Москва и Смутное время
Дмитрий Олегович Осипов, Сергей Юрьевич Шокарев
Самозванец.
Разгром Романовского двора на Варварке повлек за собой
не только опалу на представителей этого рода. Обширная военная свита Романовых
была распущена, и царский указ запрещал кому-либо из бояр принимать романовских
холопов на службу. Однако, некоторым из романовских слуг опала на их господ
грозила более тяжелыми последствиями. Историки полагают, что именно угроза
наказания заставила одного из боевых холопов Михаила Никитича Романова –
дворянина Юрия Отрепьева спешно принять монашеский постриг
Юрий Отрепьев происходил из дворянской семьи,
представители которого владели поместьями в Галицком уезде. Вероятнее всего, он
родился около 1581 г., т.е. был на год старше царевича Дмитрия Ивановича. Отец
Юрия – стрелецкий сотник Богдан Иванович – был зарезан пьяным литвином в
Немецкой слободе в Москве. Мальчик рос под присмотром матери и от нее обучился
грамоте, проявляя редкие способности. Потом он перебрался в Москву, где
продолжил образование, научившись искусству красиво писать. Затем, Отрепьев
поступил на службу к окольничему Михаилу Никитичу Романову в качестве боевого
холопа. Не исключено, что именно во время службы у Романовых, у Отрепьева
возникла (или была ему внушена) идея принять имя царевича Дмитрия. Разгром дома
Романовых в 1600 г. заставил Отрепьева спасаться от царского гнева. Юноша
удалился из столицы и постригся в монахи с именем Григорий в одном из
провинциальных монастырей.
Беспокойная натура инока Григория не дала ему надолго
задержаться в провинции, где он принял постриг. Вскоре он оказался в Чудовом
монастыре, а оттуда, за хороший почерк, был взят патриархом Иовом в штат
переписчиков книг, а затем стал одним из приближенных патриарха. На службе у
Романовых, и в кругу патриарших придворных, Григорий Отрепьев хорошо изучил
обстановку и нравы двора. Многое узнал он и трагической гибели царевича Дмитрия
в Угличе. Еще в Чудовом монастыре Отрепьев решился на отчаянную попытку выдать
себя за царевича. Юный инок не раз говорил своим товарищам: «Царь буду на
Москве» – «они же ему плеваху и на смех претворяху». Имея смелый план и
необходимый опыт, Отрепьев в 1602 г. бежит в Литву, где после нескольких
неудачных попыток открыть «тайну» своего «царственного» происхождения и
«чудесного» спасения, он получает признание у литовского магната князя Адама
Вишневецкого. Успех самозванца был вызван активной поддержкой со стороны
магнатов, стремившихся к войне с Россией в надежде на территориальные
приобретения и военную добычу. Сам Лжедмитрий не скупился на обещания – по
договору с королем Сигизмундом III он обещал отдать Речи Посполитой Северскую
землю; однако, еще раньше, самозванец обещал Северщину самборскому воеводе Юрию
Мнишку, оказавшему ему деятельную поддержку. В результате, самозванец обещал
королю половину Смоленской земли, Мнишку – Северщину без шести городов и другую
половину Смоленщины. Кроме того, Лжедмитрий I посватался к дочери Ю.Мнишка
Марине и заключил брачный контракт, по которому отдавал невесте Новгород и
Псков, а сам не только принимал католичество, но и обещал стремиться обратить
население Московии в католическую веру за год. Самозванец тайно принял
католичество и получил поддержку папского нунция в Польше и иезуитов.
Годунов пытался противостоять самозванческой интриге.
Проведенный розыск достаточно быстро установил истинное имя самозванца. В Речь
Посполитую к королю и панам-раде были отправлены посланники с разоблачением
Лжедмитрия и требованием его выдачи. В 1604 г. в Краков выехал двоюродный дядя
самозванца Н.Е.Отрепьев Смирной, который должен был при встрече обличить
племянника. Однако, все попытки разоблачить самозванца окончились неудачно.
Тот, тем временем, не терял времени даром. Под его знамена в Самборе собралось
три тысячи поляков, русских эмигрантов и донских казаков. 13 октября 1604 г.
небольшое войско самозванца перешло границу и вторглось в пределы России.
Появление «царя Димитрия», обещавшего «жаловати и в чести держати... и в покое,
и во благоденственном житии» вызвало на охваченных недовольством и брожением
землях эффект искры в пороховом погребе. Приграничные города сдавались
самозванцу один за другим – чернь вязала воевод и передавала их Лжедмитрию.
Часть из них сами переходили на сторону самозванца, признавая в нем «царевича».
Войско самозванца остановилось под Новгородом-Северским, воевода которого Петр
Федорович Басманов смог организовать крепкую оборону. Тем временем, из Москвы
было отпущено войско в 25 336 человек во главе с первым боярином государства
кн. Ф.И.Мстиславским.
Плоды победы в сражении 21 декабря под
Новгородом-Северским, одержанной благодаря лихой атаке польских гусар, были
утеряны самозванцем после жестокого разгрома в сражении при селе Добрыничах 21
января 1605 г. Потери Лжедмитрия, согласно официальным данным, составили 11 500
человек, из которых 7000 составляли украинские казаки. Остатки его войска были
рассеяны, а сам претендент на русский престол, едва не попав в плен, бежал в
Путивль. Царь праздновал победу с большим торжеством: «мы видели, как три
тысячи несчастных пленных, семнадцать неприятельских знамен и одиннадцать
барабанов были доставлены в Москву с торжественностью превосходившей однакож
значение празднуемой победы», – свидетельствует английский посол Т.Смит.
Но счастье отвернулось от Бориса. Царская армия
застряла под небольшим городком Кромы, оказавшем жестокое сопротивление. В это
же время, к самозванцу собирались все новые и новые толпы сторонников. Воеводы
Годунова сами способствовали пополнению армии противника бессмысленной
жестокостью, направленной против населения территорий, поддержавших самозванца.
Армия Бориса Годунова под Кромами таяла из-за дезертирства дворян; среди людей
начались болезни. Между тем, Лжедмитрий I из Путивля вел активную и весьма
успешную агитацию, обращаясь к населению Северщины и южных крепостей и к
царским воеводам. Боевые действия на время замерли и исход противостояния был
неясен.
Смерть Бориса Годунова.
13 апреля 1605 г. неожиданно для всех от удара
скончался царь Борис Годунов – «случися царю Борису в царствующем граде сидети
за столом в царском доме своем, обеднее кушание творяще по обычаю царскому и то
отшествии стола того мало времени минувшю, царю же в постельной своей храмине
седяще и внезапу случися ему смерть и, пад изше». Умирающего царя успели
постричь в монахи с именем Боголепа, а на следующий день Москва принесла
присягу царевичу Федору Борисовичу Годунову, единственному сыну покойного царя
Бориса.
Внезапная смерть Годунова вызвала множество слухом о
том, что царь в ужасе и порыве раскаяния принял яд. Судьба царя Бориса связана
с удивительным парадоксом – правитель, стремившийся оказать реальную помощь
народу, повысить его благосостояние, укрепить военную мощь и внешнеполитическое
положение державы – в народе не только не был популярен, но и наоборот,
зачастую ненавидим. Бориса обвиняли во всех грехах и бедах – смерть царя Ивана,
царевича Дмитрия, царя Федора, и даже сестры-царицы Ирины Годуновой –
приписывалась злодействам Годунова. Не говоря уже об обвинениях в поджоге Москвы,
сговоре с крымским ханом, и ропоте на царя за опалы на бояр, масштаб которых не
мог идти ни в какое сравнение с террором Грозного. Причина подобного отношения
к правителю в том, что общество все-таки не могло простить ему стремительное
возвышение до царского престола. В русских исторических повестях начала XVII
века Годунов часто называется «рабоцарем». Восхождение Годунова на престол
венчало процесс разрушения облика незыблемости и недосягаемости царской власти.
«Первый, – писал о Годунове и Лжедмитрии I Иван Тимофеев – был учителем для
второго,... а второй для третьего и для всех тех безымянных скотов, а не царей,
которые были после них».
Современники оставили многочисленные характеристики
царя Бориса: «благолепием цветуще, образом своим множество людей превзошед...
муж зело чюден, в расзуждении ума своего доволен и сладкоречив велми,
благоверен и нищелюбив. И строителен зело о державе своей и многое попечение
имея, и многое дивное особе творяше (всякие диковины создавал). Единое же имея
несиправление, от Бога отлучение: ко врачем сердечное прилежание и ко
властолюбию несытное желание, и на преждебывших царей ко убиению имея
дерзновение, от сего же возмездие восприят». «Борис был дороден и коренаст,
невысокого роста, лицо имел круглое, волосы и бороды – поседевшие, однако,
ходил с трудом, по причине подагры... Он был весьма милостив и любезен к
иноземцам, и у него была сильная память, и хотя он не умел ни читать, ни
писать, тем не менее, знал все лучше тех, которые много писали... за время
своего правления он украсил Москву, а также издал многие добрые законы и
привилегии... Одним словом, он был искусен в управлении и любил возводить
постройки... но он больше верил священникам и монахам, нежели своим самим
преданным боярам, а также слишком доверял льстецам и наушникам и допустил
совратить себя и сделался тираном, и повелел извести все знатнейшие роды... и
главной к тому причиной было то, что он допустил этих негодяев, а также свою
жестокую жену (имеется в виду Мария Григорьевна Годунова, урожденная Скуратова-Бельская,
дочь Малюты Скуратова) совратить себя, ибо сам по себе он не был таким
тираном», – пишет голландский купец Исаак Масса.
В историю Москвы Борис Годунов вошел как организатор
крупномасштабных градостроительных работ. При нем были возведены стены Белого и
Земляного городов, завершено строительство колокольни Ивана Великого, начато
строительство грандиозного храма Святая Святых. Кто знает, сколько сумел бы
создать этот выдающийся правитель, если бы судьба была более благосклонная к
нему. Однако, обстоятельства не благоприятствовали Годунову. Суровой оказалась
по отношению к первому русскому выборному царю и людская память.
Царствование Лжедмитрия I.
Преемник царя Бориса правил недолго. Его судьбу решил
военный мятеж в армии под Кромами 7 мая 1605 г., во главе которого стоял
обласканный Борисом Годуновым воевода Петр Басманов. Воссоединившись с армией
самозванца, войско двинулось на Москву, которая еще оставалась под контролем
царской администрации. Шествие Лжедмитрия I от Путивля до Тулы можно назвать
триумфальным. Массы народа стекались приветствовать «истинного царевича». Из
под Тулы в Москву самозванец отправил гонцов Г.Г.Пушкина и Н.М.Плещеева с
призывом к москвичам, свергнуть царя Федора и его мать царицу Марию Григорьевну
Годуновых, и признать его права на престол. Казаки атамана Корелы доставили
посланцев Лжедмитрия I в Красное село, где Пушкин и Плещеев привлекли на свою
сторону «мужиков красносельцов». В сопровождении большой толпы «мужиков»,
посланцы проникли в Москву и на Красной площади при большом скоплении народа
прочли грамоту самозванца. Согласно разрядным записям, перед народом выступил и
окольничий Б.Я.Бельский и подтвердил истину «царского» происхождения
Лжедмитрия: «Яз за цареву Иванову милость ублюл царевича Дмитрия, за то я терпел
от царя Бориса». Это послужило началом к восстанию: народ бросился в Кремль,
схватил Годуновых и начал грабить их дворы, также дворы их однородцев
Вельяминовых и Сабуровых. Царь Федор, царица Мария Григорьевна и царевна Ксения
были заточены на старом дворе Бориса Годунова. Погребение царя Бориса в
Архангельском соборе было вскрыто, а его прах похоронен на скудельничьем
кладбище Варсонофьевского монастыря, где хоронили бездомных и убогих. Москвичи
принесли присягу новому царю.
10 июня в Москву прибыли любимцы самозванца бояре
Басманов, кн. В.В.Голицын, кн. В.М. Рубец Мосальский, дворянин М.А.Молчанов и
дьяк А.В.Шерефединов. Они низложили и сослали из Москвы престарелого патриарха
Иова, а затем, в сопровождении трех стрельцов пришли к месту заключения Годуновых.
Царицу Марию Григорьевну убийцы удавили достаточно быстро, но юный царь Федор
оказал им отчаянное сопротивление – «царевича же многие часы давиша, яко не по
младости дал Бог ему мужество», пока наконец не смогли одолеть. Князь
В.В.Голицын объявил народу, что царь и царица «от страстей» приняли яд. Царевну
убийцы пощадили – ее ждала печальная участь наложницы самозванца, а затем –
монашеский клобук.
20 июня в Москву вступил «царь Дмитрий Иванович». Он
обладал весьма примечательной, но непривлекательной внешностью: «возрастом
(ростом) мал, груди имея широки, мышцы имея толсты. Лице ж свое имея не
царского достояния, препросто обличие имяху»; другое описание: «обличьем бел,
волосом рус, нос широк, бородавка подле носа, уса и бороды не было, шея коротка».
Многие москвичи опознали беглого инока и плакали о своем согрешении, но ничего
не могли поделать. Но Отрепьев почему-то не боялся разоблачения, более того,
чуждый какого-то ни было такта, он с первых моментов своего вступления в
столицу, шел на конфликт с ее населением: самозванца сопровождали польские и
литовские роты, которые «сидяху и трубяху в трубы и бияху бубны» во время
торжественного молебна на Красной площади. Лжедмитрия I это не смущало. Более
того, в первые дни своего правления он обвинил в измене и подготовке мятежа
боярина князя Василия Ивановича Шуйского и его братьев. Только ходатайство
мнимой матери самозванца царицы Марфы Нагой спасло боярина от смертного
приговора, замененного ссылкой. Этим Лжедмитрий I нажил себе опаснейшего врага,
но новый царь и не собирался идти навстречу, ни с боярам, ни москвичам, ни
своим польским друзьям и покровителям.
Никогда еще москвичи не видели в столице такого
количество «поганых» – поляков и литовцев. Возмущало горожан и заносчивое
поведение казаков, которые чувствовали себя победителями и веселились в
московских кабаках, пропивая государево жалование. Однако, более всего
шокировало москвичей поведение самого царя. Новый царь сильно отличался от
своих предшественников, разве что, своей энергией, решительностью и
сластолюбием он весьма походил на своего названного отца. Самозванец не боялся
грубо ломать установившийся дворцовый церемониал, пренебрегал всеми правилами и
установлениями, окружавшими личность царя. Самодержец не спал после обеда, как
было принято, и не соблюдал постов. Ночные похождения расстриги, к которому,
согласно И.Массе, приводили красивых девиц, женщин и монахинь, также вскоре
получили широкую известность, равно как и его насилие над Ксенией Годуновой.
Самозванец был щедр на раздачи и богатые подарки польскому и литовскому войску,
и в то же время, занимал деньги у монастырей и не торопился возвращать их. Он
объявил о стремлении начать войну с Крымом и начал отправлять артиллерию и
войска в Елец. Об этом начали распространяться слухи, что расстрига собирался
погубить всех христиан в войне с ханом. Наконец, царь заявил о своем намерении
жениться на католичке (по представлениям русского средневековья – еретичке),
полячке Марине Мнишек, что также вызвало сильное недовольство.
1 мая 1606 г. нареченная царица въехала в Москву,
торжественно встреченная войсками, придворными и народом. Марину Мнишек
сопровождала большая свита, которую, при приказу царя, разместили на дворах
бояр, купцов и посадских людей – «и в то время мятеж велик и крик и вопль, что
из многих дворев добрых людей метаху вон, а запасы их всякие взимаху на себя, и
насилье великое и обиды и позорство бысть всем добрым людем». Москвичи, по
словам К.Буссова, были «очень опечалены тем, что у них появилось столько
иноземных гостей, дивились закованным в латы конникам и спрашивали живущих у
них в стране немцев, есть ли в их стране такой обычай, приезжать на свадьбу в
полном вооружении и в латах». Вместе с поляками приехало немало других
иноземцев – немцев, итальянцев, евреев, в основном, торговцев, которые
намеревались сбыть свои товары на роскошной московской свадьбе польской
аристократки и русского царя.
Лжедмитрий готовился к свадьбе. Вскоре после своего
воцарения, он приказал сломать каменный дворец Бориса Годунова «на взрубе», а на
его месте приказал построить новый дворец для себя и для будущей царицы. Дворец
самозванца, возвышался над кремлевской стеной так, что из него открывался вид
на весь город. «Внутри этих... палат он повелел поставить весьма дорогие
балдахины, выложенные золотом, а стены увесить дорогою парчею и рытым бархатом,
все гвозди, крюки, цепи и дверные петли покрыть толстым слоем позолоты; и
повелел также внутри искусно выложить печи различными великолепными
украшениями, все окна обить отличным карамзиновым сукном», – сообщает И.Масса.
Из окон этого дворца самозванец мог наблюдать за
потехами, которые устраивались по его велению на льду Москвы-реки. Так, зимой
1605/1606 года на Москве-реке была построена деревянная крепость по типу
традиционного для русской фортификации Гуляй-города. Эта крепость,
предназначавшаяся для война с татарами была, по свидетельству того же Массы
«весьма искусно сделана и вся раскрашена; на дверях были изображены слоны, а
окна подобны тому, как изображают врата ада, и они должны были извергать пламя,
и внизу должны были окошки, подобные головам чертей, где были поставлены
маленькие пушки». Украшение крепости в виде треглавого ада поразило москвичей.
Они прозвали эту крепость «адом»: «ад превелик зело, имеющ у себя три главы. И
содея обоюду челюстей его от меди брячало велие: егда же разверзает челюсти
своея, и извну его яко пламя предстоящим ту является, и велие бряцание исходит
из гортани его; зубы же ему имеюще оскаблены, и ногты яко готовы на ухапление,
и изо ушию его яко же пламень расплавляшуся». Склонные верить
предзнаменованиям, русские люди впоследствии, говорили, что самозванец воздвиг
«ад» в «знамение предвечного своего домовища». Для своего развлечения,
Лжедмитрий I приказал устроить маневры и отряду польских всадников штурмовать эту
крепость. Самозванец вообще любил военные потехи, одна из которых чуть не
закончилась для него плачевно – в подмосковном селе Большие Вяземы он приказал
воздвигнуть ледяную крепость, посадил в ней обороняться бояр, а сам со своими
телохранителями и поляками пошел на штурм. «Оружием с обеих сторон должны были
быть только снежки... Воспользовавшись удобным случаем, немцы примешали к снегу
другие твердые вещества и насажали русским синяков под глазами», – пишет
К.Буссов. Когда же самозванец штурмом взял ледяную крепость и принялся на
радостях пировать к нему подошел один из бояр «и предостерег его и сказал,
чтобы он эту игру прекратил, ибо многие бояре и князья очень злы на немцев... и
чтобы он помнил, что среди них много изменников, и что у каждого князя и
боярина есть длинный острый нож, тогда как он и его немцы сняли с себя верхнее
и нижнее оружие и нападают только со снежками, ведь легко может случиться
большое несчастье». Самозванец довольно скоро стал опасаться за свою жизнь и
создал внушительную охрану, в основном, из поляков и немцев, во главе с
иноземными офицерами – французом Яковом Маржеретом, датчанином Матвеем
Кнутсеном (Кнудсеном) и шотландцем Альбертом Скотницким) (Лантоном). Охрана
состояла из сотни стрелков и двух сотен алебардщиков. Они носили дорогие
кафтаны из красного бархата с серебряной паволокой и фиолетового сукна, с
отделкой красным и зеленым бархатом, богато украшенное оружие, имели
значительное денежное жалование и получили поместья. Сверх того, во всех
выездах царя сопровождала польская рота во главе с ротмистром Матвеем
Домарацким: «И в хождении и исхождении дома царского и по граду всегда со
многим воинством ездяше. Спереди же и созади его во бронях текуще с протазаны и
алебарды и с иными многими оружии, един же он токмо по среде сих; вельможи же и
бояре далече от него бяху. И бе страшно видети множество оружии блещащихся».
Восстание в Москва 17 мая 1606 года.
После приезда невесты самозванец с удвоенной силой
предался развлечениям: в кремлевском дворце играла музыка и шли танцы. Балы
чередовались с охотой, к которой бывший чернец весьма пристрастился и даже
проявлял чудеса храбрости. На охоте в подмосковном селе Тайнинском самозванец
бросился на медведя и с одного удара убил его рогатиной так, что даже рукоятка
сломалась, а затем, саблей отсек ему голову. Свадьба, состоявшаяся 8 мая, еще
больше вскружила голову самозванцу, и возмутила москвичей нарушением
православных канонов и традиций.
«Весь народ да весь пошел на службу на христианскую,
А Гришка до разстрижка со своею царицею Маришкой,
Мариной Ивановной, князя Литовского дочь,
Они не на службу христовскую пошли,
Пошли в парную баенку,
В чистую умывальню...»,
– говорит поздняя историческая песнь, доносящая
отзвуки накопившейся ненависти к самозванцу и поляками, наводнившим Москву в
мае 1606 г.
Недовольство москвичей умело использовали враги царя –
бояре Шуйские, – давно и умело готовившие заговор против самозванца. К Шуйским
примыкали и другие бояре. Их ненависть к самозванцу понятна – интриговавшие
против Годунова, они тем более не желали подчиняться безродному выскочке,
беглому расстриге и самозванцу. Шуйские внушали своим сторонникам и те,
распространяли в Москве слухи, что новый царь – еретик и самозванец, собирается
при помощи немцев и поляков истребить всех бояр, уничтожить церкви и искоренить
православную веру, а распространить на Руси «латинство». О том, насколько
широко были распространены эти слухи свидетельствует множество источников – от
записок иностранцев до русских повестей начала XVII века. Согласно грамоте царя
Василия Шуйского, Лжедмитрий I намеревался «вести наряд пушечной болшой с
города и из казны вессь для стрельбы, и ехать ему было за посад, а бояром и
дворяном и всяким людям быти было с ним на стрельбе, а литовским людем всем,
конным и пешим, быти было с ним же всем вооруженным, с копьи и с пищалми, будто
для потехи, и приехав было к наряду всех бояр и думных людей и болших дворяне
побить». Умелая агитация способствовала успеху заговора. 17 мая Шуйские подали
знак к мятежу. Стража самозванца, во главе с верным Басмановым была перебита.
Лжедмитрий пытался бежать, но был схвачен; его допрашивали и истязали, пока не
убили. Обезображенный труп самозванца был брошен на Лобное место, на живот ему
положили скоморошью маску, в рот вставили дудку, а на грудь положили волынку.
Вместе с самозванцем, восставший народ расправился со многими поляками и
другими иноземцами, приехавшими на царскую свадьбу: «...и толико множество
побито, что на всех улицах и по переулкам и по площадям и по всем дворам в
трупе мертвых поганых человек пройтить никак не возможно». Труп Лжедмитрия, три
дня пролежавший на площади, был брошен в скудельницу, а затем сожжен в
содеянном им «аде», за Москвой-рекой, в местности Верхние Садовники, т.е. рядом
с государевым аптекарским садом, занимавшим северную часть Замоскворечья. Пепел
самозванца зарядили в пушку и выстрелили из нее в сторону Польши. Так,
бесславно закончилось правление Лжедмитрия I – первого русского самозванца,
который был и единственным, кому удалось достичь престола.
Болотниковцы.
Через два дня после убийства самозванца бояре
участники переворота провозгласили царем князя Василия Ивановича Шуйского.
Современники отмечают, что избрание нового царя не было делом всего народа, а
результатом сговора узкой группы лиц: «малыми некими от царских палат излюблен
бысть царем князь Василий Иванович Шуйский... никем от вельмож не пререкован,
ни от прочего народу умолен, – пишет Авраамий Палицын, – И устроися Росиа вся в
двоемыслие ови (одни) убо любяще его, ови (другие) же ненавидяще». В то же время,
именно Василий Шуйский, согласно «лествичному порядку» наследования престола,
имел наибольшие права на трон – князья Шуйские происходили от князя Андрея
Ярославича, младшего брата Александра Невского, родоначальника московских
князей. Таким образом, род Шуйских был, по генеалогическому старшинству,
следующим за пресекшимся родом князей московских. Однако, в первые же месяцы
правления Василия Шуйского, призрак «царя Димитрия», как и ранее, при Годунове,
вновь стал знаменем для недовольных и мятежников. Царь Василий Шуйский
предпринял все меры, чтобы предотвратить развитие новой самозванческой
авантюры. Труп Лжедмитрия I был сожжен, а царевич Дмитрий Угличский признан
святым мучеником, убиенным от злодея Бориса Годунова. Мощи царевича были
перенесены из Углича в Архангельский собор в Москве, от них свершались чудеса и
исцеления, подробные описания которых были разосланы по городам. Другие грамоты
извещали о самозванчестве Гришки Отрепьева, который прельстил всех людей
чернокнижеством и ведовством, о его злых умыслах искоренить православную веру и
перебить бояр.
Однако, это не помогло. Южные окраинные города
восстали против царя Василия, называя его похитителем престола. «Царь
Димитрий», как говорили его сторонники, уцелел во время переворота 17 мая 1606
г. и скрылся. Вскоре в Путивле появился человек, называвший себя «большим
воеводой царя Дмитрия» – Иван Исаевич Болотников, который и возглавил движение
против Шуйского. Биография Болотникова весьма примечательна – он был боевым
холопом князя Андрея Андреевича Телятевского, затем, казаковал на Волге и Дону,
стал атаманом, и был взят в плен татарами и продан в рабство в Турцию. Как и
многие русские полоняники, Болотников, был гребцом на галере, и во время одного
из морских сражений, турки потерпели поражение, а невольники обрели свободу.
Болотников решил вернуться в Россию. Путь его лежал через Венецию, Германию и
Польшу. В польском городе Самборе, во дворце Юрия Мнишка, Болотникова принял
человек, назвавший себя «царем Дмитрием», который и поручил атаману возглавить
войска против Шуйского. Вероятнее всего, под личиной чудесно спасшегося царя
предстал перед Болотниковым, один из приближенных Лжедмитрия I – Михаил
Молчанов, бежавший после московского погрома 17 мая 1606 г. в Польшу.
Успехи И.И.Болотникова впечатляют. Через несколько
месяцев, в октябре он уже взял Серпухов, из которого открывался прямой путь на
Москву. В столице началась паника. «Мы своими глазами видели, что бежали многие
их знатные бояре с женами из Москвы, услышав о большом войске под Серпуховым»,
– пишет поляк-очевидец событий. Одновременно с Болотниковым, к Москве двигалось
войско, во главе которого стояли рязанские дворяне – Истома Пашков и Прокопий
Ляпунов. В 50 верстах от Москвы, на Коломенской дороге у села
Троицкого-Лобанова Истома Пашков разгромил войска воеводы князя
Ф.И.Мстиславского, и 28 октября подошел к Коломенскому. Передовой отряд казаков
армии Пашкова встал укрепленным лагерем у села Заборье перед Серпуховскими
воротами Земляного города. В Коломенском восставшие также поставили крепкий
острог. Через несколько дней к Пашкову присоединилась армия Болотникова,
который принял на себя верховное командование осадой Москвы. При этом,
Болотников занял Коломенское как старший воевода, а Пашкову пришлось
довольствоваться менее удобным местом для своего стана, и рязанский дворянин
затаил обиду на Болотникова.
Положение столицы было критическим. Дворянская армия
практически распалась, провинциальные служилые разъехались по городам. Ядро
царской армии составляли дворяне, так называемого, «московского списка»,
носившие придворные чины стольников, жильцов, стряпчих, «московских дворян», их
количество вряд ли достигало более одной тысячи человек. На тысячу столичных
дворян приходилось несколько тысяч боевых холопов, однако, их надежность была сомнительной.
На сторону восставших перешли и часть стрельцов московского гарнизона. В то же
время, армия Болотникова и Пашкова насчитывала около 20—30 тысяч человек. В
Москве не было достаточных запасов продовольствия, ни казны на жалование ратным
людям. Цены на хлеб в Москве выросли в два-три раза, подвоз продовольствия
прекратился. Подмосковье было охвачено восстанием – казаки и другие
«разбойники» взяли Боровск, Верею, Можайск, Волоколамск, Вязьму и другие
подмосковные города.
Василий Шуйский предпринял решительные меры для того,
чтобы укрепить боеспособность столицы. И.Масса пишет, что в Москве была
организована перепись всех жителей старше шестнадцати лет, которым выдали
оружие. Вооруженные пищалями, саблями, топорами, рогатинами, москвичи были
расписаны «в осаду», и число защитников города таким образом, возросло не менее
чем на десять тысяч человек. Одновременно с этим, в города были посланы грамоты
с призывом служилым людям собираться для обороны Москвы. Возглавил войско,
сосредоточившееся в Замоскворечье молодой талантливый воевода, родственник царя
князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Ежедневно царские войска вступали в бои
с восставшими под Даниловым монастырем и за Яузой. Перед Серпуховскими воротами
путь болотниковцам преграждал деревянный Гуляй-город.
Между тем, в лагере восставший начался раздор. 15
ноября 1606 г. на сторону Шуйского перешли часть рязанских дворян, стрельцов и
казаков во главе Прокопием Ляпуновым и Сунбуловыми. При подходе к Москве
значительного подкрепления из Смоленска царские воеводы начали наступление. В
решающем бою под Коломенским, 2 декабря Истома Пашков со значительной частью
восставших перешел на сторону царя Василия. Болотников был разбит и с остатками
своей армии бежал к Серпухову, а оттуда в Калугу. Царские воеводы потратили три
дня на осаду казаков, засевших в укрепленном лагере в Заборье. Острог
обстреливали из пушек, намереваясь зажечь его, но осажденные тушили ядра сырыми
кожами. Наконец, казаки сдались на милость победителя.
В руки Василия Шуйского попало несколько тысяч пленных
– «убо на Москве ни в тюрьмы, ни в полаты не вместяхуся». Заборовских казаков
царь «поставити по дворам, повеле им давати кормы и не веле их ничем тронути,
тех же воров, кои иманы на бою, повеле их посадити в воду». Исаак Масса пишет,
что пленных «водили сотнями как агнцев на заклание, ставили в ряд и убивали
дубиною по голове, словно быков, и спускали под лед в реку Яузу». Весною, когда
реки вскрылись, перед москвичами предстала ужасная картина – «вместе со льдом
выносило на равнину трупы людей, наполовину съеденные щуками и рыбами... и эти
мертвые тела лежали там и гнили тысячами, покрытые раками и червями, точившими
их до костей».
Болотников был осажден в Калуге. Одно из свидетельств
тех событий сохранилось до нашего времени. В 1949 г. при строительстве школы в
Георгиевском переулке было найдено большое количество белокаменных надгробий с
некрополя Георгиевского монастыря XVI—XVIII вв. Одно из них – значительное по
размерам и весьма массивное, было поставлено, как гласила надпись над могилой
стольника князя Юрия Юрьевича Мещерского, убитого «на государевой службе под
Калугою» 8 марта 1607 года. Ныне эта плита находиться в собрании Музея истории
города Москвы, и экспонируется на уникальной выставке средневековый надгробий
«Белокаменные страницы прошлого».
Болотников успешно отражал атаки царской армии в
Калуге, а в мае 1607 г. после разгрома войска боярина Б.П.Татева на р. Пчелье,
перешел в Тулу, которую занимал с казаками самозванец Илейка Горчаков,
выдававший себя за сына царя Федора Ивановича «царевича Петра Федоровича».
Поход против Болотникова и Лжепетра возглавил сам царь. 21 мая он выступил во
главе своего войска из Москвы, а в октябре 1607 г. защитники Тулы, обессиленные
от голода, капитулировали. Царь обещал пощадить главарей восстания, но не
сдержал своего обещания. Лжепетр был казнен в Москве, Болотников сослан в
Каргополь и утоплен, другой видный воевода «царя Дмитрия» – князья
Г.П.Шаховской сослан в Спасо-Каменный монастырь.
Царь Василий Иванович.
Василий Шуйский к моменту своего вступления на престол
был уже пожилым и многоопытным человеком. Впервые он упоминается в источниках в
1574 г., когда был в числе голов в государевом полку в походе Ивана Грозного
«на берег», против крымцев. В 1580 г. князь Василий был дружкой царя на его
свадьбе с Марией Нагой. Согласно некоторым известиям, Василий Шуйский, еще при
Иване Грозном обнаружил честолюбивые стремления Шуйского, относительно
престола. Впрочем, это известие вполне может быть навеяно последующими
событиями. В 1584 г. князь получил боярство, затем, вместе с другими Шуйскими
попал в опалу, потерпев поражение в придворной борьбе с Годуновым. Годунов
опасался Шуйского, ему и главе Боярской Думы кн. Ф.И.Мстиславскому было
запрещено жениться с тем, чтобы их род пресекся. Но, в 1591 г. князь Василий
был назначен главой следственной комиссии, посланной в Углич для расследования
дела о смерти царевича Дмитрия, и возвратился с решением, выгодным для
Годунова: царевич «замозаклался» из-за небрежения Нагих. Впоследствии, при
появлении Лжедмитрия I Василию Шуйскому пришлось для успокоения москвичей
выходить на Лобное место и торжественно заверять и клясться в том, что царевич
погиб в результате несчастного случая. При вступлении самозванца в Москву,
князь Василий вместе с другими боярами был вынужден признать «царевича» и
целовал ему крест. Вскоре после этого, он стал душою заговора против Лжедмитрия
I, и говорил, что новый царь – самозванец, а царевич Дмитрий убит по приказу
Годунова. Таким образом, князю Василию приходилось, согласуясь с обстоятельствами,
трижды менять свою точку зрения на судьбу и гибель царевича Дмитрия. Вряд ли
его следует винить в этом, Василий Шуйский действовал также, как и другие
бояре, вовсе не стремившиеся к подвигам во имя истины.
За Василием Шуйским прочно утвердилась слава человека
бесчестного и склонного к интриге и обману. Говоря о воцарении Шуйского,
писатель начала XVII в. кн. И.А.Хворостинин замечает, что царь Василий взошел
на престол «злые и лестные (лукавые) свои поты отерши». Не менее сурово осуждает
Хворостинин и некоторые другие авторы, «лукавую» присягу, данную царем «всем,
во царствии его живущим». При своем вступлении на престол царь Василий дал
обещание «всякого человека, не осудя судом с бояры своими, смерти не предать и
вотчин и дворов и животов у братьи их и у жен не отъимати, будет которые с ними
в мысли не были... да и доводов ложных мне великому государю не слушати, а
сыскивати всякими сысками накрепко и ставить с очей на очи, чтоб в том
православное христианство безвинно не гибло...».
Крестоцеловальная запись Василия Шуйского является
первым документом, дающим подданным гарантии их прав. Обещание законного суда
явилось первым шагом к правовому государству. «Василий Шуйский превращался из
государя холопов в правомерного царя подданных, правящего по законам», – писал
В.О.Ключевский. Но этой возможности было не суждено сбыться. И, прежде всего,
сам Василий Шуйский часто отступал от данных им обещаний. В свидетельствах
современников обвинение царя в том, что он «к единым же требище имея (проявлял
интерес), которые во уши его ложное на люди шептаху» стало общим местом.
Раскрывает атмосферу доносительства и неправого суда, процветавшего при
Шуйском, один уникальный документ – извет на сторонников Василия Шуйского,
поданный королевичу Владиславу. Несмотря на явный характер доноса, он отражает
и реальные события. Согласно извету, думный дворянин В.Б.Сукин «сидел в
Челобитной избе и людей в тайне сажал в воду по Шуйского веленью и сам
замышлял»; стольник В.И.Бутурлин – «и на отца родного доводил»; стольники кн.
Г.Ф.Хворостинин, А.П.Львов, кн. И.М.Одоевский и другие названы «шептунами» и
«нанозщиками». Подтверждается этим документом и известие о пристрастии Шуйского
к колдунам: спальник И.В.Измайлов «был у Шуйского у чародеев и кореньщиков.
Ближе ево не было». Такова была атмосфера при дворе царя Василия.
После своего вступления на престол, Василий Шуйский не
захотел жить во дворце, построенном Лжедмитрием I. Средств на возведение нового
дворца не было, и поэтому, Шуйский приказал построить себе брусяные хоромы на
месте дворца царя Федора Ивановича. Отделка их была закончена зимой 1607 года,
однако, строили хоромы наспех и вскоре «у тех хором подломились сени, а мост и
бревна были новые и толстые. И все люди пришли в удивление о таком чюдеси».
Через год царь Василий Шуйский, вступивший на престол, уже немолодым вдовцом,
принял решение жениться. Его избранницей стала княжна Мария Петровна
Буйносова-Ростовская, дочь воеводы, убитого Лжепетром в 1607 г. Свадьба
состоялась 17 января 1608 г. От этого брака у царя родились две дочери – Анна и
Анастасия, скончавшиеся в младенчестве.
Тушинский вор.
Едва очаг смуты, полыхавший в Туле, был с большим
трудом затушен, как пламя мятежа разгорелось на окраинах государства. Терские
казаки, создавшие Лжепетра, выдвинули нового самозванца – «царевича
Ивана-Августа», «сына» Ивана Грозного от брака с Анной Колтовской. Этому
самозванцу покорилась Астрахань и все Нижнее Поволжье. Вслед за ним появился
«внук» Грозного, «сын» царевича Ивана Ивановича «царевич Лаврентий». В казачьих
станицах самозванцы росли как грибы: явились «дети» царя Федора «царевичи»
Симеон, Савелий, Василий, Клементий, Ерошка, Гаврилка, Мартынка. Но главную
опасность представлял появившийся в Литве зимой 1607 г. новый «царь Димитрий»,
вошедший в историю как Лжедмитрий II или Тушинский Вор.
В мае 1607 г. Лжедмитрий II перешел русско-польский
рубеж, объявился в Стародубе и был признан населением. Войско Лжедмитрия II
пополнялось медленно, только в сентябре он смог во главе отрядов польских
наемников, казаков и русских «воров» двинуться на помощь Лжепетру и
Болотникову. 8 октября он разбил под Козельском царского воеводу князя
В.Ф.Мосальского, а 16 взял Белев, но узнав о падении Тулы в панике бежал из-под
Белева в Комарицкую волость. В январе 1608 г. самозванец, собрав под свои
знамена уцелевших защитников Тулы, перешел в Орел, а весной двинулся к столице.
Во главе войск самозванца встал литовский гетман Роман Рожинский. 30 апреля—1
мая 1608 г. армия Лжедмитрия II разгромила под Белевом царского брата князя Дмитрия
Шуйского. В июне Лжедмитрий II появился под Москвой и обосновался станом в селе
Тушино. По названию своей резиденции Лжедмитрий II получил закрепившееся за ним
имя Тушинского Вора.
Происхождение Тушинского Вора окутано легендой. «Новый
летописец» замечает: «Все же те воры, которые называлися царским коренем,
знаеми от многих людей, кой откуду взяся. Тово же Вора Тушинского, которой
назвался в Ростригино имя, отнюдь никто ж не знавше; неведомо откуды взяся.
Многие убо, узнаваху, что он был не от служиваго корени; чаяху попоа сына иль
церковного дьячка, потому что круг весь церковный знал». Среди современников
бытовали несколько версий относительно происхождения самозванца. Воевода
Лжедмитрия II князь Д.Мосальский Горбатый «сказывал с пытки», что самозванец «с
Москвы с Арбату из Законюшев попов сын Митька...». Другой бывший сторонник
Лжедмитрия II сын боярский А.Цыплятев в расспросе перед тотемскими воеводами
говорил, что «царевича Дмитрея называют литвином Ондрея Курбского сыном».
Наиболее полные сведения о происхождении Лжедмитрия II удалось добыть иезуитам.
Согласно их расследованию имя убитого царя принял крещеный еврей Богданко. Он
был учителем в Шклове, затем перебрался в Могилев, где прислуживал попу, «а
имел на собе одеянье плохое, кожух плохий ,шлык баряный (баранью шапку), в лете
в том ходил». За проступки шкловскому учителю грозила тюрьма. В этот момент его
заприметил участник московского похода поляк М.Меховский. Вероятнее всего,
М.Меховский оказался в Белоруссии не случайно. По заданию Болотникова,
Шаховского и Лжепетра он разыскивал подходящего человека на роль воскресшего
«царя Дмитрия». Оборванный учитель показался ему похожим на Лжедмитрия I. Но
бродяга испугался сделанного ему предложения и бежал в Пропойск, где был
пойман. Оказавшись перед выбором – наказание или роль московского царя, он
согласился на последнее.
Тушинский лагерь представлял собой собрание людей
различных народностей (русские, поляки, донские, запорожские и волжские казаки,
татары), объединенных под знаменами нового самозванца ненавистью к Шуйскому и
стремлением к наживе. Подступив к столице самозванец попытался сходу взять
Москву, но натолкнулся на упорное сопротивление царского войска. Тогда воеводы
Лжедмитрия II решили блокировать столицу, перекрыв все дороги, по которым шло
снабжение города и сношение Москвы с окраинами. С этого времени тушинцы
предпринимали регулярные походы на север и северо-восток, в Замосковные города,
стремясь отрезать Василия Шуйского от районов, традиционно его поддерживавших –
Поморья, Вологды, Устюга, Перми и Сибири.
Тушинский лагерь Лжедмитрия II известен по
археологическим данным. Во время строительных работ по прокладке Виндавской
(ныне Рижской) железной дороги проводившихся в конце XIX века в районе Тушино,
на месте впадения речки Сходни в Москва-реку, рабочие обнаружили в земле
скопления старинных вещей, среди которых имелся плотницкий и хозяйственный
инвентарь, предметы быта, а также военное снаряжение. Большая часть собранной
коллекции, насчитывающей более 500 экземпляров, была передана
инженером-путейцем Политковским в Государственный исторический музей.
Для археологов этот однослойный памятник представляет
особенный интерес, поскольку все находящиеся в коллекции вещи имеют очень узкую
дату. Изучение собранного здесь материала позволяет специалистам лучше понять
характер военного поселения, исследовать развитие кузнечного, оружейного,
доспешного дела и других ремесел.
Наибольший интерес представляют образцы холодного и
огнестрельного оружия. К последнему относятся стволы пищалей с кремнево-ударным
и фитильным замками. Вес кованых из мягкого, серого железа стволов, длина
которых не достигает 75 см, превосходит 3 кг. Толщина стенок доходит до 10мм. В
казенной и дульной частях имеются еще и специальные утолщения предохранявшие
ствол от разрыва. В ложе ствол крепился с помощью ушек или сережек вставленных
в его нижней части.
Ружья в начале XVII столетия стреляли свинцовыми
пулями калибра 10,5—12,5 мм. Для их изготовления в снаряжении стрелка имелись
специальные щипцы – пулелейки, похожие на современные пассатижи с округлой
полостью для отливки пули. Для отливки сразу нескольких пуль различного калибра
существовали щипцы с несколькими полостями. Такая пулелейка хранится в
коллекции Музея истории города Москвы.
Большой вес пищалей и конструкция ружейных замков
требовала удобной опоры при стрельбе. С этой целью у пехотинцев широко
использовался специальный топор – бердыш. В составе коллекции имеется несколько
бердышей и простых топоров являвшихся необходимой принадлежностью пехотинцев.
Длительный процесс соревнований старых (доогнестрельных) и новых
(огнестрельных) средств вооружения начался еще в XV веке. Несмотря на
значительное преобладание в начале XVII века традиционного вооружения у пехоты
и всадников, развитие новых форм огнестрельного оружия существенным образом
влияло на изменения в тактике сражений.
К традиционным видам оружия принадлежат найденные на
месте Тушинского лагеря рогатины – самые мощные из древнерусских копий. Судя по
описи Москвы 1638 года, они были самым популярным холодным оружием у посадских
людей. Конные воины в XVII веке для мощного бронебойного удара как правило
использовали более легкие копья с узколистным наконечником и массивной, иногда
граненой втулкой. Булавы и кистени использовались как вспомогательные ударные
принадлежности служившие для тесного боя в конном строю. Самыми популярными
были булавы со срезанными углами активно использовавшиеся с XII по XVII век.
Для управления лошадью всадники пользовались железными шпорами. Особенно
распространенными в это время были шпоры с зубчатыми колесиками именуемые за
внешнее сходство – «репейником».
Среди прочих предметов вооружения изготовленных из
железа в коллекции имеется «чеснок» двух видов использовавшийся для защиты от
вражеской конницы. Особенно опасен был так называемый «усовершенствованный
чеснок» с крючьями на концах. Глубоко проникая в копыто лошади он оставлял при
извлечении рваную рану значительно затруднявшую лечение.
Для ухода за лошадьми, которых необходимо было
содержать в чистоте, использовались специальные скребницы представляющие собой
насаженные на рукоять железные пластины с гребенкой в нижней части. В коллекции
имеются экземпляры с различной формой пластины
К деталям военного доспеха обнаруженным на месте
тушинского лагеря относятся шишаки защищавшие голову от поперечных ударов сабли
в ближнем бою, кольчуги и панцыри. Интересно отметить, что для изготовление
кольчуги, вес которой достигал 8—12 кг, требовалось в среднем 16—22 тысяч
колец. Для усиления кольчужной брони в XVI и XVII веках применялись еще и
зерцала надевавшиеся поверх кольчуги.
Среди найденных там же сельскохозяйственных орудий
имеются косы и серпы форма которых не меняется до сего дня. При исследование
техники изготовления кос удалось установить, что для лучшего качества изделий
при относительно низкой их стоимости, кузнецы использовали небольшие стальные
полоски наваренные на железные пластины на месте лезвия. По тому же принципу
изготовлялись и серпы. Плотницкий и сельскохозяйственный инвентарь представлен
долотами, топорами, кресалами, рыболовными крючками и ножницами. В отличие от
современных шарнирных ножниц в средневековье пользовались пружинными ножницами,
где в качестве пружины использовалась дужка соединяющая два лезвия.
От многочисленных жилых и хозяйственных построек
стоявших некогда на этом месте сохранились дверные ручки, жиковины и замки
среди которых имеются замки как внутренних так и навесных конструкций. В XVII
веке устройство навесных замков известных в терминологии XVI—XVII веков под
названием сничных отличалось от современных. Внутри горизонтально
расположенного цилиндра, как правило украшенного рельефным орнаментом,
располагался запорный механизм открывавшийся с помощью железного ключа
изготовленного в виде сложнопрофилированной пластины.
Василий Шуйский обратился за помощью к шведскому
королю Карлу IX. В Новгород для переговоров со шведами был послан князь
М.В.Скопин-Шуйский, успевший к тому времени проявить себя как талантливый
воевода. Ему удалось привлечь на русскую службу наемную армию в 15 тысяч шведов
немцев, шотландцев и других выходцев из Западной Европы и собрать в северных
областях русское ополчение в 3 тысячи человек. 10 мая 1609 г. он двинулся из
Новгорода «на очищение Московского государства». В нескольких боях
Скопин-Шуйский разбил главные силы Тушинского Вора. По пути следования
Скопина-Шуйского к Москве его армия пополнялась отрядами из освобожденных
городов. В Александровой слободе с князем Михаилом Васильевичем соединился
боярин и воевода Федор Иванович Шереметев, двигавшийся из-под Астрахани с
низовой ратью, и по дороге разгромивший восстание народов Поволжья и взявший
отчаянно сопротивлявшийся город Касимов. Тушинский гетман Я.–П. Сапега,
опасаясь наступающего русского войска снял осаду с Троице-Сергиевого монастыря,
длившуюся почти четыре месяца в жестоких боях и штурмах.
12 марта 1610 г. князь М.В.Скопин-Шуйский вступил в
Москву и был встречен ликующим народом. Но среди торжествующей толпы был один
человек, сердце которого было наполнено злобой и ненавистью. «...Князь Дмитрий
Шуйский, стоя на валу и издали завидев Скопина, воскликнул: “ Вот идет мой
соперник!“ », – повествует голландец Э.Геркман. У царского брата князя
Д.И.Шуйского были причины опасаться молодого воеводы – в случае смерти
бездетного царя Василия он занимал трон, но огромная популярность
Скопина-Шуйского внушала князю Дмитрию опасения, что народ провозгласит его
наследником, а затем и царем. Некоторые источники свидетельствуют, что и сам
царь Василий опасался Скопина-Шуйского. Наиболее подробно излагает дальнейшие
трагические события «Писание о преставлении и погребении князя
Скопина-Шуйского», согласно которому, на крестинах княжича Алексея Воротынского
крестная мать «злодеянница» княгиня Екатерина Шуйская (жена кн. Д.И.Шуйского и
дочь Малюты Скуратова) поднесла своему куму – князю М.В.Скопину-Шуйскому чашу с
ядом. Молодой полководец проболел несколько дней и скончался 23 апреля 1610 г.
С плачем и криками толпы народа проводили тело князя на погребение в царскую
усыпальницу – Архангельский собор. Царя и прежде не пользовавшийся особой
любовью, со смертью Скопина-Шуйского стали ненавидеть как виновника его гибели.
Тушинский стан со смертью Скопина-Шуйского ободрился.
Но Лжедмитрий II как и Василий Шуйский чувствовал себя неуютно в своей
«столице». В сентябре 1609 г. король Сигизмунд III объявил войну России и
осадил Смоленск. Среди поляков, окружавших самозванца возник план передать его
в руки короля, а самим выступить на стороне Сигизмунда III и добыть ему или его
сыну Владиславу московскую корону. Поляки и некоторые русские тушинцы вступили
в переговоры с королем. Самозванец подвергся домашнему аресту, но сумел бежать
из Тушина в Калугу, где вновь привлек к себе множество сторонников – казаков,
русских и часть поляков – и повел войну уже с двумя государями: царем Василием и
королем Сигизмундом. Тушинский стан опустел, сторонники короля уехали к нему
под Смоленск, а сторонники самозванца – в Калугу.
Василий Шуйский отправил против поляков князя
Д.И.Шуйского и иноземных наемников во главе с шведским полководцем графом Я.
Делагарди. 24 июня Дмитрий Шуйский был разбит в битве с польским гетманом
С.Жолкевским у с. Клушина под Можайском. Причиной поражения была измена
иноземцев, которым Дмитрий Шуйский не захотел выплатить жалование,
отговариваясь отсутствием денег. Клушинское поражение решило судьбу Василия
Шуйского. 17 июля «на Москве на царя Василия пришло мнение великое». Толпа
заговорщиков во главе с рязанским дворянином Захарием Ляпуновым пришла во
дворец, и Ляпунов начал выговаривать царю: «Долго ль за тебя будет литься кровь
христианская? Земля опустела ничего доброго не делается в твое правление,
сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а мы уже о себе как-нибудь
помыслим». Царь отвечал Ляпунову бранью и схватился за нож. Захарий – мужчина
высокий и сильный – выкрикнул в ответ: «Не тронь меня, а то как возьму в руки,
так и сомну всего!». Заговорщики вывалились из дворца, но не затем, чтобы
отступить – за Москвой-рекой, у Серпуховских ворот, собрались толпы народа и
здесь было решено бить челом царю, чтобы оставил престол, потому, что из-за
него льется кровь христианская. Свояк Шуйского князь И.М.Воротынский был послан
в качестве парламентера и добился от царя согласия оставить престол и
довольствоваться уделом, состоящим из Нижнего Новгорода. Но, на через два дня
зачинщики мятежа пришли на двор царя Василия и насильно постригли его и его
царицу Марию Петровну в монахи.
Польская оккупация.
После сведения Василия Шуйского с престола в Москве
установилась семибоярщина – боярское правление. Представляется возможным установить
имена «седмочисленных бояр»: князь Ф.И.Мстилавский, князь И.М.Воротынский,
князь А.В.Трубецкой, князь В.В.Голицын (впоследствии, заменен братом Андреем),
И.Н.Романов, князь Б.М.Лыков.
Пока в Москве происходили бурные события низложения
Шуйского, Лжедмитрий II мобилизовав в Калуге значительную армию подступал к
Москве, а с востока на столицу двигалась армия коронного гетмана Станислава
Жолкевского, намеревавшегося, согласно договору тушинских бояр с Сигизмундом
III посадить на престол в Москве королевича Владислава. В этой кризисной
ситуации в Москве усилилась пропольская партия. Наконец, бояре и собор
«московских людей» «не переславшись с городами» 17 августа 1610 г. заключили
договор с С.Жолкевским о призвании на престол королевича Владислава. Бояре надеялись
при помощи королевских войск навести порядок в стране, однако их решение
вызвало негодование в провинции. Многие города, узнав о призвании королевича
начали «прямить» Лжедмитрию II, обнаружили колебание и москвичи. Жолкевский
проявил недюжинные дипломатические способности: обещая боярам многие милости
Сигизмунда III и соблюдение всех условий договора и одновременно стращая Думу
нашествием самозванца он сумел добиться того, что наиболее активная часть
боярства была удалена из столицы – кн. В.В.Голицын, Филарет Романов, кн.
Д.И.Мезецкий и другие отправились послами к королю под Смоленск, – а польский
гарнизон был впущен в Кремль, якобы для защиты города. Вступление поляков в
Москву завершило недолгое правление семибоярщины. В государстве установилось
управление польской администрации, в состав которой вошло значительное число
русских приверженцев короля.
Сигизмунд III не собирался соблюдать условия
русско-польского договора. Вопреки требованию русских послов он не снял осады
Смоленска и отказывался отпускать сына в Москву. Король намеревался сам занять
московский престол и создать русско-польскую унию. В Москве от имени короля
правил наместник Александр-Корвин Гонсевский, который вел широкую раздачу
земель сторонникам призвания Сигизмунда III на русский трон. Поляки грабили
государственную казну и утесняли москвичей.
Тем временем, в калужском лагере 11 декабря 1610 г.
был убит Лжедмитрий II. Смерть Лжедмитрия II имела огромное значение в
дальнейших событиях Смуты. Движение, направленное против поляков и русских
изменников смогло освободиться от авантюристического элемента, связанного с
личностью самозванного претендента. Теперь основным лозунгом противников
польского владычества стало изгнание иноземцев из Москвы и созыв Земского
собора для выборов нового царя. Вместе с тем, анархические элементы потеряли
свою главную опору; лишившись идеи поддержки «законного царя», они превратились
в обыкновенных разбойников. Сын Марины Мнишек и Лжедмитрия II Иван, получивший
в Москве прозвище «Воренка» был слишком мал, чтобы стать вождем движения.
В городах стало формироваться Первое ополчение. Его
возглавил рязанский дворянин Прокофий Петрович Ляпунов, бывший одним из
руководителей болотниковского движения. Своей целью ополчение ставило
избавление Московского государства от поляков. Действия Первого ополчения
поддерживал патриарх Гермоген, рассылавший по городам грамоты с призывом
подниматься против иноземцев. Состав ополчения был неоднороден. Значительную
часть войска, наряду с дворянскими полками составляли казаки, находившиеся под
командованием тушинских бояр: князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и атамана
Ивана Мартыновича Заруцкого
Пожар Москвы.
Патриотическая деятельность патриарха Гермогена
вызывала опасения и злобу у поляков и их русских приспешников. Боярин
М.Г.Салтыков пришел требовать от патриарха, чтобы тот остановил движение
ополчения к Москве. Владыка твердо стоял за то, чтобы не покоряться королю, а
королевича принять только в случае принятия им христианства. Салтыков начал
грозить Гермогену и выхватил нож, на это патриарх проклял его. Вскоре,
патриарха Гермогена заключили в тюрьму. Были взяты под арест и некоторые из
членов Семибоярщины – князь И.М.Воротынский и А.В.Голицын.
17 марта в Вербное воскресенье патриарха освободили
из-под стражи для торжественного шествия на осляти. Но никто из горожан не
принял участия в процессии – все были напуганы слухами, что поляки начнут
убивать христиан. Тем временем, поляки ожидали подхода Первого ополчения и
спешно укрепляли город. Во вторник Страстной недели, 19 марта поляки начали
втаскивать дополнительные пушки на стены Кремля и Китай-города, и понуждать
тащить пушки городских извозчиков. Те отказались, и завязался горячий спор.
Отряд немецких наемников, думая, что началось восстание, бросился на безоружных
москвичей, схватились за оружие и поляки. В Китай городе началась страшная
резня во время которой погибло до 7000 человек.
В Белом городе москвичи имели возможность собраться и
оказать сопротивление. К этому времени в город проникли передовые отряды Первого
ополчения во главе с воеводами князем Дмитрием Михайловичем Пожарским, Иваном
Матвеевичем Бутурлиным, Иван Александровичем Колтовским. Князь Пожарский отбил
поляков на Сретенке и поставил укрепленный острожек у церкви Введения на
Лубянке. Бутурлин укрепился у Яузских ворот, Колтовский – в Замоскворечье.
поляки, загнанные в Китай-городе, запалили Белый город и Замоскворечье. С
другой стороны, они возобновили атаки на острожек Пожарского, который
оборонялся, пока не был тяжело ранен и среди боя его едва смогли вывезти.
Белый и Земляной города были выжжены и люди побежали
из города. «В тот день мороз был великий, они же шли не прямой дорогой, а так,
что с Москвы до самой Яузы не видно было снега, все люди шли», – сообщает
«Новый летописец». Вскоре после пожара Москвы к городу стали подтягиваться
воеводы Первого ополчения, а 1 апреля подошли основные силы. Воеводы плотно
взяли в кольцо Белый город. П.П.Ляпунов встал напротив Яузских ворот, князь
Д.Т.Трубецкой и И.М.Заруцкий – у Воронцова поля, князь Ф.И.Волконский,
И.И.Волынский, П.Мансуров, князь Ф.Козловский с ярославцами, костромичами и
романовцами – у Покровских ворот, А.В.Измайлов – у Сретенских ворот, князь
В.Ф.Мосальский – у Тверских ворот. Однако, среди воевод не было единства –
«была у них под Москвой между собой рознь великая, и дело ратное не спорилось.
И начали всей ратью говорить, чтоб выбрать одних начальников, кому ими владеть,
а им бы их одних и слушать». Наконец, всей ратью выбрали в начальники ополчения
П.П.Ляпунова, Д.Т.Трубецкого и И.М.Заруцкого. Вскоре, воеводы отбили большую
часть Белого города – в руках поляков остались только пять ворот. Ежедневно шли
бои и вскоре поляки стали ощущать недостаток в припасах – «рыцарству на Москве
теснота великая, сидят в Китае и в Кремле в осаде, ворота все отняты, пить,
есть нечево», – писали они в Смоленск.
В ночь с 21 на 22 мая русские пошли на штурм
Китай-города, затем захватили ворота Белого города, ранее удерживавшиеся
поляками. Вскоре поляки и немцы, сидевшие в Новодевичьем монастыре, были
принуждены к сдаче.
Тем временем, среди начальников Первого ополчения
разгоралась вражда. Заруцкий опирался на казаков, которых не любили и
побаивались служилые люди, бывшие главной опорой Ляпунова. Своевольство и
грабежи казаков вызывали недовольство дворян. Открытый конфликт начался с того,
что воевода Матвей Плещеев схватил 28 казаков и приказал их утопить. Другие
казаки выручили своих, привели в стан ополчения, созвали круг и стали «шуметь»,
намереваясь убить Ляпунова. Тот собрался бежать в Рязань, но поддался на
уговоры и остановился в острожке у Никитиских ворот. На следующий день казаки
вызвали Ляпунова в круг, кричали на него, показывая грамоту, якобы за его
подписью с призывом убивать казаков, и, наконец, зарубили саблями.
После смерти Ляпунова дворяне стали уходить из
подмосковного лагеря ополчения, опасаясь утеснений и убийства от казаков.
Первое ополчение распалось.
Второе ополчение.
После смерти П.П.Ляпунова знаменем освободительного
движения стал патриарх Гермоген. По мнению И.Е.Забелина толчок к организации
Второго – нижегородского ополчения – дала грамота патриарха Гермогена,
полученная в Нижнем 25 августа 1611 г. Патриарх, заточенный в Чудовом монастыре
через «безстрашных людей» свияжского сына боярского Родиона Моисеева и Романа
Пахомова, продолжал рассылать по городам грамоты с призывом, чтобы «стояли
крепко в вере, а бояром бы говорили и атаманье бесстрашно, чтоб отнюдь на
царство проклятого Маринкина паньина сына не благословляю». Гермоген призывал
писать и в другие города боярам и земским людям, «чтобы уняли грабеж, корчму,
блядню, имели бы чистоту душевную и братство и промышляли б, как реклись души
свои положити за Пречистыя дом и за чудотворцев и за веру».
В Нижнем Новгороде призывы патриарха вызвали живой
отклик. Во главе движения встал земский староста говядарь (мясник) Кузьма Минин
Захарьев. Он сумел наладить сбор средств для организации ополчения, который был
принудительным. Во главе военной организации ополчения встал воевода князь
Дмитрий Пожарский, прославившийся героической обороной от поляков Введенского
острожка на Лубянке. Постепенно к ополчению примыкали все новые и новые отряды
служилых людей, которым давались деньги на снаряжение и выплачивалось жалование
из собранных средств. Ополчение двинулось на Москву через поволжские города –
Балахну, Городец, Кострому – и к концу марта 1612 г. вступило в Ярославль. На
пути руководители ополчения рассылали грамоты с призывами участвовать в
общеземском движении и посылали отдельные воинские отряды занимать города,
приводить их под власть ополчения и защищать от польских и казачьих отрядов.
Во время пребывания ополчения в Ярославле казаки
подмосковных таборов кн. Д.Т.Трубецкого и И.М.Заруцкого принесли присягу
объявившемуся в Пскове Лжедмитрию III, выдававшему себя за чудесно спасшегося
от убийства в Калуге Лжедмитрия II. Присяга Псковскому вору остатков Первого
ополчения возмутила Пожарского и Минина. В грамоте, разосланной по городам, они
писали: «как сатана омрачи очи их! При них Колужский их царь убит и безглавлен
лежал всем на видение шесть недель». Заруцкий предпринял и более решительные
враждебные действия против ополчения, подослав казаков убить Пожарского, но
благодаря случайности этот замысел не удался.
Первые отряды Второго ополчения были отправлены к
столице в июле 1612 г. Они прибыли под Москву и встали табором отдельно от
казаков Заруцкого и Трубецкого. В конце июля Заруцкий, понимая, что с приходом
ополчения не он только лишиться своего влияния, но может лишиться и жизни,
отступил из-под Москвы к Коломне, где находилась Марина Мнишек, а затем,
ограбив город, двинулся к Рязанской земле и занял Михайлов. В это время к
Москве выступили из Ярославля главные силы ополчения во главе с Пожарским.
Пожарский торопился прийти в столицу, чтобы опередить гетмана К.Ходкевича,
шедшего на выручку польскому гарнизону, осажденному в Кремле.
Второму ополчению не удалось достигнуть договоренности
с кн. Д.Т.Трубецким, и войско Пожарского расположилось отдельно от казаков. 21
августа 1612 г. Ходкевич подступил к Москве. Несмотря на разобщенность двух
войск, общими усилиями Ходкевич был отражен от столицы. В сражении с поляками
особо отличился К.Минин, не отличавшийся военным опытом. После отхода
Ходкевича, ужасы осады усилились.
Польский гарнизон и все находившиеся в Кремле –
деятели семибоярщины, их семьи, высшее духовенство, дьяки и другие – страдали
от голода. Архиепископ Арсений Елассонский, переживший вместе с поляками, осаду
войск Второго ополчения, пишет: «... в течении многих дней, они [поляки]
израсходовали всю пищу, и многие умирали каждый день от голода, и ели все
скверное и нечистое и дикорастущие травы; выкапывали из могил тела мертвых и
ели. Один сильный поедал другого». Сам архиепископ изнемогал от голода и боялся
«сделаться пищею воинов». О людоедстве вспоминают и сами поляки, уцелевшие
после московской осады – отцы ели детей своих, один гайдук съел сына, другой –
мать; ротмистр, назначенный судить виновных, убежал с судилища, боясь как бы
обвиненные не съели бы его.
Тем не менее, поляки ожесточенно сопротивлялись,
делали вылазки и отвечали отказом на предложения о сдаче. 22 октября казаки
выбили поляков из Китай-города. Наконец, доведенные до отчаяния, поляки
вступили в переговоры, требуя сохранить им жизнь, что и было обещано. Сперва
были выпущены из Кремля бояре – князь Федор Иванович Мстиславский, князь Иван
Михайлович Воротынский, Иван Никитич Романов с племянником Михаилом Федоровичем
и другие. На другой день сдались и поляки – полковник Струсь со своими людьми
был ограблен казаками Трубецкого, а полковник Будило сдался отряду Пожарского,
и дворяне не тронули ни одного поляка. 27 ноября ополчение торжественно, с
крестами и иконами вошло в Кремль. Ужасная картина предстала взору русских
людей – кремлевские церкви были осквернены и разграблены, образа рассечены,
престолы выдраны; в чанах засолено человеческое мясо…
Избрание на царство Михаила Федоровича
Романова
В ноябре 1612 г. руководители Второго
ополчения разослали по городам грамоты с призывом собираться на Земской собор
«для царского обирания». Посланцы прибыли от 50 городов, кроме того в работе
Собора участвовало высшее духовенство, участники ополчения, дворцовые чины,
представители казачества. Среди выборных были и служилые люди «по прибору» –
стрельцы, пушкари, посадские люди и даже черносошные крестьяне. Избирательный Земской
собор 1613 г. был наиболее многочисленным и представительным во всей соборной
практике XVI—XVII вв.
Работа Собора началась с принятием
знаменательного решения – «литовского и свийского короля и их детей, за их
многие неправды, и иных никоторых земель людей на Московское государство не
обирать... и Маринки (т.е. Марины Мнишек) с сыном не хотеть». Отведены были
также кандидатуры «царевичей, которые служат в Московском государстве», т.е.
сибирских Кучумовичей. Таким образом, Собор сразу определил круг кандидатов –
«великие» роды Московского государства, т.е. крупное боярство. По различным
источникам известны имена, называвшиеся на Соборе – князь Ф.И.Мстиславский,
князь И.М.Воротынский, князь И.В.Голицын, князь Д.Т.Трубецкой, И.Н.Романов,
князь И.Б.Черкасский, князь П.И.Пронский, Ф.И.Шереметев. Сохранилось известие,
что выставлял свою кандидатуру и князь Д.М.Пожарский. В пылу местнического
спора дворянин Сумин упрекал Пожарского, что тот «государился и воцарялся» и
«стало ему в двадцать тысяч». Однако, впоследствии, сам же Сумин отрекался от
этих слов. Кандидатура князя Ф.И.Мстиславского, несомненно одного из наиболее
знатнейших претендентов по происхождению от Гедимина и родству с династией
московских царей (праправнук Ивана III) не могла быть серьезно принята,
поскольку Мстиславский еще в 1610 г. заявлял, что пострижется в монахи если его
будут принуждать принять трон. Несомненно, были быстро отведены кандидатуры
бояр, входивших в семибоярщину – И.Н.Романова и Ф.И.Шереметева. Наибольшие
шансы были у кандидатов, входивших в ополчение – кн. Д.Т.Трубецкого, кн.
И.Б.Черкассого и кн. П.И.Пронского. Из них активную деятельность развил
Трубецкой – «учреждаша трапезы и столы честныя и пиры многия на казаков и в
полтора месяца всех казаков, сорок тысяч, зазывая толпами к себе на двор по вся
дни, честь им получая, кормя и поя честно и моля их, чтоб быти ему на России
царем...».
Агитация за Трубецкого шла весьма успешно,
однако, и его кандидатура не смогла набрать необходимого количества голосов на
Соборе. Борьба развернулась по второму кругу и возникли новые имена: стольник
М.Ф.Романов, князь Д.М.Черкасский, князь И.И.Шуйский, вспомнили и о шведском
королевиче Карле-Филиппе. Наконец, благодаря решительной поддержке казаков
одержала верх кандидатура Михаила Федоровича Романова, достоинствами которого
были его родство с прежней династией (племянник царя Федора Ивановича) и
незапятнанность в изменах и усобицах Смуты. Круг сторонников Михаила Романова
представлял из себя не тот сплоченный родственный романовский клан, против
которого направлял свои репрессии Годунов, а стихийно сложившийся на Соборе
кружок лиц из разгромленных боярских группировок. В основном, это молодые, не
имевшие достаточного веса среди боярства лица – Шереметевы (за исключением
боярина Федора Ивановича), кн. И.Ф.Троекуров, Головины, М.М. и Б.М.Салтыковы,
кн. П.И.Пронский, А.М. и А.А.Нагие, кн. П.А.Репинин и другие. Часть из них были
родней новому царю; другие, через тушинский лагерь были связаны с отцом Михаила
– Филаретом Романовым; третьи, ранее поддерживали кандидатуру Трубецкого, но
вовремя переориентировались. Характерно, что усиленно противился избранию
племянника боярин И.Н.Романов.
Историки сходятся в оценке еще одного
качества Михаила Романова, четко проявившегося в его управлении государством –
стремление к примирению общества на консервативных началах, возвращавших Россию
XVII в. к социально-политическому облику Московского государства XVI в. «Все
сошлось на тихом, “нейтральном” царе», – писал Л.Н.Гумилев. «Романовы устроили
всех. – писал В.Б.Кобрин – Таково свойство посредственности. Быть может, для
консолидации страны, восстановления общественного согласия страна нуждалась не
в ярких личностях, а в людях, способных спокойно и настойчиво вести
консервативную политику». Перед царем Михаилом Федоровичем встали задачи
преодоления последствий Смуты и осмысления ее итогов. Началась эпоха Романовых.
Список литературы
Для подготовки данной работы были
использованы материалы с сайта http://kursy.rsuh.ru