Политическая регионалистика

Исследований в политической геогра­фии существует и региональный уровень. Под регионами (точнее -политическими регионами, поскольку регионы могут выделяться и другими географическими дисциплинами) здесь понимаются компактные территориальные сообщества, на которые делятся го­сударства. В зависимости от целей исследования эти сообщества могут выделяться по разным характеристикам, соответственно, иметь разные границы и названия. Понятие "регион' целесообраз­нее употреблять для исследований внутренней политико-географической структуры государства. В геополитических исследова­ниях это понятие можно встретить применительно к сообществам государств (когда говорят о региональных проблемах, конфликтах, интеграции и пр.), но во избежание путаницы в комплексных политико-географических исследованиях в этих случаях лучше упот­реблять понятие "макрорегион". Исследованием регионов занима­ется политическая регионалистика - особая отрасль политичес­кой географии.
В современных отечественных работах политическая региона-листика часто отождествляется с исследованиями отношений меж­ду федеральным центром и субъектами федерации в современной России, региональных политических процессов и элит. Однако с точки зрения политической географии такое представление не­верно. Политическая регионалистика, подобно геополитике, кото­рая тоже пытается дистанцироваться от политической географии, имеет право на существование как научная дисциплина, если она использует политико-географическую методологию, т. е. геогра­фический метод при изучении политических процессов. В таком случае представление о политической регионалистике должно быть намного шире, что и будет сказано ниже. С ней тесно свя­зана региональная политология, занимающаяся изучением поли­тических процессов в регионах. Политический регион может выделяться по различным призна­кам. Существуют изначально заданные, "формальные" политичес­кие регионы. Каждое государство имеет административно-террито­риальное деление. Административная единица - простейший тип политического региона. Существует и другие типы, которые опре­деляются только с помощью специальных исследований, например, региональные политические культуры - особые образования со сво­ими границами, характеризующиеся определенным набором черт политической культуры проживающего в их границах населения. В политической регионалистике можно выделить несколько на­правлений исследований. Это - исследования административно-территориального деления, политическое районирование, полити­ческое ландшафтоведение, география власти и элитогенеза, а так­же региональная политология с её подразделениями, которая пре­вращается в самостоятельную научную дисциплину. Существует также особое направление исследований, занимающееся простран­ственными политическими структурами и их динамикой. Это на­правление присутствует не только в политической регионалисти­ке, поскольку применимо во все политико-географических дис­циплинах (теории диффузии инноваций, отношений "центр-пери­ферия" и территориального градиента). §1. Политико-географическая структура государственной территории Простейший вид политико-географической структуры государ­ства представлен административно-территориальным делени­ем (АТД), которое формируется эволюционно, под воздействием мно­жества факторов - этнических, конфессиональных, исторических, экономических (Бугаев, 1993). АТД есть у любого государства, даже карликовые государства имеют административное деление. Тем бо­лее, самые большие страны отличаются хорошо разработанной сет­кой АТД, имеющей давнюю историю. Административные границы могут проводиться по различным признакам, отсюда типология АТД. Нередко АТД отражает этничес­кие границы, и политические регионы, таким образом, совпадают с этническими. В этом случае можно сказать, что государство исполь­зует этнокультурное АТД. В качестве примера приведем Индию, где границы штатов очень часто следуют этническим границам (в шта­те Западная Бенгалия преобладают бенгальцы, в Махараштре - маратхи, в Карнатаке - каннара, в Тамилнаде - тамилы и т. д.). Еще чаще административные границы совпадают с историчес­кими. Историческое АТД характерно для европейских стран, в кото­рых административные регионы представляют собой историко-куль­турные общности и соответствуют историческим провинциям, бы­лым феодальным государствам. Примером служат земли Германии (Шлезвиг-Гольштейн, Тюрингия, Гессен, Бавария и др.), области Италии (Пьемонт, Ломбардия, Тоскана и др.). Исторически сложи­лись кантоны Швейцарии, штаты США, останы Ирана и админист­ративные единицы многих других стран. Заметим, что историчес­кий принцип часто входит в противоречие с принципами террито­риального единства и социально-экономической целесообразности. Однако стремление сохранить традиционную сетку деления страны и старинные названия оказывается сильнее. Поэтому австрийская земля Тироль состоит из двух разделенных частей, а границы аме­риканских штатов сплошь и рядом рассекают городские агломера­ции (например, Большой Нью-Йорк расположен на территориях штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси и частично захватывает Коннек­тикут). В большинстве стран мира административные единицы имеют определенный исторический смысл, т. е. сложились на ос­нове существующих веками культурно-географических общностей.Можно сказать, что "'обычное'" АТД отражает этнографические и исторические границы. Кроме того, при проведении административных границ часто используется принцип социально-экономической целесообразности.-Административные единицы привязываются к крупным, интенсив­но развивающимся центрам и формируются в качестве их зон тяго­тения (хинтерландов). Этот принцип применяется при образовании новых административных единиц, отражающих современные реа­лии поселенческой структуры (департаменты Франции). Он харак­терен для молодых государств, например, африканских. Исследования политических регионов во многом используют ту же методику, что и исследования государств. Например, возможен анализ морфологии административных единиц (и политических ре­гионов вообще), их границ, пограничных споров, проблем террито­риального единства и исторической эволюции регионов. Большой интерес представляют исследования эволюции АТД России. АТД в привычных формах появилось в нашей стране в результате рефор­мы 1708 г., когда страна была разделена на восемь губерний. К нача­лу XX в. количество административных единиц в Российской импе­рии достигло 97. В нашей стране традиционно использовались трехуровенные си­стемы АТД: губерния - провинция - уезд, губерния - уезд - волость, область - район - сельсовет. Границы губерний в дореволюционное время иногда проводились по результатам этнографических экспе­диций. В то же время губернии не выделялись по этническому при­знаку, который сам по себе считался недостаточным основанием (при-нимались во внимание также история, морфология, экономика и др.). Зато в СССР широко применялся именно этнический принцип АТД. Были образованы автономные республики, области, округа. На сле­дующем территориальном уровне выделялись национальные райо­ны, которых одно время было более двухсот, далее - национальные сельсоветы (более пятисот). Сетка АТД в советское время была не­стабильной, особенно в 1920-30 гг.: менялась сама структура (на­пример, в 1920-е годы применялось краевое деление), границы ад­министративных единиц, появлялись и исчезали целые регионы (так, одно время существовали Великолукская и Балашовская области).
Интерес представляют не только принципы проведения админи­стративных границ, но и концепции названий регионов. Распространена историческая концепция: административные единицы используют названия исторических провинций, которым они насле­дуют (Тироль, Бавария, Умбрия и др.). Если административная еди­ница совпадает с территорией проживания определенного этноса, то она может быть названа по его имени - этническая концепция (Фрисландия в Нидерландах, Белуджистан в Пакистане). Очень час­то административные единицы называются по столичному городу ("центральная" концепция, которая характерна для России). Неред­ко используется природная концепция: название дается по природ­ным объектам, расположенным на данной территории (департамен­ты Франции, Амурская область России).
В политико-географической структуре государства заложены внутренние противоречия. Характерной для многих стран пробле­мой становится регионализм, "младший брат" сепаратизма: админи­стративные единицы стремятся к большей автономии, в них форми­руются региональные бюрократии, появляются собственные лиде­ры, их столицы становятся центрами политической активности, на­селение территорий начинает предпочитать региональную самоиден­тификацию общенациональной. Регионализм особенно характерен для многонациональных стран, где он часто превращается в сепара­тизм. Однако это явление может существовать и в мононациональ­ных государствах, прежде всего в тех, для которых характерны внут­ренние исторические границы и этнографическая неоднородность (так, в Хорватии региональные движения есть в Далмации и Истрии). Важной исследовательской темой является развитие регионализма, подразумевающее выявление его причин, политических целей, ана­лиз регионального самосознания как социокультурной основы регионалистского движения. Центральные власти, естественно, воспринимают регионализм как угрозу территориальной целостности страны. Их реакцией час­то становится изменение сетки АТД, цель которого — подавление регионализма путем уничтожения самих административных единиц, тяготеющих к обособлению. Одна из возможных технологий - ис­пользование инверсного АТД вместо "прямого", т. е. рассечение ад­министративными границами этноисторических общностей. Другая технология - введение дробного АТД, т. е. максимальное измельче­ние административных единиц, что подразумевает их ослабление, уменьшение экономического потенциала и подавление амбиций. Используется и простое изменение административных границ, чем, например, обеспечивается численное доминирование государство-образующего этноса в максимальном числе регионов через присое­динение новых территорий с заведомо лояльным центру населени­ем. Или, напротив, из состава потенциально "мятежных" провин­ций выводятся стратегически важные районы. Однако в современном мире прямое подавление регионализма встречается все реже. Многие государства, в особенности в Европе идут по пути автономизации отдельных территорий. Например, в Бельгии, для которой характерны исторические противоречия меж­ду фламандской и валлонской общинами, созданы три региональ­ных правительства - в Фламандии, Валлонии и Брюсселе, и страна фактически разделена на три части. В Испании старые провинции, отражавшие поселенческую структуру, сгруппировали в автоном­ные области, совпадающие с историческими областями (Астурия, Арагон, Андалусия и др.) и районами проживания национальных меньшинств (Каталония, Страна Басков, Галисия). В других странах не идут по пути тотального деления страны на автономные регионы и дают особые права отдельным администра­тивным единицам. Расширенные полномочия предоставляются от­дельным окраинным областям Италии. Наибольшей автономией пользуется Сицилия, право специальной автономии имеют также Сардиния, Трентино-Альто-Адидже (Южный Тироль с германоязыч-ным населением, которое еще недавно выступало с сепаратистски­ми лозунгами), Фриули-Венеция-Джулия и франкоязычная область Валле-д'Аоста. На постсоветском пространстве такой особый ста­тус имеют Крым в составе Украины, Гагаузия в составе Молдовы, Аджария в составе Грузии. Исследоваться может степень дробности АТД. Сейчас в боль­шинстве государств число административных единиц колеблется от 10 до 50, что считается оптимальным для управления. Иногда используется крупная сетка АТД, например, в Австрии (восемь зе­мель), Пакистане, Австралии, Белоруссии, Киргизии, Таджикис­тане, Туркмении. Примерами стран с самой дробной сеткой АТД служат Российская Федерация, которая делится на 89 единиц, и Франция (96 департаментов). Это ставит государство перед про­блемой эффективного управления территориями. В одних случа­ях проблема решается унитаристскими методами (Франция),в других - путем повышения самостоятельности территории и "разгрузки" центра от полномочий (Россия). Особая тема - границы между административными единицами. Подобно государственным границам, они могут быть этнокультур­ными, природными и геометрическими. Кроме того, часто исполь­зуются исторические границы, совпадающие с реликтовыми грани­цами государств прошлого, и социально-экономические границы, приблизительно очерчивающие район тяготения (хинтерланд) круп­ного экономического центра. Этнокультурные административные границы распространены в Индии. Исторические границы между административными единицами особенно характерны для европей­ских стран, таких как Германия, Австрия, Швейцария. Природные, социально-экономические и геометрические границы чаще исполь­зуются в странах, не имеющих четко выраженного деления на исто­рические провинции. В современной России можно встретить все типы границ между административными единицами. Этнокультурные границы характер­ны для республик, но нечасто удается провести границу такого типа из-за недостаточного числа "этнически чистых" районов. Поэтому эт­ническая контрастность даже республиканских границ, как правило, низка. Исторический принцип характерен для границ в Центральной России, где границы областей обычно наследуют границам дорево­люционных губерний и часто напоминают о древнерусских княже­ствах. Ярко выраженных природных границ немного. В качестве при­мера можно привести границу Красноярского края и Хакасии по Ени­сею, границу Якутии и Амурской области по Становому хребту. Не столь часто используется и геометрический принцип. Определить ос­новной принцип проведения той или иной административной грани­цы в пределах России обычно очень сложно, поскольку каждая гра­ница формировалась под воздействием множества факторов и часто менялась в зависимости от политической или экономической конъ­юнктуры (даже граница Московской области неоднократно менялась). Изменчивость административных границ нередко приводит к конфликтам наподобие пограничных споров между государства­ми. Так, в России на фоне суверенизации автономных республик появились межрегиональные территориальные претензии. Неко­торые республики претендуют на территории, когда-то входившие в их состав (Калмыкия на районы Астраханской области, Бурятия на Агинский Бурятский и Усть-Ордынский Бурятский АО). С дру­гой стороны есть претензии к самим республикам, к которым в свое время присоединяли районы краев и областей (так, часть Красно­дарского края отошла к Адыгее). Речь, таким образом, идет об исто­рических претензиях, а в случае с Бурятией значимым становится еще и этнический фактор, поскольку на территориях автономных округов велико бурятское население.
Пограничные споры могут объясняться социально-экономичес­кими причинами и географическим тяготением. В 1993-94 гг. со­вершилась передача Сокольского района Ивановской области, кото­рый был оторван от основной части области в транспортном отно­шении (район находится на правом берегу Волги, моста нет), в со­став Нижегородской области, к которой он географически тяготеет. Передача Сокольского района и разделение Чечено-Ингушетии на две республики - единственные примеры изменений сетки АТД в постсоветской России. Известны попытки Норильска "уйти" в Тай­мырский (Долгано-Ненецкий) АО, на территории которого он рас­положен в виде анклава, а Татарского района Новосибирской облас­ти в состав Омской, поскольку Омск существенно ближе к Татарску, чем Новосибирск. Действуют и исторические причины. Например, в Вельском районе Тверской области, который в дореволюционное время входил в состав Смоленской губернии, поговаривали о воз­вращении Смоленску.
Серьезная проблема связана с несовпадением этнических гра­ниц с административными. Это - главная проблема АТД в много­национальных государствах, провоцирующая межрегиональные пограничные споры и попытки создания новых автономий. В од­них случаях это приводит к "вторичному сепаратизму" - заявле­ниям в районах российских республик с русским населением о стремлении выйти из состава республик. Такие настроения были в Якутии (алмазодобывающий город Мирный), Карачаево-Черке­сии (северные казачьи районы) и др. В других случаях речь идет о расширении территорий республик за счет национальных окру­гов (Бурятия). В третьих - о создании новых национальных авто­номий. В качестве примеров можно привести попытки раздела Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и Дагестана, борьбу за воссоздание автономии немцев Поволжья. Попытки автономизации предпринимались и на уровне административных районов (вопрос о воссоздании Шапсугского национального района в при­черноморских районах Краснодарского края). Многие админист­ративные единицы сталкиваются с проблемой территориальной целостности и в этом отношении напоминают государства. Напри­мер, в Карачаево-Черкесии имели место выступления за создание Карачаевской, Черкесской, казачьей Зеленчукско-Урупской респуб­лик, а также за возвращение всей республики в состав Ставрополь­ского края. Изменение сетки АТД и названий административных единиц преследует определенные политические цели - повысить рацио­нальность и эффективность с точки зрения управляемости и со­циально-экономической целесообразности. Выбор типа АТД зави­сит от государственной идеологии. Одни государства используют идею "единства в многообразии". Тогда границы административ­ных единиц совпадают с историческими границами земель и эт­нических территорий. Другие пытаются максимально отдалить сетку АТД от этнических и исторических границ (однако есть риск создания слишком неестественной и недолговечной сетки, по­скольку делать регионы бессмысленными достаточно опасно). Решение проблемы может сводиться к укрупнению, измельчению административных единиц или к инверсному делению. Например, в Югославии в 1931 г. были созданы 9 административных единиц -бановин с "нейтральными" названиями и границами, которые не совпадали с этническими (рис. 18). Однако новая сетка оказалась недолговечной из-за активности национальных движений. И вот уже через несколько лет югославскому правительству пришлось пойти на вычленение особой Хорватской бановины, созданной по чисто этническому принципу (договор Цветковича-Мачека). Классическим примером страны, радикально изменившей сетку АТД и добившейся успеха, служит Франция. Здесь вместо старых феодальных провинций, напоминающих о королевском периоде, в 1793 г. были созданы небольшие департаменты, границы которых не совпадали с границами исторических провинций, а названия ни­чем не напоминали об истории (применялась природная концепция названий). Этот шаг должен был послужить сплочению французс­кой нации, отказу от регионального самосознания и укреплению единства страны. Задача была в основном решена, регионализм оказался подавленным. Рис. 18. Административные границы в довоенной Югославии и их изменения. В других странах пошли по пути укрупнения сетки АТД, что­бы решить проблему управляемости. Не так давно этот шаг был предпринят в Хорватии, которая унаследовала от Югославии очень дробную сетку АТД, включавшую более ста общин. В декабре 1992 г. хорваты перешли к делению страны на 20 жупаний и от­дельную единицу- город Загреб (рис. 19). Число единиц сокра­щено в пять раз, обеспечено соответствие сетки АТД историчес­ким традициям, подразумевалась и привязка жупаний к основным экономическим центрам. При этом, заметим, Сербская Краина не выделялась по этническому признаку, только в пределах двух жупаний были созданы районы со специальным статусом. Проек­ты укрупнения сетки АТД реализуются в Польше, которая дели­лась на 49 воеводств, предлагаются в Португалии. Серьезной про­блемой остается региональная структура России, которая уникальна по своей сложности и дробности. Назревает решение задачи оптимизации АТД России, хотя этот процесс пока блокирован кон­ституцией федеративного государства: процедура изменения сет­ки АТД крайне сложна (реальным пока является процесс добро­вольного объединения субъектов федерации по итогам референ­думов, о чем идет речь в Москве и Московской области, Санкт-Петербурге и Ленинградской области). Рис. 19. Изменения административно-территориального деления в Хорватии. Как уже отмечалось, деление государства на административные единицы - это только один из вариантов его политико-географической структуры. Другие варианты определяются в рамках полити­ческого районирования. Политическое районирование сводится к основной исследователь­ской операции - разделению территории на части по определен­ным признакам. В административном делении регионы заданы изначально, и исследуется лишь результат. В политическом районировании выделяются определенные признаки: их называют районообразующими. По этим признакам территория делится на политичес­кие районы. Надо заметить, что районирование - одна из важнейших научных задач политической географии. Теория районирования хорошо разработана географами. Суще­ствует множество подходов к районированию. Так, деление территории на районы может быть полным или неполным. В первом случае вся территория делится на районы без остатка. Например, это может быть деление страны на электоральные районы, отли­чающиеся индивидуальными особенностями голосований, или на региональные политические культуры со своими системами цен­ностей. Во втором случае на территории государства выделяются одна или несколько территорий, для которых характерно опреде­ленное политическое явление. Это могут быть зоны политичес­ких рисков, связанных с сепаратизмом, или ареалы голосования за определенную партию. Оставшаяся территория остается не поделенной на районы, поскольку такая задача не ставится.
Существуют различные типы политических районов. Гомоген­ные ("обычные") районы выделяются по особенностям распрост­ранения одной политической характеристики или явления. По оп­ределению они однородны. Это могут быть ареалы преимуще­ственного голосования за определенную партию или районы с разной степенью популярности этой партии.
Синтетические районы выделяются по системе признаков. При их выделении во внимание принимается множество параметров, из которых выводится синтетическая качественная характеристи­ка. Например, это может быть региональная политическая куль­тура, которая определяется с помощью сложного анализа полити­ческих процессов и голосований. Понятие "политическая культу­ра" первоначально ассоциировалась с конкретным государством: подразумевалось, что каждое государство обладает своей ориги­нальной политической культурой. Этот подход был развит Г. Алмондом и С. Вербой в их монографии "Сivic Culture", в которой рассматривались национальные политические культуры США, Великобритании, Италии, Германии и Мексики. Но исследования внутренней дифференциации государств с точки зрения полити­ческих ориентаций избирателей и ценностных систем, которым они следуют, показывают, что политическая культура не едина для всех территорий, и можно наряду с национальной политической культурой рассматривать региональные политические культуры. Возможно также районирование страны по характеру и степе­ни геополитических рисков (стратегическое значение, угрозы тер­риториальной целостности и др.). Синтетические районы индивидуальны, им часто дается собственное имя (например, "Крас­ный пояс" на юге России, разумеется, в строго научном его пони­мании). Одной из важнейших исследовательских проблем отече­ственной политической географии является политическое райони­рование России, в частности, выделение региональных политичес­ких культур. Особый подход в районировании позволяет выделять функци­ональные районы, которые также называют узловыми. В отличие от гомогенных, эти районы могут быть внутренне неоднородны­ми. Однако они характеризуются определенным функциональным единством и некоторой внутренней организацией, т. е. представ­ляют собой единую систему со своим центром (центрами) и свя­зями. В сущности каждое государство представляет собой функ­циональный район. Районы указанного типа существуют и внутри государств. Их можно выделить, исследуя конфигурацию организующих центров, центробежных и центростремительных потоков, коммуникацион­ных сетей и векторов. Функциональный район, таким образом, представляет собой поле взаимодействия. Каждая административ­ная единица может рассматриваться как функциональный район. Однако возможно выделение "реальных" функциональных райо­нов через анализ связей внутри государства. Таким образом, есть несколько подходов к политико-географи­ческой структуре государства: а) административно-территориальное деление; б) государство как группа политических районов, выделяемых по различным признакам {частные примеры - электоральная, гео­политическая структуры государства); в) отдельные районы в пределах государства с особыми поли­тическими явлениями и характеристиками {зоны политических рисков, стратегически важные территории, районы доминиро­вания оппозиционных настроений и т. п.); г) государство как функциональная система, т. е. совокуп­ность центров и линий коммуникации, представляющих собой его несущую основу. §2. Отношения "центр-периферия" и теория диффузии инноваций Из предыдущего параграфа следует, что политическое простран-ство структурировано. Исследования пространственных политических структур занимают важное место в политической географии. Территория делится на районы и ареалы, ее рассекают границы и другие барьеры, она имеет свои центры и линии связей. Все это - структурные элементы политического пространства. В географии неоднократно предпринимались попытки вывести определенные закономерности территориальной структуры. Возник­ли, в частности, разнообразные теории концентрических кругов. В одной из них, сформулированной немецким экономистом И. Тюненом, выделялись зоны специализации экономики, которые имели вид концентрических кругов. Территориальные структуры концен­трического типа выделялись в геополитике (модель мира X. Маккиндера) и географическом государствоведении (историко-географическая структура государства, формирующегося вокруг истори­ческого ядра). Другим изобретением в географии стала теория цен­тральных мест, изображавшая экономико-географическое простран­ство в виде гексагональной решетки, в узлах которой формирова­лись экономические центры (В. Кристаллер, А. Лёш). Политическая география имеет дело с различными подходами к территориальной структуре. Выше говорилось о геополитических моделях мира, районировании и других примерах структурных ис­следований. Важную роль для политической географии имеет тео­рия отношений "центр-периферия". Сразу оговоримся, что эта тео­рия применима на всех уровнях политической географии. Обычно она используется при изучении внутренней структуры отдельных государств. Поэтому в данной работе мы условно рассматриваем ее в рамках политической регионалистики. Однако исследования от­ношений "центр-периферия" проводятся на макрорегиональном и глобальном уровнях, развиваются в электоральной географии. Отношения "центр-периферия''' описывают процесс структу­рирования политического пространства, в ходе которого выде­ляются центры {ядра), с которыми связаны определенная актив­ность, определенные процессы и, соответственно, периферии. Можно вспомнить используемый в геополитике мир-системный подход, который делит мировое пространство на ядро, полупери­ферию и периферию по роли территорий в мировом хозяйстве (эксплуатация или подчинение) и уровням экономического разви­тия (высокий или низкий). Эволюционистский подход к исследо­ваниям государства выделяет государствообразующие ядра, или геополитические центры. Возможна и общая теория отношений "центр-периферия". Чаще всего смысл отношений "центр-периферия" связывается с неравномерностью распределения по территории функций управ­ления и воспроизводства инноваций. В самом общем виде речь идет о внутригосударственных контрастах любого происхождения. Ведь каждое явление и каждый процесс имеют свои центр и периферию, определяемые или по уровню развития явления (более развитый центр и менее развитая периферия), или по месту его происхожде­ния (центр как место зарождения явления, "донор", периферия как "акцептор"). Можно выделить четыре концепции отношений "центр-периферия". 1. Инновационная концепция. Центр ассоциируется с местом, в котором происходит или выработка собственных инноваций, или трансляция заимствованных извне. Периферия, в свою очередь, или с запозданием воспринимает инновации, или их отторгает. Территориальные неравномерности в воспроизводстве инноваций и времени их восприятия исследуются в теории диффузии инно­ваций (см. ниже).
2. Управленческая концепция. Функции управления распределе­ны по территории неравномерно. В пространстве, таким образом, хорошо выражены отношения господства-подчинения: одни терри­тории и центры правят, другие - подчиняются. Центр ассоциирует­ся с местом, из которого осуществляется управление политически­ми процессами. Существует формальная управленческая структу­ра: каждое государство имеет столицу, административные центры регионов и управляемую "провинцию", т. е. периферию. Эта струк­тура совпадает с сеткой АТД.
Особое место в политической географии занимают исследования столиц - политико-административных центров государств. Столи­ца - это средоточие властных органов, символ государственной вла­сти. Она выполняет комплекс столичных функций, как первичных -управление государством, принятие политических решений, так и вторичных - выработка политических инноваций, управление эко­номикой, деловая и культурная активность. Выделяются различные модели столиц. Существует представле­ние о естественных и искусственных столицах, подобное представ­лению о естественных границах и органических государствах. У естественных столиц - длительная история (Лондон, Париж, Пра­га), искусственные столицы создаются волевым решением (как Санкт-Петербург или Канберра). Однако такая типология столиц представляется надуманной, поскольку речь должна идти не о воз­расте столицы или способе принятия решения о ее размещении, а об эффективности использования данного города в качестве столицы. Поэтому более продуктивным является различение моделей сто­личных центров. Выделяются две основных модели - европейская и американская. В первом случае столица представляет собой круп­ный многофункциональный центр, имеющий длительную историю, она доминирует не только в политической сфере, но и в культуре, экономике. Это - классические европейские столицы, такие как Па­риж, Лондон, Стокгольм и др. Столицы этого типа встречаются и на других континентах (Бангкок, Тегеран и др.). После появления на свет США популярность приобрела амери­канская модель столичного центра. Здесь столица ассоциируется с "центром ответственности", невелика по размерам и выполняет сугубо политико-административные функции. Классическим при­мером служит Вашингтон, но в XX в. появились столицы этого типа, еще меньшие по числу жителей (Бонн, Оттава, Канберра, Бразилиа, Исламабад, Абуджа, Ямусукро). В США почти все центры штатов относятся к американскому типу, за считанными исключениями (Бостон, Денвер, Финикс). В странах "третьего мира", особенно в Африке, столицы, не имея продолжительной истории, как европейские, быстро раз­растаются за счет интенсивной миграции сельского населения. Они доминируют в экономике страны и отличаются непропор­циональным перенаселением. Такие столицы формально напо­минают европейские, но выглядят как гротеск. Поэтому можно говорить об особой модели столиц "третьего мира" - относи­тельно молодых, но чрезмерно больших городах, доминирую­щих во всех сферах (Киншаса, Аккра и др). В некоторых афри­канских странах было принято решение о переносе столицы из перенаселенного мегаполиса в небольшие города (Нигерия, Кот-д'Ивуар, Танзания). О степени доминирования столицы (а заодно о политико-гео­графической структуре государства) в общественной жизни го­сударства можно судить по ее доле в населении. Есть ярко вы­раженные моноцентрические страны, в которых абсолютно до­минирует столичный центр. Например, в Уругвае более 40% жителей проживает в Монтевидео. Ярко выраженный моноцен­тризм характерен для Венгрии, Австрии (около 20% населения сосредоточено в столице), многих постсоветских государств (Армения, Эстония, Латвия). Обычно в столице живет около 10% жителей государства, что можно считать нормальным показате­лем. С другой стороны, есть полицентрические страны, в кото­рых столицы, являясь крупными городами, не выделяются столь явно в социально-экономической жизни (Китай, Индия, отчас­ти Россия). И, наконец, в некоторых государствах столицы от­носятся к американскому типу и даже "теряются" среди боль­ших городов страны (Бразилия, Канада, Австралия, Пакистан и др.). Здесь в столицах проживает 1-2% жителей и даже мень­ше (как в США и Бразилии). Некоторые государства допускают разделение столичных фун­кций между несколькими центрами (феномен "разделенной сто­лицы"). Например, в ЮАР помимо официальной столицы Прето­рии часть столичных функций выполняет Кейптаун, что создает определенные неудобства (поэтому появилась идея переноса сто­лицы в центр страны, например, в столицу Оранжевой провинции Блумфонтейн). Помимо "формальной" можно говорить о фактических управлен­ческих структурах. В пределах государств могут выделяться: а) фактические столицы, в которых сосредоточены функции уп­равления, в отличие от официальных столиц (Котону в Бенине, Ла-Пас в Боливии); б) "вторые столицы", мощные субцентры, конкурирующие за влияние с официальными столицами, в т. ч. как места принятия по­литических решений (Гамбург и Мюнхен, Нью-Йорк и Лос-Андже­лес, Бомбей и Калькутта и др.); в) центры элитогенеза, из которых происходит основная часть правящей элиты (городок Тикрит в Ираке - родина С. Хусейна); г) центры регионализма и сепаратизма, претендующие на особую политическую роль и даже статус столиц новых независимых госу­дарств (Квебек, Барселона и др.); д) центры, играющие важную роль в глобальной или макрорегиональной политической системе, но не являющиеся столицей свое­го государства (Нью-Йорк, Женева, Страсбург). Поэтому управленческая структура центров и периферий госу­дарства обычно отличается от "официальной", т. е. от АТД. В преде­лах государств существует множество центров разного ранга и, соответственно, периферий разного типа. 3. Социально-экономическая концепция. Здесь экономически бо­лее развитый центр противопоставляется менее развитой перифе­рии (Грицай и др., 1991). Во многих исследованиях в отношениях "центр-периферия" подразумевается именно экономический кон­текст (например, в мир-системном подходе в геополитике). Для не­которых государств экономические контрасты легко обнаруживаются в процессе географических противопоставлений. Например, это могут быть контрасты между более развитым Севером и менее раз­витым Югом, характерные для многих европейских государств (Италия, Испания, Португалия). Социально-экономическая концепция отношений "центр-пери­ферия" имеет определенное политическое значение. Наличие эко­номических ресурсов часто стимулирует развитие политических цен­тров, рост их особых амбиций. В качестве примера можно привести попытки обособления Северной Италии - экономического центра страны от южной периферии, вылившиеся в сепаратистское движе­ние, которое возглавила Лига Севера (бывшая Ломбардская Лига). Существует теория '''внутреннего колониализма", описывающая политическую иерархию территорий в составе государства, которая объясняется экономическим неравенством. Для периферии харак­терна ориентация на производство сырья, местная рабочая сила от­личается низкой квалификацией. В то же время центр берет на себя переработку сырья и обучение специалистов. Теория "внутреннего колониализма" объясняет отношения между центром и периферией в неомарксистском ключе. Считается, что "униженное" положение периферии стимулирует сепаратизм, если на этой территории про­живают национальные меньшинства. В качестве типичного приме­ра приводятся кельтские окраины Великобритании – Шотландия и Уэльс (Hechter, 1975). Периферия становится рассадником т. н. этнорегионалъных движений, или в других терминах - антисистем­ных движений — левых, леворадикальных, националистических. Ис­следования сепаратизма уделяют значительное внимание таким "внутренним колониям" и их развитию.
4. Все три описанные концепции отношений "центр-перифе­рия" по определению статичны. Они показывают моментальный срез территориальной структуры государства. Но возможна и ди­намичная историческая концепция отношений "центр-перифе­рия". В рамках этой концепции анализируются центры и перифе­рии государствообразующего процесса (напомним об эволюцио­низме). С точки зрения отношений "центр-периферия" государствообразующий процесс рассматривал норвежский исследователь Стейн Роккан, который взял за основу макрорегиональный уро­вень — европейский и изучал историко-географический процесс го­сударственного строительства в Европе (Rоkkаn, 1975; Сеntre аnd Рeriрherу, 1980).
С. Роккан исследует процесс расслоения идеального территори­ального сообщества, которое характеризуется минимальной диффе­ренциацией. Расслоение происходит в трех измерениях - военно-административном, экономическом и культурном. Основные процес­сы структурирования "изначального" политического пространства -фрагментация, сжатие и реорганизация. В результате всех этих процессов и сформировалась европейская территория с ее опреде­ленной политико-исторической структурой. Для политической гео­графии особое значение имеет предложенная С. Рокканом типоло­гия периферий (Rоkkаn, 1983). С. Роккан выделяет четыре типа пе­риферий государствообразования. 1. Буферные периферии, которые находятся между крупными государствообразующими ядрами и исторически испытывают воздействие с разных сторон. Основная часть таких периферий в Европе находится на стыке романских и германских народов, другими словами - между ядрами Франции и Италии с од­ной стороны, Германии и Австрии - с другой. Примерами служат Бельгия, Люксембург, Эльзас и Лотарингия, франкоязычная Юра в Швейцарии, Савойя, Валле-д'Аоста, Ницца и Южный Тироль. 2. Внешние периферии - отдаленные окраинные земли, обычно - периферийные приморские районы (Исландия, Фарерские острова). 3. Анклавные периферии, которые со всех сторон окружены чуже­родным ареалом (ретероманские районы Граубюндена в Швейцарии). 4. Периферии неудавшегося центра - территории, которые пы­тались стать центром государствообразования, но эта попытка ока­залась неудачной (Шотландия, Каталония, Аквитания, Бавария). Модель "центр-периферия" является небесспорной. Необходи­мо отметить, что отношение к территориям как к центрам и перифе­риям не должно иметь аксиологической окраски, т. е. периферия не может восприниматься как что-то вторичное или отсталое. Возмо­жен альтернативный подход, который снимает предвзятое отноше­ние к периферии, — двухполюсные и многополюсные модели, в кото­рых периферии считаются особыми центрами (традиции, консерва­тизма). Таким образом, в территориальной структуре выделяются центры инноваций, модернизации и центры традиционализма, а ис­следователь полностью отказывается от ценностных суждений. На­пример, противостояние революционного Парижа и контрреволю­ционной Вандеи в конце XVIII в. может считаться не противостоя­нием "передового" центра и "отсталой" окраины, а конфликтом двух центров, защищавших свои взгляды на исторический путь Франции. В Испании в период гражданской войны друг другу противостояли два центра - консервативный кастильский Бургос на севере страны, в котором находилась ставка Франко, и революционный Альбасете на юго-востоке. Модель "центр-периферия", точнее ее инновационная концепция тесно связана с теорией диффузии инноваций. Под инновациями в политической географии подразумеваются новые политические яв­ления, идеи, которые постепенно распространяются на все большую территорию. Автор этой теории - шведский географ Торстен Хегер-странд, основные работы которого вышли в конце 1960-х годов (Наgеrstrand,1967). Т. Хегерстранд занимался исследованиями юж­ных районов Швеции, предметом его анализа были процессы рас­пространения автомобилей, затем -радиоприемников в семьях мес­тных жителей. Была открыта пространственно-временная картина этих процессов, затем появилась специальная теория. Процесс распространения инноваций не обязательно имеет ли­нейный характер, т.е не всегда идет только в сторону усиления ин­новационной деятельности на все большей территории. В некото­рых случаях, особенно в политике возможна приливно-отливная модель: инновации сначала могут восприниматься на определенной территории, а потом быть отторгнуты (об этом свидетельствуют ре­зультаты голосований в динамике). Есть и другие тонкости. В одних случаях инновационный центр может действительно выполнять функцию продуцирования инно­ваций, являться местом их рождения. Но он может служить и пере­датчиком заимствований, которые для данной страны являются ин­новациями (роль Петербурга, через который в Россию распростра­нялось европейское влияние). В качестве инновационного центра может выступать территория, которая отличается наибольшей вос­приимчивостью к инновациям, но не обязательно их производит или транслирует. Не всегда в исследованиях четко определяются цент­ры, в которых начался процесс. Нередко просто выделяется район, в котором инновационный процесс развит выше среднего уровня. Инновационный процесс обычно изучается в динамике (хотя возможны и моментальные срезы распространения инновацион­ного процесса с выделением ситуативных центров и периферий). Определяются очаги возникновения инновации, затем исследует­ся собственно процесс диффузии, распространения инновации по территории, выделения новых ("вторичных") центров. В какой-то момент может наступить конденсация, когда процесс достигает точки насыщения, т. е. инновация становится общепризнанным яв­лением. Диффузию инноваций иногда сравнивают с распростра­нением плесени на апельсине: старые очаги разрастаются, один за другим возникают новые, и, наконец, плесень захватывает всю поверхность. Известны два основных типа диффузии инноваций. Первый -диффузия через распространение (expansion). В этом случае число носителей инновации и площадь инновационной территории посте­пенно растут. Интересные и яркие примеры диффузии инноваций можно получить из электоральной географии. Голосование опреде­ленного типа может считаться индикатором диффузии инноваций. Территория преимущественного голосования этого типа может по­степенно увеличиваться, что является примером диффузии через распространение (Журавлев, 1992, 1993). Второй тип носит название диффузии через перемещение (relосаtion). В этом случае носители инновации перемещаются из одного места в другое и создают новые центры инновационной активности. В качестве примера можно привести процесс европеи­зации колоний: группы белых переселялись куда-нибудь в Африку, занимались там миссионерской и прочей культурно-просветительс­кой деятельностью. Аналогичным образом английские пуритане -носители протестантской трудовой этики эмигрировали в Америку, заложив основы американской культуры и государственности. Свою роль может сыграть и переселение в новое место яркого политичес­кого лидера, который пытается обратить население в свою веру (как Че Гевара отправился с Кубы делать революцию в Боливию).
При изучении диффузии инноваций может быть определена скорость распространения инноваций, которая зависит от вязкос­ти среды, ее восприимчивости к инновациям. Существуют барь­еры диффузии, которые не пропускают инновации. Эти барьеры могут иметь этнокультурную природу (один этнос может оказаться восприимчивым к инновациям, а другой более консервативным) или совпадать с политическими границами, которые часто стано­вятся препятствиями для распространения инноваций (как напри­мер, советская граница выполняла функцию барьера на пути за­падной культуры).
Существует несколько методов картирования диффузии инно­ваций, которые помогают понять характер этого процесса. Возмож­но отображение границ инновационных территорий или же границ районов, характеризующихся различной динамикой инновационно­го процесса (районы роста или спада инновационной активности). Используется метод изохрон - линий, соединяющих точки, в кото­рые инновация проникла в одно и то же время. Распространение инноваций может быть показано путем обозначения центров зарож­дения и векторов распространения инновационного процесса. Помимо моделей "центр-периферия" и диффузии инноваций в исследованиях пространственных политических структур исполь­зуется модель территориальных градиентов. Эта модель примени­ма, если происходит постепенное возрастание или убывание опре­деленного показателя (явления) при движении в одну сторону. Она показывает количественные или качественные изменения вдоль оп­ределенной оси, например, "север-юг" или "запад-восток" (хотя те­оретически эта ось может проходить в любом направлении). Речь идет об исследовании градиента - постепенного изменения ситуа­ции от места к месту. В Европе наибольший интерес политико-географов всегда при­влекал градиент "запад-восток". Множество трудов посвящено ис­следованию различий между западными и восточными районами Европы, т. е. западно-восточному европейскому градиенту, прояв­ляющемуся, в частности, в политической культуре. В некоторых работах Западная Европа ассоциируется с либеральной демокра­тией, а Восточная Европа - с авторитаризмом (Б. Мур). Другие авторы проводили разграничительные линии между Западом и Востоком. Например, П. Андерсон, исследовавший подъем абсо­лютизма, говорил о линии Эльба-Альпы, восточнее которой в XVIII-XIX вв. формировались абсолютистские режимы. В XX в. линия раздела Европы на Запад и Восток стала очевидной - "же­лезный занавес". При изучении политико-культурных различий между западными и восточными европейскими землями прини­мают во внимание социально-экономические градиенты - умень­шение плотности населения, экономической освоенности терри­тории с запада на восток и др. В Европе выделяют фрагментированный срединный пояс, про­ходящий с севера на юг по территории Германии, Швейцарии, Авст­рии и Италии. Когда-то этот пояс занимала Священная Римская им­перия, долгое время он был политически раздробленным, распада­ясь на множество феодальных государств. Этот пояс отделял при­морские западноевропейские государства от внутриконтинентальных восточных земель, заселенных в основном славянами. С. Роккан в исследовании политико-исторической структуры Европы вы­делял четыре меридиональные полосы -Атлантическую периферию, Западные прибрежные равнины, Центральные равнины и Альпы (аналог срединного пояса), Континентальную периферию. Другие исследователи уделяли внимание градиенту "север-юг". В той же Европе они указывали на экономические различия между северными и южными территориями (в т. ч. в экономической куль­туре, где север с его протестантской этикой и более эффективным производством противопоставлялся патриархальному католическо­му югу). Об этом говорили такие исследователи, как И. Валлерстайн и Макнейл. С. Роккан указывал на сохраняющуюся роль реликто­вой границы Римской империи, приблизительно разделяющей ро­манскую и германскую части Европы. В этой связи он выделял три параллельных зоны политико-географической Европы - Средиземноморье, имперские земли к северу от Альп и земли, не входившие в состав Римской империи. §3. Политическое ландшафтоведение В последнее время в политическом анализе часто используется понятие "политический ландшафт". Одно из направлений ис­следований политического пространства предполагает выявление его структуры (морфологии). Подходы к морфологии политического про­странства разрабатываются особой политической дисциплиной -политическим ландшафтоведением. В зарубежной литературе речь, как правило, идет только о внеш­ней стороне политического ландшафта, о его видимом облике и при­чинах его формирования. В таком понимании политический ланд­шафт по преимуществу визуален. Он представляет собой модифи­кацию природного ландшафта человеком, причем способ и формы этой модификации характеризуют творцов данного ландшафта. По традиции, именно внешние, видимые изменения в природном ланд­шафте, автором которых является человек, находятся в центре внимания исследователей политического ландшафта. Т. Джордан и Л. Раунтри рассматривают три категории визуальных политических явлений (Jordan, Rowntree, 1986). Первая из них - вли­яние на ландшафт правовой системы. Наиболее характерный случай связан с системой землевладения и землепользования, которая всегда легко определима на местности, в особенности с воздуха (сохранение частной собственности в сельском хозяйстве Польши в социалисти­ческий период истории этой страны привело к тому, что сельский ландшафт Польши в отличие от других восточноевропейских стран выглядел как бесконечная чересполосица). В городах нередко вводят­ся ограничения на высоту зданий, что приводит к существенным от­личиям в городских ландшафтах (два полярных примера - Нью-Йорк и Афины). Все видимые последствия правовых норм являются неотъемлемым элементом политического ландшафта, точнее говоря, они делают природный ландшафт политическим. Второе проявление политики, запечатленное в ландшафте, это физические свойства государственных границ. Классическим при­мером маркировки границы, которая имеет глубокий культурно-политический смысл, является Великая Китайская стена. Границы могут представать не только в виде крепостной стены (в на­шем столетии - Берлинская стена, укрепленная демаркационная линия между Северной Кореей и Южной Кореей), но и как засеч­ная черта (известные из российской истории Большая Засечная черта, Белгородская черта и др.) или в современных государствах в виде контрольно-следовой полосы и линий из колючей прово­локи. Атрибутом политического ландшафта "закрытых обществ" является укрепленная фронтальная граница, на местности выра­жающая лозунг "граница на замке". Физические свойства государ­ственных границ зачастую отражают "оборонное сознание". В то же время современные проницаемые границы бывают вообще не маркированы. Во всех этих случаях государственная граница как визуальный элемент политического ландшафта несет на себе от­печаток государственной идеологии.
Политический ландшафт в его видимой части отражает полити­ку центрального или регионального правительства. В политическом ландшафте могут быть запечатлены характерные черты того или иного исторического периода, тем более, что власти, как правило, стремятся произвести "исторические" изменения в ландшафте. Ги­перцентрализация политической жизни часто выражается в рисунке транспортной сети (радиальная система транспортных магистралей с центром в Москве). Политические режимы используют те или иные объекты природы (горы, реки, моря, озера), культуры (храмы, двор­цы, крепости), экономики (заводы, плотины) как символы своего могущества и элементы национальной идеологии. Очень часто они создают собственные архитектурные стили (французский стиль ам­пир). Милитаризация образа жизни и политического сознания так­же выражается в ландшафте (как например, повсеместные бетон­ные укрепления в Албании времен Энвера Ходжи).
Большинство политических режимов пытается насытить ланд­шафт признаками своего присутствия и идеологическими симво­лами (флаги, плакаты, монументы и др.). От гитлеровской Герма­нии осталась сеть автобанов, а "черные полковники", придя к вла­сти в Греции, стали широко использовать свой символ - птицу Феникс. Наиболее идеологизированными в истории XX в. были политические ландшафты социалистических стран (памятники вождям, мавзолеи, многочисленные лозунги на зданиях и др.). Идеологизация политического ландшафта с одной стороны является отражением политической культуры, а с другой призвана воз­действовать на массовое сознание. Радикальный разрыв с про­шлым в странах Балтии, Закавказья, на Западной Украине сим­волизировался разрушением памятников В. И. Ленину. Смена го­сударственной идеологии в постсоветском Узбекистане выразилась в замене на одной из ташкентских площадей памятника К. Марк­су на памятник эмиру Тамерлану. В то же время визуальный по­литический ландшафт Приднестровья отличается сохранением советской символики, традиционных для коммунистической эпо­хи памятников, что делает его типологически отличным от поли­тического ландшафта постсоветской Молдовы. Таковы визуальные особенности политического ландшафта, но они не исчерпывают содержание этого понятия. В основе понятия "политический ландшафт" лежит представление о том, что каждая политическая культура вносит свои изменения в природный ланд­шафт и тем самым проявляет себя в качестве ландшафтообразующего фактора. Политический ландшафт представляет собой про­странственно организованную систему, включающую в себя фено­мены политической жизни и природные условия и обладающую тер­риториальностью. Основное значение этого понятия заключается в том, что оно помогает связать политический процесс с окружающей средой, в которой он протекает. Для того, чтобы сделать эту связь более эффективной, представлений о визуальном политическом лан­дшафте недостаточно (Туровский, 1995). Политический ландшафт в действительности имеет две фор­мы проявления - идеальную и визуальную. В своей идеальной форме политический ландшафт - это умопостигаемое явление историчес­кого бытия, включающее в себя политические события прошлого, политическую активность в данной местности и ее особенности и пр. В своей визуальной форме политический ландшафт предстает наблюдателю как сочетание природы и последствий политического процесса для окружающей среды. Рассматривать политический ландшафт только как визуальное явление не всегда целесообразно, потому что необходимо объясне­ние причин появления в ландшафте тех или иных визуальных объек­тов. Для этого объяснения исследователь, исходящий из концепции визуального политического ландшафта, должен обратиться к анали­зу особенностей местной политической культуры, местного политического процесса в прошлом и настоящем. Со своей стороны ис­следователь политической культуры неизбежно фиксирует ее вне­шние проявления, ее воздействие на окружающую среду, ее привяз­ку к определенной территории с определенными границами. С по­мощью понятия "политический ландшафт" оба направления иссле­дований объединяются. Для политической географии любой ландшафт является полити­ческим. Причина состоит в его связи с политической активностью человека, в его значимости для политической культуры. Носителем этой значимости является идеальный, не выраженный непосред­ственным образом в "материальном" ландшафте слой политическо­го ландшафта. Ведь человек не только преобразует внешний облик природы и меняет ее свойства. Он наполняет ландшафт политичес­ким смыслом. Таким образом, политический ландшафт далеко не исчерпывается измененным политической деятельностью природ­ным ландшафтом. В отношении последнего речь может идти о поли­тизированном природном ландшафте (наделение политическим смыслом природных объектов и насыщение природного ландшафта политическими символами). Итак, методологическая значимость понятия "политический лан­дшафт" заключается в следующем. Во-первых, каждый политичес­кий ландшафт занимает конкретную территорию. Тем самым он свя­зывается с местной политической культурой, которая выступает в качестве компонента местного политического ландшафта. Во-вто­рых, политический ландшафт связан с природой, природными ус­ловиями. В-третьих, политический ландшафт связан с политичес­ким процессом. Тем самым политический ландшафт как категория политического анализа представляет комплексную территориально-природно-политическую систему, в рамках которой связаны терри­тория, природа и политический процесс. Политический ландшафт - это синтез множества элементов, слож­ная система, обладающая временной динамикой, гармония (или дис­гармония) природы и политики, истории и географии. Его можно представить как систему, включающую три композиционных слоя -природный, идеальный и воплощенный. В него также включается топонимика. Природный слой политического ландшафта видится как со­вокупность природных явлений и условий, которые значимы для политической сферы. Природа оказывает непосредственное вли­яние на традиционные представления о мире. Природные усло­вия ставят пределы возможностям политического развития, при­менения политических технологий, использования элементов иных политических систем и корректируют ассимиляцию заим­ствованных элементов. Сложные природные условия не раз в истории востребовали централизованное государство. Вспом­ним и дискуссию о том, насколько в России с ее суровым кли­матом применима рыночная модель экономики. Под влиянием природы формируются национальная политическая культура, ценностные ориентации. Природа является ареной для человеческой деятельности, а ее внешний облик вместе с природными условиями становятся од­ной из первооснов визуальной формы политического ландшафта. Для национальной культуры природа выступает в качестве "поэтического пространства", апелляция к которому особенно ха­рактерна для национализма. Представление о Родине - это фор­ма политизации природных ландшафтов. Природный ландшафт в ходе политического процесса насыщается политическими смыс­лами, он ассоциируется с великими сражениями и другими зна­чимыми историческими событиями, национальными символами (например, Куликово Поле, гора Арарат для армян, гора Мангендэ для северных корейцев). Специальные исследования природ­ного слоя политического ландшафта особенно характерны для географического детерминизма.
Человек со своей стороны вносит в формирование политичес­кого ландшафта свой существенный вклад. Говоря о воплощенном слое политического ландшафта, мы имеем в виду политическую деятельность, направленную на изменение внешнего облика лан­дшафта или непреднамеренно вызывающую эти изменения. Сюда относится, прежде всего, строительство - "стройки века" и иные имеющие политическое значение проекты, изменяющие окружа­ющую среду. Нередко такое строительство носит "рекламный" характер, оно призвано продемонстрировать возможности чело­века при том или ином государственном строе (плотины и проект "поворота рек" в Советском Союзе). В любом случае политичес­кая культура выступает как основной фактор ландшафтообразования, а практически повсеместный характер человеческой активности заставляет сделать вывод о том, что любой ландшафт несет в себе признаки ландшафта политического.
Третий композиционный слой политического ландшафта следу­ет именовать идеальным слоем. Несмотря на то, что этот слой "не­видим", без обращения к нему любое исследование политического ландшафта будет лишь поверхностным описанием внешних явле­ний и следствий той самой деятельности, которая совершается в идеальном слое политического ландшафта. Речь идет об идеоло­гическом наполнении политического ландшафта, его информацион­ном содержании, "памяти ландшафта". Идеальный слой создается, во-первых, политическими процес­сами прошлого и настоящего на данной территории. Эти процессы далеко не всегда отражаются в визуальном ландшафте, но в ланд­шафте идеальном они предстают как элементы местной политичес­кой культуры. Архетипы сознания и поведенческие императивы яв­ляются неотъемлемой частью политического ландшафта, который должен рассматриваться только как комплексное явление. Во-вторых, идеальный слой формируется благодаря индиви­дуальной деятельности личностей - государственных деятелей, пассионариев. Политический ландшафт получает, таким образом, связь с пассионариями и результатами их деятельности, причем эта связь носит двоякий характер. С одной стороны, политический лан­дшафт "производит" пассионариев, "воспитывает" их, наделяет впе­чатлениями, формирует их сознание, взгляды и представления, сим­патии и антипатии. Со своей стороны, пассионарии создают, изме­няют, обогащают политический ландшафт своими политическими произведениями, идеями, действиями. Особую роль в политическом ландшафте играет топонимика. Географические названия становятся важными элементами ланд­шафта, их изменения свидетельствуют о сдвигах в общественном сознании. Название места часто используется как политико-куль­турный символ, особенно, если речь идет о названиях населенных пунктов, улиц и площадей. Политико-идеологическим смыслом на­деляются даже названия природных объектов. Достаточно вспом­нить пик Коммунизма на Памире, в 1998 г. переименованный таджикскими властями в пик Исмаила Самани, основателя средевекового государства Саманидов, которое считается первым таджикским государством. Изменения в топонимике прямо зависят от политических пере­мен. В советской истории эти изменения всегда свидетельствовали об очередной "смене вех". Можно вспомнить волну переименова­ний населенных пунктов после Октябрьской революции. Мало кто помнит, что подмосковный город Талдом некоторое время носил название Ленинск, а знаменитая Гатчина была Троцком. В сталинс­кие времена волна переименований захлестнула всю страну. На кар­те появились имена И. Сталина, С. Кирова (Вятка), М. Калинина (Тверь), В. Молотова (Пермь), К. Ворошилова (Ставрополь), В. Чкалова (Оренбург) и др., не говоря уже о многочисленных топо­нимах в честь В. Ленина. Зато при Н. Хрущеве "сталинские" назва­ния улиц и городов были заменены на новые или, напротив, пре­жние исторические. В 1980-е годы появилась своеобразная тради­ция переименовывать город после смерти очередного генерального секретаря ЦК КПСС. Поэтому Набережные Челны были переиме­нованы в Брежнев, Рыбинск в Андропов, а Шарыпово в Красноярс­ком крае в Черненко. После смерти министра обороны СССР столи­ца Удмуртии Ижевск стала Устиновым. Напротив, после распада СССР начался возврат исторических названий. В некоторых городах, например, во Львове все улицы, напоминавшие о советской эпохе, были переименованы. Вернули себе исторические названия многие города (Санкт-Петербург, Ека­теринбург, Тверь, Самара) и улицы (особенно в Москве). Однако символы прежней эпохи в виде топонимики (особенно популярны­ми и долговечными оказались топонимы в честь В. Ленина, С. Ки­рова и М. Калинина) и памятников в большинстве своем сохраня­ются и в постсоветском политическом ландшафте России. §4. География власти и элитогенеза География власти изучает представленность регионов в структурах центральной власти, на высших государственных постах. Речь, таким образом, идет о доступе территорий к центральной власти, их роли в формировании политической элиты. Распределение власти между территоральными группами суще­ствует в любом государстве. В традиционных обществах порядок этого распределения (его можно назвать региональным порядком по аналогии с геополитическими порядками) имеет принципиальное значение. Для государств Азии и Африки очень характерен межре­гиональный раздел власти: представители регионов занимают опре­деленные должности, а один из региональных кланов является пра­вящим. Здесь складываются центры власти в географическом смыс­ле этого слова - территориальные группы, ведущие борьбу за власть и достигающие компромисса по поводу должностей. Подбор кадров по принципам землячества и кумовства обычно преобладает, поэто­му региональные группировки настороженно следят за кадровой политикой и добиваются большего представительства в органах вла­сти. Борьба за власть в этих странах может описываться в терминах баланса сил между регионами. Нарушение регионального порядка часто приводит к вооруженным конфликтам. Классическим примером конфликта по поводу географии власти может считаться таджикский. В этой республике в советское время сложился региональный порядок, в соответствии с которым верхов­ная власть принадлежала выходцам из северной Ленинабадской об­ласти. В конце перестройки в республике были введены должности президента и вице-президента. На втором по значимости месте в новой системе власти оказался представитель южной Кулябской области. В результате сформировалась правящая коалиция ленинабадского и кулябского кланов. Ей противостояли представители Гармского региона и Памира, которые оказались в оппозиции и приня­ли лозунги исламизации и демократизации. Ленинабадцы и кулябцы остались на консервативных советских позициях. Но идеологи­ческое размежевание было вторичным, поскольку речь шла о борь­бе за власть между региональными группировками. Началась граж­данская война. В Таджикистане несколько раз менялась региональ­ная конфигурация власти (был период, когда у власти оказались пред­ставители Памира и Гарма, затем Памира и Ленинабада). Наконец, фактическую победу в войне одержал кулябский клан, который в целях обретения устойчивости допустил на вторые роли в госу­дарстве ленинабадцев. Таким путем был восстановлен баланс сил, но в дальнейшем он претерпевал новые изменения.
Государственная власть делится в соответствии с логикой ре­гионального порядка в большинстве постсоветских государств Закавказья и Центральной Азии. Можно заметить, что в Узбекис­тане лидерство принадлежит самаркандцам, которых представля­ет президент И. Каримов. В то же время оппозиционные настроения особенно характерны для элиты Ферганской долины - второ­го мощного центра власти в республике со своими исторически­ми традициями (на периферии находится Хорезм). Своя геогра­фия власти характерна для Казахстана: казахи исторически делятся на представителей Старшего, Среднего и Младшего жузов, при­чем власть традиционно принадлежит Старшему жузу (главный центр - Семиречье), к которому относятся и многолетний советс­кий руководитель республики Д. Кунаев, и президент постсовет­ского Казахстана Н. Назарбаев. В Азербайджане у власти долгие годы находится выходец из Нахичевани Г. Алиев, руководивший республикой и в советские годы (интересно, что в постсоветский период президентом Азербайджана некоторое время был другой нахичеванец А. Эльчибей).
Региональные порядки характерны и для полиэтнических госу­дарственных образований. Можно вспомнить современную историю Афганистана, в котором в качестве главных центров власти высту­пали пуштуны, таджики и узбеки. При президенте Б. Раббани - эт­ническом таджике в северных районах страны возникло полуавто­номное государственное образование узбекского генерала Р. Дустума, от Б. Раббани дистанцировалась группировка пуштунов во главе с Г. Хекматиаром. Пуштуны составили ядро движения талибов, ко­торое впоследствии захватило власть на основной части территории страны. В Афганистане, как и в других полиэтнических государствах, национальное происхождение лидера имеет огромное значение. В нашей стране в качестве примера можно привести систему вла­сти в Дагестане. В советское время партийным руководителем рес­публики был аварец - представитель самого крупного дагестанско­го этноса, Верховный Совет возглавлял даргинец (второй по чис­ленности этнос), Совет министров - кумык (третий этнос). В насто­ящее время главой республики является даргинец, премьер-мини­стром остается представитель кумыков, а законодательную власть возглавляет аварец. Даргинец избран мэром столицы республики Махачкалы. Существует и распределение сфер влияния в экономи­ке: аварцы контролируют нефть, лакцы - рыбное хозяйство и др. Заметим, что из крупнейших народов Дагестана на периферии влас­тных отношений оказываются лезгины. Возможны различные сценарии раздела власти между террито­риальными и этническими группами. Распространена моноцентрическая конфигурация власти, когда одна из групп стремится к моно­полии на власть и во многом ее добивается. На вторые-третьи роли привлекаются лояльные представители других групп. Часто это дань традиции. Например, в Казахстане признано легитимным полити­ческое лидерство Старшего жуза, в Таджикистане до недавнего вре­мени признавалось особое право на власть ленинабадцев. Нередко в стране устанавливается власть активного меньшинства, которое теми или иными способами удерживается у власти. Так, из перифе­рийных регионов своих государств вышли лидеры Азербайджана (Г. Алиев), Грузии (3. Гамсахурдиа, Э. Шеварднадзе). Однако часто используется принцип коалиции, когда власть делится между несколькими группами в соответствии с определенным порядком. В некоторых странах предпринимались попытки институционализации раздела власти между основными общинами. Например, в Ливане президентом становится выходец из христианской общи­ны, премьер-министром - мусульманин-суннит, а спикером парла­мента - мусульманин-шиит. Рост численности мусульманского на­селения, в т. ч. шиитского поставил на повестку дня вопрос об "ущем­лении" прав мусульманских общин, что привело к эскалации конф­ликта. Аналогичная попытка имела место в Боснии и Герцеговине до начала военных действий: председателем президиума - коллек­тивного органа управления Боснии и Герцеговины стал мусульма­нин, спикером парламента - серб, премьер-министром - хорват. Наряду с географией власти возможно выделение родственного научного направления - географии элитогенеза, предметом кото­рой является происхождение политической элиты страны, в то вре­мя как география власти больше сосредоточена на проблемах регио­нальных порядков. Анализируются, в первую очередь места рожде­ния, определяются границы ареалов происхождения политической элиты, называемые районами элитогенеза. География происхождения лидеров значима в любом государстве, а не только в традиционных обществах Азии и Африки. Взгляды лидера на мир, на политику во многом зависят от среды, в которой он формируется как личность. Каждый лидер представляет опре­деленную региональную политическую культуру с ее традициями и приоритетами. Его приход к власти может привести к изменению геополитического кода страны, ее внешнеполитических приорите­тов, отношений с соседями. Смена власти отразится и на внутренней политике, изменит стиль руководства, отношения с национальны­ми меньшинствами и др. Кроме того, практически каждый политический лидер занимает­ся региональным лоббированием, т. е. оказывает помощь своему ре­гиону. Это может быть выделение средств региону, запуск перспек­тивных экономических программ, выгодных для этой территории, продвижение на ключевые посты земляков и др. В США считается общепринятым для всякого конгрессмена или сенатора посвящать свою политическую деятельность развитию собственного избира­тельного округа в надежде на то, что благодарные избиратели избе­рут его в парламент на очередных выборах (политика "бочки соло­нины" - pork barrel). Поэтому и в западных демократиях, не говоря уже о традицион­ных обществах, география элитогенеза может быть интересным и важным направлением. Действительно, есть определенный смысл в том, что американский президент Б. Клинтон был губернатором штата Арканзас, Р. Рейган - выходцем из Калифорнии, а Дж. Кар­тер - из Джорджии. В Испании основной базой социалистической партии, которая долгое время правила страной, была южная истори­ческая область Андалусия - родина бывшего премьер-министра Ф. Гонсалеса - выходца из Севильи (можно вспомнить, что каудильо Франко родился в Галисии, на северо-западе Испании). Опреде­ленные региональные культуры представляли такие известные ли­деры, как Наполеон (Корсика), Ш. де Голль (Лилль во Фландрии у бельгийской границы), Мао Цзэ Дун (южная провинция Хунань) и др. Места рождения крупных политических лидеров получают извест­ность, развиваются не без помощи знаменитых земляков (как Тик-рит в Ираке), а после смерти лидеров становятся своеобразными достопримечательностями и даже местами поклонения (мемориаль­ный комплекс в Ульяновске, где родился В. Ленин). Определена даже закономерность: кардинальное обновление по­литики страны часто проводят сильные лидеры - выходцы из окра­инных районов государства, ранее не игравших значимой роли в политическом процессе. Так, Жанна д'Арк была родом из германоязычной Лотарингии, а Наполеон родился на Корсике. Многие дик­таторы XX в. тоже происходили с периферии: А. Гитлер родился в Верхней Австрии, И. Сталин в Грузии, лидер хорватов-усташей А. Павелич в Герцеговине и т. д.
Можно привести много примеров того, как происхождение лиде­ра влияет на политику страны. Известны глубокие политико-куль­турные различия между районами Украины. Греко-католическая Галичина, никогда не входившая в состав России до сталинских вре­мен, стала центром украинского национализма, основной базой Руха и национально-радикальных движений. Партии и движения пророссийской ориентации чаще создавались в Крыму и в русскоязычных восточных районах Украины. Победа уроженца Ровенской области (Волынь) Л. Кравчука на президентских выборах привела к торже­ству "самостийности" (хотя последовательные националисты на выборах его не поддерживали). На следующих выборах победу одер­жал уроженец Черниговской области Л. Кучма, долгое время рабо­тавший в русскоязычном Днепропетровске. На выборах он опирал­ся на дружную поддержку Восточной Украины.
Заметим также, что президент Белоруссии А. Лукашенко про­исходит из восточной Могилевской области, в которой традици­онно развиты пророссийские ориентации. А. Лукашенко пришел на смену С. Шушкевичу (уроженец Минска) и В. Кебичу (выхо­дец из западных районов Минской области). Характерно, что по­зиции белорусских националистов сильнее в западной Гродненс­кой области, где велико польское население и сильны позиции католической церкви. Говорят также о политико-психологических различиях между лидерами - выходцами из разных районов. Например, в сербской политике иногда выделяют два типа лидеров - динарский и мо­равский. Лидеры первого типа происходят из южных горных рай­онов Сербии, они считаются более жесткими политиками, для них свойственны националистические настроения (тем более, что в горах сформировалась сербская государственность). Моравский тип сложился в придунайских равнинных районах, где располо­жен Белград. Политики этого типа, как считают, либеральнее "динарцев". Анализ мест рождения политических лидеров — не единствен­ный метод географии элитогенеза. Предметом исследований явля­ются геобиографии политиков, т. е. их жизненные пути, положен­ные на географическую карту. Действительно, важно не только, где родился тот или иной лидер. Необходимо учитывать, где он вырос, получил образование, в каких точках работал и на каких постах. Тогда вырисовывается целостное представление о том, какая среда "вос­питала" политика, с какими региональными культурами он связан. Своя география элитогенеза была характерна для СССР (рис. 20). Можно, например, проанализировать происхождение советской партийной элиты (члены и кандидаты в члены политбюро ЦК КПСС) за все время существования Советского Союза. Бросается в глаза отсутствие выходцев с Дальнего Востока. Интересной тенденцией было постепенное снижение доли москвичей, которая немного вы­росла лишь при М. Горбачеве. Зато все время до брежневского прав­ления включительно происходил рост представительства Централь­но-Черноземного района. Росло и представительство Восточной Украины. В период, когда у власти находился Н. Хрущев, этот район стал одним из ведущих в элитогенезе (21% представителей высшей партийной элиты). В то же время доля выходцев из Центрального района снижалась до периода правления Л. Брежнева и лишь потом начала расти. Обобщая сказанное, можно говорить о резком уси­лении южан (как русских, так и украинцев) при Н. Хрущеве и Л. Брежневе. После войны постоянно росла доля выходцев из республик За­кавказья и Средней Азии (когда в политбюро стали включать гру­зин, азербайджанцев, казахов и узбеков). При этом в периферийном положении оставались такие республики, как Армения, Киргизия, Таджикистан и Туркмения. В годы перестройки впервые произош­ло усиление активности выходцев из восточных районов страны -уральцев и сибиряков (можно назвать хотя бы Б. Ельцина и его политического антипода Е. Лигачева). Другой подход в географии элитогенеза предполагает картиро­вание мест рождения политических лидеров и выделение ядер эли­тогенеза. Для советской партийной элиты крупнейшими такими ядрами были Среднерусское, Восточно-Украинское, Нижневолж­ское, Средневолжское, Смоленско-Тверское, при Л. Брежневе по­явилось еще и Восточно-Белорусское ядро. Выделяются и отдель­ные центры. Так, Москва и Санкт-Петербург дали за все время существования советского государства по девять уроженцев в выс­шую партийную элиту страны. По три политических лидера "вырастили" Самара, Воронеж и Тверь. Из регионов особенно отличились Тверская и Нижегородская области (по 10 лидеров), Рис. 20. Территориальное происхождение советской элиты (число членов и кандидатов в чле­ны политбюро ЦК КПСС - уроженцев данного региона за весь период советской истории) Московская, Смоленская и Днепропетровская области (по шесть). Исследовать можно и представительство различных поселенчес­ких структур. Так, происходил постоянный рост доли уроженцев сел и малых городов, т. е. среды, обычно ассоциируемой с кон­серватизмом (от 50% при В. Ленине до почти 80% при Н. Хруще­ве). Зато при М. Горбачеве этот показатель снизился до 60%, во власти вновь появились выходцы из крупных городов. Исследование географии элитогенеза в России позволяет вы­делить некоторые элементы регионального порядка. Например, сразу два генеральных секретаря ЦК КПСС 1980-х годах Ю. Ан­дропов и М. Горбачев были уроженцами Ставропольского края, причем последний считался протеже первого. В постсоветское время заговорили о "свердловском клане", сформированном уроженцем Свердловской области, бывшим первым секретарем Свердловского обкома КПСС Б. Ельциным, в который включа­ли других свердловчан, задававших тон в первые годы ельцин­ского правления - В. Илюшина, Ю. Петрова, Г. Бурбулиса и др.