В религиях Писания проповедь рано стала выполнять еще одну коммуникативную задачу — толковать «трудные места» священного текста. Наряду с «наставлением и увещанием» «следовать Закону» и «подражать прекрасным вещам», проповедь стала жанром, в котором складывались приемы объяснения того непонятного, что звучало в литургии. Во время ритуального чтения отрывков из Писания попутный комментарий непонятного не допускался — таков фундаментальный принцип в отношении к священному слову в религиях Писания. Другое дело проповедь — в качестве текста «второго порядка», слова наставника п о п о в о д у слова Бога (см. §80).
Проповедь в храме всегда в той или иной мере содержит толкование Писания, поскольку такова общая цель проповеди — донести смысл слова Бога до сознания людей. Однако очень скоро толкования выходят за границы того, что может вместить устное слово священника. Толкования, всякого рода комментарии к Св. Писанию становятся преобладающим типом знания вообще, а культура, в центре или в фундаменте которой находится религия Писания, развивается как к о м м е н т а т о р с к а я культура, как рефлексия по поводу главного текста культуры — Писания. При этом генетическая связь с проповедью, с наставлением в храме сказывается в характерном для такого знания привкусе дидактики, назидания. Это то знание, которое надлежит знать, которому учит конфессиональная школа.
В иудаизме разнообразные комментарии к «Торе» начинают составляться еще до канонизации «Танаха» («Ветхого Завета») — в текстах, которые потом станут разделами и книгами «Талмуда». По своему содержанию или характеру основная масса толкований принадлежит трем областям знания (если говорить об этом в современных терминах): богословию, праву и филологии.
«Талмуд» всесторонне разрабатывает самое технику филологического и логико‑филологического комментирования текста, методически определяя и демонстрируя на примерах 32 приема толкования текста. Часть приемов была связана с необходимостью устранить противоречия в интерпретации различных установлений «Торы», в том числе путем допущения непрямого, переносного, расширительного, сужающего, иносказательного и разного другого понимания слова или фразы. Таким образом, «Талмуд» и иудейская школа воспитывали готовность к небуквальному пониманию слова и учили понимать разные пласты смысла в одном слове. Понятно, что внесение в школу, в культуру таких принципов и методов понимания интенсифицирует мышление, расширяет информационные горизонты общества.
В «Талмуде» есть пассажи, напоминающие филологический разбор писательского мастерства, со своего рода мысленными экспериментами, позволяющими «взвесить» смысловую значимость отдельных элементов текста.
Вот пример таких наблюдений (в передаче Й.Телушкина). Раввины считали, что каждое слово «Торы» — от Бога, ни одно слово не напрасно. Поэтому, когда они находили слово или выражение, казавшееся не столь важным, они стремились выяснить, какую новую идею или нюанс стремится передать с их помощью Библия. Характерна дискуссия о фразе из «Бытия», касающейся Ноя: Вот житие Ноя. Ной был человек праведный, непорочный в своем поколении (Быт 6,9). Какие слова не кажутся существенными? — В своем поколении. — Почему же, спрашивают мудрецы, «Тора» включает их?
Высказывается несколько мнений. Один раввин говорит: «В своем, особенно порочном, поколении Ной был праведным и безупречным человеком, но не в других поколениях». Другой раввин возражает: «Даже если в своем поколении — то тем более в других поколениях». Замечательно, что «Талмуд» не только показывает, как по‑разному люди понимают один и тот же текст, но и объясняет эти различия: дело в разном индивидуальном опыте людей. Оказывается, второй раввин стал религиозным только во взрослом возрасте, а до этого был вором, гладиатором и цирковым служителем. Он хорошо знал, как трудно быть хорошим, если происходишь из бедной и аморальной среды. В его глазах Ной, происходивший из такой аморальной среды, но ставший праведником, был куда более велик, чем если бы вырос среди праведников (Телушкин, 1992, 125—126).
Самый знаменитый и до сих пор высокоавторитетный комментатор еврейских священных книг — раби Шломо бен Ицхах, или сокращенно Раши (1040—1105), признан в иудаизме величайшим еврейским учителем средневековья. Он открыл бесплатную иудейскую школу в Труа (Франция) и стал родоначальником мощной комментаторской традиции. Его сжатый и ясный стиль до сих пор влияет на ивритоязычных авторов.
Комментарий Раши к «Торе» стал первой книгой, напечатанной на еврейском языке в 1475 г. — даже раньше самой «Торы». Знание «Торы» с комментарием Раши сделалось нормой традиционного иудейского образования и вошло в обязательное еженедельное чтение.
Сам «Талмуд» нуждается в значительно большем комментарии, чем «Тора» — прежде всего из‑за сложного языка, включающего арамейские, еврейские, греческие термины, и стихийно запутанной архитектоники. Раши сделал больше всех, чтобы сделать «Талмуд» доступным для читателя. В течение 900 лет все, кто изучает и издает «Тору» и «Талмуд», пользуются его комментариями. «И если бы Раши не написал свой комментарий, объясняющий трудные арамейские слова и ведущий читателя по прихотливым и иногда запутанным логическим путям, „Талмуд“ мог бы оказаться давно забытым» (Телушкин, 1992, 143—144).
Потомки Раши (два зятя и три внука) предложили свой комментарий, именуемый «Тосафот» (XII в.). Комментарий получил признание, и с тех пор «Мишну» стали издавать с двумя комментариями, которые печатаются курсивом на полях, причем для комментария Раши отводят внутренние поля, а для «Тосафота» — внешние. При этом более ранний комментарий Раши считается более авторитетным.
Третий из классических сводов комментариев к «Торе» и «Талмуду» — это «Мидраш» (еврейск. — ‘истолкование, изучение’). Он составлялся раввинами в IV—XII в. и был кодифицирован в XIII в. В зависимости от темы комментария, различают «Мидраш Галаха» — толкование юридических установлений «Торы» и «Мишны», и «Мидраш Агада» — толкования этических и богословских пассажей, в том числе притчей, афоризмов, фольклорной мудрости «Торы» и «Талмуда». В кодифицированной редакции «Мидраша» отдельные комментарии расположены так, чтобы соответствовать последовательности стихов «Торы». Так было создано непрерывное, стиха за стихом, толкование всего «Пятикнижия Моисеева[162].