«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
«Слово о полку Игореве»(полное название «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внукаОльгова», др. — рус. Слово о плъку Игоревѣ, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова)— самый известный памятник древнерусской литературы. В основе сюжета —неудачный поход 1185 года русских князей на половцев, предпринятый новгород-северскимкнязем Игорем Святославичем. Большинство исследователей датируют «Слово» концомXII века, вскоре после описываемого события (часто тем же 1185 годом, режеодним-двумя годами позже).
Проникнутое мотивамиславянской народной поэзии и языческой мифологии, по своему художественномуязыку «Слово» резко выделяется на фоне древнерусской литературы и стоит в рядукрупнейших достижений европейского средневекового эпоса. В истории изученияпамятника большой резонанс вызвала версия о «Слове» как фальсификации концаXVIII века (скептическая точка зрения), в настоящее время в целом отвергнутаянаучным сообществом.
История находки
Рукопись «Слова»(входившая в состав сборника из нескольких литературных текстов) былаобнаружена в Спасо-Преображенском монастыре в Ярославле одним из наиболееизвестных и удачливых коллекционеров памятников русской старины — графомАлексеем Мусиным-Пушкиным. Единственный известный науке средневековый список«Слова» погиб в огне московского пожара 1812 года, причём сведения об этомносят противоречивый и сбивчивый характер, что дало повод сомневаться вподлинности произведения.
«Слово о полкуИгореве» было открыто в начале 90-х годов XVIII в. в одной древнейрукописи знатоком старинной книги, историком и археологом графом А.И. Мусиным-Пушкиным.Высокую оценку поэтических достоинств древнего произведения сразу же дали М.М.Херасков, Н.М. Карамзин. Первое печатное известие об открытии «Слова» появилосьза границей, в гамбургском журнале «Spectateur du Nord» 1797 г. (октябрь). А в1800 г. «Слово...» было издано под заглавием «Ироическая песнь опоходе удельного князя Новагорода — Северского Игоря Святославича. писаннаястаринным русским языком в конце XII столетия с переложением на употребляемоеныне наречие». Ближайшими помощниками А.И. Мусина-Пушкина в осуществленииэтого издания были А.Ф. Малиновский и Н.Н. Бантыш- Каменский. Они же былипервыми исследователями «Слова...», открытие которого было большимсобытием в культурной и литературной жизни России, оно заставило пересмотретьотношение к нашей древней литературе и истории Древней Руси.
В составМусин-Пушкинского сборника, кроме «Слова», входил также ряд летописных текстови литературных повестей, в том числе одна из редакций древнерусского переводавизантийского романа «Дигенис Акрит» («Девгениево деяние»). Состав этих текстови сохранившиеся цитаты из них (преимущественно в «Истории государстваРоссийского» Карамзина) позволяют датировать создание рукописи XVI веком,причём переписчик включил в неё, как это было обычно в таких сборниках, и рядболее древних сочинений, в том числе и «Слово». Совпадение ряда орфографическихи языковых признаков в «Слове» и в выписках из «Девгениева деяния» говорит отом, что над разными текстами работал один и тот же писец.
Источники текста
Сохранилось два полныхвоспроизведения текста «Слова» по мусин-пушкинской рукописи:
— первое издание 1800года, подготовленное Мусиным-Пушкиным, под заглавием: «Ироическая песнь опоходе на половцев удельного князя Новогорода-Северского Игоря Святославича»(М., 1800). В конце книги приложены «Погрешности» и «Поколенная росписьроссийских великих и удельных князей в сей песни упоминаемых». Открыв памятник,гр. Мусин-Пушкин сообщил о нем знатокам палеографии — Малиновскому,Бантыш-Каменскому и другим — и, разобрав его, составил свой собственный список,в который ввел разделение слов, предложений, заглавные буквы и пр. Этот списоки лежал в основе издания.
— снятая для ЕкатериныII в 1795 копия «Слова» («Екатерининская копия»). Копия эта издана академикомПекарским в 1864 г. и Симони, более исправно, в 1889 г., в «Древностях и ТрудахМосковского археологического общества», XIII т.
Кроме этого,сохранились также выписки из погибшей рукописи, сделанные А. Ф. Малиновским иН. М. Карамзиным, с замечаниями о некоторых других чтениях оригиналасравнительно с текстом, приготовленным для издания 1800 г. (так называемыебумаги Малиновского, отчасти описанные Е. В. Барсовым в его труде о Слове оПолку Игореве; другой перевод, с заметками по рукописи Импер. публичн. библ.,описан в «Отчете Импер. Публ. Библ., за 1889 г.», СПб., 1893 г., стр. 143—144).Р. О. Якобсон указывал на то, что выписки Малиновского и Карамзина имеют лишьнебольшое значение для реконструкции мусин-пушкинской рукописи. Значение имееттакже выполненный для Екатерины ранний перевод «Слова», так как он делался не свышеупомянутой копии.
Особенности утраченнойрукописи
После потери оригинала«Слова о полку Игореве» явились сообщения о его особенностях со слов владельцаи других очевидцев. Свидетельства эти противоречивы, так как никто непозаботился скопировать образчик письма рукописи, описать ее особенности.Считается вполне надёжно установленным, что рукопись «Слова» относилась к XVIвеку (орфография отражает второе южнославянское влияние), писана быласкорописью без разделения слов, с надстрочными буквами, скорее всего, вообщебез буквы i, без различия и и й (привнесённого издателями) и не свободна былаот описок, ошибок, а может быть, и от пропусков или от изменения первоначальныхвыражений: такова судьба всех позднейших списков древнерусских памятниковлитературы. Кроме того, дополнительные мелкие искажения в текст, несомненно,невольно внесли и первые издатели, как показывает весь опыт издания вXVIII-начале XIX вв. сохранившихся древнерусских рукописей. Отсюда с самыхпервых пор изучения «Слова о полку Игореве» тянутся в научной литературе опытыболее или менее удачных исправлений текста «Слова». В XIX веке лучшие из нихсделаны Дубенским в 1844 г., Тихонравовым в 1866—1888 гг., Огоновским в 1876г., Потебнёй в 1878 г., Барсовым в 1887—1890 гг., Козловским в 1890 г. В XXвеке наиболее подробные критические тексты «Слова» предлагали Р.О. Якобсон,Н.К. Гудзий, Н.А. Мещерский, издатели «Словаря-справочника „Слова о полкуИгореве“» и «Энциклопедии „Слова о полку Игореве“», сводный текст в 2004 г.предложен (впрочем, без подробного комментария) и А.А. Зализняком.
Язык «Слова»
Книжные элементыотражаются и в языке «Слова» рядом с народными чертами древнерусского языка.Вследствие частой переписки «Слова» в дошедшем до нас списке утратило своипервоначальные черты, окрасилось особенностями новгородско-псковского говора(шизым, вечи, лучи, русици, дивицею и пр.); но и теперь оно еще отражаетархаичные черты древнерусского литературного языка XII в. В общем это языклетописей, поучения Владимира Мономаха. В «Слове» немало затруднительных(«тёмных») мест, возникших вследствие порчи текста или наличию редких слов(гапаксов). Почти каждое такое место не раз подвергалось истолкованиям. Однимиз распространённых способов при толковании этих темных мест «Слова» являютсяпалеографические конъектуры, например посредством гаплографии (объяснения И. И.Козловского (1866—1889), посмертно опубликованные в 1890 г.[1]).
Вопросытерриториального происхождения и авторства «Слова»
«Слово о полку Игореве»имеет предположительно южнорусское происхождение, возможно даже киевское.Подобные предположения вытекают из заключения «Слова», из восторженногоотношения автора к великому князю киевскому Святославу, из любви к Киеву, к егогорам. Поэтические описания природы степей у Дона и Донца создают впечатления облизком знакомстве автора с этими местами. Текст «Слова» говорит также о том,что он хорошо знаком не только с родным Киевом, но и с другими русскими землями— княжествами.
На протяжении всех двухвеков со времени публикации «Слова» выдвигаются гипотезы разной степенидоказательности о том, кто (конкретное лицо или круг лиц) мог бы быть егоавтором. Практически все известные по летописи деятели конца XII веканазывались в качестве возможных кандидатур. В СССР со своими версиями выступалине только филологи и историки, но также и многочисленные любители (писатели,такие, как Алексей Югов, Олжас Сулейменов или Игорь Кобзев, и популяризаторы).
«Слово» — слишкомкороткий, необычный и сложный текст, чтобы по нему можно было уверенно судить отех или иных свойствах его автора или сравнивать его с другими текстами тойэпохи. Одни исследователи считали, что тон обращений автора к князьям указываютна то, что он сам был князем или членом княжеской фамилии (в частности,назывались имена самого Игоря, Ярославны, Владимира Игоревича и ряда другихкнязей, включая крайне малоизвестных); другие, напротив, утверждали, что князьне мог называть князя «господином». По-разному оценивались и политическиесимпатии автора (одни считают, что он воспевает Игоря и принадлежит к егочерниговскому клану, другие — что он осуждает его авантюру и симпатизируетпотомкам Мономаха), и его территориальное происхождение (псковские черты вязыке «Слова», скорее всего, говорят не об авторе, а о переписчике XV века).Выдвигалась даже маловероятная версия, что часть текста написана одним автором,другая часть — иным. Особую линию рассуждений на эту тему составляют попыткипоиска прямо названного или «зашифрованного» имени автора в тексте, вычленениеакростихов (так как первоначальная рукопись утрачена, такие реконструкциикрайне уязвимы).
В 1812 г. рукопись«Слова о полку Игореве» трагически погибла во время московскогопожара вместе со всем собранием рукописей А.И. Мусина-Пушкина. Этот факт сталповодом для появления сомнений в подлинности и древности «Слова...».Подделку приписывали то самому А.И. Мусину-Пушкину, то Н.М. Карамзину, тоархимандриту Спасо-Ярославского монастыря (место храпения рукописи«Слова...»в XVIII в.). В защиту произведения выступили многие ученые,поэты, историки (Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин, В.К. Кюхельбекер и др.). В XX в.скептическое отношение к «Слову...» вновь возродилось, несмотря нато, что еще во второй половине XIX в. были открыты произведения XIV-XV вв., вкоторых налицо влияние «Слова...» («Задон — щина»,«Сказание о Мамаевом побоище»). Дальнейшие исследования показали нетолько языковое и стилистическое соответствие «Слова...» его времении сходство со многими памятниками русской литературы XI — XIII вв. («Словоо князьях», «Слово о погибели русской земли», «Ипатьевскаялетопись»), отражающими такую же озабоченность за свой век, но итипологическую общность со средневековым героическим эпосом и азиатскихнародов. Однако точная дата написания «Слова...» не установлена досих пор. Исследователи относят время его создания на период 1 185- 1 197 гг.Подобно многим древнерусским произведениям, «Слово о полку Игореве»анонимно. Многочисленные попытки разгадать тайну авторства успехов не принесли:высказывались и предлагаются до сих пор совершенно противоположные мнения.Автором называли то премудрого книжника Тимофея, то новгородского посадникаРомана, то певца Митусу, а писатель В. Чивилихин в романе-эссе«Память» попытался доказать, что Автором «Слова...» был самкнязь Игорь. К настоящему времени существует более 20 гипотез по проблемеавторства «Слова...». Наиболее аргументированной является гипотезаБ.А. Рыбакова, согласно которой создателем «Слова...» был киевскийтысяцкий Петр Вориславич, составивший и летописный рассказе походе Игоря.Гипотезу поддержали многие ученые, но говорить о том, что поиск завершен, ещерано.
Сюжет
В кратких и сжатыхвыражениях «Слова» изображаются не только события неудачного похода на половцевновгород-северского князя Игоря в 1185 г., как об этом повествуется в летописях(в двух редакциях — южной и северной, по Ипатьевской летописи и поЛаврентьевской), но и припоминаются события из княжеских междоусобий, походов иудачных битв, начиная с древнейших времен. Перед нами как бы народная история,народная эпопея в книжном изложении писателя конца XII в.
Скептическая точказрения на «Слово»
Уже в первыедесятилетия после публикации памятника многие критики в духе скептической школыроссийской историографии (М.Т. Каченовский, О.И. Сенковский и др.) высказывалисомнения в его подлинности (то есть в том, что это аутентичное древнерусскоепроизведение, а не мистификация XVIII века). В этот период среди защитников егоподлинности был, в частности, А.С. Пушкин, незадолго до смерти работавший надстатьёй о «Слове». После публикации в середине XIX века «Задонщины» —сохранившегося в шести списках произведения XV в., несомненно связанного со«Словом» (вплоть до заимствования целых пассажей), подлинность «Слова» долгоевремя никем не оспаривалась.
Однако в конце XIX века(под влиянием недавнего разоблачения «древнечешских» мистификаций ВацлаваГанки) французский славист Луи Леже, а в 1920—1940-е годы Андре Мазон выдвинулиновые скептические гипотезы относительно происхождения «Слова». По мнениюМазона и ряда других французских исследователей первой половины XX в., «Слово ополку Игореве» было создано в конце XVIII века по образцу «Задонщины», причём вкачестве сюжета был использован пересказ событий XII в., сделанный В. Н.Татищевым по несохранившимся летописям[2]. Авторство текста Мазон приписывалА.И. Мусину-Пушкину, Н.Н. Бантышу-Каменскому или (в поздних работах)архимандриту Иоилю Быковскому.
Советский историк А.А.Зимин (работавший над проблемой в 1960-е-1970-е годы) стал крупнейшим изроссийских авторов, поддержавших версию о «Слове» как о поддельном сочинении.Зимин считал его автором Иоиля Быковского. В условиях советского времени, когдаоткрытая дискуссия вокруг данной проблемы была невозможна, позиция подлинности«Слова» пользовалась официальной поддержкой, а возражения Мазону и Зиминунередко сопровождались идеологическими нападками; полностью основной трудЗимина издан только в 2006 году
К 1970-м-1990-м годамотносятся выступления ряда немецких филологов-скептиков (К. Троста, М.Хендлера, Р. Айтцетмюллера), которые допускали авторство Н.М. Карамзина.Новейшую версию выдвинул американский славист Эдвард Кинан (2003): по егомнению, «Слово» сочинено чешским филологом и просветителем Йозефом Добровским.
Скептикам неоднократновозражали как историки, так и литературоведы, однако наиболее убедительныеаргументы в пользу подлинности «Слова о полку Игореве» исходят от лингвистов.Р. О. Якобсон подробно опроверг все основные положения работ Мазона (1948),доказав полное соответствие языковых черт «Слова» версии о подлинном памятникеXII в., погибшая рукопись которого была списком XV—XVI вв.; в своей работеЯкобсон привлёк, помимо лингвистических доказательств, также большой объёмлитературных параллелей, а также анализ поэтики «Слова».
В 2004 году А.А. Зализняк,всесторонне исследовав проблему, показал [4], что фальсификатор XVIII в. никакне мог располагать лингвистическими знаниями, необходимыми для созданияизвестного нам текста «Слова»; кандидатура Добровского также на эту роль неподходит, так как сведения о древней славянской грамматике, изложенные в егосочинениях, отличаются от фактов грамматики «Слова» (О.Б. Страхова). Вчастности, Зализняк (дополняя и уточняя наблюдения Якобсона) доказывает, чтохарактер употребления так называемых клитик в тексте «Слова» соответствуютпараметрам «некнижных» текстов XII века, ориентирующихся на живую речь (знанийоб этих параметрах у предполагаемых фальсификаторов XVIII века заведомо небыло); аналогичные наблюдения были сделаны и над другими компонентамиграмматики. Кроме того, по наблюдениям и подсчётам исследователей, приходящих квыводу о подлинности «Слова», ряд параметров демонстрирует несомненнуюзависимость текста «Задонщины» от текста «Слова», но не наоборот (частотностьсоюзов в различных частях текста, поновления грамматики, искажения иперетасовки ряда пассажей, естественно выглядящих в контексте «Слова»).Дискуссия о «Слове» как подделке XVIII в. стала исключительно полезным стимуломв деле исследования памятника.
Особую точку зрениявыдвинул Лев Гумилёв, предположивший, что «Слово» — иносказательное сочинение,созданное в XIII веке, в нём под видом половцев изображены монголы, а под видомИгоря и русских князей конца XII в. — Александр Невский, Даниил Галицкий и ихсовременники. Версия Гумилёва опирается, в свою очередь, на его концепциисобытий, происходивших на Руси и в Орде в XIII в., которые не получилипризнания среди историков. Концепцию истории «Слова», предлагаемую Гумилёвым,критиковали Б.А. Рыбаков и Я.С. Лурье.
Публицистический пафос«Слова о полку Игореве», пронизанного глубоким патриотизмом, думами изаботами о судьбе своей страны и народа, тонко почувствовал К. Маркс, такопределив идейный смысл этого произведения XII века: «Суть поэмы — призыврусских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольскихполчищ»
Повести омонголо-татарских нашествиях донесли до нас рассказы о кровопролитныхсражениях, о гибели и разгроме русских городов, о жестоких бедствиях русскогонарода, о самоотверженном мужестве воинов и всего населения. В них отразились идокументальные свидетельства очевидцев, и легендарные предания, и проникнутыеглубоким сочувствием к всеобщему горю зарисовки сильных по своему трагизмуэпизодов.
«Слово» в древнерусскойкультуре
«Слово о полку Игореве»имеет много параллелей в древнерусской литературе и народной словесности.
В летописях встречаютсясоответствующие выражения, как и в переводных славяно-русских повестях,хрониках и т. п.
С русской народнойсловесностью «Слово о полку Игореве» имеет много общего, начиная с внешнихсредств выражения (эпитетов, сравнений, параллелизма и проч.) до образовприроды, снотолкований, причитаний, запевов, заключений, изображения смерти ипр. В сюжетном отношении, вплоть до многих конкретных деталей, к «Слову» оченьблизок созданный примерно в одно время с ним рассказ Ипатьевской летописи опоходе Игоря, хотя направление влияния дискуссионно.
Вместе с тем «Слово ополку Игореве» как целое, с его сложной поэтической символикой, смелымиполитическими призывами к князьям, языческой образностью, пёстрой композицией,необычным бессоюзным синтаксисом в значительной степени стоит особняком вдревнерусской литературе и книжности, если не считать подражание XV века —«Задонщину», включающую в себя мозаику из огромного количества заимствованныхпассажей «Слова» (но и в ней, например, нет имён языческих богов).Исследователи обычно сближают «Слово» со светской «княжеской» культурой раннейРуси, следы которой немногочисленны (в литературе к ней можно отчасти отнестиМоление Даниила Заточника), с фольклором, с европейской скальдическойлитературой. Иногда предполагают, что «Слово» — случайно уцелевший осколокбольшой традиции, в которой существовало много подобных произведений (ср.упоминаемое в нём творчество Бояна).
Следы отдельных мотивов«Слова о полку Игореве» (Буй-тур Всеволод как лучник, Роман и Мстислав,вступающие «в злата стремени») ряд исследователей видит в знаменитых миниатюрахРадзивилловской летописи (XV век, но в основе миниатюры представляют собойкопии более ранних иллюстраций). Существенно, что отмеченные мотивы отсутствуютв тексте как самой Радзивилловской летописи, так и, например, Ипатьевской,содержащей очень подробную повесть о походе Игоря.
Помимо «Задонщины»(текста северо-восточного происхождения) и, в меньшей степени, других памятниковкуликовского цикла, где также есть близкие к «Слову» обороты (Сказание оМамаевом побоище, летописные повести о Куликовской битве), следом знакомствадревнерусских книжников последующих веков со «Словом» является несколькоизменённая цитата из него в приписке писца Домида в Псковском «Апостоле» 1307года: При сих князех сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша, въ князехкоторы, и веци скоротишася человеком (ср. «Слово»: Тогда при Олзѣ Гориславличи сѣяшется ирастяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомьскратишась).
Возможно, именносписок, находившийся в начале XIV в. во псковском Пантелеймоновом монастыре,два века спустя послужил протографом для Мусин-Пушкинской рукописи: в дошедшемдо нас тексте филологи выделяют псковские диалектные черты. ПереписчикМусин-Пушкинской рукописи (как и авторы и редакторы «Задонщины») уже многого непонимали в «Слове» и вносили в текст разного рода искажения. В целом можносказать, что «Слово о полку Игореве» оставалось относительно мало известнымтекстом для позднего русского Средневековья, что было связано с его жанровой исодержательной необычностью. Некоторый всплеск интереса к нему был связан сКуликовской битвой и желанием воспеть исторический «реванш» Руси надкочевниками, поражение от которых изображено в «Слове».
Берестяные грамоты
Берестяны́егра́моты, письма и записи на коре берёзы (бересте), — памятникиписьменности Древней Руси XI—XV вв. Берестяные грамоты представляютпервостепенный интерес как источники по истории общества и повседневной жизнисредневековых людей, а также по истории русского языка. Берестяная письменностьизвестна ряду культур народов мира.
Открытие берестяныхграмот
Существованиеберестяной письменности на Руси было известно и до обнаружения грамотархеологами. В обители св. Сергия Радонежского «самые книги не на хартияхписаху, но на берестех» (Иосиф Волоцкий). По В.Л. Янину, в музеях и архивахсохранилось немало поздних документов, написанных на бересте (XVII—XIX веков;даже целые книги). Этнограф С В. Максимов видел в середине XIX века берестянуюкнигу у старообрядцев на Мезени. На берегу Волги близ Саратова крестьяне, роясилосную яму, в 1930 году нашли берестяную золотоордынскую грамоту XIV века.
Первой случайнойнаходкой была золотоордынская берестяная грамота 14 в., обнаруженная при рытьесилосной ямы под Саратовом в 1930. После этого археологи пытались найтиберестяные письма именно там, где к бересте нет доступа влаги, как это было вПоволжье. Однако этот путь оказался тупиковым: в большинстве случаев берестапревращалась в труху, и обнаружить следы писем не удавалось. Лишь глубокаяубежденность советского археолога А.В. Арциховского в том, что берестяныеписьма следует искать на северо-западе России, заставила организовать специальныераскопки в центре Новгорода. Там почвы, в отличие от Поволжья, очень влажны, нок слоям глубокого залегания нет доступа воздуха, а потому в них хорошосохраняются именно предметы из древесины. Арциховский основывал свои гипотезы ина древнерусских упоминаниях в литературных текстах, и на сообщении арабскогописателя Ибн ан-Недима, приведшего слова «одного кавказского князя» 987 года:«Мне рассказывал один, на правдивость которого я полагаюсь, что один из царейгоры Кабк послал его к царю руссов; он утверждал, что они имеют письмена,вырезаемые на дереве. Он же показал мне кусок белого дерева, на котором былиизображения…» Вот этот «кусок белого дерева» – береста, плюс информация ораспространенности писем на бересте среди аборигенов Нового Света и заставлялиего искать берестяные письма на северо-западе России. Новгородскаяархеологическая экспедиция, работавшая с 1930-х годов под руководством А.Арциховского, неоднократно находила обрезанные листы берёзовой коры, а такжеписа́ла — заострённые металлические или костяные стержни, известные какинструмент для писания на воске (впрочем, до открытия берестяных грамот версияо том, что это именно писала, не была преобладающей, и их часто описывали какгвозди, шпильки для волос или «неизвестные предметы»). Уже тогда у Арциховскоговозникла гипотеза о возможности находки грамот, процарапанных на бересте.Однако Великая Отечественная война (во время которой Новгород был оккупированнемцами) прервала работы археологов, и они возобновились только в конце 1940-хгодов.
26 июля 1951 наНеревском раскопе была обнаружена берестяная грамота № 1: она содержалаперечень феодальных повинностей («позёма» и «дара») в пользу некоего Фомы.Открытие показало, что, вопреки опасениям, при написании грамот почти никогдане использовались хрупкие чернила (найдено всего три таких грамоты из тысячи слишним, в том числе большая московская грамота в 2007 г.); текст был простопроцарапан на коре и прекрасно читался. (В честь этой находки 26 июля вНовгороде отмечается ежегодный праздник — «День берестяной грамоты»). Этот жеархеологический сезон принёс ещё 9 документов на бересте, опубликованных тольков 1953 году (поначалу открытие берестяных грамот не получило адекватногоосвещения в прессе, возможно, из-за идеологического контроля за историческойнаукой).
Кроме того,значительную долю находок составляют фрагменты берестяных грамот, нередкоповредившихся уже после попадания в землю, но ещё чаще уничтоженных(разорванных или разрезанных) непосредственно перед тем, как их выбросили. Этапрактика упоминается в «Вопрошании» Кирика Новгородца XII в., где спрашивается,нет ли греха в том, чтобы по разрезанным грамотам «ходили ногами». Цельуничтожения грамот понятна: адресаты писем заботились о том, чтобы ставшеененужным письмо не прочёл посторонний. В роли такого «постороннего» иоказываются современные исследователи. Несмотря на то, что в интерпретациифрагментированных грамот накоплен значительный опыт, и общий характер документаудаётся уловить в большинстве случаев (лишь совсем крохотные фрагментыинтерпретации не поддаются), наличие оборванных букв и лакун часто затрудняетистолкование отдельных мест (как с языковой, так и с содержательно-историческойстороны).
Датировка
Главным способомдатирования берестяных грамот является стратиграфическое датирование (наосновании археологического слоя, из которого извлечена грамота), в которомважную роль играет дендрохронология (в Новгороде с большим количеством часторемонтировавшихся деревянных мостовых датировка точнее, чем в других городах —обычно в пределах 30—40 лет).
Некоторое количествоберестяных грамот может быть датировано благодаря упоминанию в них известных полетописям исторических лиц или событий (например, в ряде грамот выступаютпредставители шести поколений знаменитого новгородского рода бояр Мишиничей —посадники Варфоломей, Лука, Юрий Онцифорович и другие).
В последнее время, снакоплением фонда берестяных грамот, появилась возможность комплексногопараметрического датирования грамот на основе целого ряда внестратиграфических признаков— прежде всего палеографии, а также лингвистических признаков и этикетныхформул, имеющих хронологическое значение. Данный метод, разработанный А. А.Зализняком, успешно применяется для грамот, не имеющих (вообще или достаточноузкой) стратиграфической даты.
Содержание грамот
Большинство берестяныхграмот — частные письма, носящие деловой характер (взыскание долгов, торговля,бытовые указания). К этой категории тесно примыкают долговые списки (которыемогли служить не только записями для себя, но также и поручениями «взять стакого-то столько-то») и коллективные челобитные крестьян феодалу (XIV—XV века)
Кроме того, имеютсячерновики официальных актов на бересте: завещания, расписки, купчие, судебныепротоколы и т. п.
Сравнительно редки, нопредставляют особый интерес следующие типы берестяных грамот: церковные тексты(молитвы, списки поминаний, заказы на иконы, поучения), литературные ифольклорные произведения (заговоры, школьные шутки, загадки, наставления подомашнему хозяйству), записи учебного характера (азбуки, склады, школьныеупражнения, детские рисунки и каракули). Огромную известность получилиобнаруженные в 1956 году учебные записи и рисунки новгородского мальчикаОнфима.
Берестяные грамоты, какправило, предельно кратки, прагматичны, содержат только самую важнуюинформацию; то, что автору и адресату и так известно, в них, естественно, неупоминается. Те трудности интерпретации, с которыми из-за отсутствия контекстапостоянно сталкиваются современные исследователи — расплата за чтение «чужихписем».
Бытовой и личныйхарактер многих берестяных грамот Великого Новгорода (например, любовныепослания незнатных молодых людей или хозяйственные записки-наказы от жены кмужу) свидетельствуют о высоком распространении грамотности среди населения.
Грамоты какисторический источник
Как важнейшийисторический источник берестяные грамоты были оценены уже их первооткрывателемА.В. Арциховским. Основные монографические работы на эту тему принадлежат Л В.Черепнину и В.Л. Янину.
Берестяные грамотыявляются одновременно вещественными (археологическими) и письменнымиисточниками; место их нахождения — столь же важный для истории параметр, как иих содержание. Грамоты «дают имена» безмолвным находкам археологов: вместобезликой «усадьбы знатного новгородца» или «следов деревянного навеса» мы можемговорить об «усадьбе священника-художника Олисея Петровича по прозвищу Гречин»и о «следах навеса над помещением сместного суда князя и посадника». Одно и тоже имя в грамотах, обнаруженных на соседних усадьбах, упоминания князей идругих государственных деятелей, упоминания значительных денежных сумм,географических названий — всё это много говорит об истории строений, ихвладельцев, об их социальном статусе, об их связях с другими городами иобластями.
Благодаря берестянымграмотам изучена генеалогия боярских родов древнего Новгорода (ср. вособенности исследования Янина), выявлена политическая роль некоторых деятелей,недостаточно освещённая в летописи (таков известный нам благодаря работам А. А.Гиппиуса Пётр-Петрок Михалкович, видный деятель боярской олигархии XII века)Немало говорят документы на бересте о землевладении в Новгородской земле, обэкономических связях новгородцев с Псковом, Кучковом (будущей Москвой),Полоцком, Суздалем, Киевом, даже Сибирью (Обдорской землёй). Челобитныекрестьян, купчие и завещания XIV—XV веков свидетельствуют о закреплениикрепостного права, о развитии судебной бюрократии и делопроизводства (этаобласть в домонгольский период ещё практически не отграничена от частнойпереписки). Мы узнаём о военных конфликтах и внешней политике Новгорода, осборе дани с покорённых земель — узнаём в массе бытовых подробностей, которыенам никогда бы не сообщили официальные документы. Ряд первостепенных данныхимеется по истории церкви — засвидетельствована древность некоторых чертлитургии, есть сведения о взаимоотношениях членов клира с жителями окормляемыхими усадеб, а упоминание Бориса и Глеба в списке святых в грамоте 3-й четвертиXI века почти совпадает со временем их канонизации (1071).
Уникален этот источникдля изучения повседневной жизни Древней Руси — тематики, столь популярной вмедиевистике XX века. Берестяные грамоты свидетельствуют о широкомраспространении грамотности в Древней Руси, о том, что горожане обучалисьазбуке с детства и сами писали свои письма, что грамотны были и женщины; вместес тем в ряде ситуаций (особенно в переписке высокопоставленных чиновников)уместна была и фигура писца, записывавшего под диктовку и служившего затем вроли посыльного. Семейная переписка новгородцев свидетельствует о высокомположении женщины, посылавшей мужу наказы («приказы»), вступавшейсамостоятельно в денежные отношения и т. п.
Есть в берестяныхграмотах сведения о рационе древних новгородцев, их одежде, их ремёслах, атакже о сфере человеческих взаимоотношений, родственной и дружеской заботе,гостеприимстве, конфликтах. Совершенно исключительный интерес представляетлюбовное письмо девушки XI века (грамота № 752).
Язык берестяных грамот
Большинство берестяныхдокументов с территории Новгородской феодальной республики (из Новгорода,Старой Руссы и Торжка) написано на древненовгородском диалекте, отличающемся отизвестного по традиционным памятникам древнерусского языка на различныхуровнях: в фонетике, морфологии, отчасти также лексике. В широком смысле кдревненовгородскому диалекту можно относить также и диалект древнего Пскова(имеющий ряд собственных фонетических особенностей). Отдельные диалектныеновгородские и псковские явления были известны историкам русского языка ираньше, но лишь по эпизодическим вкраплениям в рукописях, на фоне общейустановки писца на более престижный язык (церковнославянский, наддиалектныйдревнерусский). В берестяных же грамотах эти явления представлены либосовершенно последовательно, либо (реже) с незначительным влиянием книжнойнормы.
Кроме того, вберестяных грамотах (из всех городов) используется т. н. бытовая графическаясистема, где, в частности, пары букв ъ—о и ь—е могут взаимозаменяться(например, слово конь может записываться как къне); по такой системе написаноподавляющее большинство грамот середины XII — конца XIV века. До открытияберестяных грамот подобная орфография была известна лишь по некоторымпергаментным грамотам и надписям, а также по отдельным ошибкам в книжныхтекстах.
В силу указанныхобстоятельств в 1950—1970-х годах, несмотря на то, что уже в этот период былнакоплен значительный фонд ценных наблюдений за лексикой, грамматикой,орфографией, палеографией берестяных грамот (Н.А. Мещерский, Р.О. Якобсон, В.И.Борковский, Л.П. Жуковская), исследователи берестяных грамот нередко трактовалинепонятные места как произвольные ошибки малограмотных писцов (или дажеиностранцев) против «правильного» древнерусского языка: это позволялоистолковывать спорные отрезки текста практически как угодно.
А.А. Зализняк, авторнаиболее подробных исследований языка берестяных грамот, в начале 1980-х годовпоказал, что в документах на бересте соблюдается достаточно стройнаяграмматическая и орфографическая система, в рамках которой свыше 90 % грамотнаписаны вообще без единой ошибки. Есть всего две славянские грамоты, гдевозможно предположить, что они написаны нерусскими; в них смешиваются глухие извонкие, что характерно для речи прибалтийско-финских народов (но и тутвозможен русский говор с финским субстратом). Значительная часть прежнихпрочтений и переводов была пересмотрена, и теперь при исследовании вновьоткрытых грамот непременно учитывается большое количество сведений одревненовгородском диалекте и бытовой орфографии.
Берестяные грамоты —важный источник по истории русского языка; по ним точнее, чем по другимсредневековым рукописям, зачастую сохранившимся только в списках, можноустановить хронологию и степень распространённости того или иного языковогоявления (например, падения редуцированных, отвердения шипящих, эволюциикатегории одушевлённости), а также этимологию и время появления того или иногослова. Десятки слов, встречающихся в берестяных грамотах, по другимдревнерусским источникам неизвестны. Преимущественно это бытовая лексика, укоторой практически не было шансов попасть в литературные сочинения с ихустановкой на высокую тематику и соответствующий отбор слов. Таким образом,открытие берестяных грамот постоянно заполняет лакуны в существующих словаряхдревнерусского языка. Грамоты практически непосредственно отражают живуюразговорную речь Древней Руси и не несут на себе, как правило, следовлитературной «шлифовки» стиля, книжного влияния в морфологии и синтаксисе и т.п. В этом отношении их трудно переоценить.
Неновгородские грамоты(из Пскова, Смоленска, Звенигорода Галицкого, Твери, Витебска) также несутинформацию о древнем говоре данных регионов, однако из-за небольшого количестваматериала лингвистическая ценность их пока меньше, чем у новгородских грамот.
Имеется некотороеколичество грамот, написанных по-церковнославянски, а также пять текстов нанеславянских языках: по одной на карельском (знаменитая берестяная грамота №292 с заклинанием против молнии), латыни, греческом, немецком — новгородскиеграмоты; на руническом древнескандинавском — смоленская грамота. Последниеважны как источник сведений о международных связях древнего Новгорода иСмоленска. В одной из грамот помимо древнерусского текста содержится небольшойрусско-карельский словарик; она предназначена для сборщика дани, который уже немногоумел объясняться по-карельски.
По значимости открытиеберестяных грамот сопоставимо с расшифровкой египетских иероглифов, находкойописанной Гомером Трои, открытием загадочной культуры древних майя. Прочтениеберестяных грамот опровергло существовавшее мнение о том, что в Древней Русиграмотными были лишь знатные люди и духовенство. Среди авторов и адресатовписем немало представителей низших слоев населения, в найденных текстах естьсвидетельства практики обучения письму – азбук (в том числе с обозначениямивладельца, одна из них, 13 в., принадлежит мальчику Онфиму), прописей, числовыхтаблиц, «проб пера». Небольшое число грамот с отрывками литературных текстовобъясняется тем, что для памятников литературного характера употреблялсяпергамент, а с 14 в. (изредка) – бумага.