--PAGE_BREAK--Глава I. Портрет как средство создания образа в художественной литературе
Проблема создания образа персонажа была и остается одной из главных в литературном творчестве. Портрет персонажа относится к числу основных средств создания образа и может рассматриваться как один из аспектов этой проблемы. Тем не менее, словесный художественный портрет — достаточно сложное явление, не имеющее однозначной трактовки. Поэтому одной из главных задач исследователей является изучение системы стилистических приемов и выразительных средств, которые используются для более точного выражения содержания художественного произведения, и создания портрета, в частности. Литературный персонаж — это обобщение и в то же время конкретная личность. Он свободно движется в мире художественного произведения и органично входит в него. Поэтому создать образ персонажа — это значит не только «наделить его чертами характера и сообщить ему определенный строй мыслей и чувств, но и „заставить нас его увидеть, услышать, заинтересоваться его судьбой и окружающей его обстановкой“ [9; с.296].
Портрет персонажа — это описание его наружности: лица, фигуры, одежды. С ним тесно связано изображение его поведения, манеры держаться, мимики, походки, жестов.
Но портретное описание персонажа может отсутствовать, и тогда, как указывает исследователь Л.А. Юркин, представление о персонаже читатель получает из описания его мыслей, чувств, поступков, речевой характеристики. Но в тех произведениях, где портрет присутствует, он может стать одним из главных способов создания литературного образа.
Внешность человека может многое сказать о нем — о его возрасте, национальности, социальном положении, вкусах, привычках, качествах характера. Л.А. Юркин считает, что в портрете персонажа есть три главные черты: первые — природные, вторые — характеризуют его как социальное явление (одежда и способ ее носить, манера держаться и т.д.), а третьи — это выражение лица, которое свидетельствует о переживаемых чувствах. „Но лицо, фигура, жесты могут не только “говорить», но и «скрывать», либо просто не означать ничего, кроме самих себя. Поэтому художественный портрет зачастую почти не поддается прочтению" [9; с.296].
Он же отмечает, что при соответствии в жизни внешнего и внутреннего позволяет писателю использовать наружность персонажа при создании его как обобщенного образа. Персонаж может стать воплощением одного какого-либо свойства человеческой натуры, которое доминирует как свойство его поведения и требует для него определенной внешней выраженности.
Портрет персонажа в современном литературоведении понимается в узком и широком смысле.
Словесный портрет в узком смысле — это непрерывная описательная цепочка, объёмом в одно предложение и более. Словесный портрет в широком смысле — это вся совокупность этих описательных цепочек, относящихся к описанию какого-либо персонажа.
В связи с этим выделяют компактный и рассредоточенный словесный художественный портрет.
Компактный словесный портрет — единичное портретное описание: один раз описав внешность своего персонажа, писатель может не обращаться к ней на протяжении некоторого времени.
Рассредоточенное портретное описание представляет собой неоднократное периодическое обращение к внешности персонажа в ходе повествования
Словесный художественный портрет многофункционален. В рамках художественного произведения он может выполнять самые разные функции, в соответствии с функциональной наполненностью художественного текста вообще. Социальная, философская, нравственная, религиозная и другая направленность текста получает своё отражение в словесном портрете как важном композиционном элементе художественного произведения.
Используя художественный портрет как средство создания художественного образа, каждый писатель преследует свою определенную цель, а значит, в тексте художественного произведения каждое конкретное портретное описание персонажа будет иметь свою функцию. Так, характерологическая функция и оценочная ведут читатели к пониманию характера персонажа и способствуют раскрытию идейно — художественного содержания произведения.
В эстетической функции выражается связь содержания и формы, без которой не может быть создан художественный образ. Систематизирующее свойство эстетической функции заключается в том, что через неё проходят все прочие функции, то есть в чистом же виде эстетическая функция просто не существует.
Таким образом, внешнее описание персонажа является не условностью создания художественного образа, а очень важным способом раскрытия его психологических средств, а значит, и более углубленному пониманию замысла всего художественного текста.
Глава II. Творчество и герои В.С. Маканина
«Человек выбирает или не выбирает (по Сартру) — это верно. Но про этот свой выбор (Сартру вопреки) человек, увы, понимает после. (Понимает, когда выбора уже нет, сделан. Когда выбор давно позади) Развилка пути, скажу я проще. Развилка, стремительно промелькнувшая и полуосознанная… вот и весь наш выбор!».
Владимир Семенович Маканин, «Андеграунд, или Герой нашего времени».
Роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» обозначил новую, особую веху в творчестве В.С. Маканина. С одной стороны, его можно рассматривать как итоговый роман поскольку он вобрал в себя все ключевые и фабульные элементы, мотивы, сюжетные ходы, устойчивые повествовательные структуры, которые были всему творчеству писателя, начиная с литературного дебюта — романа «Прямая линия» опубликованного в 1965 г. С другой стороны, роман стал своеобразным откликом писателя на изменяющийся мир, в центре книги — человек и время, или человек во времени.
продолжение
--PAGE_BREAK--2.1 Биография писателя
Родился Владимир Семенович 13 марта 1937 в городе Орске. Окончил математический факультет Московского государственного университета, работал в лаборатории Военной академии им. Дзержинского. Преподавал в высших учебных заведениях и параллельно учился на Высших курсах сценаристов и режиссёров. После окончания Высших курсов сценаристов и режиссеров при ВГИКе работал редактором в издательстве «Советский писатель». Вел семинар прозы в Литературном институте им.А.М. Горького. В 1985 г. стал членом правления Союза писателей СССР, в 1987 г. вошёл в редколлегию журнала «Знамя». Возглавлял жюри Национальной литературной премии «Большая книга». Лауреат Госпремии России (2000), Лауреат Пушкинской премии (ФРГ) фонда Тепфера, Лауреат премии Москва-Пенне, Лауреат литературной премии «Русский Букер» (1993), Лауреат литературной премии «Большая книга» (2008). В настоящее время писатель живет и работает в Москве.
2.2 Эволюция героя в творчестве В.С. Маканина: от «Валечки Чекиной» и "«Предтечи» до Петровича в «Андеграунде нашего времени»
Дебютировал В.С. Маканин в российской литературе в 1965 году, когда вышло его первое произведение роман «Прямая линия». Затем в 1971 году увидела свет повесть «Безотцовщина». Впоследствии на протяжении двадцати лет практически каждый год выпускал по новой книге — большей частью сборники, содержавшие как уже опубликованные, так и новые произведения. Объектом пристального внимания исследователей его творчество стало только в середине 1970-х годов, когда писатель уже издал тринадцать книг прозы. Критики назвали Маканина одним из самых значительных представителей так называемого «поколения сорокалетних». Хотя в своей работе, «Запах своей тропы», посвященной творчеству В. С Маканина, критик-литературовед, Алла Максимовна Марченко пишет о том что: «писатель всегда стоял особняком от „колонны “сорокалетних» (Р.Т. Киреев, А. Ким, В.Н. Крупин, А.Н. Курчаткин). … Маканин не из принципа держится на отшибе, это состояние само по себе для него органично, и, следовательно, никакого особого мужества такая позиция и не требует. В ином тут дело: не годится маканинская тропа для коллективного по ней передвижения — скукожится она от топота множества дружных ног, правильно и в меру быстро шагающих, испугается правильности и исчезнет, и золото спрячет, и запах затаит…" [4;]
В творчестве писателя исследователи отмечают несколько периодов. В начале своего творчества В.С. Маканин продемонстрировал объективизм взгляда на жизнь, публицистичность, однозначность, определенность авторской точки зрения. Пафос его творчества вполне совпадал с приподнято-одноплановой категоричностью 60-х годов. В 1965 году В.С. Маканин пишет роман «Прямая линия » и повести «Безотцовщина», «Солдат и солдатка», «Повесть о старом поселке», «На первом дыхании», «Старые книги», «Простая истина». Эти произведения тесно связаны с традициями романтической, «исповедальной» прозы 1960-х годов.
Но непритязательность раннего В.С. Маканина была обманчивой. В основе перечисленных произведений — простые житейские истории, но почти в каждой из них ощущается встроенный потенциал притчи. Вот, к примеру, бытовая повесть «Безотцовщина». Следователь Юра Лапин — бывший детдомовец. Основой его натуры становится потребность заботиться о бывших и новых однокашниках, особенно ущербных или оступившихся. Комната Лапина превращается в «коммуну», в перевалочный пункт, где его товарищи по судьбе набираются сил и опыта перед окончательным выходом в самостоятельную жизнь. Лапин бескорыстно заботиться о своих подопечных, тратит на них время и силы, согревает их теплом своей души, отказывается ради них от устройства личной жизни. И в результате — остается в одиночестве. «Птенцы» один за другим покидают гнездо, где они оперились, шумное жилище Лапина пустеет. Пустота заползает и в душу героя. Он расплатился веществом своей жизни за благополучие друзей — а сам умалился, стушевался, начал словно бы таять. Отданное не возвратилось." [3; с.21].
В произведениях, написанных в 70-е годы уже нет этой однозначности взглядов писателя. Так, повесть «Ключарев и Алимушкин», рассказ «Голубое и красное» широко обсуждается критикой. Писателя упрекают в невыявленности авторской позиции. Теперь Маканин принципиально антиромантичен. Иллюзии 60-х годов рассеялись. Российский литературный критик, литературовед Б.И. Роднянская определила творчество Маканина этого периода как «социальное человековедение». Маканин принципиально отказывается от позы «судии» по отношению к своим героям («не судите» — это генеральная нравственная установка писателя), отказывается и от завершенных «образов героев» и завершенного повествования (живая жизнь и судьба живого человека принципиально незавершимы) — от всего, что традиционно ассоциировалось с понятием «литература».
Семидесятые годы отмечены у В.С. Маканина резкой сменой героя, проблематики и авторской позиции. В фокусе повествования писателя — новый герой, не слившийся с родным социумом. Это средний человек среднего возраста, под сорок, семейный. И этот герой — просто некий (условно обозначенный) современный человек: «Ключарев был научный сотрудник, кажется, математик — да, именно математик. Семья у него была обычная. И квартира обычная. И жизнь тоже, в общем, была вполне обычная...» [2; с.31].
Повествование сосредоточивается не столько на поступках, сколько на мыслях героя, на обдумывании им мотивов собственного поведения. И эта попытка создать образ живой жизни и своеобразный авторский комментарий собственной прозы находит свое отражение в произведении «Голоса». По жанровым параметрам «Голоса» ближе всего к жанру эссе с его тематическим многообразием и сменой планов повествования — лирические воспоминания соседствуют с обыкновенными описаниями. Центральная авторская идея: самопознание художника, ощущение недостаточности прежних творческих принципов. Писатель ставит вечный вопрос о смысле и назначении искусства как актуальный для себя, своего творчества и своих современников.
Переход от жесткого «социального человековедения» к постановке перед читателем вопросов бытия, мы видим в повести «Предтеча» (1982 г). Ее герой, знахарь Якушкин, своим самоотверженным до полного самозабвения служением людям пытается разорвать паутину быта и вывести себя и людей, которых он взялся исцелять, к вечным ценностям. Он, как пишет В.С. Маканин, «максималист, жаждавший направить любовь на человека впрямую, а не через». Не случайно в критике возникали сравнения этого маканинского героя с князем Мышкиным Ф.М. Достоевского. В повести «Предтеча» писатель скупыми штрихами изобразил преобладающий психологический фон 1970-1980-х: прогрессирующую бездуховность, утрату ценностных ориентиров, распад всяких устойчивых убеждений и верований, повальное увлечение нетрадиционной медициной, целительством, а также поиски харизматических личностей, «гуру». И герой повести, Якушкин — медик-самоучка, — является как бы «предтечей», предшественником который своим появлением предварял пришествие нового мира.
Этапным считаю критика произведение писателя — повесть В.С. Маканина «Где сходилось небо с холмами» (1984 г). Проблематика этого произведения — это проблема художника, отчетливо осознающего «безобразие жизни» и творчеством пытающегося преодолеть его. Автор совершенно устраняет из повествования свою точку зрения, передавая ее во многом близкому ему герою — композитору Башилову. Башилов, покинувший родные места, стал личностью, «выделился». Но парадокс заключается в том, что он по-прежнему чувствует свое родство со своими земляками, они для него не чужие, они по-прежнему нужны ему, хотя между ними социальная и духовная пропасть. И единственный способ преодоления этого мучительного разрыва для него — воплощение в музыке драматизма этой коллизии. И Башилов, в конце концов, сочиняет такую музыку. Удивителен финал повести, когда в пении, совсем не гармоничном, все же соединяются Башилов и поселковый безголосый дурачок Васик.
В 1987 году одна за другой появляются три повести писателя — «Утрата», «Один и одна», «Отставший», — позволяющие с полным основанием утверждать, что писатель отказался от роли объективного и стороннего наблюдателя современности. В этих повестях автор отказывается от объективного повествования, вводя фигуру повествователя. В повести «Один и одна» — это писатель Игорь Петрович, ведущий повествование от первого лица. Герой-повествователь — равноправная фигура в системе персонажей повести, хотя он не столько участвует в действии, сколько является слушателем монологов главных героев Нинели Николаевны и Геннадия Павловича. Герои — интеллигенты, типичные представители эпохи шестидесятых, для которых нередко идеи, принципы заменяли реальную жизнь. Причем Маканин особенно подчеркивает уверенность героини, например, в безупречности своих убеждений. Она готова отстаивать их любой ценой. Сомнения им чужды совершенно. Повествование, нацеленное на диалог с читателем, на его активную сопричастность, представляет собой монологи героев, которые не слышат никого, кроме себя. Герои одиноки в жизни, они живут умозрительными ценностями, зараженные памятью об идейно-нравственной атмосфере сформировавшей их эпохи 60-х годов. Им не удается преодолеть абстрактность и стереотипность своего мировосприятия и прийти к простым началам человечности, что и приводит героев к драме. Автор рассматривает драму несложившейся жизни героини не только как ее индивидуальную драму, за которую она, несомненно, несет ответственность, но и как драму эпохи шестидесятых с ее непримиримым пафосом.
Именно такое изображение повседневности, в значительной мере фантасмагорической, гротескной, возобладает в романной прозе и девяностых у В. С Маканина. Этот новый период работы писателя органично связан со всем его предшествующим творчеством, но и качественно новый, нацелен на подведение итогов прожитой жизни и итогов русской истории. Он начинается с повести-романа «Стол, покрытый сукном и с графином посредине» (1993 г). За создание этой повести прозаик получил Букеровскую премию. Это произведение можно назвать исследованием социальных типов. Действующие лица повести- «социально яростный», «секретарствующий», «молодой волк» и другие — ведут судилище над главным героем, ставят его в полную зависимость от чуждых ему обстоятельств. В.С. Маканин рассматривает эту ситуацию как типичную для людей, которые в нескольких поколениях воспитывались социалистической системой. Повесть интересна тем, что в ней особенно ярко проявляются возможности реалистической литературы с одной стороны и продолжает свое развитие толстовская традиция «диалектики души» с другой. Это не просто изображение внутреннего мира человека. Писателя интересует не столько психологический образ героя, сколько психологическая ситуация. Именно из психологической ситуации вырастают и психологические характеристики социальных типов, и портрет времени в повести «Стол, покрытый сукном и с графином посередине».
Повесть — поток сознания героя. Ему предстоит отчитываться по какому-то вопросу перед общественной комиссией, или, как он называет ее, судилищем. За свою жизнь герой побывал на многих таких судилищах. Они стали неотъемлемой частью советского бытия. Партком, профбюро, общественный суд, а в 20-30-е годы — ревтрибуналы, тройки, чрезвычайные комиссии. Все это формы судилища. Но суть их всегда была одна: человека по самому незначительному поводу давили вопросами, требовали отчета за всю его жизнь, припоминая большие и малые проступки, вынуждали выворачивать наизнанку душу. Его стремились подловить на неточностях, уличить, — и все для того, чтобы он вышел с чувством собственной вины.
Страх перед судилищем мучит героя. Ни физические пытки, ни боль не грозят герою. Но всю ночь перед судилищем он не спит, глотает таблетки. Он не знает никакой своей вины, но уверен, что хоть какую-то, но отыщут. Была бы конкретная вина, было бы проще, — было бы конкретное наказание. Но человек ни в чем не виновен, и наказывать его не собираются, просто обсудят. Но этого достаточно, чтобы довести человека до исступления. Страх переполняет его, толкает на бесконечное прокручивание возможных ситуаций, изнуряет. В бесконечном ночном кошмаре герой пытается объяснить природу такого страха. Владимир Семенович Маканин создает психологический тип человека, раздавленного системой общественного мнения. Человек этот совершенно лишен воли. Ему предоставлена некоторая свобода выбора: на судилище можно и не пойти. Но герой повести не способен на внутреннее сопротивление. Его личность разрушена, пойти наперекор себе он не может. И бунт против «стола с красным сукном» был бы для него бунтом против себя. Страх одерживает победу над человеком, логично доводя героя до смерти, хотя и непонятно действительной или мнимой, являющейся продолжением его страха.
В. С Маканина реалистически передает психологический портрет того времени, рассказывая трагическое повествование о разрушении цельной личности страхом. Он отразил психическое состояние человека и обрисовал психологию социального типа, соединив анализ ощущений, чувств, сознания отдельной личности, находящейся в стрессовой ситуации, с синтезом типичных черт социально-психологической группы. Метания, поиски выхода из ситуации и ее анализ вот что составило психологический облик героя. Этот индивидуальный портрет обретает черты типичности — это тип жертвы, раздавленной обществом, претендующим на человеческую душу, ее суверенный мир.
Роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» написанный в 1998 году, — самое на сегодняшний день значительное произведение писателя. Роман обозначил новую, особую, веху в творчестве В.С. Маканина. С одной стороны, произведение оказалось, по существу, романом итогов, поскольку вобрало в себя все ключевые фабульные элементы, мотивы, сюжетные ходы, устойчивые повествовательные структуры, которые были свойственны всему предшествующему творчеству писателя, начиная с литературного дебюта — романа «Прямая линия». К примеру, линия непризнанного литератора брежневской эпохи перекликается с повестями писателя «Отставший», «Один и одна». Ассоциации с повестью «Стол, покрытый сукном и графином посредине» возникают в сюжете романа о Лесе Дмитриевне. В этом романе писатель говорит о меняющемся мире, о конце одной эпохи и начала нового времени. Автор снова использует здесь фигуру писателя-посредника — Петровича, но на этот раз писателя, не ищущего успеха, пусть и неудачливого, зато сохранившего свободу.
Идеи, мысли, затронутые в романе находят свое продолжение и во всех других повестях и рассказах этого периода — от цикла «Сюр в пролетарском районе» (1993 г.) до «Буквы А » (2000 г.), включая «Кавказского пленного» (1995 г), и «Удавшийся рассказ о любви» (2000 г). Везде, так или иначе, также варьируются мотивы «Андеграунда ». Сам В.С. Маканин о сюжете своего романа высказался на страницах «Российской газеты»: "… Андеграунд" — не историческая книга, она о гордыне, о трагедии талантливого человека, который из лучших побуждений не хотел печататься в «проклятых» советских изданиях. Ведь там — цензура и прочее.
Он не захотел, потому что считал, что его книги соответствуют его времени, а пришло новое время. В этом драма. Его тексты, как он сам знает, не на все времена. Он опоздал… Слава его не ждет. Сказанное им слово, как он считает, осталось в ушедшем времени, так и не родившись. Судьбы разные… Необходимо соответствовать своему времени, но существует опасность слишком с ним слиться, тогда время тебя же и сжирает, ты бесследно исчезаешь вместе с ним." [8;].
продолжение
--PAGE_BREAK--Глава III. Создание образа современника 90-х годов ХХ века в романе В.С. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени»
"…мол, нет тут удивительного для лица нынешнего человека, хочешь, не хочешь вобравшего в себя весь наш век. Как норма. Как правило. То есть уже как свычное правило, лицо, личико наше в один миг меняется от гуманного к свирепому.
Владимир Семенович Маканин, «Андеграунд, или Герой нашего времени».
Надо сказать, что жанр портрета современника (заявленный уже в названии) является характерной особенностью творчества В. С Маканина. «Андеграунд, или Герой нашего времени » в особенности показывает преемственность, являясь продолжением линии портретов — от повести «На первом дыхании (Портрет молодого человека)», повести «Валечка Чекина» и романа «Предтеча». Многочисленные психологические портреты рождаются в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени » на протяжении всего повествования, и автор их — герой-повествователь Петрович. Роман на определенном этапе творчества В.С. Маканина как бы подытоживает портретную стратегию автора, показывает лица своих современников. Те герои, о которых В.С. Маканин писал в ранее в своих произведениях, перешли в роман «Андеграунд, или Герой нашего времени ».
3.1 Образ повествователя в романе В.С. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени»
Одна из тем романа «Андеграунд, или Герой нашего времени» это проблема художника, живущего в «переломную» эпоху, и в связи с этим попытка ответить на вопрос «как быть писателем». Поэтому неслучаен у В.С. Маканина выбор главного героя, которого можно назвать героем — повествователем. Это основной прием в организации повествовательной структуры романа. Выбор героя-повествователя необычен не только с точки зрения своего положения в окружающем его мире, но и с точки зрения своего положения в тексте. Петрович становится в какой-то мере автором.
Своеобразный авторский статус персонажа подтверждает и тот факт, что Петрович по профессии — писатель, который претендует не только на то, чтобы стать героем времени, но и на то, чтобы обладать особым знанием о своем времени. Что мы узнаем о нем? Петрович является нам писателем, но писателем без книг. Он выходец из советского андеграунда, искусства, отказавшегося от какого-либо участия в советской действительности, противопоставившего себя официозу. В реальном советском андеграунде были большие писатели и люди высокого нравственного и гражданского долга. Петрович принадлежал андеграунду, его не печатали, как и всех его собратьев, преследовали, но даже в эпоху перестройки, в эпоху конца государства, уничтожившего его брата, он не только не хочет напечатать прежние свои вещи, но и отказывается от творчества вообще, в отличие от недавних собратьев по «подполью», активно и радостно бросившихся навстречу переменам.
Сам себя Петрович называет «безалаберным писателем андеграунда», как бы в шутку. Но на самом деле таковым его действительно можно назвать. Не было в его жизни порядка, не было направленности и движения вперед. Все только по течению, но никак не против. Писательская судьба героя не складывается. И не складывается не по вине редакторов, которые не печатают его произведения, а по вине самого Петровича, который просто очень легко «сдается». Он все время как будто отступает назад и в конечном итоге оказывается на самом «дне» жизни. Основные физиологические потребности стали смыслом его жизни. Сначала он теряет «чудесную работу в НИИ», отправляясь «по подсказке» работать на склад-сарай в Подмосковье. «Тишь. Безлюдье. Знаковый момент! — мне повезло увидеть, и дано было ощутить, как широко (напоследок) может распахнуться пространство», — говорит Петрович [1; с.88]. Но ничего прекрасного увидеть ему так и не удалось: «Коморка была холодна, мала и убога; а едва масляный нагреватель заработал, из углов, как ожидалось, стало припахивать ядреной мочой. Всюду, что ни говори, следы предшественников» [1; с.89]. Но и здесь Петрович смиряется с проказами судьбы, свыкается со всеми обстоятельствами своей жизни. «Я дичал. Я мог разучиться произносить слова, — признается Петрович. — Я впадал в обморочное состояние, как только вспоминал, что в следующем месяце тоже тридцать дней. Я поскуливал...» [1; с.90-91]. В общаге Петрович также «плывет» по течению. Здесь даже у него складывается «карьера» сторожа, начатая совершенно случайно — с просьбы знакомой Зои приглядеть за квартирой. Он становится, своего рода, «подпольным человеком», если сравнивать с героями Ф.М. Достоевского. Однако это совершенно два разных типа «подпольных людей». У Ф.М. Достоевского — это человек внутренних переживаний, мук личностной рефлексии, человек с трагической судьбой. У В.С. Маканина же — это человек социальный, входящий в мир жестокой борьбы «за выживание» и примиряющийся с правилами игры этой борьбы. Герой-повествователь смиряется с такой жизнью, и его точка зрения выражается в ироническом высказывании: «Отшельник — это внутренний эмигрант. Едва кончаются отшельники, как раз и начинаются эмигранты. Эмигрантов сменяют диссиденты. А когда испаряются диссиденты, заступает андеграунд» [1; с.31].
Однако об андеграундной жизни читатель узнает не только на основе жизни самого Петровича, его судьбы, но он смотрит на этот мир глазами самого героя-повествователя. В некоторых случаях Петрович очень объективно обрисовывает всю ситуацию жизни многих людей, которые только внешне находятся на высшей социальной ступени, а на самом деле они стоят рядом с ним, на одной черте этой андеграундной жизни. В этом и состоит особенность созданного Владимиром Семеновичем Маканиным образа рассказчика.
3.2 Галерея героев «времени смены эпох» в романе В.С. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени».
Сюжет романа составляют сцены из жизни «российской общаги» и портреты ее социальных типов. Следует отметить, что жанр портрета современника (заявленный уже в названии) является характерной особенностью творчества писателя, который рисует широкую галерею образов людей конца 90-х годов XX века глазами своего главного героя. О.В.С. Маканине., как создателе целой галереи типов говорил еще критик Л. Аннинский, уточняя, что в творчестве писателя мы имеем дело с «чередой быстро сменяющихся штриховых силуэтов» [6; с.6]. Это высказывание весьма точно обрисовывает и систему персонажей романа. Всех персонажей можно разделить на две группы. Одна из них — это представители андеграунда, вторая — общажные жители. Среди «агэшников» можно выделить брата главного героя, Венедикта Петровича, писателей Вик Викыча и Михаила, стукача Чубисова, они не раз появляются в тексте, участвуют в развитии сюжета. Среди общажников трудно выделить кого-то отдельно, так как все жители принципиально похожи друг от друга. Так, общажная подруга Петровича, Зинаида практически ничем не отличается от бывшего боевого офицера Акулова: оба они не способны понять героя, но жаждут при этом понимания и любви. Отличаются они лишь степенью агрессивности. На первый взгляд, эти группы персонажей находятся в отношениях жесткого противопоставления, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что оба эти пространства выстроены по одним и тем же законам: это замкнутые, коммунальные сообщества, в которых есть четкое деление на своих и чужих. Представители обеих групп — маргиналы, находящиеся на периферии культуры и социума. Все персонажи романа распределены по ячейкам «общаги». «Общага», в представлении Петровича, является своеобразной метафорой всего российского мира, как бесконечное пространство (нескончаемые коридоры) бездуховности, обезличенности, существования по устоявшемуся шаблону, по зову простейших инстинктов. Это бедный, близкий к казарменному быт, общий ритм жизни, исключительная поглощенность людей материальными заботами, отсутствие духовных интересов. Примечательна картина начала трудового дня у общажников: «Невыспавшиеся (я вижу), торопятся на работу женщины мужики, что с ними рядом, серые, нечесаные, припухшие и без желания жизни. Мелкие, угрюмые люди, не способные сейчас шевельнуть ни рукой, ни мозгами люди, как оболочки, пусты и продуваемы и, чтобы хоть сколько, то помнить себя они должны беспрерывно и молча курить, курить, курить им невыносимо работать трудно; жить трудно; курить трудно...» [1; с. 195-196].
Перед нами проходят истории инженера Курнеева, ревнивца, пришедшего к Петровичу посетовать на жену-изменницу и спросить совета, как сохранить семью, «маленького человека» Тетелина, неожиданно скончавшемуся, когда почти осуществилась мечта его жизни — он приобрел в торговой палатке кавказцев твидовые брюки. В сознании Петровича сложилась мысль о делении людей на обыкновенных и исключительных, о том, что «агэшники» — гении («Пушкин и Петрович — гении братья… [1; с.65]), а они, „общажники“, „совки“, оставшиеся совками и с наступлением социальной „Нови“. „Общажники в большинстве своем уже дома, вернулись с работы — и сейчас же за стол к тарелке, к супу с мяском; или к телевизору. Их кисловатый жилой дух, заполнивший жилье (я его чую), густ, смачен, напирает и уже выступил наружу в коридор на внешней стороне дверей, узнаваемый, как варфоломеевский крест. Им не до бытия: им надо подкормиться. (Новости ТВ — та же подкормка. Им бросают, как сено коровам)“ [1; с.55].
В представлении Петровича это духовное нищенство, мелюзга, способная вызвать жалость, а не сочувствие. Мир всех этих героев ограничен. Ограничен стенами общежития, его коридорами. И дар повествователя ограничивается только тем, чтобы „слышать, как через двери пахнут (сочатся) теплые, духовитые квадратные метры жилья и как слабо, увы, припахивает на них недолговечная, лет на семьдесят, человеческая субстанция“ [1; с.24]. Каждое отдельное „Я“ в этом общежитии растворяется в „Мы“, приобретая собирательный образ людей, не имеющих уже никакого представления о морали. Но нигилизм Петровича глубже просто неприязни к обывателю. Традиционная классическая литература противопоставляла социальной неурядице и грязи миру вечных ценностей: святость высокой любви, семьи, святость авторитета личности, способной жить по высшей норме, знающей, а иногда и воплощающей собой идеал. Ничего подобного не представляет Петрович. Никаких священных правил, вечных истин он не исповедует. Примечателен в этом аспекте первый же эпизод романа. Пришедший к нему Курнеев исповедует трепетное отношение к браку: „Семью люди обязаны беречь. Просто и честно. Обязаны…“ [1; с.5]. Но именно этот призыв вызывает внутреннее возмущение у Петровича: „Неужели я похож на человека, который бережет семьи? Обидно.“ [1; с.6]. В суждениях такого рода Петрович не сознает никакого цинизма, потому что распад семьи для него — явление естественное.
И жители „общаги“ внутренне чувствуют, что Петрович для них чужой, человек отличающийся от них внутренне.
Другие типажи героев того времени нарисованные В.С. Маканиным это образы современных ему демократов первого и их „антагонистов“, „средненьких бонз партийцев“. Первые представлены в главе „Новь. Первый призыв“, вторые Лесей Дмитриевной Воиновой и ее окружением в главе „Я встретил вас“. Ирония Петровича по отношению к современным демократам связана с тем, что он понимает их роковое заблуждение. Так ничему и не научившись на опыте прошлого, они наивно ищут источник зла только в социальном и политическом неблагополучии жизни, совершенно игнорируя проблему „неустроенности бытия“ в целом. Они служат идее, в то время как Петрович служить идее не может, осознавая невероятную узость этой „идейности“. Отсюда иронический характер приобретает перекличка названия главы с названием тургеневского романа о революционерах-демократах — »Новь. Первый призыв". Отсюда и эволюция отношений героя с Вероничкой — хрупкой и тонкой беззащитной поэтессой, подругой Петровича, которая, будучи «демократкой», после «победы демократии» стала чиновницей и вместе с тем потеряла свою любовь к Петровичу и Петровича к ней. А для главного героя она теперь стала просто Вероникой. Теперь Петрович общался с Вероникой только через экран телевизора и видит в ее судьбе весь обездушенный механизм современной жизни и власти: «Едва демократы, первый призыв, стали слабеть, под Вероничку, под ее скромный насест, уже подкапывались. Как ни мало, как ни крохотно было ее начальственное место, а люди рвались его занять. Люди как люди. Ее уже сталкивали, спихивали (была уязвима; и сама понимала)» [1; с.50]. Петрович видит чем закончится «хождение во власть этих людей. Вот идет описание будущего Дворикова, демократа, московского депутата, как его характеризует автор » …. чуткий, и вдумчивый. И людей любящий. Но ко всему этому у Павла Андреевича Дворикова было еще одно качество, которое Вероника не назвала (а может быть, не знала, не разглядела) — он был глуп. ". [1; с.30]. На смену ему идут друзья Леси Дмитриевной из числа «бывших». А что ждет Дворикова? «Ничего не успевший, оболганный со стороны, а еще больше своими же шустрыми людишками, он будет оправдываться, как ребенок не старше десяти. Ославят. Обвинят еще и во взятках, после чего господин Двориков оскорбится, утратит свое депутатство и, человечеству ненужный, уйдет в никуда. Финиш. Забьется в социальную щель честнейшего пенсионера. И до конца дней больше не высунется. По вечерам Павел Андреевич Двориков будет смотреть программу „Время“, комментируя для жены и страстно ей втолковывая, что правильно для демократии и что нет. Будут жить с женой на две свои пенсии, сводя концы с концами. (Надеюсь, хоть пенсию себе он сообразит сделать не нищенскую. Мудак.» [1; с.33].
И третий ряд героев нового времени, увиденных Петровичем, это люди идущие завоевывать новый мир, как когда — то в шестидесятые шли по улицам Москвы молодые литераторы, те с кем начинал Петрович. Только литераторов заменили бизнесмены. Дуловы и Ловянниковы, герои нового XXI века. "…. по этим же российским улицам и улочкам идет поколение бизнесменов… Ловянников настаивал: именно бизнесмены, к чертям грубомордых политиков и сладкомордых тележурналистов — пена! (Мыльная, мол, пена первой, то есть самой начальной и грязной стирки) Идут в костюмах, при галстуке, с попискивающими в карманах радиотелефонами, и ведь тоже о своем сокровенном — о бизнесе, о черном нале (наличности), о биржевом курсе и сдавивших горло налогах. У троицы тоже вполне пророческий вид и легкая поступь. А один из молодых бизнесменов (волнение, не хватает слов) размахивает руками. На улицах и улочках Москвы, Питера, Нижнего Новгорода, Ростова, Челябинска… ")" [1; с.233]. Вот человек нового мира, герой будущего мира. Плохо это или нет, такой вопрос не ставит и не решает Петрович, а вместе с ним В.С. Маканин. «Впереди, в ХХI, уже маячил будущий бизнесмен Ловянников, богатенький сладкоголосый говорун, — втихомолку, быть может, мучающийся своими делами и жертвующий, бросающий мятые рублики на культуру. Но за будущее не винят. Такой или не такой, а человек будущего, притом талантливый, — чего я, собственно, к нему вяжусь?» [1; с.231]. Он говорит нам о данной реальности, в которой предстоит жить «героям прошедшего века».
Особняком стоят портреты «людей государства», которое предстает перед нами в описании врачей — психиатров. Психиатрическая больница, в романе В. С Маканина, это как бы часть государства как учреждение, призванное подавить своемыслие и своеволие инокомыслящих-диссидентов, агэшников. И тут рассказывает нам Петрович, об особом типе людей, считающих что они стоят как бы над другими — главврачом Иваном Емельяновичем, завотделением Холиным Волиным и персонале больницы. Это находит свое выражение в словах главного врача Ивана Емельяновича: " Вы никакой не больной. Вы — никто. С точки зрения психиатра, вы — бесформенная амебная человеческая каша, которую теперь я вытряхну таки и выверну (вы меня заставили) наизнанку." [1; с.169]. Так проявляется скрытая от глаз функция психиатрических клиник, и то, что совершается в этой среде, представляет ужасающий механизм уничтожения личности (не просто насилия над ней), превращения человека в амебу.
Так видит Петрович, а вместе с ним и В. С Маканин людей времени 90-х годов.
продолжение
--PAGE_BREAK--Глава IV. Роман В.С. Маканина — продолжение традиций русской классической литературы
Литература для русских — это еще и огромное самовнушение. Литература — как внушение. Как великий вирус. (Та литература все еще трудится внутри нас) Читать — да, читать было лестно, сладко. Забирало душу. (Напоминало то высокое умиление, что испытывает, возможно, суровая блядь, слушая девственницу) Но, умиляясь и восторгаясь, я верил этим словам только как словам. Мало ли я читал (и когда то писал сам) убедительных слов, отлично зная, что стоит начать размышлять вне текста — мир иной.
Не страшный, нет, но иной...
Владимир Семенович Маканин, «Андеграунд, или Герой нашего времени».
Рассмотрим положение курсовой работы о связи романа В. С Маканина с произведениями русской классической литературы, в частности с произведениями М.Ю. Лермонтова, Ф.М. Достоевского, Н.В. Гоголя.
4.1 Связь современной русской литературы с традициями русской классики
Исследователями современной русской литературы неоднократно отмечалось, что одной из определяющих особенностей русской литературы конца XX века является опора на культурные тексты русской классики с одной стороны и создание своей художественной модели, которая отличается от классических эстетических форм литературы с другой. Постмодернизм современной российской литературы включает в себя процесс осмысления, возвращения к тому, что уже «наработано» мировой художественной практикой.
Проблема традиций и новаторства приобретает особую остроту на переломном этапе развития искусства, каковым явился период 1980-1990-х годов XXвека.
Поэтому, в творчестве современных писателей, в частности В. С Маканина, происходит возврат к традициям гуманистического искусства, утверждение нравственных основ, и в этом немалую помощь писателю оказывает обращение к русской классике. Исследователь А.М. Марченко, обращая внимание на концепцию личности в произведениях Маканина, отмечает важный для понимания творчества писателя момент, а именно на связь героев Маканина с историей, с классической литературой, писатель «умеет видеть коренное, вечное под обманчивым обличьем сиюминутного» [4;]. Это сближает прозу Маканина с творчеством классиков русской литературы — Ф.М. Достоевского, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя. Считая роман В.С. Маканина классическим образцом русского постмодернизма, исследователь К.А. Степанян в то же время уточняет, что постмодернистским делает это произведение не обилие скрытых явных цитат из русской и мировой литературы последних двух столетий, не широкое использование иронии, игры с авторским «я», а переосмысливание героем мысли Достоевского о том, что «если нет Бога и бессмертия человека, то все позволено», которая в творчестве Маканина получает иное значение. Герой приходит к обратному заключению: «Если есть Бог, то все позволено». «Петрович не материалист, он признает существование Бога, — пишет исследователь. — Но Бог для него где-то там, под закрытыми Небесами, непонятная, загадочная и страшная сила… Петрович специально подчеркивает, что не верит ни в какой „отчет“, — тогда подсознательная уверенность в вечном существовании означает полную вседозволенность: все позволено в бесконечном перемещении по пространству-времени». [7; с. 206]
4.2 Роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» — продолжение русской классической литературы
Владимир Маканин в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» поднимает вечные философские вопросы о трагедии творческого человека, не находящего себя в современном мире, о его свободном осознанном выборе и ответственности за этот выбор. Сам роман во многом перекликается с сюжетными мотивами и образами русской классической литературы XIX века.
Одно только название романа заставляет читателей обратиться сразу к произведениям великих русских писателей: к роману М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» и к романам Ф.М. Достоевского.
Так же как и Федор Михайлович Достоевский, В.С. Маканин изображает человека «подполья». Повествование ведет человек, у которого нет своего дома: он живет в комнатах общежития тех людей, которые просто просят его присмотреть за этими комнатками. Вот это и есть современный тип «лишнего человека» русской классики — Петрович, герой-повествователь, — сторож «общаги».
Однако в этом чувствуется еще больший трагизм, чем в романах Ф.М. Достоевского, заключающийся в самообмане людей, в их неверном представлении уже о том, что есть зло, а что добро, что есть нравственно, а что нет. Ужасающе звучат слова Петровича о том, что «ничего высоконравственного в нашем не убий не было. И даже просто нравственного — не было» [1; с.156].
Представленный Владимиром Семеновичем Маканиным монолог повествователя в главе «Кавказский след» отсылает читателя не просто к роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание», но и к библейским заповедям. В его понимании «литература — это великий вирус», на страницах которого «не убий еще не есть не убий на снегу» [1; с.156]. Вот она и проступает, мораль современного человека: в книгах могут написать самое разное, писатели лишь предупреждают читателей о подлинной нравственности, сами не давая себе ясного представления о том, что это такое. Писатели убеждают людей в необходимости нравственного становления человека лишь на страницах своих книг, но не внутри каждого из них, и не внутри «я» того же Петровича. Его жизненный выбор выглядит очень простым: убил — и нет в твоем сердце теперь места для покаяния. Да и зачем? «Время целить в лбешник и время стоять на перекрестке на покаянных коленях. Мы, дорогой (говорил я ему-себе), скорее в первом времени, чем во втором» [1; с.157]. У Ф.М. Достоевского «подполье — изнанка человеческой души, те потаенные желания, в которых он стыдится признаться самому себе. Петрович близок Раскольникову тем, что разработал оригинальную жизненную философию — философию удара — права на преступление. Философия эта возникла как средство самозащиты от властей, постоянно подавляющих волю самостоятельно мыслящего человека, от КГБ и послушных ему издательств и психиатрических больниц. Вот что по этому вопросу пишет Р. С.И. Семыкина в статье „Локусы подполья в романе В. Маканина“ „Андеграунд, или Герой нашего времени“ [10; с.87]: „В формуле своей эта философия не агрессивна, не опасна, в интровертном значении это напряжение и прорыв паутины обволакивающих человека чужих рутинных “режимных мыслей», духовное пробуждение, прозрение и достигнутая свобода от всех догм; внешне это похоже на аналогичную философию Ивана Карамазова: жить по принципу «все позволено», т.е. независимо от обветшалых традиций, от «несостоятельной» веры. В повседневной житейской практике философия удара оборачивается рукосуйством, иногда примитивным (как удар в челюсть милиционеру отделении), а в другой раз и прямо убийственным: двух человек убивает Петрович, вдохновленный этой философией."
Разумеется, Петрович помнит о заповеди «не убий», но, в отличие от Раскольникова, он житель XXвека воспринимает ее как социальную, а не религиозную заповедь. Современный человек, по его мысли, давно не руководствуется Словом Божиим, и он в этом отношении — как все.
В современном обществе, полагает он, право на убийство — привилегия немногих. Но эти немногие не одаренные благодетели человечества, а те, кто узурпировал власть: "… убийство было и есть всецело в их компетенции. Они (государство, власть, КГБ) могли уничтожать миллионами Мне важны не столько они, сколько отдельный человек — не они, а я. Не они, а я, ты и он. Размышлял о не убий. Конечно, литература нашего обманутого века в этом разделительном смысле не подскажет, одни жертвы. Зато ХІХ век… и предупреждение литературы (литературой) … и сам Федор Михайлович. Как же без него?!.. Но ведь только оттуда и тянуло ветерком подлинной нравственности. А его мысль о саморазрушении убийством осталась почти как безусловная" [1. с156]. Не случайно после второго убийства в Петровиче наконец пробудилась совесть. Его все больше угнетает, обессиливает мысль, «что, убив человека, ты не только в нем, ты в себе рушишь» [1. с 254]. Новое отношение к нему общежитских сожителей — вытеснение из общаги, вызванное боязнью его претензий на квадратные метры, сам Петрович склонен объяснять тем, что «эта нынешняя и всеобщая ко мне перемена (общажников, их жен, женщин), их вспыхнувшая нелюбовь инстинктивно связана у людей как раз с тем, что я сам собой выпал из их общинного гнезда. Сказать проще — я опасен, чинил самосуд, зарезал человека, оставил детей без отца» [1. с.250-251]. Словом, Петрович начал, наконец, чувствовать то же, что испытал Раскольников после убийства старухи-процентщицы — свою разобщенность с людьми. Его терзает невозможность рассказать другому о своем преступлении (не встречает он человека, который мог бы выслушать его исповедь с сочувствием, оттого он захвачен психическим приступом, заставившим его кричать и метаться самым бесноватым образом и в итоге оказаться в той самой психушке, где уже много лет пребывает его несчастный брат. Петрович не раз потом думает о том, что если бы ему удалось выговориться, пусть даже перед ничего не понимающей флейтисткой Натой, не было бы этого срыва, не было бы психушки.
Глава, посвященная Зыкову, называется «Двойник», что является прямой отсылкой к одноименной петербургской поэме Ф.М. Достоевского. Зыков по отношению к Петровичу — классический вариант Другого. В этом смысле его жизнь можно рассматривать как некий вариант жизни самого Петровича.
Писатель Зыков, преуспевает в этой жизни: он богат, успешен, знаменит. И здесь возникает вопрос: а может ли быть такой вариант судьбы у «подпольного человека» Достоевского? Но вопрос этот остается в романе без ответа. Писатель избегает окончательных решений, ставит многоточие.
Глава «Маленький человек Тетелин» ориентирует нас на гоголевскую традицию описания маленького человека в русской литературе. Образ маканинского Тетелина — это образ Акакия Акакиевича Башмачкина, героя «Шинели» Н.В. Гоголя. Можно говорить о том, что введение в повествование такого персонажа, как Тетелин, и ориентация на гоголевскую традицию дополняет образ главного героя Петровича и время, в котором он живет. Время маканинского романа по сравнению с воспроизведенным в гоголевской повести гораздо более цинично и жестоко: смерть жалкого, всеми забитого существа уже почти не вызывает сочувствия. Да и само это существо значительно изменилось. Через отношение к Тетелину определяется во многом и отношение Петровича к классической литературе. Сожалея о маленьком человеке, он понимает, что литература не сделала его ни лучше, ни сильнее. Потому и у «героя нашего времени» Петровича маленький человек способен вызвать лишь брезгливую жалость и презрение: «Этот маленький умудрялся своей липкой духовной нищетой испортить жизнь себе — заодно мне» [1; с.63].
«Как тип Акакий для нас лишь предтип и классики в ХIХ рановато поставили на человечке точку, не угадав динамики его подражательного развития — не увидев (за петербургским туманом) столь скороспелый тщеславный изгибец. Мелкость желаний обернулась на историческом выходе мелкостью души. Недосмотрели маленького.» [1; с.64].
Не менее сложная система ассоциаций возникает и при сравнении романа Владимира Маканина с романом М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Проблематика лермонтовского романа, сам тип героя имеют прямое отношение к маканинскому тексту. У Маканина «я»-повествователь, Петрович, то же, что «я»-повествователь, Печорин, в «Тамани», «Княжне Мери» и «Фаталисте».
Главный герой романа, как и Печорин, человек внутренней жизни, мучительной рефлексии, сознательно отказывающийся от участия в социальной жизни. Но в отличие от Печорина, он теряет смысл своего существования, когда лишается любви и приязни «своей общаги».
Использованный В.С. Маканиным в качестве эпиграфа к своему роману отрывок из произведения М.Ю. Лермонтова: «Герой… портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии.» [1; с.2], связывает два этих произведения. Вставив цитату из лермонтовского текста, автор дает понять, что для него важен показ «героя нашего времени» как некий обобщенный образ человека, обладающего чертами, характерными для людей определённой эпохи.
Пороки всего лермонтовского поколения составляли сущность человека как во времена М.Ю. Лермонтова, и до сегодняшних дней они сосуществуют в людях с добродетелью, проявляясь только в некоторых ситуациях.
Для Печорина вся жизнь — это эксперимент. Эксперимент с чувствами людей ради неосознанного выявления собственных пороков и слабостей. Драма Печорина не только в том, что царский режим не давал выхода его активности, а в том, что герой стремится творить самого себя, владеть внутренней свободой, сознавать свою полную раскрепощенность, а зависимость — только от собственной воли, ответственности перед самим собой.
Основным различием героев произведений М. Ю Лермонтова и В.С. Маканина, становится их отношение к смерти. Персонаж Лермонтова умирает, так и не найдя своего место в мире. Для маканинского Петровича смерть принципиально не существует.
Перед читателями Печорин предстает как человек, в душе которого борются силы добра и зла. Как сам он признается, с течением времени он «стал злопамятен», «сделался завистлив», «выучился ненавидеть», «начал обманывать». Но вместе с тем мы сочувствуем этому герою, глубоко переживаем за него, так как немало видим в нем и добрых человеческих качеств, видим его стремление к настоящей и искренней любви. Второй «живой половинки души» Печорина нет ни у кого из персонажей «Андеграунда», потому что все их души уже давно мертвы нравственно.
Пороки и слабости людей — это вполне закономерная вещь. Но закономерной ее можно считать, например, в рамках романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» (хотя и так эти слабости приобретают «нелицеприятные» формы). Но в произведении Владимира Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» все пороки и слабости человечества представлены с еще большей силой и мощью, они доведены до предела, до грани, что порой кажутся фантастическими и вместе с тем вполне реальными. В.С. Маканин смотрит на реальный мир глазами Петровича и реальность эта печальна.
продолжение
--PAGE_BREAK--