Кибальник С.А.
«Литературоведы-краеведымогут сколько угодно гадать, – справедливо отмечал В.А.Туниманов, – какойименно сибирский город послужил прототипом для Мордасова – Омск, Семипалатинскили Барнаул. Усилия их будут тщетны. Неопровержима только литературнаяродословная Мордасова». В сравнении с изображенным в произведениях Достоевского1840-х годов «гораздо ярче, конкретнее, детальнее» петербургским бытом, в«Дядюшкином сне» – «несколько скупых и чрезвычайно обобщенных штрихов. Ониобычно столь же невыразительны и одноцветны, как и в письмах Достоевского, так,например, характеризовавшего барнаульцев: “О барнаульских я не пишу вам. Я сними со многими познакомился; хлопотливый город, и сколько в нем сплетен идоморощенных Талейранов!” (Письма, 1, 204). Ничего конкретного, но духовный“климат” такой же, как в Мордасове и губернском городе “Бесов”.Общепровинциальный, стандартный колорит». [i]
Действительно,даже общие отличительные черты провинциальной жизни, названные и изображенные вповести, не столь уж многочисленны. «Инстинкт провинциальных вестовщиков доходитиногда до чудесного, и, разумеется, тому есть причины. Он основан на самомблизком, интересном и многолетнем изучении друг друга. Всякий провинциал живеткак будто бы под стеклянным колпаком. Нет решительно никакой возможности хотьчто-нибудь скрыть от своих почтенных сограждан. Вас знают наизусть, знают дажето, чего вы сами про себя не знаете» (2, 336). – это едва ли не единственныйпример подобного обобщения. К тому же лишь часть главных героев повестисобственно провинциалы, некоторые же (Мозгляков, князь) ими не являются.Российская провинция в повести изображена через внутренние оппозиции сПетербургом и заграницей.
Словав письме Достоевского о «доморощенных Талейранах» недвусмысленно намекают наглавный аспект сатирического восприятия им провинциальной России: лицемерие икозни, в которых протекает жизнь местного дворянства. В этом отношенииДостоевский оказывается безусловным продолжателем Гоголя «Миргорода» и «Мертвыхдуш» и одновременно разоблачителем лживости его «Выбранных мест…». Вот почемунаиболее подходящим для этого стилизуемым и одновременно пародируемым языкомоказывается именно язык Гоголя. Провинциальная Россия увидена Достоевским в«Дядюшкином сне» не столько непосредственно, сколько через призму русскойклассики XIX века и современной ему русской литературы 1850-х годов; основу жеэтой призмы составляют произведения Гоголя.
Несмотряна то, что на эту тему написано уже не так и мало, тем не менее, степеньодновременного притяжения и отталкивания от Гоголя в «Дядюшкином сне» недооценивается.К тому же интертекстуальные связи повести с Гоголем обыкновенно отмечаютсябессистемно, без разграничения отдельных реминисценций и базообразующих длянекоторых героев Достоевского черт гоголевских персонажей и самого Гоголя и, главное,без учета их функции. Так, в большом и малом академическом издании «Полногособрания сочинений» писателя, как и в исследовательской литературе, отмечаютсялишь спорадические реминисценции из «Ревизора», «Мертвых душ» и «Выбранныхмест…». Что касается первых, то они относятся к князю и связывают его сХлестаковым. Дело, впрочем, этим не ограничивается. Как верно заметилВ.Г.Одиноков, «образ князя соткан Достоевским из нитей, заимствованных изразличных произведений русских писателей. Поэтому метафора Марьи Александровны:“Вы бы могли повторить Фонвизина, Грибоедова, Гоголя” – обретает буквальныйсмысл. Дядюшка – образ не только литературный, но и фольклоризированный». [ii]
Однако,во-первых, к чертам Нулина и Хлестакова, отмечавшимся в князе, следует добавитьотдельные реминисценции, связывающие его с Подколесиным и самим Гоголем. Так, увлекшисьЗиной, князь требует: «Я хочу, чтоб сейчас же, сию ми-нуту была свадьба...» (2,346). При этом он практически повторяет поведение Подколесина, вначале неслишком желавшего жениться, и его слова: «я хочу, чтоб сей же час было венчанье,непременно сей же час». [iii]
Во-вторых,то же самое можно сказать и о Москалевой, дискурс которой образует сложныйсимбиоз Кочкарева, Городничего и самого Гоголя «Выбранных мест» (в большем, чемэто отмечалось, объеме). Что касается Кочкарева, то сходство с нимраспространяется, во-первых, на всю его деятельность в роли «свахи», и, во-вторых,на постоянную брань, которую он пускает в ход в разговоре. Так, Москалева неслишком церемонится со своим мужем: « – Где болван? – закричала МарьяАлександровна, как ураган врываясь в комнаты. – Зачем тут это полотенце? А! онутирался! Опять был в бане? И вечно-то хлещет свой чай! Ну, что на меня глазавыпучил, отпетый дурак? Зачем у него волосы не выстрижены? Гришка! Гришка!Гришка! Зачем ты не обстриг барина, как я тебе на прошлой неделе приказывала? – Сколько раз я вбивала в твою ослиную голову, что я тебе вовсе нематушка? Какая я тебе матушка, пигмей ты этакой! Как смеешь ты давать такоеназвание благородной даме, которой место в высшем обществе, а не подле такогоосла, как ты!» (2, 358; здесь и далее курсив мой – С.К.). Ср. брань Кочкарева вадрес Подколесина: «Лежит, проклятый холостяк! Ну, скажи, пожалуйста, ну, начто ты похож? – Ну, ну, дрянь, колпак, сказал бы такое слово… да неприличнотолько. Баба! хуже бабы! Как порядочный человек, решился жениться, последовалблагоразумию, и вдруг – просто сдуру, белены объелся, деревянный чурбан … Еду! Конечно, что ж другое делать, как не ехать! (Степану) Давай емушляпу и шинель». [iv]
КакКочкарёв Подколесина, Москалёва (акцентологически то же, что и «Кочкарёва»)ругает также и Князя – правда, за глаза: «Ведь ему ж, дураку, будет выгода, –ему же, дураку, дают такое неоцененное счастье! да хоть насильноженить его, дурака!» (2, 333). К этим репликам Москалевой есть весьма близкиепараллели в речах Кочкарева: «Ведь о чем стараюсь? О твоей пользе; ведь изо ртавыманят кус Я для кого же старался, из чего бился? Все для твоей, дурак,пользы! О тебе, деревянная башка, стараюсь! Не жени тебя, ведьты век останешься дураком! Не дам улизнуть, пойду приведу подлеца».[v] Так же бранит за глаза Москалева и других – например, свою родственницуНастасью Петровну, проживающую в ее доме: «Эта чумичка Настасья… Эта бесстыдная,этот изверг Настасья…» (2, 328). Ср. отзывы Кочкарева о женихах АгафьиТихоновны: «Помилуйте, это дрянь против Ивана Кузьмича И ИванПавлович дрянь, все они дрянь! Да ведь это просто чорт знает что, набитыйдурак». [vi]
Однакосходство Москалевой с Кочкаревым этим не ограничивается. Дело в том, что рецепттого симбиоза соединения грубого напора с отсылкой к родственным чувствам ихристианским ценностям, который мы находим в Москалевой, содержится уже вКочкареве: «Дело христианское, необходимое даже для отечества я будуговорить откровенно, как отец с сыном. Я говорю тебе это не с тем, чтобыподольститься, не потому, что ты экспедитор, а просто говорю из любви… Ну, полноже, душенька». [vii] Этот симбиоз в Москалевой представлен куда как болеешироко: «– Ты дитя, Зина, – раздраженное, больное дитя! – отвечала МарьяАлександровна растроганным, слезящимся голосом. – ты раздражена, тыбольна, ты страдаешь, а я мать и прежде всего христианка. Я должна терпеть и прощать. – на это можно взглянуть даже с высокой, даже с христианской точкизрения, дитя мое! Он получеловек, – пожалей его; ты христианка!Бог видит, что я согласила Зину на брак с ним, единственно выставивперед нею всю святость ее подвига самоотвержения. Она увлеклась благородствомчувств, обаянием подвига. В ней самой есть что-то рыцарское. Я представила ейкак дело высокохристианское, быть опорой, утешением, другом, дитятей, красавицей,идолом того, кому, может быть, остается жить всего один год» (2, 321, 326, 352).
Взаключение своего разговора с Зиной Москалева прямо формулирует идущий отПушкина («Тьмы низких истин мне дороже / Нас возвышающий обман…») и лежащий воснове эстетики позднего Гоголя, в том числе и его «Выбранных мест…», [viii]принцип: «Ты думаешь, что он не примет твоей помощи, твоих денег, для этого путешествия?Так обмани его, если тебе жаль! Обман простителен для спасения человеческойжизни» (2, 327). Именно в этом смысле, говоря об удачном ходе Москалевой сидеей самопожертвования Зины ради спасения учителя Васи, Достоевский пишет: «…и вдохновение, настоящее вдохновение осенило ее…» (2, 327). Имея в виду преждевсего именно такое понимание поэзии, Зина говорит матери: « – Я нахожу еще, маменька,что у вас слишком много поэтических вдохновений, вы женщина-поэт, в полном смыслеэтого слова; вас здесь и называют так. У вас беспрерывно проекты. Невозможностьи вздорность их вас не останавливают» (2, 321).
Чтокасается черт Хлестакова в князе, то они отмечались уже неоднократно, [ix] нотакже более значительны. [x] Например, Хлестаков ухлестывает сразу и за АннойАндреевной, и за Марьей Антоновной (действие четвертое, явления XII – XIY) –Князь принимает Марью Александровну за Анну Николаевну: « –МарьюА-лекс-анд-ровну! представьте себе! а я именно по-ла-гал, что вы-то и есть (какее) – ну да! Анна Васильевна… C'est delicieux! Значит, яне туда заехал. А ядумал, мой друг, что ты именно ве-зешь меня к этой АннеМатвеевне» (2, 311).
Соответственно,в Москалевой проявляются черты Городничего: ««Нет, не вам перехитритьменя! – думала она, сидя в своей карете. – Зина согласна, значит, половина деласделана, и тут – оборваться! вздор! в эту минуту наша героиня летелапо мордасовским улицам, грозная и вдохновенная, решившись даже на настоящий бой,если б только представилась надобность, чтоб овладеть князем обратно. Она ещене знала, как это сделается и где она встретит его, но затоона знала наверное, чтоскорее Мордасов провалится сквозь землю, чем неисполнится хоть одна йота из теперешнихее замыслов» (2, 334, 337). Совершенно аналогичным образом в драматическиймомент в Городничем пробуждается мужество: «Нет, нет; позвольте уж мне самому.Бывали трудные случаи в жизни, сходили, еще даже и спасибо получал; авось Богвынесет и теперь». [xi]
Лишьв пятом действии в нем зарождаются иллюзия победы и завоевательные планы.Впрочем, дальше, чем у него самого, они заходят у Анны Андреевны: «Как же мытеперь, где будем жить? Здесь или в Питере? – Натурально, в Петербурге. Какможно здесь оставаться! – Ну, в Питере, так в Питере; а оно хорошо бы и здесь.Что, ведь я думаю, уже городничество тогда к чорту, а, Анна Андреевна? –Натурально, что за городничество! – Ведь оно, как ты думаешь, Анна Андреевна, теперьможно большой чин зашибить». [xii] У Москалевой победные планы, связанные сдочерью и чрезвычайно напоминающие реплики Анны Андреевны, возникают уже вконце процитированного выше монолога: «Только какая же она будет княгиня! Люблюя в ней эту гордость, смелость, недоступная какая! взглянет – королевавзглянула. А без меня не обойдется! Я сама буду княгиня; меня и вПетербурге узнают. Прощай, городишко!» (2, 334).
Такимобразом, в целом оппозицию образов «Москалева – князь» питаютструктурообразующие пары: Кочкарев – Подколесин, Городничий – Хлестаков, дамыгорода NN – Чичиков. [xiii] Сюжет же повести представляет собой причудливыйсинтез мотивов гоголевских «Женитьбы» и «Ревизора»: попытка женить на небогатойдворянке не надворного советника, каким является Подколесин, а богатого князя, тоесть «значительное лицо», за которое принимают в «Ревизоре» Хлестакова – с тойразницей, что роль «свахи» берет на себя не друг жениха, а мать невесты.Наконец, эта комедийная коллизия скрещена в повести с романическим сюжетом«Евгения Онегина», [xiv] в котором все та же невеста (Зина) после скандальнойнеудачи этого «гоголевского сюжета» и трагической развязки побочногодраматического [xv] сюжета с неудачей мезальянса противоположного рода (сучителем Васей) становится героиней трансформированного Достоевским«пушкинского сюжета»: в отличие от Татьяны, она сама отвергает Мозглякова, затемтак же, как и она, выходит замуж за «генерала», «старого воина, израненного всражениях» и, наконец, в финале просто «не узнает» бывшего ухажера на балу.
Нарядусо всеми этими элементами стилизации в повести присутствует также и пародия наГоголя. Ю.Н.Тынянов видел ее, например, во всей первой главе «Дядюшкина сна», который«ничто не мешает нам принять» за стилизацию, «но под конец главы самДостоевский обнажает пародийность, наполовину срывая пародийную маску (нотолько наполовину, потому что самое обнажение производится все тем жепародийным стилем): “Все, что прочел теперь благосклонный читатель, былонаписано мною месяцев пять тому назад, единственно из умиления…”». [xvi] Однакосопоставим эту главу, например, с восьмой главой первого тома «Мертвых душ»:«Дамы города N. были… нет, никаким образом не могу; чувствуется точно робость.В дамах города N. Больше всего замечательно было то… Даже странно, совсем неподымается перо, точно будто свинец какой-нибудь сидит в нем…». [xvii] Развеэто тоже пародия? Тогда на что? На самого Гоголя? И у Гоголя, и у Достоевскогомы, очевидно, просто имеем дело с сатирическим текстом, который у Достоевскогостилизован под Гоголя.
Этоподтверждается и другими примерами. Так, например, то, как говорит о своихотношениях с другими дамами города Мордасова Москалева: «решительно удивляюсь, почемувы все считаете меня врагом этой бедной Анны Николаевны, да и не вы одна, а всев городе? Я заступлюсь за нее, я обязана за нее заступиться! На нееклевещут. За что вы все на нее нападаете? Она молода и любит наряды, – за эточто ли? Но, по-моему, уж лучше наряды, чем что-нибудь другое, вот как НатальяДмитриевна, которая – такое любит, что и сказать нельзя. За то ли, что АннаНиколаевна ездит по гостям и не может посидеть дома? Но боже мой! Она неполучила никакого образования, и ей, конечно, тяжело раскрыть, например, книгуили заняться чем-нибудь две минуты сряду» (2, 309) [xviii]– выглядит каксатирическое развитие и дискурсивное применение того саркастического тона, скоторым писал об отношениях между «дамой приятной во всех отношениях» и «простоприятной дамой» Гоголь: «Впрочем, обе дамы нельзя сказать чтобы имели в своейнатуре потребность наносить неприятности, и вообще в характерах их ничего небыло злого, а так, нечувствительно, в разговоре рождалось само собою маленькоежелание кольнуть друг друга; просто одна другой из небольшого наслаждения прислучае всунет иное живое словцо: вот, мол, тебе! На, возьми, съешь! Разногорода бывают потребности в сердцах как мужеского, так и женского пола». [xix]
Достоевскийв «Дядюшкином сне» даже не просто стилизует, а превращает в драматургию игротескно преувеличивает всякое гоголевское авторское наблюдение. Так, Гогольвсе в той же восьмой главе «Мертвых душ» пишет: «смертный, право, трудно дажепонять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы онабыла новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно длятого только, чтобы сказать: “Посмотрите, какую ложь распустили!” – а другойсмертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: “Да этосовершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания” – и вслед за тем сей жечас отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместес ним воскликнуть с благородным негодованием: “Какая пошлая ложь!”». [xx]
В«Дядюшкином сне» Софья Петровна Карпухина повторяет слух относительно того, чтокнязя подпоили, чтобы заставить его сделать предложение Зине, не кому-то еще, асамой Москалевой, причем публично: «– Не беспокойтесь обо мне, МарьяАлександровна, я все знаю, все, все узнала! Ваша же Настасьяприбежала ко мне и все рассказала…» (2, 374).
Совсемдругая ситуация возникает, когда, как отмечено А.В.Архиповой, «в характеристикеМарьи Александровны» («кажется, сплетни должны исчезнуть в ее присутствии» – 2,515) «пародируются отдельные мотивы “Выбранных место из переписки с друзьями”Гоголя. Ср.: «Знаете ли, что мне признавались наиразвратнейшие из нашеймолодежи, что перед вами ничто дурное не приходило им в голову, что они неотваживаются сказать в вашем присутствии не только двусмысленного слова, которымпотчевают других избранниц, но даже просто никакого слова, чувствуя, что всебудет перед вами как-то грубо и отзовется чем-то ухарским и неприличным» (см.:Женщина в свете. Гоголь, т. УIII, стр. 226)» (2, 515). Здесь Достоевскийдействительно пародирует Гоголя, превращая в фарс то, что у Гоголя сказаносерьезно. [xxi]
Какпародия воспринимаются и выше приведенные «христианские» декларации Москалевойна фоне аналогичных многочисленных ремарок Гоголя в «Выбранных местах…»: «Длятого, кто не христианин, все стало теперь трудно; для того же, кто внес Христаво все дела и во все действия своей жизни, – все легко. Христианскоесмирение вас не допустит… На дворян он может иметь только влияниенравственное. «Вот какого рода объятье всему человечеству даетчеловек нынешнего века, и часто именно тот самый, который думает о себе, что онистинный человеколюбец и совершенный христианин! Христианин! Выгнали на улицуХриста, в лазареты и больницы, наместо того, чтобы призвать Его к себе в домы, подродную крышу свою, и думают, что они христиане!»»[xxii]
Вообщесам тон Москалевой неоднократно получает в повести характеристики, весьманапоминающие собственный позднейший отзыв Достоевского о тоне позднего Гоголякак о лицемерном пафосе: «Что ж это за сила, которая заставляет даже честного исерьезного человека так врать и паясничать, да еще в своем завещании» (16, 330),«Заволакиваться в облака величия (тон Гоголя, например, в “Переписке сдрузьями”) – есть неискренность, а неискренность даже самый неопытный читательузнает чутьем. Это первое, что выдает» (30 1, 227). Ср. слова Зины: «– К чемутак кривляться, маменька, когда все дело в двух словах? – Нельзя бездекламаций да вывертов! – Вы никак не можете воздержаться от выставкиблагородных чувств, даже в гадком деле. Сказали бы лучше прямо и просто: „Зина,это подлость, но она выгодна, и потому согласись на нее!“ Это по крайней меребыло бы откровеннее» (2, 320, 323, 325). В какой-то момент Москалева дажеспохватывается сама: «»Скверно то, что Зина подслушивала! – думала она, сидяв карете. – Я уговорила Мозглякова почти теми же словами, как и ее. Она горда и,может быть, оскорбилась..."» (2, 356). [xxiii] Эта мысль Москалевой, должнобыть, выражала восприятие Достоевским позднего Гоголя, который вдруг сталвнушать богоугодные мысли тоном Кочкарева, Чичикова и Ивана ИвановичаПеререпенка. [xxiv]
Пародиенпо отношению к творчеству и даже к личности Гоголя образ не только Москалевой, нои князя: «Объявляет мне, что едет в Светозерскую пустынь, к иеромонаху Мисаилу,которого чтит и уважает – Я именно хотел вам сказать, mesdames, что яуже не в состоянии более жениться, и, проведяочарова-тельный вечер у нашейпрелестной хозяйки, я завтра же отправляюсь к иеромонаху Мисаилу в пустынь, апотом уже прямо за границу, чтобы удобнее следить за евро-пейскимпро-све-щением» (2, 306, 378).
ВДядюшкином сне», однако, элементы стилизации и «гротескизации» решительнопревалируют над элементами пародии. Так воспринимал повесть и сам Достоевский, назвавее впоследствии «вещичкой голубиного незлобия» (29 1, 303). Задачи созданияболее серьезной сатиры на русскую жизнь и, соответственно, более серьезнойревизии русской литературы он решал уже во втором своем произведении, котороебыло опубликовано после ссылки, – «Село Степанчиково и его обитатели».
Список литературы
[i]Туниманов В.А. Творчество Достоевского. 1854-1862. Л., 1980. С.23-24.
[ii]Одиноков В.Г. «Сибирская» повесть Ф.М.Достоевского «Дядюшкин сон» (Поэтикажанра) // Развитие повествовательных жанров в литературе Сибири. Новосибирск, 1980.С. 20:
[iii]Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1949. Т. 5. С. 57.
[iv]Там же. С. 19.
[v]Там же. С. 19, 54, 55.
[vi]Там же. С.38, 47. Как и в «Женитьбе», в «Дядюшкином сне» немало эпизодов скомическим «подслушиванием», наподобие того, как, когда Жевакин, которомуКочкарев обещал замолвить за него словечко перед Агафьей Тихоновной, слышит, кактот называет его «набитым дураком» (5, 47). Однако это отчасти идет и просто отпервоначальной комедийной основы повести.
[vii]Там же. С.15, 18, 53.
[viii]См. об этом: Кибальник С.А. 1/ Художественная философия Пушкина. СПб., 1998. С.75-78. 2/ Почему Гоголь «открыл тайну» пушкинского стихотворения «С Гомеромдолго ты беседовал один…»? // Восьмые Гоголевские чтения. Н.В.Гоголь и еголитературное окружение. М., 2009. С.120-135.
[ix]См., например, соответствующий комментарий академического издания ПССДостоевского: «Сквозь сюжетную ткань “Дядюшкиного сна” местами явственнопросвечивают сцены и образы “Графа Нулина” и “Ревизора”. Гротексно-сатирическийобраз “дядюшки” своеобразно варьирует черты характера Нулина (см. об этом: М.САльтман. Этюды по Достоевскому. Двойники «дядюшки», стр. 494, 495), а в ещебольшей мере – Хлестакова. Пустословие и легкомыслие этого гоголевского герояобращаются в старческую болтливость и слабоумие князя. Но Хлестаков – образкомедийный, в старом же князе комическое соединяется с жалким», «Лорда Байронапомню. Мы были на дружеской но-ге. – Эти слова князя, как и его предшествующаяреплика о водевиле, — реминисценция из “Ревизора” Гоголя (ср. слова Хлестакова“Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным надружеской ноге” — действие III, явление 6)» (2, 512, 517).
[x]Иногда, впрочем, эти черты относятся не к князю и имеют скорее характерстилизации. Так, фразу повествователя в самом начале повести: «Хотел былонаписать о Марье Александровне Москалевой в форме игривого письма к приятелю, попримеру писем, печатавшихся когда-то в старое, золотое, но, слава богу, невозвратноевремя в “Северной пчеле” и прочих повременных изданиях» А.В.Архипова полагает«выпадом против “Деревенских писем (К петербургскому приятелю)” Л.В.Бранта» ипротив «враждебной ему газеты» (Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л., 1988.Т. 2. С. 582). Между тем Ю.Н.Тынянов по поводу этих строк замечал: «Адрес данложный: хотя в “Северной пчеле” и бывали “письма к приятелю”, но они писалисьне гоголевским стилем. Эпитет “игривый” по отношению к стилю Гоголя употребленздесь, как и в пародии на “Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича” (в «Бедныхлюдях» — С.К.; Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Поэтика.История литературы. Кино. М., 1977. С. 210-212). Не исключено, что Достоевскийимел в виду в том числе и «Деревенские письма» Бранта, автора резкоотрицательной рецензии на «Петербургский сборник», в котором были помещены«Бедные люди». Впрочем, как признает сама А.В.Архипова, в таком случае это«элемент несколько запоздалой полемики Достоевского против враждебной емугазеты». Однако письма Бранта, хоть и адресованы «петербургскому приятелю», начистолишены какой-либо «игривости». Так что, возможно, адрес действительно данложный (хотя выпада против «Северной пчелы» это не дезавуирует), иповествователь имел вначале непочтительное намерение написать о Москалевой вдухе более чем «игривого» письма Хлестакова в Петербург к «душе Тряпичкину», вкотором он раздает Городничему и прочим чиновникам самые «лестные»характеристики. Слова «что-нибудь вроде похвального слова этой великолепнойдаме» (2, 299) приобретают в этом контексте саркастический характер.
[xi]Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. М… 1951. Т.4. С. 20.
[xii]Там же. С. 82.
[xiii]«Основной сюжетный мотив повести, – отметила А.В.Архипова, – появлениенеожиданного столичного гостя в провинциальном городе, вызванный этим переполохи борьба “партий” – перекликается с фабулой “Ревизора” и “Мертвых душ”»(Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Т. 2. С.581).
[xiv]Кирпотин В.Я. Ф.М.Достоевский. Творческий путь (1821 – 1859). М., 1980. С.511;Одиноков В.Г. «Сибирская» повесть Ф.М.Достоевского «Дядюшкин сон». С.20-25.
[xv]М.К.Кшондзер полагает эту линию грибоедовской: «образ Зины принято сравнивать сСофьей, не побоявшейся общественного мнения в своей любви к Молчалину.Действительно, линия “Зина – учитель Вася” в сюжетном плане близка кгрибоедовской…» (Кшондзер М. Русская литература – открытое единство. Сб.научных статей. М., 2007. С.18). Однако помимо того, что образ Зины как быскрещен с образом Чацкого, о чем пишет сама исследовательница (с.18-19), необходимоотметить, что у учителя Васи нет ничего общего с Молчалиным, и поэтому уместнееговорить об этом сюжетном плане как об общем романно-драматургическом плане«роман дочери-дворянки с учителем».
[xvi]Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь. С.211.
[xvii]Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. М., 1951. Т. 6. С. 158-159.
[xviii]То, что прежде всего именно через изображение отношений между дамами городаМордасова в повести изображена провинциальная жизнь, хорошо ощущалисовременники Достоевского. Так, А.Н.Плещеев писал Достоевскому в письме от 10февраля 1859 г.: «Провинция – в лице дам – очеркнута тоже хорошо» (см.:Достоевский: Материалы и исследования. Т. XY. С.442).
[xix]Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т. 6. С.187. Однако вряд ли обоснованноутверждение о том что «заключительные строки повести (отъезд Мозглякова изгубернского города, краткая пейзажная зарисовка, образ резвой тройки) пародийноперекликаются со знаменитой концовкой I тома “Мертвых душ”» (Достоевский Ф.М.Собр. соч.: В 15 т. Л., 1988. Т. 2. С. 582). Точно так же вряд ли есть основанияговорить о том, что «с развязкой “Ревизора” совпадает и конец повести –крушение честолюбивых планов Марии Александровны Москалевой» (Достоевский Ф.М.Собр. соч.: В 15 т. Т. 2. С.581).
[xx]Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т.6. С.173.
[xxi]Сам Тынянов полагал, что «суть пародии в механизации определенного приема; этамеханизация ощутима, конечно, только в том случае, если известен прием, которыймеханизируется» (Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь. С. 210). Если так, то итакая «механизация» присутствует в данном фрагменте «Дядюшкина сна». Однакоочевидно, что лучше говорить здесь не о «механизации», а об изменениифункционального смысла текста.
[xxii]Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 349, 355, 411-412.
[xxiii]В какой-то степени это признавал сам Гоголь, писавший в письме к А.О.Россету поповоду «Выбранных мест…»: «доныне горю от стыда, вспоминая, как заносчивовыразился во многих местах, почти a la Хлестаков. См.: Гоголь Н.В. Полн. собр.соч. М., 1952. Т.13. С.279.
[xxiv]Пародийность Москалевой по отношению к позднему Гоголю и, соответственно, некотораяблизость этой героини к образу Опискина проявляется также в следующей ееремарке: «Каллист Станиславич сказал мне, что в Испании, — и это яеще прежде слышала, даже читала, – что в Испании есть какой-то необыкновенныйостров, кажется Малага, – одним словом, похоже на какое-то вино, – где нетолько грудные, но даже настоящие чахоточные совсем выздоравливали от одногоклимата» (2, 327). «Малага» уже как действительно вино также появляется в «СелеСтепанчикове…», в котором Опискин в ответ на предложение «подкрепиться… рюмочкумаленькую чего-нибудь, чтоб согреться» отвечает: «Малаги бы я выпил теперь» –на что Бахчеев говорит: «И вина-то такого спросил, что никто не пьет» (3, 145).Деталь эта полностью совпадает с эпизодом встречи самого Гоголя с молодымипетербургскими писателями на квартире А.А.Комарова (см.: Маргулиес Ю.Э. ВстречаДостоевскооо и Гоголя // Воздушные пути. Нью-Йорк, 1963. 3. С.272-294), и былакаким-то образом известна Достоевскому (Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л.,1988. Т. 3. С. 516).
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru