«Пушкинский
след» в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго»
А.
Суханова
Высокая
степень интертекстуальности текстов Б. Пастернака и, в частности, романа
«Доктор Живаго» общеизвестна. Исследователи неоднократно обращали внимание и на
намеренную, иногда нарочитую интертекстуальность имен персонажей романа, как
главных, так и второстепенных. Широкий читатель не обязан точно идентифицировать
каждый факт мировой культуры, к которому отсылает то или иное имя, ему
достаточно почувствовать саму преемственность традиции. Однако для
исследователя возможное происхождение того или иного имени представляет
значительный интерес, так как может привести к решению или хотя бы постановке
какой-либо смежной проблемы в изучении творчества писателя.
В
настоящей работе мы обратимся к главам 5 и 6 второй части романа «Доктор
Живаго». Только в этих двух главах фигурируют эпизодические персонажи по
фамилии Фуфлыгины – «начальник дистанции, инженер путей сообщения» и его жена,
«красивая дама». Фамилия Фуфлыгин, сама неблагозвучность которой придает ей
отрицательную экспрессию, может на первый взгляд показаться продуктом
фонетического творчества автора, однако в словаре В.И. Даля обнаруживается
слово фуфлыга, которого нет в словарях XX века. Приведем словарную статью
полностью: «Фуфлыга, фуфлыжка об., прыщъ, фурсикъ, дутикъ, невзрачный
малорослый человекъ. Это что за фуфлыга? //Продувной мотъ, гуляка // Родъ печенья.
Фуфлыжничать, проедаться, жить за чужой счетъ, шататься» Значение глагола
фуфлыжничать вполне соответствует едва намеченной, но вполне определенной
характеристике персонажей: это люди, живущие за чужой счет, так как достигли
благосостояния незаслуженно. Фуфлыгин проявляет полное безразличие к делам
службы: пропуская мимо ушей «крик души» подчиненного, он занят тем, что
любуется своим элегантным костюмом; Фуфлыгина как будто весь день сидит в одной
и той же ленивой позе, глядя сквозь копошащихся вокруг тружеников, недостойных
ее внимания. Ничтожность и ложная значительность этой пары вызывает острое
негодование революционера Тиверзина, видящего в них воплощение «мира подлости и
подлога». Казалось бы, все ясно, фамилия оказывается говорящей, подчеркивает авторское
отношения к персонажу, а весь отрывок наводит на мысль о лучших традициях
соцреализма.
Однако
мнимая простота и даже – с точки зрения некоторых критиков – якобы
поверхностность поздней прозы Пастернака всегда обманчивы, и дело обстоит не
столь примитивно и прямолинейно.
Во-первых,
фамилия Фуфлыгины обнаруживает интертекстуальность указанных фрагментов;
во-вторых, отношение текста Пастернака с первоисточником выявляет характерную
особенность структуры поздней прозы поэта, которую, перефразируя Р. Якобсона,
может быть, точнее следовало бы назвать прозой музыканта.
Претекст
обнаруживается в русской классической литературе. У А.С. Пушкина есть
неоконченный отрывок, начало повести или романа, относящийся к 1830 – 1831 гг.
– написаны только первая глава и начало второй. В собраниях сочинений этот
отрывок печатается под названием, данным по его начальным словам: «На углу
маленькой площади…». В первой главе между персонажами происходит такой диалог:
« – Кого ты называешь у нас аристократами? // Тех, которым протягивает руку
графиня Фуфлыгина. // А кто такая графиня Фуфлыгина? // Наглая дура». Фамилия
также использована в качестве говорящей – она усиливает представление о ложной
значительности и истинном ничтожестве персонажа, выявляемых контекстом.
Использование этой же фамилии в романе Пастернака может явиться сигналом к
поискам других моментов сходства этих текстов.
С
нашей точки зрения, такие моменты можно отметить.
В
плане сюжета между текстами нет ничего общего. У Пушкина – дама, удалившаяся от
света ради любви, чувствует неизбежность разрыва с любовником; сюжет,
разработанный впоследствии Л.Н. Толстым и А.П. Чеховым. У Пастернака –
представители «мира подлости и подлога» вызывают неприязнь и негодование
революционера. Тем не менее, в текстах – помимо сюжета – проносятся, подобно
музыкальным темам, некоторые общие мотивы, подвергаемые в более позднем тексте
вариациям и перестановкам.
Мотив
первый: экипаж стоит на небольшой площади (площадке).
Пушкин:
«На углу маленькой площади, перед деревянным домиком, стояла карета…» Пастернак:
«На открытой площадке возле конторы толпились незанятые рабочие. На въезде к
площадке стояла Фуфлыгинская коляска».
В
тексте Пастернака не эксплицирована прямо, но угадывается неуместность
появления богатой коляски возле конторы, что соотносится с замечанием Пушкина о
карете: «явление редкое в сей отдаленной части города».
Мотив
второй: снег, и именно – мокрый.
Пушкин:
«…форейтор играл в снежки с дворовыми мальчишками».
Пастернак:
«Неожиданно пошел мокрый снег с дождем».
(Снежки
можно лепить только из мокрого снега).
Мотив
третий: красивая дама возлежит на подушках.
Пушкин:
«В комнате, убранной со вкусом и роскошью, на диване, обложенная подушками,
одетая с большою изысканностию, лежала бледная дама, уж не молодая, но еще
прекрасная».
Пастернак:
«В углу коляски, небрежно откинувшись на подушки, сидела красивая дама» Мотив
четвертый: изысканная одежда.
У
Пушкина дама одета «с большой изысканностию» у Пастернака об одежде дамы ничего
не говорится, но мотив передан ее мужу: «На Фуфлыгине была расстегнутая дорогая
шуба с путейским кантиком и под нею новый штатский костюм из шевиота. Он
осторожно ступал по насыпи, любуясь общей линией пиджачных бортов,
правильностью брючной складки и благородной формой своей обуви».
Мотив
пятый: некто Фуфлыгина относится к людям весьма избирательно, сама при этом
являясь ничтожеством, что подчеркнуто фамилией.
Фрагмент
диалога из пушкинского наброска уже приводился выше.
Пастернак:
«Она [Фуфлыгина] бросала немигающий мечтательный взгляд поверх толпившихся рабочих
с таким видом, словно в случае надобности этот взгляд мог пройти без ущерба
через них насквозь…». Тиверзин, который «случайно подхватил это выражение»,
негодует: «…разъевшаяся барынька смеет так смотреть на дуралеев-тружеников…». У
Пастернака образ раздваивается – оказываются двое Фуфлыгиных, занятых только
собой. Муж «красивой дамы» отделывается ничего не значащими отговорками от
Антипова, поднявшего жизненноважную производственную проблему: «Слова Антипова
влетали у него в одно ухо и вылетали из другого… не до твоих, мол, рельсов.
Есть поважнее материи».
Мотив
шестой: некто болезненно воспринимает пренебрежение людей, которых презирает.
Пушкин:
«И пренебрежение людей, которых ты презираешь, может до такой степени тебя
расстроивать?!» Пастернак: «Тиверзин случайно подхватил это выражение. Его
покоробило. Он прошел, не поклонившись Фуфлыгиной, и решил зайти за жалованьем попозже,
чтобы не сталкиваться в конторе с ее мужем». Заметим, Тиверзина коробит
отношение не к нему лично, а к другим людям, и реакция его прямо противоположна
реакции пушкинского Валериана, который стремится попасть в число «тех, кому
протягивает руку графиня Фуфлыгина», однако названный мотив «экстрагируется»
как из одной, так и из другой ситуации.
Мотив
седьмой: некто «сегодня сам не свой».
Пушкин:
«…я сегодня сам не свой; сержусь на всех и за все».
Весь
предыдущий диалог выявляет раздражение Валериана.
Пастернак:
«…в его разгоряченной голове… его возбуждение дошло до такой степени, что ему
не терпелось пробежать все это расстояние разом, не переводя дыхание. Он не
соображал, куда он шагает…».
Такое
состояние возникло у Тиверзина после стычки с Худолеевым, еще раньше его
покоробило выражение лица Фуфлыгиной, а перед этим он возмущался своими
товарищами, которые медлят с решением о забастовке: «А я их видеть не могу». То
есть Тиверзин в этот день сердится «на всех и за все». Причины и поводы к
раздражению у персонажей разные, но в обоих случаях характер этих причин
социальный: Валериан раздражен тем, что им пренебрегает определенный слой
общества, Тиверзин вне себя от несправедливости устройства общества в целом.
Мотив
восьмой: некто не слушает собеседника, сообщающего нечто жизненно-важное для
себя, нетерпеливо ждет окончания разговора и поспешно уезжает в экипаже.
Пушкин:
«Валериан ее уже не слушал. Он натягивал давно надетую перчатку и нетерпеливо
поглядывал на улицу… Он пожал ей руку, сказал несколько незначащих слов и
выбежал из комнаты, как резвый школьник выбегает из класса.
Зинаида
подошла к окошку; смотрела, как подали ему карету, как он сел и уехал».
Пастернак:
«Слова Антипова влетали у него в одно ухо и вылетали из другого. Фуфлыгин думал
о чем-то своем, каждую минуту вынимал часы, смотрел на них и куда-то торопился…
На повороте дороги показалась коляска… // Ну, брат, как нибудь в другой раз,
сказал начальник дистанции и махнул рукой… Супруги укатили».
Мотив
девятый: чье-то сердце «напитано желчью и уксусом».
Первой
главе пушкинского отрывка предшествует французский эпиграф: «Votre coeur est
l`eponge imbibee de fiel et de vinaigre. Correspondance inedite». (Ваше сердце
– губка, напитанная желчью и уксусом. Из неизданной переписки). Метафора,
созданная с использованием известного евангельского образа, подходит к
характеристике Тиверзина, будущего члена революционного трибунала: ненависть к
«старому миру» – его постоянное свойство, обостряющееся в моменты раздражения:
«…этот мир был ему сейчас ненавистнее, чем когда-либо».
Разумеется,
любое предположение об отсылке к другому тексту в той или иной мере
гипотетично. Тем не менее, в данном случае, на наш взгляд, количество общих
мотивов, группирующихся вокруг одной и той же редкой фамилии, достаточно
велико, чтобы отнестись к такому предположению всерьез. Каждый из этих мотивов
в отдельности нельзя назвать даже аллюзией, так как ни один из них не является
исключительной принадлежностью данного пушкинского текста – «аллюзию»
составляют все эти мотивы вместе взятые, в совокупности с отдельным включенным
словом из первоисточника – фамилией Фуфлыгина. Используются, преобразуются и
варьируются они в новом тексте совершенно независимо от сюжета и характера
персонажей, как могли бы варьироваться музыкальные темы.
Данный
случай еще раз показывает, что поиски интертекста как такового – не самоцель.
Они проливают свет на закономерности творческого процесса, как универсальные,
так и свойственные одному конкретному автору.
Список литературы
1.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Т.IV/ C. 540.
2.
Пушкин А.С. Сочинения: В 3-х т. Т.3. Проза. М.: Худож.лит., 1987. С.339-342.
3.
Пастернак Б.Л. Доктор Живаго: Роман. М.: Сов.писатель, 1989. С. 41-46.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.yspu.yar.ru