Плюрализм как методологическая шизофрения
В.Б.Губин
За
последние полтора десятилетия мы много наслышались об оптимальности,
прогрессивности и, можно сказать, цивилизованности плюрализма. Плюрализм -
необходимая принадлежность демократии! При этом, надо отметить, никакого более
или менее широкого и глубокого его обоснования и расшифровки и конкретизации не
давалось (кстати, как и той самой демократии, если не считать способа выбора
пути жизни при ней, по выражению Карлейля, с помощью ящика - разумеется, ящика
для голосования, а не телевизионного, о котором ему не довелось высказаться).
Упоминания
о плюрализме появлялись чисто призывные или хвалебно-оправдательные.
Разумеется, он выдвигался как противовес отсталому и примитивному
тоталитаристскому единомыслию и догматизму, которые, как полагалось,
господствовали в нашем прошлом. Область его применимости также не указывалась.
Не упоминались в этом отношении математика, физика, геология, биология и т.п.
науки с довольно ясными и почти не обсуждаемыми критериями правильности - о
приложениях “метода” плюрализма практически заботились только в
основополагающих мировоззренческих проблемах.
Не
указывались и пропорции и их критерии, с которыми должны были бы входить разные
версии в оптимальный букет пониманий, разъяснений, мнений и теорий того или
иного явления. В этом отношении, по-видимому, допускался полный произвол.
Реально это обстоятельство приводило к результатам совершенно противоположного
характера в плане плюралистичности, но одинаково антинаучным: от изложения
разных версий важных событий с полным отказом от анализа, сопоставления и
каких-либо выводов об их причинах и природе до вполне однозначной и бесспорной
смены в школьном преподавании исторической парадигмы (с истматовской на
цивилизационную) без всяких вступительных пояснений и оправданий.
Исходных
точек для обоснования плюрализма, которое в итоге как бы само собой витает в
воздухе, а апологетами, по-видимому, должно подразумеваться, - две.
Во-первых,
ввиду того, что знания добываются и понимаются субъектом, который весьма
ограничен в своих возможностях по крайней мере в каждый момент, никакой ученый
не может ни точно отобразить реальность, ни быть вполне уверенным в своей
правоте. Более того, как говорится, что ни человек, то свой мир, и каждый
воспринимает внешний мир не объективно, а по-своему. Некоторые гуманитарии даже
думают, что физик строит теории по своему личному видению, с ослабленной
общезначимостью [1], так что верные теории могут быть различными и по существу.
Следовательно, продолжается рассуждение, надо дать возможность и другим ученым
иметь свою точку зрения. Этот вывод зачастую экстраполировался вообще до
признания равноправия и равного веса мнений разных ученых и вообще любых идей -
прямо как у Фейерабенда, обосновывавшего теоретико-познавательский анархизм, о
котором, впрочем, большие массы плюралистов вернее всего и не слышали.
Во-вторых,
естественная относительно широкая допустимость разных версий понимания и интерпретации
явления на начальном этапе его изучения по инерции некритично или вообще
бездумно распространялась и на окончательное состояние вопроса, когда суть
становилась уже ясной и весьма однозначной. Этот фактор, в развитие первого,
фактически означал априорный формальный отказ исследованиям в какой-либо
объективности и результативности.
Итак,
сторонники плюрализма декларируют методологически обоснованную естественность и
неустранимость множественности мнений по одному и тому же вопросу о причинах и
основаниях явлений, а также их оценок с точки зрения желательности или
нежелательности, пользы или вредности. Обычным конечным доводом в пользу
плюрализма (а зачастую также и начальным - такая уж простенькая схема его
обоснования) служит вопрос: а судьи кто? Этот вопрос оказывается
всесокрушающим, поскольку задающие его ожидают, само собой, столь же простого
ответа. Это стандартное сомнение, являющееся решающим методологическим
средством, доводимое до абсолюта (против которого и выступают-то!), делает
невозможной науку и вообще какое-либо продвижение в познании. Оно уравнивает
знания амебы и Сократа, тем более, что, как утверждают, он сам знал, что ничего
не знает. Высший судья разума - здравый смысл - просто вопиет против такого
обескураживающего, явно порочного вывода. Но, конечно, истинному плюралисту,
как и солипсисту, всё нипочем. Ему нельзя доказать, что он что-нибудь знает и
может сказать что-то сколько-нибудь внятное и определенное помимо отвержения
кумулятивности познания и познания вообще. К сожалению, сторонники плюрализма
не доходят до осознания и обсуждения порождаемого ими затруднения - очевидной
неразумности логически следующего у них конечного вывода о невозможности
познания.
Вот
и Фейерабенд результатами анализа своих сомнений, выводом из них, противоречил
здравому смыслу. И у него получается, что ребенок знает не меньше, чем он сам.
Следовало бы задуматься также над претензиями на научность вывода, что
научность невозможна. Но Фейерабенд остановился на той же позитивистской
разрозненности знаний, из которой исходил. Перед лицом же этих несообразностей
следовало бы сменить свой локальный, обрывочный и формальный критерий
правильности и обоснованности знаний на более реалистичный диалектический,
комплексный, учитывающий более широкий круг знаний.
Конечно,
за это надо платить. Нестопроцентной однозначностью доказательств и выводов.
Однако это не значит, что неабсолютная обоснованность не может быть
удовлетворительной. Например, еще никто не видел, чтобы брошенный камень не
упал на землю, как ему и предсказывается теорией, работающей и во многих других
случаях и не противоречащей никаким другим знаниям, поддерживаемой ими и со
своей стороны поддерживающей их. И можно с большой долей уверенности ожидать,
что он и впредь еще долго будет падать вниз, а не вверх, и планировать свою
деятельность на этом знании.
Вообще-то,
платить надо также необходимостью иметь широкие знания и основательной работой
по их согласованию, вновь и вновь возобновляемой по мере развития теорий.
Методологическим
источником этого плюрализма является неправильно понятые смысл и следствия
разного и неполного видения объекта с разных точек зрения. А понимаются они
неправильно из-за представления о прямом порождении знания непосредственно
данными (фактами) наблюдения - без, проще говоря, обдумывания, исследования и
обобщения. При таком представлении знание как бы только то и есть, что
непосредственно видится в данном акте видения или в их несинтезированном
наборе. В другой раз получаемое знание будет другим. Знание - относительно. И
никакого совместного синтеза нет. Тем более не видится общий критерий
общественно-исторической практики, историческое развитие знаний при постоянном
процессе взаимного и диалектического согласования всего комплекса знаний.
В
действительности же есть три существенных момента в понимании места и роли этой
относительности, меняющих и в общем отвергающих плюралистическое заключение.
Во-первых,
само понимание относительности наблюдаемой картины объекта, понимание
неабсолютности отражения, его незеркальности уже есть некоторое знание, и в
свою очередь проясняет реальную картину познания, дает толчок и некоторые
указания к дальнейшему изучению реального состояния дел. И тут как раз
естественно возникает продуктивный интерес к изучению картины объекта в разных
условиях. Это даст лучшее и более полное представление о нем, чем картина с
одного ракурса. Может показаться, что это и есть основание плюралистического
представления и сам плюрализм как он есть. Однако при этом будет упущено, что
исходный объект все же един, так что останавливаться на простой констатации
множественности бессвязных картин видения без какого-либо проявления и
экстрагирования существа, касающегося самого наблюдаемого объекта (референта),
как материального, так и идеального, нет никаких оснований. В действительности
наука и даже обыденное познание так никогда не поступают, а стремятся найти
единственный ответ, насколько это позволяет конкретный этап познания. Таким
образом, из наличия вклада субъекта в получаемые факты и данные следует не
абсолютная их относительность и, соответственно, бесполезность, а необходимость
изучения механизма их образования и в дальнейшем разделения и очищения вкладов,
что должно составлять специальную задачу науки. По-видимому, главным и наиболее
перспективным в этом направлении является деятельностный подход (см., например,
[3, 4]).
Во-вторых,
далее, в конкретной реальности никогда не требуется и не производится поиск
всеохватывающего, исчерпывающего знания - как по ненужности, так и из-за
невозможности его в неисчерпаемом мира. Реальные вопросы задаются ограниченного
характера, только о каких-то отдельных частях реальности, только о каких-то
главных сторонах явления или процесса. Никакая деятельность не рассчитывает(ся)
и не совершается в расчете на исчерпывающую полноту и бесконечную точность
результата: без этого условия она не может оказываться успешной. Поэтому,
во-первых, к данному случаю требуется изучать реальность только в каких-то
отдельных ракурсах (частные науки), выделяя, скажем, только энергетическую
составляющую процессов (например, термодинамика). Соответственно должны
возникать и возникают обобщения, выделяющие главное, отбрасывающие
несущественное и объединяющие многие факты, причем не обязательно точно. При
обобщении каждый факт как бы обволакивается возникающей в этом процессе
интерпретацией, погружается в общую среду (вообще говоря, иерархическую, с
более общими принципами и с более конкретными реализациями, связывающую и
согласовывающую всё знание воедино), так что и в последующем новые факты
понимаются и осознаются в первую очередь с точки зрения этой среды, которая в
свою очередь при поступлении фактов нового рода должна перестраиваться. В такой
ситуации от суверенности отдельного факта мало что остается вплоть до того,
что, как говорил Эйнштейн, именно теория указывает, что можно наблюдать.
В-третьих,
как наука, так и нормальный здравый смысл ищут объяснения по возможности не
экзотические - каждое к своему факту, - а наиболее универсальные, обычные,
типичные. Неограниченное введение бессвязных причин событий не дает возможность
предсказывать последствия уже при слегка измененных условиях, не сопровождается
выделением важнейших оснований, сущностей явлений. В методологии науки имеется
соответствующее правило: не вводи сущностей сверх необходимых. Это чуть ли не основное,
ведущее правило науки называется принципом бритвы Оккама. Плюрализм в
методологическом плане фактически его отвергает (хотя открыто и не говорит об
этом, а многие этого просто не осознают).
Следует
специально отметить один важный источник, систематически порождающий ложное
понимание правильности подхода к изучению реальности. Как на весьма общее
основание обычной, стандартной, очень почтенной и респектабельной квазинаучной
принципиальной ошибки в общей методологии познания следует указать на постоянно
высказываемое желание или требование чрезмерной строгости доказательств:
формальной точности и завершенности. Здесь медвежью услугу методике познания
реальности делает математика, принимаемая за образец науки. Математика работает
с формальными структурами, и в ней есть два варианта вывода: доказано или не
доказано - типа 1 или 0. В реальности же никогда точно и математически строго
нельзя доказать, что что-то действительно есть или что его нет. Строго говоря,
ничего совершенно такого, как в модели или в каком-нибудь высказывании или
описании, в действительной реальности нет. Но нечто похожее в определенном
смысле - может быть. И люди в познании реальности на самом деле могут
пользоваться только промежуточными оценками достоверности между нулем и единицей.
Такое нечистое, в отличие от математического идеала доказанности в математике
или формальной логике, поле деятельности у многих очень требовательных
нереалистов порождает агностицизм - мнение о невозможности узнавать что-то
систематическое и существенное о реальности, а у еще многих других - просто
блуждания типа бесплодного перебора формальных критериев истины или научности
или предложения придерживаться плюрализма. К сожалению, до сих пор явно или
неявно многие ученые, не разобравшись в научной методологии познания, сплошь и
рядом представляют себе идеалом математическую строгость доказательств, а любую
другую считают по меньшей мере второсортной и ущербной.
Самый
яркий пример неумения понять и осознать характер и действительную мощь
реального познания - довольно массовое непонимание именно реальной доказанности
человеческого происхождения религии. Не понимается, что отсутствие бога
доказывается не одним каким-то мудрым силлогизмом или цепью их вроде теоремы,
которые всем доказали бы бесспорно, что бога нет, а всем комплексом фактов в их
связи, рассматриваемым в исторической перспективе. Взгляд на историю
возникновения и развития суеверий и религий, а также полное отсутствие
согласованности религиозных представлений с научными знаниями показывают с огромной
очевидностью и достоверностью как естественность и неизбежность появления на
некоторых этапах истории человечества религиозных представлений, так и их
ошибочность. И хотя достоверность здесь, как и везде, не стопроцентна, но так
мало от нее отличается, что практически разница не имеет значения. Во всяком
случае, не может быть и речи о равновероятности обсуждаемых вариантов, как это
получается у многих формалистов.
Диалектический
подход знает все доводы, на которых, гипертрофируя их значение, в первую очередь
основывают свои системы метафизики - метафизические материалисты,
редукционисты, формалисты, структуралисты, позитивисты, прагматики и т.д. (в
том числе и примыкающие к ним психоаналитики). Диалектика эти доводы вполне
признает - но в меру, каковой не оказывается у метафизиков. А эта мера бывает
порой очень жесткой - как в нашем последнем примере с суевериями. Так что
некоторая неизбежная относительность объектов и истины не означает плюрализма.
Два
века назад мудрый наш предшественник Гегель сказал [5]: “То, что испокон веку
считалось самым позорным и недостойным, - отказ от познания истины -
возвещается в наше время как высочайший триумф духа.” Как это напоминает наши
продвижения!
Состояние,
когда в голове мирно уживаются одновременно две противоположные,
взаимоисключающие мысли, принято называть шизофренией. По аналогии методологию
плюрализма, допускающую мирное, без борьбы, сосуществование различных
интерпретаций и даже отказывающуюся искать истину, вполне можно квалифицировать
как теоретико-познавательскую шизофрению.
Разумеется,
видеть проблемы в целом в пропорциональной иерархической и нежесткой
взаимосвязи вещей - дело непростое. Тут важны и индивидуальные особенности, и
обучение. С обучением же - затруднения двух родов. Известно часто справедливое
уподобление специалиста флюсу как следствие одностороннего развития знаний,
привычек и склонностей. Есть даже не очень вежливое выражение “профессиональный
идиотизм” как неспособность разумно ориентироваться в посторонней по отношению
к основной специальности области, перенесение на неё собственных узко
профессиональных приемов и требований. Но тут издержками преувеличения платят
хоть за какие-то специальные знания. А вот неверное направление обучения - это
не только дополнительная плата ни за что, но и вообще антинаучно, нечто вроде
суеверий, деструктивно. В государственном образовании это совершенно
недопустимо.
Однако
нынешняя мода оправдывает и это, якобы “уважая” всякие мнения. Но получается
как-то так, что за научные систематически принимают совершенно случайные или
вообще антинаучные, и побеждают последние. Например, программа курса
культурологии П.С.Гуревича [6] почтительно рассматривала мистику Кастанеды,
эзотерику Шмакова и нездоровые построения Д.Андреева, совершенно упуская самую
обычную и широкую культуру, освещенную научными знаниями. А четыре года назад
Минобразование для некоторых гуманитарных специальностей (в том числе
философии) утвердило “Примерную программу дисциплины "Концепции
современного естествознания"” [7] авторов Буданова В.Г., Мелеховой О.П. и
Степина В.С., замечательную, во-первых, тем, что составлена отнюдь не широкими
специалистами в этом самом современном естествознании, во-вторых - чрезвычайно
претенциозную по изысканной терминологии, проводимой самоновейшей классификации
и громадному объему, так что реально потребовала бы огромного времени для
изучения и отсутствующих в природе невероятно широко образованных лекторов, и,
в-третьих, включающую совершенно произвольные антинаучные [8] “открытия” одного
из авторов программы, В.Г.Буданова, никем из естественников не апробированные и
тем более не устоявшиеся и вообще не принятые в нормальной науке. Как
современный конструктив там предлагается “когнитивная триада
Хаос-Логос-Космос”, которой пробавлялась еще Блаватская и обновил Буданов
[9-10]. И личная находка В.Г.Буданова - уподобление мыслительного
познавательного процесса ряду теории возмущений квантовой электродинамики
(“когнитивные графы Фейнмана”), откуда он вдобавок вывел невероятно странную
интерпретацию принципа бритвы Оккама [11]. Помимо этого программа прямо
содержит пункт: “Наука, философия и религия. Новые возможности для диалога.”
Можно подумать, что наука еще не доказала, что религия - ложная ветвь на древе
познания. Можно подумать, что наука может уважать религию (примерно как
математика - “равенство” 2х2=5), что диалог может идти на равных - совсем
по-плюралистически, и что наука в результате диалога почерпнет нечто
положительное и конструктивное и сможет у себя что-то с пользой
подкорректировать.
В
рекомендуемом списке литературы помимо четырех собственных фантастических работ
Буданова предлагается и чужая: “Дао физики” Ф.Капры, исключительно популярная в
околонаучно-эзотерических кругах. Видимо, то, что ее не читают и тем более не
изучают физики, должно компенсироваться изучением и принятием к руководству
молодыми, только что начинающими глубоко познавать мир гуманитариями. Как
выражался по такому случаю блистательный Фейерабенд, “anything goes”! Правда,
его существенно опередили горьковские персонажи: Лука в “На дне” - “Ни одна
блоха не плоха”, и молодой прогрессивный купец Петр Бессеменов в “Мещанах”, в
отличие от своего прямолинейно крутого отца уважавший чужие мнения, “поскольку,
- пояснил Л.Андреев [12], - это уважение дает возможность пожимать руки и мерзавцам”.
Список литературы
[1] Губин В.Б. О приведении к очевидности как
доказательстве в реальности / Философские науки, 2002, № 3, с. 144-157; № 4, с.
141-148; № 5, с. 151-157 (см. также [2], с. 264-312).
[2]
Губин В.Б. О физике, математике и методологии. - М.: ПАИМС, 2003.
[3]
Губин В.Б. Физические модели и реальность. Проблема согласования термодинамики
и механики. - Алматы, 1993.
[4]
Губин В.Б. О роли деятельности в формировании моделей реальности / Вопросы
философии, 1997, № 8, с. 166-174 (см. также [2], с. 114-133).
[5]
Гегель Г.В.Ф. Политические произведения, М., 1978, с. 371.
[6]
Гуревич П.С. История и теория мировой культуры (программа курса) / Философские
науки, 1995, № 5-6, с. 283-311.
[7]
Примерная программа дисциплины “Концепции современного естествознания” / М.:
ГНИИ “Информика”, 2000.
[8]
Губин В.Б. Синергетика - опора астрологии? / Вопросы философии, 2003, № 7, с.
143-152.
[9]
Буданов В.Г. Мезопарадигма синергетики: моделирование человекоразмерных систем
и метод ритмокаскадов / Синергетика. Труды семинара. Том 4. Естественнонаучные,
социальные и гуманитарные аспекты.” - М.: Изд-во МГУ. 2001, с. 54-57.
[10]
Буданов В.Г. Синергетическая алгебра гармонии / Синергетическая парадигма.
Многообразие поисков и подходов. - М.: Прогресс-Традиция, 2000, с. 121- 137.
[11]
Буданов В.Г. Синергетика событийного языка в науке и культуре / Синергетика.
Труды семинара. Том 3. Материалы круглого стола “Самоорганизация и синергетика:
идеи, подходы и перспективы” - М.: Изд-во МГУ. 2000, с. 187-204.
[12]
Андреев Л.Н. “Мещане”.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://gubin.narod.ru