Великие реформы 1860-1870-х годов поворотный пункт российской истории

Великие реформы 1860-1870-х годов: поворотный пункт российской истории?

Захарова Лариса Георгиевна - доктор исторических наук, профессор Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

Отмена крепостного права в России в 1861 г. и последовавшие за ней реформы (местного самоуправления, т.е. земская и городская, судебная, отмена телесных наказаний, военная, народного просвещения, цензуры и др.), проведенные в царствование Александра II, — это «перелом», «поворотный пункт» истории России. Таковы оценки, в которых сходятся сами законодатели и их оппоненты, современники эпохи в России и за ее пределами, многие исследователи, для которых эта тема всегда представляла и будет представлять интерес. Но в определенные периоды, например, во время революции 1905-1907 гг. или горбачевской перестройки, интерес к истории реформ Александра II приобретал особую остроту и политическую окраску. И тогда вместо уже устоявшегося термина «Великие реформы» появлялись новые, особенно в научно-популярной литературе: «революция сверху», «революционный разрыв с прошлым», «переворот» [1]. Однако фундаментальная наука и сегодня сохраняет и признает наиболее точным термин «Великие реформы» [2].

Но если вопрос об адекватном термине для обозначения этой эпохи вряд ли может вызывать серьезные разногласия, то связанные с ним проблемы, в первую очередь обозначенная в заголовке данной статьи, а также ряд других (касающихся личной роли Александра II в проведении реформ, взаимосвязи между ними, их дальнейшей судьбы) еще не получили в литературе однозначной трактовки. Достаточно сослаться на современные западные и российские исследования, авторы которых считают условной и даже искусственной грань между «предреформами» Николая I, «Великими реформами» Александра II и «контрреформами» Александра III, а сам процесс реформ представляют как длительный, охватывающий весь XIX в. [3] Такой подход противостоит иному, более традиционному, в соответствии с которым эпоха реформ ограничена, с одной стороны, крахом николаевской системы с завершением неудачной Восточной (Крымской) войны, а с другой — трагической гибелью Александра II 1 марта 1881 г. В данной статье я попытаюсь дать свое видение сложных, спорных и еще недостаточно решенных в историографии проблем, связанных с историей Великих реформ.

Причины и предпосылки отмены крепостного права

Инициатором преобразований выступала государственная власть и сам Александр II. Что толкнуло самодержавную монархию на отмену крепостного права, веками являвшегося ее фундаментом, — вопрос достаточно выясненный. Поражение в Восточной войне (1853-1856 гг.), прервавшее полуторавековое победоносное продвижение к Черному морю и понесенное на собственной территории, сдача Севастополя, условия Парижского мира 18(30) марта 1856 г., который лишил Россию военного флота и военно-морских баз на Черном море, части Бессарабии и поставил под сомнение престиж России как великой державы, — все это обнажило отставание страны от развитых европейских стран. Устаревшее вооружение и несовременная система комплектования армии, отсутствие железных дорог и телеграфной связи с югом страны (донесения военачальников из Крыма доходили до Зимнего дворца с фельдъегерем за 7 с половиной суток, а телеграфные сообщения об осаде Севастополя — из Парижа, столицы воюющего с Россией государства) и множество других очевидных признаков отсталости страны не оставляли сомнения в неизбежности перемен. «Севастополь ударил по застоявшимся умам», — это крылатое выражение В.О. Ключевского относится ко всем слоям русского общества, не исключая и власть. «Прежняя система отжила свой век», — таков общий приговор одного из недавних апологетов этой системы историка М.П. Погодина [4]. Александр II, воцарившись 19 февраля 1855 г., получил тяжелое наследие.

Позже, после отмены крепостного права, министр финансов М.Х. Рейтерн писал в докладе императору: «Если бы правительство после Крымской войны и пожелало возвратиться к традициям последних времен, то оно встретило бы непреодолимые препятствия, если не в открытом, то, по крайней мере, в пассивном противодействии, которое со временем могло бы даже поколебать преданность народа — широкое основание, на котором зиждется в России монархическое начало» [5]. Но еще ранее, в 1856 г., крупнейший деятель эпохи реформ Н.А. Милютин в своей записке признавал, что дальнейшее сохранение крепостного права в перспективе, лет через 15, может привести к восстанию крестьянства [6]. Объяснение отмены крепостного права ростом крестьянских волнений, преобладавшее в советской историографии, сейчас уже преодолено. В западной литературе концепция «революционной ситуации» и решающей роли крестьянских выступлений, якобы заставивших власть взяться за реформы, подверглась убедительной критике в работах Д. Филда, Т. Эммонса, Д. Байрау, стажировавшихся в 1960-70-х гг. в Московском университете у профессора П.А. Зайончковского [7].

Александр II встал на путь освободительных реформ не в силу своих убеждений, а как военный человек, осознавший уроки Восточной войны, как император и самодержец, для которого превыше всего были престиж и величие державы. Большую роль сыграли и свойства его характера — доброта, сердечность, восприимчивость к идеям гуманизма, бережно привитые ему всей системой воспитания В.А. Жуковского. А.Ф. Тютчева метко определила эту особенность натуры Александра II: «его сердце обладало инстинктом прогресса». Не будучи реформатором по призванию, по темпераменту, Александр II стал им в ответ на потребности времени как человек трезвого ума и доброй воли. Его характер, воспитание, миропонимание способствовали адекватной оценке сложившейся ситуации, принятию нетрадиционных решений, а отсутствие фанатизма, приверженности жесткой политике не мешало искать выход на новых путях в рамках самодержавно-монархического строя и, оставаясь верным заветам предков, короне, начать достаточно радикальные преобразования.

Вскоре после заключения мира, выступая в Москве перед предводителями дворянства, император сказал: «Слухи носятся, что я хочу объявить освобождение крестьян. Я не скажу вам, чтобы я был совершенно против этого. Мы живем в таком веке, что со временем это должно случиться. Я думаю, что вы одного мнения со мною, следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, чем снизу» [8]. Эта знаменитая, хотя и немногословная речь говорит нам о многом и важном в истории реформы 1861 г.: о том, что инициатива исходила от самого Александра II; что он ее навязывал дворянству; что он признавал необходимым опередить инициативу крестьянства, не дожидаясь давления «снизу», т.е. крестьянского движения; что он считался с общим направлением развития века. Дальнейшие события показали, что Александр II не отступил от этой первой заявки на отмену крепостного права. В других обстоятельствах и в другое время, но еще в период интенсивной подготовки Великих реформ, он в несколько поучительном тоне писал Наполеону III 6(8) ноября 1863 г.: «Истинное условие спокойствия в мире заключается не в неподвижности, которая невозможна, и не в шаткости политических сделок <...>, а в практической мудрости, необходимой для того, чтобы примирять историю — этот незыблемый завет прошедшего — с прогрессом — законом настоящего и будущего...» [9]. Эти слова подтверждают уверенность Александра II в правильности взятого им курса на преобразование России, как и многие его собственноручные письма к брату, великому князю Константину Николаевичу, к наместнику на Кавказе и другу князю А.И. Барятинскому [10] и другие материалы. Вообще роль Александра II в Великих реформах в литературе раскрыта еще недостаточно.

Каковы же были предпосылки реформ? Единого мнения об объективных социально-экономических предпосылках отмены крепостного права нет. Советские историки писали о кризисе феодально-крепостнической формации, большинство западных (вслед за П. Струве и А. Гершенкроном) пришли к заключению, что крепостная система хозяйствования накануне реформы 1861 г. была вполне жизнеспособна [11]. Проблема эта, видимо, требует дальнейшего исследования с использованием данных о макро- и микроуровнях социально-экономического развития предреформенных десятилетий. Более бесспорным является влияние на подготовку реформы банковского кризиса конца 1850-х гг., убедительно и всесторонне изученного в работах С. Хока [12].

В работах А. Криспа, А. Скерпана, Б. Линкольна достаточно прояснен также вопрос об экономических мотивах проведения реформы, как их понимали сами реформаторы. В основе их взглядов лежал экономический либерализм, признание роли частной инициативы в развитии экономики. При этом весьма спорным выглядит утверждение, что либеральная бюрократия не знала реалий российской действительности и лишь копировала опыт Запада. Скорее можно сказать, что она учитывала опыт Европы, но применительно к особенностям российской действительности, уклада жизни и традиций, которые ей были хорошо знакомы. Это в первую очередь относится к «Положениям» 19 февраля. Н.А. Милютин в начале 1940-х гг. вместе с А.П. Заблоцким-Десятовским специально были командированы для ознакомления с состоянием крепостной деревни. А.В. Головнин летом 1860 г. был отправлен вел. кн. Константином Николаевичем с той же целью в центральные губернии. К.Д. Кавелин до написания своей записки об освобождении крестьян 1855 г. сам занимался хозяйством и т.д. Вспоминая о выступлении Н.А. Милютина в Редакционных комиссиях в связи с разногласиями по вопросу об общине, П.П. Семенов-Тян-Шанский писал: «воспитанный на экономической европейской литературе, он, однако же, при своем государственном уме и большой восприимчивости усвоил себе знание условий русской народной жизни, внесенное в законодательную работу удачным подбором членов-экспертов» [13].

В целом же благодаря в первую очередь трудам Б. Линкольна ныне ясно, что важной предпосылкой Великих реформ являлось наличие кадров, людей, готовых взять на себя грандиозный труд по преобразованию России, труд, к которому пытались приступить, но который не могли осилить их предшественники в первой половине XIX в. Этот слой прогрессивно мыслящих, интеллигентных людей, объединенных общностью взглядов на задачи предстоящих преобразований и методы их исполнения, начал складываться в недрах бюрократического аппарата николаевского царствования в 1830-е и особенно в 1840-е гг. Он определяется фактически идентичными понятиями «либеральной» или «просвещенной» бюрократии [14]. Очагами ее формирования были министерства (государственных имуществ, внутренних дел, юстиции, морское), разные ведомства, канцелярия Государственного совета. Либеральная бюрократия не была отгорожена от общественных сил страны, она формировалась в содружестве с либеральными общественными деятелями, учеными, литераторами. Связь поддерживалась через личные контакты, общение в кружках и великосветских салонах (особенно великой княгини Елены Павловны), непосредственно на государственной службе. К среде бюрократии в разное время были близки Ю.Ф. Самарин, К.Д. Кавелин, М.Е. Салтыков-Щедрин, П.И. Мельников (Печерский), В.И. Даль и др. Это содружество чиновников (среди которых выделялись Д.А. и Н.А. Милютины), общественных и научных сил нашло выход в созданном в 1845 г. Русском географическом обществе под председательством великого князя Константина Николаевича. Один из знатоков крестьянской реформы 1861 г. Т. Эммонс убежден, что «бюрократический “третий элемент”», сложившийся в недрах николаевского царствования, «безусловно можно считать одной из предпосылок реформ 1860-х годов» [15]. И хотя изучение либеральной бюрократии в отечественной историографии еще далеко не исчерпано, ее ключевая роль в преобразованиях сомнений не вызывает.

Другой такой предпосылкой стали институциональные реформы, проведенные в царствование Александра I, в том числе создание министерств, в которых и выросли кадры будущих реформаторов. Важно отметить также значение наследия М.М. Сперанского, не только поставившего в повестку для крупномасштабные реформы государственного строя при Александре I, но осуществившего упорядочение законодательства при Николае I (создание Полного собрания законов и Свода законов Российской империи), внесшего свою лепту в воспитание и образование будущего царя-освободителя (Сперанский полтора года читал наследнику престола лекции «Беседы о законах»). Заслуживают внимания и реформы в сфере народного просвещения в первой половине XIX в., которые готовили почву для грядущих перемен. Многие деятели Великих реформ вышли из университетов, института правоведения, Царскосельского лицея и др. [16] Сами по себе перечисленные сюжеты достаточно изучены, но в историографии Великих реформ они пока не нашли должного места.

Среди предпосылок отмены крепостного права немаловажное значение имел и накопленный в первой половине XIX в. опыт обсуждения и решения крестьянского вопроса. Указы 1803 г. о вольных хлебопашцах и 1842 г. об обязанных крестьянах, необязательные для помещиков, а потому и малорезультативные, вместе с тем апробировали в законодательстве идеи отмены крепостного права с выкупом земли крестьянами в собственность и неразрывной связи крестьянина с землей. Локальные реформы: отмена крепостного права в прибалтийских губерниях (Лифляндия, Курляндия, Эстляндия) в 1816-1819 гг. и введение инвентарей в Юго-Западном крае (Киевская, Подольская, Волынская губернии) в 1847-1848 гг. были обязательны для помещиков и представляли две модели решения крестьянского вопроса, которые были учтены при подготовке отмены крепостного права. Как и в какой степени — об этом ниже. Реформа государственной деревни, проведенная П.Д. Киселевым в 1837 г., давала решение вопроса об организации и функционировании крестьянского самоуправления. Не остались без внимания и материалы Секретных комитетов (особенно 1835 г. и 1839 г.), которые в 1856 г. были переданы из II Отделения императорской Канцелярии в Министерство внутренних дел, где и началась подготовка отмены крепостного права [17].

Как же соотносится законодательство 1861 г. со сложившимися к середине века предпосылками реформы?

Программа и замысел реформаторов, законодательство 19 февраля 1861 г. и другие Великие реформы

Т. Эммонс справедливо отмечал что «в последнее время историки стали обращать особое внимание на взаимосвязь между реформами 1860-1870-х гг.». Мнение, что крепостное право было «краеугольным камнем» государственного устройства и его атрибутов (армии, права, административного управления), что нельзя было их оставить в неизменном виде, так как они просто не могли функционировать на старой основе, все больше утверждается в историографии и представляется совершенно бесспорным. Однако в этом «сугубо традиционном взгляде» Эммонс видит только «долю правды», так как эта точка зрения «упускает из вида ту самую «идеологию» реформ, которая обычно объединяет все крупные преобразования в одну эпоху и одну систему» [18]. Этот важный вывод заслуживает пристального внимания.

При анализе этого вопроса неизбежно обращение к замыслам реформаторов, их представлению о целях реформ, видению взаимосвязи всех преобразований и перспектив развития России. Без исследования этого пласта истории Великих реформ невозможно оценить их глубину и масштаб, ведь нельзя забывать, что реформы проводились самодержавной монархией, и реформаторы не могли ясно и открыто заявить в законодательстве о своих конечных целях. Поэтому многие принципиальные формулировки Положений 19 февраля 1861 г., Земского положения 1864 г. и других законодательных актов оказались «обернутыми» несколькими слоями непросвечивающей упаковки. В этом смысле, думаю, можно сравнить Великие реформы с «русской матрешкой».

Послушаем одного из выдающихся деятелей Великих реформ, военного министра Александра II, историка и профессора, блистательного мемуариста Д.А. Милютина. В середине 1880-х гг., в отставке, после смерти Александра II и смены правительственного курса, он писал в своих воспоминаниях: «Закон 19 февраля 1861 года не мог остаться отдельным, изолированным актом: это был краеугольный камень общей переработки всего государственного строя».

Милютин считал, что для понимания «нашего государственного перерождения», происходившего в первые 10 лет царствования Александра II, надо рассматривать «ход трех главных реформ», крестьянской, земской и судебной [19]. Первое же обращение В.О. Ключевского к истории отмены крепостного права привело его к еще более общему заключению о взаимосвязи реформ: «Крестьянская реформа была исходным моментом и вместе конечной целью всего преобразовательного дела. С нее предстояло начинать это дело, и все другие реформы, из нее вытекавшие как неизбежные следствия, должны были обеспечить успехи ее исполнения и в успешном ее исполнении сами находили себе опору и оправдание» [20]. Наконец, в современных исследованиях С. Хока и М.Д. Долбилова подготовка проекта выкупной операции в Редакционных комиссиях рассматривается в тесной связи с работой Банковской комиссии [21]. В чем же именно выражалась взаимосвязь реформ?

Помимо мемуарной и эпистолярной литературы, замыслы реформаторов наиболее полно и откровенно раскрываются в неофициальной хронике Редакционных комиссий, которые подготовили кодифицированные проекты «Положений 19 февраля». Это подобная, живая (фактически близкая к стенограмме) запись журналов 409 заседаний за 1 год и 7 месяцев существования этого нетрадиционного, чрезвычайного в истории самодержавия учреждения передает прямую речь выступавших, реплики, шутки, стычки, жесткую полемику сторон [22]. Эта хроника создавалась по инициативе членов Редакционных комиссий, сознававших масштабность стоящих перед ними задач и свою ответственность «перед глазами людей», перед «публикой» и дворянством России, перед лицом Европы [23].

Председатель и члены Редакционных комиссий неоднократно говорили, что, занимаясь крепостной (помещичьей) деревней, они имеют в виду все категории крестьян, т.е. государственных [24], удельных и др., которые по численности превосходили крепостных (все крестьянство составляло более 80% населения). В.А. Черкасский заявлял, что проекты Редакционных комиссий означают «общий переворот» поземельных отношений. Председатель Комиссии Я.И. Ростовцев формулировал задачи еще шире: «Наша обязанность обставить крестьянское дело всеми вопросами, потому что положение об освобождении крестьян должно изменить весь Свод наших законов» [25]. Н.А. Милютин сразу после своей отставки 2 мая 1861 г. писал Черкасскому, выражая опасение за судьбу крестьянского дела: «Теперь нет уже того внутреннего двигателя, который вел неизбежно к перелому — нет Редакционных комиссий, которые пролагали к нему дорогу» (выделено мной. — Л.З.) [26]. Ростовцев вообще считал, что «с 1859 года началось создание русского народа» [27]. Здесь уместно вспомнить о поставленной в начале XIX в. М.М. Сперанским в его неосуществившихся проектах задаче «создать сей народ (свободных людей. — Л.З.), чтобы дать ему потом образ правления» [28].

В «Общей докладной записке к проектам Редакционных комиссий», написанной Самариным и подписанной 23 членами Комиссий на последнем заседании 10 октября 1860 г., раскрывалась концепция законодательства. Особенность реформы в России составители проектов видели в том, чтобы одним законодательным актом решить вопрос об отмене крепостного права и о будущем устройстве поземельных отношений — переходе крестьян на выкуп наделов при сохранении значительной части помещичьего землевладения. Они отмечали: «В других государствах правительства проходили этот путь в несколько приемов и, так сказать, ощупью, потому что он был еще неизведан на практике, и, ступив на него, нельзя было глянуть его до конца. Оттого последовательность мер к постепенному расширению прав и к улучшению быта крепостного сословия почти повсеместно вызывалось непредвиденными общественными кризисами. В этом отношении Россия счастливее. Ей дана возможность, воспользовавшись опытом других земель <...>, обняв сразу весь предстоящий путь от первого приступа к делу до полного прекращения обязательных отношений посредством выкупа земли» [29]. Становится понятным, почему исследование выкупных актов привело Б.Г. Литвака к следующей оценке реформы 1861 г.: «В действительности это был процесс, на начальной грани которого провозглашалось освобождение личности от власти помещика..., а на конечной — создание общинной и подворной поземельной собственности» [30]. Это определение реформы, сделанное на основе количественного изучения массовых источников по ее реализации, свидетельствует о реальном воплощении разработанной реформаторами концепции.

Наиболее последовательно в проектах Редакционных комиссий и в «Положениях» 19 февраля 1861 г. решался вопрос о правовом положении крестьян. Уничтожение сразу же по провозглашении реформы личной зависимости и утрата помещиками вотчинной власти над бывшими крепостными приобщали многомиллионное крестьянство к гражданской жизни, хотя оно и оставалось податным сословием. Вводилось крестьянское общественное самоуправление — волостное и сельское (в основном на основе общины) с выборными от крестьян должностными лицами, сходами, с крестьянским волостным судом. В этой части законодатели многое заимствовали из реформы государственной деревни Киселева. Поставленное под контроль местной администрации, выполнявшее фискальные функции сословное крестьянское самоуправление вместе с тем защищало интересы крестьян от помещиков, а также являлось основой для участия крестьян в новых всесословных институтах — земстве, суде присяжных.

Одновременно с открытием Редакционных комиссий в марте 1859 г. при Министерстве внутренних дел была создана Комиссия для подготовки реформы местного управления под председательством Н.А. Милютина. Ее программа согласовывалась с крестьянской реформой и в дальнейшем легла в основу Земского положения 1 января 1864 г. Только благодаря этому согласованию обеспечивалось участие в земствах крестьян, еще не ставших собственниками земли и потому не обладавших имущественным цензом. Связь с судебной реформой осуществлялась не только благодаря участию крестьян в суде присяжных. Реформаторы создавали для реализации крестьянской реформы совсем новый институт — мировых посредников, призванных регулировать отношения между помещиком и бывшим его крепостным при составлении уставных грамот и выкупных актов, т.е. при фиксации решения земельного вопроса. Будучи дворянами, мировые посредники не избирались корпоративными дворянскими собраниями, а назначались правительственной властью с помощью местной администрации. Тогда, в 1861 г., предполагалось, что через 3 года они уже будут избираться совместно дворянством и свободным крестьянством. И хотя сословность состава не соответствовала общей идеологии Великих реформ, другие принципы деятельности мировых посредников: гласность, несменяемость, а значит и независимость от администрации и сословных организаций, готовили почву для введения мирового суда и нового судопроизводства в России, что и было осуществлено Судебными уставами 1864 г. [31]

Если к перечисленному добавить отмену телесных наказаний 17 апреля (день рождения Александра II) 1863 г., замену рекрутской повинности всесословной воинской обязанностью 1 января 1874 г., реформы народного просвещения, то придется признать, что Великие реформы открывали путь к созданию гражданского общества (хотя такой терминологией реформаторы не пользовались), закладывали основы этого длительного процесса. Они были нацелены на развитие национального самосознания народа, воспитание в нем чувства достоинства, преодоление рабства, укоренившегося в поколениях русского крестьянства.

Сложнее было с решением земельного вопроса, рассчитанным на постепенность, корректировку временем и осложненным критическим финансовым положением страны после неудачной войны. Сами реформаторы твердо придерживались идеи освобождения крестьян с землей за выкуп, что определенно высказано в 1855-1856 гг. в записках Д.А. и Н.А. Милютиных, К.Д. Кавелина, Ю.Ф. Самарина (у последнего — несколько отлично, но также с землей). Однако первый публичный документ начавшейся подготовки реформ — рескрипт Александра II виленскому генерал-губернатору В.И. Назимову 20 ноября 1857 г. — еще не содержал определенного решения земельного вопроса. От него можно было двигаться и к безземельному освобождению и к «вечному» пользованию крестьян наделами. Значение рескрипта и его роль в подготовке отмены крепостного права состояла не в программе, а в самом факте придания гласности правительственных намерений решить затянувшийся и всегда сохранявшийся в глухой секретности крестьянский вопрос. С этого времени гласность становится самостоятельной силой, на которую опирались реформаторы. В частности, труды Редакционных комиссий печатались сразу же по следам заседаний в 3 тыс. экземпляров.

Весь 1858 г. в обществе, в периодике, в дворянских губернских комитетах, в правительственных кругах шла борьба за тот или иной вариант решения крестьянского вопроса — с землей или без земли. Сначала казалось, что остзейская модель (освобождение без земли) побеждает, тем более что и сам император, казалось, склонялся к этому апробированному в прибалтийских губерниях варианту. Однако ряд обстоятельств (длительные и сильные волнения крестьян в Эстляндской губернии, отказ удельных крестьян от освобождения без земли, борьба фракций в губернских дворянских комитетах) к концу 1858 г. склонили его к идее сохранения надельной земли за крестьянами и к принятию программы либеральной бюрократии [32].

Концепция решения земельного вопроса для либерального большинства Редакционных комиссий состояла в обязательном сохранении за всеми помещичьими крестьянами надельной земли сначала в пользовании, а в конечном итоге — в собственности, в сосуществовании в будущем, новом аграрном строе России двух типов хозяйства: крупного помещичьего и мелкого крестьянского. Предполагалось достигнуть этой цели мирным путем, минуя революционные потрясения, характерные для стран Западной и Центральной Европы, в чем усматривалась одна из главных особенностей реформы в России. В опыте европейских стран положительным признавался тот результат, к которому пришла Франция (создание «дробной поземельной собственности»), и тот путь законодательных мер в Пруссии и Австрии, который состоял в выкупе крестьянами земли в собственность при сохранении помещичьего землевладения. При этом ставилась задача избежать издержек прусского варианта — «сосредоточения поземельной собственности в тесном кругу малочисленных владельцев и значительных фермеров» и развития батрачества.

В результате здание реформы было сооружено на основе «существующего факта», т.е. сохранении в собственности дворян земель, находящихся под барской запашкой, а во владении крестьян — дореформенного надела; исчисление повинностей от дореформенных, с некоторым понижением, а величины выкупа — от принятой повинности; участие государства в процессе выкупной операции в качестве кредитора. Выкуп крестьянами надела в собственность признавался конечной целью решения земельного вопроса. Он не был обязательным для помещика. Александр II говорил: «Пока хоть один дворянин будет против выкупа крестьянских наделов, я обязательного выкупа не допущу». Вместе с тем признание «постепенного» и «добровольного» выкупа, т.е. принципа «самофинансирования» выкупной операции объяснялось тяжелым финансовым положением государства. Реформаторы признавали невозможность казенного субсидирования выкупа, хотя в недалекой перспективе эта мера допускалась [33]. Вынужденные считаться с этим непреодолимым в тот момент препятствием, Редакционные комиссии создали внутренний механизм реформы, который обеспечивал непрерывность и неукоснительность ее постепенного движения к реализации поставленных целей. Реформа — процесс. «Вечность» пользования и «неизменность» повинностей (заимствованные из модели инвентарей) буквально толкали помещика к признанию выкупа — единственной развязке этого туго затянутого государством узла. Враги Редакционных комиссий и оппоненты реформаторов внутри них не без основания считали, что обязательный для помещиков выкуп заменен «вынудительным».

У крестьян тоже фактически не оставалось выбора. Ставя целью избежать массовой пролетаризации, сознавая вместе с тем, что экономические условия освобождения тяжелы, и помещики будут стремиться всячески потеснить крестьян, реформаторы внесли в закон статью, запрещающую им отказываться от надела в течение девяти лет (в действительности этот срок затянулся). Той же цели в значительной степени служило и сохранение общины в роли землевладельца (помимо других ее функций, отмеченных выше). Сохраняя общину с ее архаичными правилами переделов крестьянской земли, с круговой порукой и коллективной ответственностью за повинности, реформаторы понимали, что она будет препятствовать свободному развитию самостоятельного крестьянского хозяйства. Однако для начала реформы сохранение института, укоренившегося в организации хозяйства, в сознании и повседневной жизни крестьян, считалось неизбежным. При этом не имелась в виду консервация общины. Выход из нее при определенных условиях предусматривался и со временем должен был расширяться. В среде Редакционных комиссий преобладало мнение, что со временем общинное землевладение уступит место личному, и функции сельского общества сосредоточатся в волости. Безоговорочным сторонником общины заявил себя один Самарин. Выступая перед решающим голосованием о судьбе общины, Н. Милютин говорил, что «по взаимному соглашению» решение этого вопроса еще ранее было «предоставлено времени и самому народу, которому было дано право свободного перехода от одной формы полевладения к другой (от общинной к подворной, личной. — Л.З.), а что от принятия каких бы то ни было искусственных, и тем более насильственных мер к такому переходу законодательство и правительство навсегда отказались, что это решение было одобрено и усвоено самим царем-освободителем» [34].

Эта концепция решения земельного вопроса в целом, хотя и с некоторыми коррективами, внесенными в проекты Редакционных комиссий в Главном комитете по крестьянскому делу и в Государственном совете, была воплощена в Положениях 19 февраля 1861 г. В результате поправок экономические условия реформы стали еще тяжелее в связи с уменьшением величины надела (так называемые «отрезки») и увеличением повинностей, в том числе выкупных платежей [35]. В целом можно согласиться с Эммонсом, который считает, что «сточки зрения государства альтернативы этой программе... практически не было» [36].

Реформаторы понимали тяжесть экономических условий освобождения крестьян. Еще в ходе подготовки реформы Милютин предвидел малоземелье крестьян и считал, что государству придется использовать часть казенных земель если не для ликвидации, то хотя бы для противодействия этому явлению. Но главную задачу он видел в преобразовании финансовой системы, стремясь объединить в своей деятельности три сферы: крестьянский вопрос, местное самоуправление и финансы. Однако попытки его покровителей — вел. кн. Елены Павловны и вел. кн. Константина Николаевича — добиться назначения его на пост министра финансов не увенчались успехом. В начале мая 1866 г., когда в связи с предполагавшейся отставкой М.Х. Рейтерна Александр II обдумывал назначение Милютина, П.А. Шувалов, в свою очередь угрожая отставкой, в личной беседе и в специальной записке смог убедить монарха отказаться от этой мысли [37].

М.Д. Долбилов в своей статье о выкупных проектах 1857-1861 гг. не без основания высказал предположение, что в замыслах реформаторов имелась в виду коренная перестройка выкупной операции в недалеком будущем, на раннем этапе проведения отмены крепостного права. Сведения об этом имеются в дневнике П.А. Валуева [38]. Трудно сейчас восстановить, какими представлялись Н.А. Милютину финансовые реформы, но его брат и соратник Д.А. Милютин оценивая финансовое и экономическое положение середины 1860-х гг., писал спустя 20 лет что нельзя «безгранично увеличивать тяготы налогов, падающих у нас почти исключительно на рабочий, беднейший класс народа, и без того уже доведенный до нищеты» и считал, что «главным делом был коренной пересмотр всей нашей налоговой системы» [39]. В начале 1880-х гг. в направлении реформирования налоговой системы стал двигаться соратник Н.А. Милютина — Н.Х. Бунге. Но это уже другое время. Относительно же 1860 — начала 1970-х гг. приходится констатировать: если правовое положение освобожденных законодательством 1861 г. крестьян закреплялось и расширялось всеми Великими реформами, то в сфере налогообложения и финансов этого не случилось. Надо признать вывод П. Готрелла, что «в пореформенное десятилетие не произошло никаких значительных изменений в налоговой политике» [40], хотя и с оговоркой по поводу такой важной меры как акцизная реформа 1863 г., положившей конец винным откупам и лишившей дворянство привилегий в винокурении. Одновременно введение акцизов способствовало пополнению казны и направлению частных капиталов в сферу производства [41].

Программа реформаторов не предусматривала преобразований высших органов государственной власти, созыва Земского собора или общероссийского представительства. Вместе с тем вопрос о силах, которые поведут реформы дальше, стоял перед либеральной бюрократией и осознавался ею. Еще в записке 1856 г. Н. Милютин возлагал надежды на монархию, которая, выступив с инициативой преобразований, найдет опору в либеральном, просвещенном дворянстве. Это отмечалось и в «Общей докладной записке к проектам Редакционных комиссий» 1860 г. Само создание Редакционных комиссий, более чем на половину состоящих из общественных деятелей (хотя и по назначению) и непосредственно подчиненных через своего председателя Александру II, было в определенной степени осуществлением представлений реформаторов о новой роли самодержавной монархии. Более того, как свидетельствует П.П. Семёнов-Тян-Шанский, «Н.А. Милютин не сомневался в том, что с надлежащим развитием, под покровительством сильной государственной власти, деятельности местных учреждений верховная власть впоследствии сама сознает необходимость призыва себе на помощь, при дальнейшем широком развитии своей законодательной деятельности выборных представителей местных интересов и разделит с ними законодательные функции, как она сделала это теперь впервые созывом местных комитетов и призванием независимых от административной власти лиц — членов-экспертов» [42]. Не случайно М.Т. Лорис-Меликов в 1880-1881 гг. обратился копыту Редакционных комиссий, реформам местного самоуправления, связывая свои планы всесторонних преобразований с опытом Великих реформ. Однако в 1860-х гг. реформаторам не удалось претворить в законодательство все задуманное. Внезапное закрытие Редакционных комиссий в октябре 1860 г., а затем отставка Н.А. Милютина в апреле 1861 г. свидетельствовали о шаткости их общих расчетов.

Мировоззрение реформаторов, видимо, не лишено было утопической веры в безграничную возможность государства направлять ход исторического развития. Н.А. Милютин, с присущей ему проницательностью мгновенно понял возникшую опасность. В декабре того же года он писал брату, военному министру Д.А. Милютину: «необходимо создать мнение, или, пожалуй, партию, серединную, говоря парламентским языком — “le centre”, которой у нас нет, но для которой элементы, очевидно, найдутся. Одно прав[ительст]во может это сделать, и для него самого это будет лучшим средством упрочения». А в апреле 1863 г. в другом письме, вновь возвращаясь к этим мыслям, он с тревогой отмечал: «Нет большего несчастья для России, как выпустить инициативу из рук правительства» [43]. Ставка реформаторов на инициативную роль монархии и либеральную общественность оказалась ненадежной, обнажив просветительские иллюзии, свойственные их поколению. Но других гарантий, кроме необратимости принятого жесткого законодательства, в тогдашней России не существовало.

Законодательство и жизнь: судьба Великих реформ и судьба реформаторов

Деятели Великих реформ принадлежали к поколению, которое верило в будущее и творило его, понимало настоящее, знало прошлое своей страны и учитывало опыт опередивших ее стран. Это было поколение, наделенное редким для российских политиков чувством ответственности перед современниками и потомками, поколение без страха и с надеждой смотревшее вперед, с верой в мирное, нереволюционное преобразование России крепостной в Россию свободную. Насколько оправдались эти надежды?

В историографии ставился вопрос: «В какой степени трактовка десятилетия реформ как периода крутого перелома может быть применима с точки зрения истории экономики?» Ответы различны. Для большинства советских историков реформы — это водораздел, отделяющий период феодализма от периода капитализма, для многих западных исследователей — рубеж между традиционным и современным обществом. П. Готрелл предложил иную интерпретацию. Она состоит в том, что «реформы совпали с периодом ускорения экономического роста, а не положили ему начало <...>. Несомненно, реформы имели большое политическое и социальное значение, но их экономическое влияние следует оценивать весьма осторожно» [44].

Если иметь в виду точный смысл законодательства 1861 г., то надо признать, что оно и не было рассчитано на единовременную перестройку помещичьего и крестьянство хозяйств, тем более — на единовременный переворот в экономике в целом. Время достижения конечной цели реформы — отделения крестьянского хозяйства от помещичьего и образования крестьянской земельной собственности — не устанавливалось, хотя предполагалось, что переход всех крестьян на выкуп совершится через 20 лет. Этот расчет Н. Милютина оправдался с абсолютной точностью: уже к 1870 г. около половины временнобязанных крестьян перешло на выкуп, к 1881 г. их стало 85%, и тогда правительство признало обязательным выкуп для оставшихся 15% [45].

С переходом на выкуп надельной земли крестьяне номинально становились собственниками, однако сам по себе этот юридический статус не означал свободного развития самостоятельного мелкого крестьянского хозяйства, к чему стремились реформаторы. Ряд важных положений реформы, на которые они вынуждены были пойти, затруднял осуществление конечной цели. Вопрос о влиянии отмены крепостного права на развитие помещичьего и крестьянского хозяйства еще недостаточно изучен.

«Отрезки» от дореформенных крестьянских наделов, которых стремились всеми силами избежать реформаторы, в результате нажима консерваторов на проекты Редакционных комиссий стали нормой. Общие средние данные о крестьянском землевладении в целом по европейской России содержатся в исследовании П.А. Зайончковского. Определенная им величина «отрезки» в 20% дореформенного надела общепризнанна в литературе. Однако в последние годы наметились новые подходы к изучению реализации реформы. Региональные исследования проведения в жизнь крестьянской реформы на Севере и Северо-Западе России с применением современных методик обработки таких массовых источников, как уставные грамоты и выкупные акты, привели историков к выводу, что более важным последствием отмены крепостного права была не величина «отрезки» и даже не величина повинностей и выкупных платежей, а «нивелировка наделов, которая нарушала сложившийся уклад ведения хозяйства» [46]. Работа над этим еще не завершена. Параллельно ведется исследование реализации крестьянской реформы в Центрально-черноземном регионе под руководством В.В. Канищева. Подведение общих итогов по России в целом ожидается к 150-летию крестьянской реформы.

Методику исследования С.Г. Кащенко и его наблюдения поддерживает американский историк С. Хок. Более того, он пришел к выводу, что суть процесса наделения крестьян землей состояла в исчезновении как очень больших, так и очень маленьких наделов. Вместе с тем, Хок считает, что результаты реформы нельзя трактовать как «несправедливую государственную политику», имевшую «нежелательные социальные и экономические последствия». Он подверг критике представление о «грабительском характере реформы». Обстоятельно рассматривая ошибочность методики обработки статистических данных и опоры на их среднее значение, Хок полагает что общая стоимость крестьянской надельной земли превышала выплаченные крестьянами выкупные платежи. В результате своего исследования он делает важное заключение, что земельные наделы, которые получило подавляющее большинство крестьян, вели к созданию самообеспечивающегося хозяйства, а отмена крепостного права могла в итоге привести к преобладанию крестьянской семейной фермы в аграрном развитии страны [47].

Эти выводы Хока совершенно расходятся с устоявшимися в литературе представлениями, основанными на результатах многолетних исследований. Признавалось, что организация выкупной операции не обеспечивала условий для создания самостоятельного крестьянского хозяйства. При переходе крестьян на выкуп государство немедленно выплачивало помещику 75-80% выкупной суммы, взимая затем с крестьян этот долг с процентами в виде выкупных платежей. Они должны были взиматься в течение 49 лет, но события 1905 г. положили конец выкупной операции. К тому времени крестьяне успели выплатить государству сумму, вдвое превышавшую изначальный размер выкупа. Высокие платежи препятствовали развитию крестьянского хозяйства. В свою очередь, из суммы, выдававшейся помещикам, государство вычло их старые долги казне. Это наряду с другими причинами затрудняло становление после отмены крепостного права предпринимательского хозяйства на базе помещичьих имений. В итоге значительная часть земли дворян-собственников сдавалась в аренду крестьянам.

В отличие от аграрных преобразований в Австрии и Пруссии, опыт которых учитывался при подготовке законодательства 1861 г., самодержавие не вложило в крестьянскую реформу ни рубля. Напротив, оно сделало ее выгодной для государства. Наряду с малоземельем, обременительными повинностями и выкупными платежами, сдерживала развитие инициативы, самостоятельности, применение новой агротехники в крестьянском хозяйстве община. Вообще следует признать, что, сохраняя общину, Положения 19 февраля в определенной степени расшатывали понятия крестьян о собственности. Кроме того, сохранение переделов земли, круговой поруки, специфических форм землепользования означало закрепление преобладания коллективизма над индивидуализмом, «мы» над «я». Это было более чем существенное отличие от западных моделей аграрных преобразований. Слабость понятий о собственности в сознании нации, слабость позиций собственников открывали путь к усилению бюрократии независимо от либеральных целей реформаторов.

Противоположность ставших традиционными выводов новым подходам, предложенным в современной литературе, приводит к одному несомненному заключению: проблема реализации реформы 1861 г. требует пристального внимания и дальнейших конкретных исследований, в первую очередь региональных. И они уже появляются. Так, Д.В. Ковалев пришел к выводу, что в московском регионе к концу XIX в. развернулся беспрецедентный для России процесс перехода крестьянских общин от традиционного трехпольного хозяйства к интенсивному многопольному с ориентацией на производство новых товарных видов сельскохозяйственной продукции. Вместе с тем, развитие неземледельческих промыслов привело к всплеску промысловой миграции крестьянства. Возникновение противоречия между традиционными социально-правовыми институтами и менявшимися реалиями пореформенной деревни требовало законодательных решений. Это создавало объективные предпосылки для аграрных преобразований П.А. Столыпина [48].

Интересный и перспективный подход к изучению реализации крестьянской реформы на микроуровне наметил А. Уайлдмен. Учитывая не только цифровой материал, но сам текст уставных грамот (всего 22-х, в основном по Саратовской губ.), он пришел к выводу, что «отрезки» производились часто по просьбе самих крестьян, заинтересованных в сокращении повинностей, а не в получении большего участка земли. С другой стороны, нужда в деньгах объясняет нежелание помещиков иногда производить «отрезку» надела даже тогда, когда крестьяне этого требовали. А в целом система максимальных и минимальных наделов, принятая реформой, как считает Уайлдмен, обеспечивала, в первую очередь, финансовые интересы государства [49]. Такой подход позволяет понять не только сам факт состоявшейся сделки, но и мотивацию поведения сторон, их представление о своих хозяйственных интересах. Еще одно направление в изучении реализации реформы намечено в специальном исследовании о крестьянах-дарственниках, их хозяйственном положении по сравнению с вышедшей на выкуп деревней [50].

Разумеется, аграрный сектор после отмены крепостного права развивался. Помещики-предприниматели и часть зажиточных крестьян, сумевших воспользоваться новой ситуацией, в некоторых регионах страны активно развивали товарное хозяйство. Сбор хлеба вырос за вторую половину XIX в. в два раза, хлебный экспорт России — в 5.5 раз (7 324 млн. т). К 1890-м годам на рынок поступало 50% от чистого сбора хлебов. Землевладение постепенно, но неуклонно утрачивало исключительно сословный характер. К началу XX в. дворянство сохранило только 60% своей земельной собственности. Росло землевладение крестьян-предпринимателей. Вместе с тем далеко не для всей массы крестьян товарное рыночное хозяйство стало реальностью.

В правовой сфере сословная обособленность крестьянства, сохранявшаяся по «Положениям» 19 февраля 1861 г., в которой степени преодолевалась при реализации земской и судебной реформ. Сопоставление итогов выборов в уездные земские собрания по 24-м губерниям в трехлетие 1865-1867 гг. с аналогичными сведениями за 1883-1886 гг. свидетельствует, что доля гласных-крестьян была существенной и оставалась примерно на одном уровне (изменившись от 38.8% до 37.6%), хотя и несколько уступала дворянскому представительству (42.5-43.8%) [51]. При этом в большинстве центрально-промышленных, южных степных и юго-восточных губерний социальный состав уездных гласных заметно изменился: выявилась тенденция уменьшения представительства дворян и увеличения крестьян. Еще более интересно, что крестьянское представительство увеличилось в первую очередь за счет крестьян-собственников, в то время как число гласных крестьян-членов сельских обществ — сократилось. Косвенно это свидетельствовало о процессе выделения крестьян-собственников из общей массы, но на отдельных территориях.

В составе судов присяжных также наблюдалось значительное, а в провинции — преобладающее число крестьян (в 20-ти провинциальных губерниях в 1883 г. в составе присяжных заседателей находилось: дворян и чиновников — 14.9%, крестьян — 57.4%, купцов — 9.4%, мещан — 18.3%) [52]. Подавляющая часть присяжных-крестьян не обладала имущественным цензом. Они становились участниками этого института как выборные должностные лица крестьянского общественного самоуправления, созданного Положениями 19 февраля 1861 г.

Вместе с тем наличие волостного, сословно-крестьянского суда создавало дуализм судебной системы, сохраняя изолированность крестьянства. Однако этот факт не дает основания для общего вывода, что крестьянская реформа замедлила интеграцию крестьянства в общегражданскую жизнь и закрепила раскол России на «традиционное» и «вестернизированное» общество [53]. Сословность крестьянского самоуправления и волостной суд в реформе 1861 г. вводились в связи с упразднением вотчиной власти помещика, что и объясняет их целесообразность. Они не были конечной целью законодателя, а только временной, неизбежной структурой на пути к всесословности.

В том же направлении приобщения крестьянства к новой всесословной организации русского общества действовала и такая важная законодательная мера, как отмена рекрутской системы комплектования армии. Хотя Устав 1 января 1874 г. предоставлял преимущества по образованию, тем не менее переход к всесословной воинской повинности стоит в ряду принятых в начале 1860-х гг. Великих реформ. Эта последняя из реформ Александра II состоялась под большим влиянием международной обстановки, опыта европейских войн, наглядно подтвердивших преимущество современной системы комплектования армии, способной к быстрому развертыванию и мобилизации. Велика была и личная роль Александра II, давшего в ноябре 1871 г. согласие на переход к всесословной воинской повинности и не отступившего от своего решения. Во всех остальных сферах государственной жизни реформаторская деятельность с середины 1860-х гг. продолжалась по инерции, без прежней энергии и параллельно с «новеллами», корректирующими уже принятые реформы. Несомненно, что реформаторские усилия самого царя-освободителя с середины 1860-х гг. утратили прежнюю энергию и инициативу. И причин этому было немало. После успешно начатых реформ, победоносного завершения в 1864 г. полувековой Кавказской войны, подавления Польского восстания 1863-1864 гг. и проведения радикальных аграрных и других преобразований в Царстве Польском, восстановления Сейма и конституционного порядка в Финляндии в 1863 г. царь-освободитель столкнулся с неожиданными трудностями и глубокими личными переживаниями. Недовольное отменой крепостного права, русское дворянство заявило свои претензии на политические права; только что открывшиеся земские собрания, особенно Петербургское, проявили самостоятельность, излишнюю в глазах власти [54]. В апреле 1865 г. в возрасте 21 года неожиданно умер наследник престола цесаревич Николай Александрович. 4 апреля 1866 г. Д. Каракозов стрелял в Александра II у ворот Летнего сада. Известие, что Караказов — русский потрясло Александра II больше, чем само покушение. Император потерял вдохновение, которое сопутствовало ему и поддерживало его в первые, самые светлые и плодотворные 10 лет царствования (много свидетельств этому находим в его письмах Барятинскому).

Сказывалась и усталость, накопившаяся за годы стремительных перемен. На Александра II влияли и другие обстоятельства. Трудно было отвергать целесообразность проверки новых институтов жизнью, прежде чем продолжать ускоренными темпами дальнейшее реформирование страны. Не последнюю роль играли и финансовые трудности, которые тормозили реализацию принятых реформ. Следует, наверное, учитывать и тот факт, что внимание Александра II с середины 1860-х гг. в большей степени, чем раньше, было сосредоточено на внешнеполитической обстановке, на войнах в Европе, которые привели к изменению соотношения сил и перекройке границ, к образованию новых государств (объединенной Германии и независимой Италии). Происходящие в эти годы международные события позволили России отказаться от самых тяжелых условий Парижского мира.

Выстрел Каракозова, потрясший и власть, и общество, был использован теми, кто настаивал на торможении реформ, и в этом смысле стал вехой в политике власти. Этот выстрел, как выразился один из современников, «явился вдруг на стороне реакции» [55]. Но ни рескрипт Александра II на имя кн. П.П. Гагарина, ни назначение шефом жандармов и главным начальником III Отделения собственной его императорского величества канцелярии графа П.А. Шувалова не означали еще отказа от принятого в начале царствования курса, не означали неизбежности пересмотра Великих реформ. Скорее можно говорить об утрате Александром II интереса к внутренним преобразованиям. Какую-то роль сыграли и перемены в его личной жизни. С июля 1866 г., спустя два месяца после серебряной свадьбы, им овладела страсть к юной княжне Екатерине Долгорукой, которая вплоть до трагического конца только усиливалась, часто отвлекая от дел и одновременно обременяя тяжестью двойной жизни [56].

Еще в Редакционных комиссиях, когда в сфере реформаторов-единомышленников возникали споры и противоречия, Н. Милютин говорил: «Ошибки всегда и везде возможны, а главное, обстановка такова, что не всего можно достигнуть разом. То же ожидает и нас, и хорошо, если успеем бросить семя, которое вырастет в свое время» [57]. Торопясь воспользоваться благоприятной ситуацией, осуществляя свой титанический труд в предельно сжатые сроки, ценой невероятного напряжения сил, реформаторы понимали, что разработанное ими законодательство потребует дальнейшего развития. Эта задача, как они надеялись, будет осуществляться инициативной монархией. Надежды не оправдались. Оппоненты реформаторов, находившиеся у власти, умело пользовались трудностями реализации реформ и политической ситуацией, чтобы отстаивать свою линию в правительственной политике.

Принявший наследие Н. Милютина по реализации крестьянской, подготовке и проведению земской реформ в качестве министра внутренних дел, его непримиримый оппонент П.А. Валуев сразу же повел атаку на либеральный состав мировых посредников — важнейшее звено крестьянской реформы [58]. Не в силах прямо нарушить «Положения» 19 февраля о несменяемости и независимости мировых посредников, он начал сокращать число мировых участков. Не меньшее влияние политика Валуева имела на падение престижа самой должности посредников: из почетной, привлекавшей людей интеллигентных и мыслящих, она превратилась в заурядную административную функцию. То же явление наблюдалось и при введении других созданных реформами институтов — земства, нового суда. С первых же самостоятельных шагов земских учреждений власть проявила к ним недоверие. «...Само правительство, едва только установив всесословное самоуправление, тут же как будто спохватилось — не сделало ли оно неосторожного шага и с самого приступа к исполнению нового законоположения сочло нужным зорко следить за новыми учреждениями, держать их, так сказать, в узде», — писал Д.А. Милютин. И уже к концу 1865 г. в правительственной политике «вместо постепенного развития и расширения земских учреждений, начались систематические стеснения и обуздания их» [59].

Еще более важно, что крестьянское дело, которое требовало особого внимания и развития заложенных в реформе 1861 г. начал, в течение почти двух десятилетий — до конца 1870-х гг. оказалось на обочине правительственной политики. Возникавшие серьезные проблемы не получали решения. Уже в середине 1860-х гг. М.Х. Рейтерн в своих всеподданнейших докладах обращал внимание на непосильность, разорительность повинностей и выкупных платежей для освобожденных крестьян. Но ни сам министр финансов, ни правительство в целом не предпринимали никаких мер для решения возникавших в ходе реализации крестьянской реформы трудностей, для достижения конечной цели реформы — создания самостоятельного мелкого крестьянского хозяйства. Ставился, но не был решен вопрос об общине. После довольно длительного обсуждения проблем крестьянской земельной собственности в различных ведомствах Комитет министров возложил на министров внутренних дел, финансов и юстиции разработку мер, облегчающих выход крестьян из общины, т.е. расширение статьи 165 Положений 19 февраля. Журнал Комитета министров был утвержден 9 марта 1874 г., но остался под сукном [60].

Наконец, самым слабым звеном в цепи реформ оказались финансы. Рейтерн был слишком узким финансистом, чтобы оценить грандиозный масштаб свершившихся преобразований и место и роль в них финансов. Только после Второй Восточной войны (1877-1878 гг.), крайне осложнившей финансовой положение государства, и в связи с нарастанием общественно-политического недовольства в стране, на фоне покушений террористов Александр II и правительство осознали необходимость продолжения Великих реформ. Эта попытку предпринял М.Т. Лорис-Меликов с согласия и одобрения Александра II. В новейших исследованиях убедительно показано, что программа Лорис-Мсликова была не набором отдельных мер, а определенной «системой», органически связанной с той, которая проводилась в первые десятилетия царствования Александра II. Понимание этой преемственности самим императором выразилось, в частности, в его признании Лорис-Меликову: «Был у меня один человек, который пользовался полным моим доверием. То был Я.И. Ростовцев <...>. Ты имеешь настолько же мое доверие и, может быть, несколько более» [61].

Как и Н.А. Милютин на рубеже 1850-1860-х гг., Лорис-Меликов в конце 1870-х считал приоритетной задачу консолидации русского общества вокруг власти, учитывающей интересы населения и опирающейся на поддержку общественного мнения. Не забывая усиливать полицию, он доказывал, что одними полицейскими мерами победить нигилизм нельзя. «Надо было», — утверждал он, — реформы 60-х годов не только очистить от позднейших урезок и наслоений циркулярного законодательства, но и дать началам, положенным в основу этих реформ, дальнейшее развитие». Программа Лорис-Меликова предусматривала целую систему связанных между собой преобразований. Прежде всего имелась в виду губернская реформа: реорганизация местных административных и общественных учреждений, снимающая антагонизм между земством и администрацией; преобразование полиции на местах. Значительное место в программе занимало улучшение положения крестьян: был отменен соляной налог, получено согласие императора на снижение выкупных платежей, поставлен вопрос о «дополнении по указаниям опыта Положений 19 февраля» (речь шла об «устройстве льготного кредита для облегчения крестьянам покупки земли» и о «правильной организации переселений»), планировалось также преобразование податной и паспортной систем. Особое внимание Лорис-Меликов уделял положению на окраинах империи, полагая, что «связь частей в России еще очень слаба» и поэтому пытаясь нащупать более гибкую линию, в первую очередь, в Польше, на которую предполагалось «распространить блага общественных реформ».

Для реализации этой программы предполагалось создать Подготовительные комиссии по образцу Редакционных комиссий 1859-1860 гг., а затем созвать Общую комиссию при Государственном совете с участием представителей земств и городского самоуправления. Об этом говорилось в докладе Лорис-Меликова, который в литературе принято называть «конституцией» (хотя и в кавычках) и который А.В. Мамонов считает возвращением (и развитием, скажем от себя) к концепции инициативной монархии Н.А. Милютина. 1 марта 1881 г. Александр II одобрил проект правительственного сообщения о предстоящих реформах, но через несколько часов после этого погиб. Вместе с ним навсегда погибла и программа развития Великих реформ, хотя отдельные ее звенья, вне связи с ее общими целями и задачами, сформулированными и поставленными Лорис-Меликовым, все же были реализованы одним из деятелей Великих реформ — Н.Х. Бунге.

В 1881-1886 гг. на посту министра финансов Бунге проводил широкие, хотя и умеренные социально-экономические реформы. В институте крестьянского землевладения он видел «консервативный оплот современной цивилизации», гарантию стабильности и социального спокойствия [62]. Он осуществил намеченное еще Лорис-Меликовым понижение выкупных платежей, завершил начатую в 1866 г. реформу государственной деревни признанием выкупа крестьянами земли в собственность, создал фабричную инспекцию с целью контроля и регулирования взаимоотношений рабочих и предпринимателей, что было важным шагом в общем движении самодержавной монархии к правовому государству. Бунге начал поэтапную отмену подушной подати — модернизацию налогообложения, которая не была продолжена после его отставки (подоходный налог был введен только в 1917 г. Временным правительством). Он организовал крупнейшие ипотечные банки — Крестьянский и Дворянский, а в своей финансовой политике вступил на путь накопления золотого запаса с целью введения золотого монометаллизма, продолженный его преемником И.А. Вышнеградским и завершенный С.Ю. Витте.

Реформы Бунге продолжали Великие реформы и во многом предвосхищали инициативы Витте и П.А. Столыпина. Однако в отличие от Великих реформ и программы Лорис-Меликова, они не охватывали многих сфер внутренней политики и проводились в иной ситуации и в иную эпоху. Социально-экономические преобразования Бунге, направленные на продолжение и развитие крестьянской реформы, на задержавшуюся модернизацию банковской и налоговой систем, проходили на фоне контрреформ: народного образования, земства, крестьянского самоуправления (введение института земских начальников), ограничения самостоятельности местного самоуправления, усиления контроля над ним администрации, попятного движения от всесословности к сословности — привилегиям дворянства, консервации патриархальных норм крестьянской жизни, укреплению общины и обособленности крестьянства. Закон 14 декабря 1893 г. лишал крестьян права требовать выдела своего участка из общинного землевладения после внесения всей выкупной суммы, данного им статьей 165 «Положений» 19 февраля 1861 г. Этим закрывалась реальная возможность освобождения крестьян от власти «мира» и утверждения прав частной собственности крестьян на надельную землю. Наряду с консервацией общины, законом 1886 г. «О порядке разрешения семейных разделов» укреплялась патриархальная власть главы большой крестьянской семьи. Все эти меры не соответствовали проводимой Бунге социально-экономической политике, более того, они ставили преграды на пути создания правового государства и гражданского общества.

К концу XIX — началу XX вв. возможность продолжения реформ, решительно и радикально начатых отменой крепостного права, была упущена, что поняли и почувствовали немногие из оставшихся в живых реформаторов. Россия вступала в XX в. — век революций и потрясений, которых они так стремились избежать. Уже в первые месяцы революции 1905 г., во время обсуждения Булыгинского проекта, 70-летние старцы, в прошлом видные сановники, обладавшие богатым опытом службы при трех императорах, считая свои карьеры завершенными, давали Великим реформам независимую и реалистическую оценку. Это были не реформаторы, но свидетели и современники, участники реализации реформ: К.И. Пален, А.А. и П.А. Сабуровы, А.Н. Куломзин. Они подали записку, объявлявшую «роковым недоразумением» мысль о том, что причиной 1 марта 1881 г. была «освободительная политика царя-преобразователя», критиковали «длительное за последние 25 лет стремление правительства к ограничению тех льгот и преимуществ, которые дарованы были России в эпоху реформ Александра II» [63].

Революция вырвала у самодержавия Манифест 17 октября, принудила к созданию первого российского парламента и объединенного правительства. На волне революционных событий и в борьбе с ними поднялся последний реформатор самодержавия — П.А. Столыпин. Не ограничиваясь жестокими полицейскими мерами борьбы с террором, он разработал и начал реализацию широких масштабных преобразований. На первом месте, как и в 1860-х годах, была аграрная реформа, открывшая крестьянам выход из общины, предполагавшая укрепление крестьянского землевладения в частную собственность и возможность организованных властью переселений. Эти первостепенные преобразования предполагалось сочетать с расширением местного самоуправления, распространением реформ на окраины империи. Однако замыслы его остались нереализованными. Столыпин был убит в Киеве в 1911 г., куда он отправился на торжественное открытие памятника царю-освободителю в связи с полувековым юбилеем отмены крепостного права. Последняя возможность преобразований еще раз оказалась упущенной. Россия вскоре вступила в Первую мировую войну и пережила революцию, которая смела самодержавие и потрясла мир.

Великие реформы, органично связанные с социально-экономическими и политическими процессами первой половины XIX в., являлись вместе с тем переломом, поворотным пунктом в истории России. Не предусматривая и не обеспечивая одномоментного переворота во всех сферах государственной жизни, они закладывали для этого переворота фундамент и исключали возможность реставрации дореформенных порядков. В результате преобразований «заколебался основной принцип русской жизни — связь прогресса с крепостничеством» [64]. Модернизация России продолжалась на новой основе — освобожденного от крепостного права труда, развития частной инициативы, зарождения гражданского общества. В этом контексте 1861 г. — рубеж, точка отсчета, с которых «начинается новая история, новая эпоха России», как восприняли тогда же отмену крепостного права многие современники, а позже — оценили многие историки. Однако степень, глубина произошедшего перелома еще далеко не выяснена, и в этом направлении исследователям еще многое предстоит сделать.

Среди вопросов, требующих внимания, — изучение жизни самих деятелей Великих реформ и реальных обстоятельств, в которых они творили, их замыслов. Наверное, стоит больше прислушаться к употреблявшимся ими терминам, понятиям, к их восприятию действительности. Например, важно понять, каким представлялся им «новый строй аграрных отношений», который должен был стать итогом реализации крестьянской реформы, каким виделось сосуществование помещичьего и крестьянского хозяйств в будущем. Внимания заслуживает и представление реформаторов о реформах как процессе, который требует постоянной корректировки властью, выступившей инициатором фундаментальных преобразований. Несомненно, при изучении Великих реформ, так же как и контрреформ, возникает задача дифференцированного подхода к различным этапам и «уровням» преобразовательного процесса: идеологии, лежавшей в основе намеченных преобразований, первоначальным проектам законов, принятым законам (существенно от них отличавшимся) и, наконец, характеру их реализации, проверке жизнью.

Такой подход позволит избежать той прямолинейности в оценках Великих реформ, которая порой заметна в историографии, когда подчеркивается то непроходимая пропасть между эпохами, то полная непрерывность в поступательном движении самодержавия по пути преобразований. Несомненная связь отмены крепостного права с опытом предшествовавшего законодательства, традициями и укладом дореформенного строя не противоречит представлению о начатом реформами перевороте в разных сферах жизни страны. С другой стороны, признание неизбежности корректировки реформ и наличия прагматических целей законодательства 1880-1890-х гг. не снимает принципиального отличия Великих реформ от контрреформ. Да, Положение 1890 г. не означало радикального изменения Земской реформы 1864 г., как это первоначально планировалось. Жизнь же и вовсе нейтрализовала принятые консервативные поправки. Да, система крестьянского самоуправления требовала законодательных мер для ее укрепления, а волостной суд — согласованности с общесословными структурами нового судоустройства. Но вряд ли можно абстрагироваться от коренного отличия внутриполитического курса 1850-1860-х и рубежа 1870-1880-х гг. от политики 1880-х гг.

Идеологическая установка Д.А. Толстого на пересмотр Великих реформ, пусть далеко не полностью реализованная в законодательстве, но вполне удавшаяся в реформах народного просвещения и цензуры, создавала пропасть между властью и передовой интеллигенцией. Последствия этого явления грозно проявились в событиях начала XX в. Совместная работа либеральной бюрократии и либеральных общественных сил на рубеже 1850-1860-х и 1870-1880-х гг. осталась в прошлом, как и системный подход к реформам, характерный для Н. Милютина, а затем — для Лорис-Меликова и их соратников. В 1880-е гг. Бунге продолжал дело Великих реформ, а Толстой и Победоносцев его пересматривали. Так что, если правомерно говорить об «эпохе Великих реформ», то об «эпохе контрреформ», о согласованности разных аспектов внутриполитического курса Александра Ш говорить не приходится.

Курс на незыблемость самодержавия, провозглашенный Манифестом 29 апреля 1881 г. и подкрепленный указом 14 августа 1881 г. об «усиленной охране», означал утрату властью инициативы в осуществлении крупномасштабных реформ. Эта инициатива перешла к общественным силам. Когда Столыпин попытался вернуть ее власти, ему не хватило 20 лет, которые самодержавие потеряло в конце XIX в.

Хотелось бы подчеркнуть и еще одну проблему. Старая и новая, российская и западная историография накопила богатый фактический материал, много ценных выводов и наблюдений. Но эти достижения остаются разрозненными, изолированными. Сопоставление результатов изучения «институциональной» и «социальной» истории, сопоставление работ по различным реформам, более внимательное отношение к уже утвердившимся в историографии знаниям вместе с расширением круга источников может дать новые подходы, новые ответы на поставленный в заголовке данной статьи вопрос.

Примечания

[1] См.: Эйдельман Н.Я. «Революция сверху» в России. М., 1989; Эммонс Т. «Революция сверху» в России: размышления о книге Н. Эйдельмана и о другом // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996. С. 365-386; Литвак Б.Г. Переворот 1861 года в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива. М., 1991.

[2] Великие реформы в России. 1856-1874 / Под ред. Л.Г. Захаровой. Б. Эклофа, Дж. Бушнелла. М., 1992. (Американская версия книги: Russia’s Great Reforms, 1855-1881. Edited by Ben Eklof, John Bushnell, and Larissa Zakharova. Indiana University Press, 1994). Обе книги изданы по материалам международной конференции, состоявшейся в 1989 г. в Пенсильванском университете (Филадельфия, США).

[3] См. напр.: Freeze G. The Parish Clergy in Nineteenth Century Russia. Crisis, Reform, Counter-reform. Princeton, 1983. P. XXX; Готрелл П. Значение Великих реформ в экономике России // Великие реформы в России 1856-1874. М., 1992. С. 106-126.

[4] Погодин М.П. Историко-политические письма и записки в продолжение Крымской войны. М., 1874. С. 315.

[5] РГИА, ф. 560, оп. 14, д. 284, л. 1.

[6] ГА РФ, ф. 722, оп. 1, д. 230, л. 1-22.

[7] Field D. The Reforms of the 1860s // Windows of the Russian Past. Essays on Soviet Historiography since Stalin. Columbus, 1978. P. 89-104; Emmons T. The Peasant and the Emancipation // The Peasant in Nineteenth-Century Russia. Stanford, 1968. P. 41-71; Байpay Д. Аграрная структура и крестьянский протест: к условиям освобождения крестьян в 1861 году // Новейшие подходы к изучению истории России и СССР в современной западноевропейской историографии. Ярославль, 1997. С. 3—51.

[8] Голос минувшего. 1916. № 5-6. С. 393. См.: 3ахарова Л.Г. Александр II. 1855-1881 // Романовы. Исторические портреты. М., 1997. С. 404-190.

[9] Цит. по: Милютин Д.А. Воспоминания. 1863-1864. М., 2003. С. 319.

[10] 1857-1861. Переписка императора Александра II с великим князем Константином Николаевичем, Дневник великого князя Константина Николаевича. М, 1994; The Politics of Autocracy. Letters of Alexander II to Prince A.I. Baryatinskii. 1857-1864. Edited with an Historical Essay by Alfred Rieber. Paris, 1966.

[11] Итоги историографии по этому вопросу см.: Готрелл П. Указ. соч.

[12] Хок С. Банковский кризис, крестьянская реформа и выкупная операция в России. 1857-1861 // Великие реформы в России... С. 95-105.

[13] Семенов-Тян-Шанский П.П. Мемуары. Т. IV. Эпоха освобождения крестьян в России, 1857-1861. Пг., 1915. С. 166.

[14] Термин «просвещенная бюрократия» признан в западной литературе, «либеральная бюрократия» — в отечественной. См.: Lincoln W.B. In the Vanguard of Reform: Russia’s Enlightened Bureaucrats 1825-1861. Illinois, 1982; Wortman R.S. The Development of Russian Legal Consciousness. Chicago, 1976 (русский перевод — Уортман Р.С. Властители и судии. Развитие правового сознания в императорской России. М., 2004); Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России. 1856-1861. М., 1984.

[15] Эммонс Т. «Революция сверху» в России. С. 380.

[16] В этой области много сделано за последние годы Ф.А. Петровым. См.: Петров Ф.А. Российские университеты в первой половине XIX века и формирование системы университетского образования». В 5 кн. М., 1996-2003; его же. Российские университеты 40-х годов XIX века и деятели Великих реформ // П.А. Зайончкоиский. 1904-1983 гг. Статьи, публикации и воспоминания о нем. М., 1998. С. 205-219.

[17] См.: Дружинин М.Н. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева Т. I. M., 1946, Т. II. М., 1957; его же. Русская деревня на переломе. 1861-1880 гг. М., 1978; Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989. С. 101-146; его же. Тайные страницы истории самодержавия. М,. 1990.

[18] Эммонс Т. «Революция сверху» в России. С. 383.

[19] ОР РГБ, ф. 169, карт. 15, ед. хр. 3, л. 9.

[20] Ключевский В.О. Соч. в 9 т. Т. 5. М., 1989. С. 430.

[21] Долбнлов М.Д. Проекты выкупной операции 1857-1861 гг.: к оценке творчества реформаторской команды // Отечественная история. 2000. № 2. С. 15-33; Хок С. Указ. соч.

[22] Освобождение крестьян в царствование императора Александра II. Хроника деятельности Редакционных комиссий по крестьянскому делу Н.П. Семенова (далее — Хроника Н.П. Семенова). В 3 т. СПб., 1889-1892. Подготовка крестьянской реформы в Редакционных комиссиях проанализирована в трудах: Field D. The End of Serfdom. Nobility and Bureaucracy in Russia. 1855-1861. Harvard University Press, 1976; Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права.

[23] Хроника Н.П. Семенова. Т. 3. Ч. I. С. 487, 183.

[24] В недавно вышедшей обстоятельной статье М.Д. Долбплова раскрывается новый для нашей историографии сюжет о разработке модели земельной реформы для государственных крестьян в Министерстве государственных нмуществ под руководством М.Н. Муравьева именно в период подготовки «Положений» 19 февраля. Проект МГИ интересен, как считает автор, тем, что он «последовательнее», чем проект Редакционных комиссий и законодательство 1861 г. о помещичьих крестьянах «определяет мелкую земельную собственность, через агрохозяйственные реалии, представляет право собственности как фактор мелкого конкурентоспособного аграрного производства». Эта постановка вопроса и приведенный материал заслуживают внимания, хотя выводы автора и небесспорны. См.: Долбилов М.Д. Земельная собственность и освобождение крестьян // Собственность на землю в России: история и современность. М.. 2002. С. 45-153.

[25] Хроника Н.П. Семенова. Т. 3. Ч. 1. С. 208.

[26] РГИА, ф. 869, оп. 1, д. 1149, л. 246.

[27] Бородкин М. История Финляндии. Время императора Александра II. СПб., 1908. С. 152.

[28] Сперанский М.М. Записка «О коренных законах государства» 1802 г. // Сперанский М.М. Проекты и записки. М.; Л., 1961. С. 43.

[29] Первое издание материалов Редакционных комиссий для составления положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости (далее — Материалы Редакционных комиссий). Ч. XVIII. СПб., 1860. С. 3-6.

[30] Литвак Б.Г. Русская деревня в реформе 1861 г. М., 1972. С. 407.

[31] Здесь и ниже, где речь пойдет о решении крестьянского вопроса в реформе 1861 г., материал приводится по работам: Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права; ее же. Самодержавие, бюрократия и реформы 60-х годов XIX в. в России // Вопросы истории. 1989. № 10. С. 3-24; ее же. Самодержавие и реформы в России 1861-1874 // Великие реформы 1856-1874. С. 24-43

.

[32] См.: Захарова Л.Г. Значение крестьянских волнений в 1858 г. в Эстонии в истории подготовки крепостного права в России // Известия Академии наук Эстонской ССР. Вып. 33. Таллин, 1984. С. 24-26.

[33] См.: Долбилов М.Д. Проекты выкупной операции...: Xок С. Указ. соч.

[34] Семенов-Тян-Шанскнй П.П. Мемуары. Т. IV. С. 166.

[35] 3айончковский П.А. Отмена крепостного права в России. Изд. 3, М., 1968. С. 232-259.

[36] Эммонс Т. «Революция сверху» в России. С. 38 I.

[37] Валуев П.А. Дневник. Т. И. М., 1961. С. 123; ГА РФ, ф. 583, оп. 1. д. 19, л. 173-176 (текст из рукописного дневника А.А. Половцова предоставлен А.В. Мамоновым).

[38] Долбилов М.Д. Проекты выкупной операции... С. 30; Дневник П.А. Валуева. Т. I. С. 334.

[39] ОР РГБ ф. 169, карт. 16, ед. хр. 1, л. 662.

[40] Готрелл П. Указ. соч. С. 121.

[41] См.: Крисчн Д. Забытая реформа: отмена винных откупов в России // Великие реформы в России... С. 126-139.

[42] Семенов-Тян-Шанский П.П. Мемуары. Т. IV. С. 197.

[43] ОР РГБ, ф. 169. карт. 69, ед. хр. 11, л. 9-11; Российский архив. Вып. 1. М., 1994. С. 97.

[44] Готрелл П. Указ. соч. С. 124.

[45] Здесь и далее цифровой материал о реализации реформы 1861 г. приводится по: Занончковский П.А. Отмена крепостного права в России; его же. Проведение в жизнь крестьянской реформы. М., 1958. К сожалению, и сегодня, спустя почти полвека после издания трудов Зайончковского, мы не располагаем новыми общими данными, полученными на основе сплошного изучения массовых источников с применением современных методов обработки статистических материалов. Они имеются только по отдельным регионам.

[46] Кащенко С.Г. Некоторые вопросы методики изучения реализации реформы 19 февраля 1861 г. в исследованиях П.А. Зайончковского // Отечественная история. 2004. № 4.

[47] Hock S.L. Did Russia’s Emancipated Serf Really Pay too Much for too Little Land? Statistical Anomalies and Long-tailed Distributions // Slavic Review. 2004. Vol. 63. № 2. P. 247-274.

[48] Ковалев Д.В. Аграрные преобразования и крестьянство столичного региона в первой четверти XX в. М., 2004. С. 258-261.

[49] WiIdman А.К. The Defining Moment: Land Charters and the Post-Emancipation Agrarian Settlement in Russia, 1861-1863. Pittsburgh, 1996.

[50] См.:Бурдина О.Н. Крестьяне-дарственники в России. 1861-1917. M., 1996.

[51] См.: Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г. М., 1968. С. 13-27 и приложения 1-5. С. 166-171.

[52] См.: Афанасьев А.К. Присяжные заседатели в России 1866-1885 гг. // Великие реформы 1856-1874. С. 184-202.

[53] Рintnеr W. Reform Ability in the Age of Reform and Counter-reform // Reforms in Russia and the USSR. Urbana, 1989. P. 83-106.

[54] См.: Христофоров И.А. «Аристократическая» оппозиция Великим реформам. Конец 1850 — середина 1870-х гг. М., 2002. С. 172-176.

[55] Васильчиков А.И. Тайная полиция в России // Там же. Приложение. С. 333.

[56] См.: Захарова Л.Г. Александр II и место России в мире // Новая и новейшая история. 2005 (в печати).

[57] Трубецкая О. Материалы для биографии кн. В.А. Черкасского. Т. I. Кн. 2. Ч. 3. М., 1902. С. 43.

[58] См.: Устьянцева М.Ф. Институт мировых посредников в крестьянской реформе // Великие реформы в России. 1856-1874. С. 170-171.

[59] ОР РГБ, ф. 169. карт. 15, ед. хр. 2, л. 16, 92-93.

[60] Чернуха В.Г. Крестьянский вопрос в правительственной политике России (60-е-70-е гг. XIX в.). Л., 1973. С. 162-163, 170.

[61] Мамонов А.В. Граф М.Т. Лорис-Меликов: к характеристике взглядов и государственной деятельности // Отечественная история. 2001. № 4. С. 32-50. Программа Лорис-Меликова далее излагается по этой статье.

[62] Материал о Н.Х. Бунге дан по: Степанов В.Л. Н.Х. Бунге. Судьба реформатора. М., 1998.

[63] Ганелин Р.Ш. Политические уроки освободительного движения в оценке старейших царских бюрократов // Освободительное движение в России. Саратов, 1991. Вып. 14. С. 122-136.

[64] Гроссман В. Все течет... //Судьбы крестьянства. М., 1996. С. 526