«Исключения из правил» в системе
классицизма: к проблеме развенчания стереотипов в научном и обыденном мышлении
А.А. Скакун
В сознании подавляющего
большинства специалистов и неспециалистов семнадцатое и восемнадцатое столетия
зачастую предстают в виде неких «старых знакомых», хорошо всем известных еще со
школьной скамьи. Первые буржуазные революции в странах Западной Европы, война
за независимость в Америке, колоссальные достижения науки и техники, расцвет
искусства барокко и классицизма, творчество И.-С. Баха, В.-А. Моцарта, Ж.-Б.
Мольера, Д. Дефо, Дж. Свифта, М.В. Ломоносова, Вольтера и Ко — вот тот
«интеллектуальный минимум», которым ограничивается «среднестатистический
россиянин», получивший неполное среднее образование, и которого, в принципе,
вполне достаточно для повседневной жизни этого самого россиянина. Более
сведущий человек, считающий себя глубоким профессионалом в какой-либо научной
или околонаучной области, дополнит рассуждения своего менее образованного
согражданина-современника стопроцентно мотивированными «выкладками»,
неопровержимо доказывающими сложность и потрясающую многогранность XVII — XVIII
веков, в очередной раз вспомнит про барокко и классицизм и с ходу назовет
несколько сотен (или хотя бы несколько десятков) имен представителей этих
художественно-эстетических направлений. В действительности же и специалист, и
неспециалист в своем видении абсолютно любой проблемы будут неизменно
сближаться, поскольку и один, и другой в обязательном порядке (на уровне
подсознания) станут учитывать стереотипы, расхожие представления и в своих
последующих суждениях отталкиваться от них (с той лишь разницей, что «профан»
примет стереотип на веру безо всяких дополнительных условий, а «посвященный»,
напротив, будет особо оговаривать всевозможные «исключения из правил»).
Думается, что подобная тенденция может быть легко прослежена и в случае с
такими доминантами мировой художественной культуры XVII — XVIII вв., как
барокко и классицизм.
В самом деле, в
последние несколько десятилетий в среде культурологов, а также литературоведов
и искусствоведов за данным периодом закрепилось устойчивое наименование «эпоха
барокко и классицизма», в целом вполне обоснованное и принципиально верное.
Однако в толкованиях сущностных параметров барокко и классицизма многие
исследователи, на наш взгляд, придерживаются давно устаревших, внутренне
необъективных и нуждающихся в пересмотре позиций, ставших своего рода «общими
местами», «научно-популярными» стереотипами или даже аксиомами. Особо
показательными в этом отношении, безусловно, являются наши представления о
теории и практике классицистического искусства.
Дело в том, что
стилистические границы барокко, с точки зрения человека конца XX столетия,
весьма обширны и почти не скованы требованиями унификации автором формы и
содержания своих произведений путем приведения их к некоему единому для данного
направления «знаменателю», который вообще не существует или же он едва уловим.
Любой исследователь, вузовский преподаватель или иной «популяризатор» истории
культуры, говоря о барокко, обязательно отметит многогранность, неоднозначность
и принципиальную антиномичность этой художественно-эстетической системы, a
priori предполагающей наличие вариантов, различных маргинальных фигур и
явлений. В то же время классицизм в аналогичной ситуации неизбежно будет
изображаться как рационалистическое, регламентированное и «тоталитарное» в
плане поэтики направление, границы которого раз и навсегда определены и не
подлежат пересмотру, а всякое отступление от строго обозначенных
принципов-канонов равносильно попытке ревизионизма или тайному ренегатству.
Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить и обобщить все те сведения о
классицизме, которые традиционно присутствуют в учебных и методических
пособиях, отражающих, как правило, не новое слово в науке, но всевозможные
догмы и стереотипы.
Классицизм (согласно
вузовским учебникам и программам) — это прежде всего жесткая система правил. В
классицистических произведениях общегосударственное должно преобладать над
частным, изображать следует не сущее (правдивое), а должное (правдоподобное),
ориентироваться нужно на античность и облагороженную природу, необходимо
соблюдать принцип соответствия формы и содержания, в драматургии, помимо всего
прочего, автор обязан придерживаться так называемого «правила трех единств».
Если же к приведенному выше перечню основ классицистической поэтики добавить
другие, не менее важные пункты, касающиеся сугубого рационализма, дидактизма,
гражданственности и монументальности искусства и литературы классицизма, то
даже абсолютно не искушенному в проблемах эстетики реципиенту станет совершенно
очевидно, что он имеет дело с глубоко кондовой, иерархичной и авторитарной по
своей сути системой. Тем не менее, таковой системой классицизм может показаться
лишь на первый взгляд.
Все без исключения
исследователи, рассматривавшие творчество крупнейших представителей
классицизма, принадлежавших к различным сферам мировой художественной культуры,
неизменно обращали внимание на периодически встречающиеся в произведениях этих
авторов «нарушения» правил и видимые «отклонения» от классицистических канонов.
В большинстве случаев подобные «досадные недоразумения» объяснялись ими весьма
просто и традиционно: писатель (художник, скульптор, архитектор и т.п.)
был выдающейся личностью и слишком творческим человеком,
органически не способным всегда соблюдать очень строгие требования эстетики
классицизма. Но интрига и особая пикантность данной ситуации заключается именно
в том, что единых, не подлежащих сомнению требований в системе классицизма,
одинаковых для разных государств и разного времени, никогда не было, как не
существовало и единой классицистической поэтики.
Во-первых, так
называемая «теория классицизма» в действительности представляла собой целый ряд
отдельных трактатов, полемических работ и поэтик, принадлежавших перу самых
разнообразных по своим воззрениям деятелей культуры XVII — начала XIX вв.
Эстетические суждения, приводимые в трудах Ж. Шаплена, Ф. д’ Обиньяка, Н.
Буало, Д. Драйдена, А. Поупа, В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоно-сова и др.,
нередко весьма существенно отличались друг от друга (особенно в деталях) и, по
сути дела, имели откровенно декларативный, подчеркнуто теоретический характер.
К тому же, начиная со второй половины XVII в., классицизм вел непрерывный
диалог внутри себя, выражавшийся, в частности, в чрезвычайно бурных дискуссиях
его крупнейших представителей, касавшихся вопросов поэтики и доходивших порой
едва ли не до выяснения отношений врукопашную.
Во-вторых, большинство
теоретиков классицизма было настроено далеко не столь ортодоксально, как это
зачастую преподносится современными исследователями. В классицистических
трактатах речь шла, как правило, о возможном, целесообразном и желательном, что
отнюдь не исключало наличия адекватных конкретной ситуации художественных
вариантов и, тем более, различных исключений. Именно благодаря подобной
гибкости эстетики классицизма даже его наиболее последовательные
адепты-теоретики (например, Буало и Ломоносов) имели полное право не соблюдать
в своих произведениях собственные (!), высказанные ранее предложения и
пожелания.
Думается, что на
основании всего вышеизложенного можно сделать следующие выводы:
Современные
представления о классицизме являются некой механической суммой, квинтэссенцией,
извлеченной из самых разных классицистических трактатов и поэтик, и ни в коей
мере не отражают истинной, многогранной и диалогической, сущности данного
направления.
Эстетика классицизма
никогда не сводилась к одним только «правилам», будучи достаточно гибким и
подвижным культурным организмом. «Исключения из правил» находились не вне, а
внутри этой системы; они были изначально предусмотрены многими ее теоретиками и
должны рассматриваться в качестве полноправного элемента поэтики
классицистических произведений.
Список литературы
Для подготовки данной
работы были использованы материалы с сайта http://anthropology.ru/