Восточный Крым в творчестве Максимилиана Волошина

Восточный Крым в творчестве Максимилиана Волошина

Живя попеременно в Москве, Петербурге, Париже, путешествуя по странам Средиземноморья, поэт всегда мысленно обращался к восточному Крыму.

В Москве Волошину-студенту чудится:

Лазурное море

Живет и горит

И каждой волною

Со мной говорит.

Он с нетерпением дожидается каникул, чтобы снова встретиться с солнечным голубым простором:

О солнце! О море -

Простор голубой -

С какою любовью

Я рвусь к вам душой!

В 1900 г. красота Италии не приглушает в нем любви к Киммерии, ничто не отвлекает его сердце и мысли от выжженного солнцем пустынного Меганома. В Риме Макс де Коктебель, как шутя называли Волошина его спутники Л. Кандауров и В. Ишеев, вспоминает, как

В камень черный,

В берег голый

Бьет упорный

Вал тяжелый,-

и оканчивает восклицанием:

Ах, к пустыне той Рвуся я душой!

В 1906 г. М. Сабашникова в письме к матери поэта Елене Оттобальдовне, рассказывая о комфортабельной парижской квартире, сообщает о скором приезде в Коктебель, куда рвется Волошин: «Только Макс все же не может успокоиться и ему особенно важно скорее попасть в пустыню».

Даже пленительный Париж не может заглушить зов родины. «От Парижа,- пишет Волошин в 1908 г.,- мне уже нечего брать. Сердце уже перестало впитывать соки, кипящие кругом. Я не могу больше писать о Париже. Источник ритма здесь иссяк для меня».

Мне, Париж, желанна и знакома

Власть забвенья, хмель твоей отравы!

Ах! В душе - пустыня Меганома,

Зной, и камни, и сухие травы... -

пишет он в стихотворении «Перепутал карты я пасьянса...» (1908).

От бюргерской, мещанской Европы поэт мысленно устремлялся «в просторы всех веков и стран, легенд, историй и поверий». Ему, искателю «родины духа», не удалось побывать на Востоке - в Индии, Китае и Японии. «Истинную родину духа» он нашел в восточном Крыму.

Из всех «див мирозданья» Волошин избрал Киммерию. Она была дорога ему и тем, о чем он заявлял в своем двухстрочном стихотворении «Киммерийские берега» (1926), ставшем названием одной из акварелей:

Эти пределы священны уже тем, что однажды под вечер Пушкин на них поглядел с корабля по дороге в Гурзуф.

Священные пределы Киммерии!.. Но ими не каждому дано восхищаться... Волошин по-настоящему полюбил их, и полюбил так, что свою пламенную любовь ему трудно было «выразить на скудном языке»:

Я много видел. Дивам мирозданья

Картинами и словом отдал дань...

По грудь узка для этого дыханья.

Для этих слов тесна моя гортань

Да и как было не полюбить суровую природу Киммерии! Солончаковые степи пугают своей безжизненностью, пологие холмы, поросшие скудной растительностью, в разное время года и суток меняют свою окраску, титанические нагромождения скал напоминают различные формы - людей, зверей, фантастических чудовищ, голые отвесные обрывы Кара-Дага поражают своим величием, бухты и бухточки восхищают дикой прелестью - и все привораживает торжественным молчанием, загадочной красотой. Люди, глубоко чувствующие и понимающие природу, всегда восторгались строгой, не лишенной печали Киммерией. А. Бенуа, например, глядя на мир дивных, чистых форм восточного Крыма, писал: «Мне прямо кажется,- на свете не может быть места, более чарующего и благородного».

Еще в 1903 г. на берегу лазоревой Коктебельской бухты Волошин построил небольшой дом, который в течение десятилетия расширялся и науки. В разное время при жизни хозяина в нем побывало много интересных людей, их трудно даже перечислить. В Доме поэта гостили М. Горький, М. Пришвин, Н. Телешов, К. Тренев, С. Златогоров, О. Хвольфсон, О. Антонов, А. Белецкий, К. Петров-Водкин, К. Богаевский, А. Лентулов, А. Бенуа, Р. Фальк, А. Шервашидзе, подолгу жили в нем и работали А. Толстой, В. Брюсов, М. Цветаева, Андрей Белый, С. Лебедев, А. Остроумова-Лебедева, Е. Кругликова, Г. Шенгели, И. Эренбург, С. Шервинский, Вс. Рождественский и многие другие. Всех этих, деятелей русской культуры привлекали не только библейские холмы, сказочно-прекрасный Кара-Даг, звонкий своей упругостью воздух, прозрачные сумерки, усыпанный яшмой, халцедоном, сердоликами и другими камнями пляж, но прежде всего поэтический первооткрыватель этого края, человек больших знаний М. Волошин, в личности которого органично сочетались образованность, остроумие, многосторонняя талантливость с сердечной теплотой и обаятельностью.

В Доме поэта всегда царила творческая атмосфера. До обеда все работали, а вечерами собирались в мастерской или на вышке дома, читали и обсуждали написанные в Коктебеле стихи и картины, подолгу спорили о различных научных проблемах, об искусстве, устраивали литературные конкурсы, шарады, увлекательные прогулки. В доме Волошина читал свои рассказы М. Горький, декламировали стихи Андрей Белый, В. Брюсов, М. Цветаева, Вс. Рождественский, пела З. Лодий, играли А. Спендиаров и В. Ребиков. И никто не покидал этот дом без своеобразного пропуска - акварели щедрого хозяина.

На поэтическое освоение крымского пейзажа Волошину потребовались многие годы. В уже цитированных его юношеских стихотворениях «Солнце жаром палит...» и «Вечер» видна поэтическая незрелость: воплощены только внешние впечатления, потрясшие пылкое творческое воображение, взгляд останавливается на поверхности, нет постижения природы изнутри. Это объясняется тем, что он не сразу понял топологию киммерийского пейзажа. Ему, по его собственному признанию, понадобилось много лет блужданий по берегам Средиземного моря, чтобы понять красоту и единственность Коктебеля.

Культура восприятия природы развивалась и обогащалась у Волошина постепенно. Большое влияние на его творческий рост оказали путешествия. В увлекательных, полных впечатлений странствиях по Средней Азии и странам Средиземноморья перед ним раскрывались многочисленные ландшафты, пейзажи. Он впитывал их в себя. В музеях и картинных галереях пытливый путешественник всматривался в творения величайших художников. В январе 1912 г. Волошин сообщал из Парижа: «...я все время мечтаю о живописи, но только о том, как я буду писать Киммерию. Когда бываю в музеях, то смотрю на пейзажи с мыслью: а как это можно применить там?»

Переполненный впечатлениями, накопленными от созерцания природы разных стран, и обогащенный достижениями мирового искусства пейзажа, Волошин в поэзии и живописи выразил свою любовь к Киммерии и ее сердцевине - Коктебелю (циклы стихов «Киммерийские сумерки», «Киммерийская весна», крымские акварели).

Крымская художественная тематика свидетельствует о начале нового этапа в духовной биографии Волошина: происходит постепенный перелом в его мироощущении, изменяется общая тональность его творчества. Блеклая импрессионистическая нюансировка стихотворений сменяется яркими красками, лирический шепот заглушается вескими, громкими и точными словами, религиозные сентенции и мистические излишества уступают место простым и реальным образам действительности.

В марте 1907 г., в дни тяжелых личных переживаний, в трудные дни разрыва с М. Сабашниковой, опечаленный поэт возвращался в Киммерию - край, который не мог изменить ему в любви. Из Феодосии в Коктебель он шел по хорошо знакомым с отроческих лет тропам, и тут же в пути рождалось стихотворение:

Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель...

По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.

По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль

И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.

Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,

Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,

Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело...

Дорога скорбная, Коктебель безрадостный, земля в черных ризах и орарях, волна задыхающаяся. Даже мощная природа не смягчает душевную боль поэта. Но вот он поднялся на седловину горы Кучук-Енишар, откуда открывается величественный вид на всю Коктебельскую долину и на Кара-Даг, похожий на «рухнувший готический собор». Лазурная бухта, напоминающая жемчужную раковину, которую замыкает загадочно-прекрасный Кара-Даг, вызвала в душе поэта восхищение, заставившее его забыть жизненные невзгоды... Изменив ритм, он закончил свое стихотворение радостным восклицанием:

Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный

Коктебель!

Этим стихотворением Волошин положил начало двум циклам своих поэтических пейзажей. В нем природа приближена к настроению автора, «очеловечена». Она блекла и грустна, как на церковных фресках. Все художественные средства полнее характеризуют строй души поэта, чем сам пейзаж. Но, несмотря на это, читатель «видит» серые срывы размытых гор, «терн узорный и кустарники в серебре», розовый цвет миндаля и т. д. Следовательно, в целом пейзаж выполняет здесь подчиненную функцию: вызывает у читателя психологические ассоциации, но не ограничивается этим - знакомит с картиной природы восточного Крыма. Впоследствии Волошин тяготеет к объективному изображению киммерийского пейзажа.

Волошин-поэт всегда в полном согласии с Волошиным-живописцем. Многие его стихотворения - результат зрительных восприятий реального мира, они передают картины природы и то настроение, которое возникло у поэта, глядящего на мир глазами художника. Живописец помогает поэту находить краски для стихов, поэт художнику - необыкновенно тонкие ритмические звучания для картин. Например, «Полдень» (1907):

Травою жесткою, пахучей и седой

Порос бесплодный скат извилистой долины.

Белеет молочай. Пласты размытой глины

Искрятся грифелем, и сланцем, и слюдой.

По стенам шифера, источенным водой,

Побеги каперсов; иссохший ствол маслины;

А выше за холмом лиловые вершины

Подъемлет Кара-Даг зубчатою стеной.

И этот тусклый зной, и горы в дымке мутной,

И запах душных трав, и камней отблеск ртутный,

И злобный крик цикад, и клекот хищных птиц -

Мутят сознание. И зной дрожит от крика...

И там - во впадинах зияющих глазниц

Огромный взгляд растоптанного Лика.

Волошин, одухотворяя природу, мог бы повторить вслед за Тютчевым:

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик -

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...

Как Тютчев, он пытается проникнуть в душу природы, понять ее язык, почувствовать ее свободолюбивый трепет - и это ему удается:

Так странно свободно и просто

Мне выявлен смысл бытия,

И скрытое в семени «я»,

И тайна цветенья и роста.

В растенье и в камне - везде

В горах, в облаках над горами

И в звере, и в синей звезде

Я слышу поющее пламя.

1912

На почве нежной любви к живой природе сложился пантеизм Волошина. Поэт чувствует свое родство с солнцем, луной, морем, с космосом в целом, пантеистически сливается с природой: он в ней, она в нем, он неотделим от природы, как младенец неотделим от своей матери:

Склоняясь ниц, овеян ночи синью,

Доверчиво ищу губами я Сосцы твои, натертые полынью,

О, мать-земля…

Природа в глазах Волошина не условная декорация, а живой, одушевленный мир. Поэт будто бы растворен в природе:

Толща скал и влага вод -

Все живет.

В каждой капле бытия -

Всюду я.

Природа наполняет его жизнь, украшает ее («Моя земля хранит покой...», 1910, «Опять бреду я босоногий...», 1919 и др.).

Поэт ни разу не изобразил природу в состоянии анабиоза - зимой. Даже осеннее праздничное убранство земли тревожит его душу, порождает скорбные ноты в стихах. Осень - это Вечер года, зима - Ночь. Вечером природа «стонет от боли», у нее появляются «рдяные раны», она боится и стесняется своей наготы. Грусть природы передается Волошину, он слышит вопли Деметры по дочери Персефоне:

Плачьте, плачьте, плачьте, безумцы-ветры,

Над горой, над полем глухим, над пашней...

Слышу в голых прутьях, в траве - вчерашней Вопли Деметры.

Поэт обращается к солнцу с просьбой вывести землю из сна:

Солнце! Твой родник

В недрах бьет по темным жилам...

Воззывающий свой лик

Обрати к земным могилам!

Солнце! Из земли Руки черные простерты...

Воды снежные стекли,

Тали в поле ветром стерты.

Солнце! Прикажи

Виться лозам винограда.

Завязь почек развяжи

Властью пристального взгляда!

Восприятие природы как живого существа обуславливало особенности волошинской поэтики - прежде всего метафоры. Вещий крик осеннего ветра, его безысходный плач, стон вечера не представляются ходячими, стертыми метафорами. В скромной оправе эпитетов они звучат свежо и как бы одушевляют природу, наделяют ее человеческими чувствами. Очень красноречива, например, метафора в стихотворении «Солнце» (1906), в которой человек и источник света слиты воедино: «Святое око дня, тоскующий гигант!»

Нередко, прежде чем создать пейзажное стихотворение, поэт записывал слова, передающие оттенки красок, чтобы выработать в произведении нужное цветовое соотношение, а также подбирал рифмующиеся слова. Например, бандуры, фигуры, шкуры, буры, хмуры, скал, оскал, металл, кристалл, закал. Стихотворение, в котором использованы приведенные рифмы, В. Кеменов назвал «акварелью в стихах». Оно написано в 1907 г.:

Старинным золотом и желчью напитал

Вечерний свет холмы.

Зардели красны, буры

Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.

В огне кустарники и воды, как металл.

Поэт передает краски киммерийского вечера, объединенные в одну цветовую гамму - багряную; «зардели»- создан цветовой фон. Дальше он переходит к изображению форм:

А груды валунов и глыбы голых скал

В размытых впадинах загадочны и хмуры.

В крылатых сумерках - намеки и фигуры...

Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,

Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам,

Чей согнутый хребет порос как шерстью чобром?

Кто этих мест жилец: чудовище, титан?

Описав величественную картину горной гряды, поэт переводит взгляд к морю и передает самые характерные для Киммерии запахи:

Здесь душно в тесноте... А там - простор, свобода,

Там дышит тяжело усталый Океан

И веет запахом гниющих трав и йода

В этом поэтическом пейзаже автор придал киммерийской природе монументальность наряду с пластичностью - и одновременно очеловечил ее. Приближаясь к античной мифологии, в природе он видит сходство с лучшим ее проявлением - человеком, хотя она живет своею собственной, суровой и торжественной жизнью. Цвета, формы, запахи в своей совокупности создают такую картину, которую хочется видеть, как хочется слышать «звучание» акварелей Волошина, изображающих в разных вариациях все ту же Киммерию. Не случайно М. Рыльский обратил внимание на этот сонет и блестяще перевел его на украинский язык.

В стихотворениях Волошина картины природы органически связаны с переживаниями человека, лирически окрашены, несмотря даже на то, что он нередко применял прием объективированного описания.

Поэт всегда замечает что-то новое в уже знакомых картинах, не раскрытое им ранее. Эти волнующие открытия воплощаются в стихи (1913):

Заката алого заржавели лучи

По склонам рыжих гор... и облачной галеры

Погасли паруса. Без края и без меры

Растет ночная тишь. Остановись. Молчи.

Каменья зноем дня во мраке горячи.

Луга полынные нагорий тускло-серы...

И низко над холмом дрожащий серп Венеры,

Как пламя воздухом колеблемой свечи...

Это лирическая зарисовка наступления ночи. Сдержанно, точно, емкими поэтическими формулировками, без излишней метафоризации показаны гаснущие паруса облачной галеры, сливающиеся с киммерийским пейзажем. Трудно отказать автору в умении зорко видеть и полновесно отображать результаты наблюдений. Чтобы не перегружать стихотворение, ему довелось отказаться от заключительной строфы, которая вносила излишнюю абстрактную детализацию:

Мир - чаша, до краев наполненная алым

И черным сумраком...

За траурным порталом

Звезда затеплилась...

За нею две... и три,

И стынет бледный край замедлившей зари,

Как влага синяя, наполненная светом.

Получилось краткое, всего из двух строф стихотворение. Но все, изображенное в нем, скульптурно выпукло, пластически ощутимо.

В новаторских поисках Волошина были и изъяны. Иногда он перенасыщал «красками» свои стихотворения, В одном из них - «Священных стран вечерние экстазы...» (1907) -поэт как бы мазками кисти создает рисунок из красочных эффектов:

Священных стран

Вечерние экстазы.

Сверканье лат

Поверженного Дня!

В волнах шафран,

Колышутся топазы,

Разлит закат

Озерами огня.

Как волоса,

Волокна тонких дымов,

Припав к земле,

Синеют, лиловеют,

И паруса,

Что крылья серафимов,

В закатной мгле

Над морем пламенеют.

Излом волны

Сияет аметистом,

Струистыми

Смарагдами огней...

О, эти сны

О небе золотистом!

О пристани

Крылатых кораблей!..

Это стихотворение «заэстетизировано», в нем слишком много красивостей. Картина природы в вечернее время при всем красочном изобилии представляется мало вероятной, предложенное сочетание красок в цветовой гамме трудно себе представить. Но такое изображение для пейзажной лирики поэта не характерно. Строгая красота Киммерии обязывала Волошина к сдержанному восхищению, соблюдению во всем чувства меры:

Темны лики весны. Замутились влагой долины,

Выткали синюю даль прутья сухих тополей.

Тонкий снежный хрусталь опрозрачил дальние горы.

Влажно тучнеют поля.

Свивши тучи в кудель и окутав горные щели,

Ветер, рыдая, прядет тонкие нити дождя.

Море глухо шумит, развивая древние свитки

Вдоль по пустынным пескам.

Весенний пасмурный день воспроизведен в своих красках. Это поэтическое произведение 1907 г., как и многие другие, следует рассматривать не только как законченную лирическую зарисовку, но и как мотив для новой, еще не написанной акварели поэта-художника. Источником поэтической силы Волошина служило не только живое чувство природы и любовь к многообразной красоте мира... С отроческих лет обостренное восприятие природы постепенно соединялось в сознании поэта с запасом приобретенных знаний. Геология, археология, история, а также «опыт ступней» в многочисленных путешествиях по Крыму - источники его научных сведений. Это определило направление его художественного мышления: природа стала объектом раздумий поэта.

Ландшафт Коктебеля будоражит фантазию. Его сформировал «огнь древних недр». «Застывшие усилья» могущественных стихийных сил природы особенно отчетливо видны на Кара-Даге - горной гряде вулканического происхождения:

Огнь древних недр и дождевая влага

Двойным резцом ваяли облик твой -

И сих холмов однообразный строй,

И напряженный пафос Кара-Дага...

(«Коктебель»)

Проходят эпохи, все течет, изменяется, земля преображает свой лик, но следы извержения вулкана остаются. Волошин любовался первозданным рельефом (чудовищными нагромождениями, причудливыми изваяниями, о которых слагались легенды), изучал и ежедневно следил за изменением его лица. Поэтому во времени он постигал пейзаж Коктебеля

С первоначальных дней, когда вулкан

Метал огонь из недр глубинных трещин

И дымный факел в небе потрясал.

(«Дом поэта»)

В пейзажной лирике Волошина нет символической отвлеченности. Она основана на реальном, а не мистическом, как у символистов, восприятии мира природы. М. Цветаева писала: «Творчество Волошина - плотное, весомое, почти что творчество самой материи, с силами, не нисходящими свыше, а подаваемыми той - мало насквозь прогретой, - сожженной, сухой, как кремень, землей, по которой он так много ходил и под которой нынче лежит».

Пейзажная лирика Волошина в целом представляет собой идейно-художественное единство. Общий ее контекст свидетельствует, что образ природы складывался в творческом сознании поэта из живых наблюдений.

В поэтическом пейзаже Волошина много подлинного новаторства, умение показать то, что еще не было достоянием русской поэзии. На эту особенность обратил внимание В. Брюсов. В рецензии на сборник Волошина «Стихотворения», куда вошли «Киммерийские сумерки», он указывал, что поэт «пишет лишь тогда, когда ему есть что сказать или показать читателю нового, такого, что еще не было сказано или испробовано в русской поэзии».

Литература

1. Тарасенко Н.Ф. Феодосия. - Симферополь: Таврия, 1978.

2. Шульц Н. Планерское - Коктебель. Очерк-путеводитель. - Симферополь: Крым, 1966.

3. Казак В. Лексикон русской литературы XX века - М.: РИК «Культура», 1996.

4. Павлова Т.А. Всеобщий примиритель // Долгий путь российского пацифизма, М., ИВИ РАН, 1997.

5. Волошина М.С. О Максе, о Коктебеле, о себе. Воспоминания. Письма. Феодосия. М.: Издательский дом «Коктебель», 2003.