Биография Волошина
Кириенко-Волошины – казаки из Запорожья. По материнской линии
– немцы, обрусевшие с ХVIII
века.
Родился в Киеве 16 мая
1877 года в Духов день.
С 4-х лет – Москва из
фона «Боярыни Морозовой». Жили на Новой Слободе у Подвисков, там, где она в те годы как раз и писалась Суриковым в
соседнем Первое впечатление русской истории, подслушанное из разговоров старших
– «1-ое марта».
Любил декламировать, ещё не умея читать. Для этого всегда
становился на стул: чувство эстрады.
С 5лет – самостоятельное чтение книг в пределах материнской
библиотеки. Уже с этой поры постоянными спутниками становятся: Пушкин,
Лермонтов и Некрасов, Гоголь и Достоевский, и немногим позже –Байрон и Эдгар
По.
Обстановка: окраины Москвы- мастерские Брестской железной
дороги, Ваганьково и Ходынка. Позже - Звенигородский уезд: от Воробьевых гор и Кунцева до Голицына и Саввинского монастыря.
Начало учения: кроме обычных
грамматик,заучиванье латинских стихов, лекции по истории религии,
сочинения на сложные не по возрасту литературные темы. Этой
разнообразной культурной
подготовкой я обязан своеобразному учителю - тогда студенту Н. В.
Туркину.
Общество: книги, взрослые домашние звери. Сверстников мало.
Конец отрочества отравлен гимназией.1- й класс - Поливановская, потом, до V- го, - Казённая 1-ая.
Тоска и
отвращение ко всему, что в
гимназии и от гимназии. Мечта о юге и молюсь о том чтобы стать поэтом . То и
другое кажется немыслимым. Но вскоре
начинаю писать скверные стихи и судьба
неожиданно приводит меня в Коктебель(1895).
Феодосийская гимназия . Провинциальный городок, жизнь вне родительского дома сильно
облегчают гимназический кошмар. Стихи мои нравятся, и я получаю первую прививку
литературной «славы», оказавшуюся в последствии полезной во всех отношениях:
возникает требовательность к себе. Историческая насыщенность Киммерии и строгий
пейзаж Коктебеля воспитывает дух и мысли.
В 1897 году я кончаю гимназию и поступаю на юридический
факультет в Москве. Ни гимназии, ни университету я не обязан ни единым знаниям,
ни единой мыслью. 10 драгоценнейших лет, начисто вычеркнутых из жизни.
Уже через год я был исключён из университета за студенческие
беспорядки и выслан в Феодосию. Высылки и поездки за границу чередуются и
завершаются ссылкой в Ташкент в 1900 году. Перед этим я уже успел побывать в
Париже и Берлине, в Италии и Греции, путешествуя на гроши пешком, был годом
моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь меня настигли
Ницше и «Три разговора» Владимира Соловьёва. Они дали мне возможность взглянуть
на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты азиатских плоскогорий и
произвести переоценку культурных ценностей.
Отсюда пути ведут меня на запад - в Париж, на много лет, -
учиться: художественной форме – у Франции, чувству красок – у Парижа, логике –
у готических соборов, средневековой латыни – у Гастона Париса, строю мысли – у
Бергсона, скептицизму – у Анатоля Франса, прозе – у Флобера, стиху – у Готье и
Эредиа… В эти годы – я только впитывающая губка, я весь – глаза, весь – уши.
Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Балеары, Корсика,
Сардиния, Андорра… Лувр, Прадо, Ватикан, Уффицы… Национальная библиотека. Кроме
техники слога, овладеваю техникой кисти и карандаша.
В 1900 году первая моя критическая статья печатается в
«Русском мысле». В 1903 году встречаюсь с русскими поэтами моего поколения:
старшими – Бальмонтом, Вяч. Ивановым, Брюсовым, Балтрушайтисом и со
сверстниками – А. Белым, Блоком.
Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство,
оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний
романтического и мистического характера.
К 9-му января 1905 г. судьба привела меня в Петербург и дала
почувствовать все грядущие перспективы русской революции. Но я не остался в
России, и первая русская революция прошла мимо меня. За её событиями я
прозревал смуту наших дней ( «Ангел мщения»).
Я пишу в эти годы статьи о живописи и литературе. Из Парижа в
русские журналы и газеты ( «Весы», в «Золотое руно», в «Русь»). После 1907 г.
литературная деятельность меня постепенно перетягивает сперва в Петербург, а с
1910 г. – в Москву.
В 1910 г. выходит моя первая книга стихов.
Более долгое пребывание в России подготавливает разрыв с
журнальным миром, который был для меня выносим только пока я жил в Париже.
В 1913 г. моя
публичная лекция о Репине вызывает против меня такую газетную травлю, что все
редакции для моих статей закрываются, а книжные магазины объявляют моим книгам
бойкот.
Годы перед войной я провожу в коктебельском затворе, и это
даёт мне возможность сосредоточиться на живописи и заставить себя снова
переучиться с самых азов, согласно более зрелому пониманию искусства.
Война застаёт меня в Базеле, куда приезжаю работать при
постройке Гетеанума . Эта работа, высокая и дружная бок о бок с
представителями всех враждующих наций,
в нескольких километрах от поля первых
битв Европейской войны, была прекрасной
и трудной школой человеческого и внеполитического отношения к войне.
В 1915 г. я пишу в Париже свою книгу стихов о войне «ANNO MUNDI ARDENTIS». В 1916 г. я
возвращаюсь в Россию через Англию и Норвегию.
Февраль 1917 года застаёт меня в Москве и большого энтузиазма
во мне не порождает, т. к. я всё время чувствую интеллигентскую ложь,
прикрывавшую подлинную реальность о революции.
Редакции периодических изданий, вновь приоткрывшиеся для меня
во время войны, захлопываются снова перед моими статьями о революции, которые я
имею наивность предполагать, забыв, что там, где начинается свобода печати –
свобода мысли кончается.
Вернувшись весной 1917 года в Крым, я уже более не покидаю
его: ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую – и все волны гражданской
войны и смены правительств проходят над моей головой.
Стих остаётся для меня единственной возможностью выражения
мыслей о совершающемся. Но в 17-ом году я не смог написать ни одного
стихотворения: дар речи мне возвращается только после Октября, и в 1918 г. я
заканчиваю книгу о революции «Демоны глухонемые» и поэму «Протопоп Аввакум».
Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чём не
разочаровали: я их ожидал давно и в формах, ещё более жестоких. Напротив: я
чувствовал себя очень приспособленным к условиям революционного бытия и
действия. Принципы коммунистической экономики как нельзя лучше отвечали моему
отвращению к заработной плате и к купле-продаже.
19-й год толкнул меня к общественной деятельности в
единственной форме, возможно при моём отрицательном отношении ко всякой
политики и ко всякой государственности, утвердившемся и обосновавшемся за эти
годы, - к борьбе с террором, независимо от его окраски. Это ставит меня в эти
годы (1919 – 1923) лицом к лицу со
всеми ликами и личинами русской усобицы и даёт мне обширный и драгоценнейший
революционный опыт.
Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека (
стихотворение «Потомкам»). Эти же годы являются более плодотворными в моей
поэзии, как в смысле качества, так и количества написанного.
Но так как темой моей является Россия во всём её историческом
единстве, т. к. дух партийности мне ненавистен, т. к. всякую борьбу я не могу
иначе рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся врагов и их
сотрудничества в едином деле,
- то отсюда вытекают следующие особенности литературной судьбы моих последних стихотворений: у меня
есть стихи о революции, которые одинаково нравились и красным и белым. Я знаю,
например, что моё стихотворение «Русская революция» было названо лучшей
характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных лагере (имена их умолчу).
В 1919 году белые и красные, беря по очереди Одессу, свои
прокламации к населению начинали одними и теми же словами моего стихотворения
«Брестский мир».Эти явления – моя литературная гордость так как они
свидетельствуют, что моменты высшего разлада мне удалось, говоря о самом
спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что её
принимали и те и другие. Поэтому же, собранные в книгу, эти стихи не
пропускались ни правой, ни левой цензурой. Поэтому же они распространяются по
России в тысячах списков – вне моей воли и моего ведения. Мне говорили, что в
восточную Сибирь они проникают не из России, а из Америки, через Китай и
Японию.
Сам же я остаюсь всё в том же положении писателя вне
литературы, как это было и до войны.
В 1923 году я закончил книгу «Неопалимая купина». С 1922 года
пишу книгу «Путями Каина» – переоценка материальной социальной культуры. В 1924
г. написана поэма «Россия» (петербургский период).
В эти же годы я много работал акварелью, принимая участие на
выставках «Мира искусства» и «Жар-цвет». Акварели мои приобретались
Третьяковской галереей и многими провинциальными музеями.
Согласно моему принципу, что корень всех социальных зол лежит
в институте заработной платы, - всё, что я произвожу, я раздаю безвозмездно.
Свой дом я превратил в приют для писателей и художников, а в литературе и в
живописи это выходит само собой, потому, что всё равно никто не платит. Живу на
«акобеспечение» ЦЕКУБУ – 60 рублей в месяц.
При подготовке данной работы были использованы материалы с
сайта http://www.studentu.ru