У входа в
чащу
Марина Павлова
Вспоминается
мне, как некоторое время назад вручали орден замечательному артисту Зиновию
Гердту. Высокопоставленный чиновник, вручив награду, раскрыл заранее
заготовленную папку-адрес и сказал: “А теперь, Зиновий Ефимович, я прочитаю вам
стихотворение Пастернака”. И, запинаясь, начал читать с листа. Гердт остановил
его: “Нет, давайте лучше я вам почитаю Пастернака”. И зазвучал незабываемый
голос актёра: “Быть знаменитым некрасиво, не это подымает ввысь…”
Среди всего
прочего пришедшего тогда в голову я подумала ещё и о том, как меняется
стихотворение от того, кто его читает, как неумелым чтением (неважно, вслух или
“про себя”) можно испортить любые стихи. Как говорила Марина Цветаева: “Книга
должна быть исполнена читателем, как соната. Знаки – ноты. В воле читателя
осуществить или исказить”. Не понимая текста, неопытный (недобросовестный?)
читатель рискует разрушить его.
Изредка после
уроков кто-нибудь из учеников подходит и виноватым шёпотом говорит: “Можно, я
задам один вопрос? Вы только не обижайтесь. А у Пушкина плохие стихи были?”
Вместо Пушкина может прозвучать фамилия Лермонтова, Пастернака, Бродского. Что
ответить? Да, были. Неудачи бывают у каждого. И неудачи поэта не переводят
стихотворение в разряд массовой литературы. Просто в стихотворении или живёт
поэзия, или нет. Даже в наследии большого поэта. И если учитель сумеет научить
ученика чувствовать это настоящее – честь ему и хвала. Сами ученики
сформулировали нашу общую задачу так: “Мы хотим превратиться из неопытных
читателей в опытных. Для этого научиться понимать текст, чувствовать его,
разбирать”. Или совсем просто: чувствовать вкус к хорошей литературе. Иногда, в
минуты сомнений и тягостных раздумий, боюсь, что это невозможно вообще. Как
привить человеку вкус, если у него его нет? А то чувствуешь себя в
двусмысленной ситуации мистера Хиггинса, беседующего с Элизой Дулиттл…
Снова вернуться
к этим мыслям меня заставила статья Е.Зотовой «Образцовые неудачи». Полностью
согласна с автором: чтение художественной литературы – занятие не из лёгких. А
кто вообще обещал, что будет легко? Сомневаюсь только, что большинство
читателей не в состоянии отличить хорошее произведение от посредственного
именно потому, что литературоведы, с точки зрения автора, не решают одну из
поставленных перед ними (кем?) задач – не могут аргументированно оценить
произведение. А как, должно быть, упростится преподавание литературы в школе,
если учителю будут выданы для каждого произведения ярлычки-оценки: “творческая
удача”, “творческая неудача”, “шедевр”, “гениально”, “слабо”, “неглубоко” и так
далее. Каждой сестре по серьгам. Дальше и думать незачем – всё уже оценено
литературоведами… А вот Т.С. Элиот в одном из своих эссе писал, что если быть культурным
человеком – значит не иметь личных симпатий и антипатий и воздерживаться от
различения плохого и хорошего, то он предпочитает не быть культурным. Вопрос
учителя: “Почему это произведение можно считать неудачей?” — некорректно
сформулирован, поскольку в самом вопросе уже заложена оценка. Не лучше ли
предложить проанализировать текст, разобрать его и сделать вывод? Конечно, это
гораздо сложнее, но как-то честнее.
Для изменения
ситуации автор статьи «Образцовые неудачи» предлагает восстановить грань между
высокой литературой и массовой. И в качестве примера сочетания массовой и
высокой литературы рассматривает стихи Бориса Пастернака (?!). Создаётся
впечатление, что автор смешивает понятия “массовая литература” и “творческая
неудача”. Можно соглашаться или не соглашаться с тем, являются ли массовой
литературой романы Пелевина и Сорокина, Марининой или Серовой, но относить к
массовой литературе Пастернака по меньшей мере странно.
Тогда, прежде
чем проводить грань, давайте попытаемся разобраться в том, что такое массовая
литература. Иначе получится, что творчество одного и того же писателя можно
разложить на разные полочки в районной библиотеке: здесь для массового
читателя, здесь для продвинутого. Интересно, куда книги Набокова положить? А
Пушкина и туда и туда можно поставить…
Давайте
задумаемся, что же такое массовая литература и можно ли поставить знак
равенства между ней и неудачными произведениями хорошего поэта. Если ответ
неочевиден, раскроем 22-й номер «Нового литературного обозрения» за 1996 год, полностью
посвящённый “другим” литературам. “Другие” литературы – инокультурные,
включающие те пласты, которые игнорируют историки литературы и “которые были
важнейшими для достаточно многочисленных читательских кругов (для одних,
скажем, духовно-нравственная проза, для других – уголовный роман, для третьих –
сборники исторических анекдотов)”. Пограничным литературным явлением деликатно
названы лубочная словесность, современный фольклор, фельетон, массовая
литература и так далее. Номер включает статьи о развлекательном романе,
детективе, романе-боевике, любовном романе, порнографическом романе, “другой”
поэзии, анекдотах и даже о текстах девичьих альбомов. Действительно, хоть бы
скорее литературоведы договорились о том, что же такое массовая литература. Но
когда в товарищах согласья нет… Итак, какие же признаки массовой (“другой”)
литературы можно сформулировать? Вот разные, порой взаимоисключающие друг
друга, положения, извлечённые из филологических статей:
массовая
литература – литература для всех;
массовая
литература – литература для масс, следствием чего является упрощённость
конструкции, стереотипность приёмов и сюжетных ходов, шаблонность героев,
обстоятельств места и действия и так далее;
в центре –
проблема репрезентации человеческих взаимоотношений, которые моделируются в
виде готовых игровых, ролевых, ситуационных правил и ходов;
принципиальная
позитивность отношения массовой литературы к миру;
массовая
литература строится вокруг действия, а не рефлексии;
массовая
литература, которую читают все, противопоставлена “изящной” литературе, которую
изучают настоящие филологи;
у массовой
литературы особый читатель (то есть не настоящий филолог);
для анализа
текстов массовой литературы необходим инструментарий не только
литературоведения, но и психологии, психиатрии, социологии, культурологии,
экономики, истории;
массовая
литература отражает современные тенденции общественного сознания;
для массовой
литературы характерна обнажённость приёма.
И ещё,
по-моему, следует добавить важный вопрос о том, как сделано произведение, в чём
особенности его стиля и языка автора. Так что больше вопросов, чем ответов.
Е.Зотова
элементами массовой литературы в стихах Пастернака называет “стремление к
естественности разговорной речи”, “простоту и понятность”, “увлечённость формальной
задачей”, “недостаточную степень эмоционального освоения темы”. Далее следует
вывод: стихотворение «Хмель» – явная неудача. Так ли это? Давайте попробуем
разобраться.
Под ракитой,
обвитой плющом,
От ненастья мы
ищем защиты.
Наши плечи
покрыты плащом,
Вкруг тебя мои
руки обвиты.
Я ошибся. Кусты
этих чащ
Не плющом
перевиты, а хмелем.
Ну так лучше
давай этот плащ
В ширину под
собою расстелем.
При
внимательном чтении стихотворения можно заметить, что настроение отчётливо
передаётся уже на уровне фонетики. Явное преобладание глухих согласных звуков,
многократно повторённые почти в каждой строке [т, щ, ш], действительно передают
страстный шёпот влюблённого – попробуйте прочитать стихотворение вслух и
убедитесь сами. Чередование глухих звуков с сонорными [р, л, м] создаёт
впечатление скрытой силы переживания. Образ ракиты, обвитой плющом, возникающий
в первой строке, перекликается с образом тесно сплетённых в объятии рук
влюблённых. В первом четверостишии очевидно стремление скрыться, спрятаться от
окружающего мира, сосредоточиться только на переживании близости любимого
человека. Это ощущение подчёркивается троекратным усилением: герои ищут защиты
от ненастья, их (наши — воспринимается как нечто целое, неразделимое) плечи
укутаны плащом; от посторонних глаз, как от всего мира, они укрыты ветвями
ракиты, в свою очередь увитых плющом. Ветви – плащ – руки. Можно отметить
противопоставление внешнего мира, наполненного ненастьем, и маленького мира в
чаще ракит, наполненного любовью. Кроме того, образы плюща, хмеля, обвивающих
ветви, отчётливо намекают на атрибутику вакханалий с их экстатическим любовным
чувством: тирсы (жезлы) вакханок были увиты именно плющом и хмелем. В поэзии
Пастернака 50-х годов образ вакханалий возникал не раз – достаточно вспомнить
одноимённое стихотворение 1958 года.
Во втором
четверостишии границы мира расширяются — или исчезает сам внешний мир,
перестаёт быть важным. Кусты ракит превращаются в сказочные чащи (райские
кущи?), в которых возлежат влюблённые. Вертикально организованное пространство
распахивается в ширину. Плащ из покрова превращается в ложе. Скрытое убежище
оборачивается началом отсчёта новой системы координат. Стихотворение непривычно
заключённой в нём силой и непосредственностью переданного чувства и именно этим
может смутить читателя.
Стихотворение
«Хмель» (1953) перекликается со стихотворением «За поворотом» (1958) из цикла
«Когда разгуляется». Повторяется важный для Пастернака мотив чащи, личного,
интимного пространства, вход в которое охраняет лесной страж. Бесконечность внутреннего
мира, его глубина и одновременно хрупкость, осознание неизбежности того, что
суждено судьбой, и готовность её принять – эти мотивы очевидны в стихотворении.
Насторожившись,
начеку
У входа в чащу,
Щебечет птичка
на суку
Легко, маняще.
Она щебечет и
поёт
В преддверьи
бора,
Как бы оберегая
вход
В лесные норы.
Под нею –
сучья, бурелом,
Над нею – тучи,
В лесном
овраге, за углом –
Ключи и кручи.
Нагроможденьем
пней, колод
Лежит валежник.
В воде и холоде
болот
Цветёт
подснежник.
А птичка верит,
как в зарок,
В свои рулады
И не пускает на
порог
Кого не надо.
За поворотом, в
глубине
Лесного лога,
Готово будущее
мне
Верней залога.
Его уже не
втянешь в спор
И не заластишь.
Оно распахнуто,
как бор,
Всё вглубь, всё
настежь.
Можно понять
это стихотворение так, а можно по Е.Зотовой: “Парочка пережидает под ракитой
дождь. Героя внезапно охватывает порыв страсти, и он, забыв про «ненастье»,
предлагает спутнице незамедлительно его реализовать. Вдумавшись, видишь, что,
по сути, это… вообще не лирическое стихотворение, а лишь набросок бытовой
сценки”. Кому, как говорил Паратов, нравится арбуз, а кому свиной хрящик… А
истина где-то рядом. В таком пересказе даже «Капитанская дочка» — типичное
произведение “другой” литературы: милый мальчик, отчаянный романтик, бросается
в армию, влюбляется в дочь капитана, а тут война, террористы, непобедимый
полевой командир, влюблённых предают, разлучают, и, прежде чем снова взглянуть
в глаза друг другу, им придётся заглянуть в глаза смерти и т.д. (содержание
передано по журналу «Афиша»).
Филологи,
кажется, уже договорились и, собравшись с силами, бросились изучать массовую
литературу. Что делать школьным учителям? Читать или не читать? И если не
читать, уважительно ли это по отношению к нашим ученикам? Или честнее взять
текст, вместе прочитать его и разобрать? А Пастернаку уже всё равно, как мы
оцениваем его поэзию. Это для нас важно…
Мне очень
хотелось бы узнать мнение коллег-преподавателей о том, стоит ли изучать в школе
массовую литературу или хотя бы обсуждать с учениками то, что они читают
самостоятельно.
От редакции.
Постскриптум к этой статье будет не совсем обычный. Прочитав статью Е.Зотовой,
учитель московской гимназии № 1514 Р.А. Храмцова предложила своим
ученикам-семиклассникам поразмышлять о том, останется ли стихотворение Б.Пастернака
«Хмель» в литературе. Вот что написали ребята:
Мне кажется,
что это стихотворение останется на века в мире поэзии. В нём что-то скрыто
такое, чего с первого взгляда не увидишь. Слово “хмель” имеет несколько
значений в этих строках. С одной стороны, хмель длинный. Это растение, которое
очень похоже на плющ, оно так же вьётся, но из него делают хмельные напитки. А
с другой стороны, хмель — это состояние человека выпившего или очень сильно
влюблённого. В предложении “Кусты этих чащ не плющом перевиты, а хмелем” слово
“хмель” употребляется сразу в двух значениях. И это не единственная “изюминка”
стихотворения.
Плащ может тоже
иметь несколько значений. С одной стороны, плащ — это одежда. Но эта одежда
может символизировать оболочку, которая скрывает двух влюблённых от ненастья и
остального мира.
Это
стихотворение, по моему мнению, останется на века.
Катя Иванюта
Мне кажется, в
стихотворении «Хмель» есть что-то странное. Автор замечательно проводит
параллель между руками и вьющимися растениями, создавая очень красивый
мысленный образ.
Всё
стихотворение какое-то медленное, вьющееся, спокойное, об этом говорят нам
глаголы: “ищем”, “покрыты”, “перевиты”, “расстелем” — все они обозначают
замедленное действие. Эту замедленность автор передаёт при помощи звукописи. Он
использует много шипящих, которые передают какое-то шуршание, чувство, что
герои в лесу, вокруг тишина, природа молчит, только лирический герой говорит
что-то вслух, да и то шёпотом. Об этом говорят слова “в ширину”, “плащ”,
“расстелем”, “наши плечи”...
Лирический
герой в себе не уверен, не уверен в своих словах, мыслях, действиях. Один раз
он даже остановился, сказал, что он ошибся. Затем он точкой в конце предложения
пытается нам показать, что озадачен. Он подумал и решил всё-таки предложить
своей спутнице снять с себя плащ и постелить его на землю и оказаться без
всякого укрытия. Крышей им будут только ветви ракиты, увитые плющом, — но разве
это крыша?
Возможно, автор
в момент написания стихотворения был сильно влюблён.
Саша Крошилина
Я считаю, что
стихотворение «Хмель» имеет двойной смысл. Во-первых, оно о любви двух людей, а
во-вторых, о растениях.
Под ракитой,
обвитой плющом – о любви двух растений, долгое время растущих вместе,
сросшихся, слившихся в единое целое.
Вкруг тебя мои
руки обвиты — о двух людях, живущих вместе и любящих друг друга. Их связывает
плащ, они не могут остаться без него: вокруг ненастье, темнота, а они капелька,
лучик света внутри этого бесконечного пространства.
Скорее всего,
лирический герой хочет скрыться, а автор прячется, ведь мы можем узнать его по
стилю, размеру, манере написания. Он пишет и вдруг резко меняет позицию,
начинает говорить о совершенно противоположных вещах. Он хитрит, скрывается от
нас.
Растения
слились вместе, чтобы победить стихию. От ненастья мы ищем защиты — и люди, и
растения ищут защиты. Они как будто нашли друг друга, эти две пары. Иначе они
не смогли бы выжить.
Затем положение
меняется: они больше не замечают ненастья, они сбросили плащ, любят друг друга,
и им всё равно, что творится вокруг. И кусты этих чащ не плющом перевиты, а
хмелем... Это уже совсем другое настроение. Стихотворение соединяет два
настроения, оно двояко.
Это
стихотворение о вечном. Оно о любви и привязанности. А ведь этого сейчас так не
хватает! Я думаю, это художественное произведение послужит для кого-то поводом
задуматься о смысле жизни и о том, как она иногда бывает обманчива. Видишь
одно, вдруг замечаешь другое, третье...
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://lit.1september.ru/