Песенно-поэтическая антропология. Люди трудных
профессий в изображении Ю.Визбора и В.Высоцкого
Ничипоров И. Б.
В
поэтических произведениях авторской песни персонажная сфера всегда
характеризовалась яркостью и социально-психологическим многообразием.
Значительное место в песенной поэзии Ю.Визбора и В.Высоцкого занимает
художественное раскрытие душевного склада персонажей, реализующих свой
внутренний потенциал в "трудных" профессиональных призваниях, где в
экстремальных положениях испытываются на прочность их личностные качества,
межчеловеческие отношения. Это моряки, геологи, альпинисты, шахтеры,
спортсмены, обретающие в стихах Визбора и Высоцкого возможность прямого
нешаблонного речевого самовыражения, в котором угадываются как приметы времени,
так и черты родства с творческим сознанием самих поэтов, постигающих
нравственно-философские аспекты бытия. Сопоставление персонажных миров в
творчестве двух крупнейших художников, представляющих различные периоды и
направления в авторской песне, позволит как точнее определить специфику ее
лирико-романтической ветви, так и приблизиться к осмыслению линий разграничения
между несхожими жанрово-стилевыми тенденциями в бардовской поэзии.
Пути
художественного познания внутреннего мира песенных героев у Визбора и Высоцкого
весьма многоплановы. Прежде всего стоит отметить весьма распространенные в их
поэзии портреты персонажей трудных профессий.
У
Визбора элементы таких портретов проступают уже в ранних стихах и песнях
середины 1950-х гг. ("Парень из Кентукки", "Закури",
"Жить бы мне, товарищи, возле Мелитополя…", "Маленький
радист" и др.). В них преобладает пока достаточно обобщенный поэтический
рассказ о тех профессиональных общностях, представителями которых выступают
герои – "маленькие радисты с большого корабля", о нелегких условиях
их труда, в процессе которого происходит углубленное осознание ими ценности
внутренних переживаний. Так, эмоциональная речь северного рыбака ("Жить бы
мне, товарищи…") становится созвучной строю народной лирической песни:
Но
живу я в том краю, там, где дни короткие,
В
области Архангельской с детства рыбаком.
Северные
девушки с гордою походкою
Вдоль
по нашей улице ходят вечерком…
Позднее
эти визборовские портреты героев становятся все более подробными и
психологизированными. Социально-психологический облик персонажей предстает в
них чаще всего в призме вдумчивого взгляда повествователя, способного в деталях
поведения героя прозреть закономерности его душевного мира, – в "Командире
подлодки" (1963), "Стармехе" (1965), "Репортаже о
ракетчиках" (1968) и др. В стихотворении "Командир подлодки" из
непосредственных впечатлений повествующего "я" ("вот что я
видел…"), жестовых и речевых подробностей поведения командира рождается
глубокое понимание трагедийного мироощущения героя, окруженного "водой,
скрывающей черные глубины… память трагических походов". В
"Стармехе" профессионально-бытовая конкретность и одновременно
метафорическая выразительность картины противодействия моряков природной стихии
("Метелей белые ножи // Разламывал своей машиной") соединена с
лирико-романтической тональностью в описании портрета и поведения героя:
"Голубоглазый мой стармех // Экзюпери всю ночь читает". Оригинально
здесь и композиционное решение: рассказ стармеха предстает в форме участного
обращения к нему повествователя, досконально знающего детали жизни на корабле:
И
Антуан Экзюпери
Вот
здесь скрестил с тобой маршруты.
На
море снег, на море снег…
Не
только в портретных зарисовках, но и в напряженной сюжетной динамике
прорисовывается Визбором ментальный склад героев трудных профессий. Говоря об
антропологическом аспекте собственного художественного мира, поэт-певец
подчеркнул расширенное понимание самого феномена "трудной профессии":
"Сила человека – не в профессии и не в судьбе… Мои герои – это люди
поступка, люди действия… Если вник в дело, которому посвятил тебя твой герой,
то громким – и чаще всего неискренним – словам места в песне не остается".
В сюжетике песен Визбора и Высоцкого преобладают поворотные, "пограничные"
ситуации, сопряженные с этикой риска и открывающие для героев новое измерение
жизни и профессионального труда.
В
стихотворении Визбора "Вот вы тоже плавали когда-то…" (1958)
коллективный рассказ о сущности морского призвания, сочетающийся с личностным
повествованием одного из моряков, наполнен ощущением таинственного смысла
перипетий дальнего плавания, что передается и на уровне поэтического языка,
образного ряда, являющего сплав вещественного и метафизического: "Плыли мы
неведомо куда // По путям надежды и познанья // … Я держусь за поручни надежд
// И до боли вглядываюсь вдаль". В песне "В твоей душе" (1961)
геологическое исследование природы вписано в образный контекст психологической
лирики, ассоциируясь с бесконечностью познания близкой души: "Давно домой
геологи вернулись, // А мне тебя искать еще сто лет!".
Особую
художественную функцию выполняет у Визбора и хронотоп "окраины",
"края" земли, сопряженный с атмосферой духовного и профессионального
поиска героев. В песне "Окраина земная" (1965) в лирическом монологе
моряка, наполненном возвышенным и одновременно тонким профессиональным
чувствованием "гремящей окраины земной", обнаруживается близость
морского призвания и крестьянского труда – в их причастности извечным – водной
и земной – природным стихиям: "Мы словно пахари на поле, // И тралы
родственны плугам".
Суровая
реальность профессиональных будней нередко предстает в песнях Визбора в
героико-романтических тонах, не скрадывающих, однако, неофициозного,
драматичного ощущения нелегкой трудовой жизни, долгой оторванности от любимых
людей: "И Кольский залив нам гудками повторит // Слова, что нам жены
сказать не могли". ("Тралфлот"). В этой песне – сказе капитана
рыбацкого судна – обращенное к слушателю-новичку повествование о море (с
характерными, диалогически ориентированными, стилевыми особенностями: "мой
друг", "пожалуйте бриться" и др.), о "Севере-старике",
драматичной судьбе моряка – таит немалый педагогический потенциал.
Если
у Визбора в социально-психологических портретах преобладает одухотворенно-романтическое
начало, проистекающее от чувства единения героя со своей профессиональной
средой, то в поэзии Высоцкого подобные "профессиональные" портреты,
отличающиеся большей социальной остротой, зачастую предстают в виде
пронзительной исповеди героя-одиночки, болезненно переживающего свою
противопоставленность данной среде ("Я был слесарь шестого разряда…",
"Песенка про прыгуна в высоту", "Песня о штангисте" и др.).
Центральным
в исповедальном монологе героя "Песенки про прыгуна в высоту" (1970)
становится его напряженное, строящееся на неизбывных контрастах ("Лишь
мгновение ты наверху – // И стремительно падаешь вниз") самоосознание не в
качестве человека-функции, но как уникальной творческой личности, отстаивающей
право на нестандартность в борьбе со сковывающими его "голосами"
враждебной среды:
Но,
задыхаясь словно от гнева я,
Объяснил
толково я: главное,
Что
у них толчковая – левая,
А
у меня толчковая – правая! .
Новый
свет на надрывное состояние героя в профессиональной сфере проливает и его семейная
драма, подчеркивающая внутреннюю конфликтность и многомерность созданного
портрета: "Жаль, жена подложила сюрприз: // Пока я был на самом верху – //
Она с кем-то спустилася вниз…". Поэтика контрастов, этический и
профессиональный максимализм в отношении противопоставляющегося зрительским
"крикам" героя к себе важны и в "Песне о штангисте",
(1971), "Вратаре" (1971), "Песне о сентиментальном боксере"
(1966).
В
песнях Высоцкого предметный мир, сами "орудия" и "средства"
профессиональной деятельности нередко вовлечены в орбиту личностной экзистенции
персонажа, вступают с ним в сложные партнерско-сопернические отношения, как это
происходит со штангой ("Песня о штангисте") или с самолетом в
стихотворении "Я еще не в угаре…" (1975). В последнем возникает даже
развернутый психологический портрет не только лирического "я", но и
многим близкого ему самолета – "отбившегося от рук",
"отгулявшего до последней черты"… Состояние
соперничества-сплоченности с миром, смертельного риска в бою, экстатическое
напряжение героя в кульминационные мгновения профессионального, боевого
самовыражения придают песням рассматриваемого круга балладное звучание, которое
подчеркивает глубину их бытийного содержания:
Двадцать
вылетов в сутки –
куда
веселей!
Мы
смеялись, с парилкой туман перепутав…
В
отличие от поэзии Визбора, в подавляющем большинстве стихов и песен Высоцкого о
людях трудных профессий преобладают сюжет-поединок, сюжет-катастрофа, акцент на
предельном надрыве оказавшегося в "пограничной" ситуации героя – в
большом спорте, морском сражении, покорении горной вершины, геологоразведочной
экспедиции… Сам поэт-певец признавался: "Я стараюсь для своих песен
выбирать людей, находящихся в момент риска, которые в каждую следующую секунду
могут заглянуть в лицо смерти, которые находятся в самой-самой крайней
ситуации" . Такой осознанный подход и придает антропологическому аспекту
этих произведений повышенную значимость.
Архетипическая
для художественного мира Высоцкого ситуация поединка человеческой воли со
смертью прочерчивается уже в ранней песне "Сорок девять дней" (1960)
и получает дальнейшее углубление. Катастрофичный сюжет морского сражения в
стихотворении "Еще не вечер" (1968), являя частую для философской
лирики поэта "схватку бесшабашную" с судьбой, становится одновременно
и испытанием прочности профессионального сообщества ("А крысы – пусть
уходят с корабля"), и обнаружением спасительной близости бунтующих душ
персонажей к природной бесконечности: "Ведь океан-то с нами заодно".
А в "Натянутом канате" (1972) в сюжетной динамике,
"спрессованной" пространственно-временной организации выстраивается
целостная онтология рискованного "пути без страховки", "боя со
смертью", внутренне оппозиционная духовному "лилипутству",
барачно-лагерной обезличенности советского "гетто".
Творческое
проникновение обоих бардов в различные профессиональные сферы неизбежно несло в
себе проявление инакомыслия в отношении к Системе, постижение уязвимых сторон
сознания "homo sovieticus". У Визбора – это прежде всего вызвавший
недовольство официоза "Рассказ технолога Петухова" (1964), неожиданно
точно для тех лет отразивший стремление советского человека непременно видеть
себя "впереди планеты всей" – причем одновременно и в "делании
ракет", и в "области балета"… В стихах Высоцкого сходные черты
психологии героев проявились в некоторых "спортивных" песнях – в
трагикомичном поединке бегуна с "гвинейским другом"
("Марафон", 1971), истории с прыгуном, надрывно мечтающим
"догнать и перегнать Америку" ("Песенка про прыгуна в
длину", 1971), в примечательном шахматном состязании ("Честь
шахматной короны", 1972).
Сквозной
в "профессиональных" песнях Высоцкого становится и ситуация
противостояния ищущей творческой личности власти бюрократии. В "Песне о
конькобежце…" (1966) звучит взволнованный монолог "маленького человека"
от спорта, готового всеми способами отстаивать свое достоинство в борьбе с
безликой спортивной системой. Неожиданный сюжетный поворот в "Случае на
шахте" (1967) высветил в трагикомических тонах оборотную сторону громких
соцсоревнований и выявил частое неблагополучие внутри самих трудовых сообществ,
когда передовой шахтер-стахановец остается под завалом по корыстной воле своего
же окружения, "пившего вразнобой "Мадеру", "старку",
"зверобой"". В стихотворении же "Тюменская нефть"
(1972) насыщенное бытийным смыслом интуитивное чувствование героем-нефтяником
недр родной земли – "что подо мной не мертвая земля", концентрация
его душевных и физических сил ("счастлив, что, превысив полномочия, // Мы
взяли риск") противостоят языковой мертвенности бюрократических
"депеш" из "центра":
И
шлю депеши в центр из Тюмени я:
Дела
идут, все боле-менее,
Что
– прочь сомнение, что – есть месторождение,
Что
– больше "более" у нас и меньше "менее".
В
творчестве обоих бардов песни о людях трудных призваний заключают и художественное
постижение межчеловеческих отношений, возвращавшее в общественное сознание
тоталитарной эпохи забытую чистоту и свободную от идеологических догм,
социальной конфронтации искренность этих отношений – как в личной, так и
профессиональной сферах.
В
стихотворениях Визбора "Я иду на ледоколе…" (1973), "Остров
сокровищ" (1972) межпрофессиональная солидарность воспринимается героем
как мощная опора в повседневном труде. В первом из них рассказ бывалого,
"идущего на ледоколе" моряка о профессиональной сплоченности с
подводниками ("У подводника гитара // И ракет большой запас")
органично вписывается в проникновенное послание, обращенное к далекой
возлюбленной. И таким образом в мироощущении визборовского персонажа
выстраивается художественная диалектика коллективного и индивидуального:
"Но никто из них не видит // В чудо-технику свою… // Что печально,
дорогая, // Жить на свете без тебя". У Визбора и Высоцкого значительное
место уделено и воспеванию красоты мужской дружбы, закаленной в нелегких испытаниях
профессиональной судьбы, а также на фронтовых путях – если вспомнить
"военный" цикл Высоцкого. В стихотворениях же Визбора "Остров
сокровищ", "Десантники слушают музыку" (1963), "Экипажу
Рюмин – Попов" (1980) художественное познание "биографии трудных
морей", скрытых "механизмов" "мужского общежития во всей
своей красе" на море и в небе достигнуто в соединении реально-бытового и
возвышенно-романтического изобразительного планов:
Когда-нибудь
закончится
Обилие
чудес –
Вернутся
к нам в Сокольники
Соколики
с небес
Земные
– это правильно, –
Но
все ж немножко ангелы:
Один
из испытателей,
Другой
из ВВС.
Размышления
о формах межчеловеческого родства в профессиональных, семейных отношениях
обретают в поэзии Визбора и философское звучание, расширяя сферу лирической
эмоциональности поэта-певца. Так, в стихотворении "Я бы новую жизнь
своровал бы, как вор…" (1968) подлинно актерское вчувствование в
личностный смысл различных профессиональных судеб умножает в глазах героя
ценность тепла семейной привязанности: "Но ведь я пошутил. Я спускаюсь с
небес, // Перед утром курю, как солдат перед боем. // Свой единственный век
отдаю я тебе". На соединении предметно-бытовой и метафизической
составляющих построено изображение профессионального труда и в стихотворении
"Как песни, перетертые до дыр…" (1965). Осуществляемая радистом связь
видится как "напиток драгоценный", наполняющий души героев –
"поверх барьеров" пространств – ощущением целостности бытия,
потаенного родства несхожих душевных миров. С композиционной точки зрения здесь
существенна синхронизация поэтического видения далеких человеческих судеб:
А
в южных городах встают девчонки
И
в институты разные спешат,
И
крестят, как детей, свои зачетки,
И
с ужасом шпаргалками шуршат.
А
в северных морях от юта к баку
Штормище
ходит, ветрами ревет…
"Драгоценная
связь" людей в профессиональном общении оказывается значительной и в
психологической лирике Высоцкого, где она, чаще, в сопоставлении с
произведениями Визбора, ассоциируется с мучительной надорванностью
человеческого "я".
Яркий
пример тому – песня "Ноль семь" (1969), где поэтизация будничного
труда телефонистки ("Стала телефонистка мадонной") проистекает из
драматичного положения героя на грани одиночества. Сила лирической эмоции
выражена здесь в прерывистой ткани стиха, сочетающей взволнованный монолог с
диалогическими, адресованными любимой женщине и другу репликами.
"Профессиональная" ситуация телефонной связи обретает психологическую
значимость:
"Девушка,
милая! Я прошу – продлите!
Вы
теперь как ангел – не сходите ж с алтаря!
Самое
главное – впереди, поймите…
Вот
уже ответили.
Ну
здравствуй, это я!".
Поиск
"зон" душевной открытости личности в разнообразных сферах
профессиональной деятельности сближает песни Визбора и Высоцкого. Причем речь
может идти и о глубоком единении душ в общем призвании, как, например, в
"Скалолазке" Высоцкого (1966), и о кратковременных, но весьма
значимых человеческих общностях, показанных, например, в стихотворениях Визбора
"Такси" (1965) и Высоцкого "Рты подъездов, уши арок и глаза
оконных рам…" (1965), которые созвучны по сюжетной ситуации. Если у
Визбора личная драма героя приоткрывается в неожиданно доверительном диалоге с
незнакомым таксистом, то стихотворение Высоцкого построено как рассказ бывалого
таксиста, тонко чувствующего коммуникативный смысл своего труда и приобретшего
в этом труде опыт понимания самых разных человеческих душ.
"Новеллистичная" структура его рассказа, сотканного из внутренне
связанных миниэпизодов и характеризующегося афористической емкостью словесной
ткани, приоткрывает в монологе "ролевого" героя психологическую
глубину:
Мы
случайные советчики, творцы летучих фраз, –
Вы
нас спрашивали – мы вам отвечали.
Мы
– лихие собеседники веселья, но подчас
Мы
– надежные молчальники печали.
В
поэзии Визбора и Высоцкого изображение психологии героев – представителей
трудных профессий, экстремальных условий их жизни отразилось и в сближающей
обоих поэтов системе образов-символов. Символическим потенциалом наделены здесь
пространственные образы моря, гор, Земли, а также сквозной мотив пути.
В
визборовской песне "Океан" (1963) символический образ одушевленной
морской стихии спроецирован как на извечную тягу души к непостижимому
("неразрешимое решать"), так и на реальные эпизоды жизни людей
трудного призвания: "И, как подвыпивший подводник, // Всю ночь рыдает
океан". В стихотворении же Высоцкого "Шторм" (1976) яркая
словесная фактура профессионального языка моряков ("Мы говорим не
"штормы", а "шторма… чтим чутье компасов и носов")
открывает таинственное измерение как в душевном мире персонажей, так и в
живописуемых здесь океанских просторах: "Кто в океане видит только воду –
// Тот на земле не замечает гор".
Хронотоп
гор у обоих бардов также имеет глубокий образный, антропологический смысл.
Размышляя о личностном значении альпинистской деятельности, Визбор отмечал в
ней мощный стимул внутреннего роста человека, который "возделывает сам
себя, засеивает поле своей судьбы мужеством, взращивает в себе мощные и
прекрасные всходы. От этого и накапливается в альпинисте мудрость
философа". В "горных", "альпинистских" песнях Визбора
и Высоцкого именно на "самовозделывании" личности в общении с миром
гор и сделан главный акцент. У позднего Визбора "альпинистская" песня
все определеннее вбирает в себя элементы философской элегии: в стихотворении
"Тропа альпинистов – не просто тропа…" (1976) центральный образ
постепенно познаваемого героями горного пространства помещен в широкое
ассоциативное поле:
Тропа
альпинистов – не просто тропа:
Тропа
альпинистов – дорога раздумий
О
судьбах миров, о жестокости скал,
О
женщинах наших, которых мы любим.
У
Высоцкого же экзистенциальный характер приобретает образная оппозиция
"равнины" и "гор". Так в стихотворении "Здесь вам не
равнина" (1966) антропологическая значимость вживания героя в мир, где
"за камнепадом ревет камнепад" сопряжена с этикой риска,
самоиспытания, отказа от "уюта", с осознанием непрерывности духовного
поиска: "Но мы выбираем трудный путь, // Опасный, как военная тропа".
Весомой оказывается здесь, а также в "Военной песне" (1966), и
образная ассоциация полного опасностей мира гор и исторических судеб
соотечественников на нелегких фронтовых дорогах:
Как
Вечным огнем, сверкает днем
Вершина
изумрудным льдом –
Которую
ты так и не покорил.
А
в "Гимне морю и горам" (1976) бесконечная перспектива духовного
восхождения личности в "служении стихиям", глубинное чувствование
полюсов бытия заряжает ее ощущением причастности к вечности, всеединству мира –
его высот и глубин: "Благословенны вечные хребты, // Благословен Великий
океан!".
Таким
образом, символика пути, дорог жизни оказывается сквозной в произведениях
Визбора и Высоцкого анализируемого ряда. Хотя если у Визбора чаще подчеркнуто
врачующее воздействие "дорог", морских путей на души героев
("Плаваем мы не от скуки, // Ищем не просто тревог: // Штопаем раны
разлуки // Серою ниткой дорог"), то в поэтическом контексте Высоцкого
неумолимо ожидающие героев-"профессионалов" "четыре четверти
пути", "непройденные дороги" и "невзятые рубежи" над
"пропастью" – как правило, имеют трагедийную окрашенность, знаменуют
катастрофические изгибы человеческой судьбы, "пограничные" вехи
душевного мира и социального положения личности ( "Натянутый канат",
"Песня летчика", "Спасите наши души", "Ну вот, исчезла
дрожь в руках…" и др.).
В
поэтических мирах двух поэтов-бардов принципиально важна и связь интуиций о
судьбах представителей трудных профессий с пониманием творческого призвания
Поэта. Так, в визборовской "Песне о поэтах" (1963) неординарное для
своего времени размышление о драматичной участи поэтов "служить в госкомитетах"
выводит на осознание органичной близости вольнолюбивого творческого призвания
профессиональному труду в экстремальных, свободных от сковывающей официальности
условиях – мысль, обретающая здесь и скрытый социальный подтекст:
Им
бы, поэтам, плавать бы в море,
Лед
бы рубить им на ледниках,
Знать
бы им счастье, мыкать бы горе,
Камни
таскать бы им в рюкзаках.
Высоцким
же личностный, "профессиональный" поединок поэта-певца с царящей в
обществе кривизной в заостренной форме изображен в дилогии "Певец у
микрофона" и "Песня микрофона" (1971). Прописанная с мельчайшими
подробностями профессиональная ситуация сценического выступления, увиденная
"глазами" певца, а затем и микрофона, пронизана ощущением повышенного
экзистенциального, психофизического напряжения, родственного душевным
состояниям персонажей "морских" и "альпинистских" песен:
Бьют
лучи от рампы мне под ребра,
Светят
фонари в лицо недобро,
И
слепят с боков прожектора,
И
– жара!.. Жара!.. Жара!..
"Пороговое"
состояние героя Высоцкого на сцене – в общении с гитарой, микрофоном,
аудиторией – порождено чувством глубинной внутренней обнаженности творческой
личности в ее стремлении на пределе сил открывать правду в мире лицемерия. А во
взволнованной "исповеди" микрофона, в итоге не сумевшего подавить
свою индивидуальность ради "патоки, сладкой помеси", нравственный
максимализм предопределяет тяжелейшую "профессиональную" драму:
В
чем угодно меня обвините –
Только
против себя не пойдешь:
По
профессии я – усилитель, –
Я
страдал – но усиливал ложь.
Расширенное
восприятие обоими поэтами феномена трудной профессии позволяет, таким образом,
соотнести их "сюжетные", "ролевые" песни о моряках и
альпинистах, шахтерах и нефтяниках с глубокими раздумьями о бытийной,
социальной роли творческой личности в современности и Вечности.
Итак,
антропологический аспект оказался ключевым в "персонажных"
стихах-песнях Визбора и Высоцкого, обращенных к постижению судеб людей нелегких
профессиональных призваний. В этих плотно "населенных" самыми
различными характерами произведениях запечатлелись жизненные пути современников
в их профессиональной, творческой деятельности – людей, обретших в бардовских
песнях свободную от официозного грима возможность прямого вербального
самораскрытия в конкретных речевых формах.
Разноплановое
в жанрово-стилевом отношении – от лирических монологов до "ролевых"
песен-"минипьес" – песенное многоголосие в произведениях Ю.Визбора и
В.Высоцкого было направлено на углубленное исследование душевной жизни личности
с учетом психологического фактора экстремальности; потаенных "механизмов"
межчеловеческого общения, бытийных основ отношений человека и мира,
запечатлевшихся у обоих авторов в близком образно-символическом ряде. Однако
если у Визбора преобладают поэтические, нередко окрашенные
лирико-романтическими тонами портреты героев, данные сквозь призму взгляда
повествователя, то стихи-песни Высоцкого характеризуются более напряженной,
трагедийной, часто балладной сюжетной динамикой, острой конфликтностью,
исповедальной пронзительностью, что отразило общую направленность эволюции
авторской песни – от романтических истоков 1950-х гг. к последующему усилению
трагедийного звучания и социальной остроты в творчестве бардов 1970-80-х гг.
(В.Высоцкий, А.Галич, А.Городницкий, поздний Б.Окуджава, И.Тальков и др.).
Разнообразная
типология характеров, сюжетных ситуаций в стихах-песнях Ю.Визбора и В.Высоцкого
о людях трудных профессий несомненно расширила горизонты поэтического слова и
способствовала обогащению лирики новыми перспективами антропологического
знания.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru