Символизм в поэзии Серебряного века

Явлением в русской поэзии нарубеже девятнадцатого-двадцатого сто­летий был символизм. Он не охватывал всегопоэтического творчества в стране, но обозначил собой особый, характерный длясвоего времени этап литературной жизни. Веяния символизма чувствовались уже впоследние десятилетия девятнадцатого века. Система эстетики символистов, их фи­лософскиеустремления вызревали в годы политической реакции, насту­пившей после разгромареволюционного народничества. Это была эпоха общественного застоя, эпохаторжества обывательщины – смутное, тре­вожное безвременье.
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и игла:Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла,–
писалвпоследствии об этой эпохе Блок.
Тягостная тень реакции легла и нарусскую поэзию, переживавшую упадок, почти болезнь. В восьмидесятые –девяностые годы русская поэ­зия утратила свою былую высоту, былую напряженностьи силу, она вы­цветала и блекла. Сама стихотворная техника лишилась истиннотвор­ческого начала и энергии. Великое новаторское слово Некрасова в ней сталотолько преданием. Большие таланты в поэзии будто вымерли на­всегда. Лишь словнобы по инерции писали эпигоны гражданственной некрасовской школы, лишенныеглубины и яркости. “Поэтов нет...(Не ста­ло светлых песен,)Будивших мир, как предрассветныйзвон”,– жаловал­ся в девяностых годах Н. Минский. Мотивы усталости, опустошенности,глубокого уныния пронизывали все, что появлялось в поэзии тех лет.
С чувством обреченности пел К. Фофанов:
Мы озябли, мы устали,
Сердце грезы истерзали,
Путь наш долог и уныл.
Нет огней, знакомых взору,Лишь вблизи по косогору
Ряд темнеющих могил…
Широкую популярность средичитателей обрел в ту пору тоскливый и многословный Надсон, печатались – нарядус одаренными Фофановым или Случевским – весьма бледные и почти исчезнувшиепотом из народ­ной памяти Ратгауз, Андреевский, Фруг, Коринфский, Федоров,Голенищев-Кутузов. Доживали свои последние годы классики поэзии, высту­пившие влитературе еще в сороковых годах,– Фет, Майков, Полонский, Плещеев. Из нихтолько Фет блеснул в это время своими “Вечерними огнями”. Будущие символисты –Мережковский, Минский, Сологуб, Баль­монт –в ранних своих стихах мало чемотличались от других поэтов. Ед­ва замеченным росткам прекрасной поэзии Бунинабыло еще далеко до зрелости.
Движение символистов возникло какпротест против оскудения рус­ской поэзии, как стремление сказать в ней свежееслово, вернуть ей жиз­ненную силу. Одновременно оно несло в себе иотрицательную реакцию на позитивистские, материалистические воззрения русскойкритики, начиная с имен Белинского, Добролюбова, Чернышевского и кончая Н.Михайлов­ским, а позднее противостояло и критикам-марксистам. На щите симво­листовбыли начертаны идеализм и религия.
Первыми ласточками символистскогодвижения в России был трактат Дмитрия Мережковского “О причинах упадка и оновых течениях совре­менной русской литературы” (1892), его сборникстихотворений “Сим­волы”, а также книги Минского “При свете совести” и А.Волынского “Русские критики”. В тот же отрезок времени – в 1894–1895 годах–выходят три сборника “Русские символисты”, в которых печатались преимущественностихотворения их издателя –молодого поэта Валерия Брюсова. Сюда же примыкалиначальные книги стихов Константина Баль­монта – “Под северным небом”, “В безбрежности”.В них исподволь тоже кристаллизовался символистский взгляд на поэтическоеслово.
Символизм возник в России неизолированно от Запада. На русских символистов в известной мере влияла ифранцузская поэзия (Верлен, Рембо, Малларме), и английская, и немецкая, гдесимволизм проявил себя в поэзии десятилетием раньше. Русские символисты ловилиотголоски философии Ницше и Шопенгауэра. Однако они решительно отрицали своюпринципиальную зависимость от западноевропейской литературы. Они искали своикорни в русской поэзии – в книгах Тютчева, Фета, Фофанова, простирая своиродственные притязания даже на Пушкина и Лермонтова. Бальмонт, например,считал, что символизм в мировой литературе сущест­вовал издавна Символистамибыли, по его мнению, Кальдерон и Блейк, Эдгар По и Бодлер, Генрик Ибсен и ЭмильВерхарн. Несомненно одно: в русской поэзии, особенно у Тютчева и Фета, былизерна, проросшие в твор­честве символистов. А тот факт, что символистскоетечение, возникнув, не умерло, не исчезло до срока, а развивалось, вовлекая всвое русло новые силы, свидетельствует о национальной почве, об определенныхего корнях в духовной культуре России. Русский символизм резко отличался от за­падноговсем своим обликом – духовностью, разнообразием творческих единиц, высотой ибогатством своих свершений.
На первых порах, в девяностыегоды, стихи символистов, с их непри­вычными для публики словосочетаниями иобразами, часто подвергались насмешкам и даже глумлению. К поэтам-символистамприлагали назва­ние декадентов, подразумевая под этим термином упадническиенастрое­ния безнадежности, чувство неприятия жизни, резко выраженный инди­видуализм.Черты того и другого можно легко обнаружить у молодого Бальмонта – мотивы тоскии подавленности свойственны его ранним кни­гам, так же как демонстративныйиндивидуализм присущ начальным сти­хам Брюсова; символисты вырастали вопределенной атмосфере и во многом несли ее печать. Но уже к первым годамдвадцатого столетия симво­лизм как литературное течение, как школа выделился совсей определен­ностью, во всех своих гранях. Его уже трудно было спутать сдругими явлениями в искусстве, у него уже был свой поэтический строй, своиэстетика и поэтика, свое учение. 1900 год можно считать рубежом, когдасимволизм утвердил в поэзии свое особенное лицо – в этом году вышли зрелые,ярко окрашенные авторской индивидуальностью символистские книги: “TertiaVigilia” (“Третья стража”) Брюсова и “Горящие здания” Бальмонта.
На чем же настаивали символисты,что лежало в основе их поэтики? В чем заключались их специфические взгляды?Символизм в литературе был движением романтиков, воодушевляемых философиейидеализма. Уже Мережковский в своем трактате объявил войну материалистическомумировоззрению, утверждая, что вера, религия – краеугольный камень че­ловеческогобытия и искусства. “Без веры в божественное начало,– пи­сал он,– нет на землекрасоты, нет справедливости, нет поэзии, нет сво­боды”.
Огромное влияние на русскихсимволистов оказал философ и поэт Владимир Соловьев. В его учении было заложеноидущее от древнегрече­ского Платона представление о существовании двух миров –здешнего, земного, и потустороннего, высшего, совершенного, вечного. Земная дей­ствительность– только отблеск, искаженное подобие верховного, запре­дельного мира, и человек– “связующее звено между божественным и природным миром”. В своей мистическойрелигиозно-философской прозе и в стихах Вл. Соловьев звал вырваться из-подвласти вещественного и временного бытия к потустороннему – вечному ипрекрасному миру. Эта идея о двух мирах – “двоемирие” – была глубоко усвоена символистами.Ее особенно развивало и второе поколение символистов – младосимволисты (их даженазывали “соловьёвцами”), выступившие на литератур­ной арене в самом началенового века, в 1903–1904 годах. Среди них ут­вердилось и представление о поэтекак теурге, маге, “тайновидце и тайнотворце жизни”, которому дана способностьприобщения к потустороннему, запредельному, сила прозреть его и выразить всвоем искусстве. Символ в искусстве и стал средством такого прозрения и приобщения.Символ (от греческого symbolus – знак, опознавательная примета) в художествеесть образ, несущий и аллегоричность, и свое вещественное наполнение, иширокую, лишенную строгих границ, возможность истолкования. Он таит в себеглубинный смысл, как бы светится им. Символы, по Вячеславу Иванову,– это“знамения иной действительности”. “Я не символист,– го­ворил он,– если словамои равны себе, если они – не эхо иных звуков, о которых не знаешь, как о Духе,откуда они приходят и куда уходят”. “Создания искусства,– писал Брюсов,– этоприотворенные двери в Веч­ность”. Символ, по его формуле, должен был “выразитьто, что нельзя про­сто “изречь”. Поэты-символисты, утверждает Бальмонт, “овеяныдуновениями, идущими из области запредельного”, они – эти поэты – “пресоздаваявещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром ипроникают в его мистерии”. В поэзии символистов укоренялся не всем доступный,достаточно элитарный, по выражению Иннокентия Анненского, “беглый язык намеков,недосказов” – “тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснитьвсего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языкене найдешь и слова”. Появились даже, начиная со стихотворении Вл. Соловьева,целые гнезда слов-символов, слов-сигналов (“небо”, “звезды”, “зори”, “восходы”,“ла­зурь”), которым придавался мистический смысл.
Позднее Вячеслав Иванов, дополнилтолкование символа: символ до­рожит своей материальностью”, “верностью вещам”,говорил он, символ “ведёт от земной реальности к высшей” (a realibus ad realiora)”;Иванов даже применял термин – “реалистический символизм”.
Символисты заняли свое место врусском искусстве в эпоху, когда социальная действительность в России да и вовсей Европе была до чрез­вычайности зыбкой, чреватой взрывами и катастрофами.Резкие классо­вые противоречия, вражда и столкновения держав, глубокий духовныйкризис общества подспудно грозили небывалым потрясением. Ведь на эти роковыедесятилетия падает русская революция 1905 года и разразившая­ся через девятьлет мировая война, а затем две революции 1917 года в России. И Брюсов, и Блок иАндрей Белый чувствовали всеобщее неблагополучие и близость катаклизма снеобычайной остротой. Можно сказать, что символисты жили с ощущением грядущейвселенской беды, но вместе с тем – в духе соловьёвских мистических теорий – ониждали и жаждали некоего обновления (“преображения”) всего человечества. Этопреображение рисовалось им в космических масштабах и должно было бытьдостигнуто через соединение искусства с религией.
Религиозную подоплеку искусства,признавали почти все символисты. Особенно отчётливо это проявилось умладосимволистов, у “теургов”. “Смысл искусства только религиозен”,– утверждалАндреи Белый. Споря с Брюсовым, который рассматривал символизм лишь как школуискусства, Белый настаивал на творящей, преобразующей; духовной роли символиз­ма”,видя в нём “революцию духа”. Символизм – не школа стиха, возра­жал, он Брюсову“а новая жизнь и спасение человечества”. Со своей уто­пической теорией “новогорелигиозного сознания”, теорией “Третьего за­вета”, которая разумела как цельнекое слияние античного язычества и христианства, выступал Мережковский,концепцию “соборности” пропове­довал в своих статьях Вячеслав Иванов. “Религияесть прежде всего чув­ствование связи всего сущего и смысла всяческой жизни”,–говорил он. Ему вторил близкий по религиозным исканиям русский философ С.Булгаков, писавший в 1908 году: “Вера в распятого бога и егоевангелие...– полная, высочайшая и глубочайшая истина о человеке и его жизни”.Младосимволисты, в частности Андрей Белый, в начале двадцатого века дажепережили полосу тревожного ожидания “конца света”, космической ката­строфы,полагая, что она уже “при дверях”. Они видели ее знаки в сильном свечения зорьи закатов над Москвой, объясняющееся пылью, которая носилась тогда в земнойатмосфере после извержения, вулкане на острове Мартинике. Читая замечательноестихотворение Брюсова “Конь Блед”, мы должны помнить эти таинственные веяния.На такие эсхатологические, т.е. предполагавшие близкое и катастрофическоерешение судеб мира, настроения молодых поэтов-мистиков, возможно,воздействовала и гипотеза тепловой смерти вселенной, которую в ту порувыдвигали учёные. Символисты вообще были склонны мистически осмысливать фактысобственного быта и творить из них своеобразные мифы.
Приход “второй волны” символистовпредвещал возникновение противоречий в символистской лагере. Именно поэты“второй волны”, младосимволисты, разрабатывали теургические идеи. Трещинапрошла прежде всего между поколениями символистов – старшими, “куда входили,кроме Брюсова, Бальмонт, Минский, Мережковский, Гиппиус, Сологуб, и младши­ми(Белый, Вячеслав Иванов, Блок, С. Соловьев). Революция 1905 года, в ходекоторой символисты заняли отнюдь не одинаковые идейные позиции, усугубила ихпротиворечия. К 1910 году между символистами обозначился явный раскол. В мартеэтого года сначала в Москве, зятем в Петербурге, в Обществе ревнителей художественногослова, Вячеслав Иванов прочитал свой доклад “Заветы символизма”. В поддержкуИванова выступил Блок, а позднее и Белый. Вячеслав Иванов выдвигал, на первыйплан как глав­ную задачу символистского движения его теургическое воздействие,“жизнестроительство”, “преображение жизни”. Брюсов же звал теургов бытьтворцами поэзии и не более того, он заявлял, что символизм “хотел быть и всегдабыл только искусством”. Поэты-теурги, замечал он, клонят к тому, чтобы лишитьпоэзию ее свободы, ее “автономии”. Брюсов все решитель­нее отмежевывался отивановской мистики, за что Андрей Белый обвинял его в измене символизму.Дискуссия символистов 1910 года многими была воспринята не только как кризис,но и как распад символистской школы. В ней происходит и перегруппировка сил, ирасщепление. В десятых годах ряды символистов покидает молодежь, образуяобъединение акмеистов, про­тивопоставивших себя символистской школе. Шумновыступили на лите­ратурной арене футуристы, обрушившие на символистов граднасмешек и издевательств. Позднее Брюсов писал, что символизм в те годы лишилсядинамики, окостенел; школа “застыла в своих традициях, отстала от темпа жизни”.Окончательное падение символистской школы историки литера­туры датируютпо-разному: одни обозначают его 1910 годом, другие– началом двадцатых. Пожалуй,вернее будет сказать, что символизм как течение в русской литературе исчез сприходом революционного 1917 года.
Историческое значение русскогосимволизма велико. Символисты чутко уловили и выразили тревожные, трагическиепредощущения соци­альных катастроф и потрясений начала нашего столетия. В ихстихах за­печатлен романтический порыв к миропорядку, где царили бы духовнаясвобода и единение людей. Лучшие произведения корифеев русского сим­волизманыне представляют собой огромную эстетическую ценность. Сим­волизм выдвинултворцов-художников всеевропейского, мирового мас­штаба. Это были поэты ипрозаики и одновременно философы, мыслители, высокие эрудиты, люди обширныхзнаний. Бальмонт, Брюсов, Анненский, Сологуб, Белый и Блок освежили и обновилипоэтический язык, обогатив формы стиха, его ритмику, словарь, краски. Они какбы привили нам но­вое поэтическое зрение, приучили объемнее, глубже,чувствительнее вос­принимать и расценивать поэзию.
Еще в трактате 1893 годаМережковский отмечал “три главных эле­мента нового искусства: мистическоесодержание, символы и расширение художественной впечатлительности”. “Лелеятьслово, оживлять слова забытые, но выразительные, создавать новые для новыхпонятий, забо­титься о гармоничном сочетании слов, вообще работать надразвитием словаря и синтаксиса,– писал Брюсов,– было одной из главнейших за­дачшколы”. Сама образность символистов была новой для русской поэ­зии и открываладля поэтов позднейшей поры возможность творческих поисков и проб. “В наши дни,–поучал уже после Октября, в двадцатых годах, М. Горький молодых литераторов,–нельзя писать стихи, не опи­раясь на тот язык, который выработан Брюсовым,Блоком и др. поэтами 90–900 гг.”
Постулаты символизма отнюдь ненивелировали его творцов; они были людьми яркой индивидуальности: у каждого впоэзии свой тембр голоса, своя палитра красок, свой облик. Певучий Бальмонт,первым из символи­стов достигший всероссийской известности и славы;многогранный, с ли­тыми бронзовыми строфами, Брюсов, наиболее земной, наиболеедалекий от мистики, наиболее реалистический по духу среди своих собратий; доболезненности тонкий психолог, созерцатель Иннокентий Анненский; мя­тущийсяАндрей Белый, создавший замечательную книгу стихов о зады­хающейся в годыреакции после девятьсот пятого года России “Пепел” и романы “Серебряный голубь”и “Петербург”; мастер горестных в своей музыкальности стихов, автор “Мелкогобеса” Сологуб; многомудрый Вячеслав Иванов, “ловец человеческих душ”, знатокЭллады, неиссякаемый источник изощренных теорий; Александр Блок, с годамиставший нацио­нальным поэтом, нашей гордостью,– Блок, чья поэзия – и печальная,и полная светлой любви песнь о родине, и повесть о своих пожизненных духовныхпутях и блужданиях.
У символизма была широкаяпериферийная зона: немало крупных поэ­тов примыкало к символистской школе, нечислясь ее ортодоксальными адептами и не исповедуя ее программу. Назовем хотябы Максимилиана Волошина и Михаила Кузмина. Воздействие символистов былозаметно и на молодых стихотворцах, входивших в другие кружки и школы.
С символизмом прежде всего связано понятие“серебряный век” рус­ской поэзии. При этом наименовании как бы вспоминаетсяушедший в про­шлое золотой век литературы, время Пушкина. Называют время рубежадевятнадцатого-двадцатого столетий и русским ренессансом. “В России в началевека был настоящий культурный ренессанс,– писал философ Бер­дяев.– Толькожившие в это время знают, какой творческий подъем был у нас пережит, какоевеяние духа охватило русские души. Россия пережи­ла расцвет поэзии и философии,пережила напряженные религиозные ис­кания, мистические и оккультныенастроения”. В самом деле: в России той поры творили Лев Толстой и Чехов,Горький и Бунин, Куприн и Леонид Андреев; в изобразительном искусстве работалиСуриков и Врубель, Ре­пин и Серов, Нестеров и Кустодиев, Васнецов и Бенуа,Коненков и Рерих; в музыке и театре – Римский-Корсаков и Скрябин, Рахманинов иСтравин­ский, Станиславский и Коммисаржевская, Шаляпин и Нежданова, Соби­нов иКачалов, Москвин и Михаил Чехов, Анна Павлова и Карсавина.
Далее я приведу некоторые характерные особенностистихов Бальмонта.
Стихи Бальмонта,семантика которых всегда подчинена музыкальному принципу, часто являются лишьигрой звуков (начальные строки из стихотворения “Песня без слов”– “ Ландыши. Лютики.Ласки любовные. Ласточки лепет. Лобзанье лучей ”), достигающей порой  большойвиртуозности (“Чёлн томленья”).ЧЁЛН ТОМЛЕНЬЯ
Вечер. Взморье. Вздохи ветра.
Величавый возглас волн.Близко буря. В берег бьётся
Чуждый чарам чёрный чёлн.
 
Чуждый чистым чарам счастья,
Чёлн томленья, чёлн тревог
Бросил берег, бьётся с бурей,
Ищет светлых снов чертог.
 
Мчится взморьем, мчится морем,
Отдаваясь воле волн.
Месяц матовый взирает,
Месяц горькой грусти полн.
 
Умер ветер. Ночь чернеет.
Ропщет море. Мрак растёт.
Чёлн томленья тьмой охвачен.
Буря воет в бездне вод.
В поэзии Бальмонта широко используется приёмповторения, диктуемый не столько смыслом стиха, столько его звучанием:
Я –внезапный излом,
Я –играющий гром,
Я – прозрачныйручей.
Я – длявсех и ничей.
В конце хочется добавить, мне бы не хотелось чтобыу того кто прослушал (прочитал) этот проект сложилось мнение, что символизм – течениеисключительно художественное, сравнительно далёкое от общественной жизни и борьбы.
Список используемой литературы:
1.   ПьяныхМихаил Фёдорович “Серебряный век”, Л: Лениздат 1991г.
2.  Банников Николай Васильевич “Серебряный век русской поэзии” М: Просвещение1993 г.
3.  “Серебряный век: поэзия” М: АСТ Олимп 1996г.