На лавовых плато
Распространеныв Исландии сказки о людях, которые якобы живут в необитаемой части страны, илио так называемых утилегуманнах (/>, от liggja />«спать под открытымнебом» и leggjast />«бежать с родины»). Еще вдревности рассказывалось о людях, которые, будучи объявлены на тинге вне закона,скрывались от преследования своих врагов в необитаемых местностях Исландии.
Всказках об утилегуманнах действующие лица всегда происходят из конкретных долини хуторов, и действие в этих сказках локализуется в конкретных местностях. В сказкахэтих — вся Исландия и особенно та огромная пустыня, которая начинается сразу за«последним хутором» и которая знакома каждому исландцу. Обычно сказка обутилегуманнах начинается с того, что кто-то поехал в горы, то ли в поискахпасущихся там овец, то ли для сбора исландского мха, то ли в торговую поездкупоперек страны, и на хейди, пустынном плоскогорье, его застиг туман, и он заблудилсяв горах, другими словами — попал в те дали, которые в ясные дни виднеются нагоризонте и кажутся тогда такими манящими, такими фантастически красивыми, чтоестественно было связать их с мечтой о жизни, непохожей на ту, которую влачилиисландские крестьяне на своих насиженных местах.
Пейзажв Исландии, несмотря на суровость ее природы, нередко поразительно красочен, например,когда в ясный октябрьский день ивовый и березовый кустарник — его много внекоторых долинах — весь золотой, ягодник — в основном голубика, ее много посклонам гор — малиновый, вереск — лиловый, а завядшая трава — оранжево-бурая.Не менее красочны в солнечную погоду бугры лавы, сплошь поросшие пушистым мхомматово-зеленого цвета, или голые рыжие плиты лавы, покрытые разноцветными пятнами,или реки и озера, когда с их холодно-синей глади взмывают стаи белых лебедей.Но ничто не может сравниться с исландской солнечной далью: краски у нее такиенежные и чистые, что и назвать их невозможно.
Исландскийпейзаж вообще фантастичен, и это, конечно, сыграло в развитии исландскойживописи не меньшую роль, чем в развитии фольклорной традиции. Несмотря на то, чтоживопись начала развиваться в Исландии совсем недавно, в Рейкьявике очень многоживописцев, постоянно устраиваются выставки живописи, и в квартирах исландцеввсегда есть картины отечественных художников или репродукции с них. Живописьначала развиваться в Исландии, конечно, с горного пейзажа. Крупнейшийисландский живописец Аусгрим Йоунссон открыл фантастическую красочностьисландских гор. В Рейкьявике есть музей его произведений. Йоуханнес Кярваль, другойкрупнейший исландский живописец, открыл фантастику исландских лавовых полей.Его лавовые пейзажи, будучи вполне реалистичными, в то же время граничат сабстрактной живописью. В исландском пейзаже деревья, поля, сады и вообще живаяприрода играют такую ничтожную роль, а лава и базальт с их причудливыми и как быабстрактными очертаниями — такую большую роль, что понятным становится, почемуисландская живопись так быстро перешла от пейзажа к абстракционизму и так долгона нем задержалась.
Сказочнаядолина, где живут утилегуманны, тоже фантастична. Она всегда зеленая. Посрединенее — река. В долине пасется много скота, и он крупнее и жирнее, чем вобитаемых местностях Исландии. Молоко у коров утилегуманнов гуще, чем обычно.Дома большие и красивые. Сами утилегуманны большого роста и очень сильные.Девушки у них красивые...
Всовременных исландских сказках о привидениях нет той мрачности, которая былачасто характерна для этих сказок, когда все верили в реальность привидений.Мало того, в современных сказках о привидениях всегда есть что-тожизнеутверждающее: при отсутствии веры в привидения рассказ о них — это как быпреодоление страха темноты и смерти забавной выдумкой. Недаром в современной исландскойаудитории сказка о привидениях всегда вызывает оживление, и обычно такая сказкарассказывается со своеобразным, чисто исландским юмором — таким юмором, которыйвсе время на грани полной серьезности. Кроме того, поскольку сказки опривидениях издавна были самыми распространенными в исландской народнойтрадиции, сказки эти для всякого исландца — символ самобытности исландскойнациональной культуры и ее связи с народной традицией. Большой мастеррассказывать их — Тоурберг Тоурдарсон, «самый исландский» из современныхписателей Исландии. Этот голубоглазый и светловолосый человек, небольшого роста,очень моложавый для своих семидесяти пяти лет и парадоксально сочетающий в себеребяческую наивность и суеверие с обличительным пафосом передового политическогодеятеля и тонкой иронией, любит поражать своих посетителей тем, чтодемонстрирует им свою веру в привидения. «Меня спрашивают, — говорит он, — какя, будучи коммунистом, могу верить в привидения. Но как я могу не верить в них,если я несколько раз в жизни видел их так же ясно, как я сейчас вижу вас?» И онначинает рассказывать о своих встречах с замогильными жителями. Как художник онне может не следовать поэтике данного жанра, т. е. должен делать вид, что егосказка о привидениях правдива, что автор верит в ее достоверность.
Всев Исландии знают те или иные сказки о привидениях. Если, путешествуя поИсландии на машине с шофером-исландцем, спросить его как-нибудь с наступлениемвечера, не приходилось ли ему в жизни встречать привидений, то, как бы он ни былфлегматичен, он непременно оживится и окажется, что, если не он, то его товарищпо таксомоторному парку или знакомый шофер действительно встречались спривидениями. И он начнет с исландским юмором рассказывать о пассажирах, которыевдруг исчезают из машины, или снимают с себя шляпу и вместе с ней голову, илиоказываются прозрачными и т.д., и т.п. И вы будете ехать по пустынной местности,где только изредка увидите стадо овец, сгрудившееся на склоне горы и как будтосовершенно неподвижное, или мохнатых лошадок, бродящих на свободе по лугу, илиодинокий хутор в отдалении от дороги, а у дороги «молочный помост» и на нем —почтовый ящик и бидоны с молоком, приготовленные к отправке в город. Но возможно,что вы вообще не увидите никаких признаков человеческого жилья и не встретитени души. В вечернем освещении очертания гор станут призрачными. Всюду вокругбудет первозданная пустыня. И вы увидите, как в сумерках скалы начнутпревращаться в ночных трётлей или как два ворона Одина вдруг поднимутся с камняи полетят вслед за вами. И машина будет мчаться по черной, гравийной дороге, ифары будут выхватывать из хаоса ночи камни, мох, вереск, и туман поползетотовсюду, или начнет накрапывать дождь, и сквозь туман, дождь и мрак будетугадываться, как привидение, пустынное исландское плоскогорье, хейди...
М.И.СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ.
КультураИсландии. 1967
Сгор спустился туман...
Поканалу классической музыки скоро дадут Сибелиуса.
Сибелиус,или Ян, как я уже мысленно стал его называть, был по духу глубоко национальнымкомпозитором, написано в энциклопедии; иными словами, его музыка — это самаФинляндия, разумеется это одно и то же в той мере, в какой музыка может бытьстраной, что, ясное дело, вполне возможно; и еще в энциклопедии написано, чтоЯн создавал типично финскую музыку — музыку, в которой выразилась финская душа,а это как раз то, что хотим понять мы — я и мои читатели, именно это мы и хотимвыяснить как можно скорее. Но все диски Сибелиуса, оказывается, выданы инаходятся на руках. Норвежцы без ума от Сибелиуса, его диски идут нарасхват, икаждый норовит утащить их домой. Мне уже и самому не терпится послушать музыкуСибелиуса. Не могу вспомнить, слышал ли я ее раньше, но уверен, что слышал, потелевизору… Сибелиус — это скандинавская музыка. Ладно, финская, но ведьфинская — это тоже скандинавская, потому что финское — это и скандинавское, аскандинавское выражает наши скандинавские души, мы все, как я понимаю, узнаемсебя в этой музыке… Я готов слушать музыку. Ну же, начинайся!
Началонапоминает лето. Ласковое и доброе. Серый рассвет. Женщина; разумеется, белокураяфинская селянка — ведь это же Финляндия — выходит на двор и, наклонив головупод струю воды из колонки, полощет под пение птиц длинные распущенные волосы.На заднем плане пасутся лошади. А вон и птицы — наверное, гуси — бродят рядом, занятыетем, чем всегда заняты финские гуси, чем вообще заняты всякие гуси в любойстране, подумал я, то есть какими-то своими гусиными делами. Но этот путьникуда не ведет. Слушай, Ян, пора двигаться дальше! И вот женщина сушит волосына ветру; отбегая то туда, то сюда, она то здесь, то там срывает какое-нибудьрастеньице и натирает соком свою гладкую кожу, она рвет цветы и, собрав букет, уноситего в дом, ставит в вазу и принимается за стряпню… Она снова выходит на двори принимается заплетать косы, она не торопится, и медленно встает солнце —идиллия, идиллия… Но чу! Характер музыки меняется. Женщина задумалась. Тревожнозадумалась. Задумалась так, словно только что вспомнила о чем-то. Она тревожноглядит на восток и думает. Тут в музыке возникает новое звучание. Опасность.Неужели надвигается что-то опасное? Да, это опасность, и невозможно позвонить вслужбу спасения. Пройдут еще годы, прежде чем будет сплетена страховочная сетка,которая обеспечивает в нашем обществе безопасность всех сторон жизни, нету дажетелефонов, хотя, впрочем, в Америке несколько штук уже есть, Белл уже проделалподготовительную работу, так что в Америке представители высшего света уженазванивают друг другу, но только не в Финляндии, тут никто не разговаривает потелефону, тут вообще мало разговаривают, а в музыке между тем опять что-топроизошло, и лето сменилось осенью, и с гор спустился туман, туман густеет.Должно быть, это о русской угрозе, подумал я. Царь хотел захватить Финляндию, емубы все хватать и хватать, как будто у него без того уже не было достаточновладений. Женщина не соглашается, она ведь финка и воплощает в себе все финское,это — финская музыка, я об этом читал, так сказано в энциклопедии, и так я ивижу; зная, что музыка финская, и зная, где находится Финляндия, яинтерпретирую ее в том смысле, что тут идет речь о русской угрозе, никто незапрещает мне понимать это так, каждый имеет право на свое восприятие, да речьи не идет о сознательном интерпретировании, я открыт впечатлениям, и тут всевозможно, я не управляю своими мыслями, я просто регистрирую ощущения и картины,которые всплывают в моем воображении, и сейчас ощущения рисуют мне картину, какженщина, в которой финское начало уже усилилось до крайней степени, задрожала исмотрит на восток, тревожно смотрит, затем она пошла к сараю, где стоитавтомобиль. Что такое? Откуда вдруг взялся автомобиль? — думаю я. Впрочем, ничегострашного! Это же музыка, искусство, тут все может быть, все возможно, могутсливаться различные эпохи, анахронизмы здесь вполне естественная вещь, точногоответа и быть не может; и кто я такой, чтобы придираться! Тут надо следоватьвпечатлениям, плыть по течению.
ЭрлендЛУ.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта geo.1september.ru