Антуан де Сент-Экзюпери. Вечный полет мысли
Повесть Антуана де Сент-Экзюпери «Ночной полет» впервые была издана в 1931 году издательством Галлимара. В том же году книга получает литературную премию «Фемина». В 1932 году американская фирма «Юнайтед артистс» – ставит по книге фильм. В 1939 году итальянский композитор Луиджи Даллапикола написал оперу «Ночной полет».
Для передовых людей Франции книга прозвучала как утверждение красоты и величия долга в атмосфере индивидуализма, свойственного французскому обществу той поры. С «Ночным полетом» возрождался жанр художественной литературы, основанной на документальном материале.
В среде летчиков, товарищей Сент-Экзюпери по авиалинии, книга вызвала глухое раздражение, отозвавшееся в душе писателя недоумением и болью. «Гийоме, я слышал, ты приезжаешь, и у меня уже заранее замирает сердце, – писал он своему другу после выхода книги в свет. – Если б только знал, какую страшную жизнь я веду с тех пор, как ты уехал, и какое отвращение к жизни довелось мне понемногу познать! Из-за того, что я написал эту злосчастную книгу, я оказался жертвой пересудов и вражды моих товарищей.
Мермоз расскажет тебе, какую славу создали мне люди, которых я так любил и с которыми уже давно не встречаюсь. Тебе скажут, как я зазнался. Ни один – от Тулузы до Дакара – в этом не сомневается.
Надеюсь, что ты приезжаешь в момент, когда ветер меняется. И мне, быть может, удастся избавиться от наветов. Я не мог писать тебе из-за непрерывных разочарований и несправедливой молвы. И ты, вероятно, думал, что я изменился. А я не мог оправдываться перед единственным человеком, к которому отношусь как к брату…
Даже Этьен, с которым после моего возвращения из Южной Америки мы ни разу не виделись, несмотря на это, рассказывал здесь моим друзьям, что я стал позером.
Ведь вся жизнь отравлена, когда такое мнение разделяют лучшие мои товарищи и когда моя работа на авиалиниях после «преступления», которое я совершил, написав «Ночной полет», позорит их».
Сент-Экзюпери нисколько не заблуждался относительно высоких человеческих достоинств своих товарищей по авиалинии и тех чувств, которые связывали его с ними. Отчуждение их, которое он так болезненно переживал, было вызвано несоответствием высокого пафоса «Ночного полетам с обстановкой, когда книга вышла в свет. Это было время экономического кризиса. Предприниматель, финансировавший «Аэропосталь» обанкротился, на линиях менялось руководство, противоречия между разными руководителями и разными методами руководства обострились. А Сент-Экзюпери воспел в «Ночном полете» социальную иерархию, при которой во главе летчиков стоит руководитель, воспитывающий своих подчиненных в духе твердости и бесстрашия, на низшей ступени находится обслуживающий персонал.
Обида летчиков, которые стали говорить про Сент-Экзюпери, что он не настоящий летчик, а любитель, что он не заслуживает права летать на регулярных линиях, была вызвана тем, что они узнали в Ривьере из «Ночного полета» директора авиалинии Дидье Дора (ему автор и посвятил свою книгу). Этот незаурядный руководитель не вызывал к себе симпатий у подчиненных. Педантичный, холодный и сухой, в их глазах он вовсе не был идеальным.
С точки зрения Сент-Экзюпери, Ривьер был «великим руководителем», именно тем человеком, который способен наполнить смыслом жизнь людей. Летчики же видели, что Дора безразлично, кому он служит, что он не мог, да и не хотел лично отвечать за судьбы тех людей, которых «выковывал». Сам Дора тоже узнал в Ривьере себя и впоследствии настолько сжился с образом, что не мог уже отличить свои слова и мысли от рассуждений Ривьера.
Но, как ни велико было огорчение писателя, как ни возросло оно после того, как его любимая «линия» превратилась в обыкновенное коммерческое предприятие, утратившее поэзию и нравственную высоту, он остался верен идеалу братства, объединявшего людей в их труде, и, когда вышла «Планета людей», подарил книгу Дидье Дора с посвящением, в котором называл его создателем «особенной цивилизации». Ошибка Сент-Экзюпери заключалась в том, что он не видел зыбкости и неустойчивости этой «особенной цивилизации» в атмосфере всеобщей конкурентной борьбы, обезличивающей любое индивидуальное творчество, превращающей поэзию авиации в службу на самолете.
Эта неточность восприятия реальности сказалась прежде всего на самом произведении: схема человеческих отношений выглядит в нем неубедительно, недостоверно, и писатель, работая над книгой, столкнулся с трудностью, которую он мог преодолеть только насилием над собой: в первоначальном варианте «Ночного полета» было четыреста страниц, в окончательном осталось только сто восемьдесят. В письме к матери из Буэнос-Айреса Сент-Экзюпери сообщает, что пишет свою новую книгу о ночном полете, и приводит строки, воспроизводящие воспоминания детства. Но поэзия детства, радость ощущения жизни никак не вязались с суровым миром, где властвует «мораль завоевателя, мораль солдата», ребенок в ней оказался лишним, и автор изгнал его из книги, пожертвовав сутью ради формы.
Современные критики, отдавая должное чистоте и благородству языка
«Ночного полета», отмечали в то же время несовершенство книги, но относилиее недостатки за счет некоторой «литературности» стиля и образов. Это заставило Сент-Экзюпери сформулировать принципы, на основе которых он писал «Ночной полет», защищать не самую книгу, а свой метод. «Никак не могу отыскать ту звезду, на которой я живу, – писал он в 1931 году литератору Бенжамену Кремье. – Я и в самом деле оказался потерянным в межпланетном пространстве. И, если я говорил в одной книге о единственной обитаемой звезде, можно ли считать литературщиной это размышление, порожденное скорее моей плотью, чем сознанием? Разве оно не может быть более достоверным, более честным, чем любое другое размышление? По-моему, даже самый грубый человек не мыслит техническими терминами, когда необходимость действовать не позволяет ему выбирать слова и он предоставляет телу думать самостоятельно – не словами, а символами, вне слов. Он потом забывает их, как бы пробуждаясь ото сна, и заменяет их техническим языком, но в символе заключалось все. И это не было литературщиной.
Вот этот образ представляется мне сомнительным. Я нахожу его искусственным именно потому, что символичны одни слова, потому, что символ не вырастает из глубокого внутреннего переживания и не соответствует тому, что пригрезилось на самом деле…
По-вашему, я придумывал слова? Зачем мне это? Нет, я уловил самое это сознание, живущее в грезе, которое иногда удается схватить в момент пробуждения».
Здесь, как и в одном из писем к Ренэ де Соссин, Сент-Экзюпери объясняет свою интуитивную эстетику. Он прислушивается к глубинным ощущениям, к «мыслям тела» в момент полета или другого действия, доверяет этим своим ощущениям больше, нежели чему-либо, даже если они на первый взгляд кажутся банальными. Об этом он говорит и в очерке «Пилот и стихии». Пропорции, характер «Ночного полета» ему также подсказала интуиция, и если книга вышла все-таки противоречивой, Сент-Экзюпери скорее был готов видеть ее недостатки в несовершенстве выражения, но не в методе творчества. Он отказывался от любого «профессионального» подхода к творчеству, и, конечно, летчики ошибались, когда называли его летчиком-любителем. Летчиком он был профессиональным. А вот как писатель он утверждал себя любителем, утверждал свое право на литературное любительство как на единственно верное, с его точки зрения, отношение к литературе, при котором книга может быть и неудачной, но всегда остается творческим актом, а не ремесленной поделкой.
Много лет спустя, во время войны, Сент-Экзюпери подтвердит свою приверженность воспитательному принципу Ривьера – Дора: «Достаточно победить призрак страха, и это ремесло (ремесло, летчика) становится таким же, как всякое другое. Летать ли на высоте десять тысяч метров или плести соломенные кресла… потому что призрак уже мертв; я проверил это не однажды. И во время ночных полетов. И когда тонул в море. И когда умирал от жажды… Дора не учил людей мужеству: он заставлял их убивать призраки. Я уже говорил об этом в «Ночном полете».
Планета людей
В 1938 году Сент-Экзюпери предпринял перелет Нью-Йорк – Огненная Земля, во время которого потерпел аварию в Гватемале. Находясь на лечении в Нью-Йорке, он пишет «Планету людей», над которой продолжает работать по возвращении во Францию. В начале 1939 года книга выходит в издательстве Галлимара. В том же году Французская академия присуждает книге Большую премию романа.
«Планета людей» имела немедленный и особый успех у современников во Франции и в США, где она тотчас стала «бестселлером». Этот успех был не столько литературным, сколько человеческим успехом личности Сент-Экзюпери, который определенно и ярко выразил жизненные устремления людей перед нависшей над миром угрозой нацизма. Конечно, в США, отделенных от Европы океаном, не так остро воспринимали европейские события, ж «Планета людей» показалась там произведением несколько экзотическим. Ее сравнивали с «Зеркалом морей» Джозефа Конрада, ее автора называли «Конрадом воздуха». Но во Франции книга вызвала настоящий отклик сердец. Рабочие типографии, где она печаталась, преподнесли писателю специальный экземпляр книги, отпечатанный на авиационном полотне.
Сам Сент-Экзюпери в одном из писем так определил цель своей книги: «Я писал «Планету людей» со страстью, чтобы сказать моему поколению: вы – обитатели одной планеты, пассажиры одного корабля!»
С тех пор как Сент-Экзюпери пришлось расстаться с «линией», он вел жизнь, полную материальных забот, брался за предложения газет, участвовал в перелете, где за рекорд скорости была назначена премия. В письме к близкому другу (в 1936 г.) он объясняет, насколько внешние обстоятельства мешают ему заниматься творчеством:
«Я знаю, почему мне так тяжело приниматься за статьи. Кино и журналистика – это вампиры, мешающие мне писать то, что я хочу писать. Вот уже многие годы я не имею права заниматься тем единственным делом, которое мне по душе. Я чувствую себя арестантом, плетущим корзины. Между тем в другом месте я был бы куда более полезен и щедр. Мое отвращение есть не что иное, как сопротивление моральному самоубийству, потому что, стоит мне только с энтузиазмом взяться за изготовление пустых безделушек для кино, я быстро набью себе руку и стану зарабатывать много денег, но радости от подобных успехов я ждать не могу. Именно этому энтузиазму я и сопротивляюсь. Я вовсе не хочу разменивать свое дарование на пустяки. Чтобы расплатиться с долгами и заработать на жизнь, мне придется написать еще один сценарий и убить на это невозвратимые полгода. Я хочу по крайней мере испить всю горечь до дна. Если я избавлюсь от нее – я погиб. Шесть месяцев жизни, которые могли бы быть кипучими и плодотворными, я снова выброшу на ветер: это не может принести радость.
И потом я как-нибудь объясню вам, что разделять цель и средства – это софизм. Эти различия выдумываются задним числом. В самом деле, когда, подобно испанским анархистам, расстреливают инакомыслящих, свободы не получается. Я больше не верю, что пишу сценарий, чтобы получить свободу писать книги.
Слепая, но могучая логика поступков приводит к тому, что каждый написанный мною сценарий, каждая статья лишают меня еще одного шанса написать книгу. И дают лишний шанс написать другие сценарии. Этим ложным утешением я не могу даже облагородить свою коммерцию».
Книга представляет собой сюиту из репортажей о пережитых испытаниях, о поездках в СССР и в Испанию, охваченную гражданской войной.
Как удалось писателю создать целое из этих разрозненных впечатлений? Прежде всего им двигало стремление сохранить цельность и ясность сознания в обстановке перед мировой войной, когда многие представители интеллигенции «теряли голову». «Невероятная нелепость нашего времени угнетает, – писал он весной 1940 года, объясняя другу свой взгляд на происходящее. – Это, конечно, следствие все тех же причин: современная эпоха не «осмыслена», потому что на протяжении века события развивались слишком быстро, а осмысление – процесс медленный….Все это очень горько, остается не слишком обширный выбор: либо примириться с рабством под игом Гитлера, либо решительно от этого отказаться. Но взяв на себя всю ответственность за такой отказ. И сделать это молча. Я не хочу выступать по радио: это просто непристойно, если ты не можешь предложить людям настоящую веру. Вот я и принимаю на себя всю ответственность за отказ; только мне необходимо было перейти некоторый рубеж, чтобы лучше понять, от чего я отказываюсь. От свободы. От тепла любящей плоти. И, может быть, от жизни. Но какой в этом смысл? И это столь же горько, как сомнения верующего. И, безусловно, столь же плодотворно. Невыносимое противоречие всегда заставляет творить истину…»--PAGE_BREAK--
«Планету людей» родила эта плодотворная горечь. Она дала писателю заряд новой творческой энергии, и все, что он видел и пережил, заиграло в книге новыми свежими красками. В данном случае Сент-Экзюпери также пришлось отстаивать свой творческий метод. Заметки в «Записных книжках» хранят отзвук сильнейшего гнева писателя, вызванного скорее всего каким-либо поверхностным суждением о его новой книге:
«План в литературном творчестве – это иллюзия логиков, историков и критиков. Ведь линии сил необходимо образуются вокруг сильного полюса. План – следствие интенсивной жизни, а не ее причина. Как можно говорить о (предварительном) плане симфоний или скульптур, которые, будучи законченными, выглядят идеально стройными? Если перед тем как писать, я набрасываю в общих чертах кое-какие линии моего произведения (тут более возвышенно, тут стиль воспоминания, тут потемнее…), то вовсе не этот план определяет мое произведение. Он выражает лишь то, что я намерен что-то написать. Ибо суть, конечно, обнаруживается прежде, чем форма. Но так как моя работа состоит исключительно в том, чтобы выявить и раскрыть соотношения, то есть единственное, что важно, нелепо думать, будто они представляют собой жесткую схему, определяющую содержание произведения.
Именно этот план я буду непрерывно менять до тех пор, пока слова не станут схожими с несловесным смыслом».
Не случайно Сент-Экзюпери сравнивал свой творческий процесс с ростом и развитием дерева: в «Планете людей» свободно расположились воспоминания, размышления, описания самого различного порядка, и все же вместе они составили органическое целое. Книга вобрала в себя, хотя и в переосмысленном виде, даже официальные отчеты, документы, испанские репортажи. В «Планете людей» Сент-Экзюпери впервые открыто рассказывает о своих товарищах-летчиках – Мермозе и Гийоме (Жан Мермоз, один из пионеров французской гражданской авиации, погиб в 1936 году во время перелета через Атлантический океан. Анри Гийоме погиб в 1940 году, когда вел пассажирский самолет и был сбит неизвестными истребителями). Во втором очерке главы VIII читатель найдет целый эпизод (пробуждение сержанта) из очерка «Мадрид», написанного в 1937 году. А самый последний, самый патетический эпизод книги – рассказ о ребенке, в котором, быть может, «убит Моцарт», – фигурировал уже в одном из репортажей 1935 года. Писатель вычеркнул из него лишь несколько слов и добавил фразу, которой кончается книга.
Военный летчик
Начат в декабре 1941 года, в Нью-Йорке. В феврале 1942 года в США выходит американское издание книги под названием «Flight to Arras». В том же году книга выходит во Франции в издательстве Галлимара. По требованию оккупационных властей это издание было запрещено. В 1943 году в Лионе участники движения Сопротивления осуществили подпольное издание книги.
«Умоляю тебя повлиять на Ш., чтоб меня допустили к полетам на истребителе, – пишет Сент-Экзюпери близкому другу после того, как осенью 1939 года его призвали в армию и назначили инструктором в учебный полк. – Я все больше задыхаюсь. В этой стране невозможно дышать. Господи, чего мы ждем? Пока я не принимаю участия в войне, я морально болен. Мне многое надо сказать о событиях. Я могу говорить о них как боец, но не как турист. Это единственная для меня возможность высказаться. Ты ведь знаешь.
Спаси меня. Устрой мое назначение в истребительную эскадрилью. Ты хорошо знаешь, что я не люблю войну, но для меня невыносимо оставаться в тылу, когда другие рискуют жизнью. Воевать необходимо, но пока я совершаю безопасные прогулки над Тулузой, я не имею права это говорить. Такая роль просто унизительна. Добейся для меня возможности пройти через испытания, ведь я этого заслуживаю. Мне отвратительна точка зрения, согласно которой нужно беречь «ценных» людей. Только участвуя, человек может играть действенную роль. Если «ценные» люди на самом деле соль земли, они должны соединиться с землей. Нельзя говорить «мы», отделяя себя от других. Только подлец может говорить при этом «мы»!
Под угрозой все, что я люблю. Когда в Провансе начинается лесной пожар, всякий, кто не желает быть подлецом, хватает ведро и лопату. Я хочу участвовать в войне по любви, по своей внутренней вере. Я не могу не участвовать. Сделай так, чтоб меня как можно скорее назначили в истребительную эскадрилью».
Друзья старались помешать Сент-Экзюпери в его намерении, и все-таки он настоял на своем, был зачислен в группу 2/33 разведывательной авиации и тем самым добился права высказать то, что считал необходимым. «Военный летчик» родился внешне из опытов полетов над горящей страной, внутренне из напряженного осмысления событий, происходивших в Европе с начала тридцатых годов.
В 1935 году Сент-Экзюпери посещает CGCP, в 1936 и 1937 годах – республиканскую Испанию, в 1937 и 1939-м – фашистскую Германию, в 1938 и 1939-м – США. Картина расстановки сил накануне войны и общий взгляд на события сложились у писателя уже ко времени создания «Планеты людей». Оставалось только заслужить моральное право обратиться к людям и сказать им, во имя каких ценностей борьба против фашизма, точнее, борьба Запада против фашизма, может быть оправданной и наполненной смыслом.
В 1943 году в одном из писем Сент-Экзюпери сформулирует направление своих творческих усилий в книгах, написанных им во время войны:
«Западная христианская цивилизация сама повинна в том, что оказалась под угрозой. Что она сделала за последние восемьдесят лет, чтобы привлечь сердца людей к своим ценностям? В качестве новой морали было предложено: «Обогащайтесь!» Гизо или американский комфорт. Что могло воодушевить юношу после 1918 года? Мое поколение играло на бирже, обсуждало в барах модели автомобилей и кузовов, занималось гнусной спекуляцией на американских товарах»
Разумеется, Сент-Экзюпери писал «Военного летчика» не ради нравственных увещеваний. Он сознавал, что сама по себе ненависть к фашизму и моральный протест – неполноценные инструменты и нужно, чтобы люди, знающие, против чего они борются, знали также, за что стоит вести борьбу. В ряду других антифашистских произведений «Военный летчик» Сент-Экзюпери был особенно дорог бойцам Сопротивления именно потому, что в нем кратко, но всеобъемлюще раскрывалось содержание тех положительных ценностей, которые грозил уничтожить фашизм.
На выход «Военного летчика» восторженно откликнулись газеты оккупированного Парижа: многие писатели и критики, оставшиеся во Франции, выразили свою солидарность с автором книги. Ее приветствовали подпольные периодические издания. Для тех, кто видел в войне не просто столкновение сил, но столкновение мировоззрений, «Военный летчик» был достойным ответом передовой французской культуры на посягательства нацистских изуверов.
Внешний сюжет «Военного летчика» составляет рассказ об одном дне войны. Внутреннее содержание книги – день напряженной жизни человеческого сознания. Репортаж о военных событиях, воспоминания детства, лирическая исповедь, раздумья, высокий пафос проповеди – все это органически слилось в ее тексте, раскрывая личность автора, ставшую в книге живым олицетворением национальной духовной культуры. Философскую основу «Военного летчика» образует лирическое размышление, составляющее особенность литературной манеры Сент-Экзюпери. Оно присутствует уже в первых его произведениях, утвердилось в репортажах тридцатых годов, соединило в одно целое очерки «Планеты людей» и, наконец, в «Военном летчике» и в «Письме заложнику» обрело новое, еще более глубокое содержание.
Единство и взаимную связь мыслей в «Военном летчике» образуют как бы «слова-ключи» такие, как «etendue», «presence», «densite», «substance», «communaute», «Etre», «clef de voute», и другие слова-символы, раскрывающие поэтические представления Сент-Экзюпери о человеке и человеческих отношениях.
Так, слово «aventure», обычно означающее приключение, похождение, авантюру, в языке Сент-Экзюпери наполнено совсем иным содержанием. В наиболее общем смысле оно означает у писателя внутреннее движение, движение души к неведомому. Сент-Экзюпери противопоставляет это душевной неподвижности и лени, «мещанству сердца». «Aventure» – это и усилие ученого, приводящее его к открытию, и усилие поэта, создающего новый образ, и усилие художника, в результате которого он обогащает людей новым видением мира. Это вмешательство человека в мир окружающих его явлений, но вмешательство целенаправленное, расширяющее его собственный внутренний мир. И если такое вмешательство сопряжено с опасностью для жизни, то слово «aventure» может означать у Сент-Экзюпери также подвиг. Но для того, чтобы усилие каждого отдельного человека имело общий смысл, необходимо, чтобы его «aventure» отвечало самым глубоким побуждениям души, было добыванием общей истины, движением духа.
Слово «etendue» (протяженность, пространство) означает у писателя духовное содержание человека, полноту его внутренней жизни в отличие от духовной пустоты или искусственной наполненности.
Слово «presence» (присутствие), проходящее через большинство произведений писателя, выражает переживание этой полноты жизни, чувство духовной близости человека с природой и другими людьми.
Духовное содержание человека, богатство его внутренней жизни писатель обозначает словом «densite» (плотность, насыщенность). По его мысли, только оно создает настоящую, достойную человека цивилизацию, в которой все связано между собой «невидимыми связями», связями любви. Понимание цивилизации Сент-Экзюпери противопоставляет системе отношений, характерной для буржуазных демократий французского или американского типа. В заключительных главах «Военного летчика» Сент-Экзюпери констатирует разрушение духовной культуры на Западе и ставит проблему ее возрождения. Свои мысли он воплощает в образе собора и камней, некогда составлявших собор, а теперь разрозненных. Каждый человек, утверждая свою волю против других, становится одиноким и бессильным, его покидает дух творчества, и борьба каждой «отдельной личности» против других таких же личностей делает эгоистическую буржуазную демократию легкой добычей фашистского режима, в котором люди объединены не внутренне, а внешне, составляют вместе не собор, а груду, давящих друг друга своею тяжестью.
Возродить культуру значит для Сент-Экзюпери породить жажду. Слово «жажда», при всем богатстве оттенков, которые придает ему Сент-Экзюпери, означает активную потребность каждого человека в истине. Если у человека проявляется такая потребность, он ищет утоления жажды в творчестве, в восприятии природы, искусства, других людей, и это, по мысли Сент-Экзюпери, может сформировать духовный мир личности, сделать каждого человека способным к созданию великого содружества людей (его писатель называет словом «Etre» – Существо).
Когда в 1943 году Сент-Экзюпери вернулся в Северную Африку и вновь принял участие в борьбе, «Военный летчик» получил уже самую широкую известность, какая была возможна в условиях войны. В США книга была воспринята как откровение и оказала огромное влияние на общественное мнение страны. Она раскрыла всем честным американцам суть происходящего в Европе и способствовала консолидации антифашистских сил в США.
Показательно, что не только немецкие оккупанты и петэновские власти запретили распространение «Военного летчика». Штаб генерала де Голля тоже запретил эту книгу в Северной Африке: де Голль явно не одобрял позицию Сент-Экзюпери. Это привело к намеренному «непониманию» книги в окружении генерала, в поддерживавшей его печати. Писатель отнесся к этому спокойно, он знал, что воспринять книгу двусмысленно невозможно. «Очень странно, – писал он в 1943 году, – что атмосфера грызни может исказить смысл такого простого текста. Я совершенно равнодушен к тому, что алжирские тыловики усматривают в нем какие-то тайные намерения… Есть ли хоть одна строчка в книге, позволяющая думать, будто слова «я ответствен» имеют хоть малейшее отношение к униженному «mea culpa» '? «Я ответствен» должно быть девизом достоинства каждого человека. Это вера в действие. Это сама основа сознания того, что ты живешь».
Вряд ли кто-нибудь, кроме самых близких друзей Сент-Экзюпери, знал, что профессия летчика, журналиста, писателя и борьба против фашизма далеко не исчерпывают его внутренней жизни. В 1936 году он приступил к своей главной, но оставшейся незавершенной книге – к «Цитадели» (первое условное название – «Каид»), и почти все, что он писал с тех пор, хранит следы этого замысла. Больше всего их заключено в «Военном летчике». С начала войны Сент-Экзюпери использовал для работы над рукописью каждую свободную минуту. Он писал своему другу из Нью-Йорка в 1942 году:
«За время войны я изменился. Я дошел до полного отвращения ко всему, что касается собственно меня. Почти все время чувствую себя как-то странно больным и совершенно равнодушным. Хочу закончить «Каида». Вот и все. Я обмениваю себя на него. По-моему, это засело во мне крепко, как якорь. На том свете меня спросят: что ты сделал со своими дарованиями и что ты дал людям? Раз я не погиб на войне, я должен обменять себя на что-то другое. Кто помогает мне в этом, тот мне друг. Я не преследую никакой корыстной цели, не добиваюсь никакого признания. Все это для меня решено окончательно. Эта вещь появится после моей смерти, вряд ли я когда-нибудь ее закончу. В ней семьсот страниц руды, на обычную статью, мне и то понадобится десять лет, не говоря уже о более тщательной отделке. Словом, я буду работать над ними, пока хватит сил. И ничего другого делать не стану. Сам по себе я уже никакого значения не имею. Я уязвим, беззащитен, времени у меня в обрез, и я хочу завершить мое дерево. Гийоме погиб. Хочу поскорее завершить мое дерево. Хочу поскорее превратиться во что-то другое, нежели я сам. Заниматься собой мне уже не интересно. Мои зубы, моя печень и прочее – все это одряхлело и само по себе ничего не значит. Хочу стать чем-то другим вместо всего этого, когда придет смерть… Может быть, я заблуждаюсь относительно моей книги, может быть, это просто посредственная толстая книга, но мне безразлично: это все, на что я способен. И я должен сделать все, на что способен, это лучше, чем быть убитым на войне».
Рукопись «Цитадели» представляет собой отдельные тексты и наброски, которые не дают представления о том, каково должно быть единство книги. Впервые рукопись была опубликована в 1947 году в издательстве Галлимара. Издатели незавершенной рукописи озаглавили ее «Цитадель» (у Сент-Экзюпери было намерение назвать свою книгу строкой из ее текста: «Цитадель, я воздвигнул тебя в сердце человека!»).
Литература
1. Григорьев В.П. Антуан Сент-Экзюпери. Биография писателя. – Л., 1973
2. Нора Галь. Под звездой Сент-Экса. – М., 2004
3. Грачев Р. О первой книге писателя-летчика. – Л., 1990
4. Консуэло де Сент-Экзюпери. Воспоминания розы. – М., 2006
5. Марсель Мижо. Сент-Экзюпери. – М., 1965