"Рукописи
не горят…"
"Рукописи
не горят" — с этой верой в упрямую, неуничтожимую силу искусства умирал
писатель Михаил Булгаков, все главные произведения которого лежали в ту пору в
ящиках его письменного стола неопубликованными и лишь четверть века спустя одно
за другим пришли к читателю.
"Рукописи
не горят", — эти слова как бы служили автору заклятием от разрушительной
работы времени, от глухого забвения предсмертного и самого дорогого ему труда —
романа "Мастер и Маргарита". И заклятие подействовало, предсказание
сбылось. Время стало союзником М. Булгакова, и роман его не только смог явиться
в свет, но и среди других, более актуальных по теме книг последнего времени
оказался произведением насущным, неувядающим, от которого не пахнет архивной
пылью.
Взять хотя бы
то, что если к роману М. Булгакова "Мастер и Маргарита" подходить
традиционно, оперируя такими привычными инструментами анализа, как тема, идея,
жанр, то заблудишься в нем в два счета, словно в дремучем лесу. Ни в какие
схемы он не укладывается. Прочитанная множеством читателей книга, вызвавшая
немало споров, толков, вопросов и догадок, стала жить своей жизнью в
литературе. Возникло даже что-то вроде "моды на Булгакова". И все-таки,
почему "рукописи не горят", почему эта книга привлекает внимание?
По-моему, благодаря все той же необычности построения романа, оригинальности
сюжета. Есть основания назвать роман бытовым: в нем широко развернута картина
московского быта тридцатых годов.
Но не меньше
оснований считать его фантастическим, философским, любовно-лирическим и, само
собой разумеется, — сатирическим. Пусть в романе не все выписано ровно и до
конца, внимание любого читателя остановит, я думаю, его форма — яркая,
увлекательная, непривычная. Ведь не зря же, прочтя последнюю страницу,
испытываешь искушение начать перечитывать книгу заново, вслушиваясь в мелодию
булгаковской фразы: "В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать,
когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое
кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была
аллея". Едва ли найдется читатель, который возьмет на себя смелость
утверждать, что нашел ключи ко всем таящимся в романе загадкам.
Но многое в нем
приоткроется, если хотя бы бегло проследить десятилетнюю историю его создания,
не забывая при этом, что почти все произведения Булгакова родились из его
собственных переживаний, конфликтов, потрясений. Не случайно в романе
появляется легенда об Иешуа, так как в жизни писателя был свой Понтий Пилат —
Главрепертком. И писатель понимал, что рано или поздно будет распят. Но, видно,
теплилась в нем надежда на здравый смысл "прокуратора", на
возможность взаимопонимания. И, может быть, представлялся ему такой спор, какой
в романе, уже после казни философа, Пилат видит во сне: "Они ни в чем не
сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и
нескончаем".
Так или иначе,
но вполне можно утверждать, что именно собственная судьба заставила писателя
вспомнить новозаветную библейскую историю и ввести ее в роман. В первых его
набросках еще нет ни Мастера, ни Маргариты, а дьявол появляется в Москве в
одиночку, без свиты. Но начинается действие так же, как в окончательном
издании: беседои Сатаны с двумя литераторами явно рапповского толка. Он
рассказывает им эту библейскую историю с таким старанием, словно добивается,
чтобы собеседники его в зеркале тех стародавних событий, в решениях синедриона
и прокуратора Иудеи увидели и свой, рапповский, изуверский фанатизм.
Но Булгаков не
сравнивал себя с Иисусом, хотя и исповедовал те же принципы, то же добро и
справедливость. Мастер (как его по праву можно назвать) не стремился это
проповедовать, он скорее расчищал дорогу для добра с помощью ядовитого жала
сатиры. И в этом он больше сродни Воланду, которого и делает главным персонажем
романа. Но для чего же тогда появляется в романе Мастер? А для того, чтобы
создать пятое, гораздо более стройное Евангелие, чем новозаветное.
Но главное — в
его изложении эта история становится до того по-земному живой, что в ее
реальности невозможно усомниться. И в глубине сознания рождается совершенно
безумная мысль: нет, это не Сатана, не Воланд, а сам Булгаков, прежде чем в
роли Мастера сесть за письменный стол, "лично присутствовал при всем этом".
Сделав Мастера своим двойником, подарив ему некоторые перипетии своей судьбы и
свою любовь, Булгаков сохранил для себя деяния, на которые у Мастера уже не
было сил, да и не могло быть по его характеру. И Мастер получает вечный покой
вместе с Маргаритой и восставшей из пепла рукописью сожженного им романа. И я с
уверенностью повторяю слова всезнающего Воланда: "Рукописи не горят".
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://ilib.ru/