Ономапоэтика романа И. С. Тургенева «Рудин» (Дмитрий
Рудин в системе других героев)
Аюпова Светлана Будимировна, Башкирский
государственный педагогический университет
Статья
посвящена роли поэтической ономастики в создании образно-поэтического пласта
романа И.С.Тургенева "Рудин", художественной картины мира
произведения. Автор, вскрывая связь между именем героя и его бытием в
художественном целом, приходит к выводу о том, что в антропонимах произведения,
как и в сюжетном пространстве романа, совмещаются три плана:
конкретно-исторический, архетипический и метафизический, что позволило писателю
показать вневременную трагедию человеческой жизни.
Ключевые
слова: Тургенев, Дмитрий Рудин, ономапоэтика, мифопоэтика, ономастика,
художественная картина мира.
В
данной статье делается попытка определить роль поэтической ономастической
системы в создании образно-поэтического пласта романа И.С.Тургенева «Рудин»,
произведения вскрыть связь между именем героя и его бытием в художественном
целом.
Первый
роман И.С.Тургенева тесно примыкал к сложившейся в русской литературе традиции
повестей и романов о дворянских героях, «лишних людях», не способных найти свое
место в практической жизни, развивал эту традицию.
Изучение
творческой истории романа показывает, что для И.С.Тургенева выбор имен героев
был немаловажным моментом в работе над произведением. Известно, что романист
отказался от несколько иронического, прямо выражающего первоначальный замысел
произведения названия «Гениальная натура», заменив его однословным
предметно-описательным идеонимом «Рудин», обозначающим главное действующее
лицо, что свидетельствовало о неоднозначном отношении автора к последнему уже
на первоначальном этапе разработки образа. Тургенев убрал «оценочность» из
заглавия и растворил ее в тексте романа, явно следуя здесь традиции пушкинских
заглавий. Следует заметить, что, вынеся в заглавие фамилию главного героя, И.С.
Тургенев актуализировал одно из значений слова руда, от которого образована
фамилия: «наружный вид, образ, лицо»1. Выстраивается ассоциативный ряд:
наружный вид – лицо – образ – литературный тип.
О
тщательном выборе писателем имени главного героя свидетельствует факт,
указанный М.О.Габель и Н.В.Измайловым: «Центральный герой романа первоначально
был назван Дмитрием Петровичем Рудиным (выделено здесь и далее нами. – С.А.),
что говорит о некоторой связи его образа с замыслом романа «Два поколения», где
должен был фигурировать Дмитрий Петрович Гагин , и с ненаписанной
комедией «Компаньонка», от которой дошел до нас список действующих лиц с
персонажем Дмитрием Петровичем Звановым»2.
Следовательно,
имя Дмитрий особенно привлекло писателя. Как пишет П.Флоренский, это имя
«происходит от имени же, но божественного: хетоническая богиня Деметра, Мать
Земля своим именем отражается в Дмитрии. В самом деле,
принадлежность человека Богу не может быть чисто внешнею, без наличия в этом
человеке соответственных данному Богу качеств Следовательно, древние,
именуя кого-либо Дмитрием, имели в виду соотнести его с Деметрою»3.
Неординарность,
искра божья, несомненно, присутствует в главном герое. Особенно показательна
реакция на слова Дмитрия Рудина молодых людей. Описывая эффект, который
производит первая речь персонажа на присутствующих, Тургенев использует
глагольные формы (удивил, очаровал, поражены), лексические повторы (слушал,
слушал), сочетания слов (чуть дыхание не захватило, выпученные глаза, открытый
рот, лицо покрылось алой краской), указывающие на сильное эмоциональное
впечатление; присутствие в одном контексте глаголов конца одного и начала
другого действия (взор и потемнел и заблистал) также свидетельствует об
интенсивной работе пробудившейся под влиянием Рудина души.
Главный
герой тонко чувствует красоту и поэзию природы. Именно образ Рудина в III и VII
главах обрамляют полный гармонии и умиротворенности ночной пейзаж и вечернее
описание природы, в котором спокойствие нарушено предчувствием пробуждающейся
страсти. Ночной и вечерний пейзажи, окружающие героя, ассоциируются с теми
чертами духовного склада, которые характерны для облика Деметры. «Это – богиня
умиренная и необыкновенно кроткая и благостная, материнскою любовью дышит она
ко всему человеческому роду, причем в материнстве ее выделено начало не
стихийное, и даже не рождение, а нравственное, ласковость и глубокая тишина»4.
Внутренняя общность героя и хтонического божества, от имени которого образовано
имя персонажа, проявляется в выборе лексики, обозначающей состояние покоя,
неги, умиротворения (душистая мгла, мягкая пелена, дремотная свежесть, тихо
теплиться, нежиться и нежить, кроток и тих, тишина).
Только
Рудин в романе говорит о природе. Именно этот герой использует слова-символы,
связанные с миром природы: это образ яблони, образ дуба. Причем эти символы
соотносятся в романе с образом Рудина. В VII главе фамилия персонажа и
сочетание слов словно из земли вырос соединены в одном контексте. В XII главе
автор-повествователь, описывая внешность персонажа, использует вегетативные
метафоры: «Пора его цветения, видимо, прошла: он, как выражаются садовники,
пошел в семя»5.
Вместе
с тем имя Дмитрий – это лишь производное от божественного имени. Герой тонко
чувствует природу, но уже далек от взрастившей его Деметры – Земли Матери,
почвы. Лексика, относящаяся к одному из основных элементов природы (например,
слова земля, земной, почва, корни, бесплодный), используется
автором-повествователем, самим героем, Лежневым и соотносятся только с Рудиным.
Главный герой – дитя природы: «Каждый остается тем, чем сделала его природа, и
больше требовать от нее нельзя!»6 – говорит о Рудине Лежнев. Вместе с тем
«Дмитрий отторгается от Земли и попирает ее, исполненный мощи, с напором
которой не знает, что делать»7. В эпилоге романа герой вопрошает: «И между тем
неужели я ни на что не был годен, неужели для меня таки нет дела на земле?
Часто я ставил себе этот вопрос, и как не старался себя унизить в собственных
глазах, не мог же я не чувствовать в себе присутствия сил, не всем людям
данных! Отчего же эти силы остаются бесплодными?»8.
Земные
блага не для Рудина, Лежнев, размышляя о нем, говорит: «Я думаю: вот человек… с
его способностями, чего бы не мог он достигнуть, какими земными выгодами не
обладал бы теперь, если б захотел!»9. В эпилоге произведения Дмитрий Рудин
остается без хлеба насущного, отказывается от него добровольно. Известно, что
мука, хлеб – атрибуты Деметры10, и соответствующие им лексемы с символическим
значением представлены в тексте. Рассказывая Лежневу о своем разрыве с
помещиком из Смоленской губернии, главный герой говорит следующее: « я
рассорился с ним окончательно и уехал, бросил барича-педанта, вылепленного из
степной муки с примесью немецкой патоки… – То есть бросил насущный кусок хлеба,
– проговорил Лежнев и положил обе руки на плечи Рудину»11. Очень важно, что
слово почва вложено именно в уста Дмитрия Рудина в III главе, когда читатель
только знакомится с этим персонажем, и в эпилоге романа. Этот образ-символ как
бы обрамляет персонаж, дает ключ к пониманию образа главного героя, его
трагического бездействия. Ср. следующие пророческие слова Рудина в III главе,
фактически относящиеся к нему самому: «если у человека нет крепкого начала, в
которое он верит, нет почвы, на которой он стоит твердо, как он может дать себе
отчет в потребностях, в значении, в будущности своего народа? как может он
знать, что он должен сам делать, если…»12 со словами героя в эпилоге: «Строить
я никогда ничего не умел; да и мудрено, брат, строить, когда и почвы-то под
ногами нету»13. Именно оторванностью Рудина от родной земли, от России
объясняет несчастье героя Лежнев. В романе Тургенева слово почва употребляется
не только в переносном значении основание, основа, но и в другом переносном
значении: почва – это люди, которым герой передает свои идеи, своего рода поле,
возделанное для посева. Отторжение главного персонажа от почвы, «бесплодность»
его деятельности объясняется в романе отчасти и тем, что почва дурна. Не
случайны слова Лежнева: « отчего ты – странный человек! – с какими бы
помыслами не начинал дело, всякий раз непременно кончал тем, что жертвовал
своими личными выгодами, не пускал корней в недобрую почву, как она жирна ни
была?»14.
Известно,
что культовыми обращениями к Деметре были: «Хлоя (зелень, посев), Карпофора
(дарительница плодов), Фесмофора (законодательница, устроительница)»15.
Значения всех трех культовых обращений к Деметре также представлены в романе и
связаны именно с Дмитрием Рудиным, раскрывают его образ. Слова героя – это те
семена, которые сеет он в благодатную почву – молодые души. Лежнев говорит о
нем: « но кто вправе сказать, что он не принесет, не принес уже
пользы? что его слова не заронили много добрых семян в молодые души»16. В
письме к Наталье Ласунской герой с горечью замечает: «Я не увижу плодов от
семян своих»17. Главный герой романа пытается, хотя и безуспешно, преобразовать,
устроить по-новому жизнь, указать, что, как и кому делать, в связи с этим
используются такие лексемы со значением упорядочения, как входить во что-либо
(в значении разбираться), толковать, объяснять, распоряжения, порядок,
воспитание, преобразования, нововведения и др. В эпилоге романа Дмитрий Рудин
рассказывает Лежневу о своем неудавшемся проекте по превращению одной реки в
судоходную, о безуспешных «коренных» преобразованиях и нововведениях в области
образования и в сельском хозяйстве. Главный герой вмешивается даже в отношения
молодого Лежнева и его любимой девушки. Так в тексте реализуется сема
«законодательница, устроительница», присущая Деметре.
Вместе
с тем в мифе о Деметре «отражена также извечная борьба жизни и смерти. Она
рисуется скорбящей матерью, утратившей дочь Персефону, похищенную Аидом.
В Гомеровском гимне «К Деметре» (Hymn. Hom. V) рассказывается о
странствиях и горе богини в поисках дочери»18. Портрет Рудина в эпилоге романа,
разительно отличающийся от портрета в III главе, так же, как и в ночном и
вечернем пейзажах, содержит прилагательное тихий, но сочетается это
прилагательное с существительным скорбь. Лексика со значением увядания, смерти,
разрушения, безысходного состояния связана в романе именно с главным героем
(платье изношенное и старое; похолодевшая, разбитая речь; усталость
окончательная; серебряные нити; жидкие седые волосы; мелкие морщины; нагнутая
фигура; что-то беспомощное и грустно-покорное; все равно; горькие чувства;
скорбь, старость, устать, пожелтеть, умереть).
Мотив
скитания, присутствующий в мифе о Деметре, в романе также соотнесен с Дмитрием
Рудиным, который в эпилоге назван автором бесприютным скитальцем. Именно с
главным героем связана лексика со значением перемещения в пространстве,
невозможности остановиться (таскаться, ехать, поехать, скитаться, ходить,
возвращаться, не мочь остановиться, странствовать, перекати-поле). Мотив
начинает звучать в V пятой главе (герой заявляет Наталье: « да и
притом мне уже наскучило таскаться с места на место. Пора отдохнуть»19) и
находит свое завершение в эпилоге произведения. В эпилоге романа Дмитрий Рудин
прямо указывает на то, что скитание предначертано ему свыше, оно дано ему от
рождения (от природы-Деметры): «Я родился перекати-полем,– продолжал Рудин с
унылой усмешкой. – Я не могу остановиться»20. В эпилоге же романа появляется
антропоним «Вечный Жид», который сам герой относит к себе: «Ты назвал себя
Вечным Жидом… А почему ты знаешь, может быть, тебе и следует так вечно
странствовать, может быть, ты исполняешь этим высшее, для тебя самого
неизвестное назначение: народная мудрость гласит недаром, что все мы под богом
ходим. – Ты едешь, – продолжал Лежнев, видя, что Рудин брался за шапку
»21.
Но
не только с первообразом Деметры – Матери Земли, природы, почвы, натуры
ассоциируется имя главного героя. Как отмечает Н.А.Петровский, в России
«распространение этого имени связано с христианской, а не с языческой
традицией»22, в частности, с деяниями святого Дмитрия Салунского, ревностного
христианского проповедника, принявшего мученическую смерть за идеи своего
Учителя. Дмитрий Рудин, бесспорно, – герой-идеолог, страстный проповедник и не
только популяризатор идей, но человек, который гибнет за гуманистические идеи
на баррикаде в Париже.
Имя
и фамилия героя стоят в одном семантическом ряду. Особенно эта взаимосвязь
ощущается в финале романа. По справедливому замечанию С.М.Аюпова, «Красный цвет
в финале символизирует идею смерти, стремление к ней. Та же идея, тот же пафос
смерти заключает в себе (в контексте финала) и семантика последнего слова
романа – «Рудин». Известно, что эта фамилия происходит от слова «руда», которое
означает в украинских говорах «кровь», а слово «рудый» - «красный». Тем самым в
одно смысловое целое объединяются внешне разнородные детали (красный шарф,
красное знамя, сердце героя, его фамилия), все они пронизаны пафосом смерти»23.
Пафос
добровольной подвижнической смерти ради идеи объединяет в контексте
произведения и имя, и фамилию главного персонажа. То, что это явление одного
порядка подтверждают также последняя, подводящая итоги XII глава и
заключительные слова эпилога романа. Сочетание слов Дмитрий Рудин встречается в
произведении только два раза и только в этих значимых частях текста. В XII
главе слова Дмитрий Рудин произносит Лежнев, самый близкий к Рудину персонаж,
лишь по прошествии двух лет осознавший сущность, масштаб личности главного
героя во всех ее противоречиях. В эпилоге же заключительная фраза всего романа:
«Этот «Polonais» был – Дмитрий Рудин»24 непосредственно принадлежит автору-повествователю.
Следует отметить, что в XII главе сочетание слов Дмитрий Рудин используется в
контексте, в котором собраны воедино такие ключевые слова и словосочетания, как
гениальная натура, кровь, польза, добрые семена, природа, энтузиазм, пускать
камнем.
В
Дмитрии есть энтузиазм христианского проповедника, его слова – добрые семена, в
него «пускают камни», как поступали со всеми пророками. В Дмитрии есть искра
божья – гениальность, но нет «натуры» – цельности, характерной для
природы-Деметры; в Рудине есть польза («руда» – полезное ископаемое), которую
извлекут молодые души, но нет крови. В отрывке слова «кровь» и «натура»
являются контекстуальными синонимами, таким образом, в романе семантически
сближены имя и фамилия героя. Не случайно в финале романа есть слово «красный»,
которое ассоциируется со смертью, но нет слова «кровь», ибо Рудин – энтузиаст,
гениальная, но лишенная цельности («натуры» = «крови») личность. Взаимосвязь
имени и фамилии героя наблюдается и в пересечении семантических полей имени «Деметра»
и слова «руда». Так в романе неоднократно используется слово «почва» (Деметра –
Мать Земля – земля – почва) и соотносится оно с Рудиным. Одно из значений этого
слова – «порода, на которой залегает полезное ископаемое»25. Выстраивается
ассоциативный ряд: Деметра – Мать Земля – земля – почва – порода – полезное
ископаемое – руда – Дмитрий Рудин. Поэтому совсем не случайно то, что первое
слово, с которым сталкивается читатель, – это слово Рудин – так назван роман,
идеоним этот по сути дела обозначает литературный тип, и пока для читателя это
имя – только абстракция. Не случайно также и то, что заключительные слова
произведения – это слова Дмитрий Рудин. Дмитрий Рудин – это не только
литературный тип, но и близкий, дорогой писателю, полный противоречий, многогранный
герой. Семантические составляющие имени и фамилии главного персонажа
раскрываются на протяжении всего романа, пересекаются, дополняют друг друга, в
них изначально заложена суть героя.
Слово
руда, от которого образована фамилия Рудин, многозначно: «Руда ж. руда, зпдн.
кровь. || Арх. смл. замаранное пятно, грязь, чернота ||
Твр. сажа. || наружный вид, образ, лицо. || Природное химическое соединение
металла с иными веществами, нередко еще и с примесью каменистых и землистых частей;
ископаемое из которого, огнем или плавкою или другими способами, добывается
металл (крушец) или иное вещество»26.
В
романе Тургенева актуализированы не только значения кровь, красный, образ.
Рудин – герой многогранный, в романе актуализированы все значения слова руда.
Уже современники подметили в Рудине множество недостатков, соединенных, по не
всегда объяснимым причинам, с достоинствами. По мнению К.С. Аксакова, в герое
пошлость соседствовала «рядом с необыкновенностью, дрянность рядом с
достоинством»27. В главном герое, как в руде, ценное смешано с пустой породой.
Сочетание разнородных характеристик в первом портрете героя подчеркивается
автором благодаря использованию антонимов, противительного союза но,
отрицательной частицы или приставки не: «Вошел человек лет тридцати пяти
с лицом неправильным, но выразительным . Тонкий звук голоса
Рудина не соответствовал его росту и его широкой груди»28. На несоответствия в
облике Рудина обращают внимание и персонажи романа.
То
же соединение противоречивых элементов наблюдается в описании речи главного
персонажа: «Он говорил мастерски, увлекательно, не совсем ясно… но самая эта
неясность придавала придавала особенную прелесть его речам»29, «Рудин прекрасно
развивал любую мысль, спорил мастерски; но мысли его рождались не в его голове:
он брал их у других»30. Лежнев, характеризуя Дмитрия Николаевича Рудина,
замечает: «Он замечательно умный человек, хотя в сущности пустой… Я
даже не ставлю ему в вину, что он деспот в душе, ленив, не очень сведущ…
любит пожить на чужой счет, разыгрывает роль и так далее…
Да, холоден как лед, и знает это и прикидывается пламенным»31. В эпилоге романа
размышления главного героя о своем предназначении («Чем жить даром, не лучше ли
постараться передать другим, что я знаю: может быть, они извлекут из моих
познаний хотя некоторую пользу»32) соотносятся с его фамилией Рудин, со словом
руда значении полезное ископаемое.
В
романе многие персонажи придерживаются не очень высокого мнения о Дмитрии
Рудине. Если Лежнев признает не только недостатки, но и бесспорные достоинства
героя, то такие люди, как Пандалевский, Пигасов, учитель математики видят в нем
только плохое, даже «чернят» его. Слово клевета относится в романе именно к
Дмитрию Рудину. В произведении значение слова руда – сажа, замаранное пятно,
грязь, чернота – непосредственно актуализируется в тексте эпилога: в рассказе
Рудина о своих скитаниях (телесных и душевных), о дорогах (жизненных
перипетиях, ситуациях): «Где не бывал я, по каким дорогам не ходил!… А дороги
бывают грязные, – прибавил Рудин и слегка отвернулся.– Вы знаете…»33. Далее в
тексте находим: «Но тут под меня подкопались, очернили меня перед ней»34. С
одной стороны, Дмитрий Рудин – герой-идеолог, проповедник, выдающаяся личность,
с другой – человек, который не лишен недостатков, мелочности, возможно, на его
совести есть не совсем благовидные поступки, за которые ему стыдно. Хула и
клевета сопровождают его на протяжении всего романа, и это также заложено в
фамилии персонажа.
Если
фамилия героя использована в тексте 322 раза (большая часть словоупотреблений
приходится на текст автора-повествователя и самого близкого Рудину персонажа,
Лежнева), а сочетание имени и фамилии встретилось только два раза (но
используют его в самых значимых частях текста романа автор-повествователь и
Лежнев), то сочетание имени и отчества «Дмитрий Николаич» представлено в тексте
23 раза – так обращаются к герою все персонажи. Показательно, что в
окончательном тексте романа Тургенев отказался от отчества Петрович, заменив
его на Николаич, что не случайно, так как отчество Петрович образовано от имени
великомученика, привратника и ключаря небесного, одного из апостолов, о котором
Христос сказал: «Ты Петр, и на сем камне я создам церковь мою, и врата ада не
одолеют ее». Безусловно, герою не хватает твердости характера, он лишен почвы –
основания, на котором что-либо можно создать. Отчество же Николаич восходит к
имени святого, стоящего в церковной иерархии ниже, чем первоапостол Петр. В
христианских преданиях это «святой из разряда т. н. святителей (церковных
иерархов), образ которого подвергся сильной фольклорной мифологизации»35.
Русское календарное имя Николай восходит к греческому и обозначает побеждающий
народ. В народных верованиях Николай Чудотворец, Николай Угодник
«противопоставляется Илье-пророку как милостивый земной святой грозному
небесному громовнику»36. Как видим, на фольклорном, мифологическом уровне
земное начало, милостивость сближает имя и патроним персонажа. Известно, что
святой Николай был не только епископом, заботливым пастырем, «печальником» о
людях, но и бессеребряником. По преданию, получив родительское наследство, он
раздает его нуждающимся. Так и Дмитрий Николаич пребывает в постоянной заботе о
благе других людей, последний свой грош отдает на полезное, по его мнению,
общественное дело.
Кроме
выбора имени, отчества и фамилии, созвучных внутреннему облику главного героя,
для характеристики Рудина, более полного раскрытия его образа Тургенев
использует в романе прием антономасии. Так, в текст романа введены такие
антропонимы, как Дон Кихот, Вечный Жид, Демосфен.
Впервые
упоминание о Дон Кихоте содержится в XI главе в сцене отъезда Рудина из имения
Ласунской, произносит его главный герой и соотносит с собой: «Помните ли вы, –
начал Рудин, как только тарантас выехал со двора на широкую дорогу, обсаженную
елками, – помните вы, что говорит Дон-Кихот своему оруженосцу, когда выезжает
из дворца герцогини? «Свобода, – говорит он, – друг мой Санчо, одно из самых
драгоценных достояний человека, и счастлив тот, кому небо даровало кусок хлеба,
кому не нужно быть за него обязанным другому!» Что Дон-Кихот чувствовал тогда,
я чувствую теперь…»37. Слова хлеб (атрибут Деметры) и Дон-Кихот сближены в
одном контексте. Черты героя бессмертного романа Сервантеса, безусловно,
присутствуют в Рудине. Текст романа Тургенева содержит прямые переклички с
романом Сервантеса: так в эпилоге главный герой, характеризую себя, упоминает о
своей самонадеянности и ложности, вере в призрачные идеалы, даже такой атрибут,
как мельницы, с которыми безуспешно сражаются главные персонажи присутствует в
текстах обоих произведений (« я был тогда самонадеян и ложен… Точно, я
тогда ясно не сознавал, чего я хотел, я упивался словами и верил в призраки
»38, «Но тут встретились различные препятствия. Во-первых владельцы
мельниц никак не хотели понять нас »39). Оба героя – вечные скитальцы,
одержимые идеалами гуманизма, любовью к истине. Так племянница Дон Кихота
спрашивает своего дядюшку: «Не лучше ли спокойно сидеть дома, нежели мыкаться
по свету и ловить в небе журавля ?»40. Лежнев, раскрывая «загадку»
личности своего университетского приятеля, так определяет сущность Рудина: «Сил
в тебе так много, стремление к идеалу такое неутомимое…»41, « огонь
любви к истине в тебе горит, и, видно, несмотря на все твои дрязги, он горит в
тебе сильнее, чем во многих »42.
Другой
антропоним Вечный Жид также относится в романе к Рудину. Согласно легенде,
Вечный Жид (Агасфер) «во время страдальческого пути Иисуса Христа на Голгофу
под бременем креста оскорбительно отказал ему в кратком отдых и безжалостно
велел идти дальше; за это ему самому отказано в покое до могилы, он обречен из
века в век безостановочно скитаться, дожидаясь второго пришествия Христа,
который один сможет снять с него зарок»43. В эпилоге произведения Рудин жалуется
на судьбу, которая мешает ему жить и действовать как другие, не дает
остановиться: « я смиряюсь, хочу примениться к обстоятельствам, хочу
малого, хочу достигнуть цели близкой, принести хотя бы ничтожную пользу. Нет!
не удается! Что это значит? Что мешает мне жить и действовать как другие?.. Я
только об этом теперь и мечтаю. Но едва успеваю я войти в определенное
положение, остановиться на известной точке, судьба так и сопрет меня с нее
долой… Я стал бояться ее – моей судьбы…»44. В ответ на реплику Рудина, о том,
что он устал, Лежнев замечает: «Устал! Другой бы умер давно»45. В связи с
образом Вечного Жида становится понятна фраза «точно в ноги кому-то
поклонился…»46. Предназначение героя не в «малых» делах, не в «близкой цели»,
не в «ничтожной пользе». Он выполнил задачу героя-идеолога, проповедника,
энтузиаста, остался верен высоким идеалам, он пожертвовал жизнью за идеи
гуманизма. В финале романа уставший от жизни, вечный бесприютный скиталец Рудин
как бы кланяется судьбе, благодаря ее за долгожданное освобождение, с него, как
с Вечного Жида во второе пришествие Христа, снят зарок.
С
Демосфеном сравнивает Рудина Лежнев, подчеркивая тем самым дар пламенного
оратора и философа.
Особую
роль в освещении Рудина в романе играет своеобразная система двойников, в
которых, как в увеличительных стеклах, отчетливо видны сильные и слабые стороны
героя. М.О. Габель и Н.В. Измайлов, изучив подготовительные материалы к
«Рудину», отмечали, что в списке персонажей, предваряющем план романа, и в
каноническим тексте имена многих героев не совпадают. Например, «Наталья
Ласунская в списке и в плане носит имя Маши /…/ Фамилии Александры Павловны
Липиной и ее брата Сергея Павловича Волынцева долго варьируются. Среди ряда
фамилий – Пасынковы. Александра Павловна же мыслится незамужней. Пандалевский
сначала именовался Подкалаевым. Басистов, названный так в окончательном тексте,
был в списке Лещевым, потом – Басовым. Фамилия Лещева была на какой-то момент
закреплена и за Лежневым»47. Все это свидетельствует о том, с какой тщательностью
отбирал писатель имена для своих героев.
Так,
замена фамилии Подкалаев фамилией Пандалевский не случайна. Фамилия Константина
Деомидыча ассоциируется со словом пандан в значении «соответствие»48, «вещь
подъ-пару, подъ-стать, подъ-масть»49, тем самым И.С. Тургенев подчеркнул ряд
черт Пандалевского (нахлебника, приживалы), которые отчасти отражены и в
Рудине. Вместе с тем имя героя-двойника Константин, указывающее на
неизменность, устойчивость, определенность, свидетельствует о постоянстве этих
черт у Пандалевского, который и по прошествии двух лет все еще продолжает жить
в доме Ласунской. В отчестве героя Деомидыч, связанном с греческим именем
Диомедес: «диос божественный + медо заботиться, покровительствовать»50,
актуализировано значение покровительство. И Пандалевский, и Рудин живут у своих
покровителей. Но если Рудин «живет на чужой счет не как проныра, а как
ребенок…»51, и в конце жизни остается без средств к существованию, то
Пандалевский за счет покровительницы процветает. Семантическое сближение и
разведение героев на разные полюса осуществляется и за счет соотнесения двух
образов с миром природы. Если автор-повествователь подчеркивает в Рудине
близость к земле, то в Пандалевском выделяется скорее животное, хищное начало:
он сравнивается с котом, улыбка его напоминает звериный оскал.
По-своему
оттеняет главного героя и Пигасов. Он – идейный антагонист Рудина. Между двумя
образами прослеживается довольно четкий контраст: один – философ, другой –
эмпирик, один – мечтает о просвещении как об источнике обновления всей жизни
человека, другой – «просвещает» в узком мирке салона Ласунской, один – высок
ростом, другой – низок. Рудин сам чувствует сходство с Пигасовым именно своей с
ним противоположностью. Рудин заявляет Ласунской: «Он человек неглупый, но он
на ложной дороге»52. В высшей степени примечательно, что те же слова отнесены и
к самому Рудину во время его спора с Пигасовым: «Улыбка опять промчалась по
всем лицам, и глаза всех устремились на Рудина. «А он человек неглупый», –
подумал каждый»53. Так, стилистически автор соотносит двух, казалось бы,
исключительно антагонистических героев. Пигасов – это своего рода пародия на
Рудина. Карикатурность, неестесвенность героя подчеркивают и антропонимы:
фамилия героя образована от слова пегас (пегас – крылатый конь, символ
вдохновенья), но исходное слово намеренно искажено автором, ибо, по мнению
повествователя, «Способности Пигасова не выходили из разряда обыкновенных»54,
«в нем, говоря попросту, материала не хватило»55. Имя и отчество героя Африкан
Семеныч нельзя отнести к наиболее распространенным в XIX веке56. Имя Африкан,
образованное от латинского слова africanus – африканский, африканец, с одной
стороны, наложило семантический отсвет на облик персонажа, автор-повествователь
подчеркивает смуглое лицо и черные глаза героя, с другой стороны, имя это в
сочетании с отчеством Семеныч звучит несколько странно, и странность присуща
персонажу. «Странный человек был этот Пигасов»57, – замечает автор. Рудин и
Пигасов, каждый на свой манер, – идеологи, и связь между ними дана по принципу
философского контраста, антитезы. Пигасов – сниженный вариант самого Рудина,
что отразилось и в антропонимах. Присутствие Пигасова в образной системе романа
рядом с главным героем, одновременно возвышает Рудина и служит снижению его
образа. С.Е.Шаталов тонко подметил ключевую роль Пигасова в осмыслении главного
героя: «Только в отношении к Пигасову в образе Рудина раскрылось самое главное,
самое существенное: новый русский тип отношения к действительности и осознания
ее. Раскрылось наиболее отчетливо и экономно. Ну, а то, что «не вместилось» в
их отношения, потребовало от писателя иных фигур, иных сопоставлений»58.
Барон
Муффель и светская львица Дарья Михайловна Ласунская также включены в систему
двойников главного героя. Барон в романе назван только по фамилии. Слово муфель
(от немецкого muffel) имеет в русском языке следующие значения: «пробирная или
муфельная печь . Муфельная проба, испытание дорогих металлов через
огонь, относительно дорогих металлов через огонь, относительно чистоты их и
количества лигатуры. // Муфель, наглухо закрываемый горшок, в который
накладывается фарфор для обжига»59. Как видим, слово муфель связано с такими
понятиями, как испытание, обработка. С этими же понятиями соотносится герой в
романе. Пандалевский говорит о нем: «Он написал статью о каком-то очень
интересном вопросе – и желает подвергнуть ее на суд Дарье Михайловне»60. Рудин,
как и барон, собирается написать статью о трагическом значении любви и вынести
ее на суд Наталье Ласунской. Барон Муффель оттеняет такой признак Рудина, как
его «беспочвенность». Главный герой так говорит о бароне: «Он хороший человек,
с добрым сердцем и знающий… но в нем нет характера…»61.
Имя
светской львицы, знатной и богатой помещицы Дарьи Михайловны Ласунской также отражает
ее сущность. Имя Дарья в переводе с древнеперсидского обозначает
победительница, повелительница, царица. Действительно, эта женщина «царит» у
себя в доме, ее салон – это своего рода двор, что подчеркнуто именем
гувернантки-француженки m-ll Boncourt. В отчестве госпожи Ласунской,
образованном от имени Михаил, актуализирована сема – покровитель. Известно, что
в древнерусском искусстве архангел Михаил «считался покровителем князей и
ратной славы»62. Героиня жаждет оказать покровительство Рудину. В Ш главе
автор-повествователь пишет о ней: «Она гордилась своей находкой и уже заранее
думала о том, как она выведет Рудина в свет»63, а в IV главе так характеризует
Ласунскую: «Судя по рассказам Дарьи Михайловны, можно было подумать, что все
замечательные люди последнего двадцатипятилетия только о том и мечтали, как бы
повидаться с ней, заслужить ее расположение»64. Фамилия героини семантически
близка ее имени и отчеству. Она образована от слова ласун, которое имеет
следующие значения: «кто ласкается, нежно увивается, сам ища ласки и привета
, лакомка»65. Дарья Михайловна, действительно, лакома до людей
знаменитых: известных сановников, поэтов. Она старается обласкать и такого
незаурядного человека, как Рудин. Дарья Михайловна Ласунская – еще один двойник
главного героя. Рудин, как и Ласунская, любит быть в центре внимания. Лежнев
так определяет положение Рудина в доме Дарьи Михайловны: « но теперь
он царит»66. Также как и Рудин, героиня далека от родной почвы: пестрый строй
речи Ласунской, говорящей по-русски, не вызывает у Рудина никаких эмоций,
никакого отклика. Ни Рудин, ни Муффель, ни Ласунская не знают по-настоящему
России.
Лежнев
– также двойник Рудина потому, что в концовке и эпилоге романа он внутренне
сближается с ним и начинает проповедовать то, о чем говорил сам герой в третьей
главе. Но в начале произведения Лежнев – антипод и неприятель Рудина, в котором
замечаются только «темные стороны». Это противостояние заложено в именах
персонажей: Дмитрий – имя по своей природе земное, в имени Михаил подчеркивается
небесное начало: это имя Архистратига Небесных Сил. В переводе с
древнееврейского языка оно значит кто как Бог. Именно Михайло Михайлыч, как
Бог, судит главного героя на протяжении всего романа, в этом его основная
функция. Еще М.К.Клеман в целом справедливо подметил резонерскую,
объяснительную функцию Лежнева в тексте. «Роль Лежнева в романе, – писал он, –
едва прикрытая роль резонера, основная задача которого – появляться повсюду на
беговых дрожках после выступлений Рудина и растолковать его поведение»67. В
этом смысле характерна сама «говорящая» фамилия героя – Лежнев, образованная от
слова лежать, то есть не действовать в сюжете произведения, находиться в
состоянии покоя.
Противопоставлены
два героя не только внутренне, но и внешне. Облик Михайло Михайлыча полностью
соответствует его имени. «За Михаилами прочно установилось сопоставление их с
медведем . Это уравнивание Михаила и косматого зверя делается по
признаку неповоротливости, неуклюжести, некоторой растрепанности»68
. Ассоциацию с неуклюжим зверем в тексте романа
актуализирует и то, что в финали заимствованного имени появляется
звукосочетание -ло. Александра Павловна Липина сравнивает Лежнева с мешком.
Описывая персонажа, повествователь обращает внимание именно на его
неповоротливость, неухоженную внешность: «Сгорбленный, запыленный, с фуражкой
на затылке, из под которой беспорядочно торчали косицы желтых волос, он
действительно походил на большой мучной мешок»69
.
Если
в сюжетных главах Рудин, несмотря на свои недостатки, показан в
возвышенно-поэтическом ореоле, то, напротив, Лежнев изображен как деятельный
помещик-хозяин, думающий о своих выгодах и нуждах. Тургенев сочувствует этому
герою, признает законность его практических интересов, но не скрывает их
ограниченности. Желаемой цельности Лежнев, как и Рудин, лишен. Превосходство
над собой главного героя признает и сам Лежнев. Это тоже заложено в фамилии
персонажа и актуализировано в XII заключительной главе романа. Так, в эпизоде,
описывающем разговор Александры Павловны с супругом, встречаем следующие:
« Но сознайся, что ты немного увлекся в пользу Рудина, как прежде
увлекался против него…
Лежачего
не бьют…»70
. Так слабость (Рудин) оборачивается силой,
а сила – слабостью (Лежнев). Не случайно в эпилоге автор разводит этих двух
героев, отдавая свои симпатии именно Рудину, а не Лежневу.
Дмитрий
Николаевич Рудин – воспитанник философских кружков 30–х годов XIX века, того
времени, когда закладывались основы новой русской философии. Рассказ Лежнева о
кружке Покорского снова вызывает образ Рудина–оратора, произносящего
возвышенные речи о Гегеле, истине, об общечеловеческих идеалах. К кратким
афоризмам Рудина можно привести немало параллелей из статей и писем людей круга
Станкевича – Белинского. Сама лексика Рудина намекала именно на этих людей. Но,
несмотря на это, апофеоз Рудина, по замыслу Тургенева, должен быть не
безусловен в глазах читателя. Рудин как личность ниже вдохновляющих его идей,
ниже Покорского. Фамилия Покорский образована от глагола покорить. Оба героя
покоряют окружающих, но делают это по-разному. Лежнев, рассказывая о Рудине,
замечает: «Он всячески старался покорить себе людей, но покорял их во имя общих
начал и идей и действительно имел влияние сильное на многих. Правда никто его
не любил . Его иго носили… Покорскому все отдавались сами собой» [17,
256]. Важно, что сема «покорить кого-либо» заложена в патрониме главного
персонажа Николаич. Известно, что имя Николай в переводе с греческого
обозначает «покоряющий народ». Рудине не только покоряет, но и, не выдержав
испытания любовью, покоряется сам судьбе.
Фамилия
Басистов, которую автор выбрал из ряда других вариантов, образована от слова
басистый в значении низкий, толстый, густой по звуку, басовый. В этом слове
ощущается зарождающаяся сила и мощь.
Липина,
оправдывая свое имя Александра, самоотверженно защищает Рудина от нападок его
недоброжелателей. Это не случайно, так как именно она близка к природе. Это
самый первый персонаж, с которым сталкивается читатель в романе, причем
Тургенев рисует портрет героини на фоне летнего пейзажа. Фамилия ее связана с
лексикой природы, с названием дерева, которое являлось символом дворянской
усадьбы, исторических корней. Не случайно Лежнев, вспоминая о своей первой
влюбленности, рассказывает, как он ходил на свидание именно с липой, обнимал ее
как женщину. Так в романе благодаря антропониму сближены два образа: женщины и
природы.
Особая
роль в обрисовке Рудина выпала на долю Натальи, которая в плане к роману
первоначально звалась Машей. Именно в общении с ней, в любовной ситуации
наиболее полно раскрывается читателю характер Рудина, его нравственная
сущность. В переводе с латинского это имя значит природная, родная. С одной
стороны, это близкий героя человек, с другой стороны, в имени Дмитрий заключена
не только близость к природе, но и отторжение от нее, беспочвенность.
Таким
образом, в именах, отчествах, фамилиях героев романа в концентрированном виде
изначально заложена их сущность, семантические составляющие антропонимов
постепенно раскрываются на протяжении всего романа, пересекаются, дополняют
друг друга. Вокруг главного героя сконцентрированы все остальные персонажи
романа, подчеркивая слабые и сильные стороны его характера. Каждое имя
значительно для уяснения сущности героя, и все вместе они образуют единое
художественное целое.
С
точки зрения первого плана, Дмитрий Николаич Рудин и другие персонажи –
конкретные личности. Их имена, отчества и фамилии в большинстве своем
нейтральны, не противоречат национальной языковой системе. Кроме того они
говорят и о социальном положении героев (фамилии на –ов и –ск).
Третий,
метафизический, космический план, связанный с судьбой главного героя, с
вмешательством в его жизнь высших сил, также отражен в антропонимах благодаря
соотнесенности персонажа с божественным именем и с именами персонажей,
представляющих собой вечные литературные типы.
Список литературы
1
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М., 1991. Т.
4. С. 108.
2
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 469.
3
Флоренский П. Имена. Кострома, 1993. С. 201.
4
Флоренский П. Имена. Кострома, 1993. С. 201.
5
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 308.
6
Там же. С. 321.
7
Флоренский П. Имена. Кострома, 1993. С. 202.
8
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 318.
9
Там же. С. 320.
10
Тахо-Годи А.А. Деметра // Мифологический словарь. М., 1991. С. 181.
11
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 314.
12
Там же. С. 224.
13
Там же. С. 312.
14
Там же. С. 320.
15
Тахо-Годи А.А. Деметра // Мифологический словарь. М., 1991. С. 181.
16
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 304.
17
Там же. С. 293.
18
Тахо-Годи А.А. Деметра // Мифологический словарь. М., 1991. С. 181.
19
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 241.
20
Там же. С. 320.
21
Там же. С. 320.
22
Петровский Н.А. Словарь русских личных имен. М., 2000. С. 416.
23
Аюпов С.М. Эволюция тургеневского романа 1856 – 1862 гг. Казань, 2001. С. 34.
24
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 322.
25
Словарь русского языка: В 4-х т. М., 1981. Т. 3. С. 342.
26
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М., 1991. Т.
4. С. 108.
27
Цит. по: Клеман М. И. С. Тургенев. Очерк жизни и творчества. Л., 1936. С. 87.
28
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 219.
29
Там же. С. 229.
30
Там же. С. 255.
31
Там же. С. 252.
32
Там же. С. 316.
33
Там же. С. 311.
34
Там же. С. 317.
35
Аверинцев С.С. Никола // Мифологический словарь. М., 1991. С. 398.
36
В.И., В.Т. Николай // Мифологический словарь. М., 1991. С. 398.
37
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 292.
38
Там же. С. 318.
39
Там же. С. 315.
40
Сервантес де М. Собр. соч.: В 5 т. М., 1961. Т. 1. С. 101.
41
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 319.
42
Там же. С. 320.
43
Д. С. Р. Агасфер // Мифологический словарь. М., 1991. С. 13.
44
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 319.
45
Там же. С. 320.
46
Там же. С. 322.
47
Там же. С. 469.
48
Словарь русского языка: В 4 т. – М., 1981. Т. 3. С. 16.
49
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М., 1991. Т.
3. С. 15.
50
Суперанская А.В. Имя через века и страны. М., 1990. С. 159.
51
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 304.
52
Там же. С. 233.
53
Там же. С. 222.
54
Там же. С. 210.
55
Там же. С. 211.
56
Суперанская А.В. Имя через века и страны. М., 1990. С. 49.
57
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 209.
58
Шаталов С.Е. Проблемы поэтики И.С. Тургенева. М., 1969. С. 155.
59
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. – М., 1991. Т.
2. С. 362.
60
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 205.
61
Там же. С. 233.
62
Мифологический словарь. М., 1991. С. 371.
63
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 225.
64
Там же. С. 232.
65
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М., 1991. Т.
2. С. 238.
66
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т. М., 1980. Т.5. С. 244.
67
Клеман М. И. С. Тургенев. Очерк жизни и творчества. Л., 1936. С. 83-84.
68
Флоренский П. Имена. Кострома, 1993. С. 256.
69
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти т.
М., 1980. Т.5. С. 202.
70
Там же. С. 306.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://evcppk.ru