Киево-Печерский патерик
Кириллин В. М.
«Киево-Печерский
патерик» представляет собой сборник сочинений, написанных разными авторами и в
разное время. Исследователи полагают, что первоначально в его состав входили
два сочинения епископа Суздальского и Владимирского Симона (1214-1226 гг.):
«Послание» к киево-печерскому иноку Поликарпу и «Слово» о создании Успенской
церкви в Киево-Печерском монастыре, дополненные «Посланием» упомянутого
Поликарпа к печерскому игумену Акиндину. Позднее в книгу был включен ряд других
произведений: «Сказание о черноризцах печерских» из «Повести временных лет»
(1074 г.), «Житие» преподобного Феодосия Печерского и посвященное ему
«Похвальное слово». Именно в таком составе «Патерик» представлен самой ранней
рукописью, которая была создана в 1406 г. по инициативе тверского епископа
Арсения. Соответственно, списки «Патерика» с аналогичным набором и порядком
текстов принято относить к «Арсениевской» редакции. В XV веке созданы были и другие
рукописные редакции «Патерика» — «Феодосиевская» и «Кассиановская». В XVII
столетии появляется несколько печатных версий книги.
О
предыстории «Киево-Печерского патерика» можно судить по посланиям епископа
Симона и инока Поликарпа. Вероятно, последнему не давали покоя честолюбие и
карьеристские устремления. Он дважды оставлял Киево-Печерский монастырь и при
поддержке светской власти становился игуменом сначала Козьмодемьянского, а
затем Дмитровского монастырей. Затем Поликарп вдруг вернулся под начало Акиндина,
поняв, что жизнь простого инока привлекательнее. Однако многое в монастыре — и
порядки, и отношения с братией — его не удовлетворяло, он стал жаловаться
Симону, видимо, своему духовному наставнику, и более того, с помощью княгини
Верхуславы-Анастасии, дочери великого князя Всеволода Юрьевича («Большое
гнездо») стал добиваться для себя епископского сана. Обеспокоенный состоянием и
поступками Поликарпа, Симон написал ему обличительно-наставительное послание. В
нем он называет Поликарпа «санолюбцем», обвиняет его в «малодушии и
высокомыслии», призывает его устыдиться, покаяться, полюбить тихое и
безмятежное монастырское житие и даже угрожает ему проклятием: «Аще ми
преслушаешься, — каковой либо власти восхощеши, или епископству или игуменству
подвинешися, буди ти клятва, а не благословение, и к тому не внидеши в святое и
честное место, в нем же еси остриглся. Яко сосуд непотребен будеши, извержен
будеши вон и плакатися имаши послежде много без успеха». Вместе с тем Симон,
подчеркивая особое положение архиерея в обществе, и свое в частности, пишет о
несомненных преимуществах жизни в монастыре: «Истинно глаголю ти, яко всю сию
славу и честь вскоре яко кал вмених бых, и аще бы ми ся сметием пометену быти в
Печерском монастыре и попираему человеки, или единому быти от убогих пред враты
честныя тоя лавры и сотворитися просителю, — то лучше бы ми временный сея
чести. Един день в дому Божия Матере паче тысяща лет, и в нем изволил бых
пребывати паче, нежели жити ми в селех грешничих».
В
подтверждение своих слов Симон вспоминает как о примере истинной иноческой
жизни о прежних «черноризцах печерских», которые «просияли» подобно «лучам
солнечным». В связи с этим он излагает девять рассказов: 1) Об Онисифоре
пресвитере и недостойном мнихе, 2) Об Евстратии постнике, 3) О Никоне
многотерпеливом и сухом, 4) О священномученике Кукше и Пимене Постнике, 5) Об
Афанасии затворнике, 6) О преподобном Святоше, князе Черниговском, 7) О
черноризце Еразме, 8) О черноризце Арефе и 9) О Тите священнике и Ефагрии
диаконе. Все они сообщают о печерских насельниках XI начала XII столетия и
основаны в значительной степени на устном предании о событиях вековой давности.
Каждый рассказ иллюстрирует тот или иной образец подвижничества и добродетели и
каждый заканчивается кратким поучением «К Поликарпу». Рассказы эти интересны не
только тем, что хранят следы подлинного монастырского быта в Древней Руси и
характеризуют отношения иноков между собой и с миром; они интересны, прежде
всего, потому, что в них засвидетельствовано то, какой духовной высоты и
святости можно достичь, преодолевая внешние и внутренние препоны и самые
утонченные соблазны силой молитвы, воздержания, трудничества, а главное —
чистой и неколебимой веры в Спасителя.
Вероятно,
вслед за «Посланием к Поликарпу» Симон написал еще «Слово о создании Печерской
церкви». Этот раздел «Киево-Печерского патерика» также структурно сложен.
«Слово» составляют пять рассказов, свидетельствующих о том, что построение
Успенского храма в монастыре было чудесно сопряжено с промыслом Божиим: 1) о
Шимоне, князе варяжском, 2) о мастерах церковных из Греции, 3) о греческих
писцах церковных, 4) о мирянах Иоанне и Сергии и чуде перед иконой Богоматери,
5) о святой трапезе, или об освящении церкви. Все пять рассказов взаимосвязаны
общей идеей прославления Киево-Печерского монастыря как русской религиозной
святыни, пребывающей под благодатным покровительством пресвятой Богородицы. Это
— мистический, историософский аспект идейного содержания рассказов. Но в их
смысловом поле различается и политический, реальный аспект, а именно образное
утверждение международного значение обители и Киевской Руси в целом как нового
духовного центра, куда устремляются лучшие силы христианской Европы: воины,
зодчие, живописцы, дабы послужить ему своими знаниями и мастерством.
Вероятно,
патриотический и назидательный пафос адресованных Поликарпу рассказов
«Послания» и «Слова» произвел на него сильное впечатление. Его мятежные мысли и
чувства успокоились. Более того, он решился продолжить работу Симона и
дополнить его рассказы, изложив «дивных и блаженных муж жития, деяния и
знамения, бывших в святом сем монастыри печерском», о которых знал лично. Так
родилось его собственное «Послание», адресованное уже к игумену Акиндину. В нем
Поликарп воспроизвел еще одиннадцать рассказов о знаменитых насельниках обители
периода ее расцвета: 1) О Никите затворнике, впоследствии епископе
новгородском, 2) О Лаврентии затворнике, 3) О святом Агапите, безмездном враче,
4) О Григории чудотворце, 5) Об Иоанне затворнике, 6) О Моисее угрине, 7) О
Прохоре лебеднике, чудотворце, 8) О преподобном Марке печернике, 9) О Феодоре и
Василии, 10) О Спиридоне просфорнике и Алимпии живописце и 11) О Пимене
многострадальном.
Поликарп
признается, что и прежде любил рассказывать о прошлом монастыря, но несмотря на
просьбы Акиндина не решался записать свои рассказы «от страха», что многое
забыл и «исповеда неразумно». Однако теперь, получив пример, он сам захотел
«писанием известити» о старинных чудесах и подвижниках, «да и сущи по нас
черноризцы уведят благодать Божию, бывшую в святем месте сем и прославят Отца
небесного, показавшего таковыя святильникы в Рустей земле, в Печерском святем
монастыри». Вместе с тем, по скромности, Поликарп утверждает, что писал только
о лично им слышанном, избегая при этом «приложить что-нибудь к повести для
прикрасы, как это в обычае у хитрословесников». Подобно Симону, Поликарп
рассказывает преимущественно об аскетических трудах печерских насельников, о
творимых ими чудесах, о связанных с ними удивительных происшествиях.
Такова
первоначальная повествовательная основа «Киево-Печерского патерика». Все
составляющие ее отдельные рассказы в идейно-тематическом отношении и независимо
от их авторства и сюжетных особенностей можно распределить по группам.
Прежде
всего, выделяются рассказы, в которых осмыслено мистическое и реальное значение
Киево-Печерского монастыря как одного из оплотов христианства. К таковым, как
уже говорилось, относятся пять повествований, составивших «Слово о создании
Печерской церкви» и обосновывающих, по крайней мере, три важнейших для русского
общества идеи: 1) о Божественном покровительстве над монастырем, 2) о
международном признании монастыря и 3) о его духовном влиянии в пределах
Русской земли.
В
этом отношении особенно интересен рассказ о варяге Шимоне, ибо в нем нашла выражение
тема западных контактов Древней Руси, довольно редкая в древнерусской
литературе. «В земли Варяжской» у некоего князя Африкана было два сына — Фрианд
и Шимон. После смерти Африкана его брат Якун, некогда помогавший Ярославу
Мудрому в его борьбе против Святополка Окаянного, лишил своих племянников их
вотчинных владений. Шимон пришел к Ярославу, который принял его с честью и
определил его на службу к своему сыну Всеволоду. И получил Шимон «велику власть
от Всеволода». Живя на Руси, Шимон проникся особой любовью к Киево-Печерскому
монастырю. И вот по какой причине. Еще во время княжения в Киеве Изяслава, на
Русь явились половцы. Изяслав выступил против них вместе с братьями Святославом
и Всеволодом (1066 г.). Перед выступлением Ярославичи пришли к святому Антонию
«молитвы ради и благословения». Старец однако предрек им поражение, а Шимону,
бывшему с ними, предсказал: «О чадо… ты же, спасен быв, зде имаши положен быти,
в хотящей создатися церкви». Предсказание Антония об исходе битвы сбылось: на
реке Альте «гневом Божиим побежени быша христиане». Тяжело раненный, Шимон
лежал среди трупов на поле битвы. Здесь ему было видение: он в небе «виде
церковь превелику, якоже преже виде на мори, и воспомяну глаголы Спасовы и
рече: Господи, избави мя от горкыа сеа смерти молитвами пречистыа твоеа Матере
и преподобною отцу Антониа и Феодосиа». Тотчас же «некоей силой» Шимон был
вырван «из среды мертвых, и абие исцеле от ран, и вся соа обрет целы и здравы».
Он пришел к Антонию и рассказал ему «вещь дивну». Оказывается, еще когда он жил
на родине, его отец Африкан сделал большое распятие по латинскому обычаю.
Воздавая честь Спасителю, Африкан возложил на него золотые пояс и венец. Когда
же Шимон уходил в изгнание, то забрал с собой эти пояс и венец и при этом ему
был чудесный «глас от образа»: «Никако же сего возложи, человече, на главу
свою! Неси же на уготованное место, идеже зиждется церковь Матере моея от
преподобнаго Феодосия, и тому в руце вдаждь, да обесится над жертовником моим!»
Когда после того изгнанник плыл на корабле, началась страшная буря, так что он,
ожидая смерти, «начах вопити: Господи, прости мя, яко сего ради пояса днесь
погыбаю, понеже взях от честнаго твоего и человеколюбиваго ти образа!» В тот же
момент Шимон увидел «церковь горе» и услышал «глас»: «Иже хощет создатися от
преподобнаго во имя Божиа Матере, в ней же и ты положен имаши быти!» Шимон при
этом успел измерить «поясом тем златым» величину явленной церкви: в ширину она
была 20 поясов, в длину 30, в высоту 30, а «с верхом 50». Затем море успокоилось,
Шимон спасся и прибыл на Русь. Но он так и не мог узнать, где же создается
церковь, чудесно виденная им во время бури. И лишь когда она привиделась ему
второй раз над полем брани, Шимон вспомнил предсказание Антония о том, что
погребен будет в «хотящей создатися церкви», тогда-то он и понял, что речь шла
о печерском монастыре. Закончив свой рассказ, Шимон отдал преподобному Антонию
тот «пояс златый, глаголя: Се мера и основание! Сий же венец обешан будет над
святою трапезою». Антоний, восхвалив Господа, нарек Шимона Симоном и передал, в
свою очередь, святые реликвии преподобному Феодосию для возведения храма. С тех
пор Симон «велику любовь имеше ко святому Феодосию, подавая ему имения многа на
возграждение монастырю». Далее в рассказе сообщается, что этот
варяг-благодетель вымолил у Феодосия «писание» с благословением всему его роду.
Кроме того, здесь же содержится замечательное свидетельство: по нему выходит,
что именно от Симона началась на Руси традиция влагать умершим в руку
благословенную молитву — по образцу той, которая дана была ему преподобным
Феодосием: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Помяни мя, Господи, егда
приидеши во царствии си и воздати хотя комуждо по делом его, тогда убо,
Владыко, и раба своего Симона и Георгия сподоби одесную тебе стати во славе
твоей и слышати благый твой глас: Приидете, благословении Отца моего,
наследуйте уготованое вам царство искони мира!» Завершается рассказ о Шимоне
свидетельством, что он в конце концов оставил «латинскую буесть», истинно
уверовал и действительно был «первым положен» в Успенской церкви. Так что
предсказания преподобного Антония полностью сбылись.
Вторую
группу патериковых рассказов составляют повествования, общий смысл и цель
которых состояли в том, чтобы прославить общественное значение Киево-Печерского
монастыря. В них речь идет, главным образом, о взаимоотношениях братии с миром,
прежде всего, со светской властью. Согласно им, печерские иноки духовно
противостояли несовершенному, пребывающему во грехе миру, смело обличали
распространенное в нем зло, твердо отстаивали истины Христова учения и в
конечном счете преображали мир. Таковы, например, святой Кукша, просветивший
вятичей на Оке; или Евстратий Постник, претерпевший за свою веру мученическую
смерть на кресте от иудея и прославившийся затем чудесами, под воздействием
которых многие «окааннии жидове» «крестишася». Однако печерские монахи не
только боролись с миром, но и благотворили ему, оказывали миру не только
духовную, но и материальную помощь. Так, Прохор Лебедник во время голода испекал
для киевлян сладкий хлеб из горькой лебеды, а когда у них кончилась соль, он
раздавал им пепел, чудесно превращавшийся в соль. Разумеется, при этом
благотворение миру сопрягалось с преоборением мира. Так, когда испеченный
Прохором хлеб крадут, то выясняется что есть его нельзя, ибо он горек. Подобное
же происходит и с солью: выкраденная у Прохора князем Святополком Изяславичем,
она вновь превращается в пепел. Чудеса такого рода, естественно, приводят
согрешивших к раскаянию и, соответственно, свидетельствуют о реальной победе
святости над грехом.
К
числу рассказов, подчеркивающих значение Киево-Печерского монастыря на Руси,
можно отнести, например, рассказ Поликарпа об иконописце Алимпии, хотя
смысловая структура этого рассказа, конечно же, не так однозначна. Некий
«христолюбец» из Киева, построив себе церковь, захотел украсить ее пятью
иконами деисусного чина и двумя «наместными». С этой целью он дал «доскы
иконныа» и деньги двум инокам Печерского монастыря, прося их договориться о
работе с Алимпием и заплатить ему за нее, сколько тот захочет. Но иноки
присвоили деньги себе, ничего не сказав о них иконописцу, и в этом состоял их
первый обман. Через некоторое время «христолюбец» захотел забрать иконы, так
как думал, что они уже написаны. Однако иноки сказали ему, будто бы Алимпий
«еще злата требуеть», и вновь оставили деньги у себя, во второй раз обманув
заказчика. Затем иноки, клевеща на Алимпия, потребовали еще денег.
«Христолюбец» же «с радостью» дал им, и так был обманут в третий раз. Наконец,
когда иноки опять попросили у него денег, он смиренно сказал им, имея в виду
святого подвижника: «Аще и десятижды въпросить, то дамь, токмо благословениа
его хощу, и молитвы, и дела руку его». Алимпий же ничего о происходившем не
знал. Однако последовала новая клевета: желая оправдаться перед «христолюбцем»,
вознамерившимся все же увидеть свои иконы, иноки сказали ему, что Алимпий взял
деньги «с лихвою», а икон писать не хочет. Тогда «христолюбец» пожаловался
игумену Никону. Алимпий же будучи спрошен о вине, весьма удивился, не понимая,
о чем идет речь. Знаменательным при этом представляется объяснение,
произнесенное Никоном: «Три цены взял еси от седми икон». Стремясь обличить
иконописца, игумен велел позвать иноков, бравших деньги, и принести иконы. И
тут обнаружилось, что они готовы и «написаны зело хитры» — ко всеобщему
удивлению. Но обманщики-иноки не знали об этом и потому продолжали винить
Алимпия буквально словами Никона: «Три цены взял еси, икон не пишеши». Тогда им
показали иконы, утверждая, что таковые «Богом написаны суть», обличили их в
клевете и изгнали из монастыря. Тем не менее иноки по-прежнему упорствовали в
своей лжи и говорили всем, будто иконы эти написаны ими, а не Богом, так что
многих заставили верить себе. Наконец, «волею Божиею» и с помощью чуда обман
был полностью раскрыт: во время большого пожара на Подолии церковь, «в ней же
бяху иконы тыа», сгорела, но «по пожаре обретошася седмь икон тех целы».
Завершается данный рассказ любопытным свидетельством его автора — Поликарпа:
одна из тех семи икон — образ Богородицы — по велению князя Владимира была
отправлена в Ростов и помещена там в построенной им церкви. Уже при Поликарпе
последняя разрушилась, но «та икона без вреда пребысть»; ее перенесли в
деревянную церковь, которая вскоре сгорела, икона же вновь осталась невредима.
Таким образом, с ней связаны три случая чудесного сохранения. Для небольшого
рассказа это весьма знаменательное соответствие описанной здесь же трехразовой
попытке оболгать Алимпия и обмануть христолюбивого киевлянина. Очевидно, что
числовая структура этого рассказа сознательно организована и наделена
символической семантикой.
Наконец,
третью группу рассказов «Киево-Печерского патерика» составляют описания
внутренней жизни монахов. Рассказы эти характеризуют различные виды подвижничества:
труднический, молитвенно-аскетический и духовный. В них отмечаются и
положительный и отрицательные стороны иноческой жизни, ее взлеты и падения.
Основной темой при этом является тема борения монахов с дьяволом, тема
преодоления ими различных искушений, соблазнов, страхований и достижения через
такую борьбу святости и способности к чудотворению. Много внимания здесь
уделено описанию и характеристике бесов: они могут представать, искушая инока,
то в виде ангелов, то в виде человека, то в виде чудовищ. В этом отношении
наиболее яркими являются рассказы о черноризце Еразме, о Никите затворнике, о
Феодоре и Василии.
Замечателен,
например, рассказ Поликарпа о Моисее Угрине. Этот Моисей был братом того самого
отрока Георгия, который своим телом закрыл святого Бориса от копий наемников
Святополка. Моисей единственный из окружения Бориса остался в живых. Во время
войны Ярослава со Святополком Моисей был уведен в Польшу как пленник. Там его
увидела одна вдова, «красна сущи и юна, имущи богатьство много и власть велию»,
и «уязвися въ сердци въжделением, еже въсхотети сему преподобному». Поначалу
она пыталась «лестными словесы» привлечь его к себе, обещая ему и свою любовь и
свое богатство. Но «блаженый» уразумел «въжделение ея скверное и рече к ней: То
кый муж, поим жену и покорився ей, исправился есть? Адам когда пръвозданный
жене покорився, из раа изгнан бысть. Самсон, силою паче всех преспев и ратным
одолев, последи же женою предан бысть иноплеменником. И Соломон премудрости
глубину постиг, жен повинувся, идолом поклонися. И Ирод многы победы сътворив,
последи же, поработився, Предтечу Иоанна усекну. То како азъ, свобод сый, раб
ся сътворю жене, ея же от рождениа не познах?» Эти слова однако женщину не
успокоили. «Она же рече: «Аз тя искуплю и славъна сътворю тя, и господина всему
дому моему устрою, и мужа тя имети собе хощу, токмо ты волю мою сътвори и
въжделение души моей утеши и подай же ми твоея доброты насладитися. Доволна бо
есть твоея похоти, не могу бо терпети красоты твоея, без ума погубляемы, да и сердечный
пламень престанет, пожигая ми. Аз же отраду прииму помыслу моему и почию от
страсти, и ты убо насладися моеа доброты, и господин всему стяжанию моему
будеши, и наследник моея власти, и старейшина боляром». Но Моисей от всего
отказывается. Тогда вдова выкупает его у хозяина, дабы самой стать его
полновластной хозяйкой и таким образом добиться своего. Она богато его одевает,
кормит «сладкыми брашны», пытаясь склонить его «на свою похоть». Все
бесполезно. «Сей же преподобный, видевъ неистовьство жены тоя, молитве и посту
прилежаше паче, вкушаа въ бдении, и изволивь паче сухый хлебъ бога ради и воду
съ чистотою, нежели многоценное брашно и вино съ скверною…». Слуги госпожи
уговаривают Моисея, удивляясь его нежеланию жить в довольстве. При этом они
ссылаются на новозаветные изречения. Моисей непоколебим. Вдова пытается
обольстить его своим богатством и тем, что всему хозяином станет он. Однако
«блаженый» только посмеялся «безумию жены, и рече ей: Въсуе тружаешися, не
можеши бо мене прельстити тленными вещьми мира сего, ни окрасти ми духовнаго
богатьства. Разумей и не трудися въсуе». Дело постепенно доходит до угроз в
расправе. Моисей же, дабы укрепить свои силы, тайно принимает постриг. Тогда
вдова, придя в отчаяние, действительно начинает истязать Моисея. Его избивают
«жезлием», одновременно уговаривая покориться «госпожи своей». Но он говорит
им: «Братие, повеленное вам творити — творите, никако же медляще. Мне же никако
же мощно есть еже отрещися мнишества и любве божиа. Никакое же томление, ни
огнь, ни мечь, ни раны не могут мене разлучити от бога и сего великаго
аггельскаго образа. И сиа бестуднаа и помраченнаа жена показа свое бестудие, не
токмо убоявшися бога, но и человечьскый срам преобидевши, без срама нудящи на
осквернение и прелюбодеание. Ни ей покорюся, ни тоа окаанныа волю сътворю»!
После многих неудачных попыток подчинить себе Моисея вдова «вземши на нем
власть большую, бестудно влечаше его на грех. Единою же повеле его нужею
положити на одре своем съ собою, лобызающи и обьимающи, но не може ни сею
прелестию на свое желание привлещи его». Но она не в силах сломить его волю.
Тогда она «повеле ему по сту ранъ даяти на всякъ день, последи же повеле ему
тайныа уды урезати, глаголющи: Не пощажю сего доброты, да не насытяться инии
его красоты». Конец этой истории по-христиански закономерен: во время мятежа та
вдова была убита, а Моисей, «възмогъ от ранъ, прииде къ святей богородици в
Печерьскый святый манастыръ, нося на собе мученичьскыа раны и венец
исповеданиа, яко победитель храбор Христов», ибо по свидетельству рассказчика
Господь «дарова ему силу» врачевать недуг плотской страсти у других.
Широкая
популярность «Киево-Печерского патерика» на протяжении нескольких столетий
обусловливалась тем, что это произведение в условиях наступившего на Руси
татаро-монгольского ига, которое «не только давило, но и оскорбляло и иссушало
самую душу народа, ставшего его жертвой», напоминало своим многочисленным
читателям о былой славе древнерусского государства, пропагандировало в
художественной, а следовательно, в понятной и доходчивой форме наиболее важную
и прогрессивную идею русской, средневековой литературы — идею единства всей
Русской земли как основу ее независимости, процветания и могущества. Вот почему
«Киево-Печерский патерик» многократно переписывался, а в XIX веке получил
высокую оценку величайшего национального поэта России А. С. Пушкина,
определившего «Патерик» как «прелесть простоты и вымысла».
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/