Ранчин А. М.
Типографскиеопечатки первого издания выявляются благодаря сопоставлению с Екатерининскойкопией, когда в ней обнаруживаются иные, правильные чтения. Но в «Слове…»немало грамматически неправильных форм или несогласованных словосочетаний,встречающихся и в издании 1800 г., и в Екатерининской копии. Например, этоглагол «одевахъте» в рассказе Святослава Киевского боярам о своем зловещем сне:«съ вечера одевахъте мя, рече, чръною паполомою (покровом. – А. Р.) на кроватитисове (в первом изд. переведено как тесовой, но более распространенперевод-толкование “тисовой”, из тиса – породы хвойного дерева. — А. Р.)». Отех, кто исполняет погребальный обряд над Святославом в этом сне, он говорит втретьем лице множественного числа: «чръпахуть» (они черпали), «сыпахуть» (онисыпали); очевидно, и странная, несуществующая форма глагола «одевати» должнабыть заменена на правильную: «одевахуть» (они одевали). Это формаграмматического времени – имперфекта, означавшего действие в прошлом,второстепенное, добавочное по отношению к основному действию в рассказе, вповествовании. Действие это характеризовалось относительной продолжительностью.Одева — глагольная основа, -х- — это суффикс, а -у- — окончание; -ть- – эточастица, сросшаяся с глагольной формой.
Вописании обиды (Обиды) – олицетворения горя, печали, — вставшей, пробудившейсяв войске Игоря, истребляемом половцами, сказано: «Въстала обида въ силахъДажь-божа внука (русского князя, Игоря, либо всех русичей. – А. Р.). Вступилъдевою на землю Трояню…». Еще первые издатели перевели этот текст: «Она, вступивдевою на землю Троянову…». Несомненно, окончание мужского рода на -ъ:«вступил-ъ» требуется заменить верным окончанием женского рода: «вступил-а».
По-видимому,в «Слове…» нарушена грамматическая структура начала фразы – обращения ккнязьям: «Ярославе, и вси внуци (внуки. – А. Р.) Всеславли…». Ярослав – этокнязь Ярослав Мудрый, живший в конце Х — первой половине XI в. (Он родилсяоколо 978, возможно не ранее 980 г., и умер в 1054 г.); Всеслав же, княживший в Полоцке, родился до 1044 г. (в этот год он вступил на престол послесмерти отца), а умер в 1101 г. Его внуки никак не могли враждовать с Ярославом Мудрым.Естественно счесть фразу испорченной и внести в нее исправление: «Ярославли ивси внуце Всеславли» — «Ярославовы и все внуки Всеславовы». Конечно, внукиВсеслава могли в действительности враждовать не с внуками Ярослава, а только соследующим поколением его потомков, но указание на поколения в тексте условны.Значим мотив вражды между княжеской линией, восходящей к киевскому правителюЯрославу Мудрому, и линией полоцких князей – потомков воинственного инеуживчивого Всеслава. Но существуют и другие варианты исправления этой фразы.
ИЕкатерининская копия, и первое издание 1800 г. содержат такое описание зловещего поведения птиц, указующего на близкое поражение Игоря: «уже бо беды его пасетъптицъ подобию». Первые издатели сочли фрагмент настолько невразумительным, чтовслед за писцом Екатерининской копии поставили точку с запятой между «птицами»и озадачивающим «подобием», которое в переводе попросту опустили. Позднее былопредложена и утвердилась поправка: «по дубию». Вот как оправдывал этоисправление один из наиболее автоитетных исследователей «Слова…» академик А. С.Орлов: «Поправка “по дубию” поддерживается дальнейшим – “по яругамъ” иоправдывает интерпункцию (разделительный знак препинания. – А. Р.) между “подубию” и “влъци” (птицы – по кустарнику, по деревьям; волки – по оврагам, побалкам)». В ранних древнерусских рукописях звук «у» обозначался с посредствомдвойной буквы (диграфа) «оу», и пропуск буквы «у» по невнимательностипозднейшим переписчиком вполне возможен.
Ноесть и более сложные, неоднозначно толкуемые случаи.
Впервом издании так говорилось о «звоне» славы Игорева деда – отчаянного ивоинственного Олега Святославича – «Гориславича»: «Тоже звонъ слыша давныйвеликый Ярославь сынъ Всеволожь: а Владимиръ по вся утро уши закладаше въЧернигове». Первые издатели решили, что «Ярославь» (правильно: «Ярославъ») –это существительное, имя князя, а «Всеволожь» — притяжательное прилагательноеот имени «Всеволод». Перевели они так: «звук победы его слышал великий Ярославсын Всеволодов: но Владимир затыкал себе уши всякое утро в Чернигове…»;Владимира они верно отождествили с Владимиром Всеволодовичем Мономахом,занявшим в 1079 г. принадлежавший отцу Олега Чернигов и уступившим его подугрозой взятия Олегом города в 1094 г. Но Ярославом они посчитали князяЧерниговского Ярослава Всеволодовича — брата Святослава Киевского и,соответственно, двоюродного Игорева брата. Между тем, Ярослав Черниговский,родившийся в 1139 г., умер в 1198 г.: он был современником автора «Слова…»,который явно не мог бы назвать этого князя «давним». Странно и само по себеупоминание в одном предложении, без указания на временную дистанцию«старинного» Владимира Мономаха и «современного» Ярослава Черниговского. И,наконец, Святослав Киевский, хотя говорит о могучих богатырях-воителяхчерниговских, горько отмечает упадок, ослабление власти брата: «А уже не виждувласти сильнаго, и богатаго, и многовои брата моего Ярослава…». Неизвестный«давный» и действительно могущественный Ярослав явно не мог быть Святославовымбратом. Еще в начале 1820-х гг. на это обратили внимание. И еще весьма давнобыло предложено читать «Ярославль сынъ Всеволодъ» и видеть здесь упоминание» неЯрослава Мудрого, а его сына Всеволода, отца Владимира Мономаха. О Мономахе исказано в следующей фразе. Так понимали этот фрагмент многие ученые XIX и ХХвеков. Это исправление принято и в некоторых новейших изданиях «Слова…».
Мнениеэто, однако, принято не всеми текстологами – издателями «Слова…». Д. С. Лихачевпринимает чтение «давный звонъ слыша давный великый Ярославь, а сынъ ВсеволожьВладимиръ» и предлагает такой объяснительный перевод: «тот же звон [уже заранее]слышал давний [уже умерший] великий Ярослав [Мудрый — противник раздоров], асын Всеволода Владимир [Мономах, современник Олега и также противник раздоров]каждое утро уши [себе] закладывал в Чернигове [где он княжил; настолько невыносил он этого звона]».
Некоторыеисследователи настаивают на правке в самом начале текста «Слова…» – в описанииБоянова творчества: «Боянъ бо вещий, аще кому хотяще песнь творити, торастекашется мыслию по древу, серымъ вълкомъ по земли, шизымъ (сизым. – А. Р.)орломъ под облакы. Текст вроде абсолютно ясен и исправен. Но нарушентрехчленный параллелизм сравнений: растекается в срединном мире, соединяющемнебо и землю, Боян «мыслью», но в верхнем, небесном, мире его проявление –животное (орел) и в нижнем, земном – тоже животное (волк). Еще давно былоуказано на нарушение поэтической логики в этом фрагменте, высказывалосьпредположение, что вместо «мысли» «растекаться» — бегать по древу долженкакой-то зверек. Позднее вспомнили ученые ясень Иггдрасиль в скандинавской мифологии:по стволу этого мирового древа скачет белка Рататоск.
Нокак же быть с «мыслию»? Было предложение читать вместо «мыслию» «мысию» («мысь»- диалектное обозначение белки). Как убедительное оно представлено всовременной «Энциклопедии “Слова о полку Игореве”».
Ноот окончательного решения исправить текст «Слова…» удерживает другой фрагмент:немного дальше сказано, что Боян скачет «по мыслену древу». Это явная метафоратворчества – бега и полета мысли, а не «беличье дерево».
Ядумаю, что правы те исследователи, которые считают: в зачине «Слова…»используется прием обыгрывания омонимии «мысль-мысь» и в тексте даны обасмысла; один – явлен, другой – подразумевается. А ведь мифологическая белкаРататоск и есть символ мысли.
Большинство«темных мест» в «Слове…» – это гапаксы. Так в языкознании называютсяуникальные, лишь единожды употребленные слова. Например, глагол «въсрожити» вописании зловещих природных примет, предрекающих поражение Игоря: «влъци грозувъсрожатъ, по яругам». Первые издатели перевели этот фрагмент так: «волки пооврагам вытьем своим страх наводят», и с этим пониманием уникального глаголасогласился, например, А. С. Орлов, повторивший версию первого печатногоперевода: «волки по оврагам (воем) возбуждают ужас».
Д.С. Лихачев дает один из традиционных вариантов перевода: «волки грозу подымаютпо оврагам». Несколько иначе звучит этот фрагмент в современном переводе О. В.Творогова: «волки беду будят по яругам», но отличие связано не с пониманиемглагола «въсрожити», а с выбором эквивалента к слову «гроза».
Большинствогапаксов – это этнические или, скорее всего, этнические, названия.
Такованепонятная «хинова», трижды упоминаемая в тексте «Слова…»: по Руской землипрострошася половци, аки пардуже гнездо, и великое буйство подасть хинови»; «Темитресну земля, и многи страны – хинова, литва, ятвязи, деремела и половци –сулици (копья. – А. Р.) своя повръгоша »; «О, ветре ветрило! Чему мычеши хиновьскыя на моея лады вои?» (Плач Ярославны). Строгоговоря, это не гапакс: «хинова» упоминается и в «Задонщине» (у татар Мамая«шеломы (шлемы. — А. Р.) хиновския». Но «Слово…» и «Задонщина» текстуальносвязаны, причем господствует мнение о первичности «Слова…»; упоминание о«хинове» в «Задонщине» не проясняет значения этой загадочной «хиновы».
Первыеиздатели решили, что это доселе им незнакомое слово – производное от «хан». Впервом примере форма «хинови» похожа на старинную форму дательного падежа:«ханови» — хану. Во втором месте прибалтийские племена (литовцы, ятвяги,деремела) и половцев издатели истолковали как насельников, жителей «странхановых». Стрелы, несомые ветром на воинов Игоря, — «ханские».
Однакотакое толкование сомнительно, поскольку, во-первых, непонятна последовательнаязамена исконного «а» на «и» («хан» – «хин»); форма «хин» неизвестнадревнерусским памятникам. Во-вторых, в «Слове…» все половецкие ханы обозначеныпо именам (Шарокан-Шарукан, Кобяк, Кончак, Гзак-Гза); у половцев был не одинхан, а несколько, и обезличенное упоминание просто «хана» странно. В-третьих,земли прибалтийских племен, упоминаемых рядом с загадочной «хиновой», ненаходились под властью кого-либо из половецких ханов.
Большеераспространение получило мнение, что «хинова» это этноним, обозначение некоегонарода или племени. Обыкновенно предполагалось, что это некое тюркское племя,может быть, какая-то ветвь половцев.
Однаков перечне «многих стран» «хинова» приурочена, кажется, к западным землям, ееупоминание открывает перечень прибалтийских племен.
Оченьдавно хинову комментаторы начали отождествлять с воинственным народом тюркскогопроисхождения – гуннами (от китайского хун-ну), наводившими страх на Римскуюимперию в IV-V вв. н. э. Было высказано предположение, что этим именем в«Слове…» обозначены половцы: ведь так половцев называли венгры. Сами гунныдавно канули в небытие, в древнерусских источниках о них не сохранилось никакихвоспоминаний. Половцы же названы в перечне «повергших» свои копья народовотдельно от половцев.
Интересномнение, отстаиваемое американским лингвистом – уроженцем Германии К. Г.Менгесом: слово «хинова» исконно обозначало гуннов, но «в “Слове” этотэтнонимический пережиток, очевидно, обозначает венгров», с которыми воеваликнязья Юго-Западной (Галицко-Волынской) Руси. Имя употреблено по отношению квенграм с оттенком значения «дикий, варварский народ»; венгры поселились наземлях, некогда завоеванных гуннами.
Ноесть и определенные основания, чтобы предположить, что «хинова» не обозначениеопределенного народа. Корень «хин» указывает лишь на обобщенную силу, враждебнонастроенную по отношению к русичам». Но сторонники этой версии не исключают,что слово «хинова» когда-то очень давно могло быть обозначением некоей группынаселения (в том числе и этнонимом); они полагают, что это могло быть древнееназвание конкретного народа, воеввашего с Русью. Позднее же это имяпревратилось в обозначение любого врага, ополчившегося против русских.
Неясно,кто такие «могуты», «татраны», «шелбиры», «топчаки», «ревуги» и «ольберы»,служащие Ярославу Черниговскому и упоминаемые в «золотом слове» СвятославаКиевского. Скорее всего, все эти слова – тюркизмы, а означают они илисоветников и высокопоставленных воинов Ярослава, или представителей родовыхобъединений тюркского племени черных клобуков, служивших русским князьям.
Несколькогапаксов, по-видимому, относятся к военной терминологии и обозначают предметывооружения.
Например,это шереширы. О князе владимиро-суздальском Всеволоде Большое Гнездо говорится:«Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти удалыми сыны Глебовы». Метафорой,иносказательным выражением «живыми шереширы» названы «сыны Глебовы» — сыновьярязанского князя Глеба Ростиславича. (Слово «шереширы, «сыны», «Глебовы» имеютстарые формы творительного падежа во множественном числе) Они призналиверховную власть Всеволода, который в 1180 г. вручил им уделы. В 1184 г. рязанские князья участвовали в походе Всеволода Большое Гнездо на земли тюркскогонарода волжских бóлгар (булгар). К войску Всеволода присоединилисьчетверо Глебовичей: Роман, Игорь, Всеволод и Владимир.
Впримечании первых издателей странное слово разъяснено так: «Неизвестный уженыне воинский снаряд, может быть, род пращи, которою каменья метали, иликакое-либо огнестрельное орудие » наподобие византийского «огнемета» –греческого огня.
Объясненийэтому слову предлагалось множество. Его возводили к греческому sárissa(копье), искали истоки в восточных языках, считая обозначением метательногоорудия, катапультой, стреляющей снарядами с зажигательной начинкой.
Известныйисследователь литературы и языковед Р. О. Якобсон считает, что «огненныйснаряд» «шерешир» скорее всего соединяет «половецкое название горючей жидкостиsiriš, заимствованное из персидского, с русской формой “шерешер” —удвоенным звукоподражательным корнем».
Загадочен«харалуг» и производное от от него прилагательное «харалужный», встречающиеся втексте шесть раз; харалужными именуются мечи и цепы, сердца мужественных князейвыкованы из харалуга: «Ваю храбрая сердца въ жестоцемъ (крепком. – А. Р.)харалузе скована, а въ буести закалена». Слово это, очевидно, обозначает родстали; обыкновенно его пытаются вывести из тюркских языков. Но существует идостаточно убедительная версия, что это обозначение франкского и, шире,западного стального оружия и франкской стали, восходящее к слову carolingi –каролинги. Каролинги, потомки Карла Великого, — королевская династия воФранкском государстве, из которого позднее родилась Франция.
«Мифологический»гапакс – див: не то некое сверхъестественное существо, не то птица – удод либоаист.
Естьв тексте «песни» об Игоревом походе и слова, кажущиеся гапаксами, но на самомделе, вероятно, представляющие искаженные варианты лексем, известных из другихдревнерусских текстов.
Таковыпапорзи. Про волынского князя Романа Мстиславича и князя Мстислава сказано:«Суть бо у ваю (у вас – форма двойственного числа, существовавшего в старинномязыке. – А. Р.) железныя папорзи подъ шеломы латинскими». Кто этот Мстислав,неясно. Исследователи отождествляют его или с Мстиславом Владимировичем, княземДорогобужским, или с Мстиславом Всеволодовичем, князем Городенским, или сМстиславом Ярославичем, князем Пересопницким, или с Мстиславом МстиславичемУдатным (Удалым).
Впереводе издания 1800 г. «папорзи» переданы как «латы». Но это догадка.Процитируем обзор разных версий, принадлежащий И. П. Еремину: «Академик А. С.Орлов считал, что здесь в тексте ошибка (первых издателей или писцов рукописи),первоначальная форма слова была “паропци” (или “паробци”), что означало вXI-XIII вв. “младший член дружины” или “слуга князя”, и переводил:“Ведь у вас железные молодцы под шлемами латинскими”. Мое сомнение в этойконъектуре вызывает сочетание “железные паропци”. В древнерусских текстах невстречается такой эпитет применительно к воину.
В 1958 г. было предложено новое чтение: Ю. М. Лотман предлагает конъектуру“паворозы”, что значит “ремешок, прикрепляющий шлем к подбородку”.Палеографически эта конъектура проста и приемлема (буквы “в” и “п” имелисходное начертание в полууставе (полуустав – вид почерка, начертания букв. – А.Р.), с точки зрения поэтического смысла – мало вероятна (автор “Слова”воспевает доблесть волынских князей и говорит о застежках у шлемов их воинов!..)».
И.П. Еремин принял исправление академика В. Н. Перетца, который указал указавшегона существование в памятниках, в частности в историческом сочинение «ХроникаГеоргия Амартола», переведенном с греческого, слова «поперсьци». По-греческионо означает «кольчуга, панцирь». «Если вспомнить, что кольчуга одевалась и подшлем, — писал И. П. Еремин, — то следует признать закономерность этогословоупотребления. Говоря “железные поперсьци”, автор “Слова” имел в виду нетолько материал, здесь это и поэтический эпитет, характеризующий силувоинов-волынян».
Темне менее, несмотря на убедительность этой поправки, в некоторых изданиях«Слова…» приняты другие исправления.
Другойвероятный «лжегапакс» – слово «стрикусы» в издании 1800 г. Этот пример уже был приведен в первой главе, но он столь выразителен, что не будет лишнимпривести его еще раз. В первом издании о князе Всеславе Полоцком было сказано:«утръ же воззни стрикусы оттвори врата Нову-граду»; перевод давал толкование:«по утру же вонзив стрикусы, отворил он ворота Новгородские». Издателигадательно пояснили «стрикусы» так: «По смыслу речи стрикусъ не иное что какстенобитное орудие, или род тарана, при осаде городских укрепленийупотребляемого».
Наиболееавторитетным принято считать исправление Р. О. Якобсона, убежденного, чтопервые издатели неверно разделили при подготовке издания древнерусский текст (вкотором, как было принято, слова не отделялись друг от друга) на слова. Должнобыть: «“утръже вазни с три кусы” — “урвал удачи с три клока”». «Вазни» – формародительного падежа от слова «вазнь» (удача). Перевод «Знать трижды ему удалосьурвать по кусу удачи — отворил было он врата Новгороду».
ДляР. О. Якобсона «три» – условное число, обыкновенное, например, при описаниисобытий в фольклорных произведениях. Но можно понять текст и иначе – так, чторечь идет о трех попытках взятия города. Почему в «Слове…» названы три попыткизахвата Всеславом Новгорода, неясно. Из источников известны только две: взятиегорода в 1067 г. и неудачное нападение в 1069. Недавно было высказанолюбопытное объяснение: в 1065 г. Всеслав напал на Псков, а Псков принадлежал вто время к Новгородской волости.
Третий«лжегапакс» – слово «стазба» (пример тоже был приведен в первой главе, но яосмелюсь также повторить его).
Фразав издании 1800 г. абсурдна: «свистъ зверинъ въ стазби; дивъ кличетъ връхудрева», сопровождаемая переводом-догадкой, не учитывавшим грамматику текста:«ревут звери стадами, кричит филин на вершине дерева». Дива и позднее считалииногда реальной птицей (удодом, аистом), но восторжествовало мнение о нем как омифологическом существе. Большинство исследователей считает его неким«демоном», зловещим божеством, враждебным русичам и сочувствующим половцам.
Нок чему здесь относится предлог «в» и почему в фразе нет сказуемого? И что этоза словоформа – «стазби»? Господствующей стала поправка текста, принадлежащаяВ. Н. Перетцу. Он иначе разделил слова: «свистъ зверинъ въста (встал. – А. Р.),збися дивъ…». Частица «ся», как полагает В. Н. Перетц, была обозначена выноснойбуквой «с» над строкой и утрачена при переписывании текста. Достоинствоисправления в том, что оно «щадящее». Изменение текста совсем незначительное,минимальное: не меняются буквы, не делается вставок. И образ встрепенувшегосядива на вершине дерева созвучен другим мрачным и зловещим образам из мираприроды — знамениям, предвещающим гибель Игорева войска и пленение русскихкнязей.
Ноисправление это не бесспорно: О. В. Творогов считает «ее уязвимым местом неясность глагола, который обычно употребляется в конструкции спредлогом: “сбиться на”, “сбиться с”, “сбиться с” ». А. С. Орлов,предлагал, например, читать вместо «зби» «зри» («смотри»); он считал, что этопомета – отсылка к какому-то пояснению, которое было вынесено на поля текста ине сохранилось.
Возможно,еще один обманчивый гапакс – слово «канина» в описании сражения 1078 г. на Нежатиной Ниве между Олегом «Гориславичем» и Борисом Вячеславичем, с одной стороны, иИзяславом Киевским, его братом Всеволодом и Всеволодовым сыном ВладимиромМономахом – с другой. О погибшем в битве Борисе сказано: «Бориса жеВячеславлича слава на судъ приведе, и на канину зелену паполому постла за обидуОлгову...». Первые издатели перевели «канину» «конская попона», отталкиваясь отсозвучия со словом «конь». Предлагались и другие толкования – в частности, чтоэто местность близ некоего города Канина или ручей, возле которых произошлосражение. Высказывалось и мнение, что это некая трава. Иногда отождествляли«канину» с ковылем. Р. О. Якобсон принял старое мнение Н. С. Тихонравова, что«канина» – это искаженное слово «ковыла». Также он посчитал, что и в словах «Сътоя же Каялы Святоплъкъ повелея (это тоже «темное место», обычно исправляется:«полелея – бережно повез или: повеле яти – повел взять. – А. Р.) отца своегомеждю угорьскими иноходьци (венгерскими лошадями, ходившими особым аллюром,иноходью. — А. Р.) ко святей Софии къ Киеву» содержится ошибка: битва 1078 г., в которой помимо Бориса был убит и Святополков отец Изяслав Киевский, произошла далеко отКаялы, на которой в 1185 г. отряд Игоря был окружен половецкими войсками. И вэтом фрагменте нужно читать вместо «Каялы» «ковылы». Р. О. Якобсон исходит изтекста «Задонщины», содержащих слегка переиначенные заимствования из «Слова…».Вот текст «Задонщины» по реконструкции ее исследователя Л. А. Дмитриева: «И молвяше(молвил. — А. Р.)Ослябя чернец (монах. – А. Р.) своему брату Пересвету старцу:“Брате Пересвете, вижу на теле твоем раны великия, уже, брате, летети главетвоей на траву ковыль ”». По мнению Р. О. Якобсона, «Задонщина»сохранила этот фрагмент «Слова…» неиспорченным: «Пересвета, одного из героев“Задонщины”, привели на судное (или суженое) место, лететь его главе на ковылуи лежать “на зелене ковыле” за обиду великого князя». В «Слове» соответственноприведен «на Суд» Борис Вячеславич, ему постлана «на канину зелену»погребальная пелена «за обиду храбра и млада князя», и «с тоя же Каялы» повезлиего на похороны. «Засим следует и в “Слове”, и в “Задонщине» одинаковая картинаобщего запустения и массового кровопролития. Несомненно испорченным разночтениям«Слова» — бессмысленной «канине» и неуместной «Каяле» — противостоит явноправильное чтение «Задонщины» — повторный образ «ковылы»,художественно мотивированный ».
Иначепредлагал поступить с «Каялой» и «каниной» А. А. Потебня: он считал чтение Каялыс рассказе о Святополке и его отце верным и канину предлагал заменить Каялой:«С тоя же Каялы, быть может, значит не с той же, а с такой же, как та, котороюбыла полна мысль автора, со столь же бедственной, как и битва Игоря на Каяле. Втаком случае не нужно и чтение канины».
В«Слове…» много лексем, которые, не будучи гапаксами, тем не менее неясны позначению.
Таковы«тльковины»-«толковины». Из сна Святослава. Киевский князь видит во сне, чтоему «сыпахуть (сыпали. – А. Р.) тъщими (пустыми, из пустых. – А. Р.)тулы (колчанами, из колчанов. – А. Р.) поганыхъ тльковинъ великый женчюгь налоно…». Первые издатели перевели это место так: «сыпали из пустых колчанов налоно мое крупный жемчуг в нечистых раковинах» За более чем двести лет изучения«Слова…» были высказаны самые разные предположения об этих «толковинах»:сайдак, мешок, в котором носят колчаны; ступа; отверстие бочки; половцы; некийязыческий народ или союз племен; союзник; переводчик. Слово «толковины»встречается в древней летописи — «Повести временных лет» под 907 г., где оно явно означает толковников, переводчиков. Но это значение кажется не очень уместным вописании зловещего сна князя Святослава: жечуг, высыпаемый на лоно,символизирует горе, печаль. Возмоно, в «Слове…» оно обозначает тюркское племяили союз племен, люди из которых исполняли роль толмачей, переводчиков.
Прозрачнаэтимология и структура слова «Осмомысл», которым именуется галицкий князьЯрослав Владимирович – отец Игоревой жены, названной в «Слове…» отчествомЯрославна. Внутренняя форма слова ясна: «восемь + мысль». Но что именно онозначит? Н. М. Карамзин первым истолковал это прозвание – как указание наглубину мудрости князя: автор называет Ярослава Галицкого Осмомыслом «в томсмысле, кажется, что его ум заменил в о с е м ь умов». А. А. Потебня толковалпрозвание как указание на «восемь» (в значении предельно много) мыслей-заботодновременно. Есть и еще одно толкование: прозвание галицкого князя означает«одержимый восьмью греховными помыслами».
Новысказывалось и мнение, что прозвание могущественного галицкого князя восходитк прозвищу первого римского императора Октавиана Августа, которое в славянскихпереводах передавалось как «Осмородний».
Стольже прозрачна внутренняя форма слова «шестокрилци», которым названы уподобленныесоколам князья Ингварь, Всеволод и три Мстиславича или только три Мстиславича:« Инъгварь и Всеволодъ, и все три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрилци!».Это определение в применении к храбрым воинам встречается в болгарском исербском песенном фольклоре. В сербской песне плачущая сестра именует брата«соколом шестокрылым» — то есть как бы наделенным утроенной силой.
Н.М. Карамзин, относя его только к трем Мстиславичам, толковал его так:«Сравнивая сих трех братьев с пернатыми, он (автор. – А. Р.) называе ихшестокрылыми для того, что у трех птиц шесть крыльев ».
Однаков литературе о «Слове…» это толкование было сочтено абсурдным, а соображенияисторика курьезными: в самом деле, не называют ведь троих людей шестирукими!Зоолог Н. В. Шарлемань предложил толкование орнитологическое: «делениеоперения» у сокола состоит из трех частей у каждого крыла; «таким образом, весьлетательный аппарат сокола состоит как бы из шести частей, отсюда“шестокрильци”».
Спорнозначение выражения «дорискаше до куръ Тмутороканя» в рассказе о ВсеславеПолоцком; почти общепризнан перевод «до петухов», но есть и иной – «до стен»или «до округи» («кур» выводится в этом случае или из тюркских, или изгреческого). Давно было высказано предположение, что это именование городаТмутороканя «господином» (от греческого κύριος –«господин, владыка»). Это мнение не отброшено и сейчас. Другие видят в этомсловосочетании отражение мифологических представлений о космическом существе –Петухе-Куре.
Неопределенно-многозначнымоказывается смысл некоторых собственных имен в «Слове…»: таковы «старыйВладимир» (Владимир I Святославич – креститель Руси или его правнук ВладимирВсеволодович Мономах), эпитеты «Троянь / Трояня» и «Бусово» (готские девы «поютъвремя Бусово». Первые издатели признались: «Кто был Бус, не известно».Преобладает толкование, отождествляющее его с восточнославянским (антским)князем Боозом (Бузом, Бужем?), который был взят в плен и казнен готскимправителем Винитаром. Но есть и другие версии.
Спорнозначение названия реки Каялы. С одной стороны, река эта эта символическиосмыслена как место скорби, горя, тягостной неудачи, утраты, как место почтикосмической катастрофы: Игорь «Ту ся брата (Игорь и Всеволод. – А. Р.)разлучиста на брезе быстрой Каялы»; «погрузи жиръ (богатство. – А. Р.) на днеКаялы рекы Половецкия; «На реце (на реке. — А. Р.) на Каяле тьма светъпокрыла». Согласно летописным данным, битва на самом деле проходила нареке Сюурлий. Упоминание Каялы в приведенном немного выше фрагменте,повествующем о смерти Святополкова отца, убеждает в символическом значении этойреки в «Слове…»: ведь Изяслав Киевский пал совсем не в том месте, где потерпелспустя сто с лишним лет поражение Игорь. Впрочем, это место в «Слове…» красноречивосвидетельствует об условности имени Каялы, только если не приниматьприведенного выше исправления Р. О. Якобсона: «ковыла / ковыль» вместо «Каялы».
Всимволическом значении названия Каялы вроде бы убеждает и текст повести 1185 г. об Игоревом походе из Ипатьевской летописи: «И так в день Святого Воскресения навел на нихГосподь гнев Свой, вместо радости, навел на нас плач и вместо веселия горе нареке Каяле».
Авторитетныйисследователь древнерусской книжности Л. А. Дмитриев более пятидесяти лет назаддоказывал, что название реки Каялы в «Слове…» означает река наказания, рекаосуждения и река покаяния.
Сдругой стороны, название Каялы убедительно выводится из тюркского qaja-ly –«скалистая». Несклояемая форма «Каялы» (а в древнерусском тексте летописисказано «на реце Каялы» вместо нормального для языка того времени «на рецеКаяле») – едва ли описка. Есть мнение, что это свидетельство тюркскогопроисхождения названия.
Обеточки зрения, вероятно, можно примирить: тюркское название реальной реки былоосмыслено как производное от глагола «каяти». Такая точка зрения тожепредставлена в исследованиях «Слова…». Сам реальность говорила древнерусскимкнижникам на языке внятных и страшных символов.
Каяла,- вероятно, такой же пример художественной многозначности лексем в «Слове…»,как и мысль / мысь.
В«Слове…» есть и «темные места» иного рода — имена собственные, бесспорно,употребляемые в прямом значении. Неизвестны обозначаемые ими реалии. Такованеведомая местность Дудутки, с которой Всеслав «скочи влъкомъ» к реке Немиге,где потерпел поражение от Ярославичей.
Встречаютсяв «песни» об Игоревом походе места, грамматически правильные и вроде бы ясные всвоем буквальном значении, но непонятные по своей художественной (символической)функции. Таков фрагмент, повествующий о вокняжении в Киеве Всеслава Полоцкого в 1068 г.: « връже Всеславъ жребий о девицю себе любу. Тъй клюкамиподпъся о кони, и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружиемъ злата стола Киевскаго».Исследователи в целом приняли толкование, принадлежащее еще переводчикам виздании 1800 г.: «метнул Всеслав жребий о милой ему девице. Он, подпершиськлюками, сел на коней, поскакал к городу Киеву коснулся древком копья своего дозолотого престола Киевского». Но «клюки» обычно заменяются словом «хитрости»;«клюка» в древнерусском означало «хитро, обман коварство». Другое значениеэтого слова («палка с согнутым верхним концом, кочерга») фиксируетсяисточниками не ранее XVII в. (из чего, однако, не следует, что его точно небыло раньше). «Връже жребий о девицю, — кинул Вселав жребий, предметом которогобыла девица, ему любая, или стихотворно, — Киев », — так толковал этотфрагмент еще в 1844 г. проницательный комментатор Д. Н. Дубенский. Егопонимание развивал А. С. Орлов, который напомнил: «В поэзии многих народовбрачное искание изображалось в виде состязания с девицей , причемдобывание девицы и города (или области) взаимно символизировались».
Конитрактуются иногда как реальные кони, которых требовали восставшие киевляне усвоего князя Изяслава, чтобы идти против угрожавших городу половцев. Изяславконей и оружия не дал, и горожане вывели из темницы и провозгласили своимкнязем вероломно схваченного Изяславом Всеслава Полоцкого. Объяснительныйперевод Д. С. Лихачева: «Он хитростями оперся на коней [потребованныхвосставшими киевлянами] и скакнул [из подгороднего „поруба“ наверх] к городуКиеву и коснулся древком [копья] золотого [княжеского] престола киевского[добыв его ненадолго не по праву наследства и не „копием“, т. е. не военнойсилой, а древком копия — как в столкновениях между своими]».
Иногдаже «коней» понимают как обозначение коня, на котором герой волшебной сказкидолжен доскочить до окна любимой. Так и Всеслав пытается дотронуться допрестола Киева, олицетворенного в образе любой ему девицы. А. С. Орловусматривает в этом фрагменте вариант словесной формулы, известный по«Девгениеву деянию» — древнерусской переделке византийской героической поэмы«Дигенис Акрит»: герой повести «и то слово изрекъ и подпреся копиемъ и скочи(перескочил. — А. Р.)чрез реку».
Нов чем же «клюки» Всеслава, если это не клюки-палки, а хитрость? Источники неговорят, что он пообещал киевлянам коней; если же это символический конь, топочему слово стоит в форме множественного, а не единственного числа?
Р.О. Якобсон видел в «о кони» искаженное «о копии». Звучала и версия, что это«окони» — форма слова «окно»; окно символическое, у которого сидит девица –Киев.
Нонедавно лингвист А. А. Зализняк, один из крупнейших знатоков древнерусскогоязыка, предложил еще одну интерпретацию. Он обратил внимание, что в «Слове…»употребляется в других случаях не слово «конь», а более архаичное «комонь».Кроме того, глагол «подпръся» предполагает управление «чем», а не «обо что».«Окони» – это вариант известного по древнерусским источникам слова «оконо» –«как бы», «как будто». «При такой интерпретации фраза буквальноозначает: ‘Хитростями (т. е. волшебными чарами) (или: клюками, палками,шестами) как бы подпершись, он скакнул к граду Киеву и коснулся древком копьязолотого престола киевского’», — полагает ученый.
Естьв «Слове…» три фрагмента, в которых текст нужно признать безнадежноиспорченным.
Первый– из сна князя Святослава: «Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху, уПлесньска на болони беша дебрь Кисаню, и не сошлю къ синему морю». Все слова,кроме «босуви» (обычно понимаемого как «бусые» – «серые»; есть, однако, и иныетолкования, например, что это искаженное «бесови») и имени собственного –некоего названия «Кисаню» прозрачны и понятны: вся, ночь, граяли (каркали) –форма прошедшего времени (имперфект), существовавшая в книжном языке ДревнейРуси и позднее утраченная, у города Плесньска (что это за город – здесьсогласия нет), болонь (предградье, место перед крепостными стенами), были –беша (форма прошедшего времени — аориста), дебрь (лес, чащоба), не сошлю,синее, море. Фрагмент, как и весь сон, несомненно, зловещ: каркающие ночьювороны предрекают горе. Синее море в «Слове…» – символ печали.
Нограмматически текст маловразумителен: множественное число глагола «беша» несогласуется с единственным существительного «дебрь», а падежная форма слова –определения «Кисаню» не соответствует падежу определяемого слова «дебрь»;наконец, при глаголе – сказуемом «не сошлю» нет субъекта – подлежащего. Кто икого «ссылает» к синему морю?
Всепопытки осмысления этого фрагмента связаны с решительной правкой текста. Так,А. С. Орлов предлагает чтение: «У Плесньска на болони беша дебрьски сани инесошася къ синему морю». Он принимает давно предложенное исправление; тексттрактуется так: «”У Плеснеска на болоньи завелись во рвах или в рытвинах змеи иустремились к синему морю”. “Дьбрь”, “дебрь” в переводных памятниках означалоров, рытвину, пропасть. Ср., например, выражение из 38 главы библейской книгиИова: “Уловиши же ли львом ядь и души змиевъ насытиши ли? Убояшася бо на ложахъсвоих и седять в дебрех, уловляюще”. Прилагательное “Дьбрьскъ” есть вЕвангелии в значении адского (ад, геенна – бездна, пучина). “Сань” в переводахБиблии значит змея». Впрочем, исследователь «Слова…» оговаривает эту версию:«Конечно, принятое нами чтение совершенно условно, и испорченное место остаетсяпока необъяснимым».
Д.С. Лихачев заменяет неясное «Кисаню» на «Кияня» (Киевская) и отказываетсявидеть в этом тексте адских змей: «Всю ночь с вечера серые вороны граяли[предвещая несчастье] у Плесеньска [под Киевом], в предградье стоял киевскийлес, и понеслись [они — вороны] к синему морю [на юг, к местам печальныхсобытий]».
Случалось,что вместо «дебрь Кисаню» читали «дебрьски сани» – «лесные сани»; сани –атрибут древнерусского погребального обряда (покойника даже летом перевозили всанях). Недавно Ю. В. Подлипчук высказал соображения, подкрепляющие чтение:«дебрь(с)ки сани нес ошля къ синему морю». Но у прилагательного «дебрьский» незафиксировано значение «погребальный», а участие осла в древнерусскомпохоронном ритуале более чем сомнительно. Как курьез упоминается один перевод концаXIX века: «несло шлюх к синему морю», но почти любой перевод этого фрагментавызывает или смех, или – самое меньшее – ироническую улыбку.
Ещеодно безнадежно, «непрояснимо» темное место – фрагмент, повествующий обИзяславе Васильковиче (летописям он неизвестен), очевидно, полоцком князе,погибшем в битве с литовцами: Изяслав «а самъ подъ чрълеными щиты но кроваветраве притрепанъ литовскыми мечи. И схоти ю на кровать и рекъ…».
Вотперечень основных толкований этого отрывка, принадлежащий О. В. Творогову:«Слово “схоти” понимали различным образом, предлагая разные конъектуры:“съхыти” “исхыти” (похитил. – А. Р.), “схопи” (схватил. –А. Р.) и т. д. Но Вс. Ф. Миллер предложил чтение “с хотию”,утверждая, что здесь названа хоть — “возлюбленная, жена” . Но есть идругое понимание образа. Так, Потебня переводил это место как “с милою накровать” , понимая его как сопоставление “смертного ложа, травы сбрачным”; он допускал при этом, что перед словами “и с хотию на кровать” имеетсяпропуск.
Барсов,напротив, полагал, что хоть в этом контексте имеет значение “ближник,охранитель, оруженосец”, или – что еще более вероятно – “названо личное имяХоть”, но при этом ученый исправлял “хотию” на “хотем” . ПредположениеБарсова без ссылки на него развил Тиунов: “только… такой раненныйвместе с князем и уцелевший после боя “хоть” на ложе смерти мог обратиться ккнязю с этими словами горького сожаления”. Он перевел эти слова: “с ближникомна крови, а тот сказал” . Чтение Тиунова “и с хотию на кров” былопринято в изданиях Лихачева».
СамО. В. Творогов принимает исправление «Исхыти (исхитил, пролил юную кровь своюИзяслав. – А. Р.) юна кров (исхитил, пролил юную кровь свою Изяслав. – А. Р.),а тъи рекъ», но воздерживается от перевода этого фрагмента, признавая: «Смыслтекста остается неясным, и перевод его не дается».
Ещеодно «неисправимо» темное» место – строки: «Рекъ Боянъ и ходы на Святъславляпестворца стараго времени Ярославля Ольгова Коганя хоти: тяжко ти головы, комеплечю, зло ти телу, кроме головы: Руской земли безъ Игоря». Первые издателипоняли текст так: «Сказал Боян, и в походах, воспетых им в прежние временаКнязей Святослава, Ярослава и Ольга, сим кончил ».
Нодревнерусскому языку незнакомо слово «ход» в значении «поход». Кроме того,непонятны падежная форма «ходы» (вместо «о походах») и предлог «на». Странно ито, что слово «пестворца» («песнотворца») стоит в форме не то родительногопадежа единственного числа, не то именительного падежа двойственного числа,хотя, если оно относится к Бояну, то должно иметь форму именительного падежаединственного числа.
Ещеодин из первых комментаторов «Слова…» А. С. Шишков в начале XIX в признал этотфрагмент «невразумительным».
Существуетперевод: «Рек Боян и выходки на (сына) Святославова» – на Олега Гориславича.Но, не говоря о чудовищности перевода в поэтическом отношении, слово «ходы» взначении «выходки» также неизвестно древнерусской книжности.
А.С. Орлов осторожно предложил перевод: «Сказал Боян и конец для (меня)песнотворца Святославова, песнотворец Ярославова старого времени, Олеговакняжеского: “Хоть и тяжко ведь голове без плеч, беда ведь телу без головы”,(так и) Русской земле без Игоря». Он заметил, что выражение «ходити на»«употреблялось только в смысле ходить в поход, ходить войною; можно, пожалуй,распространить это значение, как выступление против. Но непонятно, в чемзаключается высупление Бояна. Сама форма “ходы”, по-видимому, необычна,ожидалось бы “ходя”, “ходяи”. Впрочем, “ходы” могло быть псковизмом (словом из псковскогодиалекта; найденный и пропавший список, возможно, был сделан именно в Пскове. —А. Р.)вместо “ходи” (аорист)». Исследователь признавал: «Место настолькоиспорчено, что ни одно направление и толкование из предложенных до сих пор неудовлетворяло самих изобретателей правильного чтения».
Р.О. Якобсон усматривал здесь описку, настаивая на исправлении: «Естественночитать: “Рекъ Боянъ и про сына Святославля”».
Пожалуй,наибольшее распространение получила версия историка И. Е. Забелина, выдвинутаяеще в конце XIX столетия: «Рекъ Боянъ и Ходына…»; Ходына такой же песнотворец,как и Боян. Это прочтение подкрепляется формами двойственного числа слов«пестворца» и «хоти» – любимцы (два любимца кагана – князя Олега). Правда, емувроде бы противоречит форма единственного, а не двойственного числа: «СказалБоян и Ходына…», а не «Сказали Боян и Ходына…». Но в древнерусских текстах естьпримеры согласования глагольного сказуемого в числе только с первым изнескольких подлежащих. Имя «Ходына» и имена такой же структуры известныславянским языкам.
ТолкованиеИ. Е. Забелина поддержал Д. С. Лихачев, высказавший предположение, что и весьтекст «Слова…» строится как чередование «партий», песен-строф, исполняемыхдвумя сказителями. В переводе Д. С. Лихачева этот фрагмент выглядит так:«Сказали Боян и Ходына, Святославовы песнотворцы, старого времени Ярослава,Олега князя любимцы: „Тяжко голове без плеч, беда телу без головы“, — так иРусской земле без Игоря».
Исполнениепесни двумя певцами характерно для скальдов – средневековых скандинавскихпоэтов. Было высказано даже мнение, что Ходына – это и есть подлинный автор«Слова…».
О.В. Творогов, принимая в целом чтение И. Е. Забелина, относит, как и некоторыеученые до него, (указавшим, что «хоть» может значить «любовница» и «любовник»,но не «любимец») слова «Ольгова кагана хоти» к речи Бояна и Ходыны и считает,что «хоти» – звательная форма от слова «хоть» в значении «жена, милая», а необозначение песнотворцев. «Хоть» в языке Древней Руси может значить «любовница»и «любовник», но не «любимец». Получается такой перевод: «Сказали Боян и ХодынаСвятославовы, песнотворцы старого времени Ярослава: “Олега кагана жена! Тяжковедь голове без плеч, горе и телу без головы”. Так и Русской земле без Игоря».
Авторже этих строк признает оправданным скепсис тех исследователей, кто считалстранным неожиданное упоминание автором «Слова…» Ходыны, ранее ни разу неназванного, и цитирование изречения, которое, является обычной пословицей: ононе заключается в себе ничего особенного, и в нем не проявляется мудростьизрекшего эти слова.
Этотперечень «темных мест» неполон, — его можно еще долго продолжать. Но не будемрастекаться по древу ни мыслию, ни мысию.
Поиск«темных мест» и жажда их прояснить бывают часто (особенно у дилетантов, пораженных«Словом…») неуемными. Стоит напомнить предостережение и призыв И. П. Еремина:«“Ближе к тексту первого издания!” – вот лозунг, которым должны, как мнекажется, руководствоваться и издатели “Слова”, и его переводчики. Всенаши усилия должны быть направлены на то, чтобы понять этот текст в том виде, вкаком он лежит перед нами. К нему надо подходить бережно, исправляя только течтения, которые нуждаются в конъектурной правке.
Следуетположить конец поправкам там, где это не вызывается необходимостью,т. е. где текст первого издания понятен и сам по себе, без какого-либовмешательства с нашей стороны».
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru