Культурное, экономическое и политическое развитие Бретани в 1901-1940 годах

.

Николай Крюков

Прежде всего, нужно сказать о подходе, которого я придерживался во время написания этой статьи. Считаю очень важным то, что ввиду острой актуальности вопроса сепаратизма и национализма во многих странах мира, в том числе и в России, в данном исследовании я старался придерживаться нейтральной позиции, выступая в роли беспристрастного наблюдателя. По-моему, в настоящее время не совсем корректно делать упор на национальную составляющую общественно-политической жизни, так как мировой социум уже нивелировался до такой степени, когда национальные элементы приходится восстанавливать в культурном наследии народов мира. Поиск «национального элемента» в политике, таким образом, является не чем иным, как разжиганием межнациональной розни. В данной статье, в частности, я попытаюсь показать, насколько губителен этот процесс даже в сравнительно небольших размерах. В конце концов, страдают всегда ни в чём не повинные люди.

Таким образом, нужно строго разграничить понятия «бретонский национализм» и «бретонское самосознание». В первом случае мы должны подразумевать людей, для которых в первую очередь важна политическая деятельность – манифестации, демонстрации, митинги, иногда даже теракты и вооружённые выступления. Националисты всегда пытаются добиться своих целей путём политической борьбы, иногда даже прямой агрессии. С другой стороны, одними политическими выступлениями можно добиться далеко не всего. Как пример можно привести многие страны Третьего мира, которые в своё время добились независимости от колониальных властей, но погрязли в межнациональной борьбе. В результате того, что национальное самосознание там находится на стадии формирования, культурное, а вместе с ним и экономическое развитие идёт очень медленно.

В случае с национальным самосознанием мы, наоборот, видим людей, совершенно не интересующихся политической жизнью. Их интересы сосредоточены в культурной сфере, их усилия направлены на развитие духовной жизни, а их цель – прогресс в культурном развитии народа. Таким образом, можно сказать, что термины «бретонский национализм» и «бретонское самосознание» по сути своей противоположны, и их ни в коем случае нельзя смешивать.

Начнём с того, что Бретань в конце XIX – начале XX века относилась к числу самых отсталых регионов Франции. Находясь в т.н. «группе северо-запада», по общему уровню экономического развития она опережала только Вандею — традиционно самый отсталый в экономическом плане регион Франции, населённый тогда почти только крестьянами.

Изолированность региона от основных промышленных центров только усиливала его экономическую отсталость. Такое положение подчёркнул П. А. Кропоткин в своей работе «Хлеб и Воля» (1892)

«Запад и восток Франции, её юго-запад и северо-восток, её центральное плато и долина Роны остаются отдельными мирами. И это различие резко выступает не только среди сельского населения этих областей (сельский полупромышленный крестьянин Юры и бретонский крестьянин — две разные народности), но и среди городского населения. Сравните только Марсель или Сент-Этьен и Руан — с Ренном, где власть попов и вера в короля удержались ещё поныне.

Изолированности способствовала также языковая граница, отделяющая Нижнюю Бретань, где в то время население почти поголовно говорило на бретонском языке и не понимало французского языка, от Верхней Бретани, где тоже не говорили по-французски, но использовали «галло» — местный диалект, мало отличавшийся от французского языка середины XVII века. Эта граница буквально «разрезала» регион надвое, проходя восточнее линии Сен-Брие – Ванн, а её существование приводило к ещё большему отставанию в экономическом плане Нижней Бретани от Верхней Бретани, имевшей больше преимуществ в экономическом развитии.

Правящие круги Франции по-своему решали проблему существования этого, по сути, двойного языкового барьера. Национальный вопрос решался с помощью министерства образования, запретившего в 1885 году использовать в государственных школах какой-либо язык, кроме французского. В результате даже сельским учителям Нижней Бретани, владевшим бретонским лучше французского, приходилось наказывать детей за то, что они говорили на родном языке; родителям приходилось запрещать детям обращаться к ним по-бретонски, а энтузиасты-одиночки, устраивавшие на свои средства курсы изучения бретонского языка, попадали за это в тюрьму. Бретонский язык был также изъят и из экономической сферы применения: с 1901 года все документы экономического характера во Франции, включая долговые расписки и судовые журналы, должны были быть написаны исключительно на французском языке.

Таким образом, довоенное положение бретонской культуры во Франции было весьма плачевным. Бретонский язык не преподавали в школах, на нём почти не издавалась литература, практически отсутствовали и периодические издания. И это притом, что бретоноязычное население трёх департаментов составляло более 1000 000 человек и занимало большую часть полуострова

Причиной такого положения стала национальная политика, проводившаяся правящими кругами во Франции с 1830-х по 1960-е годы. От неё сильно пострадали проживающие в стране народы – фламандцы, баски, провансальцы, эльзасцы, ну и, конечно, бретонцы. Оправданием такой политики служила следующая фраза: «Если Франция желает оставаться великой страной, то она должна устанавливать там, где только может, свой язык, обычаи, флаг, войска и свой дух ».

Положение бретонцев усугубляла невозможность эмиграции в те места, где бы их не дискриминировали по национально-языковому принципу. Если баски получали культурную (и материальную) подпитку от своих соплеменников на территории Испании, фламандцы и эльзасцы – в Бельгии и Германии соответственно, то, например, провансальцам пришлось туго – они массами эмигрировали на юго-запад, в мятежную тогда Каталонию (они-то как раз и выступили ядром многочисленных партий каталонских националистов).

У бретонцев же не было такого места, где бы их приняли с радостью. Многим пришлось уехать на заработки в Париж ввиду невозможности прокормить свои семьи дома .

Любители родной культуры и просто обеспеченные кельтоманы наведывались в Уэльс, где получали мощную духовную подпитку. Мало того, пример Уэльса постоянно вдохновлял бретонцев на достаточно смелые решения. Можно сказать, что бретонское самосознание в его современном смысле появилось во многом благодаря поездкам де ля Виллемарке на Айстедвод в 1830-х годах (именно там, на конкурсе певцов в Фестиниоге бретонцы получали звание бардов) и участию бретонцев в создании «Плайд Кимры». А уж про бретонский национализм и говорить не стоит – он с самого начала был делом рук людей, во всём бравших пример с Уэльса.

Как бы то ни было, в Уэльсе, как и практически во всей остальной Великобритании (кроме отдельных районов юга Англии, от Лондона до Корнуолла) бретонцы осесть не могли. Будучи католиками, они не захотели быть ассимилированными в протестантском окружении. Тем не менее, несколько десятков зажиточных семей поселились в разное время в Лондоне (в основном в католическом квартале Сохо), где с удивлением узнавали, что бретонцы оседали в Англии и её столице начиная с 1066 года.

Некоторые воинственно настроенные бретонские националисты уезжали в Германию, где многие из них позже вступили в состав кайзеровской армии и воевали против своих соплеменников-бретонцев на Западном фронте в Первую мировую войну. Но основной поток бретонцев, по тем или иным причинам не нашедших себе места на родине, направлялся в Америку – в основном в Канаду, США, Аргентину, Чили, Уругвай и Бразилию. Путь в Аргентину для бретонцев опять же «протоптали» валлийцы, образовавшие свою колонию в Патагонии ещё в 1865 году.

Бретонцы приезжали на поселение очень малочисленными и компактными группами, а их стремление не быть впоследствии ассимилированными породило бретонские землячества. Самые крупные в начале века существовали в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Монреале, Торонто, Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айресе. Бретонцы старались селиться в католическом окружении (ведь сама мысль, что его дети или внуки будут исповедовать другую веру, была для убеждённых католиков, какими являлись бретонцы начала XX века, невыносимой), работали обычно моряками или лесорубами (в Квебеке и других провинциях Канады до сих пор сохранились посёлки бретонских лесорубов). Многие бретонцы шли работать на фабрики и заводы (особенно в США и Аргентине).

Несмотря на внушительные размеры эмиграции, экономическое развитие Бретани в конце XIX – начале XX века происходило бурными темпами. Основные направления были следующими:

1. В промышленном развитии упор делался, прежде всего, на развитие старых индустриальных районов, крупнейшими из которых были комплекс Атлантической Луары (Нант – Сен-Назер) и Реннский промышленный узел. В Нижней Бретани шло развитие портовых комплексов, крупнейшими из которых были Лорьян и Брест.Развивались также и новые отрасли промышленности, например, самолётостроение (в 1910 году братья Анри и Морис Фарман начинают выпускать военные самолёты на построенном ими авиазаводе в Вийянкуре близ Ренна)

2. В сельском хозяйстве существовала тенденция к интенсификации производства и усиления внутрирегиональной специализации по коммунам (сельским общинам) и кантонам (церковным приходам).

3. Рыболовство, всегда существовавшее в Бретани как отдельный сектор экономики, получило в это время стимул к интенсивному развитию. Благодаря созданию ряда крупных рыболовных компаний, владевших также консервными заводами, резко возрос общий регистровый брутто-тоннаж бретонского рыболовного флота, количество рыбаков и область рыбного лова. Достаточно сказать, что в начале XX века 53% всех моряков и 68% рыболовов Франции составляли бретонские рыболовы (и китобои), ходившие за треской, сельдем, тунцом, лососем и сардинами по всей Атлантике — от Исландии и Баффиновой Земли до Огненной Земли и островов Кергелен, где у них имелись китобойные «станции».

4. В сфере услуг быстрыми темпами шло развитие туризма: в сравнительно короткий срок (1890-1914гг.) была построена целая сеть морских курортов на участках побережья между Мон-Сен-Мишель и Сен-Брие на севере полуострова и между Кибероном и Ла-Боль д'Эскублак на юге. Были проложены туристические маршруты к местонахождениям мегалитических памятников (Карнак, Локмарьякьер, Керлескан и др.), к средневековому собору на острове Мон-Сен-Мишель, который соединён с материком только во время отлива.

Несмотря ни на что, даже в это время существовали энтузиасты, собиравшие и издававшие образцы устного народного творчества. Такие люди, как Жан Фуке, Альбер Маэ, Ян Гуарек (все трое — в Ваннской области), Жюль Сове (Леонская область), Ронан Ле Карке (Корнуайская область), Поль Шарден (Трегьерская область), Теодор Ботрель, Анатоль Ле Браз, Поль Себийо, Пьер-Анри де Гаспе сделали в конце XIX - начале XX века очень и очень многое для сохранения и поддержания народной традиции.

Влияние этнографов было настолько велико, что породило интерес к творчеству у самих жителей бретонской глубинки. По всей Нижней Бретани стали появляться крестьяне, которые, не бросая ежедневных сельскохозяйственных работ, начали писать стихи, поэмы, романы, имея поначалу смутное представление о литературной норме, пользуясь смесью разговорного языка с архаичным языком древних легенд и сказаний.

В начале XX века в каждой из областей Нижней Бретани существовали свои литературные школы, направления и течения, объединяемые довольно ёмким понятием «Skrivanerien-(labourerien)-douar» (деревенские писатели).

В Ваннской области на своей ферме близ Эннебонта трудился Лоэйз/Луи Эррьё (1884-1957), близ Лорьяна жила его сестра — поэтесса Лоэйза/Луиза Эррьё, неподалёку проживали рыбаки-лирики Андре Мельяк и Ян-Бер/Жан-Пьер Каллох (1888-1917).

В Леонской области своей просветительской деятельностью прославились Ян-Вари Перрот/Жан-Мари Перро (1877-1943), Эрван Ар Моаль, Жоб ар Байон (1876-1935), Ивон Крог.

В Корнуайской области трудилась целая плеяда писателей: Эмиль Эрно (1852-1949), Роперз Эр Масон/Робер Ле Массон, Лой Эно. Здесь деревенская литература развивалась наиболее интенсивно: происходило создание новой литературной нормы бретонского языка на основе кемперского говора корнуайского диалекта.

В Трегьерской области, под влиянием Уэльса, где часто бывали местные крестьяне, в 1901 году появилась целая школа бардов — «Горседд» (или Горсез). Два самых ярких и выдающихся представителя этой школы — драматург Танги Мальманш (1875-1953) и Талдир Жафренну (1867-1939), автор «народного» гимна Бретани «Brogozhmazadoтные крестьяне, в 1901 году появилась целая школа бардов — «Горседд» (или Горсез). Два haddaw», 1897 год).

Теперь, я думаю, можно более подробно остановиться на трёх наиболее ярких представителях «деревенских писателей» в Бретани конца XIX - начала XX века.

Лоэйз Эррьё (1884-1957) был в начале XX века, пожалуй, самым известным бретоноязычным писателем. Записывая стихи на своём родном ваннском диалекте, он изобрёл качественно новую орфографическую систему, сильно отличавшуюся от предложенной Ле Гонидеком. Он был в начале XX века, пожалуй, самым известным бретоноязычным писателем. Записывая стихи на своём родном ваннском диалекте. В 1906 году выходит в свет его пьеса «KerhetdeBaris» (Уехавшие в Париж), в 1913 году — «GuerzenneuhaSonenneuBro-Guened» (Баллады и песни Ванской области), «ImramMaelDuin. Sonenneu Bretoned. Supplement aux dictionnaires du dialecte de Vannes» (Плавание Мерлина. Бретонские песни. Приложение к словарям ваннского диалекта).

При жизни Ян-Бер Каллох прославился своими выступлениями на соревнованиях поэтов, проводимых ежегодно на празднике святой Анны в Оре. Журнал «Диунамп», в котором он публиковался с 17 лет, «послужил для него настоящей литературной колыбелью» (по выражению Лоэйза Эррьё) — с первых же номеров начинается его активное и плодотворное сотрудничество с издателями: появляются поэмы, статьи, пьесы, записи легенд. Не подражая, как другие, во всём тому же Эррьё, Каллох по-своему использовал язык в своих поэмах, полных лиризма и привлекающих внимание читателей со всего света. Его работы — образец периода подъёма бретоноязычной литературы. Они пронизаны вдохновением, искренностью и лирической страстностью, выраженной в гармоничном и отчётливом слоге. Ян-Бер Каллох считается одним из величайших мастеров бретонской поэзии, заслужившим бессмертия.

Каллох прожил всего 29 лет, и многие его произведения остались незаконченными после его трагической гибели в битве на Марне. Единственная изданная работа Каллоха — «Arendeulin »/»Warandaoulin» (На коленях)— появилась в «Dihunamb!» в 1921 году, только через 4 года после смерти поэта.

Третий и, пожалуй, самый значительный представитель «деревенских писателей» — Ян-Вари Перрот (1877-1943). Родившись в Плуарзеле в 1877 году в семье крестьянина, Ян-Вари в восемь месяцев теряет мать, и до 11 лет его воспитанием занимается его двоюродная бабушка. В 11 лет Перрот начинает учёбу в школе в Гвенгампе, по окончании которой, решив стать священником, получает духовное образование в Понтиви и Кемпере. В 1903 году, в возрасте 26 лет, Ян-Вари Перрот получает сан кюре в местечке Сант-Нуга (Сен-Вуге) недалеко от Ландивизьё, где в 1911 году он основывает типографию и печатает труды религиозно-просветительского характера: новое издание «BuhezarSent» (Жития святых), переработанное им самим, «IstorBreizh: Kontadenno кюре в местечке» (поэтическая история Бретани).

Создав театральную труппу, он пишет и ставит на сцене пьесы исторического и религиозно-нравоучительного характера . В 1905 году Ян-Вари Перрот создаёт католическо-просветительскую организацию "BleunBrug" (Цветы вереска), первоначально объединявшую священников кантонов Сант-Нуга, Сант-Тегонек, Микэль ан Ноблец и Скриньяк на границе Леонской и Корнуайской областей.

В начале XX века в бретонской литературе появляется качественно новое явление — городская литература. Её появление было связано с появлением бретонцев, изучавших этот язык вторым после французского, но не воспринимавших его как иностранный язык. Дело в том, что уже с 1903 года, когда была открыта кафедра кельтских языков в Реннском университете, стало возможным изучать бретонский язык в высших учебных заведениях . Студенты, воспользовавшиеся такой возможностью, открыли для себя необходимость создания новой бретонской литературы, и в 1911 году под руководством Франсуа Валле создали «EmglevarSkrivanerien» (Союз бретонских писателей).

Как и экономическое развитие, культурное развитие Бретани проходило чрезвычайно быстро до того момента, пока не было насильственно прервано I мировой войной.

В августе 1914 года, сразу же после вступления Франции в I первую мировую войну, начался массовый призыв бретонцев на военную службу. Получилось так, что мобилизованным, значительная часть которых не понимала французского, не объяснили, почему их сажают в вагоны и отправляют на линию фронта. Оружие и униформа выдавались «новоиспечённым» солдатам непосредственно перед боем; среди бретонцев не велось никакой предварительной военной подготовки. В результате из около 1400000 человек, отправленных на фронт в 1914-1918 годах, как минимум 120000 были убиты (в том числе и Жан-Пьер Каллох), 300000 — ранены или взяты в плен.

Всего в ходе I мировой войны во Франции было мобилизовано 11,5 млн. человек, из которых около 1360000 были убиты или ранены; общие потери Франции (включая пленных и пропавших без вести) составили 8,4 млн. человек, или 73% от общего числа мобилизованных. Сюда входят также представители коренных народов из французских колоний Африки и Юго-Восточной Азии (Индокитай): 1,5 млн. человек (700000 убиты или ранены) и 350000 человек (135000 убиты или ранены) соответственно. Получается, что, за вычетом бретонцев и жителей колоний, Франция потеряла на поле боя 90000 солдат...

Некоторые бретонцы, как, например, полковник Анри де Пенанстер, были даже удостоены ордена Почётного Легиона за проявленную отвагу.

Из-за крайне неразумного проведения мобилизации, в Бретани уже к октябрю 1914 года резко ухудшилась экономическая ситуация. Отсутствовавшие мужчины (а мобилизации подверглось всё мужское население в возрасте от 16 лет — все, кто был признан способным носить оружие) не могли быть заменены женщинами во всех отраслях промышленного и сельскохозяйственного производства. Особенно плачевная ситуация сложилась в рыболовном секторе, ведь рыбная ловля традиционно считалась исключительно мужским занятием. В результате общий улов рыбы в Атлантике уже за первые 3 месяца войны сократился примерно в 5 раз.

Что же касается промышленного и сельскохозяйственного производства, то здесь положение дел было несравнимо лучше. Использование женского труда (который всегда оплачивался значительно ниже труда мужчин) помогло владельцам фабрик и заводов в Нанте, Ренне, Фужере, Сен-Назере и Бресте избежать банкротства, а в некоторых случаях — даже увеличить объёмы производства. В сельском хозяйстве быстрыми темпами шла технологическая модернизация; углублялась региональная специализация. Такой быстрый прогресс в условиях военного времени объяснялся тем, что женщины, оставшиеся на фермах, зачастую не могли справиться с хозяйством самостоятельно, и были вынуждены приглашать управляющих из числа французов.

Вовлечение женщин в активную экономическую деятельность нанесло непоправимый урон бретонскому языку: французский язык теперь стал распространяться среди моноглотов, которых среди бретонок традиционно было больше, чем среди бретонцев. Именно начиная с этого времени в бретонских семьях матери уже не следили так ревностно за тем, чтобы дети не говорили по-французски, скорее даже наоборот — появились семьи, в которых родители, не владевшие французским языком с рождения, пытались исправить этот «недостаток» у своих детей насильственным путём.

В сфере услуг был заметен упадок, причиной которому послужило то, что большая часть гостиниц была переоборудована под военные госпитали (которые всё равно не смогли вместить всех раненых). Остальные пустовали до 1917 года, когда американские солдаты, высаживавшиеся в Бресте, стали останавливаться там перед отправкой на фронт.

Экономическое положение Бретани, начавшее стабилизироваться в 1916-1917 годах, вскоре резко ухудшилось. Причиной этому стало возвращение с войны больше миллиона бретонцев. Получив тяжелейшие физические и огромные психологические травмы, многие из них не были готовы ещё к одному потрясению: в Бретани их уже не ждали. Больше полумиллиона человек сразу же пополнили армию безработных, обнаружив, что их рабочие места заняты французами. Такое положение не могло не породить националистических настроений, если принять во внимание ещё и тот факт, что несколько тысяч бретонцев сражались на стороне ИРА во время войны между Ирландией и Великобританией (1919-1922), вдохновлённые идеей «единства кельтских наций», о которой в то время много говорили как в Бретани, так и в Ирландии, Уэльсе, Корнуолле, Шотландии.

Как раз именно с этого времени — с 1918 года — и можно говорить о появлении бретонского национализма в современном смысле этого слова. Разумеется, националистические настроения существовали в Бретани и задолго до этого момента — в той или иной мере они присутствовали всегда, иначе бы бретонцы не могли осознавать себя отдельным народом, единой нацией. Но именно с этого момента, в значительной мере под влиянием революционных и народно-освободительных движений в послевоенной Европе, бретонский национализм приобретает подлинный размах. Характерно то, что тайные аристократические общества (а также ассоциации регионалистов, такие как «Эмзао» или Союз бретонских регионалистов), ранее занимавшиеся друидизмом, спиритизмом и оккультизмом, одними из первых стали заниматься и терроризмом.

Две подобных организации — Бретонская Национальная партия шевалье Ле Мерсье д*Эрма (создана в 1911 году) и «Друзья Мерлина» (создана в 1919 голу).

Самой же значительной партией националистов можно назвать «Брейз Атао» (Бретань навсегда), созданную в 1918 году бретонцами-ветеранами I мировой войны Морваном Маршалом (1900-1963), Олиером Мордрелем и Франсуа Дебове в Париже. Морван Маршал был самым молодым из всех троих: окончив архитектурное училище, он успел провоевать всего три месяца. После создания «Брейз Атао» он занимается изучением средневековой геральдики и «магических символов» друидов. В результате многочисленных (и довольно безуспешных) попыток объединить националистические движения Бретани он приходит к выводу о необходимости создания единой национальной символики. В результате Гимном Бретани был провозглашён «BroGozhMaZadou» Талдира Жафренну, а Флагом Бретани — «GwennhaDu», созданный самим Маршалом в 1925 году по образу и подобию Флага США.

В 1924 году пути Маршала и «Брейз Атао» расходятся: Олиер Мордрель (учившийся вместе с Морваном в архитектурном училище), главный редактор журнала, издаваемого партией, переходит на сторону убеждённых националистов и критикует Маршала за его пацифизм и федерализм, призывая бретонцев к вооружённому сопротивлению официальным властям. В 1927 году он основывает Бретонскую Автономистскую партию, через 4 года поглотившую партию Ле Мерсье д*Эрма.

Маршал же вместе с Дебове основывает Лигу федералистов Бретани, с Байером дю Керном и Раффигом Тюллу — газету «Nemeton» (Кроме меня), где с немногочисленными соратниками продолжает отстаивать свои идеи. Он отходит от политической деятельности и устраивается служащим в парижскую газовую компанию после того, как почувствовал опасность: в 1932 году погибает Байер дю Керн во время взрыва поезда в Энгранже, устроенного террористической организацией (тайным обществом) «Гвенн а Дю», возглавляемой Мордрелем.

Разумеется, общественно-политическая жизнь Бретани того времени была связана не только с национализмом. Например, были всё ещё очень сильны позиции социалистов, хотя, находясь на пике своей активности в 1894-1902, во время деятельности призывавшего «к самым решительным действиям, лучше всего — к всеобщей забастовке» бретонского адвоката по имени Аристид Бриан, в целом после 1914 года они находили всё меньше поддержки у населения. Многие организации, поддерживавшие их до войны, как, например, тот же «Блён Брюг», члены которого даже называли себя «либерал-социалистами» , в 1920-е годы стали подвергать их резкой критике, особенно после нежелания социалистов сотрудничать с правительствами Сарьяна и Пуанкаре.

В то же время резко возросло влияние культурно-просветительских организаций, таких, как «Эмзао» (силами которого в день святой Анны 26 июля 1932 в Оре был открыт памятник бретонцам, погибшим на I мировой войне), «Адзау» (католическая организация, руководимая аббатом Мадеком), "Ар Фалз" (созданный выпущенным на волю бывшим учителем Яном Сойером (YannSohier) для изменения отношения к бретонскому языку в государственных школах), «Блён Брюг» Яна-Вари Перрота и «Гваларн» Ропарза Эмона. О двух последних организациях стоит рассказать особо.

Организация "BleunBrug" (Цветы вереска), созданная Перротом ещё в 1905 году, первоначально объединяла священников кантонов Сант-Нуга, Сант-Тегонек, Микэль ан Ноблец и Скриньяк на границе Леонской и Корнуайской областей. Цель её заключалась в «защите католической веры, бретонского языка и традиций». Деятельность первоначально сводилась к организации конкурсов народной песни (певцов и хоров). После I мировой войны к этому добавились исторические парады и баталии (что-то похожее на деятельность нынешних клубов исторической реконструкции), состязания в декламации и красноречии (аналогичные конкурсам бардов Горсеза), вечера танцев (позднее переросшие в современные фест-нозы).

Ежегодно в начале июня (точнее, через полтора месяца после католической Пасхи) проводился Конгресс «Цветов вереска», на который собирались бретонцы со всего мира, и в организации которого со временем стали принимать участие местные органы власти. С 1929 года «Блён Брюг» совместно с «ArSeizBreur» (Семь Братьев — организация, содействующая развитию народного искусства) также проводил выставки бретонского народного искусства в Дуарненез

В то же время с 1918 по 1927 год «Блён Брюг» были тесно связаны с «Брейз Атао» и «Ар Фалз», позже — с «Эмзао». Это было связано, прежде всего, с политическими взглядами самого Яна-Вари Перрота, считавшего, что принятое социалистами во главе с Брианом законодательство об отделении церкви от государства было направлено, прежде всего, против бретонцев.

Здесь необходимо отметить определённую ограниченность взглядов самого Яна-Вари Перрота, считавшего, что бретонское самосознание тесно и неразрывно связано с католической церковью и не воспринимавшего положительного влияния других факторов. Вся его политическая позиция звучала так: «ArBrezhoneghagarFeizazobreurhac’hoareBreizh» (Бретонский язык и Вера — брат и сестра в Бретани). В связи с этим серьёзные разногласия возникали у него не только с Брианом (который, будучи бретонцем, не только не поддерживал автономистов — он резко выступал вообще против всего, что, по его мнению, могло помешать созданию объединённой Европы), но и с «Брейз Атао» (члены которого искали поддержки не только у представителей церкви), не стремившимся отстаивать позицию Перрота, на что тот возмущённо отвечал: «DabevaddifennBreizhhepdifennarfeiz?» (Куда ведёт защита Бретани без защиты веры?). Для Яна-Вари Перрота, таким образом, защита веры была гораздо важнее защиты языка.

Перрот нашёл поддержку среди народа, когда в 1927 году Дюпарк, епископ Финистера, запретил священникам заниматься политической деятельностью. В результате даже епископ не смог справиться со строптивым «personbroadelour» (священником-националистом). Правда, в 1930 году, когда Перрот был поставлен во главе коммуны Скриньяк (пробыв кюре 27 лет и проработав 10 лет в Сант-Нуге, 1,5 года в Сант-Тегоннеке, ещё 10 лет в Плугерневе), он лишился поддержки населения и оставшуюся жизнь почти полностью посвятил политической деятельности.

Став одним из основателей и руководителей «Эмзао», возрождённого в 1932 году в Оре, Перрот поставил во главе «Блён Брюг» Рамона Делапора, члена Французской партии христианских социалистов. Став пресвитером в 1939 году, Ян-Вари Перрот прекращает выпускать «Фейз а Брейз» и основывает ультраправую партию «Безен Перрот», одним из членов которой был известный деятель бретонского самосознания Алан Хесаф (1921-1999).

Литературное объединение «Gwalarn» (Северо-запад) было создано в 1925 году Ропарзом Эмоном (1900-1978). Манифест «Гваларна», опубликованный в Бресте, чётко обозначил националистическую политику этой школы. Сам Ропарз Эмон в конце концов добился непререкаемого авторитета, став самым выдающимся бретоноязычным писателем XX века с множеством учеников и последователей. Считая, что «бретонский язык не имеет литературы, достойной называться таковой», Эмон, пользуясь пуристическими нормами Валле, сам стал создавать литературу, подходящую для образованной элиты, которая ещё находилась в зачаточном состоянии. В результате только художественное наследие Эмона (а у него также были многочисленные и чрезвычайно объёмные академические труды) насчитывает более 400 произведений — среди них романы, повести, рассказы, пьесы, стихи, поэмы, письма, статьи (в том числе политического характера) и т.д.

Многогранность его литературного таланта, его умения владеть словом можно понять хотя бы из того факта, что его последователи разделились на четыре группы, каждая из которых считала своим основателем именно Эмона.

Первая группа, представленная Абеозеном (Франсуа Элье) и Модезом Гландуром, старалась не отходить от принципов Эмона и считала, его непререкаемым образцом бретонского писателя. Вторая группа, представленная Олиером и Абанной, стала развивать пуристическую линию творчества Эмона, избавляя бретонский язык от «ненужных» заимствований. Третья группа, самая известная, представленная такими авторами, как Жакез Рью (1899-1937), Юэн Дрезен, Кенан Конгар, Ян-Бер Пирью, Гвиллин-Бер Керверзью (1908-1951), Пер Денез (род. 1920), приблизила литературную норму к разговорному произношению. Наконец, четвёртая группа, представленная Йоном ар Гоу (автор романа «EskeudTourBrasSantJermen/В тени большой башни Сен-Жермена»), Стефаном и Сейте (авторами самого полного для того времени бретонско-французского и французско-бретонского словаря), протестовала против восприятия бретонского как языка образованной элиты, языка «для своих», и возрождала традиции «деревенских писателей», «тех, кто впитал бретонский язык с молоком матери, а не выучил его в Реннском университете».

Среди соратников Эмона стоит назвать Франсеза Абэрве (Франсуа Валле, 1860-1949), Мевена Мордьерна (Рене Леру, 1878-1949) и Франсуа Ле Лэ (1896-1954). Все трое были приверженцами пуристического направления в развитии бретонского языка. Абэрве и Мордьерн использовали возможность словообразования в бретонском для составления огромного количества неологизмов, занимавших значительное место в бретонско-французском словаре 1931 года. Одновременно язык лишался стройного синтаксиса и сложной системы времён глагола, в него вводилась французская артикуляция. В результате получилось то, что уже в 1930е годы окрестили «brezonegchimik» (химический, то есть синтетический бретонский) те, кто считал, что литературный язык слишком далеко отошёл от разговорного. Тем не менее, на этом языке было создано богатое литературное наследие, включающее в себя, например, роман бретонского писателя Фанша Ал Лэ (Франсуа Ле Лэ) «Bilzig» (1924).

В то же время продолжала существовать так называемая «школа Эррьё», в которую входили писатели и поэты, использовавшие ваннский диалект бретонского языка. Так как в то время (1902-1941 годы) ещё не существовало единой орфографической системы для всех бретонских диалектов, то тем, кто писал на ваннском диалекте, так или иначе всё равно приходилось попадать под влияние Эррьё. Сам Эррьё как литератор был человеком весьма и весьма плодовитым: кроме выпуска «Dihunamb» (всего за период с ноября 1905 года по июль 1914 года и с февраля 1921 года по июнь 1944 года вышло в свет 395 выпусков этого ежемесячного журнала), он с 1914 года успел написать:

1. Два сборника стихов, посвящённых I мировой войне, (1914-1918);

2. Два сборника народных песен на ваннском диалекте, «ChansonsPopulairesduPaysdeVannes. Texte breton-franзais. Musique notйe par George Duhamel»(1911-1930) и «Er Bugul Fur (Умный ребёнок) Recueil de melodies Bretonnes»(1931)

3. Четыре научных труда: «LeBretonUsuel. Manueldudialectevannetais (»(1934), «TudBrudetHorBro-Ni (figuresbretonnes)»(Славные люди нашей земли, 1937), «IstorVreizh» (История Бретани, 1940) и «LalitteraturebretonnedesoriginesauXXesiиcle» (Бретонская литература начала XX века, 1943)

4. Многочисленные сборники стихов, романы и многое другое.

Писавших на ваннском диалекте, на самом деле, было не так уж и мало: кроме уже упомянутых брата и сестры Эррьё, Блеймора и Мельяка, можно назвать фольклориста Жака Труде, поэта и композитора Жоржа Дюамеля, «барда» Мориса Лало, Пера Эр Эйнега и Роперза Эр Масона.

Так получилось, что отец Роперза Эр Масона говорил на ваннском диалекте, а мать — на корнуайском. Считая (на самом деле, как мне кажется, совершенно справедливо) оба эти диалекта своими родными, Эр Масон писал на обоих, в первом случае, естественно, используя орфографию Эррьё, а во втором — Ле Гонидека. Роперз Эр Масон прославился своей поэмой «ChalhaDichal»(Прилив и отлив), где в философском ключе рассматриваются проблемы бретонских крестьян

Разумеется, бретонцы, старавшиеся сохранить и преумножить традиции народного творчества, не ограничивали себя только литературой. В этой связи нельзя не упомянуть об организации «ArSeizBreur», деятельность которой была тесным образом связана с поддержкой и всяческим содействием развитию народного искусства. Но сначала несколько слов о создателях «Семи братьев».

Идея движения, которое объединило бы «художников и ремёсленников», первой пришла в голову Жанне Маливель, родившейся в Лудэаке в апреле 1895 года. С 14 лет она была ученицей бретонского художника Модеза Денеза (Мориса Дени), а в 1918 году поступила в парижскую Национальную школу изящных искусств, одновременно посещая курсы кельтских языков в университете Сорбонны, где завязала знакомство с художником, гравёром и скульптором Рене-Ивом Крестоном из Сен-Назера и скульптором Жоржем Робеном из Нанта. Вскоре, в 1919 году, после появления движения «Брейз Атао», объединившего бретонцев Большого Парижа, студия Маливель превратилась в своеобразный «клуб по интересам», куда потомки уроженцев полуострова приходили поговорить как о политике, так и об искусстве. Разумеется, Жанна принимала самое деятельное участие в этих разговорах, временами перераставших в бурные и весьма продолжительные дискуссии.

После завершения учёбы она возвращается в Бретань, где становится преподавателем в реннской школе Изящных Искусств. 8 сентября 1923 года она встречается с Крестоном и его женой Сюзанной на крёстном ходе в Фольгоате, неподалёку от Лесневена. Последствием этой встречи и было создание «Ар Сейз Брёр».

Название это было далеко не случайным: оно происходит от «Истории семи братьев», сказки на диалекте галло, которую Жанне в детстве рассказывала бабушка. Семь братьев также ассоциировались с семью бретонскими святыми (Бриеком (Брие), Макловием (Мало), Коринтином (Корантеном), Патерном, Полем, Самсоном и Тюгдуалем), семью видами искусства (архитектура, литература, музыка, живопись, скульптура, декоративно-прикладное и традиционно-народное) и семью отраслями традиционных бретонских ремёсел (плотничество, кузнечное дело, выделка кож, резьба по дереву, резьба по камню, гончарное дело и ремесло стеклодува).

В 1923 году Жорж Робен присоединяется к «ArSeizBreur». Вчетвером они были представлены на парижской Выставке декоративно-прикладного искусства в 1925 году. В сентябре 1926 года в возрасте 31 года умирает Жанна Маливель, а в 1927 году к «Семи братьям» присоединяется художник Ксавье де Лангле. В 1928 году «ArSeizBreur», статьи о которых до этого публиковал парижский журнал «Эхо моды», основали собственный официальный орган — журнал «Kornog»(Запад), редакторами которого стали Крестон и Робен. 14 августа 1928 года в возрасте 24 лет умирает Жорж Робен, и Рене-Ив Крестон занимается вовлечением всё новых членов, которых стали называть «mabinogi»(«новичок» по-валлийски). В то же время Ксавье де Лангле вместе с архитектором Джеймсом Булье из Сен-Мало создаёт ассоциацию «AnDroellen (Спираль)/ AtelierBretond’ArtChr Крес», в которую в течение года входят скульптор Жюль-Шарль Ле Бозек, стеклодув Поль Ро, ювелир Дезюри.

Важным событием в истории бретонского самосознания стала открывшаяся 1 сентября 1929 года в Дуарненезе первая выставка бретонского народного искусства, устроенная «BleunBrug» и «ArSeizBreur». В течение четырёх дней десятки тысяч человек, буквально «наводнивших» этот маленький приморский городок и его окрестности, участвовали в конкурсах народной песни, танцах, выступлениях народного театра, участвовали в научных конференциях и посещали разнообразные выставки, на двух из которых были представлены работы представителей «ArSeizBreur».

Первая, выставка скульптуры, устроенная фаянсовой мануфактурой Энрио, включала работы таких мастеров, как Маливель, Робен, Крестон (который специально для праздника изготовил его эмблему — статуэтку Номиноэ), Башле (главный специалист мануфактуры), Ле Бозек, Савина, Килливик, Бофиль, Нико. Вторая, архитектурная выставка, включала проекты Олиера Мордреля, Джеймса Булье (представившего макет павильона Бретани для V Международной выставки в Париже в 1937 году) и Клода Батилла.

Кстати, закрытие праздника выглядело очень эффектно, будучи разыграно как целое театральное представление. В полдень 4 сентября торжественная процессия направилась от церкви Сакре-Кёр в центре Дуарненеза через весь город к парку Керлуарнек, владению Мишеля Альна де Фрете, мэра коммуны Плуаре и одного из предводителей шествия. Во главе кортежа ехали конные алебардщики, окружая «короля Эдуара I» и «короля Градлона». Позади них пажи, державшие в руках флаги с изображением горностаев, окружали «герцогиню Анну» (в исполнении известной актрисы того времени Мари Шансерель), закутанную в горностаевую мантию. Две повозки, украшенные цветами, везли представителей бретонских коммун, одетых в традиционные костюмы. Позади них шествие завершали мальчики и девочки, идущие держась за руки. Процессия сопровождалась оркестром, впереди которого шли двое волынщиков из Бигуденской области.

Вскоре «ArSeizBreur» стали главной движущей силой в развитии бретонского народного искусства. В 1930 году, к моменту закрытия журнала «Kornog», в неё входило уже более 150 человек. Влияние «Семи братьев» было настолько велико, что им доверили представлять Бретань на V Международной выставке в Париже в мае-июне 1937 года. В свою очередь, «ArSeizBreur» добились торжественного поднятия флага «GwennhaDu» и исполнения «Brogozhmazadoщ» во время открытия павильона и перед его закрытием, 10 июня (в День бретонского народа).

Этот павильон, сооружённый по проекту Джеймса Булье, был оформлен весьма необычно: традиционный бретонский дом надвое разрезала массивная кирпичная башня, на которой была укреплена корабельная мачта с висевшими на ней флагами Бретани, Франции (причём французский флаг висел значительно ниже и был меньше по размерам) и областей Бретани. Павильон был расположен на берегу Сены, напротив павильона СССР, и в него также можно было попасть, пользуясь яхтой, специально привезённой для этих целей из Дуарненез.

Вернёмся к экономике. В 1920е годы стремительно развивался промышленный район Атлантической Луары (в основном силами французских рабочих и строителей). К 1927 году были построены доки и верфи Сен-Назера — аванпорта Нанта, ставшего третьим по величине портом Франции. Между Нантом и Сен-Назером по обоим берегам Луары протянулась цепь заводов, фабрик, нефтехранилищ, других промышленных сооружений, образовав район сплошной промышленной застройки там, где до войны на склонах холмов зеленели виноградники. Этот район, названный «зоной промышленного расселения», в 2 раза превышал по площади территорию агломерации Нанта, которая, в свою очередь, уже в 3 раза превосходила территорию нантской городской коммуны (64,4 км2).

В 1928 году уроженец Лорьяна Люней становится министром морских сообщений Франции; вслед за этим последовало переоборудование, создание «промышленного» порта этого города

В сельском хозяйстве с приходом новых рабочих рук завершился процесс специализации и чётко определились границы сельскохозяйственных районов по видам сельхозпродукции. Центральные районы (от Каре до Плоэрмеля) стали регионом крупного мясомолочного животноводства и свиноводства, северные (от Бреста до Сен-Мало) — овощеводства и картофелеводства, восточные и юго-западные (департаменты Морбиан, Илль-э-Вилен, южная часть Финистера и северная часть Атлантической Луары), главным образом область ланд и бокажа, стали «страной яблоневых рощ», по образному выражению Анатоля Франса. Именно из этих рощ поступали яблоки на производство сидра — самого распространённого в Бретани напитка. Наконец, на самом юго-востоке Бретани, в южной части департамента Атлантическая Луара, по берегам этой длиннейшей реки Франции, выращивался виноград для производства местного сорта белого сухого столового вина «Мюскаде».

Более мелкая специализация зачастую объединяла один-два кантона. Например, клубнику выращивали, собирали и продавали в Англию исключительно жители кантона Плугастель (департамент Кот-д’Армор).

Кстати, подобная специализация существовала и в местной промышленности, отражая, правда, не прогрессивные тенденции, а скорее стремление малодоходных кустарных предприятий хоть как-то продержаться в сложившихся условиях. Например, в Лудэаке, Динане и Ланьоне занимались выделкой кож, в Кемпере и Фужере частные мануфактуры изготавливали посуду, причём в Кемпере — керамическую, а в Фужере — стеклянную.

Как бы то ни было, в 1920-х годах Бретань находилась в состоянии глубокой экономической депрессии. Быстрый рост населения из-за высокой рождаемости (которая всегда была отличительным признаком этого региона) привёл к резкому увеличению числа безработных. В результате усилилась эмиграция бретонцев, носившая до этого характер сезонных миграций. Люди снимались с места и переселялись зачастую целыми коммунами за сотни километров от родного дома. Так, большая часть населения коммуны Гурен (департамент Финистер) в 1923-1927 годах переселилась в город Рьом (Riom) в Оверни, проделав путь в 1350 километров.

В результате мирового экономического кризиса 1929-1932 годов экономическая ситуация в Бретани ещё больше осложнилась. Теперь безработица в сельскохозяйственных районах Франции и Англии, куда бретонцы часто уезжали на сезонные заработки, достигла уровня Бретани. Оставалось ещё одно направление, не затронутое кризисом — Аргентина, хорошо знакомая бретонским китобоям: поселения бретонцев в этой южноамериканской стране начали появляться ещё в XVI веке. В начале XX века жители острова Уэссан основывают коммуну Эсейса (Ezeiza) в пригороде Буэнос-Айреса, превратившуюся к середине 1930-х годов в крупный промышленный и деловой центр.

Когда экономический кризис добрался и до Аргентины, то эмиграция уже не могла спасти бретонцев от безработицы. Был ещё один выход — ведь к 1927 году общий тоннаж бретонского рыболовного флота увеличился вдвое по сравнению с уровнем начала века. Несмотря на жесточайшую конкуренцию со стороны Ирландии, Великобритании, Дании, Канады и США, бретонские рыболовы могли привлечь дополнительную силу для получения большего улова. Но в 1933 году Франция, стремясь уменьшить безработицу в прибрежных районах и крупных портах, сократила долю Бретани в морском флоте с 55% до 15%, тем самым лишив бретонцев надежды на быстрое преодоление экономического кризиса.

По мере того, как экономическая ситуация во Франции постепенно улучшалась, в Бретани шёл обратный процесс. К 1935 году бретонская экономика уже не могла существовать без государственных дотаций. Сельское хозяйство и рыбная ловля не могли прокормить всё возрастающее население, и эмиграция за пределы Бретани росла большими темпами.

Из-за усиливавшейся эмиграции в Париж и внутренние районы Франции значительные территории «вымирали» на несколько лет. Нарушались веками налаженные связи между сельскохозяйственными производителями и промышленными городами. Приходили в упадок порты и судоходные каналы — главные артерии экономической жизни Бретани. Компании, прокладывавшие железные дороги — новые «артерии» — разорились ещё в конце 1920-х годов, когда всё железнодорожное сообщение, до этого весьма оживлённое, свелось к линиям, соединявшим 4 главных порта: Брест—Кемпер и Сен-Назер—Нант, а после 1933 года и вовсе заглохло.

Можно сказать, что разрушительную вторую мировую войну Бретань встречала уже наполовину разрушенной — если не духовно, то, во всяком случае, экономически.