Дар свободы
Олеся Николаева
Нет,
наверное, для человека дара более желанного, прекрасного и драгоценного, чем
дар свободы. Но нет и дара более обременительного, искусительного и страшного,
чем она.
О
свободе принято говорить как о Божием даре, свидетельстве богоподобия человека:
Бог создал человека свободным, дал ему право и власть самоопределения и
творчества. И в то же время свобода предстает как метафизическая проблема
человека, как тяжкое бремя, как трагедия.
Несвобода
всегда воспринималась человеком как безусловное зло, как духовное порабощение.
Вся человеческая история, в конце концов, сводится к попыткам освобождения от
той или иной формы рабства: социально-политического, национально-религиозного,
духовного. Вся история человечества есть бесконечный исход из Египта.
И
в то же время, по словам великого инквизитора, «нет заботы беспрерывнее и
мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред
кем преклониться», и «нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому
бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо
рождается» . Исход человека из Египта всегда сопровождается томительным
вожделением надежных египетских мясов и котлов (Великий покаянный канон святителя
Андрея Критского). Нельзя утверждать наверняка, что же больше манит человека —
обетованная земля свободы или эти надежные египетские дымящиеся мяса и котлы,
насыщающие «хлебы»...
Свобода
сама по себе есть непреложная ценность. Но в ней таится и странный парадокс:
ставя самое себя на самом верху иерархии ценностей и превращаясь в свободу ради
свободы, она вдруг начинает терять свою творческую энергию, вырождается в
слепой, порой противоречивый произвол. Томительное ощущение пустоты, которое
появляется у человека, освободившегося от всех стесняющих его условностей,
обстоятельств, долженствований и не знающего, куда, собственно, девать эту
свободу и что с ней делать, свидетельствует о том, что свобода не может быть
ценностью абсолютной: она должна быть использована ради чего-то превосходящего
ее по значительности, достоинству, ценности, даже если это превосходство мнимо
и субъективно.
Человек
использует свою свободу для тех ценностей, которые он избирает. Однако в падшем
человеческом существе эти ценности не всегда прояснены, выстроены, согласованы:
они то и дело сталкиваются между собой, враждуют, попирают друг друга. Кроме
того, они могут принадлежать к разным уровням бытия. Такими ценностями,
например, могут быть: желание сытости, стремление к престижу, потребность в
моральном удовлетворении. Порой — и очень часто — они приходят в противоречие и
предъявляют человеку требование пожертвовать одной из них в пользу другой.
Ситуация мучительного, порой непосильного выбора может сложиться при неких
экстремальных ситуациях, например во времена тоталитарного режима или
оккупации, когда человеку приходится выбирать между инстинктом самосохранения и
исполнением своего человеческого нравственного призвания: поступок «по совести»
обрекает человека на мученичество.
Но
и в более благополучные и спокойные времена борьба мотивов и ценностей, которую
претерпевает человек, может быть жестокой и трагичной. Надо ли сообщать
смертельно больному человеку, которому свойственны состояния паники, о часе его
близкой кончины, дабы он смог достойно к ней подготовиться? Или надо это скрыть
от него, чтобы он не впал в отчаяние и мог провести остаток дней в спокойствии
и надежде на лучшие времена?
Надо
ли талантливому физику, получающему сущие гроши за свою научную работу и не
имеющему возможности прокормить семью, бросать свою работу и идти на денежную
должность в коммерческую фирму?
Надо
ли выходить замуж за нелюбимого человека только по той причине, что это —
последний шанс обзавестись семьей? Надо ли ради детей продолжать жить с женой,
которая имеет любовника и не собирается с ним расставаться?
Что
предпочесть? Чем пожертвовать? На что решиться? Порой человеческая воля пасует
перед коллизиями жизни, двоится в колебании именно тогда, когда от нее
требуется определенность выбора. Порой она предпочитает вовсе отказаться от
своей мятущейся и мятежной воли и желает, чтобы выбор был сделан за нее кем-то
другим, тогда ей бы оставалось только принять эту новую данность и покориться
ей. Cвобода видится человеку именно в том, чтобы вручить свою свободную волю
кому-то другому — судьбе, Промыслу Божиему,— а это значит «достичь… совершенной
свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю
жизнь прожили, а себя в себе не нашли» . Парадокс здесь в том, что свободное
волеизъявление человека не теряет при этом своей ценности: моя воля состоит в
том, чтобы предаться в волю Божию (Не Моя воля, но Твоя да будет [Лк. 22, 42]).
Свободная
воля на путях обретения свободы имеет власть отказаться от своеволия.
Нет,
однако, и слова столь смутного и многозначного, употребляемого в самых
разнообразных смыслах и потому — обесцененного. Но нет, пожалуй, слова более
«культового» для нашего времени: стремлением к свободе стало возможным
оправдать любую человеческую низость, любую политическую подлость. За последние
годы мы могли много чего услышать, скажем, о борьбе «свободолюбивого чеченского
народа» за свою независимость или об «угнетенных косовских албанцах», для
освобождения которых демократический мир Запада превратил в руины прекрасную
Сербию...
Мы
постоянно слышим: «свобода слова», «свобода печати», «свобода совести»,
«свобода рынка», «свобода любви», «свобода самовыражения»... Противники этого
обречены на общественное презрение, сторонники ощущают свою причастность к
цивилизованному миру. Свобода в данном случае означает отсутствие зависимости
от какой-либо инстанции, от какого-либо ограничения и приобретает качество
относительности, становясь понятием отрицательным: свобода от... Однако свобода
от какой-либо формы цензуры не может служить панацеей от другой формы
зависимости, например: моды, общественного мнения, политической
ангажированности, духа партийности, социального заказа или просто заказчика,
групповой идеологии, часто оказывающейся формой табуированного мышления на
основе кодовых установок, как в случае со «свободной прессой», или рэкета и
коррумпированных чиновников, как в случае со «свободным рынком». Или, скажем,
извращенного естества и сознания — в случае с некоторыми патологиями
«свободного самовыражения»... Так, недавно Европу потряс некий «свободный
художник», наш соотечественник, приезжавший «на гастроли» в Париж, в Мюнхен, в
Рим, где он, раздевшись догола и разлегшись на асфальте, с лаем кусал за ноги —
порой до крови! — проходивших мимо добропорядочных граждан.
Русская
Православная Церковь выразила свое отношение к принципу «свободы совести» в
своей недавно принятой социальной концепции. Отметив, что этот принцип появился
как юридическое понятие в 18-19 вв., превратился в основополагающее понятие
лишь после Первой мировой войны и только в наше время стал достоянием Всеобщей
декларации прав человека, Православная Церковь квалифицировала его как
свидетельство того, что «в современном мире религия из “общего дела”
превращается в “частное дело” человека» . Православная Церковь также увидела в
утверждении этого принципа симптом распада «системы духовных ценностей, потерю
устремленности к спасению в большей части общества», подчеркнув, что «если
первоначально государство возникло как инструмент утверждения в обществе
божественного закона, то свобода совести окончательно превращает государство в
исключительно земной институт, не связывающий себя религиозными
обязательствами». Православная Церковь имеет основания видеть в утверждении
юридического принципа свободы совести свидетельство утраты обществом
«религиозных целей и ценностей», «массовой апостасии и фактической
индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом».
При
этом Православная Церковь отмечает, что этот «принцип оказывается одним из
средств», позволяющих Церкви существовать в безрелигиозном секулярном мире.
Однако и в этом случае к обязанностям Церкви относится и то, что она «должна
указывать государству на недопустимость распространения убеждений или действий,
ведущих к установлению всецелого контроля за жизнью личности», то есть, по
сути, подавлению ее свободы .
Надо
сказать, что архиереям, принимавшим эту концепцию, нельзя отказать в
гражданском мужестве, ибо принцип «свободы совести» с некоторых пор стал
«знаковым» и непререкаемым в секулярном либеральном обществе. Впрочем, нельзя
им отказать и в строгом следовании традициям Церкви, сложившимся во времена ее
существования в плюралистическом языческом мире.
Также
как во времена языческого государства, принуждавшего граждан к поклонению своим
богам, христиане отвечали на это «гражданским неповиновением», исповеданием
своей веры, мученичеством, социальная концепция Церкви закрепляет за церковным
Священноначалием право, «в случае невозможности повиновения государственным
законам и распоряжениям власти со стороны церковной Полноты... обратиться к
своим чадам с призывом к мирному гражданскому неповиновению» .
Порой
люди понимают под свободой совсем разные, иногда и вовсе противоположные вещи.
Кто-то понимает ее как возможность выбора, кто-то — как возможность par
excellence, как возможность творить нечто новое.
Христиане
же понимают свободу как возможность быть со Христом. Как возможность обожения.
Ибо только там, где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3, 18). По словам Самого
Христа: позн!аете истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8, 32).
Кто-то,
вслед за древними греками и римлянами, полагает, что свобода состоит в
покорности судьбе, ибо в любом случае, поскольку, как считали древние греки,
покорных судьба ведет, а непокорных тащит, первые идут за ней по собственной
воле, а вторые — следуют за ней принудительно. Мировоззрение такого рода
предполагает наличие в бытии некоей безличной и потому неумолимой
метафизической константы, которую вынуждены признавать не только смертные люди,
но даже боги и герои. Для человека не остается ни малейшей лазейки для
возможности сотворить нечто иное, помимо предустановленного. Здесь все уже
решено и неотвратимо. Звезды сложились таким образом, что человек, желающий для
себя благоприятного течения жизни, обязан покоряться их влияниям.
Древнегреческая
мысль предлагала искать свидетельства свободы в самопознании, преодолевающем
человеческую ограниченность и открывающем идею того, каким призван стать
человек. Отсюда вытекала максима: познай самого себя. Высшая свобода
осознавалась как разумное следование добродетели, которая включала в себя и
покорное принятие судьбы.
Кто-то,
вместе с Гегелем и марксистами, утверждает, что свобода — это осознанная
необходимость. И если познать разумность и неотвратимость законов необходимости
(«все действительное — разумно»), можно сознательно и свободно выбрать именно
этот путь. Необходимость предстает здесь всевластным идолом — безликим и
безгласным (Есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть
у них уши, но не слышат; есть у них руки, но не осязают; есть у них ноги, но не
ходят [ср.: Пс. 113, 13–15]), в жертву которому должны быть принесены не только
свободные движения человеческого духа, не только произвол, но порой и сами
человеческие личности: все должно быть подклонено под власть «категорического
императива» или, как это было у марксистов-ленинцев, перемолото во имя
появления «нового человека» — творца бесклассового коммунистического общества.
Мы помним, как в процессе этой роковой большевистской переплавки уничтожались
не только отдельные люди, но целые семьи, кланы, сословия и даже народности.
Такова была «историческая необходимость», ее «неумолимый императив».
Неудивительно,
что кто-то видит свободу как волюнтаризм, как произвол частного человека.
«Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться,
а чтоб мне чай всегда пить» . Человек оставляет за собой право сделать подобный
жест именно тогда, когда над миром и над его свободной личностью сгущаются тучи
всяких исторических «необходимостей», «судьбоносных» решений и долженствований,
социально-партийных утопических «разумностей» и коллективных идолопоклонских
«энтузиазмов».
Особенно
в такие времена свобода представляется человеку именной такой, как у некоего
«джентльмена с ретроградной и насмешливою физиономией», который «ни с того ни с
сего среди всеобщего будущего благоразумия... упрет руки в боки и скажет: а
что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой,
прахом, единственно с тою целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту и
чтоб нам опять по своей глупой воле пожить!» .
И
наконец, кого-то прельщает свобода, которая представляется ему в образе
блудницы из притч царя Соломона. Она сидит на пороге дома и говорит проходящим
мимо нее: «Спокойно ешьте утаенный хлеб и пейте краденую вкусную воду» .
Словом,
повсюду человек ищет свободу и гонит ее от себя, тоскует о ней и попирает ее,
жертвует ради нее жизнью и продает ее за чечевичную похлебку, падает и
осуществляется через нее, дорожит и тяготится ею, обожествляет и страшится ее.
Именно здесь, перед лицом человеческой свободы, решается судьба человека в
вечности.
Наше
время — то, что принято называть современностью, — может быть определено как
царство тотальной человеческой низости. Не в том смысле, что люди никогда не
творили столь низких поступков или не предавались столь низким желаниям, а в
том, что никогда еще низость столь уверенно и успешно не претендовала на статус
нормы, если не образца человеческого поведения. Никогда еще низость не заявляла
столь агрессивно о правах на собственное существование, никогда еще не
требовала себе преимуществ и никогда еще не утверждала столь безнаказанно то,
что никакого «верха» вовсе и нет, а то, что называется «низким», «есть самое
настоящее полезное, ценное и непобедимое, чему и надлежит властвовать в мире» .
В
условиях поверженной на землю иерархии традиционных ценностей и легализованного
общественного раскрепощения самых низменных человеческих влечений вопрос о
свободе приобретает своеобразное звучание. Под свободой ныне подразумеваются
самые разноречивые феномены моральной разнузданности и социальной
вседозволенности, профанации и спекуляции, аффектированной болтливой глупости и
навязчивой самодовольной пошлости, от агрессии которых личность вынуждена
защищать именно что собственную свободу. Вспоминается признание героя
Достоевского Шигалева, предвестника коммунистической утопии: «Выходя из
безграничной свободы, я заключаю бесконечным деспотизмом» .
Таким
образом, в нашем свободном обществе создается парадоксальная ситуация, когда
человек, так или иначе вынужденный адаптироваться к этому вывернутому наизнанку
миру и не имеющий при этом никакой христианской основы, то есть абсолютно
нравственно и духовно дезориентированный, подстраивает себя под существующие
стандарты. Поскольку в этом обществе едва ли не зазорно быть кротким и
смиренным, он культивирует в себе тщеславие и бесстыдство. Поскольку стыдно
быть целомудренным, он, чтобы соответствовать «духу времени», пускается во все
тяжкие. Поскольку позорно быть не таким, как все, он подчиняется расхожему
шаблону, нивелируя свои индивидуальные черты. Поскольку общепринятой моделью
свободного поведения объявляется беспрепятственное следование голосу
собственного своеволия, он старается неукоснительно исполнять требования своего
эгоцентричного желания или инстинкта, убивая в себе личность. Происходит
ситуация, при которой всем влечениям инфантильного сознания, всем низменным
инстинктам придается статус ценностей, наделенных качествами свободы, в то
время как подлинные ценности христианской культуры «вытесняются», становясь
призрачным и подпольным содержанием бессознательного.
Этот
неосознаваемый, но реально ощутимый план души то и дело вторгается в сознание,
ориентированное на ценности своеволия и своекорыстия, в виде мучительных
обличений совести, внезапных ощущений пустоты и тоски, которые воспринимаются
как «беспричинные». Человек, воспитанный в атмосфере потребительства и потому
не имеющий ни культурной почвы, ни душевного или духовного инструмента для
того, чтобы распознать истинные причины своего состояния, пытается заглушить
его, исходя из тех представлений, которые были навязаны ему средой. Такими
средствами «освобождения» может быть все тот же привычный ассортимент новой
цивилизации: алкоголь, наркотики, секс, экзотические культы и т. д. Образуется
порочный круг зависимости человека, лишенного нравственного центра и
опирающегося на извращенные аксиологические основания: в ситуации, когда грех
натурализуется и объявляется нормой, человек начинает в себе вести борьбу с
«добром», которого не может осознать или которого стыдится, ибо оно
противоречит общепринятым установкам и обязывает к разрыву с ними.
В
связи с этим встает вопрос: что именно должно быть освобождено в человеке,
чтобы при этом не пострадала ни его аутентичность, ни его цельность, ни его
свобода? Какой уровень его экзистенции должен быть реализован в свободе, чтобы
человек мог состояться как человек, то есть как живая неповторимая творческая
личность? И наконец, что именно в самом человеке является препятствием к этой
реализации и каким образом это препятствие может быть преодолено? Действительно
ли свободна свободная воля человека? Правда ли, что свобода человека сводится
лишь к свободе выбора? Что происходит с человеческой свободой, если этот выбор
окончательно сделан? Есть ли свобода в добре? Есть ли она в зле? Есть ли она во
власти и есть ли она в служении? Есть ли она в необходимости и есть ли она в
самопожертвовании? Сводится ли вопрос о свободе к вопросу о человеке, созданном
Творцом, искупленном Кровию Христовой и оживотворенном Святым Духом?..
Люди
порой задаются вопросом: зачем Господь создал человека именно таким —
неудобопреклонным к добру и скорым на всякую пакость и нечистоту? Зачем Он
вообще даровал человеку эту сомнительную, колеблющуюся, двусмысленную свободу,
которая может его соблазнить, ввести во искушение, ввергнуть в бездну греха,
поставить на службу силе зла, помрачить разум самой возможностью «вернуть
билет» своему Создателю?
Ведь
действительно, рассуждают эти благонамеренные люди, насколько бы все было
проще, спокойнее и величественнее, если бы человек вместо этого опасного дара
получил от Бога такое устроение, такую форму самоопределения, которые сущностно
совпадали бы со святостью, с неодолимой приверженностью исключительно к одному
добру, так что человек уже и не мог бы творить злое, а только одно доброе и
разумное. И вообще — не имел бы никаких иных удовольствий в жизни, кроме как
«беседовать с добродетелью»? И даже не мог бы помыслить такую дерзость, чтобы
сказать своему Богу: «Нет!». И вообще — зачем Господь Бог насадил у Себя в раю
это «вредоносное» древо познания добра и зла да еще и запустил в Эдем коварного
змия, если при этом дал человеку возможность нарушить запрет и вкусить
запретный плод?.. Как мог всеблагой Творец допустить такое? Так говорят из лучших
побуждений некоторые, повторяем, вполне добродетельные люди. И даже не
понимают, что тем самым хулят Творца.
И
вот нынешняя цивилизация, осознавая резонность и справедливость такого рода
суждений, берет на себя ответственность «исправить» Божий «недосмотр» — почти
так же, как это решил сделать великий инквизитор, желавший «исправить подвиг
Христа».
Нынешняя
цивилизация решила, при помощи генетических и технических манипуляций, при
помощи всякого рода ухищрений, кардинально «переработать» природу человека и
вывести породу особых, генетически «запрограммированных» людей, напоминающих
«нравственно обеспеченных» роботов, послушных воле хозяина. А для тех, кто
родился вне всяких «программ», она разрабатывает целую систему воздействий на
психику человека, способную подавить какие-то одни — «лишние» — части мозга и
«раскрепостить» другие. Человек после таких вмешательств становится тихим,
податливым, послушным, незлобивым и совсем не гордым. Ему можно внушить идею
«добра» и полностью блокировать все поползновения, связанные с его злыми
бунтарскими инстинктами. И тогда наступит нечто вроде своего местного
цивилизованного рая...
Но
у Господа была совсем иная идея о человеке. Он создал его не роботом, не зомби,
не манекеном, не имеющим воли. Напротив, Он сотворил его по образу и подобию
Своему (ср.: Быт. 1, 26), наделил его разумом, бессмертной душой и свободной
волей. Он даровал ему талант любить, творить, наследовать жизнь вечную, самому
стать сыном Божиим, богом. Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы (Пс.
81, 6).
Он
подарил ему всю землю, дал ему во владение всех рыб морских, всех птиц
небесных, всех зверей, всех пресмыкающихся. И поселил его в саду Эдемском. Он
дал ему власть наречь имена всякой душе живой... Он сотворил ему помощника —
жену его — и позволил ему плодиться и размножаться, и наполнять землю, и
обладать ею. Он разрешил ему вкушать от всякого древа в Эдеме, кроме
единственного — древа познания добра и зла (см.: Быт. 1, 26, 28; 2, 17, 19). И
благоденствовали Адам и Ева в раю, и были наги, потому что благодать покрывала
их с головы до ног.
Таким
создал Господь Бог человека. Человек мог день и ночь поучаться Премудрости
Божией, созерцать Божественную Красоту и всей бессмертной душой любить Господа
Бога своего, Ему одному поклоняться и Ему одному служить, возрастая в
премудрости и добре и вкушая радость своей свободы.
Эта
свобода человека столь дорога в очах Божиих, что Господь ничем не стеснил ее.
Он захотел от человека свободной любви, свободного служения добру, свободного
творчества.
Бог
и человек, конечно, не сопоставимы: Бог — всемогущ и всеблаг, а человек —
немощная колеблемая былинка, персть... Но наделив человека свободной волей, Бог
поставил человека в такое положение по отношению к Себе Самому, что в какой-то
момент человеческая воля и воля Божия становятся как бы равновеликими: человек
волен сказать своему Богу: «Нет, я не хочу Тебе поклоняться и Тебе служить». И
Бог не насилует человеческую волю. Именно в этом ключе разрешается великая
схоластическая загадка: может ли Бог создать такой огромный камень, который Он
Сам не может поднять? Таким огромным камнем оказывается человек с его свободной
волей.
Православное
вероучение свидетельствует, что всеведущему Богу было заранее известно, что
человек отпадет от Него, низвергнется в царство тления и смерти и все творение
Божие подпадет под проклятье: искупительный Агнец Божий был предназначен еще
прежде создания мира (1 Пет. 1, 20) . И тем не менее человеческая свобода была
столь дорога Творцу, что Он предпочел отдать Сына Своего на страдание и смерть
и «пошел на риск», оставив человеку возможность свободного произволения.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/