Содержание
Введение
ГлаваI. Две правды – две истории
ГлаваII. Оценка подвига жен декабристов напримере Екатерины Трубецкой
2.1Предыстория
2.2Дорога в Иркутск
2.3Предписание Николая-I
2.4Иркутск
2.5Нерчинск
2.6Благодатный рудник
2.7Чита
2.8Петровка
2.9Перемены
Заключение
Списокиспользованной литературы и источников
Введение
Актуальностьтемы исследования.
184 года отделяют нас от сурового студеного дня, когда лучшие сыны Россиивышли на Сенатскую площадь, чтобы ценою жизни своей разбудить крепостную Россию.
В ледяные глубины Сибири, в страну бичей, рабов и пут, вслед за«государственными преступниками» отправились их жены, и это было не толькоподвигом любви, это был акт протеста против николаевского режима, это быладемонстрация сочувствия идеям декабристов.
«Дело их не пропало». — писал В.И. Ленин о декабристах.
Их подвиг живет в сердце каждого, кому дорога наша отечественная история, их борьбу продолжили разночинцы, а затем большевики, люди, приведшие Россию к победе социалистическойреволюции.[1]
Любовь, Вера, Память сердца — все это вечная красота, сила человеческая. Исколь сильна эта сила в душе русского человека, русской женщины, способной навеликие самопожертвования ради любимого человека. Но нравственный выбор в каждомконкретном случае предполагает решение главного жизненного вопроса: междуправедным (полезным для нравственного здоровья) и неправедным (вредным)поступком, между «добром» и «злом». Господствующая, а подчас и однозначнаяоценка «событий 14 декабря», как «восстания» или иного протестного действия сположительными («прогрессивными») целями приводит к тому, что его участникистановятся «передовыми дворянскими революционерами», а не государственнымипреступниками, посягнувшими не только на действующие в государстве правовыенормы, но и на жизнь других людей. В этой системе ценностей действиягосударственной власти по их наказанию рассматриваются как несправедливые ижестокие. Поэтому царский указ, приравнивающий положение отъезжавших в Сибирьженщин к положению жен государственных преступников и запрещение брать с собойдетей, рожденных до вынесения приговора их отцам, рассматривается как «бесчеловечный».Взгляд на проблему с иной стороны позволяет увидеть за этим указом стремлениевласти не перекладывать на плечи детей ответственность за судьбу их родителей,сохранив за ними все права и достоинства сословия, в котором они родились.
В этом аспекте выбор жен декабристов,уехавших к мужьям в Сибирь, не был единственным и вряд ли его можно считатьбесспорным: в Европейской России остались дети, для которых потеря родителей,сознательно их покинувших, явилась подлинной личной трагедией. Таким образом,по существу, избирая супружество, они предавали забвению материнство.
Цельисследования – раскрыть в полном объёме всю нравственность подвигажен декабристов, рассматривая и анализируя поступки Е.И.Трубецкой, а так жезаписки, письма и воспоминания современников.
Объект исследования – Екатерина Ивановна Трубецкая — первая из жен декабристов, отправившаясявслед за мужем в Сибирь.
Предметисследования – мемуары декабристов и их современников, описывающихжизнь и деятельность декабристов в ссылке, как исторического источника.
Гипотезаисследования – было сделано предположение о том, чтопоступок русской женщины – образец самоотвержения, мужества, твердости, привсей юности, нежности, слабости пола. Непременно мы найдем в этих женщинах тонеобыкновенное, что поражало и восхищало их современников, и признаем в нихпредтечей, светочей, озаряющий даль революционного движения.
Методисследования. В данной исследовательской работеиспользовался методов теоретического анализа научной исторической науки.
Историография.Литература, посвящённая декабристам, огромна и достижения в области изучениядекабризма бесспорны. Исследователи в этой области располагали богатымматериалом, включающим мемуарные произведения самих декабристов и ихсовременников, очевидцев событий 1825 года и свидетелей жизни декабристов вссылке. Первыми исследователями «движения 14 декабря 1825 года» следует считатьсамих декабристов, в «Записках» которых находят отражение разные аспекты.[2].В период трёх русских революций XX века мемуары декабристов явились важнымпредметом исследования отечественных ученых и общественных деятелей, в трудахкоторых содержатся основополагающие сведения об особенностях развитияроссийской истории и культуры. К их числу можно отнести, В.О. Ключевского,П.Н. Милюкова, Г.П. Фёдорова[3] и др.
Большой вклад в историюизучения мемуарного творчества декабристов и их современников о жизнидекабристов внесли такие крупные литературоведы, как А. И. Гессен, Марк Сергеев, З.О.Форш, Э. Павлюченко. В их работахраскрываются разные аспекты многогранной деятельности декабристов, в том числерассматриваются мемуары в период сибирской каторги и ссылки.
Источниковая базавключает воспоминания, мемуары, дневники, эпистолярное наследие современниковдекабристов. Мемуарная литература – важныйисточник историографии, материал исторического источниковедения. В то же времяпо фактической точности воспроизводимого материала мемуары практически всегдауступают документу. Следует принимать вовнимание тот факт, что основной корпус мемуарно-дневниковой литературы былсоздан после событий 1825 года и содержит в себе не только объективизированнуюинтерпретацию исторических событий, но и субъективизированную их оценку, накоторую накладываются личностные переживания, переосмысление событий ипредставлений об их участниках. Многие декабристы (Н.В. Басаргин, С.Г. Волконский,А.Е. Розен, С.П. Трубецкой и др.) — авторы мемуаров.
Мемуарное наследиедекабристов довольно значительно. Известно свыше 30 декабристских«воспоминаний», «записок» и других сочинений мемуарного характера, которые даютпредставление не только о самом движении, об эпохе в целом, но ярко раскрываютих нравственный облик.
Рассмотрение проблемы«декабристы и народ» в нравственном аспекте показало, насколько эти люди — дворяне, аристократы были близки с простым народом в Сибири. О жизнидекабристов в ссылке писали их современники – жены и дети, ученики – многие издекабристов, как уже отмечалось выше, занимались просветительскойдеятельностью.
Ученик декабристов Н.А.Белоголовый в своих воспоминаниях описывает период жизни, который былнеразрывно связан с пребыванием декабристов в Сибири. Значительную помощь внаписании данной работы мне оказали работы Гессена А. И. и Форша З. О.всключающие в себя различные мемуары того времени.
Воспоминания М.Н. Волконскойи П.Е Анненковой относящиеся к лучшим образцам мемуаристики о декабристах а также о тяготах, выпавших на долю их жен, были для меня важнейшим источником всилу тематики данной работы.
Практическаяценность содержит: Введение, двеглавы, заключение. Практическая ценность исследования заключается в том, чтополученные результаты могут быть использованы для дополнительного изучения назанятиях по истории, с целью воздействия на нравственные качества современноймолодежи.
Глава I.Две правды – две истории
Две истории, две правдыXIX века: явная и тайная. Первая — в газетах, журналах, манифестах, реляциях. Вторую— в газету не пускают (цензура), отчего она обычно превращается в эпиграмму,исторический анекдот, в сплетню, наконец, в рукопись, расходящуюся средиближайшего круга друзей и гибнущую в огне при одном виде жандарма.
Наступило пасмурноеутро 14 декабря 1825 года. Солнце в этот короткий день взошло поздно — в девятьчасов с небольшим: Николай мрачно бродил по залам Зимнего дворца. Он знал, чтодворец, эта вековая твердыня русского самодержавия, окружен кольцом серьезного,угрожающего восстания.
Брат его, императорАлександр I, неожиданно скончался 19 ноября 1825 года. Наступило междуцарствие.Члены тайных обществ считали, что наступил «час пробуждения спящих россиян»,что можно, наконец, свершить то, к чему они много лет готовились, «о чем имелислово… свобода». Первейшей целью тайных обществ было установление в Россииконституционного правления и ликвидации крепостного строя.
Лидеры восстанияподнялись в тот день рано. Многие вовсе не ложились. Начальник штаба восстанияпоручик князь Е.П.Оболенский начал еще затемно объезжать казармы. Декабристыуже готовились в это время выводить на Сенатскую площадь свои воинские части.
Было темно, когда вказармы лейб-гвардии Московского полка прибыл гвардейский офицер АлександрБестужев. Одной из рот этого полка командовал его брат штабс-капитан МихаилБестужев, другой — штабс-капитан князь Д.А.Щепин-Ростовский. Солдаты зарядилисвоими патронами ружья, на всякий случай прихватив с собой артельные деньги.
Под сенью овеянныхславою 1812 года знамен вышли первыми на Сенатскую площадь восемьсот человекМосковского полка. Во главе их шел Александр Бестужев (Марлинский), ужеизвестный тогда литератор, рядом с ним его брат Михаил и князьЩепин-Ростовский.
С моря дул ледянойветер. Стоять было нелегко. Но настроение у всех было бодрое. Между тем Рылеевбыл озабочен: выбранный диктатором Трубецкой на Сенатскую площадь не явился,оставив восставших на произвол судьбы. Другое тяжелое известие расстраивалопланы декабристов: Николай предложил Сенату собраться для принесения присягинеобычно рано, в семь часов утра, и уже в семь часов двадцать минут утрасенаторы принесли присягу и разошлись. А первые, явившиеся на Сенатскую площадьвосставшие солдаты Московского полка стояли перед пустым зданием Сената.
Чуть позже к московцамприсоединились явившиеся на Сенатскую площадь под командой Николая Бестужева илейтенанта А.П.Арбузова моряки Гвардейского экипажа, в числе свыше 1000человек, и лейб-гренадеры — около 1250 человек, которых привел поручикН.А.Панов.[4]
Число восставшихвозросло до 3050 человек, но среди офицеров чувствовалась растерянность.Якубович отказался вести Гвардейский экипаж в Зимний дворец для захвата царскойрезиденции и ареста царской семьи, Каховский отказался совершить цареубийство,чтобы открыть путь восстанию. Был уже час дня, а безналичие переходило втомительное и вынужденное бездействие. Проходил час за часом, и Николай,воспользовавшись бездействием восставших, успел собрать и выставить против них9000 штыков пехоты и 3000 сабель кавалерии, не считая вызванных позжеартиллеристов. Наконец Николай решил прибегнуть к «последнему доводу короля» —пушкам. В начале пятого часа дня венценосец дал приказ стрелять картечью…Много лет спустя Михаил Лунин, гусарский подполковник и ссыльный декабрист,полный веры в благородство декабристских целей и намерений запишет: «От людейможно отделаться, от их идей нельзя». После 14 декабря, после подавления восстания,декабристы начали свой мученический тридцатилетний путь от Сенатской площади вПетербурге на каторгу и в ссылку. 13 июля 1826 года были казнены К.Ф.Рылеев,П.И.Пестель, С.И.Муравьев-Апостол, М.П.Бестужев-Рюмин и П.Г.Каховский, и уже вконце июля началась отправка декабристов из Петропавловской крепости. Однупартию за другой, по четыре человека в каждой, в сопровождении фельдъегерей ижандармов Николай 1 начал сразу же отправлять декабристов на каторгу. Это былисамые мрачные этапы:
Нерчинские рудники,Читинский каторжный острог, тюрьма петровского завода и затем разбросанные поСибири заснеженные медвежьи углы, места ссылки и поселения — село Шушенское,Нарым, Туруханск, Мертвый Култук, Якутск, Вилюйск, Березов, Братский острог, Верхнеколымск,Витим, Пелым.[5]
Декабристам многопомогали на каторге и в ссылке выехавшие в Сибирь за мужьями жены. Их былоодиннадцать, этих героических женщин. 24 июля 1826 года из великолепногоособняка на Английской набережной в Петербурге выехала в Сибирь 26-летняя дочьграфа Лаваля, княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая. Эта выросшая в роскошиаристократка первая последовала на каторгу и в ссылку за своим осужденныммужем-декабристом С.П.Трубецким. Вслед за нею из дома Волконских на набережнойМойки в Петербурге выехала к мужу С.Г.Волконскому в Нерчинские рудникидвадцатилетняя княгиня Мария Николаевна Волконская, дочь известного героя 1812года генерала Н.Н.Раевского. Через день после нее выехала к мужу в СибирьАлександра Григорьевна Муравьева, дочь графа Г.И.Чернышева. А.С.Пушкин направилс нею в Сибирь два послания: одно — декабристам, «Во глубине сибирских руд...»,
'другое — лицейскомутоварищу, «другу бесценному» И.И.Пущину. И вслед за ними одна за другой по томуже бесконечному сибирскому тракту направились жены декабристов: Е.П.Нарышкина,Н.Д.Фонвизина, А.И.Давыдова, А.В.Ентальцева, М.К.Юшневская и А.В.Розен. Средиэтих замечательных женщин, к примеру, были еще две совсем юные француженки.Почти не зная русского языка, они отправились в суровую Сибирь, чтобы разделитьучасть тех, кого давно любили: Полина Гебль вышла на каторге замуж заИ.А.Анненкова, Камилла Ле-Дантю — за В.П.Ивашева. В далекой Сибири эти хрупкиена вид женщины начали строить свою новую жизнь и вместе сдекабристами-каторжниками и ссыльнопоселенцами самоотверженно несли свой крест.Лишенные, по существу, всех прав, жены декабристов на протяжении долгих летсвоей сибирской жизни не переставали бороться вместе с мужьями против произволачиновников, за право на человеческое достоинство в условиях ссылки, помогаятем, кто нуждался в их помощи.[6] Женыдекабристов — дочери из известных дворянских родов — держали себя гордо,свободно и подчеркнуто независимо в отношении сибирского начальства, большого ималого, которое не только вынуждено было считаться, но и боялось их. В этихженщинах, в их моральном авторитете и силе воле декабристы находили особуюпоэзию жизни. «Главное, — писал И.И.Пущин с каторги, — не надо утрачиватьпоэзию жизни, она меня до сих пор поддерживала...».[7]Правда, не всем женам декабристов суждено снова увидеть родину и своихоставленных дома детей и близких, но вернувшиеся сохранили ясность сердца —сквозь долгие годы страданий, надежд и разочарований, грустных воспоминаний опрошлом и тягостных мыслей об ускользающей жизни… Николай I не был провидцем:будущего он не мог знать, да и самое печальное пророчество, впрочем, показалосьбы ему скорее всего преступным. Ведь уже при его несчастном правнуке и тезкеНиколае II свершилась скоротечная и непонятная «революция кастрюль». Такмонархисты прозвали знаменитый русский февраль, покончивший с российскимсамодержавием; ведь зачинателями русской демократической революции 1917 года наулицах Питера явились опять же русские женщины, в один из морозных февральскихдней выдвинувшие требования «хлеба и мира» под звон опорожненных кастрюль. Этотзвон был прощальным по последнему Николаю и погребальным по русской монархии. Уистории своя логика — через несколько месяцев Россия будет провозглашенареспубликой, ее ждет немало суровых испытаний, но все это будет потом, а покамы с удивлением и гордым трепетом сердца вспоминаем и пишем скудные строки огероических дворянских женах, выполнивших свой супружеский долг до конца...[8]
Их было одиннадцать — женщин, разделивших сибирское изгнание мужей-декабристов. Среди них — незнатные, как Александра Васильевна Ентальцева и Александра Ивановна Давыдова,или жестоко бедствовавшая в детстве Полина Гебль, невеста декабриста Анненкова.Но большая часть — княгини Мария Николаевна Волконская и Екатерина ИвановнаТрубецкая. Александра Григорьевна Муравьева — дочь графа Чернышева. ЕлизаветаПетровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына. баронесса Анна ВасильевнаРозен, генеральские жены Наталья Дмитриевна Фонвизина и Мария КазимировнаЮшневская — принадлежали к знати.
Николай I предоставилкаждой право развестись с мужем «государственным преступником». Однако женщиныпошли против воли и мнения большинства, открыто поддержав опальных. Ониотрешились от роскоши, оставили детей, родных и близких и пошли за мужьями,которых любили. Добровольное изгнание в Сибирь получило громкое общественноезвучание. Сегодня трудно представить себе, чем была Сибирь в те времена: «дномешка», конец света, за тридевять земель. Для самого быстрого курьера — болеемесяца пути. Бездорожье, разливы рек, метели и леденящий душу ужас передсибирскими каторжниками — убийцами и ворами.
Первой — на другой жедень вслед за каторжником-мужем — в путь отправилась Екатерина ИвановнаТрубецкая.
Глава – II.Оценка подвига жен декабристов на примере Екатерины Трубецкой
2.1 Предыстория
Говорят, что полы вособняке графа Лаваля были выстланы мрамором, по которому выступал император Нерон.Только один этот штрих дает возможность представить, сколь богат был домЛавалей, как чтились в нем знатность, состоятельность, древность рода. Вотпочему, отдавая дочь свою, юную графиню Екатерину в руки князя Трубецкого, графсчитал партию эту весьма достойной
«Её отец, — пишетдекабрист Оболенский, — со времени французской революции поселился у нас,женившись на Александре Георгиевне Козицкой, получил вместе с её рукою богатоенаследие, которое придавало ему тот блеск, в котором роскошь служит толькоукрашением и необходимою принадлежностью высокого образования и изящного вкуса.Воспитанная среди роскоши, Катерина Ивановна с малолетства видела себяпредметом внимания и попечения как отца, который нежно любил её, так и матери,и прочих родных. Кажется, в 1820 году она находилась в Париже с матерью, когдакнязь Сергей Петрович Трубецкой приехал туда же, провожая больную своюдвоюродную сестру княжну Куракину; познакомившись с графиней Лаваль, онскоро… предложил ей руку и сердце, и таким образом устроилась их судьба,которая впоследствии так резко очертила высокий характер Катерины Ивановны исреди всех превратностей судьбы устроила ихсемейное счастие на таких прочных основаниях, которых ничто не могло поколебатьвпоследствии»
Трубецкому было околотридцати. Он уже был заслуженным героем, участником бородинской битвы,заграничных походов войска российского 1813-1815 годов, носил чин полковника,служил штаб офицером 4-го ^пехотного корпуса. Его род восходил в глубиныистории, он был богат, приметен, образован. Единственного не знал граф Лаваль:его зять состоит в тайном обществе, и не просто состоит — он управляет деламиСеверного общества, он готовится свергнуть царя, ему намечено быть диктаторомвосстания.
А пока — сверкающаяогнями свадьба, упоительный медовый месяц, любимая и любящая жена, балы,путешествия, армейская служба.[9]
А пока — тайные встречис друзьями, проспекты будущего России, которая сбросит коросту крепостничества,разорвет цепи рабства и обратится республикой...». Товарищ, верь: взойдет она,звезда пленительного счастья, Россия воспрянет ото сна...». Воспрянет!
И вдруг… 14 декабря1825 года. Сенатская площадь. День гордости. День неудачи. Замешательство вЗимнем дворце, растерянный Николай — I. Но замешательство и в рядах восставших.Отчаянная храбрость одних и нерешительность других, оторванность от народа,ради которого они вышли на площадь, предательство Шервуда, Майбороды, Витта,Бошняка, Я. Ростовцева, успевших предупредить правительство о заговоре,неожиданная смерть Александра -I, поставившая членов тайного общества переднеобходимостью немедленного выступления...
Было мгновение, когдапобеда могла оказаться на стороне восставших, но декабристам не удалосьвоспользоваться своим преимуществом повернуть готовые восстать полки противцаря, с которым не пожелали иметь дело даже измайловцы. «Новый император, — вспоминает Михаил Бестужев, — будучи шефом этого полка, на троекратноеприветствие: «Здорово, ребята!» — не получил даже казенного ответа и удалился всмущении. И этот полк оставили стоять до вечера против нас».
Отсрочка была на рукуимператору, и тогда грянули пушки, решившие исход дела.
«Картечь догонялалучше, нежели лошади, и составленный нами взвод рассеялся. Мертвые тела солдати народа валялись на каждом шагу; солдаты забегали в дома, стучались в ворота,старались спрятаться между выступами цоколей, но картечь прыгала от стены встены и не щадила не одного закаулка» — так описал финал восстания моряк ихудожник Николай Александрович Бестужев, пытавшийся вместе с братьями соединитьвосставших, повести их на приступ.
Как известно, СергейПетрович Трубецкой участия в восстании не принимал. Человек, намеченный в его диктаторы,не был на Сенатской площади. Но он был осужден, как один из руководителей«возмущения» сперва на смертную казнь, потом замененную двадцатилетнейкаторгой, а «после оной» — на вечное поселение в Сибири.[10]
Надо представить себеЕкатерину Ивановну Трубецкую, нежную, тонкого душевного склада женщину, чтобыпонять, какое смятение поднялось в ее душе. «Екатерина Ивановна Трубецкая,пишет декабрист Оболенский, — не была хороша лицом, но тем не менее моглавсякого обворожить своим добрым характером, приятным голосом и умною, плавноюречью. Она была образованна, начитанна и приобрела много научных сведений вовремя своего пребывания за границей. Немалое влияние в образовательномотношении оказало на нее знакомство с представителями европейской дипломатии,которые бывали в доме ее отца, графа Лаваля. Граф жил в прекрасном доме наАнглийской набережной, устраивал пышные пиры для членов царской фамилии, а посредам в его салон собирался дипломатический корпус и весь петербургскийбомонд.»[11]
Поэтому в тот миг,когда Екатерина Ивановна решилась следовать за мужем в Сибирь, она вынужденабыла преодолеть не только силу семейной привязанности, сопротивление любящихродителей, уговаривавших ее остаться, не совершать безумия. Она не толькотеряла весь этот пышный свет, с его балами и роскошью, с его заграничнымивояжами и поездками на кавказские «воды», — ее отъезд был вызовом всем этим«членам царской фамилии, дипломатическому корпусу и петербургскому бомонду». Еерешение следовать в Сибирь разделило, раскололо это блестящее общество насочувствующих ей откровенно, на благославляющих ее тайно, на тайно завидующихей, открыто ненавидящих.
2.2 Дорога в Иркутск
Хорошо осведомленнаячерез чиновников, подчиненных её отца, обо всем, что делается за стенами тюрьмынад Невой, она установила дату отправления в Сибирь ее мужа и уехала буквальнона следующий день после того, как закованного в кандалы князя увезли изПетропавловской крепости, уехала первой из жен декабристов, ещё не зная точно:сможет ли кто-нибудь из них последовать её примеру?
24 июля 1826 годазакрылся за ней последний полосатый шлагбаум петербургской заставы, упалапестрая полоска, точно отрезала всю её предыдущую жизнь.
Её сопровождал в дорогесекретарь отца господин Воше. С удивлением он смотрел на одержимую молодуюженщину, которая так торопилась, что едва прикасалась к пище, едва смыкала накоротких стоянках глаза. Когда в верстах ста от Красноярска сломалась еёкарета, она села в перекладную телегу, отправилась в Красноярск и оттудаприслала тарантас за своим спутником, который не мог перенести тяжелого путешествияна телеге по тряской сибирской дороги. Он видывал всякое, добросовестныйчиновник, но такое всепоглощающее желание — скорей, скорей, скорей! — изумлялодаже его.
И все же они опоздали:декабристов в Иркутске не было — их уже разослали на близлежащие заводы.[12]
Князь Евгений ПетровичОболенский, «Записки» которого цитировались выше, был в числе первых восьмидекабристов, привезенных в столицу восточной Сибири. На первых порах ему былоназначено местом пребывания Усолье на Ангаре — соляной завод, расположенный в60 верстах от Иркутска. Вспоминая о первых днях в Сибири, Оболенский пишет, что«… вопреки всем полицейским мерам, скоро… дошла весть, что княгиня Трубецкаяприехала в Иркутск: нельзя было сомневаться в верности известия, потому чтоникто не знал в Усолье о существовании княгини, и потому выдумать известие о еёприбытии было невозможно;… мысль об открытии сношений с княгиней Трубецкойменя не покидала: я был уверен, что она даст мне какое-нибудь известие остарике отце, — но как исполнить намерение при бдительном надзоре полиции — было весьма затруднительно».
Связь помог установитьодин из местных жителей.
«Он верно исполнилпоручение — и через два дня принес письмо от княгини Трубецкой, котораяуведомляла о своем прибытии, доставила успокоительные известия о родных иобещала вторичное письмо… Письмо вскоре было получено, и мы нашли в немпятьсот рублей, коими княгиня делилась снами. Тогда же предложила она намнаписать к родным, с обещанием доставить наше письмо… Случай благоприятныйбыл драгоценен для нас, и мы им воспользовались, сердечно благодаря КатеринуИвановну за её дружеское внимание».[13]
В начале декабря былополучено распоряжение препроводить декабристов ещё дальше — в Нерчинскиерудники, и, когда их собрали в Иркутске перед отправкой за Байкал, ЕкатеринаИвановна увидела наконец мужа.
Вот как описывает ихсвидание тот же Оболенский:
«Нас угостили чаем,завтраком, а между тем тройки для дальнейшего нашего отправления были ужеготовы. В это время, смотря в окно вижу неизвестную мне даму, которая, въехавво двор, соскочила с дорожек и что-то расспрашивает у окружающих её казаков. Язнал от Сергея Петровича, что Катерина Ивановна в Иркутске, и догадывался, чтонеизвестная мне дама спрашивает о нем. Поспешно сбежав с лестницы, я подбежал кней: это была княжна Шаховская, приехавшая с сестрой, женой АлександраНиколаевича Муравьева, посланного на жительство в город Верхне-Удинск. Первыйвопрос её был: «Здесь ли Сергей Петрович?» На ответ утвердительный она мнесказала: «Катерина Ивановна едет вслед за мною: непременно хочет видеть мужаперед отъездом, скажите это ему». Но начальство не хотело допускать этогосвидания и торопило нас к отъезду; мы медлили сколько могли, но, наконец,принуждены были сесть в назначенные нам повозки. Лошади тронулись; в это времявижу Катерину Ивановну, которая приехала на извозчике и успела соскочить изакричать мужу; в мгновение ока Сергей Петрович соскочил с повозки и был вобъятиях жены; долго продолжалось это нежное объятие, слезы текли из глазобоих. Полицмейстер суетился около них, прося их расстаться друг с другомнапрасны были его просьбы. Его слова касались их слуха, но смысл их для них былнепонятен. Наконец, однако ж, последнее «прости» было сказано, и вновь тройкиумчали нас с удвоенною быстротою».[14]
Иркутский гражданскийгубернатор Цейдлер в сообщении генерал-губернатору Восточной Сибири Лавинскому:
«Жене Трубецкого,оставленной в Иркутске, на настоятельную просьбу её о дозволении следовать замужем на другом транспорте мною отказано, представя, что транспорт идет спартией преступников и что оба делают последний вояж, причем убедил её остатьсядо зимы в Иркутске, в которое время не оставлю всевозможно убедить её оставитьнамерение следовать за мужем»[15]
2.3 Предписание НиколаяI
Николай I, разрешивженам декабристов ехать в Сибирь вслед за мужьями, вскоре понял, что поступилвопреки собственному мстительному замыслу — сделать так, чтобы Россия забыласвоих мучеников, чтобы время и отдаленность их тюрьмы, отсутствие информации обих жизни стерли их имена из памяти народной. Женщины разрушили этот замысел, аточнее — умысел.
«Его величество, — пишет Мария Николаевна Волконская, — не одобрял следования молодых жен замужьями: этим возбуждалось слишком много участия к бедным сосланным. Так какпоследним было запрещено писать родственникам, то надеялись, что этих несчастныхскоро забудут в России, между тем как нам, женам, невозможно было запретитьписать и тем самым поддерживать родственные отношения».
Закона, запрещающегожене быть со своим мужем, даже и осужденным как уголовный преступник, в те порыне было. Более того, в законе говорилось:
«Статья 222» Женщины,идущие по собственной воле, во все время следования не должны быть отделены отмужей и не подлежать строгости надзора».[16]
Однако Трубецкую отмужа отделили.
Иркутский губернаторЦейдлер получил от генерал-губернатора Восточной Сибири, тайного советникаЛавинского, который в те дни находился в Петербурге, предписание, одобренноесамим государем:
«Из числа преступников,Верховным уголовным судом к ссылке в каторжную работу осужденных, отправленынекоторые в Нерчинские горные заводы.
За сими преступникамимогли последовать их жены, не знающие ни местных обстоятельств, ни существующихо ссыльнокаторжных постановлений и не предвидящие, какой, по принятым в Сибириправилам, подвергнут они себя участи, соединясь с мужьями в теперешнем ихсостоянии.
Местное начальствонеукоснительно обязано вразумить их со всею тщательностью, с какимпожертвованием сопрягается такое их преднамерение, и стараться сколько возможноот оного предотвратить...
… Сообразив сие и,зная, что жены осужденных не иначе могут следовать в Нерчинск, как черезИркутск, я возлагаю особенное попечение Вашего превосходительства употребитьвсе возможные внушения и убеждения к оставлению их в сем городе и к обратномуотъезду в Россию».
Далее в предписанииследуют пункты, те самые, которыми пытал Иван Богданович Цейдлер княгинюТрубецкую, а за ней и Волконскую, и Муравьеву, и всех других.
2.4 Иркутск
… Из давней тьмывыступает вечер 14 января 1827 года. Роковое четырнадцатое число. Месяц назадмысленно отметила она годовщину возмущения на Сенатской площади, возмущения,так преломившего судьбы близких ей людей, и Сергея судьбу, и её… Четвертыймесяц уже живет она в чиновничьем этом городе, столице восточносибирской,которая могла бы показаться даже милой и приветливой при другихобстоятельствах, но не сейчас… Сейчас круг за кругом, точно спирали Данковаада идет нравственная пытка. Сперва её предупредили, что «… жены сихпреступников, сосланных в каторжные работы, следуя за своими мужьями ипродолжая супружескую связь, естественно сделаются причастными к их судьбе ипотеряют, прежнее звание, то есть будут уже признаны не иначе, как женыссыльнокаторжных, дети которых, прижитые в Сибири, поступят в казенныепоселяне...».[17] Воткак! Одним пунктом официального предписания убиты и матери и дети!
«Ах, милостивыйгосударь, Иван Богданович Цейдлер! Вам, ли несущему власть губернатора в краюкаторги, не знать русских женщин. Я и не рассчитывала на другую судьбу. Хотя,по чести сказать, это жестоко. Это омерзительно и жестоко: император, которыймстит женщинам и детям...»[18]
Странно, но когда ейзачитывали «отречения», она слышала как бы два голоса говорящихпротивоестественным жутким дуэтом. Да, это был голос Цейдлера, но словно бы говорилне он, а тот, другой, из Петербурга, из Зимнего дворца… Какое лицемерие, какоеиезуитство: разрешить всемилостиво отправится в Сибирь, обнадежить, датьповерить в благородство и вдруг после тысяч таежных верст задержать, ставитьусловия одно страшнее другого, условия, о которых можно было сказать еще там, вначале пути...
И вот он, этот вечер 14января.
Земля притихла. Идетмедленный снег. Угомонилась наконец, и стала Ангара. Ещё неделю назад — и этозимой! — она поднялась на три с половиной аршина, вышла из берегов, затопилаулицы Иркутска и все дымилась, все туманилась, застывая.
Княгиня пишет письмо.Тень от гусиного пера странно ломается на стыке стены с потолком. Вместе соснегом пришло нежданное успокоение, какого не знала она с того дня, как арестоваликнязя Сергея Петровича. Может быть, это не спокойствие, а предчувствие?...
«Милостивый государьИван Богданович!
Уже известно Вашемупревосходительству желание мое разделить участь Несчастного моего мужа, но,заметив, что Ваше превосходительство все старания употребляли на то, чтобыотвратить меня от такого моего намерения, нужным считаю письменно изложить Вампричины, препятствующие мне согласиться с Вашим мнением.
Со времени отправлениямужа моего в Нерчинские рудники я прожила здесь три месяца в ожидании покрытияморя. Чувство любви к Другу...»
Она написала слово это- «Другу» — с приписной буквы, подчеркнув этим и бесконечное уважение к мужу, иверу в праведность его дела, и надежду на встречу с ним. В ней и в самом делеподнималось и росло ощущение, что вот сейчас, в тесной неуютной комнатке, приоплывшей свече, заканчиваются все её мучения.
«… Чувство любви кДругу заставила меня с величайшим нетерпением желать соединиться с ним; но совсем тем я старалась хладнокровно рассмотреть свое положение и рассуждала самас собою о том, что мне предстояло выбирать. Оставляя мужа, с которым я пять летбыла счастлива, возвратиться в Россию и жить там во всяком внешнемудовольствии, но с убитой душой, или из любви к нему, отказавшись от всех благмира с чистой и спокойной совестью, добровольно предать себя унижению, бедностии всем неисчислимым трудностям горестного его положения в надежде, что,разделяя все его страдания, могу иногда с любовью своею хоть мало скорбь егооблегчить? Строго испытав себя и удостоверившись, что силы мои душевные ителесные никак бы не позволили мне избрать первое, а ко второму сердце сильновлечет меня...»
Ровный, покойный светсвечи затрепетал вдруг, огонек заметался, забегал, словно рыжим мотыльком решилслететь с черной ниточки фитиля… Снег уже улегся было, но пришел ветер,закрутил белые спирали. Они ввинчивались в воздух — все выше, выше… Свечаоплывала, из комнаты уходило тепло, стало зябко. Трубецкая накинула на плечишаль, сняла нагар — огонек загустел. Она подумала, что все это очень похоже наеё жизнь.
Разве не свеча жизньчеловеческая? Чистая, стройная, она ждет часа своего, с трудом загорается…потом пылает, трепещет, становится короче… Уже нет стройности, но есть другаякрасота — пышность украшений, заставший узор капель и струек… Потом всеопадет, растает, и останется черный, неприютный уголек, тихий и покойный, какмогильный камень.
Она отогнала грустныеразмышления и, чтобы вернуть твердость и мыслям и руке, стала вспоминать другиесвечи — они тоже трепетали, и пламя на них металось, когда священник, венчая ихс князем Сергеем Петровичем, напутствовал их святой молитвой...
Что-то в этомвоспоминании оставило её, что-то очень важное. Воспоминания отступили, мысльпрояснилась… Довод! Вот он, довод, точный довод, против которого не найдутвозражений, уловок ни господин генерал Цейдлер, ни тот, чьими незримыми устамиглаголет губернатор иркутский. Вот оно:
«Вот оно:
«Но если б чувства моик мужу не были таковы, есть причины еще важнее, которые принудили бы менярешиться на сие. Церковь наша почитает брак таинством, и союз брачный ничто несильно разорвать. Жена должна делить участь своего мужа всегда и в счастии и внесчастии, и никакое обстоятельство не может служить ей поводом к неисполнениюсвященнейшей для неё обязанности. Страданье приучает думать о смерти: часто иживо представляется глазам моим тот час, когда, освободясь от здешней жизни,предстану пред великим судьею мира и должна буду отвечать ему в делах своих,когда увижу, каким венцом спаситель воздаст за претерпленное на земле, именноего ради, и вместе весь ужас положения несчастных душ, променявших царствиенебесное на проходящий блеск и суетные радости земного мира. Размышления сииприводят меня в еще большее желание исполнить свое намерение, ибо, вспомнив,что лишение законами всего, чем свет дорожит, есть великое наказание, весьматрудное переносить, но в то же время мысль о вечных благах будущей жизни делаетдобровольное от всего того отрицанье жертвою сердцу приятною и легкою».
Теперь осталось завершитьписьмо: несколько любезных слов, уверенность в благородстве, надежда наисполнение просьбы, et cetera, et cetera...
« Объяснив Вашемупревосходительству причины, побуждающие меня пребывать непреклонно в своемнамерении, остается мне только просить Ваше превосходительство о скорейшемнаправлении меня, исполнив вам предписанное. Надежда скоро быть вместе с мужемзаставляет меня питать живейшую благодарность к государю императору,облегчившему горе несчастного моего Друга, позволив ему иметь отраду в жене...»
Так!
« За сим поблагодаривВаше превосходительство за доброе расположенье, Вами мне оказанное в бытностьмою в Иркутске, и даже за старанья, Вами прилагаемые к удержанию меня отисполнения желания моего...»
Так!
«… от исполненияжелания моего, ибо чувствую, что сие происходило из участия ко мне, прошу, Вашепревосходительство, принять уверенья в искренней и совершенной моей к Вампреданности, и остаюсь готовая к услугам Вашим
Княгиня Катерина
Трубецкая»
Через две недели, 29января 1827 года, генерал-губернатор Восточной Сибири Лавинский получилдонесение от иркутского губернатора Цейдлера:
«Секретно
Я имел честь донестиВашему Высокопревосходительству, что жена государственного преступникаТрубецкого находится в Иркутске и по получении извещения, что преступники черезБайкал переправлены, я ей, согласно Вашему предназначению, делал внушения иубеждения не отваживаться на такое трудное состояние, но она… в начале сегомесяца прислала письмо ко мне, которое при сем в оригинале честь имею представить.По получении письма я ей сделал письменный отзыв с прописанием всех техпунктов, которые к женам преступников относятся...
Выдав Трубецкойпрогоны, разрешили выезд её и она отправилась за Байкал сего 20 января сприслугою из вольнонаемного человека и девушки… Гражданский губернатор ИванЦейдлер».
Лед на Байкале крепок ипрозрачен. Нежно-голубые хрустальные глыбины светятся изнутри. Они громоздятсяу берега, точно последняя грань между тем, что покидает она, и тем, к чемуспешит. Какая холодная грань! Какая чистая грань!
Голос царя: Жены сихпреступников… потеряют прежнее звание… дети, прижитые в Сибири, поступят вказенные заводские крестьяне...
Трубецкая: Согласна!
Голос царя: Ни денежныхсумм, ни вещей многоценных взять им с собой… дозволено быть не может...
Трубецкая: Согласна!
Голос царя: Ежели люди,преступники, уголовные, коих за Байкалом множество, жуткие люди, погрязшие впороках, надругаются над вами или же — не дай бог! — убьют, власти за тоответственности не несут...
Трубецкая: Согласна!
Царь умолкает. Онаступает на лед. Лошади закуржавели, копытят снег. Она садится в сани, ямщикзакрывает полог, лошади делают первые неловкие шаги. Ничего, они ещёразойдутся… Ещё разойдутся...[19]
2.5Нерчинск
… И вот онав Большом Нерчинском заводе — тогдашнем центре каторжного Забайкалья. Здесьдогнала её Мария Николаевна Волконская. «Свидание было для нас большойрадостью, — вспоминает она, — я была счастлива иметь подругу, с которой могладелиться мыслями; мы друг друга поддерживали… Я узнала, что мой муж находитсяв 12 верстах, в Благодатском руднике. Каташа, выдав вторую подписку,отправилась вперед, чтобы известить Сергея о моем приезде...»[20], и далееМария Николаевна рассказывает об этой «второй подписке», о новом унижении, которому их подвергли уже здесь, в Нерчинске». По выполнении различныхнесносных формальностей, Бурнашев, начальник рудников, дал мне подписатьбумагу, по которой я соглашалась видеться с мужем только два раза в неделю вприсутствии офицера и унтер-офицера, никогда не и приносить ему ни вина, нипива, никогда не выходить из деревни без разрешения заведующего тюрьмой — и ещёкакие-то другие условия. И это после того, как я покинула своих родителей,своего ребенка, свою родину, после того, как проехала 6 тысяч верст и далаподписку, по которой отказывалась от всего и даже от защиты закона, — мнезаявляют, что я и на защиту своего мужа не могу более рассчитывать. Итак,государственные преступники должны подчиняться всем строгостям закона, какпростые каторжники, но не имеют права на семейную жизнь, даруемую величайшимпреступникам и злодеям. Я видела, как последние возвращались к себе поокончании работ, занимались собственными делами, выходили из тюрьмы; лишь послевторичного преступления на них надевали кандалы и заключали в тюрьму, тогда какнаши мужья были заключены и в кандалах со дня приезда»[21].
2.6 Благодатный рудник
Рудник Благодатный.Коротенькая улица вросших в землю бревенчатых домов, каменистая почва, местамиприкрытая травой, голые, выстриженные сопки — лес сведен на пятьдесят верствокруг, дабы не служил укрытием каторжникам, ежели вздумают бежать. Над всемэтим убогим, нагим пейзажем высится усеченная пирамида горы Благодатки, изъеденнаяснаружи, выгрызенная внутри, в темных норах добывают здесь заключенные свинец спримесью драгоценного серебра.
Трубецкая и Волконскаясняли малюсенькую избушку — два подслеповатых окна в улицу. С холодными — по-сибирски — сенями. Крытую дранью. Ляжешь головой к стене — ноги упираются вдвери. Проснешься утром зимним — волосы примерзли к бревнам — между венцамиледяные щели.
Каторжная тюрьма.Разделенная на две неравные половины, она прятала в темной утробе своей повечерам убийц, грабителей, разбойников — им была отдана половина побольше,государственным преступникам была отведена половина потеснее, но и этого быломало: внутри помещение «князей», как их называли сибиряки, дощатымиперегородками поделили на малые каморки без света. В одной из них помещены былиТрубецкой, Волконский, и Оболенский, и, чтобы этот третий имел место для сна,приколотили для него нары вторым этажом — над Турецким.
Старожил Сибири П. И.Першин приводит рассказ достоверного свидетеля, горного инженера Фитингофа,служившего в те поры на руднике Благодатном:
«В то время горнымначальником был Бурнашев, человек строгий до грубости и боязливый до трусости.Такие ссыльные его очень беспокоили, и он не знал, как с ними быть и какпоступать. Если им дать послабление, не использовать буквально инструкцию,гласившую употреблять их на тяжелую рудничную работу, то он может жестокопоплатиться своей карьерой. Как быть? Надо выполнить инструкцию — значит ихотправить прямо в подземелье, в рудники, ручным способом, киркою и молотом,добывать руду при свете мерцающих свечных сальных огарков. Бурнашев так ипоступил. Каждый день, не ленясь, спускался он в рудники и осведомлялся опроизводительности работ «каторжников».
— Черт знает, чтоделать с этими сиятельными каторжниками, — горевал Бурнашев. — С одной стороны,гласит инструкция, держать из без всяких послаблений, в строгости, занимать врудниках тяжелыми работами, а с другой — заботиться об их здоровье. Как тутбыть? — несколько раз повторил Бурнашев. — Если б не этот последний пункт, то ябы их скоро вывел в расход».
Камеры были тесны, наработу водили в кандалах, пища была более чем скудной, приготовлена ужасно.Тюрьма кишела клопами, казалось, из них состояли и стены, и нары, и потолки;зуд в теле был постоянным и невыносимым. Невольники добывали скипидар,смазывали им тело, но это помогало лишь на короткий срок, от скипидара облезалакожа, а клопы с новой силой набрасывались на несчастного. Волконская иТрубецкая, возвращаясь из тюрьмы после короткого свидания с мужьями, должныбыли немедленно вытряхивать платье.[22]Можнопредставить, каким событием, каким счастьем бы для заключенных приезд двухотважных женщин. Княгини объединили всех восьмерых узников в товарищескуюсемью, проявляя ко всем внимание и заботу. Во всем отказывая себе, они покупалиткани в Нерчинске и шили, как могли, одежду заключенным, ибо в руднике, втесном и темном забое, трудно было сохранить её, не порвать. Они организовалиобеды для декабристов, во всем отказывая себе.
«У Каташи, — пишетВолконская,- не осталось больше ничего. Мы ограничили свою пищу: суп и каша — вот наш обыденный стол; ужин отменялся, Каташа, привыкшая к изысканной кухне отца,ела кусок черного хлеба и запивала его квасом. За таким ужином застал её одиниз сторожей тюрьмы и передал об этом её мужу. Мы имели обыкновение посылатьобед нашим; надо было чинить их белье. Как сейчас вижу перед собой Каташу споваренной книгой в руках, готовящую для них кушанья и подливы. Как только ониузнали о нашем стесненном положении, они отказались от нашего обеда; тюремныесолдаты, все добрые люди, стали на них готовить. Это было весьма кстати».
Но главным для узниковбыло все же не столько облегчение их физических мук, сколько облегчение мукнравственных. С приездом героических женщин разлетелась задуманная Николаем Iотторженность декабристов от мира. Женщины стали прилежными секретарями длявсех восьмерых. Декабристам была запрещена личная переписка, Трубецкая иВолконская сообщали их родным о жизни на руднике, о каждом из заключенных,пересказывали их просьбы и приветы своими словами, якобы от своего лица. Аписьма эти, долетев сквозь руки Нерчинского, иркутского, тобольского,петербургского начальства, коему предписано было письма сии вскрывать ипрочитывать, до России, попав наконец в руки адресатов, распространялись,переписывались для друзей дома и родственников, рассылались в копиях, а сталобыть, будили память и сочувствие, ободряли других жен декабристов, собиравшихсяв далекий путь.
«Прибытие этих двухвысоких женщин, — пишет Оболенский, — русских по сердцу, высоких по характеру,благодетельно подействовало на нас всех; с их прибытием у нас составиласьсемья. Общие чувства обратились к ним, и их первою заботою были мы же: своимируками шили они нам то, что казалось необходимым для каждого из нас; остальноепокупалось ими в лавках; одним словом, то, что угадывает по инстинкту любви,этого источника всего высокого, было ими угадано и исполнено; с их прибытием исвязь наша с родными и близкими сердцу получила то начало, которое потом уже непрекращалось, по их родственной почтительности доставлять родным те известия,которые могли их утешить при совершенной неизвестности о нашей участи. Но какисчислять все то, чем мы им обязаны в продолжении стольких лет, которые имибыли посвящены попечению о своих мужьях, — а вместе с ними и об нас? Как невспомнить и импровизированные блюда, которые приносились нам в нашу казармуБлагодатского рудника — плоды трудов княгинь Трубецкой и Волконской, в которыхих теоретическое знание кухонного искусства было подчинено совершенномуневедению применения теории к практике. Но мы были в восторге, и нам всеказалось таким вкусным, что едва ли хлеб, недопеченный княгиней Трубецкой, непоказался бы нам вкуснее лучшего произведения первого петербургскогобулочника».
Трубецкая виделась смужем два раза в неделю — в тюрьме, в присутствии офицера и унтер-офицера онине могли передать друг-другу и тысячной доли того, что чувствовали. В остальныедни княгиня брала скамеечку, поднималась на склон сопки, откуда был видентюремный двор, — так ей удавалось порой хоть издали посмотреть на СергеяПетровича.
«Заключенных всегдаокружали солдаты, так что жены могли их видеть только издали, — пишет женадекабриста Полина Анненкова. — Князь Трубецкой срывал цветы на пути своем,делал букет и оставлял его на земле, анесчастная жена подходила поднять букет только тогда, когда солдаты не моглиэтого видеть.
… Таким образом, онипровели почти год в Нерчинске, а потом были переведены в Читу. Конечно, вписьмах своих к родным они не могли умолчать ни о Бурнашеве, не о тех лишениях,каким подвергались, и, вероятно, неистовства Бурнашева были поняты не так, какон ожидал, потому что он потерял свое место...»
Действительно, управительства возникла идея собрать декабристов-каторжан в одно место, чтобыуменьшить их революционизирующее влияние на местное население и накаторжников-уголовников. Таким местом была выбрана стоящая на высоком берегуреки Ингоды деревушка Чита. 11 сентября 1827 года, опередив на два дня мужейсвоих, Трубецкая и Волконская въехали в Читу.
2.7 Чита
Была когда-то в Читеулица с непривычным названием — Дамская. Теперь название сменили. Между тем этаулица, основанная женами декабристов, дала серьезный экономический толчокдеревушке в восемнадцать домов. Эта улица стала своеобразным духовным центромСибири — сюда приходили письма и книги из России, отсюда исходила всяинформация о жизни декабристов в Сибири — теперь уже не восьми человек, а отовсех, собранных по крышу читинского острога, писали жены декабристов друзьям иблизким. Александра Муравьева, Полина Анненкова, Елизавета Нарышкина,Александра Ентальцева, чуть позже — Наталья Фонвизина, Александра Давыдова… Нотак как среди заключенных более всего знакомых было у Трубецкой и Волконской,на их долю выпала самая большая работа — иногда они отсылали по десятку писем вдень.
Ежедневно они ходили кзабору острога, сквозь щели в плохо пригнанных бревнах можно было перекинутьсясловцом, подбодрить, передать весточку из Петербурга или Москвы. ЕкатеринаИвановна устраивала, как шутили женщины, «целые приемы»: она сидела наскамеечке, принесенной из дому, ибо, будучи полноватой, уставала подолгустоять, и поочередно беседовала с узниками. Солдаты пытались помешать таким«незаконным» свиданиям, какой-то ретивый служака в административном рвенииударил даже Трубецкую кулаком. Это вызывало столь решительное негодование дам,что комендант Станислав Романович Лепарский вынужден был принять меры кподчиненном}, извиниться перед княгиней. Потом привыкли к этим «посиделкам», асо временем, стараниями Лепарского, семейных начали ненадолго отпускать кженам, хотя и под присмотром офицеров.[23]
В то же самое время,после того, как был раскрыт заговор в Зарентуйском руднике, дальнейшеепребывание декабристов в читинском остроге стало небезопасным. Поэтому средизабайкальских гор, в Петровском заводе, строили взамен временноприспособленного читинского новый острог. Бурнашев начал было строительство вАкатуе — на этом руднике располагалась самая беспощадная, безвозвратная тюрьмаЗабайкалья, но генерал Лепарский нашел климат Акатуя убийственным для узников иперенес новое место пребывания декабристов. К несчастью, долина, показавшаясяему нарядной солнечной, была выбрана с горы — сочная привлекательнейшая зеленьоказалась болотом.
Три года в Чите. Тригода в замкнутом круге общения, в непрестанных переживаниях за судьбу мужей, ихтоварищей, которые так теперь не походили на тех блестящих молодых людейвысшего света, какими встречала она их ещё совсем недавно на приемах у своегоотца. Они обросли бородами, были одеты странно, чаще всего в одеждусобственного покроя и производства, сшитую из случайной ткани или выцветшиходеял. Полина Аненнкова описывает встречи Трубецкой с Иваном АлександровичемАнненковым, которого она увидела первым, въезжая в Читу:
«… Он в это время мелулицу и складывал сор в телегу. На нем был старенький тулуп, подвязанныйверевкою, и он весь оброс бородой. Княгиня Трубецкая не узнала его и оченьудивилась, когда ей муж сказал, что это тот самый Анненков, блестящий молодойчеловек, с которым она танцевала на балах её матери, графини Лаваль».[24]
2.8 Петровка
Вечер. ЕкатеринаИвановна сидит за дощатым, чисто выскобленным и вымытым столом, напротив неё — Волконская. Обе пишут. Послание Трубецкой не к родным, не к друзьям. Она вкоторый раз обращается к человеку казенному, к шефу жандармов Бенкендорфуу. Очем она его просит на этот раз?..
Неяркая свеча мигает — мошка мельтешит над языком пламени. Летний ветер, теплый, но отрывистый,взбивает пыль, бросает её пригоршнями в окно.
За тонкой переборкойпостанывает во сне их третья подруга — Александра Ентальцева — ейнездоровиться.
Трубецкая пишет:
«… Позвольте мнеприсоединиться к просьбе других жен государственных преступников и выразитьжелание жить вместе с мужем в тюрьме».
И думает про себя:«Боже, до чего же ты дошла, Россия Николая, ежели женщина должна воевать заправо жить в тюрьме!».
Разрешение былополучено незадолго до перехода на новое местожительство в Петровский завод, иликак его называли кратко — Петровка...
«Эта жизнь, — писалаЕкатерина Ивановна матери уже из Петровского завода, — которую нам приходилосьвыносить столько времени, нам всем слишком дорого стоила, чтобы мы вновьрешились подвергнуться ей; это было свыше наших сил. Поэтому мы все находимся востроге вот уже четыре дня. Нам не разрешили взять с собой детей, но если быдаже позволили, то все равно это было бы невыполнимо из-за местных условийстрогих тюремных правил.… Если позволите, я опишу вам наше тюремноепомещение. Я живу в очень маленькой комнатке с одним окном, на высоте сажени отпола, выходит в коридор, освещенный так же маленькими окнами. Темь в моейкомнате такая, что мы в полдень не видим без свечей. В стенах так много щелей,отовсюду дует ветер, и сырость так велика, что пронизывает до костей».
«Так начался в Петровкедлинный ряд годов безо всякой перемены в нашей участи», — пишет Волконская.
Был в Иркутске купец пофамилии Белаголовый. Человек деловой, самостоятельный в размышлениях о жизни,много ездящий в целях коммерции, он, вопреки установившемуся некоему отчуждениюгорожан от декабристов, вышедших на поселение, отдал двух сыновей своих наобучение изгнанникам — купец понимал: высокая культура, обширные знания,которыми владеют декабристы, не только помогут в образовании детей, но разовьютиз души, разбудят их чувства, привьют благородство. И умный купец не ошибся.Его сыновья выросли достойными людьми, а один из них — Николай АндреевичБелоголовый — стал замечательным врачом-гуманистом, был другом и биографомвеликого Боткина, доктором, человеком, оставившим приметный след в русскойкультуре. Ему мы обязаны книгой воспоминаний, в ней немало страниц посвященоего первым учителям. Между прочим, ему принадлежат замечательные слова о женахдекабристов:
«Нельзя не сожалеть,что такие высокие и цельные по своей нравственной силе типы русских женщин,какими были жены декабристов, ни нашли до сих пор ни должной оценки, ни своегоПлутарха, потому что если революционная деятельность декабристов-мужей поусловиям времени, не допускает нас относиться к ним с совершенным объективизмоми историческим беспристрастием, то ничто не мешает признать в их женах такиеклассические образцы самоотверженной любви, самопожертвования и необычайнойэнергии, какими вправе гордится страна, вырастившая их, образцы которых безвсякого зазора и независимо политической тенденциозности могли бы служить вженской педагогии во многих отношениях примерами для будущих поколений. Как непочувствовать благоговейного изумления и не приклониться перед этимимолоденькими и слабенькими женщинами, когда они, выросшие в холе и в атмосферестоличного большого света, покинули, часто наперекор советам своих отцов иматерей, весь окружающий их блеск и богатство, порвали со всем своим прошлым, сродными и дружескими связями и бросились, как в пропасть, в далекую Сибирь, стем, чтобы разыскать своих несчастных мужей в каторжных рудниках и разделить сними их участь, полную лишений и бесправия ссыльнокаторжных, похоронив всибирских тундрах свою молодость и красоту! Чтобы ещё более оценить величинуподвига Трубецкой… надо помнить, что все это происходило в 20-х годах, когдаСибирь представлялась издали каким-то мрачным, ледяным адом, откуда, как с тогосвета, возврат был невозможен и где царствовал произвол...»[25]
2.9 Перемены
В 1839 году закончилсясрок каторги декабристам, осужденным по первому разряду. Но испытания их наэтом не разрешились. Царь не выпускал их из Сибири. Их разметали по зауральскойземле — в Якутию и на Енисей, в Бурятию, в Тобольск, Туринск, Ялуторовск...
Семья Трубецкихпоселилась в Оёке — небольшом селе близ Иркутска. Вместе с ними и в соседнихселах вокруг стольного града Восточной Сибири жили Волконские, Юшневские,братья Борисовы, братья Поджио, Никита Муравьева и многие другие.
«Двумя главнымицентрами, — пишет Белоголовый, — около которых группировались иркутскиедекабристы, были семьи Трубецких и Волконских, так как они имели средства житьшире и обе хозяйки — Трубецкая и Волконская своим умом и образованием, аТрубецкая — и своей необыкновенной сердечностью, были как бы созданы, чтобысплотить всех товарищей в одну дружескую колонию; присутствие же детей в обеихсемьях вносило ещё больше оживления и теплоты в отношениях».
И далее:
« В 1845 году Трубецкие… жили ещё в Оёкском селении в большом собственном доме. Семья их тогдасостояла, кроме мужа и жены, из трех дочерей — старшей, уже взрослой барышни,двух меньших прелестных девочек, Лизы — 10 лет и Зины — 8 лет и только чтородившегося сына Ивана. Был у них ещё раньше сын Лев, умерший в Оёке в 9-летнемвозрасте, общий любимец, смерть которого долго составляла неутешное гореродителей, и только появление на свет нового сына отчасти вознаградило их вэтой потере. Сам князь Сергей Петрович был высокий, худощавый человек снекрасивыми чертами лица, длинным носом, большим ртом… держал он себячрезвычайно скромно, был малоразговорчив. О княгине же Екатерине Ивановне…помню только, что она была небольшого роста, с приятными чертами лица ибольшими кроткими глазами, и иного отзыва о ней не слыхал, как вот, что этобыла олицетворенная доброта, окруженная обожанием не только своих товарищей поссылке, но и всего оёкского населения, находившего у неё всегда помощь словом иделом. Князь тоже был добрый человек, а потому мудреного ничего нет, что этосвойство перешло по наследству и к детям, и все они отличались необыкновеннойкротостью. В половине 1845 года произошло открытие девичьего институтаВосточной Сибири в Иркутске, куда Трубецкие в первый же год открытия поместилисвоих двух меньших дочерей, и тогда же переселились на житье в город, вЗнаменское предместье, где купили себе дом».[26]
К этому временипеременился в Иркутске генерал-губернатор. На эту должность назначен былНиколай Николаевич Муравьев, человек более прогрессивный и более либеральный,чем его предшественники (впоследствии он получил приставку к фамилии — Амурский- за деятельность свою по освоению востока). Он счел возможным бывать в домахдекабристов, помогал устроить в обучение детей, благодаря ему семьи Волконскихи Трубецких перебрались в Иркутск. Вскоре две старшие дочери Трубецких вышлизамуж — старшая за кяхтинского градоначальника Ребиндера, который некотороевремя до этого был начальником Петровского завода, вторая — за сына декабристаДавыдова, давнего приятеля Пушкина, а меньшая — помолвлена с чиновникомСвербеевым, служившим при генерал-губернаторе.
Сергей Петрович затеялотстроить дом поближе к центру города. Он сам рисовал чертеж этого деревянногоособняка, похожего на старинные северные дома, с выдававшимися, украшеннымирезным фризом мезонином-лоджией, с анфиладой комнат, с камином...
В новый домпереселились в 1854 году, уже без Екатерины Ивановны.
Её сразила тяжелаяболезнь. Глубокая душевная усталость, простуда, тяготы бесконечных дорог ипереселений, тоска по родине и родителям, смерть детей — вмиг сказалось все,что перенесла эта удивительная женщина, умевшая в самые трудные минуты жизниоставаться внешне спокойной, жизнерадостной.
«Дом Трубецких, — вспоминает Белоголовый, — со смертью княгини стоял как мертвый; старикТрубецкой продолжал горевать о своей потере и почти негде не показывался;дочери его все вышли замуж, сын же находился пока в возрасте подростка».[27]
В 1856 году новый царь- Александр-П — издал манифест. Один из его пунктов имел отношение кдекабристам: через тридцать бесконечных сибирских лет им милостиво разрешалосьвыехать в Россию, разрешалось с ограничениями — все же! — с оговорками, норазрешалось.
«Когда Трубецкойуезжал, — рассказывал старый иркутянин Волков, -провожало его много народу. ВЗнаменском монастыре, где погребены его жена Екатерина Ивановна и дети,Трубецкой остановился, чтобы навсегда проститься с дорогой для него могилой.Лишившись чувств, Трубецкой бы посажен в возок и отбыл навсегда из Сибири,напутствуемый благими пожеланиями провожающих».[28]
После амнистии князьпереселился в Киев, где жила в ту пору старшая дочь, потом немного пожил вОдессе, переехал в Москву… Всюду было ему неуютно, пустота в душе невосполнялась.
22 ноября 18650 года,через шесть лет после смерти жены, он скончался в Москве. Перед смертью Трубецкойписал воспоминания — их выразительные и чистые строки оборвались наполуфразе...
Заключение
Женщины-декабристкимногое сделали в Сибири, Прежде всего они разрушили изоляцию, на которую властиобрекли революционеров. Николай I хотел всех заставить забыть имена осужденных,изжить их из памяти. Но вот приезжает Александра Григорьевна Муравьева и черезтюремную решетку передает И.И. Пущину стихи его лицейского друга АлександраПушкина. Стихотворные строки «во глубине сибирских руд» рассказали декабристамо том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют. Родные, друзья пишутузникам. Им же запрещено отвечать (право на переписку они получали только свыходом на поселение). В этом сказался все тот же расчет правительства наизоляцию декабристов. Этот замысел разрушили женщины, связавшие заключенных свнешним миром. Они писали от своего имени, копируя иногда письма самихдекабристов, получали для них корреспонденцию и посылки, выписывали газеты ижурналы.
Каждой женщинеприходилось писать десять, а то и двадцать писем в неделю. Нагрузка была стольвесомой, что не оставалось времени иногда написать собственным родителям идетям.
Находясь в Сибири,женщины вели непрестанную борьбу с петербургской и сибирской администрацией заоблегчение условий заключения.
Женщины умелиподдержать павших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешитьогорченных. Естественно, что сплачивающая роль женщин увеличилась с появлениемсемейных очагов (с тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме), а затем ипервых «каторжных» детей — воспитанников всей колонии.
Разделяя судьбуреволюционеров, отмечая каждый год вместе с ними «святой день 14 декабря»,женщины приближались к интересам и делам своих мужей (о которых не былиосведомлены в прошлой жизни), становились как бы их соучастниками. «Вообрази,как они мне близки, — писала М. К. Юшневская из Петровского завода, — живем водной тюрьме, терпим одинаковую участь и тешим друг друга воспоминаниями омилых, любезных родных наших».[29]
Прошло много лет, но мыне перестаем восхищаться величием их любви бескорыстной душевной щедростью икрасотой.
«Спасибо женщинам: онидадут несколько прекрасных строк нашей истории»,- сказал современникдекабристок, поэт П.А.Вяземский, узнав об их решении[30].
Как упоминалось выше,первой женщиной, решившейся на крайне серьезный шаг была Екатерина Трубецкая.Именно поэтому я решила посвятить свою работу её образу. Однако делая выводневозможно не затронуть те многочисленные женские судьбы, обладатели которыхпоследовали примеру Екатерины Трубецкой и совместными усилиями, в высшейстепени проявляя широту русской души, помогли мужьям пережить худшие моменты вих жизни. Хотелось бы завершить свою работу словами Марка Сергеева, написавшегокнигу, посвященную женам декабристов «Подвиг любви бескорыстной»: «… Духовнаякрасота остается красотой и в отдаленности времен, и обаятельный образ женщинывторой четверти прошлого столетия сияет и теперь в немеркнущем блеске прежнихдней...».[31]
Список использованныхисточников и литературы
Источники
1.БасаргинН.В. Воспоминания, рассказы, статьи. — Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во,1988
2.БелоголовыйН.А. Из воспоминаний сибиряка о декабристах. // Русские мемуары. Избранныестраницы. — М.: Правда, 1990
3.ГессенА.И. Во глубине сибирских руд… Декабристы на каторге и в ссылке.Документальная повесть. — Мн, 1978.
4.Форш.З.О. России верные сыны; Серия книг «История Отечества»; Воспоминания, записки,письма; «Молодая гвардия», Москва 1988г.
Литература
1.АлпатовМ.В. Александр Иванов. В 2 т. – М., 1956
2.Герцен А.И. О развитии революционных идей в России//Собр. Соч.: В 30 т. — М.,1956 Т.
3.Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. В 5 т. – М., 2007 – т. 3
4.Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. — СПб., 1896-1903. Ч.1
5.Восстание декабристов Нечкина М.В. Восстание декабристов Т. 1. — М.: Наука 1984
Интернет-ресурсы
ВолконскаяМ. Н. Записки // decemb.hobby.ru – Виртуальный музей декабристов