Традиции и особенности национальной культуры в России в 18 веке

--PAGE_BREAK--
а грани XIX в. в России числилось 550 учеб­ных заведений и 62 тыс. учащихся. Эти цифры показывают подъем грамотности в России и вместе с тем ее от­ставание по сравнению с Западной Европой: в Англии в конце XVIII в. насчитывалось в одних только воскресных школах бо­лее 250 тыс. учащихся, а во Франции количество начальных школ в 1794 г. доходило до 8 тыс. В России же в среднем учи­лось лишь два человека из тысячи.

Социальный состав учащихся в общеобразовательных шко­лах был чрезвычайно пестрым. В народных училищах преобла­дали дети мастеровых, крестьян, ремесленников, солдат, матро­сов и т. д. Неодинаков был и возрастной состав учащихся — в одних и тех же классах обучались и малыши и 22-летние мужчины.

Общераспространенными учебниками в училищах были аз­бука, книга Ф. Прокоповича «Первое учение отрокам», «Ариф­метика» Л. Ф. Магницкого и «Грамматика» М. Смотрицкого, часослов и псалтырь. Обязательных учебных программ не было, срок обучения колебался от трех до пяти лет. Прошедшие курс учения умели читать, писать, знали начальные сведения из арифметики и геометрии.

Немалую роль в развитии просвещения в России сыграли так называемые солдатские школы — общеобразовательные училища для солдатских детей, преемники и продолжатели цифирных школ петровского времени. Это — наиболее рано воз­никшая, самая демократическая по составу начальная школа того времени, обучавшая не только чтению, письму, арифметике, но и геометрии, фортификации, артиллерии. Не случайно во второй половине XVIII в. отставной солдат наряду с дьячком становится учителем грамоты и в деревне и в городе — вспом­ним отставного сержанта Цыфиркина, честного и бескорыстного, тщетно пытавшегося обучить Митрофанушку «цыфирной муд­рости». Солдатские дети составляли основную массу студентов Московского и Петербургского университетов. К типу солдат­ских принадлежали также национальные военные школы, от­крытые во второй половине XVIII в. на Северном Кавказе (Кизлярская, Моздокская и Екатериноградская).

Второй тип школ в России XVIII в.— это закрытые дворян­ские учебные заведения: частные пансионы, шляхетские корпу­са, институты благородных девиц и т. д., всего более 60 учебных заведений, где обучалось около 4,5 тыс. дворянских детей. Хотя в шляхетских корпусах (Сухопутном, Морском, Артиллерий­ской, Инженерном) готовили главным образом офицеров для армии и флота, они давали широкое по тому времени общее образование. В них учились первые русские актеры братья Вол­ковы и драматург Сумароков; ученики участвовали в спектак­лях придворного театра. Сословными учебными заведениями были и благородные пансионы — частные и государственные: Смольный институт благородных девиц, Благородный пансион при Московском университете и т. д. Из них выходили хорошо образованные дворяне, воспринявшие идеологию своего класса. Эти учебные заведения пользовались наибольшей финансовой поддержкой правительства: на один Смольный институт отпус­калось 100 тыс. руб. в год, в то время как на все народные школы давалось по 10 тыс. руб. на губернию, да и эти деньги шли не только на народное образование, но и на нужды «обще­ственного призрения» — больницы, богадельни и пр.

К третьему типу учебных заведений относятся духовные семинарии и школы. Их насчитывалось 66, в них обучалось 20 393 человека (имеются в виду только православные школы). Это были также сословные школы, предназначаемые для детей духовенства; разночинцев в них, как правило, не принимали. Главной задачей этих школ была подготовка преданных церкви и царю священников, но воспитанники семинарий получали и общее образование и нередко становились проводниками гра­мотности в своих приходах. Небольшое количество (около двух десятков) специальных школ (горные, медицинские, штурман­ские, межевые, коммерческие и др.), а также основанная в 1757 г. Академия художеств, представляли четвертый тип учеб­ных заведений. Хотя в них училось всего около 1,5 тыс. чело­век, они играли важную роль в подготовке специалистов, в ко­торых Россия тогда особенно нуждалась.

Наконец, подготовка специалистов велась и через универси­теты — Академический, учрежденный в 1725 г. при Академии наук и существовавший до 1765 г., Московский, основанный в 1755 г. по почину Ломоносова, и Виленский, который фор­мально был открыт лишь в 1803 г., но фактически действовал как университет с 80-х годов XVIII в. Студенты философского, юридического и медицинского факультетов Московского уни­верситета, помимо наук по своей специальности, изучали также латынь, иностранные языки и русскую словесность.

Московский университет был крупным культурным центром. Он издавал газету «Московские ведомости», имел собственную типографию; при нем работали различные литературные и на­учные общества. Из стен университета вышли Д. И. Фонвизин, позднее А. С. Грибоедов, П. Я. Чаадаев, будущие декабристы Н. И. Тургенев, И. Д. Якушкин, А. Г. Каховский.

Необходимо трезво оценивать результаты развития просве­щения в России в XVIII в. Дворянская Россия имела Академию наук, университет, гимназии и другие учебные заведения, а кре­стьянский и мастеровой люд страны в массе оставался негра­мотным. Школьная реформа 1786 г., так широко афиширован­ная правительством Екатерины II, была народной только по имени, а на деле носила сугубо классовый характер. Нельзя забывать, что идеи «Просвещения» были «девизом царизма в Европе»[1]. Однако гений народа смог проявиться не благодаря политике «просвещенного абсолютизма», а вопреки ей. Это осо­бенно наглядно видно на примере М. В. Ломоносова.

2.  Русская литература и искусство

Творчество трудового народа.

ятежное поэтическое творчество неизменно сопутствует на­роду на протяжении всей его истории, являясь художествен­ным откликом на крупнейшие события действительности. В различные эпохи народное творчество принимало разные фор­мы. Для XVIII в. характерно возникновение новых тем и об­разов, вызванных к жизни изменившимися историческими условиями.

Центральное место в устном народном творчестве XVIII в. занимают песни и предания о Пугачеве. Недаром А. С. Пушкин ценил в них «печать живой современности». Эти песни создава­лись в ходе боев восставших с Царскими войсками. Народ ви­дит в Пугачеве не «государственного вора, изверга, злодея и самозванца», как именовали его царские манифесты, а народ­ного царя, крестьянского заступника и мстителя. В народных преданиях Пугачев — богатырь, герой-полководец, кровно свя­занный с народом и противостоящий дворянству; он стал во главе восставших, которые

… задумали дело правое,

Дело правое, думу честную:

Мы дворян господ — на веревочки,

Мы дьяков да ярыг — на ошейнички,

Мы заводчиков — на березоньки.

Народ не поверил даже смерти Пугачева — настолько ве­лика была уверенность в его силе. Подвиг Пугачева воспет не только русскими: башкиры, мордва, татары, удмурты видели в нем выразителя народных чаяний. Вместе с Пугачевым в баш­кирских песнях прославлен и его соратник Салават Юлаев.

Кроме песен о Пугачеве, в XVIII в. пользовались популяр­ностью ранее созданные песни о Разине, о «добрых молодцах, вольных людях». Такова знаменитая песня «Не шуми, мати зеленая дубравушка».

В XVIII в. продолжали широко бытовать традиционные жанры народного творчества — былины, сказки, пословицы, по­говорки, бытовые песни и т. д. Нельзя считать случайностью, что в XVIII в. были записаны пословицы, отражающие пред­ставление о воле: «воля господину, а неволя холопу», «воля неволи не хочет», «в поле-воля».

В рукописную демократическую литературу XVIII в. про­никли произведения народного творчества, которые не могли быть напечатаны из-за цензурных рогаток. Таков «Плач холо­пов», который выразительными сравнениями раскрывает «сви­репство» бар и подневольное положение крепостных. «Куда бы ты ни сунься — везде господа», — горестно восклицает неизвест­ный автор «Плача»; смерть — вот единственное избавление от тяжелой судьбы. Трудная жизнь голодающих дворовых отрази­лась в крестьянской «Повести пахринской деревни Камкина». То жалоба, то горький смех сквозь слезы слышатся в рукопис­ных пародиях на официальные документы. В «Глухом паспор­те» автор с горечью говорит о невозможности беглому кре­стьянину найти работу; нищета толкает его на путь грабежа и разбоя. Тяжкая солдатская служба ярко описана в рукопис­ных повестях солдатского происхождения — в пародийной челобитной к богу и в «Горестном сказании». Народная сатира проникает и в лубочные листы — такова картинка «Бык не захотел быть быком», где в иносказательной форме выражают­ся мечты народа о социальной справедливости.

Основные мотивы устной народной драмы — резкое обличе­ние царя-злодея (драма «Царь Максимилиан»), насмешка слу­ги над разорившимся дворянином («Мнимый барин»), призывы к расправе над дворянами («Лодка»). Этот жанр устного на­родного творчества отразил в доходчивой игровой форме клас­совые противоречия того времени.

Русский демократический театр XVIII в. также показывал дворян и церковников в их истинном неприглядном виде, сати­рически разоблачал глупость судейского чиновника, алчность и невежество чужеземного доктора-шарлатана, дурость и спесь барина-тунеядца. Для народного театра характерны резкий гротеск в обрисовке характеров, выразительность жеста и диа­лога, частая импровизация текста с использованием общеполи­тических и местных житейских тем. Эти народные представ­ления послужили одной из национальных основ русской быто­вой и сатирической драматургии второй половины XVIII в.

Художественные вкусы трудового народа находят яркое во­площение в произведениях прикладного искусства. В творениях народных мастеров встречаются изображения народного быта, сатирические зарисовки представителей правящих классов, сказочные образы, растительный и геометрический орнамент.

Украшались резьбой или росписью прялки, ткацкие станки и т. д. Расписные детские игрушки XVIII в. в гротескной фор­ме высмеивают жеманную, изнеженную барыню, самодовольно­го купца, модника-вельможу. Изображения животных и птиц (петуха, сокола, коня, лебедя и т. д.) можно найти на всевоз­можных предметах бытового обихода, мебели, пряничных дос­ках и т. п. Бедна была посуда крестьянина, но как любовно расписаны глиняные и деревянные чаши и ковши, какой тонкой резьбой покрыты берестяные туеса и деревянные шкатулки, сколько строгого вкуса вложено в узорные ткани, тонкие круже­ва и красочные вышивки!

Культура правящих классов. Классицизм.

усская  культура  второй  половиныXVIII в. отражает черты подымающейся нации. Возрастает общественная роль ху­дожественной литературы, которая постепенно теряет прежний анонимный и рукописный характер. Передовые писатели вы­ступают активными борцами за идеи просветительства; возни­кают первые литературные журналы.

Главное содержание культурного процесса середины XVIII в. — становление русского классицизма, идейной основой которого была борьба за мощную национальную государственность под эгидой самодержавной власти, утверждение в худо­жественных образах могущества абсолютной монархии.

Хотя русские писатели и художники обращались к опыту опередившего их в развитии западноевропейского классицизма, они стремились придать этому течению черты национального своеобразия. Хорошо об этом сказал Ломоносов: «Чтобы ничего неугодного не ввести, а хорошего не оставить, надобно смотреть, кому и в чем лучше последовать».

В отличие от западноевропейского классицизма, в русском классицизме, полном пафоса гражданственности, были сильны просветительные тенденции и резкая обличительная сатириче­ская струя.

В литературе русский классицизм представлен произведе­ниями А. Д. Кантемира, В. К. Тредьяковского, М. В. Ломоно­сова, А. П. Сумарокова. А. Д. Кантемир явился родоначальни­ком русского классицизма, основоположником наиболее жиз­ненного в нем реально-сатирического направления — таковы известные его сатиры. В. К. Тредьяковский своими теоретиче­скими трудами способствовал утверждению классицизма, од­нако в его поэтических произведениях новое идейное содержа­ние не нашло соответствующей художественной формы. Это было достигнуто в жанре торжественной и философской оды М. В. Ломоносовым, для которого и эта форма и обращение к монарху были поводом для пропаганды идеи общенародного культурного прогресса.

По-иному традиции русского классицизма проявились в со­чинениях А. П. Сумарокова и его школы (М. М. Херасков, В И Майков Я. Б. Княжнин и др.), которая защищала идею неразрывности интересов дворянства и монархии. Сумароков положил начало драматургической системе классицизма. В тра­гедиях он под влиянием действительности того времени, часто обращается к теме восстания против царизма, например в по­литической трагедии «Дмитрий Самозванец». В своем творче­стве Сумароков преследовал общественно-воспитательные це­ли, выступая с проповедью высоких гражданских чувств и бла­городных поступков; «свойство комедии — издевкой правитьнрав», — писал А. П. Сумароков.

С 70-х годов XVIII в. русский классицизм в литературе переживает кризис; обострение социальных противоречий и клас­совой борьбы приводит к проникновению в литературу новых тем и настроений. Так, республиканские мотивы появились в трагедии Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский». Но в то же время гражданская тематика оттесняется любовной лирикой. Из ведущего литературного направления классицизм становится литературой узких реакционно-крепостнических кругов.

Классицизм завоевывает господствующее положение в ар­хитектуре и изобразительном искусстве. Он определил облик Петербурга, где строили В. И. Баженов, А. Д. Захаров, А. Н. Воронихин, а также иностранные архитекторы — Г. Ка­мерон, Д. Кваренги и др. Русские архитекторы успешно ре­шали важнейшие задачи градостроительства; их постройки отличаются ясностью и логичностью замысла: строгость и лако­низм сочетались в их творчестве со стремлением к монумен­тальным торжественным образам. Особо следует отметить старое здание Библиотеки имени В. И. Ленина в Москве — высшее достижение творчества Баженова, блестящий образец классицизма, совершенный по архитектурному образу и изобретательности в убранстве. Патриотической гордостью, идеями триумфа и мощи России проникнуты ансамбли и общественные здания, созданные рус­скими архитекторами второй половины XVIII в., например здание Сената в Московском Кремле (М. Ф. Казаков), Таври­ческий дворец в Петербурге      (И. Е. Старев). Величественная простота и оригинальность композиции совмещаются в них с компактностью объемов, светлой окраской, богатством отдел­ки фасада здания и ограды.

Характерной чертой русского классицизма в скульптуре бы­ла теплота, человечность. Достаточно взглянуть на надгробие Н. М. Голицыной в Донском монастыре работы Ф. Г. Гордеева, чтобы почувствовать возвышенную печаль и мудрую сдержан­ность тихой скорби, выраженные с величайшей искренностью. Русские мастера создали образцы монументальной скульптуры, отличающиеся величественным характером, гуманизмом обра­зов, лаконичностью и обобщенностью. Один из самых замеча­тельных памятников этой эпохи — памятник Петру I работы Э.-М. Фальконе. Он был иностранцем, но созданный им мону­мент должен рассматриваться в рамках русской культуры, пред­определившей оценку Петра I и трактовку его скульптурного образа. Фигура Петра, простершего вперед руку, ритмически связана с конем, а все изваяние — с мощным постаментом, ка­менной скалов весом в 80 тыс. пудов. Глубина мысли, героиче­ское истолкование образа, патетичность художественного замысла делают «Медного всадника» поэзией истории, символом великого исторического призвания России.

Классицизм нашел отражение и в исторической живописи. Обращают на себя внимание полотна А. П. Лосенко «Владимир и Рогнеда» и «Прощание Гектора с Андромахой», картина Г. И. Угрюмова «Испытание силы Яна Усмаря». Однако в жи­вописи сказалась больше ограниченность классицизма — отвле­ченный идеальный характер образов, условность колорита, подражание позам и жестам античных образцов.

Русский театральный классицизм, сложившийся к середине XVIII в., был заложен драматургией Ломоносова и Сумароко­ва, утвердивших национально-патриотическую тематику и про­светительское направление в театре. Распространение класси­цизма в театральном искусстве связано с возникновением в Петербурге в 1756 г. государственного публичного профессио­нального театра во главе с русским актером Ф. Г. Волковым. Крупнейшими актерами русского театрального классицизма были также И. А. Дмитревский, П. А. Плавильщиков, Т. М. Троепольская. Их игра отличалась тонким мастерством в раскрытии страстей и мыслей, выразительностью декламации. Мастер большого сценического темперамента, Ф. Г. Волков оставил по себе память вдохновенного художника в героиче­ских образах свободолюбивых персонажей трагедии Сума­рокова, не сходивших со сцены в то время.

Сентиментализм.

лассицизм не был единственным течением дворянской культуры в век Просвещения. На смену ему пришел сентиментализм. Он принес с собой внимание к чувствам и интересам простого человека, преимущественно из «среднего» класса. Трагедию заменили «слезная мещанская драма» и комическая опера. Возвышенный язык трагедийных героев перестает волновать слушателей, с восторгом встречаю­щих «смешение в действиях забавы с горестью» и обливающих­ся слезами над чувствительными повестями. Создатель жанра сентиментальной повести и сентиментального путешествия в русской литературе, Н. М. Карамзин стремился передать тонкие и глубокие переживания простых людей. Однако в своих произ­ведениях он в консервативном духе рисовал идиллические отношения между помещиками и крестьянами. Н. М. Карамзин боялся выступления крестьян, призрака французской буржуазной революции XVIII в. и потому примирялся с крепостниче­ской действительностью.

Влияние сентиментализма отразилось и в архитектуре, осо­бенно парковой,-с различными «гротами уединения», таин­ственными, скрытыми в полумраке беседками, в стилизации «дикой» природы. Одна из работ агронома и дворянского ме­муариста А. Т. Болотова так и называется: «Некоторые общие примечания о садах нежно-меланхолических». Большинство усадеб XVIII в. было создано при участии или по проектам крепостных архитекторов и садоводов.

В живописи сентиментализм сказался в «чувствительных» сюжетах, в приторно-слащавой трактовке крестьянских обра­зов, в пасторальной обрисовке природы. В картине М. М. Ива­нова «Доение коровы» все внимание художника сосредоточено не на крестьянах (его образы на них и не похожи!), а на крот­ких овечках, на идиллической картине мирной сельской жизни. Глядя на это полотно, нельзя подумать, что оно написано в 1772 г.— в преддверии Крестьянской войны. Сильны сентимен­тальные темы и в творчестве пейзажиста С. Ф. Щедрина, пи­савшего традиционные «ландшафты со скотиною», крестьянски­ми избами фантастической архитектуры и идиллическими «сельскими увеселениями» пастухов и пастушек.

Одним из видных сентименталистов в портретной живописи был В. Л. Боровиковский. Созданные им женские образы (на­пример, портрет М. И. Лопухиной) полны нежных элегических чувств и идиллических настроений.

Основоположником сентиментализма в русском театре яв­ляется актер В. II. Померанцев. Театр 70—80-х годов XVIII в. часто обращался к пасторальным операм и комедиям. Таков «Деревенский праздник» Майкова, на котором умиленные кре­стьяне хором поют: «Много мы имеем в поле и живем по нашей воле, ты нам барин и отец! »

Таковы же и «слезные драмы» Хераскова с душераздираю­щими сценами и идиллическим концом, с вознаграждением добродетели и обличением порока.

Сентиментально-идиллическая «чувствительность» проникла и в музыку. Романс «Стонет сизый голубочек» (слова И. И. Дмитриева, музыка Ф. М. Дубянского) надолго пережил своих создателей, продолжая и в XIX в. тревожить сердца куп­чих и мещаночек.

Сентиментализм в русской культуре возник в период фор­мирования новых, буржуазных отношений в недрах феодаль­но-крепостнического строя, и его борьба с классицизмом была отражением глубоких социально-экономических процессов. По­этому при всей политической ограниченности сентиментализма он был течением прогрессивным для своего времени.
Реалистические тенденции русской культуры

орьба сентиментализма с классицизмом не исчерпывает всего содержания русской культуры второй половины XVIII в.Наряду с сентиментализмом (а чаще в со­четании с ним) все больше выявляются реалистические тенден­ции русской культуры, условно называемые «просветительским реализмом». Они с наибольшей активностью и последователь­ностью выражали протест против феодальной идеологии.

Острая критика существующего строя, беспощадная ирония и насмешка над правящими классами, обличение невежества, паразитизма и жестокости дворянства, несправедливости и продажности суда и чиновников — вот что несли с собой худо­жественные произведения подобного рода.

По своей обличительной направленности, по широте изобра­жения общественных недостатков первое место в литературе 60—70-х годов занимает творчество Д. И. Фонвизина. Начиная от ранней политической басни-сатиры «Лисица-казнодей»[2], раскрывавшей подлинную суть самодержавия и добродетелей императрицы Елизаветы, и кончая «Бригадиром» и «Недорос­лем», Фонвизин — один из идеологов русского Просвещения— во всех своих произведениях метко и зло осмеивал бар, вос­ставал против жестокостей крепостничества, призывал ограни­чить власть помещиков над крестьянами. Реалистические осно­вы творчества Фонвизина преодолевали условные правила классицизма.

Смелым новатором в области художественной формы, ло­мающей привычные каноны классицизма, выступил и Г. Р. Дер­жавин, произведения которого свидетельствуют о неуклонном нарастании реалистических элементов в русской поэзии.

Творчество одного из крупнейших русских ваятелей — Ф. И. Шубина также носило сугубо реалистический характер. Сын черносошного крестьянина, талантливый самородок, он оставил нам блестящую галерею скульптурных портретов. Здесь элегантные холодные аристократки        (бюст М. Р. Пани­ной) заслуженные полководцы (бюст 3. Г. Чернышева), пред­ставители рождавшейся в то время интеллигенции. Многогран­ность творчества Шубина особенно наглядна при сопоставлении бюста М В. Ломоносова (он изображен без парика, рот тронут откровенно печальной усмешкой, грусть и горечь пронизывают весь его облик) и страшного в своем беспощадном реализме скульптурного портрета императора Павла I — с пышными им­ператорскими регалиями и болезненно-уродливым, жестоким лицом дегенерата.

Замечательными скульпторами были Ф. Г. Гордеев, И. П. Мартос, М. И. Козловский — создатель памятника А. В. Суворову и статуи «Самсон» (Петродворец).

Сильны реалистические тенденции в творчестве портрети­стов-живописцев Ф. С. Рокотова, мастера глубоко правдивого и поэтически взволнованного изображения человека, и Д. Г. Ле­вицкого, сумевшего поднять портрет на уровень подлинно большого искусства. Но ярче всего они проявились в бытовом жанре — в работах И. А. Ерменева и М. Шибанова.

Сын придворного конюха, И. А. Ерменев, выдающийся художник-жанрист XVIII в., запечатлел на одной из своих акварелей бытовую сцену. У рыночного навеса в окружении крестьян сидят и поют слепцы. Молчаливы углубленные в себя слушатели: глубоко задумался, насупив брови, один, озлоблен и раздражен другой, весь обратился в слух третий. Что-то при­тягательное, расшевелившее их далеко запрятанные тяжелые думы есть в пении нищих слепцов — нарастающий народный ропот с жестокой правдой воплощен художником в этом произведении. «Крестьянский обед» Шибанова, написанный в самый разгар пугачевского восстания, правдиво и любовно передает сцену крестьянского быта, лица крестьян и народные костюмы. Крестьяне изображены здесь как люди нравственной силы и под игом крепостничества сохранившие ясный ум, сердечную доброту, душевную и физическую красоту. Пленяет фигура молодой матери, ее исполненное нежности лицо. Большая внут­ренняя теплота согревает всю картину. Шибанов отражал лишь торжественные, праздничные стороны быта крестьян, однако он был первым, кто поднял крестьянскую тему в живописи и создал произведения большой впечатляющей силы.

Испытывавшая влияние Запада, творчески осваивавшая опыт западных мастеров, культура XVIII в. была тесно свя­зана с русскими национальными традициями. Защита нацио­нальных основ входит существенным элементом в идеологию русского освободительного движения и революционного про­светительства.

3. Передовая общественная мысль в России. Формирование русского просветительства

Общественно-политические взгляды М. В. Ломоносова

редставителем передовой русской общественной мысли, выхо­дившей за рамки официальной дворянской идеологии, был М. В. Ломоносов, показавший своей многогранной деятельностью, какие творческие возможности народа скованы крепо­стничеством. Он выступал за ускорение экономического развития России, желая, чтобы она встала вро­вень с передовыми странами Европы. Пути для этого он видел в более полном использовании природных ресурсов, в развитии крупной промышленности, основанной на применении достиже­ний науки и техники, в росте населения, в облегчении повинно­стей и рекрутчины.

До нас дошло далеко не все литературное наследие Ломоно­сова, и о его общественно-политических взглядах мы вынуждены судить по его одам, «словам», письмам. «Слова» произноси­лись на торжественных заседаниях Академии в присутствии двора и предварительно просматривались президентом и акаде­мической канцелярией, а оды и письма были обращены к импе­раторам и их окружению. В безо­бидном по названию стихотворном послании И. И. Шувалову «О пользе стекла» Ломоносов не только создает подлинный гимн в честь науки, но и рисует потрясающую картину рабского труда и бесчинств колонизаторов в Америке. Эта картина не могла не напомнить русскую крепостническую действитель­ность, тем более, что слова «раб» и «крепостной» употребля­лись тогда как синонимы.

Ломоносов настойчиво требовал, чтобы положение человека определялось не титулом, не заслугами предков, а его собствен­ными делами. Нужна была поморская «упрямка славная» и большое презрение к «персонам высокородным», чтобы в пись­мах к всесильному фавориту Елизаветы заявлять, что не наме­рен быть шутом не только у вельмож, но и у самого бога.

На взгляды Ломоносова оказали влияние теория «просве­щенного абсолютизма» и мужицкая вера «в хорошего царя». Не понимая, что самодержавие превратилось в реакционную силу, он возлагал надежды на реформы сверху.

Буржуазная направленность взглядов Ломоносова отчетливо выступила в вопросах просвещения, которому он, как и все про­светители, придавал решающее значение. В области образова­ния Ломоносов выдвигал буржуазный принцип бессословной школы и требование обучения крестьян. «В университете тот студент почтеннее, кто больше знает. А чей он сын, в том нет нужды»,— смело утверждал он и добился того, что первый в России университет стал бессословным учебным заведением, рассчитанным на «генеральное обучение» разночинцев. Препо­давание в университете на русском языке вместо латинского также было продиктовано стремлением разрушить сословную школу и сделать образование более доступным народу.

Ломоносов требовал запрещения всякого вмешательства церкви в дела науки и просвещения. Московский университет, в отличие от всех университетов мира, по его настоянию, не имел богословского факультета.

Взгляды Ломоносова складывались на рубеже двух этапов в истории русской общественно-политической мысли. Отсюда их внутренняя противоречивость. Непонимание органической свя­зи между самодержавием, крепостничеством и отсталостью страны, объясняющее отсутствие прямых высказываний против феодальных порядков, идеализация Петра I и его преобразова­ний сближали Ломоносова с Татищевым, Кантемиром, Прокоповичем, Посошковым. В то же время буржуазная, антидворян­ская направленность деятельности Ломоносова пробивала доро­гу рождавшемуся русскому просветительству и способствовала формированию антикрепостнического направления обществен­но-политической мысли.



Критика крепостничества

рошло всего несколько лет после смерти Ломоносова, как представители этого нового направления выступили с открытой кри­тикой крепостничества.

Солдатский сын, питомец Академии, продолживший образо­вание за границей, Алексей Яковлевич Поленов (1749— 1816 гг.) в работе «О крепостном состоянии крестьян в России», представленной на конкурс Вольного экономического общества, исходил из общих положений французских просветителей. Кре­постнической теории об извечном существовании рабства он противопоставлял положение о том, что свободные крестьяне были насильственно превращены в крепостных. Невозможно поверить, писал Поленов, чтобы свободные люди добровольно «предпочли рабское состояние благородной вольности и тем вечно себя посрамили, а потомство свое сделали несчастли­вым». Крестьяне, от которых зависит «наша жизнь, наша безо­пасность и наши выгоды… лишились всех почти приличных человеку качеств». У них отняли право собственности и заста­вили работать на других, их продают «и больше жалеют скот, нежели людей», производя «человеческою кровию бесчестный торг»[3].

Крепостного крестьянина Поленов сравнивал со свободным тружеником, который сам распоряжается плодами своего труда, работает усердно, расширяет свое хозяйство, хорошо одевается и питается, создает семью, производит товары для продажи, обогащается сам и обогащает государство.

Как и французские просветители, Поленов утверждал, что крепостничество приведет страну к гибели, доведенный до от­чаяния крепостной крестьянин выступит с решительным про­тестом.

Первым критиком крепостничества в Лифляндии был Иоганн-Георг Эйзен (1717—1779 гг.) — пастор в приходе Торма, а позже профессор экономии в елгавской Петровской академии Курляндского герцогства. Эйзен написал на немецком языке обширную работу, в которой доказывал, что барщинный труд не только непродуктивен, но задерживает развитие земледелия, промышленности, торговли и городов. Эйзен предлагал отменить крепостничество и отдать крестьянам в собственность их зе­мельные наделы. Он познакомил со своим проектом придворное окружение Петра III и Екатерины II. Императрица в 1764 г. разрешила Эйзену опубликовать в Петербурге на немецком язы­ке часть труда. Эйзен принял участие в конкурсе, объявленном Вольным экономическим обществом, на тему о праве крестьян на собственность, но его радикальные взгляды не встретили поддержки. В ряде своих работ Эйзен продолжал разрабатывать вопрос об отмене крепостничества в Лифляндии. Однако его надежды на реформы сверху не сбылись.

Под влиянием французской буржуазной революции конца XVIII в. в Прибалтике появились еще более радикальные со­чинения. Весьма прогрессивными воззрениями отличался валкский, позднее елгавский адвокат Людвиг Кенеман. В 1790 г. он написал труд «Соображения, достойные внимания». После безуспешных попыток опубликовать его он вместе со своими сторонниками стал распространять это произведение в руко­писных списках.

Кенеман был приверженцем Руссо и Марата. Он резко кри­тиковал французскую «Декларацию прав человека и граждани­на» 1789 г., возмущаясь тем, что во Франции горсточка зажи­точных людей захватила власть и выдает себя за всю нацию, отстранив 19,5 млн. французов только за то, что они не имеют собственности. Кенеман критиковал также буржуазное понятие свободы отмечая, что пока существует имущественное неравен­ство, «естественной свободы» не будет. Под «естественной сво­бодой» Кенеман понимал право каждого человека быть сытым, одетым и не нуждаться.



Крестьянский вопрос в Уложенной комиссии.

езкая критика помещичьего произвола, протесты против захвата земель и закрепощения государственных крестьян, про­тив несправедливостей в судебных и административных учреж­дениях раздавались и на заседаниях Уложенной комиссии. Вы­ступления дворянских депутатов Г. С. Коробьина, Я. П. Козельского, крестьянских депутатов И. Чупрова, И. Жеребцова, каза­ка А. Алейникова и др. были актами большого гражданского му­жества, ибо их оппонентами были генералы, князья и сенаторы. Императрица меньше всего была склонна допускать обсужде­ние положения крестьян и крепостного права на заседаниях комиссии. Во главе ее она поставила князя А. А. Вяземского и А. И. Бибикова, незадолго до этого жестоко расправившихся с волновавшимися помещичьими и приписными крестьянами. Оба они не остановились бы перед тем, чтобы заставить наиболее «непослушных» депутатов сложить с себя депутатские полно­мочия.

В выступлениях депутатов, осуждавших крепостничество, проводилась мысль о том, что «невольническое рабство» являет­ся несчастьем для крестьян, что на Украине оно «привело бед­ный малороссийский народ почти в крайнее угнетение и разоре­ние» и принесло ему «крайнее отягощение, нестерпимые налоги и озлобление». Побеги крестьян, по их мнению, вызывались не ленью, склонностью к пьянству и другими пороками, как утвер­ждали крепостники, а действиями помещиков, которые «неснос­ны земледельцам, вредны всем членам общества и государству пагубны». На обвинения крестьян в «пьянстве, лености и мо­товстве» Козельский ответил, что крестьянин «разумеет и впе­ред знает, что все, что бы ни было у него, то говорят, что не его, а помещиково». Самый трудолюбивый человек «сделается нера­дивым во всегдашнем насилии и, не имея ничего собственного»[4]. Ликвидировать побеги можно не жестокими наказаниями кре­стьян, а работой «вольной и не томной». По мнению Козельского,  повинности не должны превышать двух дней в неделю, а Поленов утверждал, что для выполнения крестьянами повин­ностей на землевладельцев вполне достаточно и одного дня. Управление крестьянами надлежало передать их собственным выборным.

Однако позиция прогрессивных депутатов и участников кон­курса была непоследовательна и внутренне противоречива. За­щищая интересы крестьян и предлагая меры улучшения их положения, они, по меткому выражению Г. В. Плеханова, «споткнулись о порог», которым был вопрос «о личной зависи­мости крестьян»[5]. Первым попытался перешагнуть этот порог белгородский однодворец Андрей Маслов. По его мнению, поме­щики «безмерно отягощают крестьян», которые «каждый день беспосредственно на их работе находятся». Помещик «того не думает, что чрез его отягощение в крестьянских домах дети с голоду умирают; он же веселится, смотря на псовую охоту, а крестьяне горько плачут, взирая на своих бедных, голых и голодных малых детей».

От этой «пагубы» крестьян не спасут ни отделение их зем­ли от помещичьей, ни регламентация их повинностей, ни рас­ширение их имущественных прав. Единственный выход Маслов видел в лишении помещика права на труд крестьянина, в пере­даче земли крестьянам, в уничтожении всякой возможности вмешательства помещика в их экономическую деятельность. Землевладельцам следует оставить только часть податей, собираемых государством с сельского населения. В этом случае по­мещиками «никто обижен не будет… и крестьяне от невинных бед все избавиться могут законом»[6].

Депутаты Уложенной комиссии и участники конкурса не выступали с требованием немедленной ликвидации крепостни­чества. Они лишь предлагали меры по его смягчению, ограни­чению и постепенному изживанию. Но даже и эти предложения были отвергнуты, а конкурсные работы оказались в архиве.

Просвещение и передовая русская общественная мысль.

ем не менее открытое обсуждение крестьянского вопроса, составлявшего главное содержание классовой борьбы в России, придало русской общественной мысли по­литическую заостренность. Публичное порицание крепостниче­ских порядков свидетельствовало о глубоких изменениях, кото­рые происходили в недрах феодального общества, оповещали о начинавшемся его разложении. Конечно, передовые люди России 60-х годов XVIII в. не могли предвосхитить будущее и их требования по крестьянскому вопросу не предусматривали революционных методов. Они, прежде всего, были людьми эпохи Просвещения и видели путь к общественно-политическим пре­образованиям в распространении науки и знаний, в совершен­ствовании разума.

В этих целях представители молодой демократической интел­лигенции еще на студенческих скамьях начинали трудиться над переводами полезных книг. Эти занятия они продолжали и будучи уже канцелярскими служащими в Сенате или учите­лями в учебных заведениях. Своими переводами они приносили посильную помощь делу распространения и демократизации знаний; их усилиями великие ученые, мыслители, писатели различных стран и времен заговорили на русском языке. В ус­ловиях того времени, когда оригинальных произведений отече­ственной литературы было мало, переводы приобретали черты самостоятельных произведений переводчиков, в которые они вкладывали свои думы.

Помимо различных учебных пособий и обобщающих научно-популярных работ, переводились произведения древних класси­ков, гуманистов эпохи Возрождения, английских философов-материалистов и, наконец, современных французских просвети­телей.

Сочинения французских просветителей ходили по рукам среди студентов Петербурга и Москвы, ими увлекалась столичная дворянская молодежь. Переведенные на русский язык еще в 60-х годах, они издавались для широкого читателя. Своим содержанием эти сочинения расшатывали устои феодального мировоззрения. «Религия, понимание природы, общество, госу­дарственный строй — все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него»[7].

Состав переводимых в России книг свидетельствует об ин­тересе русских читателей к социально-политическим и фило­софским идеям французских энциклопедистов.

Прежде всего, русские переводчики обратились к знаменитой «Энциклопедии», объединившей на своих страницах почтивсехфранцузских просветителей. С 1767 по 1777 г. было переведено и издано отдельными сборниками более 400 статей, среди них — наиболее важные философские и политические сочинения, опре­делившие собой идейное направление «Энциклопедии»: «Поли­тика» «Политическая экономия», «Правление», «Деспотическое правление», «Ограниченная монархия», «Демократия», «Само­держцы», «Тиран», «Узурпатор», «Естественное право» и др. Переводчиками этих статей были преимущественно канцеляр­ские служащие Сената, воспитанники Петербургского академи­ческого и Московского университетов: Я. П. Козельский, И. Г. Туманский, С. Башилов, И. У. Ванслов и др.

Исключительное значение для русских современников име­ли сочинения Вольтера. Изложенные в простой и доходчивой форме, они были особенно понятны рядовому читателю. В по­следней трети XVIII в. было переведено на русский язык и из­дано около 60 произведений Вольтера; некоторые из них стали в России почти так же популярны, как и во Франции. Издатель «Словаря исторического» В. И. Окороков объясняет увлечение трудами Вольтера тем, что автор вложил в них «любовь к смертным и ненависть к утеснению».

Наряду с сочинениями Вольтера в России выходили и произ­ведения других энциклопедистов. В 60-х — начале 70-х годов на русском языке были изданы: «Дух законов» Монтескье (в переводе протоколиста Сената В. И. Крамаренкова), драма­тические произведения Дидро (в переводе сенатского канцеля­риста И. Яковлева), «Разговоры Фекиона» Мабли (в переводе секретаря Коллегии иностранных дел А. Курбатова) и др. Осо­бое внимание привлекал Руссо; его страстная пропаганда демо­кратических идей, изложенных с подлинным художественным мастерством, нашла отклик у русских читателей. Н. И. Новиков считал Руссо писателем, обретшим «славнейшие в нашем веке человеческие мудрости», а Я. П. Козельский сравнивал его с «высокопарным орлом, который превзошел всех бывших до него философов».

Крестьянская война 1773—1775 гг. обострила враждебное отношение правящих кругов к идеологии передовых предста­вителей русской интеллигенции. Возрос надзор за их общест­венной и научной деятельностью. Под особый контроль были взяты переводы и издания книг. Поэтому со второй половины 70-х годов снизилось количество публикуемых переводов сочи­нений энциклопедистов.
Масонство.
--PAGE_BREAK--