Контрольная работа
по дисциплине: «Русская литература конца XIX — начала XX века»
по теме: «А. Ахматова и символизм: „блоковский код“ влирике поэта»
Явлением в русской поэзии на рубежедевятнадцатого-двадцатого столетий был символизм. Он не охватывал всегопоэтического творчества в стране, но обозначил собой особый, характерный длясвоего времени этап литературной жизни. Веяния символизма чувствовались уже впоследние десятилетия девятнадцатого века. Система эстетики символистов, ихфилософские устремления вызревали в годы политической реакции, наступившейпосле разгрома революционного народничества. Это была эпоха общественногозастоя, эпоха торжества обывательщины — смутное, тревожное безвременье. Однимиз виднейших представителей символизма, человеком своей эпохи являлся А. Блок,чье творчество оказало влияние на поэзию молодых поэтов двадцатого века.
Уже к 1910 г. символистскаяшкола приходит к кризису. В ней происходит перегруппировка сил и расщепление. Вдесятых годах ряды символистов покидает молодежь, образуя объединенияакмеистов, противопоставивших себя символисткой школе. Окончательное падениесимволисткой школы историки датируют приходом революционного 1917 года.
Однако символизм не пересталсуществовать, — напротив, «не силой звука, а мощью отзвука» (Вяч. Иванов)определяется присутствие символистского художественного опыта в поэтическомсознании постсимволистской эпохи. Символизм долгое время был живойобщекультурной средой. В качестве эпохального «большого стиля» с егомировоззренческими установками и базовыми принципами поэтики, он актуализировалпроцесс формирования новых художественных систем, не потерявших, однако своегогенетического родства с символистской культурой. Как в период активнойхудожественной и теоретической практики, так и в фазе своего «латентного»(О. Клинг) существования[1], символизм представлял собойтот художественный опыт, который «заряжал» последователей стремлениемпозиционировать свое к нему отношение. Чаще всего это было противостояние врешении всех кардинальных вопросов жизни и эстетики, — в понимании роли исущности поэзии, онтологии творчества, представлении о слове и образе какпервоэлементах поэтического искусства. Но для всех без исключения опыт символизмабыл значимым и неотменимым объектом художественных реакций.
Анне Ахматовой «после смерти А. Блока бесспорнопринадлежит первое место среди русских поэтов». Так писал в 1922 г. настраницах центральной «Правды» (4 июля, № 145) в своем обширном обзоресовременной русской советской поэзии Н. Осинский (Оболенский), активныйучастник Октябрьской революции, позднее — академик. И хотя его оценка Ахматовойне встретила поддержки в тогдашней печати, можно сказать, что таково было в тегоды мнение многих читателей и почитателей этих поэтов.
А. Ахматова, являясь активнойучастницей литературного процесса 10-х годов, находилась в атмосфере постоянныхи неслучайных контактов с представителями символистской культуры. Неудивительно поэтому, что символизм вызывал в ней не только живую творческуюреакцию, но и непосредственно-личностный отклик. Это во многом определилохарактер поливариантных отношений творческого сознания Ахматовой с «текстом»символизма как объемной, многослойной художественной системой, жизнетворческаямодель которой не знает деления на «текст жизни» и «текстискусства».
Литературный дебют Ахматовойподготовлен поэтической ситуацией рубежа веков, когда, по замечанию Л. Долгополова,«подводятся итоги прошлому, художник уже имеет перед глазами результат,опираясь на который он стремится привести свои взгляды на человекаи окружающий его мир в законченную систему. Отыскиваются историческиепоследовательности, большое место в литературе начинают занимать параллели суже бывшим, литературные реминисценции». [2]
Действительно, переосмыслениенакопленного художественного опыта стало характерной приметой эпохи десятыхгодов XX века. Символизм как поэтическая школа и эстетико-философскоенаправление оказывал огромное влияние на развитие постсимволистскиххудожественных систем, однако этот процесс носил имплицитный характер. Болеетого, представители новых литературных направлений, в частности, акмеизма,считали его неспособным отобразить во всей полноте, сложности, и многообразиидуховного опыта эпохальное сознание современного человека. Как отмечает Н.А. Богомолов,«кризис символизма, претендовавшего на то, чтобы стать наследником всеймировой культуры в её высших образцах, но и одновременно ключом к осознаниювсего, что происходит в современном мире, привел к пересмотрупредставлений о соотношении искусства и действительности… ». Вретроспективном взгляде А. Ахматовой на события художественной жизни начала XXвека основным критерием, определяющим мировоззренческую разнородность впроцессе постижения исторического времени, признаётся так называемый «счётвремени» — мироощущение и миропонимание, отличающие «классиков» от«модернистов».
В 1913 году в статье «Новыетечения в русской поэзии» Брюсов подчеркивает, что акмеизм в лицеГумилёва, Мандельштама, Ахматовой и отчасти Зенкевича имел многочисленные точкисоприкосновения с символизмом. В частности, он пишет о том, что поэты-акмеисты- М. Зенкевич, В. Нарбут, А. Ахматова — «примыкают к тому, что ужеделалось в поэзии и до них». [3]
Б. Садовской в статье схарактерным названием «Конец акмеизма» признаёт Ахматову как поэта«несомненно талантливого» и указывает на близость ахматовскоголиризма блоковскому: «В поэзии Ахматовой чувствуется что-то родственноеБлоку, его нежной радости и острой тоске; можно сказать, что в поэзии Ахматовойострая башня блоковских высот как игла пронзает одинокое, нежное сердце». [4]
«Символистский» фонтворчества Ахматовой отмечался неоднократно, но наиболее обоснованной ипринципиально значимой не только для Ахматовой, но в свете понимания новыхтенденций в поэтической современности стала статья В.М. Жирмунского «Преодолевшиесимволизм» (1916). Автор едва ли не впервые отмечает такие стороны втворчестве Ахматовой, «которые сближают ее творчество с произведениямисимволистов», но выделяет в её поэзии более существенные — «черты вечныеи черты индивидуальные, не укладывающиеся до конца во временные и историческиеособенности поэзии»[5] конца Х1Х-начала XX столетий. Вниманиекритика, однако, привлекают «именно те особенности времени, которые ставятстихи Ахматовой в период иных художественных стремлений и иных душевныхнастроений, чем, те, которые господствовали в литературе последней четвертивека черты, принципиально новые, принципиально отличные от лирикирусских символистов», которые «заставляют видеть вАхматовой лучшую и самую типичную представительницу молодой поэзии». [6] Средиотличительных особенностей поэтического стиля Ахматовой В. Жирмунский выделяетмногое из того, что войдет в арсенал ее зрелой поэтики: объективированностьлирического высказывания, раздельность и конкретность лирических переживаний,разговорность интонации, эпиграмматичность и стремление к простоте словесноговыражения, новеллистичность лирического сюжета. Но главное, что удалосьпроницательно увидеть Жирмунскому и что особенно важно в свете нашей проблемы,- соотношение символистского художественного опыта и творческой манерыАхматовой.
Не отрицая преемственностиАхматовой по отношению к символизму, В. Жирмунский, однако, отмечает, что,«восприняв словесное искусство символической эпохи, она приспособила его квыражению новых переживаний, вполне раздельных, конкретных, простых и земных. Это душевное своеобразие заставляет причислить Ахматову кпреодолевшим символизм». [7]
В.М. Жирмунский был не одинок вэтом отношении.
Б. Эйхенбаум в известной работе«Анна Ахматова. Опыт анализа» (1923) предпринял исследованиеформальных особенностей поэтического мастерства Ахматовой. Во втором разделестатьи Б. Эйхенбаум обращает внимание на то, что с самого начала творческогопути Ахматовой, большинство критиков «не уловило реакции на символизм»[8],восприняв её ранние стихи только как интимный дневник. Эйхенбаум выделяет впоэтическом методе Ахматовой особое «отношение к слову», выразившеесяв том, что «словесная перспектива сократилась, смысловое пространство сжалось,но заполнилось, стало насыщенным. Речь стала скупой, ноинтенсивной», новые оттенки значений слово обнаруживает не в слиянии, а всоприкосновении, «как частицы мозаики». [9] Однаков поэтическом методе Ахматовой, «отличающем её от символистов», Б. Эйхенбаумвидит «не „преодоление“ символизма, а лишь отказ от некоторыхего тенденций, явившихся у поздних символистов и не всеми ими одобренных».
Г. Чулков: характеризуяобразность ахматовской лирики, писал, что «за ясностью образов и мыслейтаится незримый мир, полный тревоги и тайны», сочетание образов «делаетих загадочными психологически и символическими в их сущности». [10] Длянас особенно важно то, что в ахматовском психологизме автор видит аналогии ссимволистской традицией: «Поэтический опыт Ахматовой приводитеё к угадыванию чего-то более глубокого, значительного и подлинного, и еёчуткий талант предуказал ей какие-то „соответствия“. Поэзия Ахматовой символична, т.е. образы, ею созданные, свидетельствуют опереживаниях, соединяющих её душу с душою мира как с чем-то реальным». [11]
Тайна поэтического очарованияАхматовой, по Г. Чулкову, «в равновесии её художественного опыта ипоэтического сознания, которое подсказывает ей, что „мир есть поэма,написанная чудесными таинственными письменами“. [12]Анализируя поэтическую манеру Ахматовой, Г. Чулков рассматривает её творчествочерез призму символистских категорий, связывая его, однако, и с романтической,и с классической, и с реалистической традициями, затем, чтобы указать намасштабность ахматовского таланта: „Среди поэтесс прошлых и современных уАхматовой нет соперниц. Среди поэтов ей конгениальны старшие символисты. Разнообразие внешних личин не мешает общему языку. На том же языке говорилпокойный Блок. Язык у них был общий (язык символов, а не стиль,конечно), но дыхание у неё иное“. [13]
Многими исследователямиЧуковской Л.К., Тименчик Р.Д., Цивьян Т.В., а также Топоровым В.Н., изучалсявопрос „блоковского текста“ в творчестве А. Ахматовой, но наиболеекрупное исследование провел известный литературовед М. Жирмунский. Важноотметить, что и сама Ахматова считала себя в какой-то степени ученицей старшегопоэта. Можно было бы сказать, что Блок разбудил музу Ахматовой, как она о томсказала в дарственной надписи к „Четкам“; но дальше она пошла своимипутями, преодолевая наследие блоковского символизма.
Существование для Ахматовой смолодых лет „атмосферы“ и традиции поэзии Блока подтверждаетсяналичием в ее стихах довольно многочисленных реминисценций из Блока, вбольшинстве, вероятно, бессознательных.
В литературе уже отмечаласьперекличка с Блоком в стихотворении, где, при всем различии темы, Блокомподсказана общая синтаксическая структура строфы (»Тот город, мной любимыйс детства… ", 1929).
У Ахматовой:
Но с любопытством иностранки,
Плененной каждой новизной,
Глядела я, как мчатся санки,
И слушала язык родной.
Ср. у Блока («Вновьоснеженные колонны… », 1909):
Нет, с постоянством геометраЯ числю каждый раз без слов Мосты, часовню, резкость ветра, Безлюдность низкихостровов.
В отличие от этой формальнойпереклички мы находим и случаи материального заимствования образа.
«Золотые трубы осени» — индивидуальная метафора, характерная для поэтического стиля второй книги Блока(«Пляски осенние», 1905):
И за кружевом тонкой березы
Золотая запела труба.
Ср. у Ахматовой в стихотворении«Три осени» (1943):
Итруб золотых отдаленныемарши
В пахучем тумане плывут...
На этом фоне выступают и другиесоответствия: пляски осени (Блок) — танец (Ахматова); рифмы (оченьшаблонные) березы: слезы. Ахматова:
И первыми в танец вступают березы,Накинув сквозной убор, Стряхнув второпях мимолетные слезы На соседкучерез забор.
Блок:
Улыбается осень сквозь слезы
И за кружевом тонкой березы...
Другое стихотворение позднеговремени «Слушая пение...» (1961) неожиданно возвращает нас в передачемузыкальных переживаний к мощному, иррациональному порыву лирики Блока.
Певица Галина Вишневскаяисполняет «Бразильскую бахиану» композитора Вилла-Лобоса:
Женский голос как ветер несется,
Черным кажется, влажным, ночным...
Эта смелая метафоричностьзавершается видением почти экстатическим, в манере, характерной для некоторыхпоздних образцов любовной лирики Ахматовой («Cinque», «Полночныестихи»):
И такая могучая сила
Зачарованный голос влечет,
Будто там впереди немогила,
А таинственной лестницы взлет.
Здесь неожиданная перекличка сБлоком, по существу, с одним из его наиболее памятных стихотворений,экстатическим и исступленным, открывающим собою третий том его лирики («КМузе», 1912). Пророческим оказалось стихотворение Блока из цикла «Пляскисмерти» (1912-1914), написанное накануне первой мировой войны (7 февраля1914 г), — одно из наиболее острых в его лирике того времени по своейсоциально-политической теме:
Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный.
Последние две строфы звучали так:
Все бы это было зря,
Если б не было царя,
Чтоб блюсти законы.
Только не ищи дворца, Добродушноголица,
Золотой короны.
Он — с далеких пустырей
В свете редких фонарей
Появляется.
Шея скручена платком
Под дырявым козырьком
Улыбается.
Стихотворение Ахматовой, сходноепо теме и первоначально озаглавленное «Встреча», потом «Призрак»,было написано зимой 1919 г. и впервые опубликовано в сборнике «Anno Domini»(1921). И здесь образ царя появляется в свете зажженных рано фонарей", истранный взгляд «пустых светлых глаз» означает смерть.
И, ускоряя ровный бег,
Как бы в предчувствии погони,
Сквозь мягко падающий снег
Под синей сеткой мчатся кони.
Черты общего внутреннегосходства при глубоких индивидуальных отличиях могли быть порождением общейисторической и художественной атмосферы эпохи этому свидетельствует наличие взрелом творчество Ахматовой некоторых основных тем блоковской поэзии,разумеется — в свойственном ей идейном и художественном преломлении.
Такова тема «потерянногопоколения», занимающая важное место в творчество позднего Блока, в стихахего третьей книги, — поколения, жившего между двух войн (имеются в видурусско-японская и германская) и в «глухой» период политическойреакции после крушения революции 1905 г. Так, например, стихотворение «Рожденныев года глухие...» написано 8 сентября 1914 г., в первые дни мировой войны.Оно отражает глубокий кризис общественного самосознания Блока, который привелего после 1917 г. в лагерь революции:
О судьбе своего «поколения»Ахматова говорит в ее стихотворении «De profundis… ». Оно написаноодновременно с первой редакцией поэмы (23 марта 1944 г., Ташкент) иперекликается по теме с произведением Блока. «Две войны» у Ахматовой,в отличие от Блока, — первая и вторая мировые войны.
Ощущение близости трагическогоконца, угрожающего мнимому спокойствию и уюту обывательского существования,сопровождало у Блока в предреволюционные годы владевшее им сознание неминуемойсоциальной катастрофы." Этот пророческий страх перед грядущим нашел яркоевыражение в известном стихотворении «Голос из хора» (6 июня 1910 — 27февраля 1914):
Как часто плачем — вы и я –
Над жалкой жизнию своей!
О, если б знали вы, друзья,
Холод и мрак грядущих дней!
Стихотворение Блока былоопубликовано впервые в журнале «Любовь к трем апельсинам» (1916, № 1).Слышала ли его Ахматова раньше (в 1914-1915 гг.) в чтении Блока, сказатьтрудно, но сходная тема прозвучала и в ее творчестве:
Думали: нищие мы, нету у насничего, А как стали одно за другим терять, Так что сделался каждый день Поминальнымднем, — Начали песни слагать О великой щедрости божьей Да о нашем бывшембогатстве.
Важен — сам факт творческойпереклички двух поэтов, сходство темы: роднящее их ощущение зыбкости привычногожизненного уклада в его мнимом благополучии и предчувствие грядущихобщественных и личных бед — у Ахматовой в форме более интимной, простой иперсональной, у Блока — с перспективой философско-исторической и с пророческойинтонацией.
Той же темой трагической судьбы«поколения» и суда над ним с точки зрения истории объединенынезаконченная поэма Блока «Возмездие» (1910-1921) и «триптих»Ахматовой «Поэма без героя», точнее — его первая часть «Девятьсоттринадцатый год. Петербургская повесть» (1940-1962).
В поэме Ахматовой передвнутренним взором поэтессы, погруженной в сон, застигший ее перед зеркалом зановогодним гаданьем, проходят образы прошлого, тени ее друзей, которых уже нетв живых («Сплю — Мне снится молодость наша»).
Они спешат в маскарадныхкостюмах на новогодний бал. В сущности, это своего рода пляска смерти:
Только как же могло случиться,
что одна я из них жива?
Мы вспоминаем «Пляскисмерти» Блока, в особенности стихотворение «Как тяжко мертвецу средилюдей Живым и страстным притворяться!», с его зловещей концовкой:
В ее ушах — нездешний, странныйзвон:
То кости лязгают о кости.
Ср. у Ахматовой:
Вижу танец придворных костей...
Тем самым звучит тема,проходящая через все восприятие исторического прошлого в поэме: изображая«серебряный век» во всем его художественном блеске и великолепии (Шаляпини Анна Павлова, «Петрушка» Стравинского, «Саломея» Уайльдаи Штрауса, «Дориан Грей» и Кнут Гамсун), Ахматова в то же времяпроизводит суд и произносит приговор над собою и своими современниками. Ее непокидает сознание роковой обреченности окружающего ее мира, ощущение близостисоциальной катастрофы, трагической «расплаты» («Все равноподходит расплата») — в смысле блоковского «возмездия»:
И всегда в духоте морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Жил какой-то будущий гул,
Но тогда он был слышен глуше,
Он почти не тревожил души
И в сугробах невских тонул.
«Над городами стоит гул,в котором не разобраться и опытному слуху, — писал Блок еще в 1908 г. в своемизвестном докладе „Народ и интеллигенция“, — такой гул, какойстоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говоритсказание». Ахматова жила под впечатлением того же акустического образа,подсказанного словами Блока о подземном гуле революции. С образами «Возмездия»связаны непосредственно и стихи, завершающие приведенный отрывок торжественными грозным видением новой исторической эпохи:
А по набережной легендарной
Приближался не календарный –
Настоящий Двадцатый Век.
Ср. у Блока в начале его поэмыпроникнутую глубокой безнадежностью, характерной для него в годы безвременья,философскую и социально-историческую картину смены тех же двух веков:
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
И дальше:
Двадцатый век…
Еще бездомней,
Еще страшнее бури мгла.
Еще чернее и огромней ТеньЛюциферова крыла.
Образ снежной вьюги был хорошоизвестен современникам Ахматовой из лирики Блока, начиная со стихотворенийвторого тома, объединенных в разное время в сборники «Снежная маска»(отдельное издание — 1907), «Земля в снегу» (1908), «Снежнаяночь» (1912). Как символ стихийной страсти, вихря любви, морозного иобжигающего, он развертывается в любовной лирике Блока в этот период в длинныеряды метафорических иносказаний, характерных для его романтической поэтики. Вдальнейшем те же символы, более сжатые и сконцентрированные, переносятся поэтомна восприятие России — Родины как возлюбленной, ее мятежной, буйной красоты иее исторической судьбы:
Ты стоишь под метелицей дикой,
Роковая, родная страна.
Отсюда они перекидываются в«Двенадцать», поэму о революции как о мятежной народной стихии, превращаясьиз «ландшафта души» в художественный фон всего действия,реалистический и в то же время символически знаменательный.
С Блоком связан и основнойлюбовный сюжет поэмы Ахматовой, воплощенный в традиционном маскарадномтреугольнике: Коломбина — Пьеро — Арлекин. Биографическими прототипами, какизвестно, были: Коломбины — приятельница Ахматовой, актриса и танцовщица О.А. Глебова-Судейкина(жена художника С.Ю. Судейкина); Пьеро — молодой поэт, корнет Всеволод Князев,покончивший с собой в начале 1913 г., не сумев пережить измену своей «Травиаты»(как Глебова названа в первой редакции поэмы); прототипом Арлекина послужилБлок.
Сама Ахматова называет своюгероиню «Коломбиной десятых годов», объясняя в своих заметках, чтозадумала ее не как индивидуальный портрет, а как собирательный образ женщинытого времени и того круга творческий облик Ахматовой остается совершеннонепохожим на Блока даже там, где она трактует близкую ему тему
Так же известно пятьстихотворений, которые Ахматова посвятила Блоку. Они относятся к разнымпериодам ее жизни и одинаково свидетельствуют о том исключительном значении,которое имело для нее явление Блока.
Первое стихотворение — ответ на«мадригал» Блока («Я пришла к поэту в гости… », 1914)
Второе — поминальное, написано вавгусте 1921 г. непосредственно после похорон Блока на Смоленском кладбище 10августа
Этим ограничиваются стихиАхматовой, современные Блоку, которые были известны до сих пор.
Три последних стихотворения былинаписаны в 1944-1960 гг., через много лет после его смерти, и содержат впоэтической форме воспоминание и оценку, дистанцированную во времени,претендующую на историческую объективность, хотя и личную по тону.
Первое и третье написаны в1944-1950 гг., второе присоединено к ним в 1960 г. и в дальнейшем вошло всостав одного с ними цикла «Три стихотворения» (1944-1960).
Первое: «Пора забытьверблюжий этот гам… », озаглавленное первоначально «Отрывок издружеского послания»/>, представляет прощание с Ташкентоми с ориентальными темами периода эвакуации.
Поэтесса возвращается на родину,и родной среднерусский пейзаж Слепнева и Шахматова связывается в ее воображениис именем Блока, воспевшего красоту родной земли:
И помнит Рогачевское шоссе
Разбойный посвист молодого Блока...
Аллюзия понятна только припристальном знакомстве с блоковской поэзией. Его стихотворение «Осенняяволя» («Выхожу я в путь, открытый взорам… „), написанное виюле 1905 г., помечено автором: Рогачевское шоссе. Это одно из первыхстихотворений, подсказанных Блоку веяниями революции 1905 г., в которыхвыступает новый образ России как родины, любимой в ее буйной, “разбойной»красе:
Третье стихотворение цикла,помеченное в рукописи 7 июня 1946 г. («Он прав — опять фонарь, аптека…»), написано Ахматовой в самые тяжелые годы ее жизни и отмечено аллюзиейна стихотворение Блока из трагического цикла «Пляски смерти»:
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Конец, подымающийся надбезысходностью личного чувства до высокого сознания исторически непреходящегозначения поэзии, был, по-видимому, подсказан Ахматовой воспоминанием овыступлении Блока 13 февраля 1921 г. на многолюдном юбилейном собрании в Домелитераторов с речью «О назначении поэта», которая начинается изаканчивается «веселым именем Пушкина». С этим последним выступлениемБлока, на котором Ахматова, вероятно, присутствовала, связано и егостихотворение, посвященное Пушкинскому Дому (написано 5 февраля 1921г), — нанего Ахматова намекает в своих стихах:
Как памятник началу века, Тамэтот человек стоит — Когда он Пушкинскому Дому, Прощаясь, помахал рукой Ипринял смертную истому Как незаслуженный покой.
Во втором стихотворении, самомпозднем по времени написания («И в памяти черной пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки…», 1960), в воспоминании героини мелькают ассоциации светской иартистической жизни Петербурга 1910-х годов — театр, петербургские ночи,поездки на острова.
На этом фоне образ Блокавозникает психологически сниженный — как образ героя своего времени:
Тебе улыбнется презрительно Блок–
Трагический тенор эпохи.
«Памятник началу века»и «трагический тенор эпохи» представляют для Ахматовой двадиалектически взаимосвязанных аспекта образа Блока как «человека-эпохи».
А. Ахматова была несомненносвязана с эпохой, сформировавшей ее как поэта, — с так называемым серебрянымвеком русской художественной культуры. Можно с уверенностью сказать, что натворчество поэта огромное влияние оказало поэтическое наследие символистов. Нотворчество ее отлично от поэзии символистов, восприняв словесное искусствосимволической эпохи, она приспособила его к выражению новых переживаний, вполнераздельных, конкретных, простых и земных.
Не вызывает также сомнения, чтона Ахматову оказал влияние «человек эпохи» символист А. Блок. Ееглубинное отношение к творчеству Блока проявилось не в воспоминаниях, а впоэзии, во всей ее художественной системе. По своему духу и поэтике Ахматова,особенно в ранний период, была далека от Блока и шла собственным путем. ПоэзиюАхматовой соединяла с поэзией Блока не столь явная преемственность, творческаяэстафета, сколько “диалектическая связь — зависимость, проявляющаяся вотталкивании и преодолении". Однако важным свидетельством о восприятииАхматовой Блока в разные периоды ее жизни является также прямое содержание еестихотворений, относящихся к поэту.
/>/>/>Список литературы
1. Долгополое Л. На рубеже веков. Л., 1977
2. Жирмунский В. Анна Ахматова и Александр Блок. — Рус. лит., 1970,№ 3.
3. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука,1977
4. Клинг О. Эволюция и «латентное» существованиесимволизма после Октября. // Вопросы литературы — М., 1999, №4
5. Чулков Г. Анна Ахматова // Анна Ахматова. Pro et contra
6. Эйхенбаум Б. Анна Ахматова. Опыт анализа // Эйхенбаум Б. Опоэзии. Л., 1969