Институционализм: вторичность нового мифа? (Возможности
и пределы институциональной экономики)
В.В. Вольчик, кандидат экономических наук, доцент,
кафедра экономической теории, Ростовский государственный университет
Настоящая
статья является, во-первых, своего рода ответом на критику институционального
направления экономического анализа, которая набирает силу вслед за широким
увлечением идеями институционализма в российской академической среде.
Во-вторых, описанием существенных особенностей познавательных инструментов
институциональной экономики. В третьих, попыткой обозначить возможности и
пределы современной институциональной экономики как исследовательской
парадигмы.
ВОЛНА
увлечения идеями институционализма в российской экономической среде постепенно
переходит в фазу отката. Все большее число экономистов критически относится к
возможностям институционального (вернее, в большинстве случаев, —
неоинституционального) анализа адекватно ответить на вопросы, которые возникают
перед отечественными исследователями. С другой стороны, идеи институционализма
утонули в неумелых попытках скрестить его с «традиционной российской
политической экономией». Такой симбиоз проявляется чаще всего в заимствовании
фразеологии институционализма — без какого-либо теоретического переосмысления
синтезируемых сторон, без реального применения моделей и теоретического
аппарата институциональной экономической теории.
I
При
написании статьи не ставилась цель дать обзор современных течений
институционализма: от «старого» или «оригинального» (OIE) до
неоинститу-ционализма и новой институциональной экономики (NIE). Не вдаваясь в
методологические различия между ветвями институционализма, автор хотел бы
осмыслить возможности институционального подхода к экономике. Самым
плодотворным приемом для выполнения этой задачи нам представляется полемика с
критиками. И начнем ее с критики центрального положения помещенной выше статьи
О.Ю. Мамедова, в которой автор отмечает: «Институционалисты же считают, что
экономический рост зависит от качества, структурированности и информативности
экономических (и общественных) институтов. Отсюда делается вывод, что вместо
опротивевшей всем односторонности и каузальности политико-экономического подхода
— радующая безбрежность и невнятность многофакторного анализа. К названным
факторам можно было бы добавить еще пару десятков, и еще пару, и возразить-то
было бы нечего, ибо — если встал на путь безбрежности, то чем безбрежнее, тем
лучше. Но соответствует ли институциональный подход объективной природе
экономики — вот основной методологический вопрос, вот основной методологический
упрек, адресуемый институционалистам, опровержением которого они заняты с
момента своего появления».
Безусловно
— чем больше факторов учитывается в модели, тем она ближе к действительности,
но и, соответственно, сложнее. Упрек институционализму за излишнюю
«многофакторность» справедлив, но модели институциональной экономики нужно
воспринимать как компромисс — между экономикой «классной доски», представленной
в неоклассике, и всеохватывающими описаниями экономических историков. Хотя,
если внимательно прочесть современные российские научные экономические журналы,
то большинство статей будет отнесено все-таки к новейшей экономической истории.
Далее
в критикуемой статье отмечается: «Известно, что в настоящее время, несмотря на
всю модность институцио-нализма, в экономической теории все-таки по-прежнему
доминирует концепция общего экономического равновесия. В рамках этой концепции
экономика рассматривается как бесконечная комбинация различных соотношений
совокупного спроса и совокупного предложения. Однако, по мнению
институционалистов, в сфере экономики существуют такие важные области, где
теория равновесия (моделирование спроса и предложения) не обеспечивает
адекватного методологического подхода к исследованию процессов и объектов.
Экономические институты, дескать, — одна из таких сфер».
Да,
безусловно, некоторые (но, конечно, далеко не все) течения институциона-лизма
признают факт неравновесности большинства экономических процессов, что требует
новых аналитических инструментов. Вместе с тем другие экономисты, в основном
приверженцы неоинсти-туционализма, прекрасно совмещают равновесные модели и
институциональные ограничения, более того, строят модели институционального
равновесия1.
В
той же статье О.Ю. Мамедова читаем: «Различие между политэкономией (научной
экономической теорией) и ин-ституционализмом в том-то и состоит, что
политэконом, уважая индивида, исследует обстоятельства, подчиняющие себе
поведение этого индивида, тогда как институционалист застрял на уважении к
индивиду, приписывая ему «сверхобстоятельственную» силу.
Институционалисту
кажется, что индивидуальный предприниматель может не считаться с циклическим
характером движения капитала и не брать кредит, держа денежки про запас (или —
не предоставляя свободные денежные средства в кредит). Однако вне индивида
существует такая убедительная штука, как эффективность общественной организации
производства. Эта эффективность включает кре-дитно-долговые отношения. И тот,
кто не вступает в такие отношения, проигрывает. И можно не сомневаться, что
если бы институционалист стал предпринимателем, он был бы немедленно накрыт
волной кредитно-долговых отношений, не имея возможности даже выкрикнуть: «Не
хочу вступать в кредитные отношения!» Потребность в денежных средствах носит
для предпринимателя циклический характер: недостаток денежных средств в период,
предшествующий реализации товара, сменяется их избытком в послереализационный
период. В этом — ключ к объяснению экономического поведения индивида».
1
Более подробно о модели институционального равновесия см.: [1; 2].
Вышеприведенный
отрывок несет критику не столько институционализма, сколько методологического
индивидуализма. И здесь возникает фундаментальная проблема: может ли индивид
изменять институты или они изменяются только эволюционно? Решить эту проблему
можно в случае принятия точки зрения, что индивид может целенаправленно менять
формальные институты, но такие изменения в конце концов наталкиваются на
существующие неформальные нормы и институциональную среду как вектор развития
системы. Поэтому, следуя логике О.Ю. Ма-медова, предприниматель, «объективно»
нуждающийся в кредите, должен соотносить свои потребности с «институциональным
предложением в конкретном месте и в конкретное время». Инженерия формальных
институтов (или — экзогенные институциональные изменения) является — при
детальном рассмотрении — результатом взаимодействия индивидов, объединенных в
группы специальных интересов [3], но эффективность действия таких групп должна
рассматриваться с поправкой на инертность эволюционных институциональных
изменений неформальных институтов1. Поэтому мы должны признать, что любые
экзогенные институциональные изменения являются не такими уж и внешними, а
зависящими от пути предшествующего развития (path dependence)2
институциональной среды и организационной структуры экономической системы.
Зависимость от пути развития не может означать ничего большего, чем то, что
вчерашний выбор является отправным пунктом для сегодняшнего. Трудность
коренного изменения пути развития очевидна и
1
См. подробнее исследование технологической и институциональной инерции: [4].
2
См. подробнее в литературе по данной проблеме: [4-9].
убеждает
в том, что процесс познания, с помощью которого мы создаем сегодняшние
институты, ограничивает будущий выбор. Институциональная структура строится на
основе совокупности ограничений с учетом обратных изменений, которые влияют на
наш выбор [8, с. 8].
Институционализм
также подвергается критике за то, что он слишком либеральный, как в случает
неоинституцио-нализма в традиции Р. Коуза, или, наоборот, — критикуют за
социалистические и коллективистские теории традиционного старого
институционализма. Хотя на основании только одного признака либеральности или
нелиберальности теории мы не можем судить о ее качестве и объяснительной силе.
Здесь можно провести параллели с неоклассикой. Обычно неоклассическую доктрину
отождествляют с либеральной рыночной идеологией по сравнению, например, с традиционным
институционализмом, тяготеющим явно к социал-демократическим идеям. Но такой
подход, видимо, не совсем верен. Если бы институционалиста-ми называли всех
тех, кто выступает за планирование и против рынка, то многие неоклассики
оказались бы институцио-налистами [10, р. 320].
Одним
из главных упреков в сторону институционалистов является тезис о том, что за
сто лет они так и не договорились, что, собственно, является предметом их
анализа. Для иллюстрации обычно приводится какое-нибудь определение института,
например Дж. Коммонса. «Институт — коллективное действие по контролю,
освобождению и расширению индивидуального действия» [11, р. 652]. Определение
Дж. Коммонса, безусловно, акцентирует внимание на том, что институты являются
продуктом коллективных действий, но — самое главное — они облегчают совершение
трансакций, тем самым «освобождая и расширяя индивидуальное действие».
II
Итак,
какое определение институтов будет наиболее удовлетворительным? Возможно, поиск
эталона состоялся. Ниже приводятся два определения институтов Д. Норта и А.
Грифа.
Институты
— это правила, механизмы, обеспечивающие их выполнение, и нормы поведения,
которые структурируют повторяющиеся взаимодействия между людьми [12, с. 73].
Институты
в рамках исторического сравнительного институционального анализа (HCIA)
понимаются как не технологически определенное принуждение, которое
обусловливает социальное взаимодействие и обеспечивает стимулы для поддержания
регулярности поведения [13, р. 80].
Внимательное
рассмотрение приведенных определений позволяет выделить основные значимые
элементы этого понятия: 1) норма, правило; 2) повторяющееся взаимодействие, на
которое оно направлено и которое оно структурирует; 3) механизм принуждения
(enforcement), обеспечивающий выполнения правила.
В
сообществе экономистов непонимание — частый гость. Одни экономисты сетуют на
то, что их идеи были неправильно поняты1, другие мультиплицируют это
непонимание. В частности, непонимание возникает, когда исследователи говорят на
«разных языках», поэтому мы должны выяснить, что же изучает институциональная
экономика и какие методы для этого используются.
Рассматриваемые
в данной статье вопросы актуализируют поиск наиболее полного определения
предмета институциональной экономики. Среди множества определений мы выделим
три.
Например,
Коуз неоднократно подчеркивал в своих работах, что Коузианский мир с нулевыми
трансакционными издержками совсем не то, о чем он писал в своих знаменитых и
широко цитируемых статьях. См., например: [14, 15].
Первое
принадлежит Лайонелу Робинсу, хотя он не употребляет термин «институциональная
экономика»: экономическая наука изучает определенный тип социального поведения,
обусловленный институтами индивидуалистической рыночной экономики [16, с. 19].
Второе
(хоть и в неявной форме) принадлежит Уолтону Гамильтону: неоклассики
пренебрегают влиянием, которое оказывает система институтов... там, где они
ошибаются, институционалисты ведут успешные исследования... неоклассики должны
разглядеть в многообразии институциональных ситуаций, нарушаемых индивидуумами,
основной источник различия в их поведении [17, р. 318].
Последнее
определение является более современным и принадлежит Р. Коу-зу. Экономисты
имеют следующий предмет исследований: мы изучаем, как работает экономическая
система, система, в которой мы получаем и тратим наши доходы. Благосостояние
человеческого общества зависит от изобилия товаров и услуг, а это, в свою
очередь, зависит от продуктивности экономической системы. Адам Смит объяснил,
что продуктивность экономической системы зависит от специализации (он назвал
это разделением труда), но специализация возможна только в том случае, если
существует обмен, — и чем ниже издержки обмена (трансакционные издержки, если
желаете), тем больше будет специализация, и тем выше продуктивность системы. Но
издержки обмена зависят от институтов, которые существуют в стране: от ее
системы права, политической системы, социальной системы, системы образования,
культуры и так далее. Фактически, это те институты, которые управляют
экономической системой, и именно они представляют интерес для экономистов,
изучающих «новую институциональную экономику» [18, р. 72].
Коуз
указывает, что на развитие новой институциональной экономики повлияли не только
работы известных экономистов (таких, как О. Уильямсон, X. Демсец, С. Чен), но и
ученых, работающих в других областях знания: в праве, антропологии,
политологии, социоби-ологии и других дисциплинах [18, р. 72].
Развитие
неоклассической парадигмы демонстрирует отказ от всяческих нормативных или
институциональных ограничений в основных моделях. Поэтому по сравнению с
ортодоксальной неоклассикой Марксистская политическая экономия, Австрийская и
Неоавстрийская школы, Фрайбургская школа гораздо ближе к институционализму. Но
это не говорит о том, что в рамках указанных школ есть очень много общих теорий
или подходов к анализу хозяйственной действительности. Например, в рамках
марксистской политической экономии и Неоавстрийской школы большое внимание
уделяется проблеме частной собственности, но только их подходы к анализу ее
места и роли в экономических процессах диаметрально противоположны.
Теперь
необходимо кратко остановится на основных методах, используемых в
институциональной экономике1.
Наиболее
используемыми в институциональной экономике являются методы: сравнительного
(компаративистского) анализа, исторический, аналитических моделей
микроэкономики.
Авнер
Гриф, рассматривая исторический и сравнительный институциональный анализ
(historical and comparative institutional analysis (HCIA), акцентирует внимание
на его связи со смежными теоретическими направлениями в экономической науке.
Исторический и сравнительный институциональный анализ (HCIA) является
историческим, будучи попыткой исследовать роль истории в формировании,
сохранении и изменении институтов; он является сравнительным, так как стремится
к пониманию через сравнительное изучение пространственно-временных
взаимодействий; и он является аналитическим, поскольку в эмпирическом анализе
явно полагается на специфические микромодели. Сущность исторического и
сравнительного институционального анализа (HCIA), таким образом, заключается в
изучении факторов, детерминирующих (определяющих) релевантные правила игры,
сил, которые делают эти правила самовыполняющимися, и самообеспечивающегося
принуждения к поведению, которое появляется в границах этих правил. Например,
устанавливаемые государством правила, ценности или социальные нормы, которые
фактически ограничивают поведение, рассматриваются скорее как результат, а не
как экзогенный фактор [13, р. 80].
Метод
старого институционализма (OIE) отличается от методов экономики мэйнстрима
меньшей зависимостью от эконометрической проверки дедуктивно выведенных
гипотетических обобщений. Взамен OIE полагается больше на сравнительный метод,
развитый в антропологии для сбора информации, и исследование обобщений
относительно экономической активности социальных групп [19, р. 236].
Отдельные
представители институционализма (его либерального крыла) также используют
методы, присущие Австрийской школе, например, каузальный и генетический (в
противоположность функциональному — Вальрас и неоклассика). Этот метод
предполагает абстракцию и гипотетическую реконструкцию. Это значит, что мы
должны мысленно проследить, шаг за шагом, каким образом индивидуальные
взаимодействия приводят к возникновению рассматриваемого феномена [20].
Среди
формальных математических методов в институциональной экономике наиболее широко
используются методы теории игр.
В
среде экономистов можно встретить непонимание в вопросе о том, кого можно
отнести к исследователям, работающим в области институциональной экономики.
Например, относятся ли к ним некоторые ученые, занимающиеся экономикой
организации отрасли (Industrial Economics). В чем природа такого непонимания?
По нашему мнению, здесь существует несколько причин:
1)
терминологическая путаница;
2)
диффузия областей интересов отраслей экономического знания;
3)
неопределенность предмета институциональной экономики;
4)
междисциплинарность институционального подхода;
Многих
экономистов с одинаковым успехом можно отнести и к неоклассикам, и к
институционалистам. Например, одного из основателей теории общественного выбора
К. Эрроу в учебной и научной литературе часто причисляют к институционалистами,
хотя с таким же успехом его можно назвать видным представителем
неоклассического направления (модель общего равновесия Эрроу—Дебре).
Нет
четких границ и внутри самой институциональной теории. Если взять любое
направление институционализма, например теорию прав собственности, то многие
работы можно отнести одновременно и к неоинституционализму, и к экономике и
праву (Law and Economics), и к эволюционной экономике. Поэтому можно сделать
вывод о том, что все классификации имеют скорее учебный характер и мало
помогают в понимании сущности институционального подхода в экономике.
III
Институциональная
экономика гораздо меньше ориентирована на построение моделей, имеющих
предсказательную силу1. В противоположность этому
1
Хотя, как заметил Дж. Ходжсон, не все институционалисты согласятся с этим
утверждением. См.: [10, р. 318].
она
ориентирована на объяснение динамических качественных изменений в хозяйственном
устройстве. Один из примеров такого подхода можно найти у представителей
направления, изучающего зависимость от предшествующего развития (path
dependence). Применение этого подхода позволяет пойти дальше обычного анализа
статики проблем возрастающей отдачи с помощью исследования динамического
процесса «отбора» равновесия из множества кандидатов, посредством
взаимодействия экономических сил и случайных «исторических событий». Это
показывает, как динамически возрастающая отдача может обусловливать то, что
экономика постепенно замыкает сама себя в результате выбора не обязательно
превосходящей альтернативы, трудно изменяемой и не всегда предсказуемой
заранее. При возрастающей отдаче конкуренция между экономическими целями—в этом
случае технологиями — принимает эволюционный характер, с «эффектом основателя»
— механизмом, сродни такому же в генетике. «История» становится важной в той
степени, в которой технологическое развитие экономики зависит от незначительных
событий и не зависит от решения, моделируемого наблюдателем. Поэтому может
стать невозможным предсказание разделения рынка с любой степенью уверенности.
Это убеждает в том, что могут быть теоретические пределы, также как и
практические, для предсказуемости экономического будущего [5, р. 128].
Очевидно, существует определенная схожесть механизмов институциональных и
технологических изменений. И хотя необходимо проводить различия между
технологически обусловленными правилами и собственно социальными институтами,
исследование механизмов технологических и институциональных изменений позволяет
сконцентрировать внимание на общих моментах качественной динамики. Особую роль
здесь играет учет факторов зависимости от предшествующего развития (path
dependence). В литературе есть несколько подходов к проблеме зависимости от
предшествующего пути развития, но все они так или иначе связаны с
неэргодичностью стохастических процессов в экономике, возрастающей отдачей (или
экономией от масштаба) тех или иных институтов и технологий.
Технологии
также входят в круг изучения отдельных направлений институ-ционализма, но, в
отличие от неоклассики, в которой под технологией обычно понимается способ
взаимосвязи факторов производства (часто оцениваемый количественно), в
институциональной и эволюционной экономике под технологиями понимается скорее
совокупность правил, навыков и умений, соответствующих определенным условиям
хозяйствования и производства тех или иных видов продукции.
Норт
утверждает, что для успешной разработки теории институциональных изменений
потребуются не только теория государства и теория демографических изменений, но
еще и теория поведения в сфере идеологии, и теория технологических изменений.
До сих пор изучение некоторых из этих факторов изнутри имело лишь ограниченный
успех [21].
Если
организации — перечислим хотя бы некоторые: фирмы, профсоюзы, фермерские
ассоциации, комитеты Конгресса, — направляют свои усилия на непродуктивную
деятельность, это значит, что институциональные ограничения создали такую
структуру стимулов, которая поощряет именно такую деятельность. Бедность в
странах «третьего мира» царит потому, что институциональные ограничения в этих
странах стимулируют такие политические/ экономические решения, которые не
благоприятствуют продуктивной деятельности [22, с. 141 — 142].
В
нашем понимании рынок является нейтральным, спонтанным механизмом координации и
отбора. Исходя из предпосылки, что рынки нейтральны, можно сформулировать
правило: в результате рыночного отбора информационные сигналы приобретают те
свойства, которые были заданы начальным распределением информации, и начальные
условия зависят от социальных институциональных рамок, а также от
познавательных возможностей индивидов. Такой отбор приведет к результатам, не
поддающимся точному прогнозу, но в направлении, заданном первоначальными
информационно-институциональными рамками.
Здесь
необходимо определенное уточнение. Начальные институциональные условия
формируются спонтанно, часто под воздействием незначительных (с точки зрения
современников) или даже случайных факторов. Следовательно, как показал Б.
Артур, незначительные исторические события не могут быть опущены или усреднены
в долгосрочном процессе, так как они могут предопределить наступление того или
иного последствия [5, р. 116—131]. Эти исторические события и есть
первоначальные институциональные ограничения, которые вследствие инертности
политических, технологических и институциональных структур [4, р. 325—338]
могут, в зависимости от различных факторов, приводить систему к ситуации расширения
и свертывания обменов.
В
заключение кратко обозначим возможности и пределы институциональной экономики
как исследовательской программы.
Что
может институциональная экономика и за счет чего это достигается:
1)
приблизить экономические модели к действительности путем включения в анализ
влияния институциональной среды. Обычно модели, используемые
ин-ституционалистами, менее формализованы по сравнению с неоклассическими;
2)
объяснить качественную экономическую динамику, в частности особенности
институциональной трансформации экономических систем, а также эволюционные экономические
и технологические процессы. Это достигается за счет включения в экономический
анализ инструментов из смежных наук: биологии, истории и даже термодинамики;
3)
обеспечить более полное понимание роли индивидуумов в формировании
институциональных структур.
Чего,
по нашему мнению, институциональная экономика не может:
1)
предсказывать конкретные экономические события;
2)
давать нормативные суждения по поводу экономической политики, а также
разрабатывать подробные планы институциональной инженерии;
3)
служить прямым руководством для ведения тех или иных видов предпринимательской
деятельности.
Институционализм
упрекают за то, что он не дает ответов на все вопросы, возникающие перед
исследователями, в противоположность неоклассике, которая такие ответы дает. И
никого не волнует, что большинство ответов в стиле мэйн-стрима бывают
малоудовлетворительны (или значимы при очень жестких ограничениях), главное —
они есть. Коуз писал: «Желание быть полезным своим ближним — мотив, конечно же,
благородный, но невозможно влиять на политику, если ты не даешь ответов. Так
появились государственные экономисты, т.е. люди, которые дают ответ, даже когда
ответа не существует» [14, с. 62]. Формирование исследовательской программы
институ-ционализма предполагает создание четких теоретических конструкций,
объясняющих большинство экономических проблем, но есть ли смысл отвечать на
вопросы, ответов на которые не существует, тем самым уподобляясь коузианским
«государственным экономистам»?
В
экономической науке специализация, видимо, тоже есть залог развития и прогресса.
Но специализация в науке также только тогда имеет смысл, когда существует
обмен. Обмен идеями и моделями между различными экономическими школами — вещь
необходимая, особенно в обществе, которое долгое время было закрытым. Со
временем идеи институциональной экономики, возможно, станут классическими и
возникнут новые теории, которые кто-то назовет «вторичными», потому что так
называемая «вторичность» — это тоже признак развития!
Список литературы
Малахов
С. В защиту либерализма // Вопросы экономики. 1998. № 8. Тамбовцев В.
Институциональная динамика в переходной экономике // Вопросы экономики. 1998. №
5. Олсон М. Логика коллективных действий. Общественные блага и теория групп. М., 1995.
Mokyr J. Technological Inertia in
Economic History // The Journal of Economic History. Vol. 52. № 2 (Jun. 1992).
P. 325-338.
Arthur W.B. Competing Technologies,
Increasing Returns, and Lock-In by Historical Events // The Economic Journal.
Mar. 1989. Vol. 99. № 394. P. 116-131.
Arthur W.B. Increasing Returns and
Path Dependence in the Economy. Ann Arbor: The University of Michigan Press,
1994.
Paul A.D. Path Dependence, its
critics, and the quest for historical economics. Stanford, CA: Economics
Department, Working Paper № 00-011. 2000.
Hopm Д.
Пять тезисов об институциональных изменениях // Квартальный бюллетень клуба экономистов.
Минск: Пропилеи, 2000. Вып. 4.
David P.A. Clio and the Economics of
QWERTY // The American Economic Review. Vol. 75. № 2. P. 332-337.
Hodgson G.M. What is the essence of
institutional economics? // Journal of Economic Issues. Jun 2000. Vol. 34.
Issue 2. 320.
Commons J.R. Institutional Economics
// American Economic Review. 1931. Vol. 21.
Норт
Д. Институты и экономический рост: историческое введение // THESIS. M., 1993.
Т. 1. Вып. 2. С. 73.
Greif A. Historical and Comparative
Institutional Analysis // The American Economic Review. Vol. 88. № 2. Papers
and Proceedings of the Hundred and Tenth Annual Meeting of the American
Economic Association. May 1998. P. 80.
Коуз
Р. Фирма, рынок и право. М., 1993. 15.Природа фирмы / Под. ред. О. Уильямсона и
С. Уинтера. М., 2001. 16. Робине Л. Предмет экономической науки // THESIS. Т. 1. Вып. 1. Зима 1993. С. 19. M.Hamilton W.H. The Institutional
Approach to Economic Theory // American Economic Review 9. Supplement (1919).
P. 318. (Цит. no:
Hodgson G.M. Op. sit. P. 317.) 18. Coase R. The New Institutional Economics // The
American Economic Review. Vol. 88. № 2.
Papers and Proceedings of the
Hundred and Tenth Annual Meeting of the American Economic Association (May
1998). P. 72. №.Stanfield J.R. The scope, method, and significance of original
institutional economics // Journal of Economic Issues. Lincoln. Jun
1999. Vol. 33. Issue 2. P. 236.
Панорама
экономической мысли XX столетия / Под ред. Д. Гринуэя, М. Блини и И. Стюарта.
СПб.: Экономическая школа, 2002.
North D. Structure and Change in
Economic History. N.Y.: W.W. Norton. 1981. Ch. 6. (Цит. по: Эггертссон
Т. Экономическое поведение и институты. М.: Дело, 2001. С. 45.)
Норт
Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.,
1997. С. 141-142.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ie.boom.ru/