/>
Реферат
Тема: Проблемавремени и пространства в романе М.Булгакова “Мастер и Маргарита”.
Ученик 11вкласса
Койков Роман
2002г Киров.
План:
I. “Литература и революция”
II. Мастер и его время.
1. Полемика с Троцкимо художественном мастерстве и Мастерах.
2. Изменения“московского народонаселения” и разгар “великого перелома”.
3. “Творческийсоюз” МАССОЛИТ модель писательского общества Москвы.
4. Мир вечныхчеловеческих ценностей Мастера.
III. Мастер и нашевремя.
IV. Вечна душаМастера.
РоманБулгакова “Мастер и Маргарита”, как и все великие, вечные книги человечества,посвящён всесилию и непобедимости любви. Но не будем забывать того, что писалсяон во времена, когда господствующей силой в обществе, в стране и мире быланенависть. Ненависть классовая и национальная, революционная и религиозная,общественная и личная…
Нетсомнения, что Булгаков в 1923-1924 годах читал самую яркую, самую известную исамую влиятельную критическую книгу того времени – “Литература и Революция”Троцкого. Вряд ли мимо М. Булгакова прошли процитированные Троцким слова Блока:“Большевики не мешают писать стихи, но они мешают чувствовать себя мастером…Мастер тот, кто ощущает стержень всего своего творчества и держит ритм в себе”.Высказывание это, по-видимому, так поразило или задело Троцкого, что онпочувствовал прямо-таки обязанность высказаться по этому поводу,прокомментировать слова великого поэта, «надорвавшегося» нареволюции. И вот Троцкий объясняет, почему в этом высказывании Блока содержитсяне только “внутренняя вероподобность” и “значительность” фразы, но ибезусловная истина. “Большевики, — заявляет Троцкий от имени партии, членомПолитбюро ЦК которой он в то время состоял, — мешают чувствовать себя мастером,ибо мастеру надо иметь ось органическую, бесспорную в себе, а большевикиглавную-то ось и передвинули”. “Никто из попутчиков революции — а попутчикомбыл и Блок, и попутчики составляют ныне очень важный отряд русской литературы — не несёт стержня в себе, и именно поэтому мы имеем только подготовительныйпериод новой литературы, только этюды, наброски и пробы пера — законченноемастерство, с уверенным стержнем в себе, ещё впереди”. Целая концепция “новойлитературы” держалась у Троцкого на обыгрывании блоковского высказывания.
Кажется,всё творчество Булгакова было призвано опровергнуть высокопарную сентенциюТроцкого. Булгаков был глубоко убеждён, и драматургия его, и романы, и повести,и рассказы суть явления именно “законченного мастерства”, а не “этюды, наброскии пробы пера”. Булгаков не верил, а твёрдо знал, что он-то, безусловно “несёт”в себе “стержень”, неколебимую “ось”, вокруг которой вращается не только еготворчество, но и вся его загубленная жизнь.
Булгаковне сомневался в том, что никакой главной оси — ни в природе, ни в обществе, нив частной жизни личности — не “передвинули”. И роман “Мастер и Маргарита”содержит в себе спор и полемику не только с рассуждениями Троцкого охудожественном мастерстве и Мастерах, но и с самим исходным высказыванием Блока.Большевики исключительно мешали Булгакову писать, печатать, ставить на сценеили в кино свои произведения, но они не мешали ему (да и не могли преуспеть вэтом) чувствовать себя Мастером.
Многозначителенконец романа “Мастер и Маргарита”. Незадачливый пролетарский поэт ИванБездомный, “интеллигент”, только “вышедшей из народа” (ещё недавно собиравшийсядаже Канта отправить на Соловки на исправительные работы – “годы на три” — зашестое доказательство существования Бога), становится в результате всех сюжетныхпертурбаций профессором истории. В этом отношении Иван Бездомный — значительныйпрогресс “нового человека” по сравнению с Полиграфом Полиграфовичем Шариковым,который воспринимает как личное для себя оскорбление предложение профессораПреображенского “поучиться хоть чему-нибудь”.
Привсём своём высоком трагизме роман “Мастер и Маргарита” оптимистичнее “Собачьегосердца”. Покидая этот бренный мир, Мастер оставляет в нём своего ученика,который видит те же сны, что и он, бредит теми же образами мировой истории икультуры, разделяет его философские идеи, верует в те же идеалы всемирного,общечеловеческого масштаба...
УченикМастера, его идейный преемник и духовный наследник, ныне “сотрудник Институтаистории и философии” Иван Николаевич Понырев, “всё знает и понимает” — и вистории, и в мире, и в жизни. “Он знает, что в молодости он стал жертвойпреступных гипнотизёров, лечился после этого и вылечился”. Теперь он и самМастер. Булгаков показал, что обретение интеллигентности происходит черезнакопление знаний, через напряжённую интеллектуальную, шире — душевную работу,через усвоение культурных традиций человечества, через избавление от чар“чёрной магии преступных гипнотизёров”. Значит, даже такое “штучное” явлениекультуры, как мастерство, подлежит творческой преемственности, не уничтожаетсяв апокалиптические времена “мировых катастроф”.
Герои“Мастера и Маргариты” — все без исключения, от мала до велика — вырвались напростор вечности и очутились в бесконечном пространстве мировой истории. И этосвидетельствует о том, что ни какие могущественные силы не властны над тем, ктонесёт “в себе” свою “ось”, свой неповторимый нравственный и идейный “стержень”,кто является хозяином своих помыслов и своего дела, кто владеет мастерством.Мастер живет в мире без социальных, национальных и временных границ. Егособеседниками являются Иисус Христос, Кант, Гёте. Он современник и собеседникбессмертных, ибо он — равный с ними.
Каки предшествовавшие роману фантастические повести, “Мастер и Маргарита” — произведение, в котором тоже сплавлены в нерасторжимое единство реальность ифантастика. Но фантастика здесь выполняет качественную роль. Она не столькосредство испытания действительности в экстремальной ситуации или условнаядеформация её гипотетическим допущением. Мир фантастических образов исверхъестественных сил в романе — прорыв через тонкую плёнку суетнойповседневности, через мелочи текущей современности грозных и неумолимых чертВечности, истинного, а не призрачного бытия, в котором того не подозревая,находятся до времени все без исключения булгаковские персонажи. НедаромБулгаков говорил о себе: “Я – мистический писатель”.
Вромане реально представлена Москва, её коммунально-бытовой илитературно-театральный мир, так хорошо знакомый Булгакову. Для современниковбыли узнаваемы гонители Мастера — бдительные критики булгаковских пьес,повестей и рассказов, воюющие тем же орудием, что и сам Мастер — словом. Желаяподдержать Мастера, Маргарита отнесла в редакцию газеты отрывок из романа, и онбыл напечатан. Удары посыпались градом. Мастера обвиняли в том, что он “сделалпопытку протащить в печать апологию Иисусу Христу”, назвали “воинствующимстарообрядцем”. И всё это — на основании одного отрывка из художественноготекста, законы которого (законы искусства) не позволяют идентифицировать автораи его героев.
Однакодля критиков Мастера не существует разницы между жизнью и художественнымтекстом, между искусством и не искусством: они глухи к вечному, нетленному, онипогружены в политическую суетню и трескотню. Занимаясь искусством слова, вершасвой неправедный суд над художниками, над Мастером, они заняты не своим делом,- но им недоступно понимание этого. Вот так с помощью слова в сознаниечитателей, не имевших возможности прочитать роман целиком, настойчивовнедрялась недобросовестными окололитературными дельцами мысль о вредных,враждебных помыслах автора идеях его произведения.
Итог:Мастер затравлен, первое же столкновение с литературным миром приводит его всумасшедший дом, где он и погибает. Судьба, типичная для Мастера, живущего не владах с окружающим миром, вопреки ему, по своей собственной, внутреннесвободной логике… В отличие от своего персонажа, романного Мастера, Булгаковвсю жизнь боролся за свои произведения, пытался пробиться к читателю и зрителю,пока оставался в сознании, диктовал и редактировал текст своего главногопроизведения.
Насвоём знаменитом сеансе “чёрной магии” на сцене Варьете Воланд размышляет отом, изменилось ли за последние десятилетие “московское народонаселение”. Онотмечает технический и научный прогресс, современный облик города, появлениеновых видов транспорта, говорит, что “горожане сильно изменились внешне”.Однако, “гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?”Своего рода тестирование, которое проводит Воланд при помощи “чёрной магии”(сыплющиеся с потолка червонцы, за которыми начинается охота; раздача модныхвещей; публичная казнь конферансье Бенгальского, которому буквально “отрываютголову”, и затем чудесное его “прощение” с приживлением головы на прежнее место(своего рода игра страстями публики – расчёт то на свирепость толпы, то на еёжалостливость и т. д.), убеждает его, а вместе с ним и читателей романа, чтолюди мало изменились, что они вообще мало меняются, несмотря на все коллизииистории: “Ну что же они — люди как люди. Любят деньги, но это всегда было…Человечество любит деньги, из чего бы те не были сделаны, из кожи ли, из бумагили, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногдастучится в их сердцах… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних…квартирный вопрос только испортил их...”.
Квартирныйвопрос действительно оказался одним из самых важных. Как не уплотняли таких,как Персиков или Преображенский, квартир всё-таки не хватало. Друг МастераАлоизий Могарыч очень хотел “переехать в его комнаты” (от того и стал другом) ипотому, “прочитав статью Латунского о романе, написал на него (Мастера) жалобус сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу...”.
Воланд- то постоянное зло, которое необходимо для существования добра и вечнойсправедливости в мире. Такова диалектика исторического развития и человеческогопознания — с “древа добра и зла”. Воланд олицетворяет вечность, бесконечностьвремени, которое всех рассудит, всё расставит по местам, каждому воздаст позаслугам. То, что “однажды весною, в час небывалого жаркого заката, в Москве,на Патриарших прудах” появился Воланд, определивший весь ход действиямосковских сцен романа, в которых он со своей свитой оказывается в человеческомоблике современников Булгакова конца 1920-х годов, раскрывает глубинный смыслпроисходящего.
ПоявлениеВоланда в самый разгар “великого перелома”, а затем и Большого террора — этопопытка спроецировать время, бесконечное, справедливое время, на всехучастников события – в романе Булгакова и за его пределами, в самой жизни. Этопопытка осуществить справедливость — поверх страшных реальностей эпохи, вневремени и пространства. Фантастические картины романа Булгакова – это, преждевсего суд времени, суд истории.
Судвечности, вершимый Воландом, просвечивает всех персонажей романа, и становитсяясно, кто из них выдерживает этот ослепительно яркий свет, а кто начинаеткорчиться, таять, исчезать уже при первых проблесках вечности… Среди тех.кто, безусловно, оправдан судом вечности — Мастер. Судьба его очевидным образомсвязана с героем его романа Иешуа Га-Ноцри, исторической ипостасьюевангельского Иисуса. Мастера и его героя связывают и их “бездомность”,“бесприютность” (Мастер теряет свою квартиру), и травля, заканчивающаяся вобоих случаях доносом и арестом, и предательство (Алоизий Могарыч — явныйаналог Иуды из Кариафа), и тема тюрьмы — казни (пребывание Мастера в клиникеСтравинского сопоставимо с пленением Иешуя), и мотив Ученика (Бездомный,который становится, как и Мастер, историком-профессионалом, — смысловаяпараллель Левия Матвея, последователя и летописца Иешуа).
Булгаковсознательно, подчас демонстративно, подчёркивает автобиографичность своегоМастера. Остановка травли, полное отрешение от литературной и общественнойжизни, отсутствие средств к существованию, постоянное ожидание ареста,сыплющиеся градом статьи-доносы, преданность и самоотверженность любимойженщины, сопоставимая лишь гётевской Гретхен-Маргаритой бессмертного“Фауста”… Почти буквальное совпадение того, как Мастер оценивает своёположение, говоря Бездомному: “Я нищий” — и Маргарите: “… со мною будетнехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибла вместе со мной” — с тем, какхарактеризовал собственную судьбу Булгаков в письме к Правительству: “… у меня(...) налицо, в данный момент, — нищета, улица и гибель”.
СудьбаМастера-Булгакова закономерна: в “стране победившего социализма” люди, стоящиеу власти, делают всё, чтобы художник, учёный, мыслитель, инженер — каждыйпо-своему — перестали чувствовать себя мастерами своего дела, изо всех силмешают им — не, сколько даже писать, “творить, выдумывать, пробовать”, скольковидеть смысл и значение своего творчества, сознавать себя исполнителямисобственной миссии в обществе, а не какого-то запланированного свыше“социального заказа”.
Неслучайно именно Мастеру нет места в этом мире ни как писателю, ни какмыслителю, ни как человеку, в то время как МОССОЛИТ и ресторан “Дом Грибоедова”переполнены людьми, именующими себя писателями, их жёнами и иными, ещё менее причастнымик литературе лицами.
Среди“последних похождений” Бегемота и Коровьева – посещение ресторана писательского“Грибоедова”. “Вы — писатели?” — спросила гражданка, которая в толстуюконторскую книгу записывала входящих в ресторан — “неизвестно для какихпричин”, “Ваши удостоверения?” – “… Какие удостоверения?” — спросил Коровьев,удивляясь”; “чтобы убедиться в том, что Достоевский — писатель, неужели женужно спрашивать у пего удостоверение?” — продолжил он. – “Да возьмите вы любыхпять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь,что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-тоникакого не было!” — “Ваши удостоверения, граждане, — сказала гражданка”. –“Помилуйте, это, в конце концов, смешно, — не сдавался Коровьев, — вовсе неудостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Почём вы знаете,какие замыслы роятся в моей голове?”. Больное общество, где определяют,является ли тот или иной человек писателем, по клочку картона, что в переплёте издорогой кожи, коричневый, “с золотой широкой каймой”. Возможно, поэтому навопрос Бездомного: “Вы — писатель?” — “Гость потемнел лицом и погрозил Иванукулаком, потом сказал: — “Я — мастер...”. Зато совершенно беспрепятственнопопадают в “Грибоедов” члены МАССОЛИТа – “одной из крупнейших московскихлитературных ассоциаций”, среди них поэты — Рюхин и Бездомный, критикиЛатунский и Лаврович, гонители Мастера.
Своеобразноймоделью общества является в романе Булгакова “творческий союз” МАССОЛИТ — легкоузнаваемый гибрид РАППа конца 20-х — начало 30-х годов и более позднего Союзасоветских писателей (как оказалось прямой преемник РАППа по всем основнымвопросам, такая же бюрократическая, принципиально нетворческая организация).Так называемый творческий процесс в МАССОЛИТе развивается по “плану”: хочешьнаписать рассказ или новеллу — получай “полнообъёмный творческий отпуск” на двенедели; хочешь написать роман или трилогию — бери такой же отпуск, но “доодного года”. Можно, как выясняется, что-то написать, даже взяв “однодневнуютворческую путёвку”. Определены и лучшие “творческие места”: Ялта, Суук-Су,Боровое и т.п. Но в эту дверь очередь (“не чрезмерная, человек в полтораста”).Будучи членом МАССОЛИТа, можно решать не только “творческие” проблемы, но и квартирные,и дачные, и продовольственные… Чем выше (нет, не талант) административныйпост, тем быстрее и удачнее решаются все проблемы. В самой аббревиатуре“МАССОЛИТ” есть что угодно, но не родство с литературой: Главлит, Массока, Мапп(как часть РАППа или ВОАППа), Пролеткульт и т.п.
Изтрёх тысяч ста одиннадцати членов МАССОЛИТа на страницы булгаковского романапопадают от силы десятка два. Но ни один из них не занят литературой, да ивообще неизвестно, занимается ли каким-нибудь творчеством. Одни как “флибустьер”Арчибальд Арчибальдович, беллетрист Петраков-Суховей, некие Амвросий и Фома, ипрочие — завсегдатаи грибоедовского ресторана, который не только славится навсю Москву “качеством своей провизии”, но и отпускает её массолитовцам “посамой сходной, отнюдь не обременительной цене” (писательскийспецраспределитель). Другие же заседают в Правлении. Такова, например, “тайнаявечеря” двенадцати апостолов МАССОЛИТа в ожидании своего вождя и учителяБерлиоза (уже обезглавленного трамваем).
Вседвенадцать как на подбор: беллетрист Бескудников, поэт Двубратский, московскаякупеческая сирота Настасья Лукинишна Непремнова, пишущая батальные морскиерассказы под псевдонимом “Штурман Жорж”, автор популярных скетчей Загривов,новеллист Иероним Поприхин, критик Абабков, сценарист Глухарев, просто Денискини Квант… Они страдают от “духоты”: “ни одна свежая струя не проникла воткрытые окна”. Кроме того, всем досаждала своими соблазнительными запахамиресторанная кухня, “и всем хотелось пить, все нервничали и сердились”. Занятыони тем, что распределяют в своём воображении писательские дачи в литературномпосёлке Перелыгино и обсуждают, кому они могут достаться. Всем ясно, чтодостанутся дачи “наиболее талантливым”, т.е. “генералам”. По этому поводу“назревало что-то вроде бунта”. Делёжка материальных благ и привилегий, а также“здоровая и вкусная пища” по дешёвке — вот и всё, чем заняты умы и сердца“инженеров человеческих душ”, наводнивших “Грибоедов” на его двух этажах — первом, ресторанном, и втором, кабинетном.
Невежественныйпролетарский поэт-массолитовец Иван Бездомный по своей дремучести и написалзаказанную ему антирелигиозную поэму. Бездомный — поэт сродни вышедшему избездомных псов псевдочеловеку Шарикову. Та же агрессивность и злобность, то жевоинствующее неверие и презрение к знаниям, та же политическая бдительность.Только Шариков – кошкодав, а не поэт. “Ну, вы, конечно, человек девственный”, — говорит Мастер Бездомному; и ещё раз — ”… ведь, я не ошибаюсь, вы человекневежественный?” “Неузнаваемый Иван” легко соглашается с пришельцем:“Бесспорно”. Вообще встреча с вечностью в образе Воланда, а затем в сумасшедшемдоме — в лице Мастера совершенно перерождают незадачливого поэта. Послевнезапной просьбы Мастера “не писать больше” стихов Иван торжественно обещает иклянётся в этом. Он расстаётся со своей литературной профессией с чувствомнескрываемого облегчения, даже освобождения. “Хороши ваши стихи, скажите сами?”- спрашивает Бездомного Мастер. – “Чудовищны!” — вдруг смело и откровеннопроизнёс Иван”. Впрочем, критическое к себе и своей деятельности отношениеисповедует уже “новый Иван”", то и дело возражающий “ветхому, прежнемуИвану”.
Однаков глубине души и “прежний Иван”, и его коллеги по пролетарской поэзии сознают,что никакие они не поэты и не писатели.
Подстать “ветхому Ивану” Рюхин, или “Сашка-бездарность”, как говорит о нёмБездомный. Характеристика, которую в клинике Стравинского даёт Бездомный “братупо литературе” Рюхину, и обидна, и резки, и политически небезопасна: он и“первой среди идиотов”, и “балбес”, и “типичный кулачок по своей психологии”,“притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария”, “а вы загляните кнему внутрь — что он там думает… вы ахнете! — и Иван Николаевич зловещерассмеялся”. Рюхину, конечно, не весело. Первая его реакция: “Это он мне вместоспасибо!,… за то, что я принял в нём участие! Вот уж, действительно, дрянь!”“Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что он отогрел у себяна груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на проверку злобнымврагом”, т.е. действительно был “красен” во всех смыслах, включая,политический. Но на пути домой после “посещения дома скорби” Рюхиным овладеваеттяжёлое горе. “И горе не в том, что они (слова, брошенные Бездомным в лицо ему)обидные, а в том, что в них заключается правда”.
“Отравленныйвзрывом неврастении”, пролетарский поэт переносит часть своего озлобленного иунылого настроения на окружающий мир. В поле его зрения случайно попадаетпамятник Пушкину, и уже Пушкин становится объектом зависти и брюзжаниямассолитовца: “Вот пример настоящей удачливости ..., какой бы шаг он ни сделалв жизни, что бы ни случилось с ним, всё шло ему на пользу, всё обращалось к егославе! Но что он сделал? Я не постигаю… Что-нибудь особенное есть в этихсловах: “Буря мглою...?” Не понимаю!.. Повезло, повезло! — вдруг ядовитозаключил Рюхин (...) — стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробилбедро и обеспечил бессмертие...” Вот вершина понимания, достигаемая членомМАССОЛИТа. Но на дне опустошаемого им в грибоедовском ресторане графинчика сводкой только одна мысль, которую не может заслонить даже бессильная ненавистьк счастливчику Пушкину: “исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можнотолько забыть”.
Другоедело — заказчик поэмы о Христе, председатель правления МАССОЛИТа, редактортолстого художественного журнала — Михаил Александрович Берлиоз,“однофамильцем” которого является композитор (по словам Ивана Бездомного).Критический разбор неудачного атеистического опуса Бездомного, которымзанимается Берлиоз в начале романа, на Патриарших прудах, выдаёт в нём умного ивесьма образованного. “… По мере того, как Михаил Александрович забирался вдебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь оченьобразованный человек, — поэт узнавал всё больше и больше интересного иполезного...”. Да и Мастер о Берлиозе говорит, что он человек “начитанный” и“очень хитрый”. Берлиозу, с его “громким” именем, положением, умом, познаниями,много дано, по сравнению с убогим Бездомным и Рюхиным, в то время как онсознательно подлаживается под уровень презираемых им поэтов- рабочих.
Водной “связке” с Берлиозом оказываются критики Латунский и Лаврович. В отличиеот Бездомного, они знают, что и как должно быть написано. Это литературныечиновники высокого ранга, “генералы”, — как называют их в “Грибоедове”подчинённые и тайные завистники. Лаврович “один в шести” (имеются в видукомнаты на даче в Перелыгино), “и столовая дубом обшитая”! Чтобы получить такуюдачу — их всего-то двадцать две, да ещё строятся семь! — надо выслужить, т.е.писать не то, что хочешь, а то, что положено, что велят. Пять окон на восьмомэтаже дома Драмлита принадлежат Латунскому… Этим критикам уже “уплочено” (какна печати, которой заверяет свою подпись на справке Бегемот), вот почему “что-тона редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчкеэтих статей (имеется в виду разгромные и доносительные рецензии на романМастера), несмотря на их грозный и уверенный тон. “Авторы этих статей, — Мастер, — говорят не то, что они хотят сказать, и (...) их ярость вызываетсяименно этим”.
Имногоучёный Берлиоз, и Мстислав Лаврович, и Ариман, и Латунский, и им подобныечувствуют себя совершенно своими среди бездомных и шариковых, рюхиных и рокков,бронских и прочих. Это литературные швондоры не только не препятствуютагрессивному невежеству неофитов человечества, но, напротив, всемерно емупотакают, искусно его используют и направляют. Эти люди, облечённые властью влитературном и журналистском мире, обделённые нравственностью, циничные ипрагматичные, равнодушны ко всему, кроме своей карьеры и приносимых еюдивидендов. Они жертвы и палачи одновременно. По их вина страшнее, шариковых:они наделены и интеллектом, и знаниями, и эрудицией, и хорошо отработаннойриторикой, — всё это сознательно поставлено на службу порочной, преступнойидее, подлинный смысл которой они хорошо понимают.
Идеологиот литературы и литераторы от политики, раздувшиеся от сознания своейисторической значимости и революционной нетерпимости, Берлиоз и его подручныепо МАССОЛИТу праздновали победу. И в этом была их ограниченность,недальновидность, слепота. Вместе с Мастером Булгаков был убеждён в том, чтогосподство серого ничтожества преходяще, что трубодурам “музыки революции” — несостоявшимся композиторам и поэтам — не удастся перехитрить разум истории.Вот одна из роковых слабостей Берлиоза, о которой говорится уже на первыхстраницах романа. “Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновеннымявлениям он не привык”. При встрече с неподвластной ему “чёрной магией” онбледнеет и “в смятении” думает: “Этого не может быть!..” Однако в том-то имистика жизни, что в ней происходит много “необыкновенного”, того, к чемукомандиры жизни и литературы “не привыкли”, чего, как они считают, “не можетбыть”. Это только кажется, что берлиозы управляют “жизнью человеческой и всемраспорядком на земле”. Посол вечности Воланд объясняет самонадеянному Берлиозуи его юному сподвижнику Бездомному: “Для того чтобы управлять, нужно,как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок.Как же может управлять человек, если он не только лишён возможности составитькакой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, втысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И в самомделе, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, вообразите, что вы, например,начнёте управлять, распоряжаться другими и собой, вообще, так сказать, входитево вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома лёгкого… тут иностранецсладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме лёгкого доставила емуудовольствие, — да, саркома, — (...) и вот ваше управление закончилось! (...) Ивсё это кончается трагически: тот, кто ещё недавно полагал, что он чем-тоуправляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, иокружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его впечи”. Предполагает Воланд и другой вариант развития событий, “ещё хуже”:вместо того, чтобы поехать на отдых в Кисловодск, человек “неизвестно почемувдруг возьмёт — поскользнется и попадёт под трамвай! Неужели вы скажите, чтоэто он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с нимкто-то совсем другой?”
ИБерлиоз, человек образованный, атеист, материалист, к тому же “не привыкший кнеобыкновенным явлениям”", почему-то “с великим вниманием слушалнеприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли началимучить его”. Он вдруг мистически почувствовал, понял, что судьба его ужерешена, вычислена, отмерена. Этот процесс, которым он не может и никогда несможет управлять, на который даже бессилен как-то повлиять. И автор — Булгаковне скрывает своего торжества: новоявленных “чародеев” и “магов”, управляющихобщественной и культурной жизнью по своему усмотрению, по своим далеко идущим планам,кажущихся со стороны всесильными и бессмертными, неуязвимыми и неостановимыми,поджидает “адова пасть”, от которой нет спасения. Все они, злодеи великие ималенькие, негодяи большого калибра и мелкие жулики, сами того не ведая, ужестоят перед судом истории, судом человеческой природы, совести — и обречены.
Ивот случилось нечто страшное и непоправимое, чего Берлиоз никак не могпредвидеть, хотя и был “очень хитрым” и просчитывал свои поступки на многоходов вперёд. Почва, на которой осторожный литератор и политик твёрдо, как емуказалось, стоял обеими ногами, в одночасье выскользнула из-под него (чемувиной, конечно, пролитое Чумой-Аннушкой масло). Берлиоз был выброшен на рельсы,где ему нашим, советским обычным трамваем (не паровозом истории!) отрезалаголову комсомолка в красной косынке. В системе образов булгаковского романаэпизод многозначительный, символичный. Всех, всех до одного берлиозов,кичащихся своей дьявольской властью и могуществом, поглотит “стихия” “чёрноймагии”, развязанная ими самими. Нет никакого сомнения, что раскручивавшийсяначиная с середины 1930-х годов маховик Большого террора Булгаков рассматривалкак рок возмездия: революция пожирала своих детей (нередко оставляя в сторонепрямых противников — в зрительном зале кровавого Театра истории).
Разгромв квартире Латунского, учинённый Маргаритой, тоже, по существу, действие сил,возглавляемых Воландом, князем тьмы. Маргарита-ведьма становится “частью тойсилы”, что “совершает благо”, соучаствуя во зле, и тем самым вершит справедливыйсуд. Сгорает в адском пламени змеиное гнездо МАССОЛИТа (давно подспудно тлевшеев своих недрах), — “Дом Грибоедова”, вместе со всеми бумагами, папками, делами.Возмездие ждёт Стёпу Лиходеева и Варенуху, Римского и Семплеярова, всех такназываемых руководителей культуры, беспрепятственно паразитирующих на этойчахлой ниве и занимающих в жизни не своё место.
Булгаковне надеялся образумить романом какого-нибудь Берлиоза или Латунского, СтёпуЛиходеева или Варенуху. Его роман изначально был рассчитан на иное поколениечитателей, может быть, второе или третье после него и его современников. Важнодругое: история отправляет берлиозов в небытие; как будто их и не было, какбудто кошмарный сон приснился и забыт под утро. И Воланд, это воплощениенепрерывно длящейся вечности, нерасторжимой взаимосвязи эпох, тысячелетий,торжественно провозглашает, обращаясь не только к мёртвому Берлиозу, но и ксотням, тысячам берлиозов живых, власть имущих: “Вы уходите в небытие, а мнерадостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие”. Чашей,обрамленной в золото, жемчуг и изумруды, становится череп — всё, что осталосьот головы самодовольного критика и вершителя литературных судеб. А “сладкийсок” жизни — кровь, превращающуюся в вино, даёт на балу у сатаны барон Майгель– “наушник и шпион”, “служащий зрелищной комиссии в должности ознакомителяиностранцев с достопримечательностями столицы (т.е., проще говоря, агент ОГПУ)– ещё один из когорты добровольных помощников дьявола, сил тьмы, обречённыхуйти в небытие.
Жизнь,история, искусство — это арена борьбы сил бытия и небытия, творчества иразложения, добра и зла, личностей и “серой толпы”. В своём дневнике(отобранном сотрудниками ГПУ при обыске в квартире писателя, возвращённом послеписем Сталину, затем уничтоженном автором, но чудом, сохранившемся в выпискахсотрудников Лубянки) Булгаков писал ещё в конце 1924 г., пытаясь схватитьтрагическую суть диалектики советской жизни (что отразилось впоследствии в его“московской прозе”): “Москва в грязи, всё больше в огнях — и в ней страннымобразом уживаются два явления: налаживание жизни и полная её гангрена. В центреМосквы, начиная с Лубянки, “Водоканал” сверлил почву для испытанияметрополитена. Это жизнь. Но метрополитен не будет построен, потому что длянего нет никаких денег. Это гангрена. Разрабатывают план уличного движения. Этожизнь. Но уличного движения нет, потому что не хватает трамваев, смехотворно — 8 автобусов на всю Москву. Квартиры, семьи учёные, работа, комфорт и польза — всё это в гангрене. Ничего не двигается с места, всё съела советскаяканцелярская, адова пасть. Каждый шаг, каждое движение советского гражданина — это пытка, отнимающая часы, дни, а иногда месяцы. Магазины открыты, Эго жизнь.Но они прогорают и это гангрена. Во всём так.”
Берлиози Швондер, Шариков и Рокк, Варенуха и Римский, Латунский и Алоизий Могарыч — все они “гангрена” на теле человечества. А Воланд со свитой, Мастер и егоМаргарита, обновлённый Иван, переставший быть поэтом и поборником пролетариата,- это жизнь.
Вмире “великих грешников”, чередой проходящих на “Великом балу у Сатаны”,кружащихся бесовским хороводом в МАССОЛИТе и в театре Варьете, в мире, где всёопределяется общественным положением человека, его низменными расчётами,протекционизмом, предательством, доносами, где царит строгая и несправедливаяиерархия, нет места Мастеру и его единомышленникам, нет места его роману инаселяющим его персонажам. Мастер, как и его герой Иешуа, — бунтарь, восставшийв одиночку против железных тисков иерархии, во имя нравственного закона, ипотому обречён на гибель, как и создатель нового нравственного учения в Иудее.
Мируформализма, бездушной бюрократии, корысти, безнравственных дельцов икарьеристов противостоит у Булгакова мир вечных человеческих ценностей:историческая правда, творческий поиск, совесть. Прежде всего — любовь. Любовьюжив Мастер. Любовью жив и Булгаков. Любовь проповедует и нищий пророк ДревнейИудеи — Иешуа Га-Ноцри.
“Замной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечнойлюбви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только замной, и я покажу тебе такую любовь!”
РоманБулгакова “Мастер и Маргарита, как и все великие, вечные книги человечества,посвящён всесилию и непобедимости любви. Но не будем забывать того, что писалсяон во времена, когда господствующей силой в обществе, в стране и мире быланенависть. Ненависть классовая и национальная, революционная и религиозная,общественная и личная… Всё, что было порождено ненавистью, — сгорело,рассыпалось прахом, ушло в небытие. Рукописи же, вдохновлённые любовью,прославляющие любовь, увлекающие за собой порывом любви, неуничтожимы, вечны.
Поистине,как сказал однажды Воланд, обращаясь к Мастеру, — “рукописи не горят”. Лишённыйсвоего читателя, обречённый не быть, писатель Булгаков жил любовью жены — ЕленыСергеевны Булгаковой — и верой в высший суд, суд времени.
Какистинный Мастер, Булгаков и его роман принадлежали вечности. Понимание этогобыло так же недоступно многим современникам писателя, как и недоброжелателямего Мастера. История донесла до нас две фразы, красноречиво свидетельствующие отом. Одну записала в своём дневнике сестра Елены Сергеевны Булгаковой, О. С.Бокшанская. В 1946 году, выступая перед коллективом МХАТа, Вс. Вишневский,давнишний враг Булгакова, превозносил историческое значение постановление ЦКВКПб о журналах “Звезда” и “Ленинград” и доклад о них Жданова. Для вещейубедительности драматург-рапповец процитировал фразу Сталина: “Наша сила в том,что мы и Булгакова научили на нас работать”. Вождь жестоко заблуждался: ничемубольшевики Булгакова не научили; ни в чём сила их не подтвердилась.
Другуюисторию, известную в различных вариантах, передаваемых устно, записал В. Я.Лакшин, связав её с судьбой Булгакова. В конце 1940-х годов тогдашнийоргсекретарь Союза писателей Д. А. Поликарпов пришёл на приём к Сталину с тем,чтобы доложить о кадровом составе писательской организации. Вождь не дождалсяконца перечислениям политических криминалов и прервал отчёт Поликарповараздражённым восклицанием: “Товарищ Поликарпов других писателей — уменя для тебя – нет”. Здесь Сталин, конечно, имел в виду, что нужно работать стем человеческим материалом, который есть в наличии. Но по большому счёту онлгал. “Других писателей” он сам не терпел: пришлось убрать, иные сами убрались,иных заставили замолчать. Те, другие и третьи были мастерами своего дела;оставшиеся в большинстве — серой, послушной массой, в которой даже природныйталант терялся в хоре посредственностей. Сталин предпочитал иметь дело сМАССОЛИТом.
Прошлошестьдесят лет. Ничего не меняется со времён Булгакова: новые члены новогоМАСССОЛИТа приватизировали госдачи, заседают в солидных жюри по раздачелитературных и театральных премий, Воланд успешно решает квартирный вопрос,безвестные миру Мастера создают не пользующиеся успехом произведения в нищихподвалах… Разве мы можем представить булгаковского Мастера, который пустилсяв интриги по поводу борьбы за награду? Нет, Мастер тихо творит. Как ещё онможет проявить себя? Только текстами, которые выходят из-под его пера… Ну невознёй же… Не суетой...
Ничемуи никого, кроме этих Мастеров, не может научить литература, но многое способнаобъяснить тем, кто желает понять. Увы, важным массолитовцам она не нужна. Да ивообще — кому нужно столько Мастеров, это равносильно тому, что все ракушкибудут начинены жемчугом. Цена за жемчуг сразу упадёт.
С1917 года и до наших дней прослеживаются пути приспособленчества художников квласти. Непросто происходило умирание независимости, приходилось пускать врасход, но зато какие поразительные всходы принесло это начинание! Как глубокоугодливость въелась в плоть, впиталась в кровь творцов! Вот уже сколько времениживём в свободном, бесцензурном пространстве, мастера слова, сцены, кисти,резца и экрана так и льнут к сильным и денежным мирам сего, так и ластятся ивыпрашивают то спонсорства, то приглашения на правительственный приём, тоблагосклонного взгляда мэра или президента. Угодничают, являя подлинные пошлыесвои лица и вкусы, пользуясь дремучестью толпы и покровительством тех, кто вблагодарность за верную службу не даст в обиду и позволит числиться в первыхрядах интеллигентов, мастеров культуры, гениев — как совсем недавно числилисьтакие же партией назначенные флагманы, лидеры, мастера...
Аможем ли мы представить булгаковского Мастера женившимся по расчёту?Благополучным, утопающим среди ковров и хрусталя, с супругой, наряжённой впомпезное платье? Нет, по всей видимости, такое душное благополучие не длянего. Он не станет сидеть на скучных собраниях, среди убогих и злобныхсобратьев, не станет толкаться в очереди у прилавка. Его удел — одиночество.Даже среди людей, даже в толпе. Только рядом с Маргаритой он почувствует себяспокойно. Если она предаст его, он ещё глубже уйдёт в себя, ещё твёржезамкнётся.
Вкакой одежде мы лучше всего представим себе Мастера? В костюме? При галстуке? Вковбоечке и тюбетейке? Нет, самый естественный наряд Булгаков уже изобразил:больничный халат и смирительная рубашка, хотя человека смирнее, чем Мастер, непридумать. Но так с ним расправятся окружающие — именно за его смирение.Воланды одарят его подарками, которые никак не повлияют на заболевшую душу.Пилаты распнут, но не уничтожат. Душа мастера, продолжая мучиться, будетбередить другие души.
Какистинный Мастер, Булгаков и его роман принадлежали вечности. Понимание этогобыло так же недоступно многим современникам писателя, как и недоброжелателямего Мастера.
Список используемой литературы:
1. Булгаков М., Мастер и Маргарита,М., 1980г.
2. Шнейберг Л.Я., Кондаков И.В, ОтГорького до Солженицына. М., 1995г.
3. Яхонтов А., Наше изолгавшеесяискусство, МК 1997г.