Паустовский К.Г.
Коротко о себе
Родился я в 1892 году вМоскве, в Гранатном переулке, в семье жедезнодорожного статистика.
Отец мой, несмотря напрофессию, требовавшую трезвого взгляда на вещи, был неисправимым мечтателем.Он не выносил никаких тягостей и забот. Очевидно, из-за этих своих свойств отецдолго не уживался на одном месте.
После Москвы он служил вПскове, в Вильно и, наконец, более или менее прочно осел в Киеве, наЮго-Западной железной дороге.
Моя мать — дочь служащего насахарном заводе — была женщиной властной и неласковой. Всю жизнь она держалась“твердых взглядов”, сводившихся преимущественно к задачам воспитания детей.
Неласковость ее быланапускная. Мать была убеждена, что только при строгом и суровом обращении сдетьми можно вырастить из них “что — нибудь путное”.
Семья наша была большая иразнообразная, склонная к занятиям искусством. В семье много пели, играли нарояле, благоговейно любили театр. До сих пор я хожу в театр, как на праздник.
Учился я в Киеве, вклассической гимназии. Нашему выпуску повезло: у нас были хорошие учителя такназываемых “гуманитарных наук”- русской словесности, истории и психологии.Литературу мы знали и любили и, конечно, больше времени тратили на чтение книг,нежели на приготовление уроков.
Лучшим временем — поройбезудержных мечтаний, увлечений и бессонных ночей — была киевская весна,ослепительная и нежная весна Украины. Она тонула в росистой сирени, в чутьлипкой первой зелени киевских садов, в запахе тополе и розовых свечах старыхкаштанов.
В такие весны нельзя было невлюбляться в гимназисток с тяжелыми косами и не писать стихов. И я писал их безвсякого удержу, по два-три стихотворения в день.
В нашей семье, по тогдашнемувремени считавшейся передовой и либеральной, много говорили о народе, ноподразумевали под ним преимущественно крестьян. О рабочих, о пролетариатеговорили редко. В то время при слове “пролетариат” я представлял себе огромныеи дымные заводы — Путиловский, Обуховский и Ижорский,- как будто весь русскийрабочий класс был собран только в Петербурге и именно на этих заводах.
Когда я был в шестом классе,семья наша распалась, и с тех пор я сам должен был зарабатывать себе на жизнь иученье.
Перебивался я довольнотяжелым трудом, так называемым репетиторством.
В последнем классе гимназиия написал первый рассказ и напечатал его в киевском литературном журнале“Огни”. Это было, насколько я помню, в 1911 году.
С тех пор решение статьписателем завладело мной так крепко, что я начал подчинять свою жизнь этойединственной цели.
В 1912 году я окончилгимназию, два года пробыл в Киевском университете и работал и зиму и лето всетем же репетитором, вернее, домашним учителем.
К тому времени я ужедовольно много поездил по стране (у отца были бесплатные железнодорожныебилеты).
В 1914 году я перевелся вМосковский университет и переехал в Москву.
Началась первая мироваявойна. Меня как младшего сына в семье в армию по тогдашним законам не взяли.
Шла война, и невозможно былосидеть на скучноватых университетских лекциях. Я томился в унылой московскойквартире и рвался наружу, в гущу жизни, о которой так мало знал.
Я пристрастился в то время кмосковским трактирам. Там за пять копеек можно было заказать “пару чая” иседеть весь день в людском гомоне, звоне чашек и бряцающем грохоте “машины” — оркестриона.
Трактиры были народнымисборищами. Кого только я там не встречал! Извозчиков, Юродивых, крестьян,рабочих, толстовцев, молочниц, цыган, белошвеек, ремесленников, студентов,проституток и бородатых солдат — “ополченцев”.
Тогда у меня уже созрелорешение оставить на время писание туманных своих рассказов и “уйти в жизнь”.
Я воспользовался первой жевозможностью вырваться из скудного своего домашнего обихода и поступил вожатымна московский трамвай.
Поздней осенью 1914 года вМоскве начали формировать несколько тыловых санитарных поездов. Я ушел страмвая и поступил санитаром на один из этих поездов.
Мы брали раненых в Москве иразвозили их по глубоким тыловым городам. Тогда я впервые узнал и всем сердцеми навсегда полюбил среднюю полосу России с ее низким и, как тогда мне казалось,сиротливыми, но милыми небесами, с молочным дымком деревень, ленивымколокольным звоном, поземками и скрипом розвальней, мелколесьем и унавоженнымигородами — Ярославлем, Нижним Новгородом, Арзамасом, Тамбовом, Симбирском иСамарой.
Во время работы насанитарном поезде я слышал от раненых множество замечательных рассказов иразговоров по всяческим поводам.
В 1915 году всю нашустуденческую команду перевели с тылового поезда на полевой. Теперь мы бралираненых вблизи места боев, в Польше и Галиции, и отвозили их в Гомель и Киев.
Осенью 1915 года я перешел споезда в полевой санитарный отряд и прошел с ним длинный путь отступления отЛюблина в Польше до городка Несвижа в Белоруссии.
В отряде из попавшегося мнезасаленного обрывка газеты я узнал, что в один и тот же день были убиты наразных фронтах два моих брата. Я остался у матери совершенно один, кромеполуслепой и больной моей сестры.
Я вернулся к матери, нодолго не смог высидеть в Москве и снова начал свою скитальческую жизнь.
Февральская революциязастала меня в глухом городке Ефремове бывшей Тульской губернии.
Я тотчас уехал в Москву, гдеуже шли шумные митинги на всех перекрестках, но главным образом околопамятников Пушкину и Сковелеву.
Я начал работать репортеромв газетах, не спал и не ел, носился по митингам и впервые познакомился с двумяписателями — другом Чехова Гиляровским, и начинающим писателем — волгаремЯковлевым.
После Октябрьской революциии переезда Советского правительства в Москву я часто бывал на заседаниях ЦИКа,несколько раз слышал Ленина, был свидетелем всех событий в Москве в то небывалое,молодое и бурное время.
Потом опять скитания по югустраны, снова Киев, служба в Красной Армии в караульном полку, бои со всякимиотпетыми атаманами.
Из Киева я уехал в Одессу,начал работать там в газете “Моряк” — пожалуй, самой оригинальной из всехтогдашних советских газет. Она печаталась на обороте разноцветных листов отчайных бандеролей.
В Одессе я впервые попал всреду молодых писателей. Среди сотрудников “Моряка” были Катаев, Ильф,Багрицкий, Шенгели, Лев Славин, Бабель, Андрей Соболь, Семен Кирсанов и дажепрестарелый писатель Юшкевич.
В Одессе я жил у самогоморя, и много писал, но еще не печатался, считая, что еще не добился уменияовладевать любым материалом и жанром.
Вскоре мною снова овладела“муза дальних странствий”. Я уехал из Одессы, жил в Сухуме, в Батуми, вТбилиси, был в Эривани, Баку и Джульфе, пока, наконец, не вернулся в Москву.
Несколько лет я работал вМоскве редактором РОСТа и уже начал время от времени печататься.
Первой моей книгой былсборник рассказов “Встречные корабли”.
Почти каждая моя книга — этопоездка. Или, вернее, каждая поездка — это книга.
После поездки в Поти янаписал “Колхиду”, после изучения берегов Черноморья — “Черное море”, после жизнив Карелии и в Петрозаводске — “Судьбу Шарля Лонсевиля” и “Озерный фронт”.
Во время ВеликойОтечественной войны я был военным корреспондентом на Южном фронте и тожеизъездил множество мест.
У каждого писателя свояманера жить и писать. Что касается меня,то для плодотворной работы мне нужно две вещи: поездки по стране исосредоточенность.
В послевоенные годы я многоездил по Западу, — был в Польше, Чехословакии, Болгарии, Турции, Италии — жилна острове Капри, в Турине, Риме, в Париже и на юге Франции — в Авиньоне иАрле. Был в Англии, Бельгии — в Брюсселе и Остенде, — Голландии, Швеции и мимоходомеще в других странах.