Разрушение
ценностно-мыслительного пространства Киевской Руси второй половины XIII в
Какое культурологическое значение имело татаро-монгольское
нашествие на Русь? Какое влияние оно оказало на развитие
ценностно-мыслительного пространства Киевской Руси?
Установление владычества золотоордынских ханов привело к
существенной трансформации древнерусского пространства, которая выразилась, с
одной стороны, в его окончательном распаде на три субпространственных
образования (юго-западную,
северо-восточную Русь, и Новгородо-псковские республики) и последующем
делении первых двух на множество более мелких миров, уделов-княжеств, а с
другой – в значительной перестройке фундаментальных тематических структур.
Предметом анализа этой главы станут культуро-творческие
процессы северо-восточного и северо-западного регионов распавшейся Киевской
Руси как областей становления русской культуры. Рассмотрение княжеско-удельного
и республиканско-городского регионов как ценностно-мыслительных систем, как
исходных составляющих формирования духа русского народа обусловлено
существенными различиями построения их тематических пространств.
Становление русской культуры происходило в процессе
образования русского централизованного государства, и охватывает период с
середины XIII вплоть до начала XVI в., в котором в свою очередь можно выделить
этапы: когда преобладают разрушительные явления в ментальном пространстве (вторая половина XIII в.), этап
формирования русской культуры по мере
возвышения московского княжества (XIV – первая половина XV в.) и этап
стабилизации ценностно-ментального пространства в ходе генезиса русского
самодержавного государства во время правления Ивана III (вторая половина XV
в.). Последнюю границу можно отодвинуть до окончания царствования Ивана IV
Грозного, когда тематическое пространство русской культуры словно
"окостеневает", приобретает жесткую структуру. В целом правление
Ивана IV приобретает "осевое" значение. Внешним подтверждением тому
является устойчивая фиксация его в русском народном фольклоре. Переломные эпохи
в истории культуры порождают идейно-тематические "кусты" в народном
фольклоре как относительно целостные единства. Так, в русском народном
творчестве имеют место три самых больших "куста", связанных со святым
Владимиром, Иваном Грозным и Петром I.
Установление владычества татаро-монгольских ханов нависло
тяжелым духовным гнетом и определило существенную перестройку
ценностно-мыслительного пространства древнерусской культуры. В ментальное
пространство вошла тема "царя" как неотвратимой, непобедимой,
абсолютной силы власти золотоордынских ханов.
Это обстоятельство традиционно недостаточно учитывается историками,
культурологами и другими учёными в исследованиях. После описания больших потерь
во время завоевательного похода татаро-монгол на Русь обычно констатируется,
что впоследствии татары ограничивались сбором дани, не занимались
непосредственно управлением завоеванных территорий, не вмешивались в духовную и
религиозную жизнь подчиненных народов, а после получения московскими князьями
права от Золотой Орды собирать дань и вовсе установилась "тишина".
Абсолютная власть силы
татаро-монгольского царя зловещим роком вошла в сознание каждого славянина,
парализуя волю и формируя рабскую психологию. Психическим проявлением этой
всемогущей силы власти было постоянное напряжение, пронизывающее весь строй
души и духовной культуры в целом, ощущение страха. "И было видеть страшно
и трепетно, – пишет летописец в Лаврентиевской летописи, – как в христианском
роде страх, и сомнение, и несчастье распространялись". Когда великий князь
московский Дмитрий Иванович узнал о походе Мамая на Русь, он в спасительной
молитве сказал: "Ты же, господи, царь, владыка, светодатель, не сотвори
нам, господи, того, что отцам нашим сотворил, наведя на них и на их города
злого Батыя, ибо еще и сейчас, господи, тот страх и трепет великий в нас
живет".
Тема "страха"
Тема "страха", источником
которой в конечном итоге была воля и произвол татаро-монгольского хана
("царя"), составила важнейшую тему коллективного бессознательного в
формирующейся русской культуре вплоть до начала XVI в., когда междоусобицы
золото-ордынских ханов и др., приведшие к распаду Золотой Орды, повлекли за собой
утрату неощутимого характера внешней угрозы.
''Княжество Московское постоянно
усиливалось, его князья еще со времен Калиты привыкали располагать полками
князей подручных, убеждались все более и более в своей силе, тогда как Орда
видимо ослабевала вследствие внутренних смут и усобиц, и ничтожные ханы,
подчиненные могущественным вельможам, свергаемые ими, теряли все более и более
свое значение, переставали внушать страх. От страха перед татарами начал
отвыкать русский народ и потому, что со времен Калиты перестал испытывать их
нашествия и опустошения; возмужало целое поколение, которому чужд был трепет
отцов перед именем татарским", – отмечал С.М. Соловьев, характеризуя
период правления Дмитрия Донского. Однако после Куликовской битвы был свирепый
поход Тохтамыша. Дмитрий Донской, не успев подготовится, бежал. Москва была
разграблена, сожжена, множество людей погибло. Атмосфера страха была
восстановлена. "И кто из нас, братья, – восклицает автор "Повести о
нашествии Тохтамыша", – не устрашится, видя такое смятение Русской
земли!". Страх перед татарами глубоко сидел еще в сердце уже
могущественного Ивана III. Послание ростовского архиепископа Вассина Рыло Ивану
III, увещевавшего русского самодержца решительно выступить против хана Ахмата,
хорошо передает паническое состояние царя и в целом русского общества:
"Отложи весь страх, будь силен помощью господа, его властью и
силой...". "Вся кровь христианская падет на
тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не
поставивши и не бившись с ними; зачем боишься смерти? Не бессмертный ты
человек, смертный, а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю. Дай
мне, старику, войско в руки, увидишь, уклоню ли я лицо перед татарами!".
Следует отметить существенное отличие страха перед татаро-монголами от ощущения
опасности, исходящей от набегов печенегов, половцев. Угроза последних не была
неотвратимой, не носила характера абсолютной, всеподавляющей силы. С половцами
на равных, с переменным успехом воевали древнерусские князья. Власть татаро-монгол
своей свирепой жестокостью тяжелым катком раздавила волю к сопротивлению не
только в народной массе, но и у князей, потому что малейший протест подавлялся
самым суровым образом. Например, после истребления в Твери в 1327 г. ханского
посла Шевкала, или Щелкана, и сопровождающих его людей было послано татарское
войско, которое пожгло города и села, вывело в плен много людей, положив, по
словам летописца, пустую всю землю Русскую. Когда смоленский князь Иван
Алексеевич не подчинился Орде и отказался выплачивать дань, то хан Узбек в 1340
г. послал войско в Смоленское княжество и опустошил его.
Татарские насилия получили религиозное объяснение.
Основополагающей мыслительной схемой древнерусского мировосприятия оставалось
представление о непосредственном и постоянном божественном участии в жизни
людей, трансцендентной причины всего происходящего. Поэтому все победы и успехи
рассматривались исключительно как знак божественной помощи и поддержки, а все
природные и социальные невзгоды и потрясения как возмездие за грехи. При этом
непосредственным носителем зла как
исходной сверхчувственной причины
является дьявол, выступающий в качестве средства божественного
наказания. Татарские злодеяния, таким образом, происходили с санкции и по воле
Бога, сверхчувственным исполнителем которой являлся дьявол, направлявший татар.
Или, как в приведенном ниже отрывке, столь тяжелые всеобщие испытания,
обусловленные коллективной виной людей, которая и вызвала кару непосредственно
Бога, а индивидуальные проступки (княжеские усобицы, например) относятся к
компетенции дьявола и наказание менее сурово, носит локальный характер.
Наказание Бога есть испытание, ориентированное на добро. Дьявольское деяние
есть чистое зло. "Кто, братья, и отцы, и дети не восплачет,– пишет летописец, – видя такое божье наказание всей
Русской земле? За грехи наши бог напустил на нас поганых; ведь бог в гневе своем приводит иноплеменников на землю, чтобы побежденные ими люди
обратились к нему, а междоусобные войны бывают из-за наваждения дьявола. Ведь
бог хочет не зла, но добра людям, а дьявол радуется жестокому убийству и
кровопролитию. А если какая-нибудь земля согрешит, бог наказывает ее смертью,
или голодом, или нашествием поганых, или засухой, или сильным дождем, или
пожаром, или иными наказаниями, и нужно нам покаяться и жить, как велит бог,
который говорит нам устами пророка: "Обратитесь ко мне всем вашим сердцем,
с постом, и плачем, и стенанием". Если так сделаем, простятся нам все
грехи. Но мы возвращаемся к злодеяниям, как псы на свою блевотину, и как свинья
постоянно валяется в греховных нечистотах, так и мы живем. Поэтому и наказание
приемлем от бога – нашествие
поганых по повелению бога за наши грехи". Кара Бога носит двоякий
характер: как наказание за грехи и как
крайнее средство для наставления на путь исправления. При описании взятия
татарами Киева летописец пишет: "И стоял в городе из-за наших грехов и
несправедливости великий плач, а не радость. За умножение беззаконий наших
привел на нас бог поганых, не им покровительствуя, но нас наказывая, чтобы мы
воздержались от злых дел. Такими карами казнит нас бог – нашествием поганых;
ведь это бичь его, чтобы мы свернули с нашего дурного пути".рассматривались,
как абсолютное зло и будут в свое время с необходимостью наказаны. Летописец о
печальной судьбе половцев замечает: "И мы слышали, что татары многие
народы пленили: ясов, обезов, касогов, и избили множество безбожных половцев, а
других прогнали. И так погибли половцы, убиваемые гневом бога и пречистой его
матери. Ведь эти окаянные половцы сотворили много зла Русской земле. Поэтому
всемилостивый бог хотел погубить и наказать безбожных сыновей Измаила, куманов,
чтобы отомстить за христианскую кровь; что и случилось с ними,
беззаконными". Произвол татаро-монгол создал
атмосферу насилия как норму социального бытия, которая приобрела всеобъемлющий
характер. С.М. Соловьев приводит эпизод, как татары водили русских князей
(волынских и заднепровских) на поляков в 1287 г.: "Князья, каждый на
границе своей волости, встречали хана с напитками и дарами; они боялись, что
татары перебьют их и города возьмут себе. Этого не случилось, но насилиям
татарским в городах и по волости не было конца. Телебуга отправившись в Польшу,
оставил около Владимира отряд татар кормить любимых коней своих; эти татары
опустошили всю землю Владимирскую, не давали никому выйти из города за
съестными припасами: кто выедет, тот непременно будет или убит, или схвачен,
или ограблен, и от того в городе Владимире померло людей бесчисленное
множество. Пробывши десять дней в Польше, Телебуга на возвратном пути
остановился в Галицком княжестве на две недели и опустошил его так же, как
татары его опустошили Волынское".
Потеря князьями своего лица
Жизнь не только личности, целого
народа оказалась психически раздавленной. Особенно деморализующее воздействие
сила власти золото- ордынского царя, татарские насилия и вызванный ими страх
оказали на русских князей. Древнерусские князья задавали, но и были носителями
абсолютных ценностей культуры Киевской Руси: власти, силы, славы,
восточно-славянски понимаемой доблести и др. Эти качества, которые они
проявляли постоянно (можно сказать ежедневно), казалось, были их незыблемым
природным придатком со времен Рюрика. Личность князя была неприкосновенной,
абсолютной ценностью. Князья умирали или естественной смертью, или погибали в
бою. Физическое оскорбление достоинства князя или его казнь были немыслимы в
Киевской Руси. Несмотря на постоянные ссоры, раздоры, усобицы, за всю историю
Киевского государства было лишь несколько случаев физического увечия или казни
князя, которые вызвали потрясение всего древнерусского общества и остались
аномалиями. Все эти ценности и основополагающий образец князя были разрушены
Золотой Ордой. Можно сказать, что князья потеряли свое лицо.
Владение князя своим уделом стало
условным, зависело от воли и произвола татаро-монгольского царя. Каждый князь
должен был ездить с подарками в Золотую Орду, демонстрируя свою зависимость,
верноподданничество хану, терпеть, подобно рабу, всяческие унижения и
оскорбления. Ездить в Орду вынуждены были даже два самых сильных и независимых
князя Данил Романович Галицкий и Александр Ярославович Невский. С.М. Соловьев
так описывает издевательства и казнь тверских князей Михаила и Александра в
Золотой Орде. Князь Михаил, несмотря на опасность, вызванную интригами
московского князя Юрия, отправился в Орду. По обычаю, отнес подарки всем
князьям ординским, женам ханским, самому хану и полтора месяца жил спокойно.
Наконец хан Узбек вспомнил о деле и назначил суд. Михаил защищался, но судьи
стояли явно за Юрия и его сообщника татарина Кавгадыя; причем последний был
вместе и обвинителем, и судьею. Решение суда было неопределенным (почти по
Кафке). Однако у Михаила отобрали платье, отобрали бояр, слуг и духовника,
наложили на шею тяжелую колоду и повели за ханом, который ехал на охоту; по
ночам руки у Михаила забивали в колодки, и так как он постоянно читал псалтырь,
то отрок сидел перед ними и перелистывал листы. Уже двадцать четыре дня Михаил
терпел всякую нужду, как однажды Кавгадый велел привести его на торг, созвал
всех заимодавцев, велел поставить князя перед собою на колени, величался и
говорил много досадных слов Михаилу, около него собралась большая толпа греков,
немцев, Литвы и Руси, тогда один из приближенных сказал ему: "Господин
князь! Видишь, сколько народа стоит и смотрит на твой позор, а прежде они
слыхали, что ты был князем в земле своей. Пошел бы ты в свою вежу". Михаил
встал и пошел домой. С тех пор на глазах его были всегда слезы, потому что он
предугадывал свою участь. Прошел еще день, и Михаил велел отпеть заутреню,
причастился, исповедался, призвал своего сына Константина, чтоб объявить
последую свою волю... Когда Михаил перестал читать псалтырь, вдруг вскочил
отрок в вежу, бледный и едва мог выговорить: "Господин князь! Идут от хана
Кавгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа прямо к твоей веже!"
Михаил тотчас встал и со вздохом сказал: "Знаю зачем идут, убить
меня", ¾ и послал сына своего Константина к ханше. Юрий и Кавгадый
отрядили к Михаилу в вежу убийц, а сами сошли с коней на торгу, потому что торг
был близко от вежи, на перелет камня. Убийцы (не палачи! ¾ В.М.)
вскочили в вежу, разогнали всех людей, схватили Михаила за колоду и ударили его
об стену так, что вежа проломилась; не смотря на то, Михаил вскочил на ноги, но
тогда бросилось на него множество убийц, повалили на землю и били пятами
нещадно, наконец один из них, именем Романец, выхватил большой нож, ударил им
Михаила в ребро и вырезал сердце. Вежу разграбили русь (выделено ¾ В.М.) и
татары, тело мученика бросили нагое. Когда Юрию и Кавгадыю дали знать, что
Михаил уже убит, то они приехали к нему, и Кавгадый с сердцем сказал Юрию:
"Старший брат тебе место отца, чего же ты смотришь, что тело его брошенное
нагое?" Юрий велел своим прикрыть тело, потом положили его на доску (! ¾ В.М.),
доску привязали к телеге и перевезли в город Маджары. Здесь гости, знавшие
покойника, хотели прикрыть тело его дорогими тканями и поставить в церкви с
честью, со свечами, но бояре московские не дали им и поглядеть на покойника и с
бранью поставили его на хлеве со сторожами. Детали
поведения князя Юрия и московских бояр показательны по своей дикой, не
христианской жестокости. В 1339 г. оклеветанный уже Иваном Юрьевичем Калитой
тверской князь Александр Михайлович был осужден в Орде на смерть. Александр вышел
сам навстречу убийцам и был рознят по составам вместе с сыном Федором
Александровичем. Калита еще прежде уехал из Орды с великим пожалованием и с
честью (какой? ¾ В.М); сыновья его возвращались после смерти Александровой,
приехали в Москву с великой радостью и весельем, по словам летописи.
В "Сказании об убиении в Орде
князя Михаила Черниговского" описывается смерть князя Михаила,
отказавшегося пойти на компромисс с христианской верой: "И тут приехали
убийцы, соскочили с коней и, схватив Михаила и растянув ему руки, начали бить
его кулаками по сердцу. После этого повергли ниц на землю и стали избивать его
ногами. Так продолжалось долго. И вот некто, бывший прежде христианином, а
потом отвергшийся христианской веры и ставший поганым законопреступником по
имени Доман, отрезал голову святому мученику Михаилу и отшвырнул ее прочь.
После этого сказали Феодору: "Если ты поклонишься богам нашим, то получишь
все княжество князя своего". И ответил Феодор: "Княжения не хочу и
богам вашим не поклонюсь, а хочу пострадать за Христа, как и князь мой!"
Тогда начали мучать Феодора, как прежде Михаила, после чего отрезали честную
его голову. ...Святые же тела их повержены были псам на съедение. И много дней
лежали, однако божьею благодатью оставались невредимыми". Русских князей в
Орде не казнили, их резали, как свиней или баранов. Если личность князя, его
достоинство оказались раздавленными, то что можно говорить о представителях
других социальных слоев.
Таким образом, внешним фоном
формирования ценностно-мыслительного пространства русской культуры выступали:
абсолютная сила власти хана (царя), вакханалия насилия со стороны татар,
отбрасывавших какое-либо правовое регулирование, и представление о ценности
личности и человеческой жизни, и посеянный ими страх. Как и в предыдущей главе,
мы ограничимся анализом доминирующих тем как абсолютных ценностей,
фундаментальных опор, определяющих основополагающую структуру смыслового поля,
метрику ментального пространства культуры.
На наш взгляд, решением этой задачи
в общем плане было бы отслеживание изменения содержания и структуры
доминирующих тем древнерусский культуры эпохи Киевской Руси, которую, как
отмечалось, составляют темы: "силы", "вольницы",
"рода", "добычи", "бога", а также "Русской
земли".
Тема "силы''
Тема "силы" являлась одной
из универсалий тематического пространства культуры Киевской Руси. Ставка на
силу, силовое решение оставалась нормой социальной жизни, которая обеспечивала
успех, придавала надежность социальному положению. В отличие от
западноевропейской культуры, важнейшим средством построения пространства
которой, его стабилизации выступал закон, в древнерусской культуре, а затем и в
русской эту функцию выполняла Сила. Одну из фундаментальных основ (если не
сказать главную опору) западноевропейской культуры, начиная с Древней Греции,
составлял Закон, абсолютная сила Закона, власть Закона. В древнерусской
культуре, а затем и в русской ¾ закон Силы, власть Силы. Как уже отмечалось, в переходе от
варварства к цивилизации, в процессе культурообразования нет более важной
проблемы, как разрушить "силовое мышление" мифологического
варварского сознания. Это универсальный Вызов для всякой возникающей культуры.
Можно сказать, что от того, насколько удастся обществу подорвать древние корни
дикого культа силы, зависит плодотворность генезиса культуры. Универсальным
ответом является опора на Закон и высшие формы религии, открывшие царство
чистого духа, трансцендентного божественного бытия. Русской же культуре найти
эффективный Ответ не удалось вплоть до настоящего времени, что предопределило
какой-то перекошенный, химерообазный путь культурного развития, в котором
нельзя отыскать ни одного периода относительного благоденствия, "с
человеческим лицом". Даже периоды культурного взлета русского Духа всегда
происходят на фоне дикости, зверства, крови... как бы вопреки зловещему царству
силы. Если в период Киевской Руси культ силы как дионисийское начало выступал
проявлением языческих корней, природных сил носил жизнеутверждающий характер а
богатство природних ресурсов придавало ему смягченные формы, то
татаро-монгольское иго во второй половине XIII века превратило культ силы в
культ насилия как форму внешнего, противоестественного угнетения. А в условиях
постоянного грабежа, оттока природных богатств и произведенного продукта
насилие приняло более жесткие формы. Прежняя сила ушла. "Сила наших князей
и воевод исчезла" ¾ сожалеет Серапион Владимирский. Внешняя атмосфера насилия,
созданная татаро-монголами, постепенно интериоризировалась, стала имманентным
выражением внутреннего надломанного духа и духовного пространства культуры.
Тема "рода"
Тема "рода" как
универсальный способ восприятия, мира в терминах кровнородственных отношений во
второй половине XIII века разрушается, теряет характер доминирующей темы. Если
в культуре Киевской Руси "родовой" и "силовой" способы
мышления как проявления дохристианского мировосприятия, подобно чашам весов,
уравновешивали друг друга, что находило отражение в отношениях между князьями,
которые в своих усобицах как в формах силовых взаимоотношений всегда исходили
из представлений о коллективном владении Русской землей и кровнородственным его
распределении в рамках всего рода, то после распада древнерусского государства
разваливается разросшееся родовое древо на множество ветвей, утрачивается
сознание кровнородственного единства. "В старой Киевской Руси XI ¾ XII вв., ¾ отмечает
В.О. Ключевский, ¾ мысль об общем нераздельном княжеском владении
признавалась нормой, основанием владыческих отношений даже между далекими друг
от друга по родству князьями. Троюродные, четвероюродные Ярославичи все еще
живо сознают себя членами одного владельческого рода, внуками единого деда,
которые должны владеть своей отчиной и дединой, Русской землей, сообща, по
очереди. Такой владельческой солидарности, мысли о нераздельном владении не
заметно в потомстве Всеволода и между близкими родственниками, братьями
двоюродными, и даже родными: несмотря на близкое родство свое, Всеволодовичи
спешат разделить свою вотчину на отдельные наследственные части. Внуки
Всеволода как будто скорее забыли своего деда, чем внуки Ярослава ¾
своего" Нарастание процесса феодальной раздробленности приводит к
дальнейшей партикуляризации мышления, к восприятию мира во все более частных
категориях, узких границах. Для князей в эпоху Киевской Руси характерно метавосприятие
Русской земли, туземского народа, как бы сверху, над. Это видение утрачивается.
На смену "рода" приходит "семья". Наследственные отношения
теперь ограничиваются рамками семьи. Границы удела определяют горизонт
княжеской семьи, расширить который может только сила. Аргумент силы и здесь
становится решающим. "Мы достигли того времени, ¾ пишет
С.М.Соловьев, ¾ когда прежние понятия о праве старшинства исчезают;
великие князья показывают ясно, что они добиваются не старшинства, но силы.
Каждый князь, получив область Владимирскую, старается увеличить свою
собственность, за счет других княжеств.
Но когда преобладание понятия о собствености, отдельности владения заставляло
каждого великого князя заботится только о самом себе, то все остальные князья
не могут уже боле доверять родственной связи, должны также заботиться о самих
себе, всеми средствами должны стараться приобрести силу, потому что им
оставалось на выбор: быть жертвою сильнейшего или других сделать жертвами своей
силы. Вот почему мы видим теперь восстания князей на великого с попранием всех
старинных прав, родовых отношений".
Тема “вольницы”
Установление татаро-монгольского ига
привело к исчезновению духа "вольницы" Киевской Руси как доминирующей
темы, который переполнял душу древнеруского славянина, фина, тюрка и др., от
холопа до князя. Дух "вольницы", как глубинное мироощущение
необъятного простора, раздолья, отсутствие жестокого социального и духовного
гнета (всегда можно было от него уйти в другую землю) и развитой системы правовых
ограничений, сети законодательства, варварской свободы, был одним из
живительных источников духовной культуры Киевской Руси, придававший ей
своеобразное очарование. Внешне неупорядоченный, безалаберный, рационально
неорганизованный образ жизни оказался уникальной реализацией в истории мировой
культуры стремления к свободе.
Подобной ценностно-мыслительной
ориентации, как доминирующей темы, как универсалии духовного пространства, ни в
одной другой культуре мне обнаружить не удавалось. Это мироощущение во второй
половине XIII века исчезло. Оно как бы ушло в коллективное бессознательное и
осталось в виде щемящей тоски, как ностальгии в русской культуре по
безвозвратно утраченному празднику натуралистической свободы, душевному
простору. Как мы увидим ниже, строящееся на насилии духовное пространство
русской культуры в своем основании обнаружит фундаментальный разлом между
нарастающим тотальным деспотизмом и загнанным в глубины бессознательного,
"натуралистическим анархизмом". Этот духовный конфликт будет частично
"сниматься" устойчивой традицией к пьянству, а так же в так
называемой "колонизации", бегстве от гнета на окраины российского
государства, где не достает царский, чиновничий и помещичий гнет. Но последние,
как волки зайца, преследует "вольницу", неотступно вытесняя ее за
границы своего пространственного господства и таким образом стимулируя
дальнейшую "колонизацию".
Колонизация чаще всего имеет два
источника: или перенаселенность метрополии как в Древней Греции, или насилие,
как бегство протестантов в Новый Свет от религиозных притеснений. В России при
постоянной нехватке трудовых ресурсов, запустение центральных районов
"колонизация" запредельных деспотическому государству земель было
испытанным способом бегства от тотального социального и духовного насилия. Впоследствии
"вольница" будет, подобно вспышке, эпизододически возгораться в виде
разбоев новгородских ушкуйников, в крестьянских восстаниях, особенно, под
предводительством .
С.Разина, образ которого являет собой яркий образец и воплощение духа
"вольницы", и Е. Пугачева, будет тлеть в среде разбойников. Дух
"вольницы" полноценно "живет" лишь в русских народных
сказках, переполняет их, а в русских народных песнях ¾ звучит с
тоскливой грустью как ностальгия по утраченной вольнице.
Тема "добычи"
Наряду с Силой и Добыча остается
главной всепоглощающей страстью, доминирующей темой как абсолютной ценностью,
универсалией духовного пространства. Добыча оказывается штурвалом направляющем
применением Силы, и не только Силы ¾ всех средств для достижения заветной цели. Абсолютный
характер "добычи" как доминирующей темы выражается в том, что нет
другой ценности, которая могла бы ограничить сферу ее приложения. Ни закон, ни
мораль, ни религия не создают ей препятствия. Только противостояние сил уравновешивает,
смиряет жажду Добычи. Тема "добычи"¾ сложная, комплексная
категория, смысловым стержнем которой является глубокая страсть к наживе, ко
всем формам материального богатства. Если в эпоху Киевской Руси неутолимая
жажда наживы прикрывалась спорами о старшинстве, что придавало видимость
справедливости, давало внешнее оправдание княжеским грабежам и разбоям во время
усобиц, то после установления татаро-монгольского ига стремление к добыче не
скрывается ни за какими моральными и религиозными одеждами, а выступает в
обнаженном виде, как самодостаточная ценность, не требующая других оснований
для своего оправдания. В атмосфере насилия Добыча выступает как
основополагающая норма социальной жизни. В северо-восточной Руси получение
добычи было возможно только за счет соседнего удельного княжества. Поэтому
показательно, что князья для увеличения силы активно привлекали татар, как
ранее половцев, не смущаясь тем, что сами наводят разорение, страдания и гибель
собратьям по вере и крови. Шкурный интерес среди князей, безусловно,
преобладал. Один из главных "патриотов" и защитников северо-восточной
Руси Александр Ярославович Невский в борьбе со своим родным братом Андреем за
Владимирскую землю, которому она досталась по наследственному завещанию от отца
Ярослава, в 1252 г. отправился в Орду к сыну Батыя Сартану с жалобой на брата.
Александр получил старшинство и привел татар (один из первых!) под начальством
Неврюя в Суздальскую землю. Андрей при этой вести сказал: "Что это,
господи! Покуда нам между собой сориться и наводить друг на друга татар; лучше
мне бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им". Собравши
войско, он вышел против Неврюя, но был разбит и бежал в Новгород, не был там
принят и удалился в Швецию, где был принят с честью. Татары взяли Переяславль,
захватили здесь семейство Ярослава, брата Андреева, убили его воеводу,
попленили жителей и пошли назад в Орду. Александр приехал княжить во Владимир.
Когда князь Ярослав в 1270 г. был принужден новгородцами выехать из Новгорода,
он стал копить полки для похода на Новгород и обратился за помощью к татарскому
хану. Великий Новгород спас костромской князь Василий Ярославович, но, как
замечает С.М. Соловьев, не из сострадания к новгородцам, а из соперничества с
братом Ярославом, боясь усиления последнего. Он приехал в Орду и возвратил с
дороги татарскою рать. Даже близкие родственные отношения не сдерживают князей,
когда стоит вопрос о Добыче, о расширении власти.
С.М. Соловьев описывает как
значительно позже, в 1411 г., князь Даниил Борисович, призвавши к себе
какого-то татарского царевича Талыча, взял город Владимир. "Татары и
дружина Даниилова подкрались к городу в полдень, когда все жители спали,
захватили городское стадо, взяли посады и пожгли их, людей побили множество. В
соборной Богородичной церкви затворился ключарь, священник Патрикий, родом
грек; он забрал сколько мог сосудов церковных и других вещей, снес все это в
церковь, посадил там несколько людей, запер их, сошел вниз, отбросил лестницы и
стал молиться со слезами перед образом богородицы. И вот татары прискакали к
церкви... татары отбили двери, вошли, ободрали икону богородицы и другие
образа, ограбили всю церковь, а Патрикия схватили и стали пытать: где остальная
казна церковная и где люди, которые были с ним вместе? Ставили его на огненную
сковородку, втыкали щепы за ногти, драли кожу ¾ Патрикий не сказал ни слова;
тогда привязали его за ноги к лошадиному хвосту и таким образом умертвили. Весь
город после того был пожжен и пограблен, жителей повели в плен; всей добычи
татары не могли взять с собою, так складывали в копны и жгли, а деньги делили
мерками; колокола растопились от пожару, город и окрестности наполнились
трупами. "Ханский баскак Ахмат однажды заметил:
"Князь Олег и родственник его, князь Святослав... именем только князья, а
на самом деле разбойники". Эту оценку можно отнести ко многим князьям.
Жажда добычи вытесняет на периферию ценностно-мыслительного
пространства культуры общерусские, общечеловеческие, религиозные ценности
(представление о народе, Русской земле, чести и справедливости, церкве и т.д.),
которые теряют абсолютный характер. Критерием различения доминирующей темы
является абсолютность предпочтения, безусловный приоритет выбора по сравнению с
другими темами ¾ ценностями, что и придает ей характер абсолютной ценности.
Доминирующее значение темы "добычи" существенно сужает горизонт
мировосприятия. Поэтому для нашего современного мировоззрения, в котором
национальным, общечеловеческим ценностям, определяющим построение
ценностно-мыслительного пространства современной культуры (народ, Родина,
права человека и др.), отдается очевидное предпочтение, кажется странным, когда
в период Киевской Руси или в XIII ¾ ХVI вв. какой-либо князь или царь (например, Владимир
Мономах, Андрей Боголюбский
, Иван III, Иван IV), безусловно,
набожный,
истинный христианин, раз
оряя землю своего
соперника, избивает местное население, разрушает церкви. И, что удивительно,
все эти злодеяния воспринимаются всеми как норма, несмотря на критику со
стороны церковных деятелей. Впрочем, последним это не мешает давать
впоследствии высокую оценку тем же князьям и царям как христианнейшим, любимым
церковью.
Тема «бога»
Тема "бога” представляет собой
сложное, понятийно разветвленное образование, выражает нуминозную насыщенность
духовной культуры в целом, особенности религиозного сознания. Тема
"бога" рассматриваемого периода охватывает развитие христианских
представлений в северо-восточной Руси, а также элементы языческих
мировосприятий.
Татаро-монгольское иго углубило
разлом ментального пространства, возникший еще в культуре Киевской Руси,
который выражался в несовместимости, противостоянии христианских
ценностно-мыслительных ориентаций и строящейся на насилии социальной жизни.
Христианство к тому времени вошло в плоть и кровь древнерусского славянина,
определяло фундаментальную структуру его мировосприятия и строй образа жизни.
Это обстоятельство при описании критических ситуаций в древнерусской литературе
(в молитвах, клятвах, речах перед битвой и др.) выражается в словах "за
веру". С другой стороны, оказалось, что жить в соответствии с
христианскими требованиями в обществе, пропитанном духом Насилия, Силы и
Добычи, нельзя. Ментальный мир как бы раскололся на две реальности: царство
скверны (натурализма, силы, насилия и
наживы) и царство чистой духовности (умерщвления плоти, покаяния, стремления к
вечной жизни). Этот раскол прошел через душу каждого древнерусского славянина.
В древнерусских источниках князья подобны двуликому Янусу: с одной
стороны, глубоко верующие христиане,
постоянно молящиеся о спасении души, строящие церкви, сражающиеся за веру,
церкви и христиан, с другой, подобно
диким варварам ради власти и наживы творят кровавые злодеяния, разрушают города
и церкви, избивают христиан и пр. Поэтому во второй половине XIII в. в
северо-восточной Руси становится достаточно массовым бегство от мерзости
окружающей жизни в монастыри.
Монастыри оставались мощным
источником насыщения ментального пространства культуры христианскими
представлениями и переживаниями. Большая часть монашества и вышедшего из него
духовенства служили живыми образцами христианской жизни. В древнерусской и
русской культуре вплоть до петровских времен примеры величия духа, духовного
подвига, безупречного поведения находим только и исключительно среди
монашества и служителей церкви, когда ради жизни вечной, высоких христианских
идеалов приносилась в жертву собственная жизнь. Примечательно, что среди
князей, высшей социально-политической элиты эпохи Киевской Руси, Московского
государства вплоть до ХVIII в. мы не находим примеров
благородных поступков, не говоря уже о
безупречно прожитой жизни. Очевидно, что ни княгиня Ольга, ни Святослав, ни
Владимир, ни Ярослав, ни Владимир Мономах, ни Александр Невский, ни Дмитрий
Донской, ни др. уже таковыми примерами не являются. Жизнь и мученическая смерть
Бориса и Глеба, строгое монашеское подвижничество Печерского монаха из князей
Святоши, мученическая смерть черниговского князя Михаила за веру в Орде
являются образцами христианского служения, как воплощения христианского идеала,
христианских ценностей, но не княжеского идеала и ценностей.
И это вполне понятно. Здесь проходит
существенное различие древнерусской,
русской и западноевропейской культур. Если высокая древнерусская, а
впоследствии и русская культура до XVIII в. строились
только и исключительно на христианском идеале, христианских ценностях (основные
ценности княжеско-дружинной субкультуры доблести, славы имели единственный
источник ¾ силу), то ценностная палитра западноевропейской культуры
оказывается значительно богаче. В западноевропейской культуре в XII в, в эпоху
расцвета средневековья, получило мощное развитие рыцарское движение, основные
ценности которой носили светский характер.
Таким образом, во второй половине XIII в. в северо-восточной Руси получил дальнейшее развитие
языческий ценностно-тематический центр, как источник натуралистически-силового
субпространства развертывания, в то время как, напротив, христианское субпространство относительно деградировало, “схлопывалось”. Принимая во внимание, что всякая схема существенно упрощает исследуемую проблему и материал, все-таки попытаемся
схематически изобразить языческую ФТС. Её можно представить в виде слоеной
пирамиды: на вершине тема
"царя", (татарского “хана”, выступающая в качестве исходной
"аксиомы" тематического субпространства); татарский хан порождает
атмосферу насилия и страха, которая, в свою очередь, стимулирует развитие
натурализма, силы и добычи как абсолютных ценностей.
При подготовке этой работы были использованы материалы с сайта
http://www.studentu.ru