Какмы узнали в результате многолетних раскопок, начатых в 1870 г. ГенрихомШлиманом и законченных перед второй мировой войной американским археологомБлегеном, примерно пять тысяч лет назад, около 3000 г. до н. э., на небольшомхолме, расположенном в 5 – 6 километрах от южного берега пролива Дарданеллы,недалеко от входа в пролив из Эгейского моря, впервые поселились люди и построиликрепость. Холм этот носит сейчас турецкое название Гиссарлык. Обитателикрепости контролировали торговлю по суше из Азии в Европу и обратно, держа всвоих руках переправу через пролив. Постепенно развивавшееся мореплавание изЭгейского в Черное море также оказалось под контролем обитателейпоселения-крепости. Множество золотых изделий, найденных при раскопках Шлимана,говорит об огромных по тем временам богатствах, накопленных в городе.
Около1900 г. до н. э. холм и его окрестности захватило новое племя, выращивавшеелошадей, которых не знали их предшественники. Новые пришельцы строят крепость,большую по размерам и более могущественную, чем прежняя.
Около1250 г. до н. э., если судить по археологическим данным, поселение снова былозахвачено, разрушено и сожжено, а через некоторое время на холме селятсяпришельцы из центральной Европы. Около 1100 г. до н. э. город постиг еще одинпожар, и холм делается необитаемым на несколько сот лет.
Ктожил в этом городе, местоположение которого более всего соответствует Илиону,или Трое, как он изображен в «Илиаде»? Как называли этот город его жители, неоставившие каких-либо письменных памятников?
Всередине II тысячелетия до н. э. земли на восток от Гиссарлыкского холмапринадлежали могущественной хеттской державе. В анналах хеттского царяТутхалийи IV, правившего примерно с 1250 по 1220 г. до н. э., упоминаются двеместности, очевидно находившиеся на северо-западе Малой Азии, – Вилусия иТруиса: одно из этих названий, скорее Вилусия, вероятно, носил город на Гиссарлыкскомхолме, который греки впоследствии называли Илионом (в более древние временаВилионом), или Троей. Из тех же хеттских анналов мы узнаем, что Вилусия входилав воевавшую против хеттов коалицию.
Захватитьстоль мощно укрепленное поселение могла либо регулярная армия, либопереселяющееся с женами и детьми воинственное племя, могущее обосноватьсявокруг города и предпринять длительную осаду. Так как, по археологическимданным, пришельцы поселились лишь через некоторый промежуток времени послеразрушения города, вероятнее всего предположение, что его взяло хеттское войскоцаря Тутхалийи IV: анналы дошли до нас не полностью, и о захвате Вилусии моглоговориться в утраченной для нас части анналов.
Средихеттских документов, найденных при раскопках хеттской столицы Хаттусас,обнаружен отрывок эпоса на лувийском языке, родственном хеттскому, в которомупоминалась «крутая Вилуса». Очевидно, судьба города на крутом холме Гиссарлыкволновала народы хеттской державы, ибо только такие события находят отражение вгероическом эпосе.
Однаконе меньшее впечатление судьба Вилусии произвела на появившихся на Балканскомполуострове около 1900 г. до н. э. и постепенно заселявших острова Эгейскогоморя древних греков. В XV в. до н. э. они обосновались прочно на юго-западнойоконечности Малой Азии, основав город, который позднее назывался Милетом.Вскоре должны были они познакомиться и с Вилусией: когда в VIII в. до н. э.будет создаваться «Илиада», холм Гиссарлык будет покрыт развалинами и Гомерсможет систематически характеризовать троян как «конеборных», лишь опираясь наполутысячелетнюю традицию, запомнившую, что жители Вилусии выделялись средисоседних народов той ролью, которую у них играла лошадь. Отношения греческихплемен, которые, очевидно, именовали себя ахейцами (ахайвой), с Вилусией,видимо, не были мирными: об этом свидетельствует само то обстоятельство, чтоосада Вилусии (в языке греков Илиона) и ее взятие оказались в центре греческойэпической традиции, ибо эта традиция, как показывает героический эпос шумеров игерманцев, тюркских народов и славян, не строит своих сюжетов из ничего, всегдаотправляясь от каких-то реально имевших место столкновений. Греки моглипредпринимать и самостоятельные военные экспедиции против Валусии-Илиона (ониедва ли могли закончиться взятием города), могли принимать участие и в войне,которую вел против Вилусии и ее союзников хеттский царь: хеттская державанаходилась в оживленных сношениях с одним из ахейских греческих государств,которое именуется в хеттских текстах как Ахийава и находилось, скорее всего, нао. Родосе. Греки могли быть и в числе тех, кто поселился на Гиссарлыкском холмепосле разрушения города.
Пытатьсяизвлечь из гомеровских поэм подробности исторических событий бесполезно; хотягероический эпос всегда отправляется от каких-то подлинных исторических фактов(и мы это можем доказать, когда в нашем распоряжении есть независимыесвидетельства об этих событиях), эпос так трансформирует историческуюреальность в духе своей специфической поэтики, что никакая реконструкцияреальных событий на основе одного эпоса невозможна: мы не могли бы восстановитьпо русским былинам даже в общих чертах события истории Киевской Руси, если быне знали их из летописей.
Лишьупоминание в хеттских текстах Труисы дает нам основание предполагать, что вгреческую эпическую традицию о войне и взятии Илиона – Трои проникли также икакие-то отголоски военных событий, связанных с городом Труисой, сколько-нибудьотчетливо заметные лишь в необъяснимом иначе двойном названии осаждавшегосягреками города – Троя – Илион.
Перейдемтеперь от исторических событий к самой древнегреческой эпической традиции.Истоки ее восходят по крайней мере к началу III тысячелетия до н. э., ковремени, когда предки греков и других индоевропейских народов (в том числе, по-видимому,и обитателей холма Гиссарлык с 1900 по 1250 г. до н. э.) жили еще на их общейродине, скорее всего в наших северопричерноморских степях. Греки, когда онипоявились на Балканском полуострове в начале II тысячелетия до н. э., пели подаккомпанемент лиры песни о славных подвигах воителей прошлых веков. ЗавоеваниеБалканского полуострова и военные экспедиции II тысячелетия до н. э. сделалисьтолчком для создания новых песен, вбиравших в себя древнюю традицию иприспосабливавших ее к новым обстоятельствам. При раскопках Пилосского дворца,разрушенного ок. 1200 г. до н. э., обнаружена фреска, изображающая сидящуюфигуру, играющую на лире, очевидно, аккомпанируя себе, так как сольная игра налире не была известна греческой традиции. Высказывались предположения, что нафреске изображено божество, но никому не пришло бы в голову вкладывать лиру вруки божества, если бы певец, аккомпанирующий себе на лире, не был привычнойфигурой в микенском обществе. В гробнице микенской эпохи, раскопанной в Мениди,недалеко от Афин, обнаружены остатки шлема и двух лир; похороненный в нейчеловек мог быть в чем-то похож на гомеровского воителя Ахилла, певшего, сидя усебя в шатре, о («славных деяниях мужей» и аккомпанировавшего себе на лире.
Ещегомеровские поэмы, проникнутые духом новой эпохи, сохранят все же как обломокпраиндоевропейского примитивного героического эпоса поразительноесловосочетание «неувядающая слава», как сохранят его и священные гимныдревнеиндийской «Ригведы». В середине II тысячелетия до н. э. в греческуюэпическую традицию войдет и сохранится описание большого, «подобного башне»,щита, закрывающего воина с головы по ног; к раннемикенской эпохе восходит иупоминаемый в «Илиаде» (Х, 261 – 271) кожаный шлем, украшенный кабаньимиклыками. В послемикенские времена таких щитов и шлемов не было в употреблении,и Гомер мог знать о них лишь из поэтической традиции.
Героямиэпических песен в микенское время делаются цари тогдашних государств, известныхнам, как, например, Микенское и Пилосское царства, столицы которых предсталиперед нашими глазами в результате археологических раскопок, и других, которыенам известны хуже или совсем неизвестны.
Ноэпос избирателен в использовании исторических событий; из множества военныхстолкновений эпохи экспедиция под Трою, видимо, уже вскоре после самого событиязаняла важное место в эпической традиции, в репертуаре певцов-аэдов. Занявшие вконце концов второе место песни о походах на город Фивы в Средней Греции и обужасной судьбе царя Эдипа, по-видимому, также восходят в своих истоках кМикенской эпохе.
Вскорепосле гибели Трои страшная катастрофа постигла микенский мир. Дворцы Пилоса иМикен и Пелопоннесе были сожжены, уцелевший дворец в Тиринфе был покинут егообитателями. Египетские и хеттские источники говорят о нашествии доселеневедомых народов, потрясшем все восточное Средиземноморье. В микенскую Грециювторгаются с севера снявшиеся с места под натиском соседей греческие племенаэолийцев и дорийцев, жившие до сих пор родоплеменным строем где-то к северу отБалканского полуострова. Наступает эпоха послемикенского упадка. Изделияхудожественного ремесла становятся грубыми, примитивными. Сложная слоговаяписьменность микенских дворцов, так называемое линейное письмо Б, была забыта.Греки снова сделались бесписьменным народом – наступает эпоха, которую принятоназывать «темными веками». Жизнь греков приобретает формы, характерные длянародов, живших родоплеменным строем и разрушивших более высокую культуру, какэто сделали германцы во время великого переселения народов или предки индийцеварьи, разрушившие в XIV – XIII вв. до н. э. протоиндийскую цивилизацию. Вцентре интересов такого племени – военные экспедиции предводителей с ихдружинами, захват и дележ добычи, героическая смерть в поединке с неприятелем,слава подвигов – при жизни и после смерти. Идеальной формой выражения идеологиитакого общества является героический эпос: ею проникнуты песни древнеисландской«Старшей Эдды», индийская «Махабхарата», героический эпос тюркских народов.
Грекиэолийского племени, жившие первоначально севернее, усваивают поэтическуютрадицию Микенской эпохи, объединяют ее со своей собственной: язык гомеровскихпоэм свидетельствует о том, что поэтическая традиция микенских времен дошла доГомера через эолийских аэдов – творцов героических эпических песен первыхпослемикенских веков.
ВХ в. до н. э. эолийцы и греки ионийского племени, жившие в Греции, видимо, ужев микенские времена, начинают колонизировать острова Эгейского моря и севернуючасть западного побережья Малой Азии. В условиях тесного контакта эолийцев иионян эпическая традиция переходит к ионийским аэдам. Из сплава эолийских иионийских диалектных черт с сохранением архаизмов еще более древних эпохскладывается поэтический язык гомеровского эпоса. Язык этот был понятен слушателям,привыкшим с детства к песням аэдов – творцов и исполнителей греческого эпоса,хотя в жизни никто на этом языке не говорил. Необычность языка подчеркиваланеобычность событий, о которых повествовали аэды, помогала слушателямперенестись в мир героического прошлого, люди которого представлялись намногосильнее, храбрее, во всех отношениях значительнее нынешних. Если даже какое-товыражение оказывалось не совсем понятным, это только поднимало авторитет аэда,который казался знающим то, чего не знают простые люди.
Четкоурегулированный стихотворный размер – гексаметр, где каждый стих состоял изшести стоп с правильным чередованием долгих и кратких слогов, характерным длявсей древнегреческой поэзии, незатейливая торжественная мелодия стихов,певшихся под аккомпанемент лиры, – все это еще больше приподнимало песнь аэданад уровнем повседневного существования слушателей.
Междутем Греция постепенно выходила из состояния тяжелого экономического упадка,политической и культурной деградации, в которые она впала после гибелимикенских царств. В Х в. до н. э. греки начинают в заметных количествахвыплавлять железо, и оно постепенно вытесняет бронзу в качестве материала дляизготовления орудий труда и оружия. Наступает подъем земледелия, ремесла иторговли, увеличивается численность населения. Возрождается на новой основеизобразительное искусство – вазовая живопись, рельефы на бронзе, скульптура.Религиозные празднества и погребальные церемонии собирают все больше людей изсоседних местностей, и исполнение эпических поэм соперничающими между собой вмастерстве аэдами становится неотъемлемым элементом праздничных или траурныхцеремоний.
Наконец,около 800 г. до н. э., греки заимствуют у финикийцев и приспосабливают кгреческому языку финикийский алфавит. В течение VIII в. до н. э. онраспространяется, как об этом свидетельствуют надписи, по всему греческомумиру. Этим закончился длившийся четыре столетия период, в течение которогопослемикенские греки обходились без письменности, период формированиядревнегреческого народного героического эпоса.
Ивот в то самое время, когда начавшийся подъем все ускорялся в восходящем темпе,где-то в ионийских колониях – на островах или в Малой Азии – традиционноеискусство аэда усвоил юноша, наделенный от природы поэтическим гением, какой непроявлялся до того и проявился с тек пор всего несколько раз на протяжении всейистории человечества. Имя его – Гомер.
Биографическиесведения о нем, дошедшие до нас от позднейших античных авторов, противоречивы,не всегда правдоподобны, зачастую представляют собой очевидные домыслы. Грекипозднейших времен не знали даже, откуда Гомер был родом, что нашло своеотражение в знаменитой эпиграмме, вошедшей в так называемую «Греческуюантологию».
Семьгородов, пререкаясь, зовутся отчизной Гомера:
Смирна,Хиос, Колофон, Пилос, Аргос, Итака, Афины.
(пер.Л. Блуменау)
Вызываетсомнение античная традиция о слепоте Гомера: автор «Илиады» и «Одиссеи», вовсяком случае, прожил зрячим большую часть жизни, впитал в себя яркие картиныприроды и бытия человека на ее фоне, побывал в гуще сражения, личносоприкоснулся едва ли не со всеми сторонами тогдашней жизни. Видел он своимиглазами и троянскую равнину, как это явствует из ряда деталей в описаниях«Илиады». Представление о слепом Гомере легко могло возникнуть по аналогии сослепым аэдом феаков Демодоком в «Одиссее» (VIII, 62 слл.), которого, как и аэдаФемия («Одиссея», I, 151 слл. и др.), Гомер, по-видимому, наделилидеализированными чертами аэда – своего современника, а может быть, идействительно какими-то собственными. Могли сыграть свою роль в возникновениилегенды о слепоте Гомера и слова автора так называемого гомеровского гимна кАполлону Делосскому (ст. 169 – 173), назвавшего себя «слепым мужем, живущим наХиосе»: ведь в позднейшую эпоху автором этого гимна считали Гомера.
Грекиархаической эпохи, к сожалению, не проявляли интереса к личности и кобстоятельствам жизни авторов даже таких сочинений, которые пользовалисьширочайшей популярностью. Если бы живший поколением позднее или даже младшийсовременник Гомера Гесиод, автор поэм «Труды и дни» и «Теогония», не вставил в«Труды и дни» некоторых сведений о самом себе, ни эллинистические ученые,составлявшие жизнеописания поэтов классической эпохи, ни мы не знали бы ничегоопределенного и о нем.
Имя«Гомер» скорее всего подлинное, хотя многие исследователи высказывали сомненияна этот счет. Оно не принадлежит к числу греческих имен, бывших в употреблении,греки его не понимали и всячески пытались объяснить, толкуя его то как«заложник», то как «слепец». Едва ли кто мог придумать такое имя для автора«Илиады» и «Одиссеи»: очевидно, имя автора стояло в заглавиях уже первыхрукописей поэм. Судя по имени, гениальный поэт мог быть даже и не греком попроисхождению: в становлении и развитии эллинской культуры сыграли важную рольмногие «варвары» или «полуварвары», усвоившие с детства греческий язык игреческую культурную традицию,– философ Фалес Милетский, отец истории Геродот,писатель-сатирик Лукиан.
Поэмытакой длины и такой сложной структуры, как «Илиада» и «Одиссея», не моглисохраниться в устной эпической традиции, в которой важнейшую роль игралаимпровизация. Устное эпическое творчество не знает авторского права, и аэды,которые попыталась бы воспроизводить «Илиаду» или «Одиссею» по памяти на слух,неизбежно разрушили бы стройную композицию поэмы, пытаясь каждый на свой ладсделать поэму лучше. То, что поэмы дошли до нас не погибнув, может бытьобъяснено только тем, что они были записаны самим поэтом или под его диктовкупри помощи совсем недавно созданного греческого алфавита. Восхищение гениемГомера привело английского филолога Уэйд-Джери даже к предположению, что Гомермог сам создать греческий алфавит на основе финикийского для того, чтобынаписать «Илиаду».
Гомердолжен был впитать в себя с юных лет вековую и даже тысячелетнюю традициюустного эпического творчества. У этого жанра фольклора есть своизакономерности, более или менее общие для всех народов, которые создаютфольклорный героический эпос. Выявляются эти законы легче всего при изучении эпическоготворчества народов, у которых оно еще живо, где самый процесс творчества можнонепосредственно наблюдать и исследовать. Такие наблюдения были предпринятырусским ученым В. В. Радловым в отношении эпоса тюркских народов еще в XIX в. Внашем веке еще живое эпическое творчество народов Югославии изучали с этойточки зрения Матиас Мурко, американцы Мильман Парри и его ученик Альберт Лорд.Исследовалось и исследуется и эпическое творчество других народов.
Приэтом выяснилось, что в фольклорном эпосе важнейшее место занимает импровизацияв процессе исполнения. Певец или сказитель никогда не повторяет единождысозданный и раз навсегда заученный текст. Эпическая песнь в известной меретворится заново для каждого исполнения, но для того чтобы справиться с этойзадачей, певец держит наготове у себя в памяти целый набор эпических клише,подходящих одинаково для песней на различные сюжеты. Объем этих клишеколеблется от сочетания существительного с его постоянным эпитетом, переходящимиз песни в песнь, как «добрый молодец» или «силушка великая» русских былин,принадлежащих к тому же жанру героического эпоса, до целых блоков в несколькостихов, описывающих какую-то повторяющуюся типическую ситуацию.
Фольклорныйэпос обычно однолинеен в развитии повествования: события, которые в жизниестественно происходили бы одновременно, развиваясь параллельно, эпосизображает как происходящие последовательно. Действующие лица всегдахарактеризуются однозначно положительно или отрицательно, рисуются либосплошной черной, либо белой красной. Характеры героев изображаются статично, вних не видно развития, даже если цикл эпических песней изображает судьбу герояот рождения до самой гибели.
Этуфольклорную эпическую поэтику вместе с техникой импровизации унаследовал отсвоих учителей и Гомер. Так, в частности, Гомер сохраняет фольклорнуюоднолинейность повествования; этот принцип изображения событий был открыт уГомера Ф. Ф. Зелинским и был назван им «законом хронологическойнесовместимости». Так, в III песни «Илиады» поэт сначала дает довольно длиннуюсцену между Еленой и Парисом, спасенным Афродитой от рук Менелая, а затем ужесообщает о том, как Менелай разыскивал Париса на поле сражения, в то время какМенелай, естественно, должен был ринуться на поиски Париса сразу после того,как тот исчез.
Широкоиспользует Гомер и характерные для фольклорного эпоса и вообще для фольклораклише. Бог Аполлон у него многократно характеризуется как «сребролукий», аАхилл как «быстроногий», хотя способность Ахилла быстро бегать не играет роли вразвитии действия «Илиады» и в XXII песни (ст. 136 – 203) он так и не смогдогнать убегавшего от него Гектора. Небо именуется звездным, даже когдадействие происходит средь бела дня («Илиада», VIII, 46; XV, 371). В I песни«Илиады» в описании жертвоприношения мы читаем:
Кончивмолитву, ячменем и солью осыпали жертвы.
Выиим подняли вверх, закололи. тела освежили,
Бедранемедля отсекли, обрезанным туком покрыли
Вдвоекругом и на них положили останки сырые.
.…
Бедрасожегши они и вкусивши утроб от закланных,
Всеостальное дробят на куски, прободают рожнами,
Жарятна них осторожно и, все уготовя, снимают.
Кончивзаботу сию, ахеяне пир учредили;
Всепировали, никто не нуждался на пиршестве общем;
Икогда питием и пищею глад утолили…
(I,458 – 461; 464 – 469)
ВоII песни (421 – 424, 427 – 432) эти стихи в греческом тексте повторяются словов слово.
Ивсе же приемы индивидуальной и обусловленной ситуацией точной характеристикигероя уже проявляются отчетливо в гомеровских поэмах. Так, эпитет «ужасный»необычен для Ахилла (он применяется чаще всего и Аяксу, сыну Теламона), и когдамы читаем в ХХI песни «Илиады»:
ЦарьИлиона, Приам престарелый, на башне священной
Стоя,узрел Ахиллеса ужасного: все пред героем
Троисыны, убегая, толпилися; противоборства
Болеене было…
(«Илиада», ХХI, 526 – 529),
невозможнодопустить, что Ахилл назван «ужасным» случайно, а не в соответствии сосложившейся ситуацией и как бы увиденный глазами Приама.
Всамом стиле прямой речи героев Гомера заметны различия, свидетельствующие отом, что Гомер характеризует своих героев не только тем, что они говорят, но итем, как они говорят. В частности, склонность престарелого Нестора кмногословию была отмечена уже в древности. Аякс, сын Теламона, говорит не так,как Диомед.
Характерыгомеровских героев уже очень далеки от фольклорной однозначности ипрямолинейности. Гектор, главный противник Ахилла и всех ахейцев, предстаетперед нами героем, который готов погибнуть и погибает, защищая свой город,предстает любящим мужем и отцом («Илиада», VI, 404 – 483). Именно в устаГектора, а не кого-либо из ахейских воителей вкладывает Гомер слова, которыевыглядят как; прочувствованная формулировка его собственного мироощущения:
Тыне обетам богов, а ширяющим в воздухе птицам
Веритьвелишь? Презираю я птиц и о том не забочусь,
Вправоли птицы несутся, к востоку денницы и солнца,
Илиналево пернатые к мрачному западу мчатся.
Веритьдолжны мы единому, Зевса великого воле,
Зевса,который и смертных и вечных богов повелитель!
Знаменьелучшее всех – за отечество храбро сражаться!
Чтоты страшишься войны и опасностей ратного боя?
ЕжелиТрои сыны при ахейских судах мореходных
Всемы падем умерщвленные, ты умереть не страшися!
(«Илиада», ХII, 237 – 246)
Нои его охватывает трепет при виде приближающегося Ахилла. Он обращается вбегство, обегает трижды вокруг Трои, преследуемый Ахиллом, и только обманутыйАфиной, явившейся к нему в облике его брата Деифоба, решается на роковойпоединок с Ахиллом («Илиада», ХХII, 131 – 248).
Образглавного героя «Илиады» Ахилла не только неоднозначен, но и обнаруживает напротяжении поэмы черты развития. Ахилл, сильнейший из сильных и храбрейший изхрабрых, не выдерживает обиды, нанесенной ему верховным предводителем ахейцевпод Троей Агамемноном, отобравшим у него любимую им пленницу Брисеиду.Разгневанный Ахилл перестает участвовать в сражениях и через свою мать, богинюФетиду, добивается того, что Зевс ниспосылает ахейцам поражения, которыезаставляют их раскаяться в обиде, нанесенной самому могучему из героев. Гомерпризнает, что у Ахилла были все основания для того, чтобы прийти в ярость, ивсе же он уже во вступлении к «Илиаде» называет гнев Ахилла «губительным,пагубным» (I, 2: в переводе Гнедича «грозный»), а затем шаг за шагомпоказывает, что поведение Ахилла привело к гибели его лучшего друга Патрокла.(Фигура Патрокла, одна из наиболее симпатичных в «Илиаде», является, вероятно,созданием самого Гомера, не имевшим прототипа в эпической традиции.) Ахиллнаконец раскаивается в своем поведении. Он выступает на защиту ахейцев иубивает в поединке Гектора. Но здесь Гомер изображает Ахилла преступившим вскорби по Патроклу и в ненависти к Гектору божеские и человеческие законы:Ахилл глумится над телом мертвого Гектора и собирается лишить его погребения.Лишь в заключительной песни «Илиады» Гомер показывает Ахилла, смягченного горемявившегося к нему отца Гектора Приама. Ахилл выдает ему для погребения телоГектора и сам плачет вместе с Приамом (ХХIV, 509 – 512). Тот самый Ахилл,которого лишь вмешательство Афины удержало в I песни от нападения на Агамемнона(188 – 221), в ХХIV, последней, сам принимает заранее меры, чтобы не допуститьвспышки гнева, которая могла бы побудить его посягнуть на явившегося к немупросителем Приама (582 – 586).
Однимиз наиболее бросающихся в глаза художественных приемов гомеровского эпосаявляется изображение героев действующими не по собственному побуждению, аполучающими в важные моменты помощь и советы от покровительствующих им богов.Так, уже в I песни «Илиады» видимая только Ахиллу Афина по поручению Герыостанавливает его в тот момент, когда он был готов броситься с мечом наАгамемнона, и обещает Ахиллу удовлетворение за нанесенную ему обиду (I, 193 –218). В III песни Афродита спасает от гибели Париса-Александра, потерпевшегопоражение в поединке с Менелаем (III, 374 – 382). При этом боги всегдадобиваются того, чтобы действие развивалось либо в соответствии с ужесложившейся эпической традицией, либо в согласии с художественным замысломпоэта, так что немецкие филологи метко охарактеризовали эту поразительную чертугомеровского эпоса как Gotterapparat – т. е. «аппарат богов», который поэтиспользует для развития действия в нужном направлении.
Очевидно,люди догомеровской и гомеровской эпохи могли в критических ситуациях ощущатьпринимаемые ими решения как результат внушения божества, а кому-то из нихказалось, что он слышал их указания или даже видел этих богов в человеческомили в каком-либо ином облике. Однако в гомеровской поэзии вмешательство богов вдела людей и их руководство героями явно превратились в художественный прием,имеющий, в частности, целью приподнять героев эпоса и их дела над обычнымчеловеческим уровнем. Не случайно неожиданное выступление Терсита, призвавшеговоинов отправляться по домам, мотивировано всего лишь его собственным низменнымхарактером, а противодействие, которое оказал ему и другим желавшим вернутьсяОдиссей, мотивировано полученным им от Афины поручением («Илиада», II, 166 –277): вмешательства богов Гомер удостаивает только лучших – благородных героевзнатного происхождения.
Дажесаму судьбу – Мойру – ставит Гомер на службу своим художественным задачам: онприбегает к ссылке на нее, когда не может, не вступая в противоречие страдицией или с общим замыслом произведения, развивать действие так, как этосоответствовало бы его симпатиям или было в данный момент художественновыигрышно. Так, явно сочувствующий Гектору в его поединке с Ахиллом поэтзаставляет сочувствовать Гектору самого Зевса (ХХII, 167 слл.) и объясняетгибель Гектора, видимо закрепленную в традиции и, во всяком случае, необходимуюв соответствии с замыслом «Илиады», решением судьбы.
Догомеровскаяэпическая традиция была обширна и разнообразна. Слушатели Гомера должны были хорошопомнить множество сказаний о богах и героях, очевидно, чаще всего облеченных вэпическую форму. Об этом говорит то, что Гомер часто довольствуется лишьнамеками на чрезвычайно интересные мифические эпизоды типа подвигов Геракла иконфликтов, возникавших у Зевса с преследовавшей Геракла Герой: аудитория непростила бы Гомеру такой скупости в изложении, если бы большинству слушателейне было хорошо известно, о чем идет речь. Некоторые эпизоды из эпическойтрадиции, в том числе и не относящейся к Троянской войне, Гомер, судя по всему,использовал в своих поэмах не только непосредственно, но и в качестве отправныхпунктов для создания аналогичных эпизодов на совсем другом материале. Так, естьоснования думать, что древнее повествование о гневе Мелеагра и об его отказесражаться, которое использует в своей речи, увещевая Ахилла, Феникс («Илиада»,IХ, 529 – 599), могло подать Гомеру идею поставить гнев Ахилла в центредействия «Илиады».
Гомермог опираться на сложившуюся эпическую традицию о Троянской войне и должен былсчитаться с ней начиная с ее предыстории с похищением Елены и кончая взятиемТрои с помощью деревянного коня и возвращением ахейцев из-под Трои. Гомер нестал в своих дошедших до нас поэмах пытаться последовательно излагать ходвойны. Он сказал свое, новое слово о походе греков под Трою, сконцентрировавего в двух больших поэмах, каждая из которых посвящена всего лишь одномуэпизоду – ссоре Ахилла с Агамемноном и победе его над Гектором и,соответственно, возвращению Одиссея на Итаку. Для народного эпоса типичны либокроткая песнь, посвященная одному эпизоду, либо более пространноеповествование, нанизывающее последовательно эпизоды. В духе этой традициидолжны были строить свои песни предшественники Гомера, и так поступали даже егоближайшие преемники, находившиеся в общем под его влиянием, – так называемыекиклические поэты. Гениальный прием Гомера был замечен уже в древности, иАристотель писал в своей «Поэтике»: «Думается, что заблуждаются все поэты,которые сочиняли «Гераклеиду», «Тесеиду» и тому подобные поэмы, – они думают,что раз Геракл был один, то и сказание [о нем] должно быть едино. А Гомер, каки впрочем [перед другими] отличается, так и тут, как видно, посмотрел на делоправильно, по дарованию ли своему или по искусству: сочиняя «Одиссею», он невзял всего, что с [героем] случилось, – и как он был ранен на Парнассе, и какон притворялся безумным во время сборов на войну, – потому что во всем этом нетникакой необходимости или вероятности, чтобы за одним следовало другое; [нет]он сложил «Одиссею», равно как и «Илиаду» вокруг одного действия» (1451а,19 – 30).
Особенносложно в композиционном отношении построена «Одиссея»: повествование несколькораз переходит от сына Одиссея Телемаха к самому Одиссею и обратно, пока,наконец, обе линии не объединяются в завершающей части поэмы, изображающейрасправу Одиссея над претендентами на руку Пенелопы. При этом основная частьфантастических приключений Одиссея излагается поэтом в виде повествованияОдиссея во дворце царя феаков Алкиноя.
Четкопродумано в целом и построение «Илиады». Взрыву гнева Ахилла в I песнисимметрично соответствует умиротворение его души при свидании с Приамом в песнизавершающей. Очевидно, не случайно вскоре после завязки действия «Илиады» иперед завершением наступают задержки развития действия: во II песни поэт вводитдлинные перечисления ахейских и троянских предводителей, а сцене выкупа телаГектора в конце поэмы непосредственно предшествует прерывающий действие рассказо состязаниях над гробом Патрокла.
Гомерв отличие от более поздних «киклических» авторов с большой осторожностьюиспользует грубо фантастические фольклорные мотивы. В «Одиссее» сказочныеприключения героя в неведомых странах вкладываются поэтом в уста самогоОдиссея: поэт не хочет брать на себя полную ответственность за их реальность. В«Илиаде» ничего не говорится о неуязвимости Ахилла, которой, по имевшим вовремена Гомера хождение рассказам, наделила его Фетида; более того, в ст. ХХI,568 он, по-видимому, даже полемизирует с этим представлением. В рассказе оБеллерофонте (VI, 155 – 196) обходится молчанием волшебный помощникБеллерофонта – крылатый конь Пегас, с помощью которого Беллерофонт совершалсвои подвиги и, в частности, убил Химеру, как по догомеровским сказаниям, так иу позднейших поэтов, например у Пиндара.
Хотяпоэмы в целом построены по тщательно обдуманному плану, внимание поэта,искусство которого сформировалось как искусство аэда-импровизатора, всегдасосредоточено на эпизоде, который он создает в данный момент. Ему чуждостремление к скрупулезной последовательности повествования во всех деталях.Так, в «Илиаде» Агамемнон, Диомед, Одиссей получают серьезные ранения, но когдапоэту нужно показать их снова на поле брани, он не смущается тем, что им ничегоне было сказано об их исцелении.
ВVI песни «Илиады» (ст. 129) Диомед делает заявление, скорее всего традиционноедля героев еще догомеровского эпоса: «Я, пожалуй, не стану сражаться с богами».Поэт здесь не видит противоречия с тем, что в предыдущей песни он изобразилДиомеда в исключительной ситуации – ранящим с соизволения Афины Афродиту иАреса.
РазговорЕлены с Приамом на троянской стене, когда она называет поименно ахейских героеви рассказывает о них, а также поединок Париса с Менелаем, изображенные в IIIпесни, кажутся не совсем естественными на десятом году войны: они были быгораздо уместнее в начале осады Трои. Однако поэт не считается с этим: этиэпизоды нужны ему для развития действия в его поэме, и он смело вводит их,поддерживая интерес слушателя, заставляя его все время оставаться в напряженноможидании.
ВIХ песни «Илиады» посольством к Ахиллу отправляются Феникс, Аякс, сын Теламона,и Одиссей (стт. 168 – 169), но затем о них говорится в двойственном числе (ст.182 и далее), употреблявшемся в греческом языке только по отношению к двумлюдям или двум предметам.
Этии ряд других непоследовательностей в тексте «Илиады» и «Одиссеи», не вполнеоднородный язык поэм объясняются, очевидно, тем, что они складывалисьпостепенно, на протяжении многих лет, с использованием эпических песенпредшественников Гомера, песен, восходивших к разным ответвлениям эпическойтрадиции.
Ужедавно вызывающая недоумение исследователей Х песнь «Илиады» (так называемая«Долония»), слабо связанная с основным содержанием и причудливо сочетающаяархаизмы с упоминанием верховой езды и с другими характерными чертами близкой кГомеру эпохи, очевидно, является вставкой самого Гомера в более или менееготовый текст «Илиады». Видимо, поэт не смог удержаться от того, чтобысохранить от забвения песнь на троянскую тему, созданную им в несколько инойманере, с использованием не тех песен его предшественников, которые послужилиему основным материалом для создания «Илиады», а каких-то других.
ГероиГомера живут в условно приподнятом эпическом мире. Характерными чертами егохудожественного метода, сложившимися уже в фольклорном эпосе, являютсягероизация и архаизация. Герои Гомера как подлинные эпические герои большевсего стремятся к славе, при жизни и после смерти. Ахилл предпочитает гибель,неизбежную вскоре после того, как он убьет Гектора, бесславному существованию:
Явыхожу, да главы мне любезной губителя встречу,
Гектора!Смерть же принять готов я, когда ни рассудят
Здесьмне назначить ее всемогущий Кронион и боги!
Смертине мог избежать ни Геракл, из мужей величайший,
Какни любезен он был громоносному Зевсу Крониду;
Мощногорок одолел и вражда непреклонная Геры.
Также и я, коль назначена доля мне равная, лягу,
Гдесуждено; но сияющей славы я прежде добуду!
(«Илиада», XVIII, 414 – 121)
Своемуконю Ксанфу, заговорившему человеческим голосом и предупреждающему его огрозящей ему гибели, Ахилл говорит:
Чтоты, о конь мой, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!
Слишкомя знаю и сам, что судьбой суждено мне погибнуть
Здесь,далеко от отца и от матери. Но не сойду я
Сбоя, доколе троян не насыщу кровавою бранью.
(«Илиада », ХIХ, 420 – 423)
Гектор,вызывая ахейцев на поединок, предлагает в случае своей победы выдать телопротивника для погребения:
Пустьпохоронят его кудреглавые мужи ахейцы
Ина брегу Геллеспонта широкого холм да насыплют.
Некогда,видя его, кто-нибудь и от поздних потомков
Скажет,плывя в корабле многовеслом по черному понту:
–Вот ратоборца могила, умершего в древние веки:
Вбранях его знаменитого свергнул божественный Гектор! –
Такнерожденные скажут, и слава моя не погибнет.
(«Илиада», VII, 85 – 91)
Гомеровскиегерои постоянно пытаются превзойти друг друга в доблести. и дважды появляющаясяв «Илиаде» формула
Тщитьсядругих превзойти, непрестанно пылать отличиться («Илиада», VI, 208; ХI, 783)
отчетливопередает царящий в эпосе дух героического соперничества.
Приподнимаясвоих героев над обычными людьми – своими современниками или рядовыми воинамигероической эпохи, Гомер, следуя эпической традиции, изображает сражение каксерию поединков (Реальная тактика боя – массированный натиск колесниц микенскойэпохи, о которой Гомер знает из эпической традиции, или сражение в сомкнутомпешем строю, характерное для времени Гомера, – находит отражение в «Илиаде» восновном в рассказах и советах Нестора («Илиада», IV, 303 – 309; ХI, 747 слл.;II, 362 – 368). Рядовые воины не принимаются в расчет, и исход всей войнызависит от того, будет ли сражаться Ахилл, единственный из ахейских воителей,способный одолеть Гектора. Именно в силу этого поединок Ахилла и Гектораделается центральным эпизодом всей войны.
ВремяГомера – время распространения железа как материала для изготовления и орудийтруда, и оружия. Гомер отлично знает, какова ценность железа для изготовленияразличных хозяйственных инструментов («Илиада», ХХIII, 826 слл.). Гомер,очевидно, сам видел, как действуют в бою стальным мечом: бронзовым мечомневозможно так отрубить руку, как это наглядно изображено в «Илиаде» (V, 79 –83). Дух Ахилла («Илиада», ХХII, 357) и сердце Приама, решившего отправиться зателом сына в ахейский лагерь (ХХIV, 205, 521), метафорически характеризуются в«Илиаде» как железные. Пандар стреляет стрелами с железными наконечниками(«Илиада», VII, 141), и тем не менее на всем протяжении «Илиады» герои сражаютсябронзовым оружием: такова сила тенденции к архаизирующей идеализации.
Рыбавсегда была одним из основных продуктов питания в Греции. Однако герои Гомераедят мясо и хлеб, но не рыбу, и в «Илиаде» лишь мимоходом упоминается ужениерыбы (ХVI, 408; ср. еще ХХIV, 80 сл.) и ловля рыб сетью (V, 487).
Приметысовременной Гомеру жизни проявляются больше всего в рассыпанных в тексте поэмразвернутых сравнениях, которые поражают разнообразием и точностью деталей,неожиданностью ассоциаций. Упорная битва, не дающая перевеса ни той ни другойстороне, сравнивается с весами «честной рукодельницы», точно отвешивающейшерсть, которую она прядет, чтобы хоть как-то прокормить себя и детей(«Илиада», ХII, 432 – 436). Воины, сражающиеся за тело Сарпедона, сравниваются смухами, роящимися вокруг подойников с молоком («Илиада», ХVI, 641 – 644). То сольвом, то с ослом сравнивается Аякс, сын Теламона:
Сталон смущенный и, щит свой назад семикожный забросив,
Вспятьотступал, меж толпою враждебных, как зверь, озираясь,
Вкругобращаяся, тихо колено коленом сменяя.
Словнокак гордого льва от загона волов тяжконогих
Гонятсердитые псы и отважные мужи селяне;
Зверюони не дающие тука от стад их похитить,
Целуюночь стерегут их, а он, насладиться им жадный,
Мечетсяпрямо, но тщетно ярится: из рук дерзновенных
Сшумом летят, устремленному в сретенье, частые копья,
Главнигорящие; их устрашается он и свирепый,
Исо светом Зари удаляется, сердцем печальный, –
ТакТеламонид, печальный душой, негодующий сильно,
Вспятьотошел: о судах он ахеян тревожился страхом.
Словноосел, забредший на ниву, детей побеждает,
Медленный;много их палок на ребрах его сокрушилось;
Щиплетон, ходя, высокую пашню, а резвые дети
Палкамивкруг его бьют, – но ничтожна их детская сила;
Толькотогда, как насытится пашней, с трудом выгоняют, –
ТакТеламонова сына, великого мужа Аякса,
Множествогордых троян и союзников их дальноземных,
Копьямив щит поражая, с побоища пламенно гнали.
(«Илиада», ХI, 545 – 565)
Возвращаяслушателя эпической поэмы на какое-то время в реальный мир, в котором он живет,гомеровские сравнения силой контраста еще более приподнимали над обыденнымуровнем повествование о подвигах героев минувших дней.
Несмотряна то что боги все время появляются в «Илиаде» и помогают направить действие внужную поэту сторону, по сути дела интересы и поэта, и его героев сосредоточенына посюстороннем человеческом мире. От богов, как они изображены в «Илиаде»,очевидно в духе эпической традиции, человеку не приходится ждать справедливостиили утешения в жизненных горестях; они поглощены своими интересами и предстаютперед нами существами с нравственным уровнем, соответствующим отнюдь не лучшимпредставителям человеческого рода. (Один единственный раз говорится в «Илиаде»о том, что Зевс карает людей за несправедливость, и при этом за неправосудиевласть имущих он обрушивает губительный ливень на весь город («Илиада», ХV, 384– 392)). Так, Зевс угрожает Гере, ненавидящей троянцев, тем, что разрушит городлюдей, любезных ей, и Гера предлагает ему, если он того захочет, разрушить трисамых любезных ей города – Аргос, Спарту и Микены с их ни в чем не повиннымижителями («Илиада», IV, 30 – 54). Эпические герои, имеющие свои человеческиенедостатки, выглядят в нравственном отношении явно выше богов.
Однакосовременные Гомеру представления о божестве как блюстителе нравственногопорядка, которые в развернутом виде предстанут перед нами в поэмах Гесиода,прокладывают себе дорогу и в «Илиаду», причем по большей части в прямой речидействующих лиц. Любопытно, что боги чаще фигурируют в таких высказыванияхбезымянно или под обобщенным именем Зевса. Еще большие уступки складывающимсяпредставлениям о божестве – поборнике справедливости делаются в «Одиссее».Гомер даже вкладывает в уста Зевсу в самом начале поэмы полемику с людьми,которые обвиняют богов в своих несчастьях (I, 32 – 43).
БогиГомера бессмертны, вечно юны, лишены серьезных забот, и все предметы обихода уних золотые. И в «Илиаде», и в «Одиссее» поэт развлекает свою аудиториюрассказами о богах, и нередко боги выступают в ролях, каких постыдился бы любойсмертный. Так, в «Одиссее» рассказывается о том, как бог Гефест хитро поймал наместе преступления с прелюбодеем богом Аресом свою жену Афродиту (VIII, 266 –366). В «Илиаде» Гера бьет по щекам свою падчерицу Артемиду ее собственнымлуком (ХХI, 479 – 49б), Афродита плачет, жалуясь на раны, которые нанес ейсмертный Диомед (V, 370 – 380), а ее мать Диона утешает ее рассказом о том, чтосмертные гиганты От и Эфиальт засадили как-то в медную бочку самого бога войныАреса, так что он едва не погиб там (V, 383 – 391).
Сполной серьезностью говорит всегда Гомер о наполовину персонифицированнойсудьбе – Мойре. Над ней не властны сами боги, и в ее руках находятся в конечномсчете жизнь и смерть человека, победа и поражение в сражении. Мойра неумолима,к ней бессмысленно обращаться с молитвами и совершать жертвоприношения.
Какэто и естественно при таких религиозных воззрениях, мрачны и представления озагробной жизни, отражающиеся в гомеровских поэмах, они не оставляют человекунадежды на лучшее будущее после смерти. Души умерших, подобные теням, обитают впреисподней, в царстве Аида. Они лишены сознания и сравниваются поэтом слетучими мышами. Только испив крови жертвенного животного, обретают они навремя сознание и память. Сам Ахилл, которого Одиссей встречает во время своегопутешествия в царство мертвых, заявляет ему, что он лучше хотел бы быть наземле поденщиком у бедняка, чем царствовать над тенями в подземном мире(«Одиссея», ХII, 488 – 491). Души умерших отделены от мира живых неодолимойпреградой: они не могут ни помочь оставшимся на земле своим близким, нипричинить зло своим врагам. Но даже этот жалкий удел бессмысленногосуществования в преисподней недоступен для душ, тело которых не было погребенонадлежащим образом. Душа Патрокла просит о погребении Ахилла («Илиада», ХХIII,65 – 92), душа спутника Одиссея Эльпенора обращается с аналогичной просьбой кОдиссею («Одиссея», ХI, 51 – 80), ибо в противном случае их ждет еще болеетяжкая участь – скитаться, не находя себе даже того горестного успокоения,которое ждет их в царстве мертвых.
Надосказать, что как в вопросе о вмешательстве богов в земную жизнь людей, так и втом, что касается загробной жизни, в «Одиссее» заметнее отразились новые тенденциив верованиях греков VIII в. до н. э. Отражением этих тенденций являются и стихиХI, 576 – 600, где говорится, что совершившие при жизни преступления противбогов Титий и Сизиф несут наказание в преисподней, и стихи ХI, 568 – 571,согласно которым Минос – царь Крыта, «славный сын Зевса» – и на том свететворит суд над тенями.
Этии другие несомненные различия между «Илиадой» и «Одиссеей» лучше всего можнообъяснить, на наш взгляд, исходя из высказывавшегося уже в древностипредположения, что Гомер создал «Илиаду» более молодым, а «Одиссею» – ближе кстарости (см., например: [Лонгин] «О возвышенном», IХ, 13). Так, персонажи«Илиады», и в частности Одиссей, неоднократно предаются ликованию, повергнувврага (ХI, 449 – 458; ХХII, 20 – 127 и др.), а в «Одиссее» тот же Одиссейзаявляет, что такое поведение нечестиво (ХХII, 411 – 413). Опыт показывает, чтомудрость такого рода и в наше время приходит к людям лишь к концу их жизненногопути.
Успехгомеровских поэм сразу после их создания был колоссален. Уже через несколькодесятков лет после появления «Илиады» грек, имени которого мы никогда неузнаем, очевидно сам аэд, нацарапал на своем дешевом глиняном сосуде несколькостихотворных строк, сопоставляющих в шутливой форме этот сосуд с кубком царяНестора, о котором рассказывается в «Илиаде» (ср.: ХI, 618 – 644):
Этокубок Нестора, удобный для питья.
Акто из этого кубка выпьет, того тотчас же
Охватитстрасть прекрасноувенчанной Афродиты.
Надписьэта едва ли имела бы смысл, если бы друзья владельца сосуда не были уже хорошознакомы с появившейся при жизни их поколения поэмой, хотя автор ее жил за 2000километров: черепок найден на другом конце греческого мира, в только чтооснованной греческой колонии на острове Исхии в Тирренском море, недалеко отнынешнего Неаполя. Трудно представить себе более красноречивое свидетельствомолниеносного проникновения гомеровских поэм всюду, где только звучалаэллинская речь.
«Илиада»и «Одиссея», исполнявшиеся устно, но распространившиеся в письменном виде,сразу же затмили своих предшественниц. Мы даже не можем быть уверены в том, чтоэти более древние поэмы были записаны: во всяком случае, их не было в рукахалександрийских ученых и библиотекарей, тщательно собиравших древнюю поэзию.
«Илиада»и «Одиссея», появившись, как Афина из головы Зевса, сразу заняли свое местоначала и источника всей греческой литературы – поэзии и прозы, место образца иобъекта подражания, то место, которое они и по сей день занимают в европейскойлитературе.
Греческиедети учились читать по «Илиаде». В Греции всегда были люди, знавшие обе поэмыГомера наизусть. Греческий ритор конца I в. н. э. Дион Хрисостом нашел такихлюдей в изобилии на краю тогдашнего цивилизованного мира – в греческой колонииОльвии на берегу Черного моря, недалеко от нынешней Одессы (Дион Хрисостом,ХХХVI, 9).
Когдагреки в VII в. до н. э. поселились на месте разрушенной Трои и основали городНовый Илион, главным храмом его они сделали храм Афины, очевидно потому, чтоименно храм Афины в Трое упоминается в «Илиаде» (VI, 269 – 279; 293 – 311).
Вскорепосле «Илиады» и «Одиссеи» были созданы поэмы так называемого троянского кикла,последовательно повествовавшие о троянской войне – от свадьбы отца Ахилла Пелеяи морской богини Фетиды, ссоры богинь из-за яблока, предназначенного«наипрекраснейшей», и суда Париса, сделавшего его супругом Елены, до взятияТрои и возвращения ахейских героев: «Киприи», «Малая Илиада», «Эфиопида» (поимени союзника троянцев царя эфиопов Мемнона), «Взятие Илиона» и «Возвращения».Поэмы эти опирались и на догомеровскую эпическую традицию, и на поэмы самогоГомера, но соперничать с Гомером их авторы не пытались и события, описанные вего поэмах, не излагали. Поэмы эти уступали гомеровским даже по объему и,насколько мы можем судить по незначительным сохранившимся отрывкам, былинамного ниже «Илиады» и «Одиссеи» по художественному уровню. Тем не менее грекидолгое время приписывали их Гомеру, очевидно, следуя практике приписывавших ихдля большей авторитетности Гомеру рапсодов, которые исполняли их наряду сподлинными гомеровскими.
Рапсодыне только приписали Гомеру киклические поэмы, они позволяли себе делать вставкии в текст гомеровских поэм, вставки чаще всего тривиальные, но иногдатенденциозные. Античная традиция сохранила нам имя одного из таких рапсодов,особенно беззастенчиво вставлявшего в гомеровские поэмы собственные стихи: егозвали Кинеф, был он родом с о. Хиоса и жил около 500 г. до н. э.
Темне менее сохранялись и тексты, претерпевшие очень мало искажений. Такие тексты,очевидно, имелись в VI в. до н. э. в распоряжении киосских гомеридов – династиирапсодов, претендовавших на то, что они происходят от Гомера. Мог восходить ктакому тексту гомеридов и был довольно исправен текст поэм Гомера,исполнявшийся начиная с VI в. до н. э. в Афинах на празднестве Панафиней, хотяне исключена возможность того, что именно в этот текст были сделаны небольшиевставки, возвеличивающие Афины и их царя Тесея и подкреплявшие права афинян наблизлежащий остров Саламин («Илиада», I, 265; II, 557 – 558 и др.). Какпоказывают орфографические особенности папирусов и средневековых рукописей,донесших до нас текст гомеровских поэм, этот текст восходит к папирусам VI – Vвв. до н. э., написанным примитивным древнеаттическим алфавитом, который был вупотреблении только в Афинах и в их окрестностях.
Всядревнегреческая лирическая поэзия, первые образцы которой, записанные идошедшие до нас, относятся к первой половине VII в. до н. э., полна гомеровскихреминисценций. Спартанский поэт Тиртей вдохновлялся Гомером в своих воинственныхпризывах и маршевых песнях. Даже Архилох, демонстративно отвергавшийзакрепленные в гомеровских поэмах традиционные ценности и традиционные формыповедения, полемизировал с Гомером, перифразируя гомеровские выражения.
Эпизодыиз «Илиады» и «Одиссеи» делаются источником сюжетов для греческих художников.Так, роспись протоаттического сосуда начала VII в. до н. э. с острова Эгиныиллюстрирует эпизод спасения Одиссея от киклопа Полифема под брюхом барана(«Одиссея», IX, 431 – 435), а на родосской вазе начала VI в. до н. э.изображены Гектор и Менелай, сражающиеся над телом Эвфорба (см.: «Илиада»,ХVII, 60 – 88).
Исключительноеположение гомеровских поэм в греческой культуре сохраняется и в V – IV вв. дон. э., когда главным центром духовной жизни становятся Афины.
Эсхил,считавший весь эпический кикл – троянский и фиванский – творением Гомера,именовал свои трагедии «крохами от великих пиров Гомера». Призывая греков ксовместному походу на персов под руководством Филиппа Македонского, афинскийпублицист Исократ ссылается на прецедент общеахейской экспедиции под Трою,описанный в «Илиаде». Платон, восхищавшийся гением Гомера, в то же время былвозмущен легкомыслием, с которым Гомер изображал богов, и так опасался влиянияГомера на молодые умы, что планировал запретить поэмы Гомера в идеальномгосударстве, о создании которого он мечтал (Платон. «Государство». II, 383а –394в).
Гомеруприписывали разнообразнейшие познания во всех сторонах жизни – от военногоискусства до земледелия и искали в его произведениях советы на любой случай,хотя ученый-энциклопедист эллинистической эпохи Эратосфен и пытался напоминать,что главной целью Гомера было не поучение, а развлечение.
Начинаяс Аристофана («Лягушки», 1034) Гомер постоянно именуется «божественным». В Смирнесуществовал храм Гомера, и одна из медных монет, чеканившихся городом,называлась гомерик (Страбон, ХIV, 1, 37, с. 646). Там рассказывали, что Гомерродился от некоего божества, танцевавшего с музами, в то время как по другойверсии отцом Гомера был бог реки Мелет. Аргивяне приглашали Гомера наряду сАполлоном на каждое государственное жертвоприношение. Египетский царь ПтолемейФилопатор соорудил для Гомера храм, где его статуя была окружена изображениямисеми городов, споривших за честь быть его родиной (Элиан. «Пестрые рассказы».ХIII, 22). Апофеоз Гомера, т. е. его обожествление, был темой знаменитогорельефа Архелая из Приены (эллинистическая эпоха). Другой мраморный рельеф IIв. до н. э. изображает Мир и Время, увенчивающими венком Гомера как поэта длявсего человечества на все времена.
Когдав покорившем Грецию Риме под сильным влиянием греческой культуры сталаскладываться своя литература, римский поэт Вергилий попытался подвести подримскую культуру такой же уникальный фундамент, каким для греческой были поэмыГомера, но «Энеида» Вергилия несет на себе неизгладимый отпечаток эпохи, вкоторую она была создана, и совсем не похожа по своему духу на «Илиаду» и«Одиссею», которые Вергилий взял в качестве образца. Тем не менее именноВергилий оказался тем промежуточным звеном, через которое эпоха Возрождения, ненашедшая прямого путы к Гомеру, восприняла родившуюся в Греции VIII в. до н. э.традицию литературного героического эпоса. Возникшие под влиянием этой традициипоэмы – «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо, «Лузиада» Камоэнса,«Потерянный рай» Мильтона – принадлежат к вершинам мировой литературы.
Ноуже древние греки, восхищавшиеся Гомером и подражавшие ему, начали его изучатьи комментировать. Уже во второй половине VI в. до н. э. появляется специальноесочинение, посвященное истолкованию поэм Гомера, – книга некоего Теагена изРегия. «Отец истории» Геродот, внимательно читая Гомера, отметил некоторыепротиворечия между гомеровскими поэмами и входившими в троянский кикл«Киприями» и усомнился в принадлежности «Киприй» Гомеру (Геродот. «История».II, 116 – 117). Среди нескончаемой вереницы греков, которые занимались вдальнейшем интерпретацией поэм Гомера, выделяются имена философов Демокрита иАристотеля.
Александрийскиефилологи эллинистической эпохи – Зенодот из Эфеса, Аристофан из Византия и вособенности Аристарх с Самоса – собирали методически рукописи поэм Гомера совсех концов эллинского мира и пытались восстановить в первозданном видегомеровский текст. Сравнивая найденные в большом количестве в Египте папирусыГомера III в. до н. э. с гомеровскими текстами послеаристарховского времени, мывидим, какую грандиозную работу проделал Аристарх. И если в интерпретациигомеровских поэм Аристарх был во многом наивен, представляя себе, в частности,гомеровское общество по образу и подобию царского двора эллинистическоймонархии, сам текст обеих поэм, судя по всему, лишь в редких случаяхотклоняется от аутентичного гомеровского текста VIII в. до н. э. В последующиестолетия восстановленный Аристархом текст «Илиады» и «Одиссеи» тщательнопереписывался, перейдя в III– IV вв. н. э. из папирусных свитков в пергаменныекодексы. Лучшие из этих рукописей были снабжены комментариями на полях, такназываемыми схолиями, основанными на трудах эллинистических филологов. Этисхолии, дошедшие до нас в византийских рукописях гомеровских поэм, и сейчас вомногом помогают исследователям точнее понять поэмы.
В1488 г., уже вскоре после изобретения книгопечатания, текст «Илиады» и«Одиссеи» был впервые напечатан во Флоренции. За этим изданием последовалимногие другие.
Хотяуже в древности некие мало известные нам Ксенон и Гелланик (так называемыехоридзонты, т. е. «разделители») утверждали, что Гомер не мог создать и«Илиаду», и «Одиссею», сомнения такого рода долго не находили отклика уисследователей древнегреческой литературы.
Лишьв 1664 г. аббат д'Обиньяк, активный участник разгоревшегося во Франции спора осравнительных достоинствах античной и новой литературы, прочел речь, в которойдоказывал, что Гомера вообще не существовало, а «Илиада» и «Одиссея» являютсяскверными компиляциями позднейшей эпохи, но и его выступление прошлонезамеченным.
Английскийфилолог Ричард Бентли в 1713 г., опираясь на поздние античные свидетельства ороли афинского тирана VI в. до н. э. Писистрата в упорядочении текстагомеровских поэм, утверждал, что Гомер создавал небольшие разрозненные песни,сведенные в эпические поэмы лишь много позднее.
Однаковпервые подробно развил скептический взгляд на Гомера и его творчество лишьнемецкий филолог Фридрих Август Вольф в своем вышедшем в 1795 г. «Введении кГомеру». Вольф считал, что гомеровские поэмы в течение нескольких вековпередавались из уст в уста неграмотными певцами, трансформировались в процессепередачи, а свой нынешний вид приобрели в результате предпринятого в VI в. дон. э. в ходе их первой записи далеко идущего редактирования. Книга Вольфавызвала оживленную дискуссию о происхождении поэм Гомера, продолжающуюся по сейдень, а весь круг проблем, связанных с авторством «Илиады» и «Одиссеи», получилназвание «гомеровского вопроса». Идя по пути, указанному Вольфом, Карл Лахман в1837 и в 1841 гг. попытался реконструировать, опираясь на текст «Илиады», 18песней, созданных в разное время разными авторами, песней, из которых, по егомнению, «Илиада» возникла. Так начались попытки анализировать процессформирования гомеровских поэм, и ученые, пошедшие по этому пути, получилиназвание аналитиков. Однако ряд исследователей продолжал отстаивать взгляд нагомеровские поэмы как на порождение единого творческого акта их создателя, этонаправление получило название унитариев. С особенной энергией, талантом иэрудицией позицию унитариев защищали уже в начале нашего века Карл Роте иЭнгельберт Дреруп. Спор не решен окончательно и по сей день, но многолетнийопыт исследования гомеровских поэм показывает, что унитарии правы, когдаутверждают, что гомеровские поэмы, как мы их читаем сейчас, были созданы однимили, может быть, двумя гениальными поэтами, а не сложились механически, чтоподтверждают сейчас и статистические исследования языка и стиля поэм, но идутслишком далеко, когда утверждают, что текст поэм не дает нам возможностипроникнуть в догомеровскую эпическую традицию. Исследование того, как Гомерпереработал бывшую в его распоряжении фольклорную эпическую традицию, начал всущности еще в 1826 г. Г. В. Нич, и на этом пути многое уже достигнуто, вчастности трудами В. Шадевальдта и И. Какридиса, пытавшихся вскрыть предысториюсюжета «Илиады», Д. Пейджа, во многом уточнившего характер отражения в «Илиаде»исторической обстановки.
Гомер– это начало начал всей литературы, и успехи в изучении его творчества могутрассматриваться как символ движения вперед всей филологической науки, а интереск поэмам Гомера и их эмоциональное восприятие должны рассматриваться какнадежный признак здоровья всей человеческой культуры.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.i-u.ru/