлеклась Ньютоном, Дарвиным, Руссо, то в конце XIX – начале XX века общественное сознание вернулось к мистике. Философская мысль России разделилась и заняла две полярные позиции.
Позиция «против» - ее представители считали несомненным вред науки. Ее бесполезность доказывается невозможностью решить насущные проблемы отдельного человека. Наука не может, кроме того, ответить на вопрос – В чем смысл жизни? А где нет пользы – там несомненный вред.
Наука виновата:
1. представила человека в виде совокупности атомов, отняв у него «Божественный огонь» – душу;
2. ограничила его видение мира, загнав в рамки рассудка;
3. и еще неизвестно, приносят ли плоды науки пользу цивилизации – не развращают ли они общество.
К счастью для науки, у нее нашлось немало защитников. Воспитание человека нравственного и совершенного невозможно без участия наук. При этом под наукой понимается не только естествознание, но и науки гуманитарные и богословские. Что касается наук точных, то, как можно увидеть, они открывают законы, которыми управляется наше мироздание.
Науки являются тем базисом, на котором строится все. И только разумное объединение философии, науки, религии, нравственности, искусства и т.д. поможет совершенствованию бытия.
К сожалению, в настоящее время наука потеряла прежнюю ценность. Автор выражает уверенность в том, что этот период будет недолгим, и, в скором времени в обществе появится прежний интерес к научным знаниям.
Литература
1. Бердяев Н. Самопознание. М.: Международные отношения, 1990.
2. Бердяев Н. Наука как альтернатива религиозной духовности // Вопросы философии 1990, № 11.
3. Иванов В.Г., Солдатов А.В. Проблема мироздания в науке и культуре. СПб.: изд-во С.-Петербургского университета, 1994.
4. Лосев А. Высший синтез как счастье и ведение // Вопросы философии 1997, № 5, № 7.
5. Половинкин С.М. Логос против хаоса. М. Знание. 1989 (О П. Флоренском).
6. Соловьев В.С. Сочинения в 2-х т., т.1. М. Мысль. 1988.
7. Соловьев В.С. Философские начала цельного знания. соч. в 2-х т. Т.2. М., 1988.
8. Соловьев В.С. Сочинения. М. Раритет, 1994.
9. Философия, наука, техника. Изд. ин-та естествознания и техники. Ленинград, 1989 (Ф П. Флоренском).
10. Франк С.Л. Духовные основы общества. М. изд-во Республика, 1992.
11. Франк С.Л. Реальность и человек. М. изд-во Республика, 1997.
12. Франк С.Л. Религия и наука. Франкфурт-на-Майне. Посев, 1967.
[1] Толстой Л.Н. Избранные философские произведения. М.: Просвещение, 1992. с.427.
[2] Там же. с.429-430.
[3] //Вопросы философии 1990, № 11, с. 76.
[4] Там же. с. 77.
[5] Там же. с. 78.
[6] Там же. с. 78.
[7] Там же. с. 79.
[8] Франк С.Л. Религия и наука. Посев, 1967. с. 9.
[9] Там же. с. 10.
[10] Там же. с. 11.
[11] Иванов В.Г., Солдатов А.В. Проблемы мироздания в науке и культуре. СПб.: изд-во СпбГУ, 1994. с. 146.
[12] Там же. с. 147.
[13] Франк Л.С. Религия и наука. с. 15.
[14] Там же. с. 19-20.
[15] Там же. с. 22-23.
[16] Там же. с. 23-24.
[17] Там же. с. 33-34.
[18] Там же. с . 34-35.
[19] Там же. с. 40-41.
[20] Философия, наука, техника. Изд. ин-та естествознания и техники. Ленинград, 1989.
[21] Половинкин С.М. Логос против хаоса. М. Знание, 1989. с. 30.
[22] Философия, наука, техника. с. 46.
[23] Там же.
[24] Логос против хаоса. с. 20.
[25] Там же. с. 21.
[26] Там же. с. 22.
[27] Там же.
[28] Там же. с. 23.
[29] Соловьев В.С. Сочинения. М. Раритет, 1994. с. 171.
[30] Там же. с. 172.
[31] Соловьев В.С. Собрание сочинений в 2-х т. Т.1. Критика отвлеченных начал. с. 679.
[32] Там же. с. 667.
[33] Там же. с. 668.
[34] Там же. с. 671-674.
[35] Там же. с. 739-742.
[36] Соловьев В.С. Философские начала цельного знания – сочинение в 2-х т. Т.2. С., 1988. с. 178.
[37] Там же. с. 194-195.
[38] Лосев А.Ф. Высший синтез как счастье и ведение// Вопросы философии, 1990. №11.