Идея
“сверхчеловека” в трагедии А. С. Пушкина “Моцарт и Сальери” и романе Ф. М.
Достоевского “Преступление и наказание”
Постоянные
обращения к А. С. Пушкину — одна из важнейших особенностей всего творчества Ф.
М. Достоевского. “Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему”, —
признавался Достоевский. Он был первым, кто по-настоящему глубоко понял
творчество Пушкина, проник в мир его идей. После речи Достоевского на открытии
памятника Пушкину в Москве многие споры о поэте стали просто ненужными.
В своих
произведениях Ф. М. Достоевский часто использует разнообразные мотивы
произведений А. С. Пушкина. Достаточно вспомнить лейтмотив “Медного всадника”,
тему бесов и многое другое. Но наиболее богат “пушкинизмами” роман
“Преступление и наказание”: параллели с “Пиковой дамой”, разработка
наполеоновской идеи. Но, на мой взгляд, наиболее важной точкой соприкосновения
здесь будет пьеса из маленьких трагедий “Моцарт и Сальери”.
Действительно,
именно А. С. Пушкин открывает в русской литературе тему сверхчеловека. Он не
отрицает существование “сверхлюдей”. Моцарт, к примеру, — великий гений. Но эта
“надличность” может проявляться именно в уникальном таланте, но никак не в
возможности убивать. Моцарт становится жертвой музыкального ремесленника,
человека, который не родился великим, а потому пытается доказать самому себе,
что хоть в чем-то сравняется с Богом. Раскольников тоже изобретает свою теорию,
чтобы в своих глазах подняться над толпой, над мелкими людишками, потому что
другого способа выделиться у него нет. Кстати, сравнение Моцарта со
старухой-процентщицей, которое, конечно, на первый взгляд может показаться
нелепым, тоже несет в себе огромный смысл. Перед Богом все люди равны, нет важного
убийства и убийства незначимого, подобно тому, как нет людей, которые могли бы
себе убийство разрешить. Вспомним, кстати, что первые слова Сальери в пьесе —
“Нет правды на земле. Но правды нет и выше”. Разумеется, смешно было бы
говорить о Сальери-атеисте. Но эти его слова неизбежно порождают вывод: если
выше человека правды нет, то правду надо искать в самом человеке, а
следовательно — человек может позволить себе самому судить свои дела. Не сходно
ли это с атеистическими убеждениями Раскольникова?
Слова Сальери о
Микеланджело Буонаротти напоминают нам о довольно известной легенде, согласно
которой Микеланджело, расписывая один из соборов Ватикана, умертвил натурщика,
чтобы правдоподобнее изобразить муки умирающего Христа. Убийство ради
искусства! Пушкин никогда бы этого не оправдал. А что говорит Раскольников?
“Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифметика!” (Вспомним, кстати,
что Сальери “поверил алгеброй гармонию”.) Кирпичик для общего счастья!
Пожертвовать одной жизнью ради светлого будущего, то, что всегда оправдывали
социалисты, с идеями которых всегда спорил писатель-гуманист, пожертвовать
одной никчемной жизнью ради вечного искусства... Кто дал человеку право решать,
имеет ли значение для человечества чужая жизнь? Есть ли у нас право распоряжаться
хотя бы своей жизнью? И Достоевский, и Пушкин доказывают, что никакое убийство
нельзя оправдать пусть даже кажущейся высокой целью.
И Сальери, и
Раскольников хотят быть великими. Скорее, даже не быть, а казаться. Сальери
сразу понимает, что велик он может быть только в том случае, если не будет
Моцарта; Раскольников сам говорит, что “Наполеоном казаться хотел”. И в этом
еще одно из доказательств того, что убийство не оправданно: даже цель убийства
оказывается надуманной. Характерно, что и Сальери и Раскольников пытаются хотя
бы частично оправдать себя тем, что представляют свою жертву в наиболее
невыгодном свете.
От сходного
понимания сущности преступления идет и частичное сходство в его художественном
изображении. Сальери в трагедии многословен, Раскольников наделен пространными
внутренними монологами, исповедями. Жертвам в произведениях уделяется гораздо
меньше внимания. Из этого можно сделать два вывода: во-первых, авторов гораздо
больше интересует личность преступника, философские корни преступления, а
во-вторых, оба автора приходят к выводу, что преступник ищет выхода своей идее
в словах. Сальери носит с собой яд уже 18 лет, Раскольников мучится своей идеей
давно — статья с изложением идеи написана за полгода до убийства. Идея давит на
человека изнутри, мучит его.
Во сне к
Раскольникову приходит смеющаяся старуха. Ее прототипом, конечно, является
графиня из “Пиковой дамы”. Однако характерен тот факт, что лейтмотивом Моцарта
в трагедии тоже является смех, который явно контрастирует с настроением
Сальери. Смех жертвы перед лицом убийцы ужасен, ибо в нем — еще одно наказание
преступника.
И в “Моцарте и
Сальери”, ив “Преступлении и наказании” упоминаются трактиры: “Золотой лев” и
“Хрустальный дворец”. У Пушкина название трактира соответствует духу времени. У
Ф. М. Достоевского оно намекает на скрытую полемику с романом Н. Г.
Чернышевского “Что делать?”, сном Веры Павловны. Но ни одно слово в
произведениях А. С. Пушкина и Ф. М. Достоевского не может быть случайным.
Прилагательные “золотой” и “хрустальный”, на мой взгляд, указывают на контраст
внешнего и внутреннего. В романе Достоевского именно в трактире происходит
принципиальный для развития “идеи” разговор с Заметовым, у А. С. Пушкина в его
маленькой трагедии происходит страшное, тайное, некрасивое убийство, не дуэль,
а предательство. Драматизм сцены усиливается звучанием “Реквиема”.
В разговоре с
Порфирием Петровичем Раскольников тщательно обдумывает свои ответы, боится
как-нибудь себя выдать. Схожее поведение героев можно наблюдать и у А. С.
Пушкина. Моцарт говорит Сальери: “Прощай же!” — а Сальери в ответ — “До
свиданья”, хотя он-то как раз точно знает, что больше не увидится с Моцартом, и
следующие его слова: “Ты заснешь надолго, Моцарт”.
В трагедии
“Моцарт и Сальери” А. С. Пушкин первым сделал вывод, который однозначно
разбивал все теории “сверхлюдей”: “Гений и злодейство две вещи несовместные”. И
А. С. Пушкина, и Ф. М. Достоевского волновали одни и те же проблемы, проблемы
общечеловеческого масштаба.
Достоевский
переосмыслил пушкинский вывод и, что самое главное, перенес идею
“сверхчеловека” в современную ему действительность, во время, когда Россию
будоражили социалистические идеи. Достоевский предупреждал людей: не допустите
того, чтобы стремящиеся к власти люди позволили себе решать судьбу маленьких
людей, чтобы из ваших сестер и матерей сделали кирпичик в доме будущего
счастья. Удивительно, почему все мы так глухи к пророчествам великих
мыслителей?
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/