Языковая политика в городе: право языка vs. языковые
права человека (право на имя)
Б. Я. Шарифуллин
Язык
современного российского города как сложный лингвистический, лингвосоциальный и
лингвокультурный феномен изучается в самых разных аспектах. Исследуются и
описываются различные формы и типы языковой (речевой) коммуникации в
пространстве города: от литературного "стандарта" до маргинальных
форм типа арго или сленга, разнообразные жанры речевого общения города (от
устных, бытовых до письменных, комплексных), множество текстов городской среды
(эпиграфика, урбонимика и пр.). В последние же годы все больше внимания стали
обращать и на "нетрадиционные" для российского лингвоградоведения
проблемы: лингвокультурные и лингвосемиотические аспекты городского
пространства, вопросы языкового планирования, языковой политики и языкового
прогнозирования в городской среде (см., например., [Подберезкина, 1997; 1998,
с. 26-29; 1998а]). Текущая разработка языкового планирования и языковой
политики в городе касается, в основном, городской топонимики, как это можно
судить по указанным работам Л. З. Подберезкиной и её коллег. Представляется,
однако, что сфера языковой политики затрагивает не только ономастику, но и
другие явления языковой коммуникации города. Языковое планирование и языковая
политика должны стать органичной частью общей политики, направленной на
улучшение социальной, экономической и культурной ситуации в городе. Языковая
ситуация для горожанина должна быть такой же комфортной, как и его
социокультурное и экономическое положение.
Основная
проблема языковой политики в сфере городской ономастики - прежде всего вопросы
наименования и переименования как самих городов, так и внутригородских объектов
(см., например, [Красотенко, 1998, с. 16-18]). Проблема номинации, ре-номинации
и контр-номинации, действительно, считается одной из актуальных проблем русской
ономастики (шире - лексикологии в целом) ХХ века, особенно его исхода. В период
"переломных" социально-экономических и политических реформ
естественным образом проявляется тяготение и к языковому реформированию (см.
[Шарифуллин, 1997, с. 5-27]). Испытанная область языкового реформирования -
прежде всего словарь и система словообразовательных средств, т.е. то, что
напрямую связано с номинацией "нового" и реноминацией
(переименованием) "старого". Сюда же относится обратное
перенаименование ("контрноминация") топонимических объектов,
общественно-политических или вообще общественно значимых (культурных, ключевых)
понятий и концептов и т.д. Очевидно, что осознаваемая или пусть даже не
осознаваемая цель такой перетряски словаря (как отражения действительности в
языке) довольно прозрачна - скорректировать языковую картину мира в её наиболее
значимых фрагментах и тем самым оказать направленное воздействие и на саму
действительность.
Проблема
ре- и контрноминации имеет и безусловно правовой характер. Так, Б.И. Осипов
выделяет пять наиболее актуальных проблем в сфере юридических вопросов
бытования языка: проблема государственных языков, проблема бытования иноязычных
слов в связи с разного рода национально-государственными амбициями, проблема
переименований, проблема искажения текста при публикации и проблема
использования всякого рода ухищрений в социально-классовых интересах [Осипов,
1999, с. 61]. Отмечая сложность проблемы переименования, Б.И. Осипов, как и
многие другие лингвисты (а также и литераторы, публицисты и т.д.), указывает на
нежелательность любых переименований, приводя следующие доводы: 1) как бы ни был
одиозен изживший себя режим, он составляет часть нашей истории, переписать
которую с помощью переименований все равно не удастся; 2) мемориальные
(меморативные) названия вообще плохо выполняют данную функцию; 3) новое
наименование всегда вызывает то или иное отторжение, нередко порождают
иронические варианты в разговорной речи [там же, с. 66].
Соглашаясь
в принципе с мнением о нежелательности (в целом, а не любых!) топонимических
переименований, считаю нужным сделать некоторые замечания, учитывая, что вопрос
этот не так прост и однозначен. Во-первых, есть все же и чувство исторической
справедливости: возвращение исконных старых наименований необходимо как
восстановление исторической памяти народа. Такие названия как Тверь, Нижний
Новгород, улицы Воздвиженка, Моховая в Москве и пр. - это всё же в гораздо
большей степени история России, чем Калинин, Горький, Киров и т.п. Попытка
переписать нашу историю уже была - и в значительно более глобальных масштабах -
после 1917 г., поэтому в данном случае подобные (оправданные!) перенаименования
- это восстановление "первичного текста истории", а не его
переписывание заново. Можно, кстати, отметить и тот факт, что сохранение наряду
с такими переименованиями как Санкт-Петербург, Екатеринбург названий Свердловская
и Ленинградская области является в какой-то мере выходом из положения (даже при
всей "забавности" данной ситуации) - сохраняется и старая история, и
память о событиях ХХ века. Тем более, что области России в их современных
административных границах - это история именно послеоктябрьская, а не прежней
эпохи.
Тезис
о плохом выполнении меморативных названий своей функции справедлив. Но если
такие названия, как Свердловск, Октябрьск, Киров(ск) и пр., "вообще плохо
выполняют свою функцию", то есть ли смысл сохранять такие наименования?
Может быть, лучше сменить их на более функциональные? Ведь основная функция
современных топонимов - их адресность, т.е. функция коммуникативная. Названия
же типа выше указанных безадресны, т.е. плохо выполняется не только
меморативная, но и коммуникативная функция: названий вроде Киров, Кировск,
Кировоград и т.п. много, а Вятка - одна, поэтому это имя города адресно, не
безлико, коммуникативно значимо. Или: Советский район может быть названием
части города и административной единицы в составе области (края).
Подобные
случаи топонимической "омонимии", помимо понятных неудобств как для
работников почты, так и для простых граждан (сколько Октябрьсков в России?),
могут привести и к более существенным коллизиям, в том числе и правового
характера.
Справедливо
и мнение об отторжении в речевом сознании и поведении горожан новых
наименований города или городских объектов (как и любых новаций в языке
вообще). Явление это известное, оно породило еще в советское время немало
каламбуров, шуток, анекдотов и подобных произведений русского городского
фольклора. С другой стороны, естественное отторжение официальных названий
(особенно нарушающих те или иные принципы естественной номинации населенных
пунктов или городских объектов) приводило и приводит к появлению в
обиходно-разговорной речи неофициальных ("теневых") номинаций, так
или иначе "отталкивающихся" от "законной" формы
наименования (Белинка, Пироговка вместо ул. Белинского, Пирогова, Вэлкасемка
вместо ул. им. 60-летия ВЛКСМ, Карлуша вместо Дом культуры имени Карла
Либкнехта и т.п. (см. [Шарифуллин, 1997, с. 19-20]). В этом явлении
усматривается коллизия "права языка" (официальной, т.е. в данном
случае юридически зафиксированной нормы) и реализация права языковой личности
на оптимальную речевую коммуникацию.
Это
право является составной частью языковых прав человека как носителя и
пользователя языка (см. [Голев, 1999, с. 11-57]) и включает в себя право на
коммуникативную эффективность, ясность и доступность, знаковую целесообразность
и эстетическую значимость топонима. Нарушения данных прав в сфере наименования
и функционирования названий городских объектов, характерные для
"советских" топонимических номинаций ("длинномерные"
наименования, идеологические меморативы, не исполняющие адресной функции, несвойственные
русской микроурбонимике названия улиц с "агглютинацией" родительных
падежей и т.п.), естественным образом корректируются в сфере обиходного
общения. Официальные, т.е. юридически принятые наименования, обычно
сокращаются, трансформируются на базе пародии, языковой игры и т.п. часто в
сторону реабилитации естественных языковых норм русской урбонимики (Белинка,
Дзержинка, Пироговая - ср. старые русские городские микроурбонимы Полянка,
Лубянка, Рождественка, Моховая и т.д.). С другой стороны, подобные
"коррективы" нередко вступают в противоречие не только с
топонимическими официальными нормами, юридически "корректными" и
отраженными в соответствующих актах, но и с нормами языка, во всяком случае,
литературного языка. Обычно такие случаи трактуются в терминах культуры речи;
ср.: Вы на Белинского (Белинке) сходите? Я еду до Пирогова (Пироговой,
Пироговки) и т.д. - ср. нормативные фразы типа: Вы на Полянке (Арбате,
Воздвиженке и т.д.) сходите?
Особый
и, вероятно, более важный и актуальный (а лингвистически - более интересный и
значимый) вопрос - языковая политика и планирование в области так называемых
"новых" наименований городских объектов: названия коммерческих,
торговых, финансовых, образовательных и т.п. структур, распространившиеся с
конца 8О-х - начала 90-х гг. "Новые" наименования (по большей части,
эмпоронимы) представляют особый интерес с двух точек зрения: в плане выявления
и изучения мотивов номинации (заметно отличающихся от традиционных
"советских") и в аспекте экологии языка и культуры речи, что связано
с рядом особенностей образования и функционирования эмпоронимов [Шарифуллин,
1997, с. 19-20]. Как уже отмечалось в ряде публикаций, такие наименования
отражают новые явления и тенденции в ономастическом пространстве города (см.,
например, [Березуцкий, 1997; Сальникова, 1997; Шмелева, 1997, с. 147-148]). В
современных условиях эти тенденции требуют уже не только собственно
лингвистического (социолингвистического, лингвоэкологического) осмысления, но и
определенной интерпретации в аспекте юрислингвистики или, по крайней мере,
языковой политики.
Т.В.
Шмелева указывает на следующие тенденции в ономастиконе современного
российского города [Шмелева, 1997, с. 147-148]: расширение круга онимически
именуемых городских объектов (банки, страховые компании, юридические
организации, различные фирмы, школы, аптеки, лечебные заведения и т.п.);
последовательная ("поголовная") онимическая номинация городских
объектов, уже охваченных ономастически (прежде всего - в наименовании торговых
заведений различного рода); расширение объема и обновление лексемного состава,
открытие новых путей вовлечения апеллятивов в ономастикон города, активное
включение в него обиходной и архаизированной лексики; реставрация, проявившаяся
в более или менее массовом возвращении старых досоветских имен, сосуществование
которых в речи горожан с еще живыми прежними именами в разных городах
складывается по-разному и требует особого внимания лингвистов; возвращение в
городскую среду антропонимов, которыми были "заполнены" дореволюционные
российские города, иные формы бытования антропонимов в современном городе -
домашнее имя, "самодельные" аббревиатуры и пр.; реабилитация (допуск
на вывеску) неофициальных имен собственных, бытовавших ранее только в устной
речи; преодоление барьеров русского лексикона, включение в ономастикон
иноязычных единиц (из "международного фонда", английского и даже
восточных языков); при этом онимы иноязычного происхождения предпочитают
"натуральный" для них письменный облик, что открывает путь в русскоязычную
городскую среду для латиницы и иероглифики.
В
готовящейся к публикации монографии "Язык современного сибирского города
(языковой портрет города Лесосибирска)" мы также выявляем и рассматриваем
инновации в городском ономастиконе, ряд из них перекликается или соотносится с
указанными выше тенденциями. В общем виде можно отметить здесь следующие
тенденции (некоторые из них характерны и для языка города в целом), имеющие
отношение к правовым вопросам языка, языковой политики и языкового
планирования:
1.
Персонализация и интимизация городских наименований. Многие из них возрождают
(возможно, и по конъюнктурным соображениям) традиционные для русского
предпринимательства и купечества типы наименований, указывающие на имя
владельца (иногда в аббревиатурном или прозвищном виде, вероятно, с
подсознательным желанием "замаскироваться" из-за боязни перемены
политической и экономической ситуации). Некоторые примеры: Бурлаков и Ко, Ёжик
и Ко (фамилия владельца Ёжиков), Гала Ltd. (фамилия Галинский), КИД
("Круглюк и другие" - ср. ВИД на ТВ), ВНиТ (Вороновы Нина и Толя),
РИО (Рита и Ольга), СереНад (Серёжа и Надя) и т.п. Используется также уже
"апробированный" в советское время тип называния по личному имени, но
в отличие от прежних, ориентирующихся на чисто "вкусовые" мотивации
(магазин "Руслан", "Людмила", ателье "Светлана"),
новые наименования даются прежде всего по имени владельца или его / её
ближайших родственников (иногда - даже любовниц): Валентин, Любава, Татьяна,
Натали, Кристина, Дина (последние три - по имени дочери).
2.
Легализация неофициальных (обиходно-разговорных, жаргонных,
"теневых") названий магазинов, объектов соцкультбыта и пр.,
сложившихся еще в "советское" время. Чаще всего такие наименования
отражали "здоровую" ономастическую рефлексию горожан, их неприятие
безликих и безадресных названий, особенно если "названиями",
например, магазинов служили "номера". Так, магазин №7 в
г.Лесосибирске получил разговорное наименование "Кошкин дом" (по
причине неоднократного пожара в нем) - сейчас это уже "узаконенное"
название.
3.
"Ретроризация" ономастикона, реставрация и возвращение старых типов и
способов наименований, а также и самих названий. Например, Лесосибирский
лесодеревоперерабатывающий комбинат №2 стал называться АО "Маклаковский
комбинат" - это старейшее в городе предприятие было основано еще до
революции в Маклаково, как называлась самая старая часть г. Лесосибирска до его
образования в 1975 г. Нередки и наименования типа "Русь",
"Русич", "Пересвет", "Казачья харчевня" (написанное,
кстати, через "ять": ХАРЧЬВНЯ!), "Русскiй хлЬбъ" и т.д.
Вообще, графическая "ретроризация" новых наименований - особая
проблема (см., например, [Григорьева, 1998]), носящая в том числе и
юрислингвистический характер.
4.
"Пиджинизация" и "варваризация" ("вестернизация")
городских наименований. Речь идет не столько о названиях с очевидной
ориентацией на "экзотику" (Эверест, Филадельфия, Глория-Флора,
Эдельвейс и даже Баобаб), сколько об отражении в новых наименованиях
"вестернизации" и "варваризации" самого языкового сознания
их авторов. Иногда это доходит и до курьёзов: ср. название "Chaldon
Шоп", где всё "перевернуто" - русское ("кондовое"
сибирское!) "Чалдон" "переводится" на латиницу, а
английское shop (т.е. ларек, магазин) пишется по-русски.
Все
эти явления в сфере "постсоветской" городской топонимики отражают в
целом общий принцип стихийности ономастической номинации, в отличие от
официальности и регулированности аналогичных процессов в советский период.
Стихийный характер наименования отражает стремление номинанта (владельца
магазина, фирмы и т.п.) "выделиться" на фоне однотипных названий,
опереться на собственные ("частные") эстетические вкусы, потребности,
собственное языковое чутье. Иначе говоря, мы наблюдаем здесь проявление
"частного пользования" языком в сфере городской ономастики. Именно
этим можно объяснить такие явления, как "ономастическую ностальгию",
экспансию экзотизмов, варваризмов, иноязычных и иноструктурных вкраплений,
интимизацию и персонализацию эмпоронимов и т.п. Понятно, что стихийность
ономастической номинации и ее результаты нежелательны для коммуникативного
пространства города, хотя и отражают в целом естественные языковые и речевые
процессы. Поэтому необходим не только лингвистический мониторинг в области
городских наименований, но и определенное регулирование происходящих в ней
процессов, т.е. осуществление оптимального языкового планирования и проведение
"умной" языковой политики. Такая политика должна быть ни
"чисто" лингвистической, ни "чисто" юридической
(законодательной), а именно юрислингвистической, т.е. учитывающей как интересы
языка (языковой личности), так и потребности права.
В
данном случае мы имеем дело с непростой, далеко не однозначной ситуацией:
владелец собственности (магазина, фирмы и т.п.) имеет право (и как собственник,
т.е. юридическое лицо, и как языковая личность) на свою "частную"
номинацию (ср. с правом писателя, журналиста, ученого и т.д. на выбор названия,
обозначения, термина и пр.). В этом проявляется естественное право языка и его
носителя на реализацию одной из основных функций - номинативной. Однако право
юридического или физического лица на номинацию принадлежащей ему собственности
не регулируется юридически, т.е. в соответствующем законодательстве, хотя сам
акт номинации и его результат юридически закрепляется как бы автоматически при
регистрации предприятия или выдаче лицензии. Этим самым название-эмпороним,
созданный, в общем, по "праву стихийности", приобретает официальный
характер, а следовательно - коммуникативную и социальную значимость в
пространстве города. Так, например, происходит закрепление в
"интимизированном" и персонализированном названии имущественных прав
собственника через указание на принадлежность ему данного объекта.
С
другой стороны, подобная номинация и ее результаты, приобретшие уже
официальный, юридически закрепленный характер, вступают в противоречие с
языковыми правами адресата номинации, того, на кого она рассчитана и кто
является её потребителем, т.е. правами покупателя, клиента и т.д. Адресат
ономастической номинации, как языковая личность и как потребитель, имеющий
законодательно закрепленный статус (ср. "Закон о защите прав
потребителя"), обладает, естественно, своими собственными представлениями
об эстетике, знаковой целесообразности и правильности наименований-эмпоронимов,
вовсе необязательно совпадающими с аналогичными представлениями автора
номинации. Поэтому так часты различные реакции, как правило, негативные,
потребителей на то или иное название, что описывается в терминах языковой
(ономастической, в данном случае) рефлексии. Так, в городской газете
Лесосибирска "Заря Енисея" в рубрике "Письма читателей" не
раз публиковались отклики горожан на названия типа "ТОО ГАЛА КОМПАНИ
Ltd.", "Русскiй Имидж", упомянутого выше "Chaldon Шоп"
и пр., а также общие рассуждения о "засилье" американизмов, латиницы
и прочей "иноземщины" на вывесках и рекламе. В данном случае
ономастическая рефлексия потребителя "частной" номинации опирается на
здоровое языковое сознание личности, а часто и на осознание несоответствия
между заявленным на вывеске наименованием коммерческого предприятия и
характером предлагаемых в нем торговых и прочих услуг.
Языковые
права личности, права горожанина как носителя и пользователя (потребителя)
языка отражают его языковую рефлексию, его языковое сознание. Обычный
горожанин, "среднеурбанизированный" человек, "вписан" в
городское ономастическое пространство, членит его на основании "городских
цивилизованных ценностей" (В.С.Елистратов) и воспринимает форму и
содержание урбонимов исходя из своих представлений об этих ценностях.
Ономастическая рефлексия, феномен ономастического сознания горожанина - новый и
актуальный объект исследования в области городского ономастикона [Шмелева,
1997, с. 148], имеются уже и опыты как бы "реконструкции"
ономастического сознания среднего жителя г.Красноярска [Красотенко,
Подберезкина, 1997; Березуцкий, 1997а]. Необходимо, видимо, осмысление этого
феномена также в плане языковой политики и языкового планирования в городе. Без
учета особенностей ономастической рефлексии и ономастического сознания
горожанина, без опоры на данные, полученные в ходе описания и реконструкции
этих явлений, эффективная и, главное, ориентированная на языковые и
социокультурные потребности и права горожанина языковая политика в области
онимической номинации (реноминации, контрноминации) не может быть ни
разработана, ни реализована.
Итак,
официальные, т.е. юридически узаконенные при регистрации коммерческих структур
или выдаче соответствующих лицензий, наименования, созданные стихийно на основе
"частных" номинаций, могут вступать в различного рода коллизии с
языковым сознанием потребителя. Иначе говоря, языковые права автора номинации
вступают в оппозицию языковым правам ее адресата, что, в общем, отражает
известную антиномию Говорящего и Слушающего и является для языка естественным.
В юридическом же пространстве - это столкновение законных прав собственника и
законных прав потребителя, что требует уже нормативного регулирования. Должны
быть в равной степени учтены как право языковой личности на номинацию (фактор
автора ономастического наименования, отражающий номинативную функцию языка и
его "законные права"), так и право личности на использование
(потребление) названия (фактор адресата номинации, отражающий коммуникативную и
/ или прагматическую функцию языка и "законные права" человека как
его носителя).
В
аспекте юрислингвистики это связано с лингвистической разработкой и
законодательным осуществлением "хорошей" (т.е. удовлетворяющей как
лингвистические, так и юридические интересы) языковой политики в городе.
Имеется и внутреннее для языка противоречие: столкновение норм языка
(естественных законов номинации), т.е. его "права", и прав языковой
личности на реализацию номинативной функции языка. В этом случае сглаживание
или разрешение возникающих при наименовании (переименовании, контр-наименовании)
внутригородских объектов проблем также возможно лишь при реализации
соответствующих разделов языковой политики.
Список литературы
Березуцкий
И.В. Новое в языковом облике Советского района Красноярска // Молодежь и наука
- третье тысячелетие: Сб. тез. 4-го межвуз. фестиваля. Красноярск, 1997а.
Березуцкий
И.В. Современная городская эпиграфика: Опыт филологического описания (на
материале Советского р-на г. Красноярска): Дипломное соч. Красноярск, 1997б
(каф. русского языка КрасГУ).
Голев
Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика-I:
Проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.
Григорьева
Т.М. Русская орфография в канун ХХ столетия // Славянский мир на рубеже веков:
Материалы международного симпозиума. Красноярск, 1998.
Красотенко
Н.С. Перенаименование как социокультурный феномен // Материалы XXXVI
международной научной студенческой конф. "Студент и научно-технический
прогресс". Новосибирск, 1998.
Красотенко
Н.С., Подберезкина Л.З. Астионимы в языковом сознании горожан // Студент, наука
и цивилизация: Сб. тез. докл. 4 межвузовской научно-практической конференции.
Красноярск, 1997.
Осипов
Б.И. Языковые проблемы права и правовые проблемы языка // Юрислингвистика-I:
Проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.
Подберезкина
Л.З. Возможности филолога в моделировании городской среды // Тез. докл.
научно-практич. конф. Красноярск, КГТУ, 1997.
Подберезкина
Л.З. Языковая политика в урбонимии Красноярска: реальность и перспективы //
Вопросы языковой политики на современном этапе: Теория и практика (Материалы
докл. и сообщ. международной научно-методической конф.), СПб., 1998.
Подберезкина
Л.З. Современная городская среда и языковая политика // Русский язык в его
функционировании. Тез. докл. М., 1998а.
Сальникова
Т.В. Новые явления в эмпоронимии Краноярска // Филология-журналистика - 97.
Тез. докл. научн. конф. Красноярск, 1997.
Шарифуллин
Б.Я. Язык современного сибирского города // Теоретические и прикладные аспекты
речевого общения: Научно-методический бюллетень. Вып.5. Красноярск-Ачинск, 1997.
Шарифуллин
Б.Я. Языковая реформа как способ "исправления действительности" //
Теоретические и прикладные аспекты речевого общения: Научно-методич. бюллетень.
Вып.7. Красноярск, 1998.
Шмелева
Т.В. Ономастикон современного города // Материалы Международного съезда
русистов в Красноярске. Т.I. Красноярск, 1997.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.philology.ru