КГБОУ СПО
«Сосновоборский автомеханическийтехникум»
Специальность: 080110
Группа: 324-ЭП
Реферат
Тема: ВасилийИванович Суриков-певец земли сибирской
Студент: Н.С. Вахитова
Преподаватель: Л.А.Никоненко
2010
Вступление
Суриков… Вот произносишь это слово,и становится на душе тепло, приятно. Земляк! Красноярец! Суриков… Пожалуй,нет в нашей стране человека, который не слышал эту фамилию. “Боярыня Морозова”,“Утро стрелецкой казни”, “Покорение Сибири Ермаком”, “Переход Суворова черезАльпы”, “Меньшиков в Березове” — эти произведения нашего великого землякаукрашают стены лучших музеев России.
Суриков…Лично у меня эта фамилия ассоциируется, прежде всего, с картиной “Взятиеснежного городка”. Именно с этой картины началось мое знакомство с творчествомВасилия Ивановича. Стоит только посмотреть не нее, и сразу представляешь себенаши бескрайние сибирские просторы, безудержное веселье русского народа и, еслиможно так выразиться, безбашенность русского характера. Не случайно, ведь самопо себе “взятие снежного городка” — это чисто русская, сибирская забава. Вытолько подумайте, в какой еще стране мира могут несколько недель возводитьцелый город из снега, чтобы потом за пару десятков минут его разрушить?
По-моему, этовозможно только у нас в России!
Многие знаютСурикова только как мастера масштабных исторических полотен. Это не совсем так.Да, Василий Иванович любил изображать в своих произведениях Петра I илиАлександра Суворова. Но нет, пожалуй, художника, который любил свою родину исвой народ больше, чем Суриков. Эта любовь просматривается во всем еготворчестве. На каждой картине нашего великого земляка мы видим широту бездоннойрусской души, искренние эмоции, хлещущие через край. Будь то Степан Разин, очем-то задумавшийся, или обычный русский народ, веселящийся и хохочущий надзимними сибирскими играми.
Для меняСуриков — это, прежде всего земляк, которым можно и нужно гордиться, и это тотуровень творчества, к которому нужно стремиться.
Биография Василия Сурикова
Первая большая картина ВасилияСурикова «Утро стрелецкой казни», представленная на IX передвижнойвыставке в 1881 году, произвела впечатление, подобное удару грома. Одни бурновосторгались картиной, подобно Илье Репину, утверждавшему, что «она — нашагордость на выставке», другие упрекали художника за скученность композиции,за нетвердый рисунок, за темноватую живопись. Ясно было одно: картина никого неоставила равнодушным. Да и не могло быть иначе, настолько живо, ярко, сильнобыл передан один из драматических моментов русской истории.
Жанр исторической живописи в XIX векебыл очень популярен. Как правило, картины на исторические темы, выстраивалисьпо всем канонам классического искусства: красиво и гладко выписанные, оничем-то напоминали театрализованные постановки на исторические темы. С картинойСурикова было иначе: подлинный XVII век, грозный и беспощадный, смотрел назрителей с полотна. Художнику удалось достичь такой потрясающей силывыразительности, что не оставалось сомнений: «сам это видел».
Очень немногим людям дано видеть ипереживать исторические события с такой же силой, как и события собственнойжизни, но только единицам дано не просто видеть и чувствовать эти событиясамим, ко и суметь донести свое видение до остальных. Это — избранники. К ним ипринадлежал Василий Суриков.
Многие исследователи творчестваСурикова, да и сам он связывают происхождение его необычайного дара ссибирскими впечатлениями детства и юности художника.
Василий Иванович Суриков родился 12января (24 по новому стилю) 1848 года в городе Красноярске в семье губернскогорегистратора Ивана Васильевича Сурикова. Семья принадлежала к старинномуказачьему роду. «Предки его пришли в Сибирь вместе с Ермаком. Род егоидет, очевидно, с Дона, где в Верхне-Ягирской и Кундрючинской станицах ещесохранились казаки Суриковы. Оттуда они пошли завоевывать Сибирь и упоминаютсякак основатели Красноярска».
«После того как они Ермакапотопили в Иртыше, — рассказывал сам художник, — пошли они вверх по Енисею,основали Енисейск, а потом Красноярские остроги — так у нас места, укрепленныечастоколом, назывались».
Имена Суриковых и Торгошиных (предковхудожника со стороны матери) упоминаются в списках бунтовщиков, выступившихпротив сибирского воеводы Дурново в конце XVII века.
Суриков всегда гордился своимипредками и своей родиной — Сибирью. Он поэтично и образно рассказывал о ней:«Сибирь под Енисеем… — страна полная большой и своеобразной красоты. Насотни верст — девственный бор тайги с диким зверьем. Таинственные тропинкивьются тайгою десятками верст и вдруг приводят куда-нибудь в болотную трясинуили же уходят в дебри скалистых гор. Изредка попадается несущийся с гор бурныйпоток, а ближе к Енисею то по одному берегу, а то и по обоим — убегающие всинюю даль богатые поемные луга с пасущимися табунами…
В такой обстановке сибиряк сталособым человеком с богатой широкой натурой, с большим размахом во всем: и втруде, и в разгуле. В Сибири на все своя мера: расстояние в сотню верст — нипочем, стройка — на сотни лет.… Богатства природы, торговый тракт, близостьрудников и приисков с приносимым ими быстрым обогащением — все это создавало ив обращении с деньгами особый размах.
Прибавьте сюда еще вольное население,не знавшее крепостного права, да необходимость каждому охранять себя и в лесу,и в дороге от лютого зверя или лихого человека; припомните также, что Сибирьдолго была вне всяких культурных влияний, и станет понятным, что здесь русскийчеловек долго сохранял типичные черты, давно стершиеся с него по сю сторонуУрала.
Наложила свою печать на Сибирь икаторга с ссылкой… Остроги с зловещими частоколами, клейменные лица, эшафотыс палачом в красной рубахе, свист кнута и бой барабана… — все это былообычными впечатлениями сибиряка. А рядом — беглые, жуткими тенями скользящие позадворкам в ночной тишине, разбои, грабежи, поджоги, пожары».
Жизнь в Сибири сохранялапатриархальный уклад и жестокие нравы. Не раз семья Суриковых подвергаласьразбойным нападениям, и жизнь будущего художника «висела на волоске».Любимыми развлечениями сибиряков были кулачные бои и охота. С малых лет Суриковходил с отцом на охоту и прекрасно стрелял, а в юности любил участвовать вкулачных боях.
Огромное влияние на Сурикова оказалаего мать Прасковья Федоровна. Она была незаурядным человеком — сильная, смелая,проницательная — «посмотрит на человека и одним словом определит». ПрасковьяФедоровна выросла в старинном, похожем на сказку, доме с высокими резнымикрыльцами, множеством крытых переходов и слюдяными окнами. Сам воздух в доме«дышал стариной». Из своего девичества она вынесла любовь к стариннымторжественным обрядам, затейливым узорам. Прасковья Федоровна мастерскивышивала цветами и травами по своим рисункам, тонко чувствовала цвет,разбиралась в полутонах. Свою любовь к старине, внутреннее чувство прекрасногоСуриков унаследовал от матери.
Тяга к рисованию проявилась уСурикова с ранних лет. Мальчиком он вглядывался в окружающих: «как глазарасставлены», «как черты лица составляются», часами мограссматривать старинные иконы и гравюры, пытаясь передать увиденное на бумаге.В 1856 году Суриков поступил в приходское училище в Красноярске. Тамспособности мальчика к рисованию были замечены преподавателем Н.В. Гребневым,который стал заниматься с ним отдельно, рассказывал о произведенияхклассического искусства, водил рисовать с натуры акварельными красками видыКрасноярска.
Когда Сурикову былоодиннадцать лет, от чахотки умер его отец. Прасковья Федоровна с тремя детьми:Васей, Катей и младшим Сашей — оказалась в трудном материальном положении.Пенсия за отца была маленькой, часть дома приходилось сдавать жильцам. Послеокончания училища Василий поступил на службу в канцелярию, однако занятийживописью не оставил, напротив, он твердо решил стать художником. К этомувремени Суриков уже добился признания в Красноярске: его акварели ценилисьземляками, он давал уроки в доме губернатора. Губернатор познакомил Сурикова сзолотопромышленником П.И. Кузнецовым, который решил принять участие в судьбеталантливого юноши и предоставил ему стипендию на обучение в Академии художествв Петербурге.
Проехав почти всюРоссию, молодой сибиряк попал в Петербург — словно в другую эпоху.Величественный город с прямыми широкими проспектами, великолепными дворцами имузеями поразил Сурикова, но не стал ему близким. Гораздо более полюбиласьюноше Москва, остановку в которой он сделал по пути.
Первая попыткапоступить в Академию была неудачной: провал на рисунке с гипса. Однако Суриковне пал духом, не растерялся. Он поступил в Рисовальную школу при Обществепоощрения художеств, отучился в ней три месяца, осенью успешно сдал экзамен ибыл принят в Академию. Учился Суриков с увлечением, получал награды как зарисунок с натуры, так и за живописные композиции. В то время его интересовалитемы из древней истории: античность, Египет, Рим, первые века христианства.
В 1874 году Суриковнаписал эскиз Пир Валтасара — яркую, смелую, выразительную, совсем неученическую работу. Пир Валтасара и статья о нем были помещены в журналеВсемирная иллюстрация.
На конкурс на большуюзолотую медаль Суриков представил картину Апостол Павел объясняет догматы верыв присутствии царя Агриппы, сестры его Береники и проконсула Феста. В картинеизображено столкновение христианства, римского язычества и иудаизма. Суриковрасширил тему, включив в композицию толпу — римских воинов и горожан,напряженно слушающих вдохновенную речь Павла. Картина вышла живой ивыразительной, но, несмотря на возражения прогрессивной части профессоров, вособенности Павла Чистякова, очень ценившего Сурикова, золотая медаль, а вместес ней и командировка за границу так и не были ему присуждены.
Вместо этого Суриковполучил очень выгодный заказ на выполнение четырех росписей на тему историиВселенских соборов для строящегося тогда в Москве храма Христа Спасителя. Этаработа давала художнику материальную независимость, к которой он всегдастремился. Переезд в Москву сыграл в творческой судьбе художника решающую роль.По свидетельству самого Сурикова: «Началось здесь, в Москве, со мноючто-то странное. Прежде всего, почувствовал я себя здесь гораздо уютнее, чем вПетербурге. Было в Москве что-то гораздо больше напоминавшее мне Красноярск,особенно зимой. Идешь, бывало, в сумерках по улице, свернешь в переулок, ивдруг что-то совсем знакомое, такое же, как и там, в Сибири. И, как забытыесны, стали все больше и больше вставать в памяти картины того, что видел и вдетстве, а затем и в юности, стали припоминаться типы, костюмы, и потянуло ковсему этому, как к чему-то родному и несказанно дорогому.
Но больше всегозахватил меня Кремль с его стенами и башнями. Сам не знаю почему, нопочувствовал я в них что-то удивительно мне близкое, точно давно и хорошознакомое. Как только начинало темнеть, я… отправлялся бродить, по Москве ивсе больше к кремлевским стенам. Эти стены сделались любимым местом моихпрогулок именно в сумерки. Спускавшаяся на землю темнота начинала скрадыватьвсе очертания, все принимало какой-то незнакомый вид, и со мною стали творитьсястранные вещи. То вдруг покажется, что это не кусты растут около стены, а стояткакие-то люди в старинном русском одеянии, или почудится, что вот-вот из-за башнивыйдут женщины в парчовых душегрейках и с киками на головах. Да гак это ясно,что даже остановишься и ждешь: а вдруг и в самом деле выйдут…
И вот однажды иду я поКрасной площади, кругом ни души… И вдруг в воображении вспыхнула сценастрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что еслинапишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина».
К 1881 году, когдакартина Утро стрелецкой казни предстала перед публикой, Суриков был молод,полон творческих планов, счастливо женат и имел двух дочерей: Ольгу и Елену.Его жена Елизавета Августовна Шаре по отцу была француженкой, а по материприходилась родственницей декабристу Свистунову. Познакомились они еще вПетербурге. И Суриков, и Елизавета Августовна очень любили органную музыку ичасто по воскресеньям приходили в костел Святой Екатерины на Невском проспектеслушать хоралы Баха, исполнявшиеся во время мессы. Во время работы надросписями в храме Христа Спасителя Суриков часто наездами бывал в Петербурге,встречался с Елизаветой Августовной, был представлен ее отцу Августу Шаре,который держал небольшое предприятие по торговле бумагой. Суриков мечталпоскорее закончить работу в храме Христа Спасителя, которая не захватила его,стать материально независимым и жениться. Венчание состоялось 25 января 1878года во Владимирской церкви в Петербурге. Со стороны жениха присутствовалитолько семья Кузнецовых и Чистяков. Суриков ничего не сообщил родным вКрасноярск: он боялся реакции матери на известие, что женится на француженке.
После свадьбы молодыепоселились в Москве. Суриков с головой ушел в работу над Утром стрелецкойказни. Он был наконец свободен от материальных забот, от бытовых хлопот егоосвободила жена, впрочем, в быту он всегда был крайне аскетичен и прост.
У Сурикова не былонастоящей мастерской. Свои монументальные полотна художник писал или у себядома, в одной из небольших комнат квартиры, которую тогда снимал (Утрострелецкой казни, Меншиков в Березове, Боярыня Морозова), или, позже, в одномиз залов Исторического музея (Покорение Сибири Ермаком, Переход Суворова черезАльпы, Степан Разин). Обстановка была очень простой — лишь самое необходимое.
Неприступный с чужими,живой и общительный только с близкими людьми, Суриков, когда он начиналработать, замыкался, затворялся в своей мастерской, почти никогда не показываяработу до ее окончания (как было с Утром стрелецкой казни). Художникунеобходимо было претворить в жизнь свой замысел, который ярким образнымпредставлением со всеми композиционными, пластическими и цветовымиподробностями «вспыхнул» в его душе. Однако до воплощения его нахолсте предстояла еще огромная работа.
Начинал Суриков сизучения исторических материалов и этюдов с натуры. При написании Утрастрелецкой казни он изучал дневники Иоганна Корба, секретаря при австрийскомпосольстве во времена Петра I, при работе над Боярыней Морозовой — трудыисторика Ивана Забелина, которого знал лично, а также работы известногоисторика раскола Афанасия Щапова и многие другие исторические документы.
Одновременно Суриковвыбирал место действия и писал памятники архитектуры на пленэре в конкретныхприродных условиях. Такой подход лишал их налета музейности и превращал в живуюархитектуру «того настоящего». Затем художник «обживал»старинную архитектуру конкретными образами, и старые здания, монастыри, стены ибашни обретали убедительность настоящей жизни.
Старинную одежду,утварь, оружие, все эти кольчуги, шлемы, бердыши, кафтаны Суриков гармоничносочетал с теми предметами народного быта, которые практически без измененийдошли до XIX века, — телегами, дровнями, лаптями, тулупами и писал все это наоткрытом воздухе, в тех природных условиях, в которых он хотел видеть их вкартине. Эту особенность творческого метода Сурикова известный исследовательего творчества B.C. Кеменов называл «двойной сопричастностью».
Много и упорно работалСуриков над композиционным построением каждой фигуры, группы, меняя ракурсы иповороты. Суриков говорил, что композиция — это математика. До нас дошли далеконе все эскизы к его картинам, но и того, что осталось достаточно, чтобыпредставить всю огромную подготовительную работу к каждому произведению. Так, кБоярыне Морозовой сохранилось тридцать пять эскизов, одиннадцать — к ПокорениюЕрмаком Сибири, десять — к Степану Разину.
Каждый раз, работая надкартиной, Суриков ясно и живо «видел» все свои персонажи. Иногда этобыли лица людей близких, знакомых еще по Красноярску, а иногда приходилосьдолго и напряженно искать, вглядываясь в лица встречных на улице, что зачастуюприводило к курьезным ситуациям.
«Когда ставиласьточка, когда накрепко запертые двери суриковской студии раскрывались, икартина, несколько лет таимая, делалась общим достоянием, — оказывалось, что изрук этого сторонящегося, особого человека вышло произведение такой невероятнойобщезначительности, простоты и доступности, такой собирательной народной души,что даже хотелось снять имя автора и сказать, что это безымянное, национальное,всерусское создание, как хочется сказать, что безымянная собирательнаявсерусская рука писала Войну и Мир».
Суриков очень ценилсвою творческую свободу. Много раз предлагали ему преподавательскую работу вАкадемии, в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, но он всегдаотказывался. На этой почве у Сурикова даже произошло охлаждение отношений сРепиным. Рассказывает сам Суриков: «Репин стоит предо мной и просит меняна работу в Академию. Мне это было смешно и досадно. Я и говорю ему: „Наколени!“. Представьте себе, стал на колени. Я расхохотался и сказал ему:»Не пойду!""
Не было у Сурикова ипостоянного дружеского круга. Он не чуждался общения с людьми, не был как-тоособенно суров или угрюм, просто ему это не было особенно нужно. Время отвремени он сближался с Репиным, Михаилом Нестеровым, другими художниками,некоторое время дружил со Львом Толстым, но главным для него были его работа,картина, которую он писал, его семья и близкие. С ними он был всегда добрым,нежным, внимательным.
Дочь Павла Третьякова,Вера Зилоти, вспоминала о Сурикове: «Умный-умный, со скрытой тонкойсибирской хитростью, он был неуклюжим молодым медведем, могущим быть и страшными невероятно нежным. Минутами он бывал просто обворожительным».
С 1878 по 1888 годСуриков написал три свои самые известные и лучшие картины: Утро стрелецкойказни, Меншиков в Березове, Боярыня Морозова. Все они объединены идейным исмысловым содержанием, историческим временем (XVII — начало XVIII века),образуя трилогию. Суриков не добивался этого сознательно, он вообще почтиникогда не работал по заказу. Художник говорил, что не знает, почему у неговозникала идея того или иного произведения, просто «приходила мысль иувлекала», а когда он начинал работать, существовали только художник и егокартина. По собственному выражению Сурикова, он всегда жил «от самогохолста: из него все возникает». В своих картинах Суриков не выступал каксудья истории, он — ни на чьей стороне, он страстно, выразительно, яркопередавал то, что «сам видел».
Сурикова часто упрекализа сочувствие к стрельцам в Утре стрелецкой казни. Действительно, стрельцы, ихжены, дети, матери, народ в картине, сочувствующий осужденным, написаны сбольшей выразительностью, чем царь Петр. Но ведь Петр I — это единственныйперсонаж, которого художник писал с портрета. Для всех остальных Суриковнаходил натурщиков. Рыжебородый стрелец с ястребиным профилем был написан смогильщика Ваганьковского кладбища Кузьмы, которого нашел Репин. Суриков долгоуговаривал недоверчивого упрямого Кузьму позировать. Чернобородого стрельца,сидящего в телеге, Суриков писал со своего дяди СВ. Торгошина, девочку сиспуганным лицом на переднем плане — со своей дочери Ольги.
Живя полностью в своейкартине, Суриков «ужаснейшие сны видел: каждую ночь во сне казни видел.Кровью кругом пахнет. Боялся я ночей. Проснешься и обрадуешься. Посмотришь накартину. Слава Богу, никакого этого ужаса в ней нет. Все была у меня мысль,чтобы зрителя не потревожить. Чтобы спокойствие во всем было. Все боялся, непробужу ли в зрителе неприятного чувства. Я сам-то свят, — а вот другие… А яведь это все — и кровь, и казни в себе переживал».
Когда Василий Ивановичуже заканчивал работу над Стрельцами, к нему приехал Репин, посмотрел картину ипредложил написать хотя бы одного казненного. «Как он уехал, мне изахотелось попробовать. Я знал, что нельзя, а хотелось знать, что получилосьбы. Я и пририсовал мелом фигуру стрельца повешенного. А тут как раз нянька вкомнату вошла, — как увидела, так без чувств и грохнулась.
Еще в тот день ПавелМихайлович Третьяков заехал: „Что вы, картину всю испортить хотите?“- „Да чтобы я, говорю, так душу свою продал!“».
Живописная тема картиныбыла «подсказана» Сурикову огоньками свечей, увиденных как-то раннимутром на Ваганьковском кладбище. Общий тон картины выдержан в «серых изапекшейся крови тонах», передающих гул толпы народа, волнующейся«подобно шуму вод многих».
В этой картине Суриковхотел передать «торжественность последних минут.., а совсем неказнь». В поисках нужных образов художник «облазил все московскиещели». На кладбище среди могильщиков, на Смоленском рынке среди грязныхтелег собирал Суриков рассыпанные зерна исторической драмы. Часто в погоне зарасписной дугой он проводил целые дни… В течение всех лет работы (с 1878 по1881) он не писал ничего постороннего.
В живописном отношениикартина получилась темнее, чем ожидал художник: «как только картина былапринесена на выставку, я сейчас же увидел, чем она страдала… сейчас же понял,почему картина оказалась такою черною». «В смысле зрительноговпечатления в картине большое значение имели огоньки свечей, зажженные в рукахприговоренных к смерти… я хотел, чтобы эти огоньки светились… для тогопридал общему тону картины грязный оттенок».
Картина Меншиков вБерезове была задумана Суриковым в деревне Перерве под Москвой, куда семьяхудожника выехала на лето. Они сняли крохотную избушку без печки с низкимпотолком и маленькими окошками. Погода была дождливой и холодной, все семействопостоянно сидело у дома, кутаясь в платки и шубы. Однажды, возвратившись изМосквы, Суриков оглядел своих домашних, собравшихся у стола, и вдруг егоозарило: он «вспомнил», что вот так же когда-то сидел любимец Петра Iи один из его ближайших сподвижников — Александр Данилович Меншиков, послесмерти своего государя сосланный с семьей умирать в далекий и холодный Березов.
Еще до Меншиковахудожник начал было картину Царевна Ксения Годунова у портрета умершего жениха,сделал даже эскиз, но тема не увлекла его, показалась мало значительной.
Меншиков в Березове — единственная интерьерная картина из всех классических работ художника. Суриковачасто упрекали за несоблюдение в ней правил перспективы — диспропорцию междуогромным ростом Меншикова и низким потолком избушки. Однако возможно, чтоСуриков сделал это сознательно, для того, чтобы подчеркнуть всю трагичностьсостояния сильной энергичной личности, обреченной на медленную смерть в ссылке.
В Меншикове Суриковпроявил себя как замечательный колорист. Картина поразительно гармонична поцветовым отношениям. Суриковым применен метод многократных прописок илессировок на корпусной основе, который придает особую насыщенность, красоту исложность цветам, заставляя их переливаться, подобно драгоценным камням.
Старшую дочь Меншикова,Марию, Суриков писал со своей жены Елизаветы Августовны, для сына Меншиковапозировал сын знакомых — Шмаровиных.
Суриков долго искалнатурщика для центрального образа картины, Меншикова, и вдруг, уже послепереезда в Москву, столкнулся на улице с человеком, при взгляде на которогосомнений не оставалось — перед ним сам светлейший князь. Неизвестный,оказавшийся брюзгливым и чудаковатым отставным учителем математики, долго несоглашался позировать, и художнику пришлось пойти на разные ухищрения, вплоть доподкупа прислуги. Наконец долгожданный этюд был получен.
Не сразу и не всемиМеншиков в Березове был оценен по достоинству, но Павел Третьяков первым увидели «шекспировскую трагичность» картины, и ее необычайноеколористическое совершенство. Он приобрел Меншикова за пять тысяч рублей, чтодало возможность семейству Суриковых совершить долгожданную заграничнуюпоездку.
Суриковы ехали черезБерлин, Дрезден, Кёльн, останавливаясь в каждом из этих городов для осмотракартинных галерей. Впереди был Париж с его богатой художественной жизнью. ВПариже художник с семьей задержался надолго. Кроме сокровищ Лувра, Суриковаинтересовало современное французское искусство. Он часто посещал трехгодичнуювыставку картин французских художников и писал по этому поводу Чистякову:"… французы овладели самой лучшей, самой радостною стороной жизни — этовнешностью, пониманием красоты, вкусом… Искусство здесь имеет гражданскоезначение, им интересуются все — от первого до последнего, всем оно нужно, ждутоткрытия выставки с нетерпением".
Есть свидетельствоНатальи Поленовой, что уже в свой первый приезд в Париж Суриков видел и оценилкартины импрессионистов: «Пришел Суриков, уже две недели живущий тут безвсякого знакомства… Первый раз ему пришлось вчера вылить свою душу человеку,вполне ему сочувствующему… Все твердит, что для него графин Manet выше всякойидеи». Конечно, интерес к современному французскому искусству не могзатмить искреннего восхищения Суриковым картинами великих итальянских ииспанских мастеров: Тициана, Веронезе, Веласкеса. Он писал Чистякову:«Видевши теперь массу картин, я пришел к тому заключению, что толькоколорит вечное, неизменяемое наслаждение может доставлять, если оннепосредственно, горячо передан с природы. В этой тайне меня особенно убеждаютстарые итальянские и испанские мастера...», «какая невероятная сила,нечеловеческая мощь могла создать эту картину! Ведь это живая натура,задвинутая за раму… Не знаю, есть ли на свете его еще такая вещь», — писал Суриков о картине Поклонение волхов Веронезе.
Из Франции Суриковыотправились в Италию. Они посетили Милан, Флоренцию, Неаполь, Рим, Венецию,Помпею. Всюду художник часами пропадал в музеях, изучая бессмертные творениямастеров прошлого. Он писал Чистякову: «Мне всегда нравится у Веронезе серый,нейтральный цвет воздуха, холодок. Он еще не додумался писать на открытомвоздухе, но выйдет, я думаю, на улицу и видит, что натура в холодноватомрефлексе». В поездке Суриков много работал. Его итальянские акварелиудивительно красивы. Художник избегал резкого солнечного света, открытыхцветов, предпочитая рассеянное освещение, серебристый «холодок».Вместе с тем особое внимание уделено влиянию световоздушной среды на цвет иформу предметов.
Во время пребыванияСуриковых в Риме проходил традиционный весенний праздник — карнавал. Своивпечатления от этого беззаботного красочного празднества художник выразил вкартине Сцена из римского карнавала. Это очень выразительное и живоепроизведение, насыщенное светом и воздухом.
После приезда в МосквуСуриков начал писать Боярыню Морозову. Эта тема жила в душе художника ужедавно. Мальчиком слышал он от своей крестной О.М. Дурандиной рассказ онеистовой раскольнице боярыне Морозовой, которая, отстаивая старую веру, пошлапротив самого царя и патриарха Никона, за что была подвергнута страшныммучениям и заточена в земляную тюрьму в Боровске.
Свой первый живописныйэскиз к Морозовой Суриков написал еще в 1881 году, сразу после окончания работынад Утром стрелецкой казни, но тогда он счел себя еще не готовым к этой теме.Теперь, набравшись сил и впечатлений после поездки, Суриков приступил кзаветной картине.
Композиция картины быланавеяна воспоминаниями об одной из улиц в Красноярске, по которой часто возилиприговоренных на эшафот. А живописную тему «подсказала» Суриковуувиденная как-то ворона с отставленным, скорее всего, перебитым крылом, сидящаяна снегу. Художника поразил контраст сизо-черного, геометрически правильногопятна со сверкающим и переливающимся всеми оттенками розоватого, голубоватого ифиолетового снега. «Серебристость» морозного воздуха в картине быланавеяна впечатлением от картин великих венецианцев.
Композиция картины быласразу решена в воображении Сурикова. Теперь ему необходимы были этюды. Он снялдачу в Мытищах, поблизости от той дороги, по которой богомольцы ходили к Троицеи стал подыскивать типы для Боярыни Морозовой.
Самую большую трудностьдля художника представляло лицо главной героини. Он часто посещалстарообрядческое Преображенское кладбище, искал подходящие женские лица. Было найденомного интересных образов, но вот самой Морозовой не было. «Как я ни бился,- рассказывал сам художник, — а лицо это мне не удавалось. Толпа вышлавыразительною и яркою, — я это чувствовал… Мне нужно было, чтобы это лицодоминировало над толпою, чтобы оно было сильнее ее и ярче по своему выражению,а этого-то передать и не удавалось».
Снова и снова искалхудожник. И, наконец, как и в случае с Меншиковым, — неожиданная удача.Сурикову помогли знакомые московские старообрядцы. Лицо Морозовой было найдено,и, как вставил художник его в картину, «оно всех победило».
По своей силе итрагической выразительности Боярыня Морозова — непревзойденный шедевр Сурикова.Владимир Стасов писал: «Суриков создал теперь такую картину, которая,по-моему, есть первая из всех наших картин на сюжеты из русской истории. Выше идальше этой картины наше искусство, то, которое берет задачей изображениестарой русской истории, не ходило еще».
Боярыня Морозовапоражает своим колористическим совершенством. Недаром художник изучал полотнавеликих итальянских мастеров: Тициана, Веронезе. Восхищаясь их живописныммастерством, Суриков нашел свою, присущую только Руси цветовую гамму и писалкартину, подобно импрессионистам на пленэре: "… на снегу писать — всеиное получается. Вон пишут на снегу силуэтами. А на снегу все пропитано светом.Все в рефлексах лиловых и розовых, вон как одежда.
Боярыни Морозовой — верхняя, черная; и рубаха в толпе. Все пленэр. Я с 1878 года уже пленэристомстал: Стрельцов тоже на воздухе писал". Картина была выставлена на XVпередвижной выставке в 1887 году и вызвала живейший восторг всехприсутствовавших на открытии. Рассказывал сам Суриков: «Помню, на выставкебыл. Мне говорят: „Стасов вас ищет“. И бросился это он меня обниматьпри всей публике… Прямо скандал. „Что вы, говорит, сделали?“ Плачетведь — со слезами на глазах».
Третьяков купил БоярынюМорозову за пятнадцать тысяч рублей, и Суриков смог наконец-то осуществить своюзаветную мечту — поехать на родину в Красноярск со всей семьей. Однако столь долгожданнаядля Василия Ивановича поездка на родину оказалась роковой для его жены. Тяжелаяи неудобная дорога на перекладных и на пароходе подкосила и без того хрупкоездоровье Елизаветы Августовны, страдавшей пороком сердца. Сказалось и то, чтоотношения между матерью художника и его женой не сложились. Суровая сибирячка ихрупкая француженка не понимали друг друга. Елизавета Августовна не жаловалась,молча снося неприязнь свекрови, она старалась не омрачать мужу радость свиданияс родиной.
В Сибири, по своемуобыкновению, художник много работал. В тот год ожидалось солнечное затмение.Было установлено, что самая лучшая точка наблюдения над затмением в России — это Часовенная гора в Красноярске, куда съехались астрономы со всего мира.Суриков писал картину затмения непосредственно с натуры. Вышло «нечтоапостольское, апокалиптическое… ультрафиолетовая смерть». Суриков продалэтюд Н.П. Пассеку, родственнику Кузнецовых, однако через несколько лет, переживтяжелое потрясение, счел эту свою работу ошибкой. Он приехал к Пассеку,заплатил ему обратно полученные за этюд деньги и уничтожил свое произведение.
После приезда из Сибиритяжело заболела Елизавета Августовна. Ее лечили лучшие профессора Москвы, новсе было тщетно. Восьмого апреля 1888 года ее не стало. Для Сурикова смертьжены была тяжелейшим ударом. Он писал брату Александру: «Вот, Саша, жизньмоя надломлена; что будет дальше, и представить не могу». В это времяСуриков сблизился с Михаилом Нестеровым, который тоже пережил смерть горячо любимойжены. Нестеров вспоминал: "… в годы наших бед, наших тяжких потерь,повторяю, душевная близость с Суриковым была подлинная, может быть, необходимаядля обоих… После тяжелой, мучительной ночи вставал рано и шел к раннейобедне… Он пламенно молился о покойной своей подруге, страстно, почтиисступленно бился о плиты церковные горячим лбом… Затем в вьюгу и мороз, восеннем пальто бежал на Ваганьково, и там, на могиле, плача горькими слезами,взывал, молил покойницу — о чем?.. Кто знал, о чем тосковала душа его?".
Однако время шло.Суриков не мог все время предаваться отчаянию: у него оставались две дочери,для которых после смерти Елизаветы Августовны он стал и отцом, и матерью, инянькой, и воспитателем. Тяжелейший надлом в душе Василия Ивановича остался.Больше уже никогда он не попытается устроить свою жизнь, найти новую подругу. Иникогда больше не напишет произведения, равного по своей необычайной глубине ипронзительной силе Боярыне Морозовой.
В это тяжелое времяВасилий Иванович нашел утешение в религии, постоянно перечитывал Библию. Итогоммучительных размышлений Сурикова о жизни, о душе, о смерти явилась картинаИсцеление слепорожденного Иисусом Христом, которую художник писал для себя и несобирался выставлять. Лицо слепого на картине напоминало лицо самого Сурикова.
Летом 1888 года кСурикову приехал брат Александр. Он уговорил Василия Ивановича на времяпереехать с детьми в Красноярск, чтобы оправиться после тяжелой утраты. И вотлетом 1888 года семья Суриковых отправилась в Сибирь. В Красноярске девочекопределили в гимназию, и основная забота Василия Ивановича о детях отпала.Чтобы развлечь брата, Александр предложил ему написать картину на темустаринной масленичной казачьей забавы Взятие снежного городка. ВасилияИвановича идея увлекла: он с удовольствием собирал материалы, искал лица длятолпы на картине. Была даже построена специальная крепость изо льда и снега сбашнями и зубцами, нашелся и казак, который взял ее. Работалось Сурикову легко,как никогда раньше, и картина вышла радостная, задорная. «Я написал то,что сам много раз видел. Мне хотелось передать в картине впечатлениесвоеобразной сибирской жизни, краски ее зимы, удаль казачьей молодежи», — говорил художник. В этой картине он написал многих своих знакомых поКрасноярску. В санях, крытых тюменским ковром, художник изобразил своего братаАлександра в шапке-ушанке, рядом с ним в профиль — дочь сводной сестры Сурикова- Таня Доможилова.
Картина была выставленав Петербурге в 1891 году и вызвала искреннее недоумение публики, привыкшей к другому,трагическому, Сурикову. Взятие снежного городка долго не покупали. Только черезнесколько лет художник продал полотно коллекционеру Владимиру фон Мекку задесять тысяч рублей.
Сразу после окончанияВзятия снежного городка Суриков начал работу над грандиозным полотном ПокорениеСибири Ермаком. Эта тема не могла не волновать художника, предки которогопришли в Сибирь вместе с Ермаком. С детства он слышал предания и рассказы оЕрмаке и его отчаянных сподвижниках, которые сумели победить огромную армию ханаКучума. «В Покорении Сибири много лично пережитого. Точно так же, бывало,идем в кулачном бою стенка на стенку, сомнем врага, собьем его в кучу, прижмемк обрыву и врежемся в кашу человеческих тел. И типы инородцев — тоже все этобыло хорошо знакомое по сибирской жизни. Даже и силуэты всадников, скачущих всмятении на дальнем берегу, — тоже не что иное, как передача яркосохранившегося в памяти впечатления».
В работе над картинойпомогли и ранние акварели 1873 года, написанные в Минусинских степях, кудаСуриков, еще студентом Академии, был отправлен П.И. Кузнецовым лечиться кумысомот начавшейся было в сыром и холодном Петербурге чахотки.
Суриков провел огромнуюработу по сбору материалов для картины. Каждое лето, взяв дочерей, онотправлялся на этюды. Когда они путешествовали по Сибири, то Василий Ивановичзавозил девочек к родным в Красноярск, а сам отправлялся колесить по всемукраю, заезжая в самые дальние села в поиске типов татар, остяков, вогулов,жизнь и быт которых почти не изменились с XVI века. Суриков почти никогда нерасставался с дочерьми. Старшая, Ольга, была очень похожа на отца: крепкая,темноволосая, она обладала сильным характером. После смерти ЕлизаветыАвгустовны Ольга стала опорой отцу. Он называл ее Олечка-душа. Младшая — Елена быласветловолосой и хрупкой и во всем подчинялась сестре. Вся жизнь ВасилияИвановича теперь сосредоточилась в дочерях, матери с братом и в картине, чтобыла напрямую связана с его отчаянными предками-казаками, а через них — и с нимсамим. Рана в душе Сурикова постепенно затягивалась, и в 1893 году он дажевыставил в Петербурге Исцеление слепорожденного Иисусом Христом.
Летом 1893 года Суриковс дочерьми поехал на Дон, откуда писал брату: «Мы проживаем в станицеРаздорской на Дону… Отсюда, говорят, вышел Ермак и пошел на Волгу иСибирь».
Донские казаки радушноприняли Сурикова, признали его своим, даже пригласили на войсковой станичныйказачий круг. Здесь художник нашел много интересных казачьих типов, нашел онтакже казаков Суриковых – ту ветвь своего рода, которая осталась на Дону.
Однажды, когда В.И.Суриков уже заканчивал Покорение Сибири, к нему в гости пришел издатель ПетрКончаловский с сыном Петром, который увлеченно занимался живописью.Кончаловские были в восторге от картины. Их поразили сплоченность и бесстрашиенебольшого отряда Ермака, образ самого народного героя, чья «воля — непреклонная воля, воля не момента, а неизбежности», огромное татарскоевойско, «человеческий муравейник», точно и выразительно написанныйСуриковым. Через некоторое время Суриков с дочерьми приехали в большую идружную семью Кончаловских, живших, в отличие от Суриковых, открытым домом, гдевсегда было много талантливых и интересных людей, много молодежи. ОльгаСурикова уже тогда выделила Петра среди трех братьев Кончаловских.
Но никто не могпредвидеть, что через несколько лет Петр войдет в семью Суриковых, станет мужемОльги и близким человеком для самого Василия Ивановича.
Покорение СибириЕрмаком было закончено в 1895 году. Картина, написанная в единой, очень красивойи благородной колористической гамме, прекрасно передающей атмосферу сумрачногоосеннего дня, влажный воздух над Иртышом, была представлена на XXIIIпередвижной выставке в Петербурге. Выставку посетил сам император Николай II сАлександрой Федоровной, который и приобрел картину за сорок тысяч рублей. В этовремя праздновалось 300-летие покорения Сибири и открытие Транссибирскойжелезной дороги, так что Суриков случайно «попал в точку», оказавшисьв неловкой для него роли официального живописца. В том же 1895 году СоветАкадемии присудил ему звание академика.
В самый разгарторжественных поздравлений и официальных обедов из Красноярска пришло страшноеизвестие о смерти Прасковьи Федоровны Суриковой. Василий Иванович писал вписьме брату в Красноярск: «Получил вчера твое скорбное письмо. Чегоговорить, я хожу как в тумане. Слезы глаза застилают… Нет ее, нашеймамочки… Я заберусь в угол, да и вою. Ничего, брат, мне не нужно теперь. Ковсему как-то равнодушен стал». Но горе не сломило Сурикова, как то случилосьпосле смерти жены. Он советовал Александру: «Одно, Саша, не давай волюотчаянию. Это и грешно (по нашей христианской вере), да и не поможет. Это я попрежнему своему горю сужу».
Осенью 1895 годаСуриков сообщал брату: «Я задумал новую картину писать. Тебе скажу подстрожайшим секретом: Переход Суворова через Альпы. Должно выйти что-нибудь иинтересное».
Собираясь с духом передтем, как приступить к новой большой картине, Суриков исполнил иллюстрации кчетырехтомному изданию Царская и императорская охота на Руси, в которомучаствовали также многие известные художники: Рябушкин, Серов, Васнецов.Суриков долго работал над композицией Суворова. Наконец в 1897 году онприступил непосредственно к самой картине. Верный своему принципу всегдаработать с натуры, Василий Иванович с дочерьми выехал на этюды в Швейцарию. Онписал Александру: «Льды, брат, страшной высоты. Потом вдруг слышно, как изпушки выпалит, это значит, какая-нибудь глыба рассыпалась. Эхобесконечное».
В Москве, под влияниемшвейцарских впечатлений Суриков снова и снова работал над композицией, врезультате чего картина приобрела вертикальный формат. Художник срезал верх иниз полотна, отчего создается впечатление, что гора уходит бесконечно высоковверх, а ее склон низвергается в бездонную пропасть. Такую гору должнапреодолеть армия Суворова. По замыслу художника войско обрушивается прямо назрителя, скатываясь с отвесной ледяной горы. «Я очень много думал над этойкартиной. Мне хотелось создать образ Суворова как легендарного русского полководца,не знавшего поражений. Его солдаты знали только одно слово: „вперед“.Это полководец, о котором и песню сложили, и сказку сказали. Говорите, штыки поуставу не сомкнуты; так ведь все походы Суворова были не по уставу», — такотвечал Суриков всем, кто указывал на недочеты картины: лошадь Суворова передпропастью горячится, хотя должна идти тихо, штыки у летящих в пропасть солдатне примкнуты, хотя это подвергает опасности жизнь тех, кто следует за ними.
Переход Суворова черезАльпы менее совершенен по живописи, чем предыдущие произведения Сурикова. Общийтон слишком глуховат, в картине не достигнуто колористическое совершенство визображении зимнего пейзажа, какое было присуще Боярыне Морозовой и Взятиюснежного городка.
Картина была выставленана XXVII передвижной выставке в Петербурге в 1899 году и снова, как и ПокорениеСибири, случайно попала к официальной дате — столетию альпийского походаСуворова. Картину приобрел император за двадцать пять тысяч рублей, чтопозволило Сурикову в 1899 году свозить дочерей на Кавказ, а в следующем, 1900году, — в Италию.
В Италии Суриковыпутешествовали по тем же городам, что и в первой поездке с ЕлизаветойАвгустовной. Воспоминания о покойной жене тревожили Василия Ивановича, он какбы проверял себя этой поездкой — ушла ли боль? И отвечал себе: ушла, осталасьтолько тихая печаль. И он был счастлив, глядя на веселых и оживленных дочерей.
По возвращении изИталии Елена Сурикова поступила на Высшие женские курсы в Москве, а Ольгазанималась музыкой и вела домашнее хозяйство. У девушек появилось много новыхзнакомых. Время от времени Ольга встречалась с Петром Кончаловским, и отношениямежду ними перерастали в большое чувство. Василий Иванович ни о чем недогадывался. Он полностью погрузился в XVII век: начал работать над новойкартиной Степан Разин.
Первый эскиз на этутему Суриков написал еще в 1887 году, возвращаясь с семьей из Красноярска вМоскву по Волге. Тогда он временно отложил эту работу, а теперь, черезтринадцать лет, по-новому увидел будущую картину.
Для Степана Разина вкартине были даже сшиты кафтан, сапоги, шапка. Для того чтобы глубжепочувствовать своего героя, Суриков примерял на себе одежду, о чемсвидетельствует фотография, на которой он предстает в облике Степана Разина. В1901 году Сурикова пригласили на должность преподавателя в Московское училищеживописи, ваяния и зодчества. Он ответил: «Благодарю за честь выбора, носогласиться не могу.., считаю для себя, как художника, свободу вышевсего».
Весной того же годаСурикову пожалован орден Святого Владимира IV степени за картины ПокорениеЕрмаком Сибири и Переход Суворова через Альпы, а вскоре он получил отфранцузского правительства извещение о том, что Люксембургский музей в Парижепросит художника продать картину на историческую тему. "… Наконец-топомаленьку узнают, что я такое", — с гордостью писал он в Красноярскбрату.
Летом 1901 года ВасилийИванович впервые выехал на этюды без дочерей. Он писал им из Астрахани:«Это какая-то Венеция или Неаполь. Шумная жизнь на пристанях. Сегоднянарисовал лодку и наметил на другом рисунке гребцов (шесть весел). Думаю,завтра или послезавтра кончить этюд красками… Надеюсь привезти для началаработы кое-какие материалы».
Из поездки по ВолгеСуриков привез много этюдов и принялся за работу. Он и не представлял себе, чточерез несколько месяцев старшая дочь Ольга признается ему, что выходит замуж заПетра Кончаловского. Василий Иванович был взбешен, он не представлял своейжизни без дочери, но Ольга обладала таким же сильным характером, как и отец.Наконец Суриков сдался. «Нужно тебе сообщить весть очень радостную инеожиданную. Оля выходит замуж за молодого художника, хорошей дворянской семьи,Петра Петровича Кончаловского.… думаю, что „паровичок“ будетсчастлива», — пишет он брату в январе 1902 года.
Одновременно с работойнад картиной Степан Разин Суриков начал писать эскизы на тему Красноярскийбунт. Земляки-красноярцы прислали ему статью Н.Н. Оглобина Красноярский бунт1695-1698 годов, из которой он узнал, что в бунте принимали участие его предки — казаки Петр и Илья Суриковы.
В 1903 году у Петра иОльги Кончаловских родилась дочь Наталья. Суриков был очень рад появлениювнучки, в письмах всегда с особой нежностью спрашивал о ней.
Степан Разин былвыставлен в 1906 году на XXXV передвижной выставке в Москве. Суриков решилкартину в былинно-песенном ключе. По бескрайним волжским просторам плывет челнс атаманом и его ватагой. Сам Разин полулежит в челне, погруженный в глубокуюдуму. Сам по себе замысел был хорош, однако картина не удалась. Не чувствовалосьсвязи между Разиным и другими персонажами, не было силы и выразительностипрежних картин Сурикова. Художник и сам чувствовал неудачу своей картины, многораз переделывал Разина. Вспоминает Яков Минченков: «Вставили картину вогромную золоченую раму. Поместили ее в отдельной круглой комнате в башнеИсторического музея. Подняли картину, стали ей давать наклон -, больше,меньше… Автор не удовлетворен… Проклятое „не то“ не произносится,но висит в воздухе… Суриков заметался… Ему кажется, что рама светла,позолота сливается с тонами вечернего неба, разжижает картину. Рамуперекрашивают в темную бронзу. Картина выиграла, но все же… остается „нето“.
И снова начинаютсямучения, растерянность, неудовлетворенность, попытки исправить недочеты вкартине, поиски живой воды».
В 1909-1910 годахСуриков снова работал над Разиным и в 1911 году послал его на выставку в Рим.
Весной 1910 годаСуриков с дочерью Еленой отправились в Париж, где в это время находилась семьяКончаловских: Петр Петрович, Ольга Васильевна, Наташа и младший сын Миша,который родился в 1906 году. Наталья Петровна Кончаловская вспоминает:«Василий Иванович и Петр Петрович были здесь совершенно неразлучны. Ихдружба была удивительной — они понимали друг друга с полуслова… Отец учился удеда искусству живописного видения, дед с интересом относился к поискам новыхпутей». Они вместе ходили по музеям, посещали студию художника д'Англада,где каждый желающий мог за небольшую плату рисовать обнаженных натурщиков.Летом Суриков и Кончаловский решили вдвоем поехать в Испанию. Из этой поездкиВасилий Иванович привез много интересных акварелей. Впервые Суриков работал приярком солнечном свете, используя открытые цвета.
Еще до своейзаграничной поездки Василий Иванович задумал картину Княгиня Ольга встречаеттело Игоря, написал много этюдов к ней, сделал эскиз композиции, но картинаосталась неосуществленной. Сурикова интересовала тема Пугачева, которая тожеосталась в этюдах и эскизах.
Однажды «завсенощной на праздник Покрова у Василия Блаженного в Москве в 1910 годуСурикову привиделась Царевна в женском монастыре». Этюды к Царевне онписал с дочери своих знакомых Добринских — Аси, которая увлекалась поэзиеймонастырской жизни и собиралась стать монахиней, и со своей внучки Натальи Кончаловской.Картина была выставлена в 1912 году.
В последние годы своейжизни Суриков писал много портретов и автопортретов. Если раньше портреты, заредким исключением — Портрет матери (1887), С гитарой (1882), Портрет ОльгиСуриковой (1888) и некоторые другие, были так или иначе связаны с большимиисторическими картинами, то теперь они приобрели самостоятельную ценность:Портрет доктора А.Д. Езерского (1910), Портрет человека с больной рукой (1913).
В 1915 году Суриковвыставил Благовещение — свою последнюю крупную работу.
Лето 1915 года ВасилийИванович провел на юге, в Крыму. Он много загорал, подымался в горы. Такиенагрузки оказались слишком тяжелыми для его больного сердца. 6 марта 1916 годаСурикова не стало. Последние слова великого художника были: «Я исчезаю».
Заключение
живопись историческийкартина суриков
Подводя итог всему творчествуВасилия Сурикова, можно смело сказать — он былодним из немногих русских художников, который встал в ряд с величайшими гениямимировой живописи. К сожалению, русская живопись 19-го века не столь широкоизвестна в мире, как нам того хотелось бы. Даже такой колосс, как Репин,теряется по сравнению с Веласкесом или Вермеером. Лишь несколько русскихживописцев могут считаться титанами мирового значения — А.Иванов, М.Врубель,И.Левитан, отчасти В.Серов, и, конечно же, Суриков.
Литература
1. Волошин М.А.ВасилийИвановичСуриков.Л.1985;
2. КеменовB.C. В.И.Суриков. Историческая живопись 1870 — 1890. М., 1987.