Внешнеполитическая
стратегия США после холодной войны
А.В.Торкунов
Для
внешней политики США последнее десятилетие XX в. стало периодом поисков и
приспособления к радикальным изменениям системы международных отношений,
произошедшим в результате окончания холодной войны и развития новых глобальных
процессов.
С
окончанием холодной войны у США появились как новые возможности, так и весьма
серьезные проблемы.
С
одной стороны, прекращение глобальной конфронтации в условиях «самороспуска»
враждебного блока означало исчезновение реальной военной угрозы США и
превращение их в единственную военную сверхдержаву. Соединенные Штаты стали не
только практически неуязвимыми перед масштабным военным нападением, но и обрели
гораздо большую свободу стратегического маневра. Кроме того, в результате
распада СССР и всего социалистического лагеря открывались широкие возможности
для сотрудничества США с государствами, входившими в советский блок, и новыми
государствами на пространстве бывшего СССР, для распространения там
американского влияния.
С
другой стороны, с окончанием холодной войны значительно девальвировалась роль
военной силы и торгово-экономическая сфера превратилась в основное поле
соперничества между развитыми государствами, где США сталкиваются с растущей
конкуренцией со стороны своих союзников по холодной войне. Ее окончание
также поставило под вопрос всю глобальную военно-политическую инфраструктуру,
созданную Соединенными Штатами для ведения этого противоборства. Исчез и былой
стратегический компас» в виде доктрины «сдерживания»,служившей основой
послевоенной внешнеполитической стратегии США. Возникла ситуация
неопределенности в отношении угроз безопасности США и методов противодействия
им. Ослабел и внутренний «тыл» глобальной внешней политики, поскольку в
отсутствие серьезной внешней угрозы, сплачивающей нацию, и ясных новых целей
стало гораздо труднее мобилизовывать общественную поддержку активного
внешнеполитического интервенционизма.
Наконец,
крах прежнего биполярного миропорядка обернулся усилением дестабилизирующих
тенденций в мире, что выразилось в увеличении числа этнорелигиозных конфликтов,
распространении ядерного и других видов оружия массового уничтожения, росте
международного терроризма и преступности
Другой
новой реальностью для внешней политики США стала растущая глобализация мировой
экономики, поставившая страну перед необходимостью повышения
конкурентоспособности на мировом рынке, определения своей роли в этой
изменяющейся экономике, а также нахождения нового оптимального баланса между
внутренней и внешней политикой.
Альтернативные концепции
С
начала 90-х годов в стране развернулись широкие дискуссии о новом миропорядке,
о роли и месте в нем Соединенных Штатов, их национальных интересах, целях и
методах внешней политики в изменившихся условиях. В этих дебатах,
продолжающихся и по сей день, определилось несколько основных вариантов
внешнеполитической стратегии, которые отличаются пониманием национальных
интересов и способов их обеспечения.
Неоизоляционизм
Сторонники неоизоляционизма исходят из узкой (минималистской) трактовки
национальных интересов США как ограничиваемых защитой своих суверенитета,
территориальной целостности и безопасности. Этим интересам США, по мнению
неоизоляционистов, в современном мире ничто не угрожает, учитывая
географическое положение страны, фактор ее ядерной мощи, а также отсутствие у
нее реальных конкурентов военной сфере в настоящем и маловероятность их
появления обозримом будущем.
Известный
теоретик неоизоляционизма Э. Нордингер считает, что США «стратегически
неуязвимы», а потому могут ограничить свои внешнеполитические и военные
обязательства необходимым минимумом. Правый республиканец П. Бьюкенэн призывает
отказаться от втягивания Соединенных Штатов в войны в чужих землях. Конкретно
речь идет о свертывании участия в военно-политических блоках, созданных для
«сдерживания» более не существующего противника, резком сокращении объема
помощи другим странам и всего внешнеполитического аппарата США, а также военных
расходов (примерно наполовину, если брать за основу расходы начала 90-х годов).
Исключения не делается и для главного военно-политического союза - НАТО.
Еще
один видный идеолог неоизоляционизма Т. Карпентер называет НАТО «анахронизмом
холодной войны» и предлагает передать основную ответственность за безопасность
Европы самим европейцам. Неоизоляционисты отвергают глобальную ответственность
СИТА за поддержание существующего миропорядка, который, на их взгляд, в
основном является саморегулируемым, основанным на взаимном уравновешивании
великих держав.
«Избирательное
вовлечение» Эта концепция развивалась в русле школы «реализма» и очерчивает
более широкий круг национальных интересов США.
Так,
авторитетная гарвардская Комиссия по национальным интересам Америки включает в
их число защиту США от нападений с применением оружия массового уничтожения
(ОМУ), предотвращение возникновения враждебных государств-гегемонов в Евразии,
сохранение свободного доступа к источникам энергии, поддержание стабильности
мировой торгово-экономической и финансовой системы, а также обеспечение
безопасности союзников США. Особое значение придается поддержанию
стратегического равновесия между ведущими странами Евразии с целью
предотвращения конфликта между ними. Поэтому теория «избирательного вовлечения»
предусматривает сохранение (хотя и на более экономной основе) военного
присутствия США в стратегически важных для них регионах мира (Западная Европа,
Восточная Азия, Персидский залив), активное противодействие распространению
ОМУ, профилактику и урегулирование региональных конфликтов, в которые могут
быть втянуты крупные страны, обеспечение особой роли США в международных
финансовых и торговых организациях.
Сторонники
«избирательного вовлечения» признают важными национальными интересами
распространение демократии и защиту прав человека, однако считают неоправданным
прямое вмешательство США в этих целях.
Считается, что при ориентации на «избирательное вовлечение» военный бюджет и
состав военных сил должны быть сохранены на уровне 1992-1993гг. для обеспечения
возможности успешного ведения двух крупных региональных войн одновременно. Ряд
сторонников даннного подхода (У. Мейнс, Р. Стил, Дж. Чейс) предлагают начать
освобождение США от глобальных военно-стратегических обязательств периода
холодной войны за счет постепенного формирования региональных систем
безопасности вокруг ведущих региональных центров силы - ЕС в Западной и
Центральной Европе, России - на постсоветском пространстве, Японии и Китая - в
Восточной Азии и т.д. Если эти системы будут открытыми, добровольными и будут
сотрудничать друг с другом, то они, по мнению указанных авторов, способны стать
реалистической альтернативой однополюсному, иерархическому миропорядку во главе
с США, с одной стороны, и «утопической» системе всеобщей коллективной
безопасности - с другой.
«Согласованная
безопасность» Эта концепция, питаемая либеральной школой внешнеполитической мысли
США, сохраняет определенную преемственность с концепцией коллективной
безопасности - приоритет отдается совместным многосторонним усилиям государств
по предотвращению и отражению агрессии. Вместе с тем она идет дальше как в
определении угроз безопасности, так и в выборе средств противодействия им.
В
дополнение к угрозам, традиционным для уровня межгосударственных отношений,
сторонники «согласованной безопасности» выделяют как более характерные для
современного мира угрозы, возникающие внутри государств, - геноцид, этнические
чистки, другие формы массовых нарушений прав человека, экологические
преступления, терроризм, в отношении которых прежняя система коллективной
безопасности с ее приматом суверенитета, незыблемости границ и невмешательства
во внутренние дела оказывается бессильной. Главными источниками этих угроз
считаются отсутствие демократии, репрессивный характер режима
страны-нарушителя. Эта исходная презумпция приверженцев «согласованной
безопасности» позаимствована у неокантианской -школы «демократического мира»
(М. Доил, Д. Лэйк, Б. Рассет, К. Лэн и др.). Согласно ее главному постулату
«демократы никогда не воюют друг с другом». По этой логике именно
демократизация мирового сообщества, а не поддержание геополитического
равновесия является главной гарантией обеспечения международной безопасности и
жизненных интересов самих США.
Связь
национальных интересов США с состоянием демократии в мире становится, как
считают сторонники данного подхода, особенно ощутимой в условиях глобализации,
впервые делающей мир действительно неделимым. Во все более зависимом мире, как
отмечает первый заместитель госсекретаря США С. Тэлбот, постоянно растет
заинтересованность американцев в демократизации правления в других странах.
Если
глобализация, по мнению сторонников «согласованной безопасности», делает
нарушения демократических норм более опасными (в т. ч. и для США), то развитие
других тенденций в последние десятилетия облегчает их устранение. Речь идет,
во-первых, об охватившей мир в 70 - 90-х годах «третьей волне демократизации».
И, во-вторых, о ставшем бесспорным военно-стратегическом и идеологическом
лидерстве США как главного «локомотива» западной демократии. Это радикальное
изменение в расстановке сил в пользу демократического Запада делает его более
нетерпимым в отношении нарушителей укрепляющегося демократического миропорядка,
будь то авторитарные антизападные режимы или террористические группировки.
Здесь действует подмеченный еще в XIX в. французским мыслителем А. Токвилем
психологический механизм эскалации ожиданий: «Среди общего равенства
отвратительно даже небольшое различие, и чем выше эта однородность, тем
неоправданнее любое от нее отклонение... Так что демократические страсти пылают
тем ярче, чем меньше у них топлива».
Поэтому
сторонники «согласованной безопасности», не довольствуясь традиционными мирными
методами принуждения, допускают и военные способы решения подобных проблем
силами Оон или региональных организаций безопасности типа НАТО при ведущей роли
США. В этих целях разрабатываются различные концепции «гуманитарного
вмешательства», оправдываемого с помощью доктрины «ограниченного суверенитета»
государств, отрицающих демократические права своих граждан. «Согласованная
безопасность» подразумевает сохранение превосходства США и их нынешнего военного
потенциала как главной составляющей коллективных международных сил, способных
одновременно вести активные интервенционистские действия в различных регионах
мира.
Гегемония
США. Концепция гегемонии США также опирается на школу «реализма», но
ориентируется при этом на модель стабильности, основанной на гегемонии.
Согласно этой концепции оптимальной основой безопасного мира является не
многополярность, а однополярность, не баланс сил, а их явный дисбаланс в пользу
государства-гегемона. Считается, что именно в т ком уникальном положении
оказались США после окончания холодной войны. «Преобладание Америки, - пишет
известный публицист Ч. Крахаммер (он первым ввел в оборот понятие «однополярный
мир» и стал писать о США как о единственной сверхдержаве), - основано на том,
что она является единственной страной, имеющей необходимую военную,
дипломатическую, политическую и военную мощь, чтобы быть решающим участником
любого конфликта в любом регионе по своему выбору». Право и обязанность США -
использовать всю свою мощь для того, чтобы «вести за собой однополярный мир,
без стеснения устанавливая правила этого миропорядка и обеспечивая их
соблюдение».
Поддержание
американского превосходства как основы глобального лидерства США, в свою
очередь, требует сохранения их «силового отрыва» от ближайших конкурентов. А
посему, как утверждалось, например, в пентагоновских «Ориентирах для оборонного
планирования» (1992 г.), необходимо не только «предотвратить появление будущего
глобального конкурента», но и «отвадить индустриально развитые страны от
увеличения своей региональной и глобальной роли»[1]
.
«Гегемонисты»
считают важнейшей задачей сохранение существующей системы военно-политических
союзов с решающей ролью Америки в обеспечении их эффективности. Признавая, что
главная цель этих союзов периода холодной войны - коллектив-главная самозащита
– во многом утратила свою актуальность, «гегемонисты выступают за их перенацеливание
на задачи «экспорта» или «проецирования» безопасности вовне. (Не случайно
именно «гегемонисты» первыми выступили за расширение состава НАТО и сферы ее
деятельности за пределами границ альянса.) При этом «гегемонисты», как и
сторонники «согласованной безопасности» считают мир неделимым и подчеркивают,
что даже периферийные угрозы и «вакуумы силы» за пределами проамериканских
союзов могут создавать серьезную угрозу безопасности США. В таком
«проецировании безопасности» ведущая США становится еще более необходимой, что
исключает перераспределение ответственности в пользу союзников США,
предлагаемое сторонниками «избирательного вовлечения». «Смогут ли Германия и ее
западноевропейские партнеры справиться с дестабилизацией в Восточной и
Центральной Европе, на Балканах и в России? - вопрошает один из ведущих
теоретиков этого направления Р. Каглер. - Не случится ли то же самое в Азии,
если предоставить самим себе Японию и Корею, не говоря уже о гораздо более
слабых арабских партнерах США в районе Персидского залива?»
С
учетом множественности реальных и потенциальных угроз американской безопасности
(среди которых «гегемонисты» выделяют возможность антизападной трансформации
России и Китая) основой стратегии США, по мнению тех, кто поддерживает эту
концепцию, после окончания холодной войны должно стать «системное сдерживание»
многочисленных источников нестабильности, возникающих в результате
традиционного соперничества геополитических интересов. Таким образом, на США
возлагается роль главного гаранта стабильности в мире. Это подразумевает
способность США действовать в одностороннем порядке, а ООН и другим
международным организациям, по существу, отводится второстепенная роль.
«Соединенным Штатам - пишет Каглер, - придется добиваться глобальной
стабильности посредством политики, которая в первую очередь исходит
односторонней готовности использовать силу для достижения этой цели. А уже
затем они будут сотрудничать с другими странами и институтами. которые
разделяют эту цель, и жестко обращаться с теми, кто ее не разделяет».
«Гегемонисты» ратуют за наращивание военных расходов и силового потенциала США,
прежде всего его качественных параметров.
Контуры новой глобальной
стратегии
На
формирование внешнеполитической стратегии США в 90-х годах влияли как уже
отмеченные идейно-теоритические подходы, так и изменения во внутренней и
международной обстановке. И хотя администрацию Клинтона часто критикую
отсутствие целостной «большой стратегии», основные контуры новой стратегии
обозначены уже достаточно четко не только на доктринальном, но и на
политическом уровне.
Исходя
из официальных внешнеполитических установок США, изложенных в выступлениях их
лидеров, программных документах в сфере внешней и военной политики (прежде
всего периодических докладах Белого дома о стратегии национальной
безопасности), можно следующим образом представить национальные интересы США и
пути их обеспечения.
Основные
цели «большой стратегии» США - укрепление безопасности и обеспечение
экономического процветания страны, а также продвижение демократии в мире.
Последнее считается соответствующим не только принципам, но и интересам США,
поскольку (как отмечается в последнем издании «Стратегии национальной
безопасности в новом столетии») «демократические режимы более склонны
сотрудничать друг с другом для отражения общих угроз, они поощряют свободную
торговлю и устойчивое экономическое развитие. Такие режимы реже развязывают
войны и нарушают права своих граждан. Поэтому всемирная тенденция продвижения к
рынку продвигает и американские интересы».
Этим
во многом обосновывается и необходимость руководства миром со стороны США - не
только как единственной страны, обладающей необходимыми «волей и
возможностями», но и как страны, идеалы и интересы которой в наибольшей степени
соответствуют «универсальным ценностям демократии свободы».
Доктрина
национальной безопасности США различает три уровня национальных интересов
страны.
1.Жизненные
национальные интересы (обеспечение выживания, безопасности и жизнедеятельности
США; сюда входит безопасность территории США и их союзников, безопасность
американских граждан, экономическое благосостояние страны и защита ее важнейших
инфраструктур); для защиты этих интересов допускается использование военной
силы, в том числе в одностороннем порядке.
2
Важные национальные интересы (затрагивают экономическое благополучие США и
требуют соразмерных американских акций, например по поддержанию мира в Боснии).
3.
Гуманитарные и другие интересы (противодействие экологическим и гуманитарным
бедствиям, помощь в урегулировании межгосударственных и внутренних конфликтов и
т.п.). Угрозы безопасности США также разделяются на несколько видов:
• угрозы регионального или государственного
уровня (их основными источниками в данное время считаются Иран, Ирак и Северная
Корея);
• транснациональные угрозы (терроризм,
международная преступность, торговля наркотиками, незаконная торговля оружием,
угроза информационной инфраструктуре США);
• распространение опасных технологий, прежде
всего по производству ОМУ;
• иностранный шпионаж;
• угрозы, исходящие от «несостоятельных
государств» (их неспособность обеспечить устойчивое правление может привести к
внутренним конфликтам, гуманитарным кризисам и региональной нестабильности).
Отсутствие
прямой военной угрозы существованию США по типу советской времен холодной войны
рассматривается Пентагоном как временное явление, а наиболее вероятным
сценарием ее возрождения там считают появление «веймарской России» или
враждебного Китая как новой великой державы. Поэтому важнейшей задачей
военно-политической стратегии США, как отмечал У. Перри (министр обороны США в
1994 - 1997 гг.), является «превентивная оборона», нацеленная, по сути, на
участие в формировании военного потенциала этих стран путем расширения
взаимодействия и оказания влияния на их военные доктрины и характер военного
строительства. В то же время подчеркивается, что США должны сохранять
военно-стратегический потенциал, необходимый на случай провала «превентивной
обороны» и возрождения большой военной
угрозы. Что касается угроз регионального уровня, то основным средством их
сдерживания является поддержание военного потенциала, достаточно успешного
ведения двух «крупных региональных войн» (вместо «двух с половиной войн»
периода разгара холодной войны), наиболее вероятными из которых считаются войны
в районах Персидского залива и Корейского полуострова. В целом, как
подчеркивается в «Стратегии национальной безопасности», «Соединенные Штаты не
позволят какой-либо враждебной силе доминировать в любом регионе, критически
важном для наших интересов». К таким регионам в добавление к традиционным для
послевоенной стратегии США Западному полушарию, Западной Европе, Восточной Азии
и Персидскому заливу все чаще причисляются Центральная и Восточная Европа,
Балканы, а также бассейн Каспийского моря (включая Центральную Азию и Кавказ) с
его огромными сырьевыми ресурсами.
Согласно
доктрине национальной безопасности США противодействие транснациональным
угрозам предусматривает укрепление режимов нераспространения и контроля за
ракетной технологией, односторонние и коллективные действия по борьбе с
международным терроризмом и преступностью, защите окружающей среды и т.д.
Характерно, что все больше внимания уделяется формированию безопасной для США
внешней среды. Этим самым подчеркивается первостепенная роль США в создании
новой системы международной безопасности. При этом США, говорится в «Стратегии
национальной безопасности», «должны быть способны к ответу на весь спектр
возможных угроз и кризисов... Наш ответ может быть дипломатическим,
экономическим, правовым, военным или, скорее, их сочетанием. Мы должны
использовать наиболее адекватный набор средств, действуя в союзе или
партнерстве, когда наши интересы разделяются другими, или же односторонним
образом, когда того требуют национальные интересы».
Нетрудно
заметить, что даже на декларативном уровне «большая стратегия» США имеет ярко
выраженный глобальный характер, а в концептуальном плане сочетает в себе
элементы «гегемонизма», «согласованной безопасности» и «избирательного
вовлечения». Более надежный критерий оценки - сама внешнеполитическая практика
США 90-х годов.
Несмотря
на радикальные изменения международной обстановки, США сохранили глобальную
систему своих военно-политических союзов и обязательств, созданную в годы
холодной войны. Более того, важнейший из этих союзов - НАТО - был не только
расширен, но и перенацелен с «защиты территории» на гораздо более широкую
функцию - обеспечение стабильности всего «трансатлантического региона» путем, в
том числе, действий за пределами территории стран - членов альянса. В итоге
CIIIA распространили сферу своих военно-политических обязательств на страны
ЦВЕ, а с лета 1999 г. - фактически и на все Балканы. Эта ключевая
внешнеполитическая акция США соответствовала линии сторонников «расширения
демократии», а также геополитическим установкам заполнения «стратегического
вакуума» в центре Европы и сдерживания потенциальных «экспансионистских
устремлений» России. Как подтвердили и военная операция НАТО в Косово в 1999
г., и новая стратегическая концепция альянса, США, продолжая ссылаться на
возможную роль ОБСЕ, тем не менее последовательно проводят линию на обеспечение
центральной роли НАТО в решении европейских дел.
Мало
изменилось и лидерство США внутри самой НАТО. Хотя администрация Клинтона
заняла более гибкую позицию по сравнению с предшествующими в отношении
признания «европейской идентичности» в сфере внешней политики и безопасности,
проведенные в 90-х годах реформы военного планирования в НАТО сохранили
руководящую роль США в альянсе и поставили внешне реанимированный ЗЕС в полную
зависимость от натовской военной инфраструктуры. Через инициированные
Соединенными Штатами программу «Партнерство во имя мира» и Двусторонние
соглашения о партнерстве (прежде всего с Россией и Украиной) НАТО стала важным
каналом сотрудничества с постсоветскими государствами, их постепенного
втягивания в систему безопасности, существующую под ее эгидой. В итоге
Соединенным Штатам удалось благодаря существенной адаптации усилить роль НАТО
(а значит, и свою собственную) в решении вопросов европейской безопасности.
Меньше
изменений претерпело военное присутствие США в стратегически важных регионах -
Восточной Азии (Япония, Южная Корея) и Персидском заливе. В целом после
некоторого сокращения количества военных баз и вооруженных сил за рубежом США сохранили
систему передового базирования и значительные воинские контингенты на уровне[2]
, который планируется поддерживать в
обозримом будущем (расходы на эти цели составляют около 100 млрд. долл. в год).
США также ежегодно расходуют около 15 млрд. долл. на программы иностранной
помощи. При некотором сокращении ассигнований на эти цели по сравнению с
периодом холодной войны объем помощи ключевым стратегическим союзникам США-
Израилю, Египту, Турции остался практически без изменений.
В
90-х годах США взяли курс на поддержание подавляющего военно-силового
превосходства над остальными странами После заметного сокращения военных
расходов в середине десятилетия к его исходу они вернулись на уровень конца
холодной войны, превышая суммарные военные расходы остальных великих держав.
Некоторое сокращение численности вооруженных сил (до 1,5 млн. человек)
сопровождается повышением их качественных характеристик - уровня образования и
подготовки, технической оснащенности и боеготовности. Наращивая потенциал
ведения обычных войн, США сохраняют и совершенствуют основу своего ядерного
потенциала[3]
, крайне осторожно продвигаясь по пути
дальнейших сокращений ядерного оружия и пересмотра стратегии его применения,
продолжают активно разрабатывать новые системы противоракетной обороны.
Все
это вместе взятое позволило Соединенным Штатам к концу 90-х годов увеличить до
рекордного в истории уровня военно-технологический отрыв от своих потенциальных
конкурентов, особенно в глобальном проецировании военной мощи и новейших
методах ведения наземных боевых действий. Военно-политическое руководство США
преисполнено решимости сохранять этот разрыв и в будущем. Так, констатируя «уникальность»
современного положения Америки в мире - сочетание военного превосходства с
отсутствием прямых угроз ее существованию, У. Перри и его соавторы отмечают в
книге «Превентивная оборона», что главная цель национальной стратегии -
«увековечение обоих этих условий».
Уровень
военно-политической активности США остается очень высоким, причем к концу
десятилетия здесь наметились две характерные взаимосвязанные тенденции. Первая
- постепенный перенос центра тяжести с многосторонних коллективных действий в
рамках ООН на односторонние действия силами проамериканских военно-политических
союзов, прежде всего НАТО. Поначалу США выдвинули концепцию «наступательной
многосторонней дипломатии» в урегулировании международных конфликтов,
призванной заменить соперничество двух сверхдержав времен холодной войны в этом
вопросе коллективными усилиями всего международного сообщества под эгидой ООН.
В мае 1993 г. президент Клинтон подписал директиву № 13, предусматривавшую
содействие усилению миротворческого потенциала ООН и готовность США на
регулярной основе предоставлять свой миротворческий контингент под оперативное
командование ООН. США приняли активное участие в осуществлявшихся под эгидой
ООН миротворческих операциях в Сомали, Гаити и Боснии. Однако провал
сомалийской операции, растущие разногласия между США, ооновским командованием и
членами Совета Безопасности в боснийском урегулировании привели к быстрому
переходу США от принципов «наступательной многосторонней дипломатии» к растущей
опоре на НАТО и собственные силы под своим командованием. К лету 1994 г.
упомянутая директива была заменена директивой № 25, которая дезавуировала идею
укрепления военного потенциала ООН и поставила жесткие условия участия США в
миротворческих операциях под ее руководством, включая оперативное подчинение
американских сил командованию США или «такой компетентной региональной
организации, как НАТО». Неудивительно, что дальнейшее урегулирование боснийской
проблемы происходило под фактическим военным контролем НАТО и лишь формально
под эгидой ООН.
Дрейф
США в сторону односторонних (или в рамках НАТО) действий сопровождался ростом
удельного веса силовых принудительных мер в арсенале внешнеполитических
инструментов.
«В
последние годы, - подытоживает один из ведущих американских теоретиков внешней
политики С. Хантингтон, - США пытались в одностороннем порядке добиваться
следующих целей: заставлять другие страны принять американские нормы и практику
в области прав человека; не дать другим странам обрести военный потенциал,
ущемляющий американское превосходств в обычных вооружениях; применять
американское законодательство на экстерриториальной основе против других стран;
ранжировать страны по степени их приверженности американским стандартам в
отношении прав человека, наркотиков, терроризма распространения ядерного оружия
и ракетных технологий, а также религиозных свобод; принять санкции против
стран, не соблюдающих эти стандарты... вмешиваться в локальные конфликты, не
затрагивающие напрямую интересы США; вынуждать другие страны принимать
социальные и экономические меры в интересах американской экономики; продвигать
экспорт американских вооружений, одновременно препятствуя аналогичным усилиям
других стран; устранить Генерального секретаря ООН и продиктовать кандидатуру
его преемника; расширить НАТО за счет включения в нее Польши, Венгрии и Чехии;
предпринять военные действия против Ирака и поддерживать жесткие экономические
санкции против его режима; объявить ряд стран «преступными государствами» и
исключить их из международных организаций за отказ подчиниться американским
желаниям».
Основные
средства принуждения в арсенале США - экономические санкции и военное
вмешательство используются с нарастающей частотой. Только за 1993 - 1996 гг.
США в одностороннем порядке ввели (или угрожали ввести) экономические санкции
более шестидесяти раз в отношении 35 стран (и это несмотря на то, что
односторонние экономические санкции оказываются в ряде случаев неэффективными и
наносят ущерб самой американской экономике). В 90-е годы США использовали
военную силу в шести крупных военных операциях (т. е. вдвое чаще, чем в 80-е
годы), включая односторонние бомбовые удары по Афганистану, Судану и Ираку (в
последнем случае - совместно с Великобританией). Участились и случаи угроз
применения военной силы, наиболее серьезные из которых были адресованы Северной
Корее (1994 г.) и Китаю (1996 г.).
Кульминацией
в развитии обеих этих тенденций стало военное вмешательство США и НАТО в
Косово, совершенное в обход ООН и в нарушение основополагающих принципов
международного права. Даже ярые адепты концепций «гуманитарного вмешательства»
и «согласованной безопасности» признают, что новый интервенционистский
международно-правовой режим,который пытаются ввести де-факто США и их союзники,
нуждается в легитимации и санкционировании со стороны хотя бы западной части
мирового сообщества.
Важнейшим
внешнеполитическим приоритетом США в 90-е годы стало продвижение американских
торгово-экономических интересов в условиях глобализации мировой экономики. В
политическом плане этот сдвиг был подготовлен окончанием холодной войны,
подчинявшей торгово-экономические интересы соображениям национальной
безопасности. В то же время стремительная глобализация мировой экономики
поставила США перед необходимостью активного приспособления к этому процессу с
помощью повышения конкурентоспособности американских товаров на мировом рынке,
облегчения доступа к внешним рынкам и укрепления стабильности все более
взаимосвязанной глобальной финансово-экономической системы.
Зависимость
СИТА от мировой экономики постоянно возрастает. США являются крупнейшим в мире
экспортером (в 2000 г. объем американского экспорта может достигнуть, по
оценкам, 1,2 трлн. долл.), а на их внешнюю торговлю приходится свыше трети
прироста валового внутреннего продукта и около 15 млн. рабочих мест. Экономическое
процветание США, как постоянно подчеркивают американские руководители, напрямую
зависит от состояния и степени либерализации мировой экономики. Однако значение
экономических интеграционных процессов для США выходит далеко за пределы чисто
экономических интересов. Как подтверждает опыт 90-х годов, международная
интеграция на принципах открытости рынков, частного предпринимательства и
правового регулирования способствует либеральной гомогенизации экономического
(а затем и политического) уклада вовлеченных в нее стран, создавая предпосылки
расширения «зоны свободы и демократии» в американском понимании. «Экономическая
стабильность и рост необходимы для распространения свободных рынков и их
интеграции в глобальную экономику, -говорится в «Стратегии национальной
безопасности» США. -Условия, необходимые для здоровой глобальной экономики,
одновременно закрепляют и демократические свободы. Это свободой обмен идеями и
информацией, открытые границы и свобода передвижения, верховенство права и его
справедливое применение защита потребителей, образованная и квалифицированная
рабочая сила». Иными словами, глобализация экономики, согласно этому взгляду,
несет в себе большой потенциал демократизации, который необходимо использовать
в интересах Америки '
В
то же время на практике проявились и опасные стороны этого процесса: растущая в
условиях взаимозависимости хрупкость мировой финансовой системы, опасность
образования замкнутых региональных торгово-экономических объединенений,
находящихся в состоянии торговой войны друг с другом. Поэтому США, как самая
мощная экономически держава, более других заинтересованная в свободе торговли и
устойчивости мировой экономики, по существу, взяли на себя роль организующего
ядра и защитника этой возникающей глобальной системы, стремясь построить ее на
принципах, максимально соответствующих их собственным представлениям и
интересам. Как и в военно-политической сфере, налицо стремление использовать
нынешний «однополярный момент» для закладывания основ экономического
миропорядка на долгие годы вперед. «Мы доминируем в мире, но это не продлится
вечно, - прямо говорил президент Клинтон. - А значит, мы должны использовать
эту возможность для того, чтобы поставить Америку в центр всех возникающих в
мире торговых сетей во имя нашей национальной безопасности, глобальных позиций
и экономического благополучия».
В
самом деле, уже к середине 90-х годов США затвердили свое центральное место в
создающихся под их эгидой крупнейших региональных объединениях -
Северо-Американской зоне свободной торговли (к 2005 г. планируется
распространить ее на все Западное полушарие) и аналогичной зоне в АТР, которая
к 2020 г. должна охватить все страны - члены АТЭС. В Европе, где экономическая
интеграция получила наиболее полное развитие, США активно подключаются к этому
процессу через каналы инициированной ими в 1995 г. программы
«Трансатлантическая повестка дня» (в 1998 г. переросшей в «Трансатлантическое
экономическое партнерство»), имея в виду создание в долгосрочной перспективе
трансатлантической зоны свободной торговли. Тем самым США обеспечили себе на
будущее роль моста, соединяющего все основные региональные
торгово-экономические объединения мира. «Формирование глобальной экономической
системы, работающей на Америку», остается, по словам госсекретаря М. Олбрайт, важнейшей
задачей внешней политики США на ближайшую перспективу.
Утверждая
себя в качестве главного гаранта мировой финансовой стабильности, США сыграли
решающую роль в спасении мексиканского песо (1994-1995 гг.), а также в
преодолении последствий финансового кризиса в Азии путем совместных действий с
МВФ и инициирования в 1998 г. постоянно действующего форума министров финансов
и руководителей центральных банков стран - членов АТЭС.
Кроме
того, США форсировали завершение уругвайского раунда многосторонних переговоров
о тарифах и торговле и образование Всемирной торговой организации, объединяющей
страны всех основных регионов мира. В 1993 - 1998 гг. США заключили в общей
сложности более 240 торговых соглашений с различными странами, облегчающих
доступ американских товаров на внешние рынки. В этих целях было значительно
усилено давление на основных торговых конкурентов США - Японию и Китай.
«Коммерциализация» американской дипломатии нашла отражение в
организационно-структурной перестройке ее аппарата. В исполнительном управлении
президента были созданы Национальный экономический совет и межведомственный
центр экспортной стратегии, а в государственном департаменте и даже
министерстве обороны появились специальные торгово-экономические подразделения.
Важной
частью экспортной стратегии США стало целенаправленное завоевание десяти
считающихся наиболее перспективными национальных рынков — Китая (включая
Гонконг и Тайвань), Индии, Индонезии, Южной Кореи, Мексики, Бразилии,
Аргентины, Польши, Турции и Южной Африки.
Третьей
целеполагающей установкой современной внешнеполитической стратегии США (наряду
с обеспечением безопасности и процветания страны) является продвижение
демократии в мире. Хотя тяга к демократическому переустройству мира по
американскому подобию издавна является одной из черт внешней политики США,
возведение этой задачи в ранг официальной политики представляет собой
нововведение последних лет. Впервые «стратегия расширения мирового свободного
сообщества рыночных демократий» была выдвинута Белым домом в 1993 г. в качестве
замены стратегии «сдерживания». Она включала в себя Укрепление сообщества
зрелых рыночных демократий, взращивание и консолидацию молодых демократий и
противодействие антидемократическим режимам с одновременной поддержкой их
либерализации. Хотя в последние годы сама задача формируется несколько иначе,
продвижение демократии остается важным внешнеполитическим приоритетом США.
Традиционное
для Америки убеждение в том, что распространение демократии означает расширение
более благоприятной и безопасной внешней среды, получило в последнее время
дополнительное подкрепление со стороны школы «демократического мира» с ее
центральным постулатом о миролюбии государств с демократическим устройством.
Если в начале XX в президент В. Вильсон и его сторонники выдвигали
идеалистический лозунг «сделать мир безопасным для демократии», то современные
вильсонисты преследуют более прагматичную цель - сделать мир безопасным с
помощью демократии.
Другое
обоснование «продвижения демократии» состоит в том, что в мире после холодной
войны и краха коммунистической системы западная демократия является
единственной работающей моделью динамичного развития, воплотить которую
стремятся (или должны стремиться) все страны независимо от их культурной и
социальной специфики. Таким образом, миссия США как крупнейшей
либерально-демократической державы усматривается в стимулировании и направлении
глобального процесса демократизации. Активизации этой роли в значительной
степени способствовало появление огромного постсоветского пространства.
В
широком смысле слова продвижение демократии рассматривается как комплексная
программа действий, имеющая много составляющих, включая военно-политическую и
экономическую. Расширение НАТО, например, трактуется как важнейшая реформа в
этом направлении. Еще теснее связывается с демократизацией поддержка рыночных
реформ в экономике и экономической интеграции как важнейших предпосылок
консолидации молодых демократий.
В
узком смысле под продвижением демократии во внешней политике США понимается
конкретная деятельность ряда министерств и ведомств по внедрению норм и
институтов американской демократии в законодательство и практику других
государств. Основным инструментом здесь является Агентство международного
развития, оказывающее техническую и финансовую помощь на таких направлениях,
как обеспечение прав человека, проведение открытых и честных выборов,
укрепление гражданского общества и режима подотчетности государственных
органов.
В
работе по распространению «демократического ноу-хау» участвуют и другие государственные
ведомства США (министерства юстиции и обороны, госдепартамент), а также
общественные организации, в том числе профсоюзные. В 90-х годах произошла
институционализация этой деятельности на разных уровнях госаппарата: в СНБ
появился отдел демократии, прав человека и гуманитарных проблем, в
госдепартаменте - бюро демократии, прав человека и труда (подчиненное новому
заместителю госсекретаря по глобальным проблемам). В 1993 - 1994 гг.
администрация Клинтона предприняла попытку изменить всю структуру иностранной
помощи, перейдя от странового принципа к функциональному. Одним из направлений
этой помощи должно было стать «строительство демократии». Однако эта реформа
была заблокирована в конгрессе, и проблема координации всей разноплановой
деятельности в данной области во многом остается нерешенной.
Несмотря
на высокий официальный статус и амбициозный замах, «продвижение демократии»,
как признают и сами американские аналитики, пока не стало равноценным
компонентом внешнеполитической стратегии США наряду с военно-политической и
экономической составляющими. Этому препятствуют рыхлость данной концепции, не
имеющей четко обозначенных критериев и целей, а также ее недостаточная
мобилизующая сила по сравнению со сдерживанием советской угрозы. Ни
общественное мнение в целом, ни элитные круги США не рассматривают «продвижение
демократии» в качестве важнейшего внешнеполитического приоритета.
Ограниченной
остается и реализация этой установки на практике, так как часто США в своих
действиях руководствуются традиционными геополитическими или экономическими
мотивами. Наглядные тому примеры - предоставление Китаю режима наибольшего
благоприятствования в 1994 г. несмотря на массовые нарушения прав человека в
этой стране, а также тесные связи США со своими стратегическими союзниками -
Саудовской Аравией, Кувейтом, Турцией и рядом других стран, хотя там существуют
авторитарные режимы. В целом, как подтверждается и распределением расходов на
этом направлении, «продвижение демократии» распространяется в основном на
страны Латинской Америки и молодые государства на постсоветском пространстве.
Мир по-американски?
За
внешнеполитическими установками и действиями США последних лет просматривается
общее представление о возникающем на рубеже веков миропорядке и роли в нем
самих Соединенных Штатов, складывающееся под сильным воздействием концепции
«однополярного мира» с оставшейся в нем «единственной сверхдержавой».
Сердцевиной этого представления служит убеждение в том, что в современном мире
Соединенным Штатам принадлежит уже не просто лидирующая, а центральная
системообразующая роль (отсюда популярный ныне в Вашингтоне метафорический
образ США как главной «оси» современного мирового «колеса»). Это прежде всего
относится к поддержанию международной безопасности и урегулированию конфликтов,
где США с их огромными стратегическими ресурсами стремятся играть роль
«маховика стабильности», по выражению помощника президента по вопросам
национальной безопасности С. Бергера. «Ни одна другая страна, - отмечает
Бергер, - не имеет таких военных мускулов, дипломатического искусства и доверия
к себе, какие необходимы, чтобы быть посредником в спорах, склонить
противоборствующие стороны к переговорам и помочь обеспечить в случае
необходимости выполнение достигнутых соглашений». Во-вторых, США, как уже
говорилось, взяли на себя роль главного архитектора и опекуна глобальной
экономики. В-третьих, они считают себя гарантом мирных демократических перемен.
Таким
образом, США, по мнению руководителей страны, не только определяют нормы поведения
в мире, но и несут главную ответственность за обеспечение их соблюдения,
совмещая функции законодателя, арбитра и «шерифа» (выражение Р. Хааса). По этой
логике США, как отмечает известный американист В.А. Кременюк, являются своего
рода «глобальной метрополией» этого «американо-центристского мира». Не случайно
в Вашингтоне вошли в моду аналогии с Римской империей.
Соответственно,
весь мир делится на союзников, друзей, партнеров и не вписывающихся в Pax
Americana «варваров» (применительно к современности это, с точки зрения
Вашингтона преступные государства» - Ирак, Иран, Северная Корея, Ливия, Куба,
хотя реальный список «врагов Америки» на этом не кончается). Поскольку
считается, что своими режимами последние поставили себя вне закона
«цивилизованного сообщества», то по отношению к ним оправданы самые жесткие
меры воздействия.
Даже
признавая неоимперскии характер такого рода политики, американские лидеры и
теоретики убеждены в уникально благотворном влиянии американской гегемонии,
объясняемом ими совпадением целей и принципов США и ведомых ими стран, особым
умением Америки учитывать интересы других при осуществлении глобального
руководства. «Американская внешняя политика сознательно нацелена на продвижение
универсальных ценностей», - пишет С. Тэлбот. Американо-центристский мир, как
считают в Вашингтоне, служит если не идеальным, то наилучшим из всех возможных
вариантов мирового порядка, единственной альтернативой хаосу или соперничеству
многополюсного мира.
«Мы
стремимся создать и укрепить широкую систему международных договоренностей,
построенную на основе наших коренных интересов и ценностей - демократии,
свободного рынка, частного предпринимательства, мира и стабильности...», -
заявил С. Бергер в одном из своих программных выступлений в 1998 г. Главный
путь к достижению этой цели - «втягивание стран в паутину подкрепляющих друг
друга отношений, которые максимизируют как выгоду от соблюдения устанавливаемых
ими правил, так и цену за их нарушение».
Втягивание
как можно большего числа стран в институционализированные отношения,
заставляющие их участников играть по одним и тем же правилам (разработанным
американцами или просто приемлемым для них), должно вести к созданию все более
однородного, управляемого Соединенными Штатами и безопасного для них мира. Как
видим, речь идет о существенно переработанном и расширенном издании концепции
«нового мирового порядка», предложенной администрацией Дж. Буша в начале 90-х
годов. Тогда имелась в виду коллективная система безопасности под эгидой ООН
(хотя и при ведущей роли США) для борьбы с традиционными угрозами безопасности
- агрессией против суверенитета и территориальной целостности со стороны
главным образом «преступных государств» типа хусейновского Ирака.
В
этом смысле «новый мировой порядок» был ориентирован на сохранение
территориально-политического статус-кво в мире и его символом стала операция
«Буря в пустыне», проведенная против Ирака.
Теперь же в соответствии с логикой
«согласованной безопасности» речь идет о создании системы, ориентированной иной
тип угроз - этнические конфликты, массированные нарушения демократии, в
частности прав человека, противодействие которым зачастую предполагает
нарушение государственного суверенитета и открытое (в т. ч. и вооруженное)
вмешательство во внутренние дела других государств. Поскольку же добиться
широкого международного консенсуса по вопросам такого интервенционизма гораздо
труднее, чем по вопросу об отражении внешней агрессии, то на практике
дозволяется и его ограниченная легитимация в виде коллективных решений США и их
союзников, выступающих как бы от имени всего «демократического сообщества». По
сути, такой миропорядок допускает изменения территориально-политического
статус-кво, что продемонстрировала операция НАТО против Югославии.
Подобный
американо-центристский миропорядок несет с собой множество вопросов и проблем,
но сначала важно разобраться в его корнях, ответив на вопрос, почему же
все-таки окончание холодной войны привело не к ослаблению глобальных
устремлений Америки, как можно было ожидать, а к их усилению и расширению
соответствующих структур, не к свертыванию, а к наращиванию присутствия США в
остальном мире.
Первая
и наиболее очевидная часть ответа на этот вопрос заключается в том, что с
исчезновением СССР как главного конкурента и противовеса, а также в результате
последующего ослабления позиций России США обрели большую свободу действий,
появились новые возможности расширения их сферы влияния во многих странах ЦВЕ и
СНГ.
Во-вторых,
в условиях глобализации возросла зависимость США от остального мира. Как самая
экономически мощная страна, Америка больше других заинтересована в стабильности
и управляемости мирового порядка, которые для нее неразрывно связаны с
«американским руководством». США стремятся оградить себя от транснациональных
угроз в виде международного терроризма, нападений на их информационные системы
и другие современные инфраструктуры, а это тоже способствует глобализации
американских интересов.
Еше
один важнейший фактор - колоссальная инерционность огромной системы самых
разнообразных внутренних и международных структур, обслуживающих глобальные
интересы США. Она объясняется не только материальными интересами вовлеченных
социальных групп и бюрократической инерцией огромных организаций типа НАТО, но
и достаточно высокой эффективностью и диверсифицированностью самой этой
системы, ее способностью выполнять широкий круг задач и приспосабливаться к
меняющимся условиям. Хотя система союзнических отношений США была создана в
годы холодной войны, ее задачи и тогда не сводились к одному лишь силовому противодействию
внешней угрозе, а имели и мощную экономическую составляющую. Главное же ее
отличие от «советской империи» состояло в том, что она была основана не столько
на грубом диктате и тотальном контроле, сколько на учете интересов американских
«вассалов», поощрении их самостоятельного развития по пути рыночной экономики и
политической демократии. Достаточно вспомнить «план Маршалла», восстановление
послевоенной Германии и Японии. В этом смысле претензии США на особый характер
своей гегемонии имеют под собой определенное основание. Более равноправный и
взаимовыгодный характер отношений внутри американской системы союзов позволил
ей пережить холодную войну и даже сохраниться в качестве модели нового мирового
порядка, о чем свидетельствует, например, расширение НАТО.
Здесь
мы подходим к еще одному важному фактору преемственности внешней политики США -
инерции мышления ее творцов. Убежденность в своей миссии по спасению и
демократическому переустройству мира, поддерживаемая более чем полувековой
привычкой к руководству его «свободной» частью, почерпнутая из «американской
исключительности» горячая вера в превосходство своих порядков и благость
американской мощи, инстинкт экспансии в отсутствие опыта равноправных союзов с
другими странами - все это настолько прочно въелось в сознание политического
класса США, что практически исключает его добровольный отказ от притязаний на
руководство миром. «Как нация мы гораздо больше привыкли к командной роли, чем
признает наша традиционная идеология, - констатирует один из ведущих
внешнеполитических теоретиков США Р. Такер. Неудивительно, что после того, как
мы весьма успешно справлялись с этой ролью в течение почти полувека, мы не
проявляем склонности отказаться от нее только потому, что канули в вечность
породившие ее обстоятельства».
То,
что «командный комплекс превосходства» к концу 90 годов стал более явно
ощущаться и в словах, и в делах американского руководства объясняется еще и
некоторыми другими тенденциями последних лет. Одна из них - усиление
экономических позиций США по сравнению со своими основными конкурентами -
Японией, Германией, «азиатскими тиграми». И дело здесь не просто в разных
темпах экономического роста, который помимо прочего дал американцам новые
материальные ресурсы для активизации военной и внешней политики. Экономический
бум в США, начавшийся в 1993 г. и продолжающийся по сей день, выглядит особенно
впечатляюще на фоне стагнации большей части европейской экономики и затяжного
азиатского финансово-экономического кризиса. В результате к концу 90-х годов оказалась
подорванной конкурентоспособность основных альтернатив американской модели -
западноевропейской с ее высокой социальной защищенностью и азиатской,
построенной на государственно-корпоративном патернализме.
Во
многом это произошло потому, что американский вариант рыночной демократии
оказался лучше приспособленным к условиям глобализации, требующей высокой
открытости рынка, надежности и прозрачности правового регулирования, стабильной
и децентрализованной политической системы, инновационной предпринимательской
культуры, широкого доступа к финансовым ресурсам, компьютерной технологии и
информации, свойственных американской экономике и обществу в целом.
Не
случайно лидеры США все чаще отождествляют глобализацию с американизацией,
противопоставляя ей «силы дезинтеграции и сепаратизма», будь то сербский
национализм или исламский фундаментализм. Президент Клинтон видит в этом
«великий конфликт» рубежа веков, а С. Тэлбот - «новый биполярный раскол мира
между силами интеграции и дезинтеграции, процветания и бедности». Развивая ту
же мысль, С. Бергер сформулировал ее более полно: «Силы интеграции -
экономические, технологические, политические получают практическое отражение в
международных правилах, которые становятся Берлинской стеной между теми
странами, которые стремятся в сообщество наций, и теми, кто остается вне его...
Союзы близких по образу мыслей стран, приверженность верховенству закона,
открытая и конкурентная торговля, контроль над опасными вооружениями важны не
только сами по себе, но и потому, что они постепенно создают структуру
безопасности и процветания для всех, кто выбрал жизнь по этим правилам, и
определяют условия изоляции для аутсайдеров. И по мере того как мир становится
все теснее, цена изоляции от сообщества наций будет все выше».
При
всей распространенности неоимперских настроений в политической элите США
реальная возможность создания американо-центристского мира остается весьма
проблематичной. Разнородность и полицентричность современного мира ставят
жесткие пределы его американизации. Даже не все партнеры и союзники США готовы
безоговорочно соглашаться с американским пониманием моральных ценностей и
методов, используемых для достижения «благих» целей. Гегемонистские устремления
США нередко вызывают сопротивление со стороны других мировых центров силы. Не
случайно США сталкиваются с оппозицией в Совете Безопасности ООН, и даже внутри
НАТО все чаще проявляется недовольство американским диктатом. Дальнейшая
эскалация гегемонизма, как признает С. Хантингтон, чревата отчуждением от США
многих стран и их превращением в «одинокую сверхдержаву».
Другой
вопрос, смогут ли США на путях гегемонизма избежать традиционной участи других
империй - такого расширения сфер своих обязательств, которое на определенном
этапе может подорвать экономическое и политическое здоровье страны. Справится
ли Америка с тратами на поддержание все новых протекторатов, не пострадают ли
ее демократические институты и ценности, найдет ли роль мирового гегемона
устойчивую поддержку самого американского народа (который, как показывают
опросы, предпочитает делить мировую ответственность и сопутствующие ей издержки
с другими странами)?
Эти
и другие вопросы все чаще задаются и во внутриамериканских дебатах. Критики
гегемонизма призывают использовать «однополярный момент» не для погони за
призрачным Пакс-Американа, а для перестройки международных отношений на основе
равноправного сотрудничества, прежде всего великих держав.
Итак,
контуры новой внешнеполитической стратегии США уже обозначились, но процесс ее
формирования продолжается. И окончательный выбор будет определяться
разнонаправленными силами как в самой Америке, так и в остальном мире.
Список литературы
Кременюк
В.А. США и окружающий мир: уравнение со многим неизвестными // США-Канада:
экономика, политика, культура. - 1999 №1.
Повестка
дня российско-американских отношений / Отв. ред. Г. А. Арбатов. - М., 1999.
Уткин
А.И. Стратегия США для XXI века // США-Канада: экономика, политика, культура. -
1999. - № 7.
A National Security Strategy for a
New Century. - Wash., October 1998.
After the End. United States Foreign
Policy in the Post-Cold War World / Ed. by J. Scott. - Durham-London, 1998.
Carter A., Perry W. Preventive
Defense. A New Security Strategy for America. - Wash., 1999.
Friedman T. The Lexus and the Olive
Tree. Understanding Globalization.-N.Y., 1999.
Haass R. The Reluctant Sheriff. The
United States After the Cold War. -N.Y., 1997.
Preparing America's Foreign Policy
for the 21st Century / Ed. by D. Boren and E. Perkins. - Norman, 1999.
U.S. Foreign Policy After the Cold
War / Ed. by R. Ripley and J. Lindsey. - Pittsburgh, 1997.
WEB-сайты: http://www.whitehouse.gov, http://www.foreignpolicy.com
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.policy03.narod.ru/
[1]
Важная
роль в осуществлении такого рода политики, по мнению военных планировщиков США,
должна принадлежать позитив методам «благожелательной гегемонии»: «В невоенных
областях следует в достаточной степени учитывать интересы промышленно развитых
стран, с тем, чтобы они не посягали на наше лидерство или на подрыв
существующего политического и экономического порядка…»
[2]
По 100 тыс. в Европе и Восточной Азии и 25 тыс. в
районе Персидского залива
[3]
«Ядерное оружие, - подчеркивается в доктрине
национальной безопасности, - служит подстраховкой на неопределенное будущее,
гарантией наших союзнических обязательств в области безопасности и сдерживающим
фактором для тех, кто помышляет о разработке приобретении собственного ядерного
оружия».