Особенности становления культуры средних веков

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ
КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. ДРАГОМАНОВА
РЕФЕРАТ
С КУЛЬТУРОЛОГИИ
НА ТЕМУ:Особенности становления культуры средних веков
Выполнила студентка 33 группы
Сергиенко Александра
Киев 2009



Основные факторы становления культуры средних веков
По поводу начала средневековья в Западной Европе современный французский теоретик Жак Ле Гофф пишет: “Римская цивилизация покончила самоубийством, и в ее смерти не было ничего прекрасного. Однако она не умерла, поскольку цивилизации не умирают, а вывела в средневековую культуру огромное количество своих особенностей и оснований” [168, с. 18]. Среди них следует выделить три важнейших, заложивших фундамент средневековой культуры в Европе.
Во-первых, одухотворяющее воздействие античной культуры, не иссякавшее на протяжении всего средневековья. Античная культура — это образ жизни, способ мышления и деятельности своих создателей. Она настолько глубоко вошла в жизнь Европы, что образовала монолит, который невозможно уничтожить. Его можно лишь переосмыслить, изменить детали, приспособить к новым обстоятельствам истории. Античность живет и во всех последующих культурах, а средневековье — самая близкая к ней во времени. Особое место в монолите античности принадлежало римской культуре, оказавшей влияние на все государства, возникшие на территории Римской империи, принесшей к ним свой язык, формы организации общественной жизни, религию, традиции. На роль преемника античной культуры претендовала прежде всего Византия — часть бывшей великой Римской империи. Византийские императоры долго пытались поддерживать величие “Второго Рима”, и Византия стала одним из посредников в передаче античного наследия в Европу.
Во-вторых, последние римские императоры, решив, что прежние боги бесплодны в своем покровительстве, сделали христианство государственной религией на огромной территории. Столкновение античного политеизма и христианского монотеизма, раскачивая чашу весов средневековья то в одну, то в другую сторону, наложило отпечаток на все формы жизнедеятельности людей, соединилось в удивительном и неповторимом качестве средневековой культуры.
В-третьих, рассматривая культуру средневековья, не стоит забывать, что Римскую империю со всех сторон окружали варвары, для которых она в последние годы своего существования выступала общим врагом. Рим не признавал варваров равными себе, они были для него постоянным поставщиком рабской силы для тяжелых и грязных работ и наемных солдат для охраны своих границ. Поэтому понятно стремление варварских племен отстоять свой образ жизни, свои обычаи, предания, мифы, легенды и песни, которые спесивый Рим всегда воспринимал как нечто дикое и несообразное. Но как бы ни воспринималась варварская культура их более просвещенными соседями, она существовала и утверждала себя в действительность наряду с античностью и христианством.
Таким образом, средневековая культура представляет собой единство античного, варварского и христианского начал. И это единство реализуется как главное противоречие средневековья на всем ее протяжении: и античное, и варварское начала были связаны с язычеством, его многобожием, одухотворением и обожествлением природы, обрядами. Обряды, которые должны были “воздействовать” на природную среду желательным образом, породили карнавальную культуру, они пронизывали быт и деятельность сельских жителей и не минули горожан. Магические обряды не исчезли, а перешли в другое русло, параллельное основному христианскому направлению. Часто они существовали и в контексте христианского культа (например, рождественский и пасхальный смех, звучавший прямо в церкви во время богослужения и связанный с земледельческими и скотоводческими языческими обрядами). Другой стороной средневековой культуры выступает христианство и все его учреждения: церкви, монастыри, особый взгляд на мир, особый менталитет верующего человека, ожидание конца света и Страшного суда, ритм жизни, связанный с церковными праздниками. Двойственность средневековой культуры определялась еще и тем, что она включала светскую официальную культуру, за которой стояли власть имущие и влиятельные общественные слои, с одной стороны, и огромный стихийный слой народной культуры — с другой. Долгое время принято было считать, что Средние века — это перерыв постепенности в развитии общества и культуры. Средневековье представлялось детищем мрака и беса, в котором не было ни светлых сторон, ни достижений. При этом забывалось даже то, что именно из Средневековья вырос и расцвел цветок культуры Возрождения. Конечно, начало средневековья жестоко, но так же жестоко любое начало: ведь оно изменяет привычные уклады и каноны, разрушает отжившие формы жизни, несет с собой нечто неведомое и утверждает его не слишком гуманными методами.
Наследие варварства в средневековой культуре
Какое же наследство досталось Средним векам от прежнего общества? Крах Римской империи сопровождался разрушением городов, дорог, систем орошения, разорением деревень и, следовательно, упадком ремесел и сельского хозяйства. “Великое переселение народов” в IV веке (передвижение варварских племен норманнов, лангобардов, галлов, готов, гуннов, аланов и других с севера на юг, с запада на восток и обратно), вызванное голодом, войнами и недостатком земли, привело Европу к опустошению. Что не разрушили варвары, довершили стихийные бедствия: наводнения, пожары, болезни. Например, с 546 года пришедшая с Востока чума полвека опустошала Италию, Испанию, Галлию. В результате этого Средневековье началось с регресса в материальной и духовной сферах. Наступили времена, получившие название “темных веков”.
В техническом отношении общество оказалось отброшенным назад. Прекратилось каменное строительство, ибо некому и нечем было обрабатывать камень, и снова возобновилось деревянное, поэтому участились пожары. Исчезло производство стекла, поскольку перестали ввозить соду. В ремесле и сельском хозяйстве вновь стали применять примитивные орудия труда, что привело к отсталости в военном деле, и средневековая Европа долгое время остается безоружной против варварских вторжений.
Происходит и духовный регресс: уничтожено огромное количество произведений литературы, скульптуры, живописи. Появившиеся в период раннего Средневековья штрафы за совершенные проступки демонстрируют крайнюю степень падения нравов: пьянство, обжорство, разврат, насилие, которые совершаются на фоне упадка государственного управления и кризиса власти.
В этом хаосе христианская церковь, с одной стороны, стала объединяющим и организующим началом. Монастыри оказались бастионами культуры среди всеобщего невежества, охраняя и сохраняя остатки античной культуры и особенно литературный язык. В монастырских библиотеках хранились драгоценные старинные рукописи, в скрипториях (лат. scriptorius“писчий”) они переписывались и возобновлялись, преподавание в школах велось на латыни, ставшей языком науки. Долгое время лишь при церквях и монастырях были учебные заведения, сохранявшие “ученую книжность”.
С другой стороны, церковь внесла свою лепту в разрушение культуры прошлого. Мы уже говорили об уничтожении научного центра и библиотеки в Александрии, запрещении многих античных традиций. В 415 году монахи-фанатики зверски растерзали преподавательницу математики из Александрии — Гипатию, а в 529 году была закрыта выросшая из Платоновской Академии Афинская школа.
Итак, бывшая Римская империя разлетелась на мелкие осколки варварских государств, из которых то одно, то другое расцветает на краткий период времени, сияя отраженным блеском былого Римского величия. Первым из них стало государство франков, империя Карла Великого, христианнейшего властителя, насаждавшего христианство огнем и мечом. Он собрал вокруг себя блестящий двор, пригласив к нему лучших ученых, поэтов, политических деятелей. Именно благодаря его усилиям Западная Европа стала передовым регионом по сравнению даже с Византией. Империя Карла Великого занимала обширную территорию, управлялась обученными администраторами, образованными советниками. Государственные указы стали доводиться до сведения подданных не глашатаями, как прежде, а в письменной форме.
Однако и Карл Великий, и другие франкские государи с чисто варварской непосредственностью рассматривали королевство как свою собственность. Они дарили и отнимали земли, распоряжались всеми доходами лично, а население считали людьми, зависящими только от них. От варварских времен осталась также привычка воспринимать государство как военную организацию. Долго еще сохранялись различные собрания, например, земельных собственников, или ежегодные смотры вооруженного народа, которые у франков назывались “мартовские поля” (ср. Марсово поле), и на них съезжалось все свободное население. Для решения важных вопросов Карл Великий созывал собрания светской и церковной знати.
Были попытки создать своды законов, но образцы римского права пока остаются только образцами, а за основу берутся варварские “правды” — своды судебных обычаев. В них, как правило, отсутствуют общие законы, а наличествуют списки штрафов за те или иные проступки. Часто они были очень жестоки. Например, человек, обвиненный в воровстве, мог доказать свою невиновность двумя способами: либо он опускал руку в кипящее масло или воду, либо его связанным бросали в реку. Если рука после ожогов быстро заживала или ему удавалось выплыть, то он считался невиновным. Ни один суд не задумывался над тем, вменяем ли подсудимый, не искал социальных причин проступков, не допускал мысли о возможности судебной ошибки. Средневековый суд стремился не к исправлению, а к наказанию человека, и оно сопровождалось мучениями или казнью. Королевские законы имели своей задачей лишь одно: сделать из подданных вассалов государя, скрепить их клятвой на верность сеньору. Так возникла другая система отношений между людьми: если античный человек должен был быть справедливым, то средневековый — верным.
Особенности менталитета средневекового человека
Трудно найти в истории более противоречивую, более сложную культуру, чем культура средних веков. Какие только противоположности не объединяются воедино на этом не таком уж длительном отрезке времени! Это жажда чудесного и страх перед ним; стремление к путешествиям и ограниченность кругозора местом проживания, чертой горизонта. Это учение о христианском милосердии и всепрощении, с одной стороны, и постоянные войны и казни с крайней степенью жестокости — с другой. Это соединение возвышенного и низменного в повседневной жизни: ожидание конца света, постоянная подготовка к нему и в то же время удручающая простота нравов, когда обжорство, распутство и другие пороки не выглядят аномально. Это контрасты общественного устройства с его жестким сословным делением, при котором невозможно смешение социальных слоев друг с другом. Поэтому культура тоже контрастна, разделена социальными перегородками, все в ней представляет единство “высокого” и “низкого”, городского и сельского, рыцарского и цехового и других начал.
Контрасты эпохи обостряют чувства и ум, разжигают страсти — от взрывов необузданности и зверской жестокости до глубин душевной отзывчивости. Все это выливается в публичное выражение любых эмоций: скорби по поводу похорон, умиления от светских церемоний (например, бракосочетания особ королевского двора), намеренно выносившихся на всеобщее обозрение и вызывавших слезы радости у собравшихся, или непритворной кровожадной злобы на публичных казнях. Сильно и непосредственно проявляется вспыльчивость, неистово выражаются воинственность, алчность, корыстолюбие, мстительность, бурно демонстрируется верность, формирующая слепое желание следовать во всем своему господину. Средневековье — эпоха пылких страстей и наивных до детскости фантазий. Эти качества присущи менталитету всех без исключения сословий, хотя и находят различную форму воплощения [306].
Сознание сельского жителя развивается на другой основе, чем в городе. Деятельность крестьянина не отличается особым разнообразием, а потому и вырабатывает особую консервативность и недоверие ко всему новому, что станет позже предметом осмеяния для бойких городских подмастерьев. Но эта же монотонность жизни развивает и жажду чудесного, фантазию, населяющую весь мир за пределами видимости чудовищами или колдунами, живущими в сказках и легендах устного народного творчества. Именно здесь сохраняется древний героический эпос, повествующий о деяниях богов и героев.
Племена германцев, скандинавов, кельтов и другие были окружены не слишком радостной природой: холодное море, отвесные скалы, часто хмурое небо. Это были суровые люди, которые вели суровую жизнь, создавая не менее суровую мораль. Часть этих моральных принципов дошла до нас в виде наставлений бога скандинавов Одина в “Изречениях Высокого”. Подозрительность и осторожность — таковы главные рекомендации бога:--PAGE_BREAK--
«Прежде чем войдешь в дом, присмотрись ко всем входам: не скрывается ли где враг».
«Дня не хвали раньше вечера, жену — раньше ее смерти, оружия — пока не испробовано, девушки, пока не замужем, лед похвали, если выдержал, пиво, когда выпито» [19].
Недоверие к окружающему распространяется и на людей, и на природу. Кругозор сельского жителя был ограничен примерно восемью километрами в диаметре. Это — предел досягаемости, место деятельности, круг видимого мира. Весь остальной мир представляется населенным чудищами, великанами, людьми о нескольких головах, неведомым зверьем, в нем происходят волшебные происшествия и превращения. Даже ближайший лес для селянина — не только место охоты, но постоянная опасность, не только реальная (разбойники), но и вымышленная: лес — это неизвестность, а неизвестность страшит непросвещенный ум.
Сельский житель всегда зависел и от природы, и от общественных катаклизмов, поэтому ему нужна была защита, чтобы спокойно обрабатывать свои поля. Он прибегал к помощи аристократа, но за это высокородный защитник налагал на него дополнительные поборы. Земледельцу присуще было размышлять о природе и ее явлениях, но поскольку он не получал образования, все знания передавались из поколения в поколение через практическую деятельность. Земледелец не покорял силы природы — он пытался снискать их благоволение путем молитв и жертв, а на этом пути религиозность, легковерие и суеверие шли рука об руку. На этом основании у него выработались два различных стереотипа поведения: с одной стороны, абсолютная покорность и даже некоторый фатализм, иногда граничащие с показной или реальной туповатостью, а с другой — безудержное бунтарство, периодически выливающееся в жестокие и кровопролитные крестьянские войны.
Позднее, когда образовались и обособились новые государства, окончательно сложились отношения между вассалами и сеньорами, народный эпос вбирает в себя историческую тематику, воспоминания о величии королей, походах, победах; и те, кто вызывает к себе чувство восторга или симпатии, наделялись красивой внешностью, добротой и другими лучшими качествами. Таковы эпические предания о Роланде или “Песнь о Нибелунгах”. Но и здесь присутствует суровость, пронизанная вассальной верностью, сливающейся в героических сказаниях с верностью роду, племени, стране, государству. Герой песен — эпический король, власть которого воплощает единство страны. Эти произведения могли быть сложены и воинами, чей кругозор несколько богаче кругозора крестьянина, но по определенной “однозначности” они и в крестьянском, и в военном эпосе поразительно похожи: такой же узкий круг тем, те же сюжетные и языковые клише, тот же однонаправленный взгляд на мир. Даже тогда, когда появились новые, патриотические темы, традиционная для эпоса борьба “светлого” и “темного” начал раскрывается через столкновение христиан и “неверных”.
Городской уклад жизни никогда не отличался постоянством. Горожанин, иногда беглый крестьянин, которому нужно было продержаться в городе год, чтобы получить свободу, должен был быстро соображать, быстро реагировать на любую ситуацию и трезво оценивать реальность. Плутовство, хитрость, изворотливость становились элементами городской культуры и не воспринимались как порок.
В городе жесткая иерархия со своими запретами и ограничениями выступала особенно явственно. Например, были запрещены смешанные браки (церковь не давала благословения), одежда горожан должна была соответствовать их социальному положению. Даже богатым ремесленникам и купцам запрещалось носить платье из бархата или атласа, кружева, украшения из драгоценных камней. Нарушителя установленных правил могли подвергнуть публичному наказанию розгами или кнутом, заключению в тюрьму и крупному штрафу.
Здесь особенно сильно ощущалась разница между роскошью вельмож и грязью узких, темных из-за тесной застройки улиц, между жарой летнего дня и холодом и тьмой зимней ночи, между торжественностью церковного богослужения и разгулом веселого карнавала. Может быть, карнавальная культура была самым ярким и специфическим явлением средневекового города. Слившись с традициями дальних и ближних лет, она явилась не только как праздник, но и как особая форма мышления, как способ существования, как особый мир средневекового человека [25].
Корни карнавальной культуры уходят в глубокую древность человечества, в земледельческие обряды, целью которых было магическое воздействие на природу, разыгрывавшее действие с желаемым результатом. Обряд должен был “обеспечить” урожай, поэтому в нем воспроизводится природный процесс как борьба двух враждующих сил. Гибели одной из этих сил противопоставляется рождение другой. Иногда это выглядело как смерть и воскресение. Действо сопровождалось песнями и плясками, воспринимаемыми как помощь процессу, ради которого совершается обряд.
Особенно разгульный характер имели весенние праздники плодородия, изображавшие победу светлых сил над темными. На этих праздниках за постом, воздержанием следовало воспроизведение животворящих сил природы в форме разгула, обжорства, половой разнузданности. Смех, перебранка, сквернословие представлялись средствами, магически обеспечивающими победу жизни, и обычные в течение года правила приличия снимались на время этих праздников. Здесь божество подвергается осмеянию, но такой смех многозначен: это уничтожение и возрождение одновременно — уничтожение ради возрождения. Аналогией является земля: семена, брошенные в нее весной, уничтожаются, но затем дают новый урожай. Очень похожие обряды были и у римлян: ритуальное осмеяние или поругание выступало средством защиты от злых демонов, “завидующих” человеческому счастью. Существовали специальные песни, носящие в себе все формы обругивания, которые исполнялись в Риме не только во время праздников плодородия, но и на свадьбах и во время чествования триумфаторов.
Из античного мира смеховая культура перешла в средневековье, сохранив свою языческую сущность, несмотря на победу христианства. Более того, смеховая культура проникла в самую сокровенную часть христианства — в церковную службу, став ее составной частью на долгое время, пока церковная и светская жизнь не приобрели значительных различий. Смеховые обычаи средних веков лишь генетически связаны с языческими религиозными обрядами, они свободны от религиозных догматов, мистики, доказательством чего являются пародии и на сам церковный культ.
В средние века смеховая народная культура проявилась в основном как карнавальная, площадная (действо происходило на площади), хотя карнавалом не ограничивалась. Кроме карнавала, существовали особые “праздники дураков” (festastultorum), праздник осла, а также — как часть церковного обряда — “пасхальный” и “рождественский” смех, при котором во время праздничного богослужения священник произносил речи, не всегда отвечающие требованиям повседневной морали.
Не только карнавал имел народно-площадную форму. Даже церковные храмовые праздники сопровождались ярмарками с площадными увеселениями, в которых участвовали “уроды”, великаны, “ученые” звери и др. Смех сопровождал и гражданские церемониалы и обряды, — пишет М. М. Бахтин, — шуты и дураки были неизменными их участниками и пародийно дублировали серьезные действия — чествования победителей турниров, посвящение в рыцари и др. Даже на бытовых пирушках выбирались “бобовые” король и королева “для смеха”. У многих народов от весенних обрядов сохранились обычаи выбирать “майскую королеву”, которая олицетворяет весну. Соответственно “король” должен олицетворять зиму [25].
У карнавала средних веков есть свои непреложные законы: он не делит участников на исполнителей и зрителей; карнавал не смотрят, в нем живут, так как по своей идее он всенароден; пока карнавал совершается, ни для кого нет никакой другой, некарнавальной жизни. Таким образом, карнавал несет в себе две идеи: это идея особой карнавальной свободы и идея возрождения и обновления жизни. Как писал Бахтин [25], в карнавале сама жизнь играет другую, свободную (вольную) форму своего осуществления, свое возрождение и обновление на лучших началах.
Официальные праздники принципиально отличались от карнавала. Они были серьезны, не уводили от существующего общественного уклада не даровали человеку освобождения от реальности, а наоборот, еще сильнее закрепляли и утверждали неизменность и вечность существующего миропорядка, его ценностей, норм, идеалов. Официальность всегда обращена в прошлое, в отличие от карнавала, который торжествовал освобождение от господствующих норм, был праздником обновления. На время карнавала как бы упразднялись иерархические отношения, которые подчеркивались на официальных праздниках. Фамильярность карнавала — особое состояние раскованности, при котором каждый человек ощущал себя равным среди равных. Существовал и особый карнавальный язык, богатый и способный выразить мироощущение народа, враждебное всему застывшему, раз и навсегда данному. Для него, как говорит Бахтин, характерна логика “обратности” “наоборотности”, мира “наизнанку”, логика “снижений”, профанации, шутовских увенчаний и развенчаний [25]. Смех карнавала всенароден, он — не индивидуальная реакция на какое-либо отдельное явление, а направлен на весь мир и его устройство, высмеивает всё и вся, в том числе и самих участников.
Влияние карнавального мироощущения на городскую культуру было велико, так как города средневековья жили в условиях карнавала в общей сложности до трех месяцев в году. В повседневной жизни также невозможно было полностью преодолеть карнавальное мышление. Даже те люди, которые обычно предавались ученым трудам, не избегли мощного воздействия карнавального смеха. Школяры, монахи, высокопоставленные церковники и ученые богословы умели веселиться, уходя от привычной серьезности. Одно из произведений — “монашеские шутки” (Jоса топасоrит) — написано на “ученой” латыни, но представляет собой пародийные трактаты богословского и теоретического характера. Здесь все обряды и богословская идеология показаны в смеховом аспекте.
Миру известны пародийные произведения, которые показывают, как глубоко проникала смеховая карнавальная культура в стереотип средневекового человека. Например, освященная традицией вольного “пасхального” смеха “Вечеря Киприана” дает карнавальную версию всего Священного писания. Были созданы пародийные дубли на все стороны и моменты церковного культа и вероучения, пародировались различные литургии, молитвы, в том числе и священнейшие — Отче наш и AveMaria, церковные гимны и псалмы. Эта литература не была враждебна христианству, она его не высмеивала, а, как это ни покажется странным, сохраняла и частично использовала в “празднике дураков”, который шел по календарю следом за праздником Рождества Богоматери и проводился в том же храме теми же богослужителями.
Конечно, нельзя считать, что городская культура обособлена от сельской или культуры средневекового воинства. Но именно город являл собой соединение всех противоречий и противоположностей средневековья в целом. Ведь город был административным центром, здесь находились резиденция сеньора, если город был в его власти, или епископский дворец, ратуша и прочие официальные учреждения. Здесь были сосредоточены ремесленные цеховые организации со своей сложной структурой, деловыми отношениями, обычаями, праздниками, процветали торговля и ростовщичество. Здесь можно было встретить богатого купца и расчетливого крестьянина, веселого подмастерья и солидного цехового мастера, бродячего монаха, школяра, разорившегося рыцаря и спесивого сеньора.
Городская культура повлияла на развитие языка. Деловая переписка, любые документы, ученые и богословские трактаты, некоторые уличные представления, разговоры монахов и школяров, богослужения и пародии на них — все это писалось, читалось и слушалось пока еще на латинском языке. Но уже просыпался и разворачивался, расширяя свое влияние, народный язык, тот, что до этого существовал как варварский. Разговорная, “кухонная” латынь мешалась с народными говорами в шутовских площадных представлениях и народной литературе. Именно в городе появилось крамольное и забиячливое “Сказание о Лисе” — одно из первых сатирических произведений.
Это произведение заслуживает внимания, так как, во-первых, оно связано со старинными баснями, известными всему европейскому миру из античных источников, во-вторых, сами басни — продукт древнейшей индоевропейской культуры, гораздо старше античности. Герой басен — Лис, носящий германское имя: Рейнгард, Рейнеке, Ренар. Один остроумный поэт (XII в.) дал всему циклу повестей о Лисе (всего их двадцать шесть) название “Роман о Лисе” или “Роман о Ренаре”, которое звучало как сатирическое сопоставление с рыцарскими или куртуазными романами, намекая, что народ на свой манер изображает жизнь высшего общества, рыцарей и дам. Это изображение носит характер маскарада, при котором звери имеют все чины и черты феодального общества.
Звериная держава управляется императором Львом по имени Нобль (Благородный). Он действительно благороден и справедлив, но его окружают коварные хитрые вассалы: волк Изегрим со своей мрачной и ненасытной супругой, хитрый кот Тьебо, обжора и тугодум медведь Брюн, трусливый, глупый и угождающий всем баран Белин. Осел Бернар имеет титул архиепископа. Но и лис Ренар — вовсе не герой, а воплощение разбоя, беззакония и насилия. Ренар еще и смутьян, он издевается над императором и ослом-архиепископом, над всеми, кто пытается внушить ему послушание. В его проделках отражается дух общества, в котором он живет и в котором решающим оказывается право кулака. Героем же становится простой крестьянин, охраняющий свой дом от произвола мелких и крупных хищников. Именно у него Ренар униженно просит милости и суда над своей четвероногой братией.
Хотя основу “Романа” составляет народная сказка, сложившаяся в сельской культуре, но только город со своим сатирическо-карнавальным мышлением мог так по-карнавальному выразить недовольство основами строя, пародирующее “высокую” литературу своего времени а также отразить неоднородность общества и городской среды [121, т.3].
В этом романе проявилась еще одна особенность всей средневековой культуры — символичность. Для средневекового человека вообще многие предметы окружающего мира — символы божественной воли или замысла (подробнее о христианских символах см. в гл. XV). Но не только христианская символика царила в мышлении и мировосприятии. Многие явления природы, еще не раскрытые познанием, читались как приметы, отзвуки некоего нематериального, мистического начала, уходящего корнями в далекое языческое прошлое. В искусстве большое место занимали описания снов, видений, толкований различных знаков, предсказывающих будущее, исход любого начинания. Особенно явственно это проявляется в литературных произведениях и в архитектуре, наполненной различными фантастическими фигурами, другими элементами, имеющими глубокий смысл и значение для взора средневекового человека. В искусстве постепенно появляются символические обобщения, различного рода аллегории, выражающие какие-либо качества или стремления людей: аллегории Верности или Благочестия, Любви или Смирения и т. д. В романе о Лисе мы тоже видим пример аллегорического изображения мироустройства и человеческих отношений. Каждый социальный слой имел свою символику, так же, как и свой образ жизни и особый слой культуры. Поскольку сословная иерархия не способствовала взаимопроникновению элементов этих культур, то мы имеем дело каждый раз с вполне оформленной культурой того или иного сословия. Так, можно говорить об особой культуре и образе мышления крестьянина и феодального вельможи, горожанина и цехового ремесленника, воина или рыцаря.
Использованная литератур
1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95 издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова; Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002. — 712 с.