Восточный кризис
Едва улеглась франко-германская военная тревога, как в том же
1875 г. обострилась и другая кардинальная проблема международной политики —
ближневосточный вопрос. Начался восточный кризис. Он продолжался с 1875 по 1878
г.
Летом 1875 г. сначала в Герцеговине, а затем и в Боснии
произошло восстание христианского населения против феодально-абсолютистского
гнёта турок. Повстанцы встретили горячее сочувствие в Сербии и Черногории,
которые стремились завершить национальное объединение южного славянства.
Сербское национальное движение было направлено в первую
очередь против Турции. Но оно представляло опасность и для Австро-Венгрии. Под
скипетром Габсбургов жили миллионы южных славян. Каждый успех в деле
национального освобождения южного славянства от гнёта Турции означал
приближение того дня, когда должно было свершиться и освобождение угнетённых
народов Австро-Венгрии. Немецкие и венгерские элементы Австро-Венгрии были
злейшими врагами славянской свободы. Господствуя над обширными территориями со
славянским и румынским населением, мадьярское дворянство в случае торжества
славянского дела рисковало потерять большую часть своих земель, богатства и
власти. Немецкая буржуазия Австрии в целом держалась в славянском вопросе той
же позиции, что и мадьяры.
Чтобы предотвратить освобождение славянских народов,
австро-венгерское правительство под влиянием немецкой буржуазии и мадьярского
дворянства стремилось поддерживать целостность Оттоманской империи и тормозить
освобождение из-под её ига как южных славян, так и румын. Напротив, Россия
покровительствовала славянскому национальному движению. Таким образом, она
оказывалась главным противником Австро-Венгрии, а русское влияние на Балканах —
важнейшим препятствием для успеха немецко-мадьярской политики.
Впрочем, борясь против славянской свободы и русского влияния
на Балканах, ни мадьярское дворянство, ни немецкая буржуазия в Австрии не
стремились в те времена к присоединению балканских областей. Мадьяры опасались
всякого усиления славянского элемента в монархии Габсбургов. “Мадьярская ладья
переполнена богатством, — заметил однажды Андраши, — всякий новый груз, будь то
золото, будь то грязь, может её только опрокинуть”.
Когда началось герцеговинское восстание, Андраши заявил Порте,
что рассматривает его как внутреннее турецкое цело. Поэтому он не намерен ни
вмешиваться в него, ни чем-либо стеснять военные мероприятия турок против
повстанцев.
Однако удержаться на этой позиции Андраши не удалось. В
Австрии имелись влиятельные элементы, которые рассчитывали иначе решить
южнославянский вопрос: они думали включить южнославянские области западной
половины Балкан в состав Габсбургского государства, начав с захвата Боснии и
Герцеговины. Таким образом, наряду с Австрией и Венгрией эти области вошли бы
как третья составная часть в монархию Габсбургов. Из дуалистической державы
Австро-Венгрия превратилась бы в “триалистическое” государство. Замена дуализма
триализмом должна была ослабить в империи влияние мадьяр. Сторонники этой
программы в отличие от мадьяр и от немецкой буржуазии готовы были согласиться
на то, чтобы восточную часть Балкан получила Россия. С ней они рекомендовали
заключить полюбовную сделку. На такой точке зрения стояли военные, клерикальные
и феодальные круги австрийской половины Австро-Венгрии.
Императору Францу-Иосифу очень хотелось хотя бы чем-нибудь
компенсировать себя за потери, понесённые в Италии и Германии. Поэтому он с
большим сочувствием прислушивался к голосу аннексионистов. Эти политики
энергично поощряли антитурецкое движение в Боснии и Герцеговине. Весной 1875 г.
они организовали путешествие Франца-Иосифа в Далмацию. Во время этой поездки
император принимал представителей герцеговинского католического духовенства,
которые приветствовали его как защитника христиан от мусульманского ига. Эта
поездка наряду с предшествовавшей хорватско-католическои агитацией в немалой
мере способствовала тому, что герцеговинцы решились на восстание.
Русское правительство также считало необходимым оказать помощь
восставшим славянам. Оно надеялось таким путём восстановить среди них свой
престиж, подорванный поражением в Крымской войне. Однако русское правительство
отнюдь не желало затевать серьёзный конфликт с Австро-Венгрией.
Стремясь поддержать авторитет России среди, славян и при этом
не поссориться с Австро-Венгрией, Горчаков решил проводить вмешательство в
балканские дела в контакте с этой державой. Такая политика соответствовала и
принципам соглашения трёх императоров.
В августе 1875 г. Горчаков заявил в Вене о необходимости
совместного вмешательства в турецко-герцеговинские отношения. Он высказал
мнение, что восставшим провинциям нужно предоставить автономию наподобие той,
какой пользуется Румыния, иначе говоря, близкую к полной независимости.
Создание ещё одного южнославянского княжества отнюдь не
улыбалось Австро-Венгрии. От нового государства нужно было ждать установления
теснейшего сотрудничества с Сербией и Черногорией. Таким образом, освобождение
Боснии и Герцеговины могло явиться первым шагом к образованию “Великой Сербии”.
Тем не менее Андраши согласился на совместное выступление. Он не желал
передавать герцеговинское дело в руки одной России; более того, он считал
нужным кое-что предпринять в пользу повстанцев, дабы предупредить вмешательство
Сербии. Но при этом Андраши намерен был ограничиться самыми минимальными
мероприятиями. В конце концов он добился значительного сужения первоначальной
русской программы. Покровительство христианам свелось к плану административных
реформ, которых державы должны были потребовать у султана.
30 декабря 1875 г. Андраши вручил правительствам всех держав,
которые подписали Парижский трактат 1856 г., ноту, излагавшую проект реформ в
Боснии и Герцеговине. Нота приглашала к совместным действиям с целью добиться
принятия этой программы как Портой, так и повстанцами.
Все державы изъявили своё согласие с предложениями Андраши.
Однако, соглашаясь с его программой, Россия вкладывала в неё свой собственный
смысл. Андраши в требовании реформы усматривал путь к восстановлению власти
султана; напротив, Горчаков видел в реформах шаг к будущей автономии, а затем и
к независимости восставших областей.
31 января 1876 г. проект Андраши в форме отдельных нот был
передан Порте послами всех держав, подписавших Парижский трактат.
Порта приняла “совет” держав и дала своё согласие на введение
реформ, предложенных в ноте Андраши. Но вожди повстанцев, почуяв враждебный им
характер австро-венгерского проекта, решительно его отвергли. Они заявили, что
не могут сложить оружие, пока турецкие войска не будут выведены из восставших
областей и пока со стороны Порты имеется одно лишь голословное обещание, без
реальных гарантий со стороны держав. Они выдвинули и ряд других условий. Таким
образом, дипломатическое предприятие Андраши потерпело крушение.
Тогда на сцену снова выступила русская дипломатия. Горчаков
предложил Андраши и Бисмарку устроить в Берлине свидание трёх министров,
приурочив его к предстоящему визиту царя.
Предложение Горчакова было принято. В мае 1876 г. встреча
состоялась. Она совпала с отставкой великого визиря Махмуд-Недима-паши. Махмуд
являлся проводником русского влияния; его падение означало, что Турция
склоняется на сторону Англии. Разумеется, такое изменение курса турецкой
политики не могло не отразиться на отношении русского правительства к Турции.
Привезённый Горчаковым в Берлин план разрешения восточного
вопроса коренным образом отличался от ноты Андраши. Горчаков требовал уже не
реформ, а автономии для отдельных славянских областей Балканского полуострова;
он предусматривал предоставление и России и Австро-Венгрии мандатов на
устройство такого управления.
Проект Горчакова был явно неприемлем для Андраши. Австрийский
министр не допускал и мысли, чтобы дело освобождения славянства увенчалось
успехом, а влияние России восторжествовало хотя бы над частью Балкан. Андраши
решил провалить горчаковский план. Он не отверг его открыто. Превознося записку
Горчакова как шедевр дипломатического искусства, Андраши внёс в неё столько
поправок, что она совершенно утратила свой первоначальный характер и
превратилась в расширенную ноту самого Андраши от 30 декабря 1875 г. Новым по
сравнению с этой нотой было лишь то, что теперь намечалось некоторое подобие
тех гарантий, которых требовали повстанцы. Окончательно согласованное
предложение трёх правительств, названное “Берлинским меморандумом”, заключалось
указанием, что, если намеченные в нём шаги не дадут должных результатов, три
императорских двора договорятся о принятии “действенных мер в целях предотвращения
дальнейшего развития зла”.
Берлинский меморандум был принят тремя державами 13 мая. На другой же день английский, французский
и итальянский послы были приглашены к германскому канцлеру; здесь они застали
Андраши и Горчакова. На этом совещании русский канцлер заявил, что Порта не
провела ни одной из обещанных ею реформ. Цель трёх императорских дворов
заключается в сохранении целости Оттоманской империи; однако это
обусловливается облегчением участи христиан, иначе говоря, “улучшенным” status quo. Таков был новый
дипломатический термин, которым Горчаков выразил основную идею Берлинского
меморандума.
Франция и Италия ответили, что они согласны с программой трёх
императоров. Но английское правительство в лице Дизраэли высказалось против
нового вмешательства в турецкие дела. Англия не желала допустить ни утверждения
России в проливах, ни усиления русского влияния на Балканах; для руководителей
британской внешней политики Балканы являлись плацдармом, откуда можно угрожать
Константинополю. Как раз в это время Дизраэди подготовлял целый ряд мероприятий
по расширению и укреплению британского владычества над Индией. Он замышлял
подчинение Белуджистана и Афганистана; с другой стороны, он уже приступил к
овладению Суэцким каналом и установлению английского господства в восточной
части Средиземного моря. После открытия Суэцкого канала (в 1869 г.) через
Средиземное море пролегали основные коммуникационные линии Британской империи.
Этим линиям мог угрожать французский флот. С переходом же проливов в руки
России или при наличии русско-турецкого союза в Средиземном море могла бы
появиться и русская эскадра. Ввиду этого английское правительство стремилось
подчинить своему контролю не только Египет, но и Турцию. К этому присоединялось
и ещё одно соображение. В случае конфликта из-за Балкан Англия могла
рассчитывать на Турцию и на Австро-Венгрию. Вот почему для Англии было
несравненно выгоднее развязать борьбу с Россией не в Средней Азии, где она одна
стояла лицом к лицу с Россией, а на Ближнем Востоке.
Ещё в первой половине XIX века британское правительство
выдвинуло своеобразное объяснение англо-русских отношений в Азии. Согласно
английской версии Россия непрерывно надвигалась на подступы к Индии, захватывая
одну область за другой, сама же Англия лишь обороняла свои индийские владения и
защищала неприкосновенность Оттоманской империи, через которую пролегает как бы
мост из Европы в Индию. Эта версия развивалась во множестве английских “Синих
книг” и в парламентских дебатах. Она подхвачена была известным публицистом Урквартом,
а позже Раулинсоном и усвоена авторами многих исторических книг. Влияние её
распространилось и за пределы Англии.
Версия эта была явно тенденциозна. Положение было вовсе не
таково, будто бы Россия наступала, а Англия оборонялась. В Средней Азии сталкивались
два встречных потока экспансии. И Россия и Англия вели наступательную политику,
и при атом обе опасались друг друга.
Не иначе обстояло дело и на Ближнем Востоке. Обе державы
добивались преобладающего влияния в Константинополе и всячески старались
помешать друг другу в достижении этой цели. Царская Россия, стремясь к контролю
над проливами, конечно, преследовала наступательные цели. Но при этом,
разумеется, она и оборонялась, ибо старалась предотвратить возможный переход к
Англии ключей от Чёрного моря.
Англо-русская борьба в Средней Азии в 70-х годах прошлого века
наглядно иллюстрирует то положение, что “наступала” вовсе не одна Россия. В
декабре 1873 г., через несколько месяцев после занятия Хивы русскими войсками,
английский кабинет поручил британскому послу в Петербурге заявить царскому
правительству, что завоевание Хивы угрожает добрым отношениям между Россией и
Англией. Если соседние с Хивой туркменские племена попытаются искать спасения
от русских на афганской территории, легко может возникнуть столкновение между
русскими войсками и афганцами. Английский кабинет выражал надежду, что русское
правительство не откажется признать независимость Афганистана одним из
важнейших условий безопасности Британской Индии.
Горчаков заверил англичан, что Россия считает Афганистан
лежащим вне сферы ее влияния. Однако при этом было подчёркнуто, что русское
правительство не признаёт и за Англией права на вмешательство в отношения между
Россией и туркменами.
При дальнейших переговорах с Англией Горчаков указывал, что
для устранения соперничества между Россией и Англией было бы желательно
оставить между ними “промежуточный пояс”, или буфер, который предохранил бы их
от непосредственного соприкосновения. Таким буфером мог бы служить Афганистан;
необходимо лишь, чтобы его независимость была признана обеими сторонами. Тут же
русский канцлер подтверждал, что Россия не намерена дальше расширять свои
владения в Средней Азии.
Британское правительство отказалось подтвердить признание
независимости Афганистана. Оно заявило в октябре 1875 г., что сохраняет по
отношению к этому государству полную свободу действий.
Ввиду такой позиции Англии, царь издал 17 февраля 1876 г. указ
о присоединении к Российской империи Кокандского ханства. Россия, таким
образом, сама воспользовалась “свободой действий” в отношении стран
“промежуточного пояса”.
Англии было несравненно труднее добиться намеченных ею целей.
В частности завоевание Афганистана наталкивалось на огромные природные
препятствия. К тому же афганцы рассчитывали на поддержку России в своей борьбе
за независимость. Эмир уже искал связей с русским правительством.
Своим отказом принять Берлинский меморандум Дизраэли завоевал
господствующее влияние в турецкой столице, расстроил европейский “концерт” в
Константинополе и поощрил Турцию на сопротивление требованиям трёх императоров.
Тем временем на Балканах произошли новые события. Почти
одновременно с появлением Берлинского меморандума турки подавили восстание в
Болгарии. Усмирения сопровождались дикими зверствами. В Филиппопольском санджаке
в несколько дней черкесами и башибузуками (иррегулярной кавалерией Турции) было
вырезано около 15 тысяч человек; убийства сопровождались пытками и всякого рода
надругательствами.
Дизраэли старался как-нибудь затушевать турецкие зверства.
Чтобы ещё больше подстрекнуть Порту к неуступчивости, он послал к проливам
английский флот; британские корабли стали на якоре в Безикской бухте,
неподалёку от входа в Дарданеллы.
Было ясно, что, имея поддержку Англии, Порта отклонит
Берлинский меморандум. Невзирая на это, Горчаков всё-таки хотел вручить его
Порте. Однако Андраши и Бисмарк уговорили его отказаться от этой мысли.
Между тем Сербия и Черногория уже готовились к вооружённому
вмешательству в пользу славянских повстанцев. Представители России и Австрии в
Белграде и Цетинье официально предостерегали против этого. Но там не придавали
этим дипломатическим представлениям особого значения. Сербы были слишком
уверены, что в случае, если Сербия и Черногория начнут войну, Россия, невзирая
на официальные предостережения, не допустит их разгрома турками.
30 июня 1876 г. князь Милан объявил войну Турции. В Сербии
находилось около 4 тысяч русских добровольцев, в том числе много офицеров, во
главе с генералом Черняевым, который был назначен главнокомандующим сербской
армией. Кроме того, из России притекала и денежная помощь. Русский царизм
затевал опасную игру. Тайно поощряя и повстанцев и сербское правительство, он
рисковал конфликтом с великими державами, к которому Россия не была
подготовлена ни в военном, ни в финансовом отношении. Само царское
правительство крайне опасалось такого конфликта и, тем не менее, вело политику,
которая грозила втянуть его в серьёзные осложнения.
Объяснялась такая противоречивая политика шаткостью
внутреннего положения правительства Александра II в годы аграрного кризиса, всё
большего обнищания крестьянства и так называемого “дворянского оскудения”. На
этой основе рос либерализм и всё громче раздавались требования конституции.
Усиливалось в стране и народническое движение. В таких условиях царское
правительство надеялось внешними успехами укрепить своё положение внутри страны;
с другой стороны, именно из-за шаткости своего положения оно боялось обнаружить
слабость, отступив перед упорством турок. В конечном счёте мотивы внутренней
политики взяли верх.
При подготовке данной работы были использованы материалы с
сайта http://www.studentu.ru